Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Дамблдор/Снейп. Снейп испытывал темное заклинание на однокласснике, а Дамблдор решил его выпороть. Жестокая порка со снятыми штанами, хочу, чтобы Снейп дрочил во время и чтобы все закончилось оргазмом у обоих.
Не стёб!
Мальчишка перешел границы моего терпения. Я столько раз убеждал себя, что доброе слово и понимание могут изменить кого угодно – я и сейчас верю в это. Но вот он стоит передо мной, всем своим видом опровергая мою веру в волшебную силу любви.
Стоит, понурившись, волосы свесились на лицо, но яйцо хвостороги мне в зад, если он раскаивается хоть на секунду!
Он вообще весь — сплошное недоразумение. Косо стоптанные ботинки – потому что плоскостопие, которое одним движением палочки можно было исправить в пять лет, в семнадцать уже не исправить никакими зельями. Брюки из темного твида с вытянутыми коленками коротки и открывают тощие щиколотки. Один носок зеленого цвета, а другой – черный. Худые сутулые плечи обтянуты грязноватой клетчатой рубашкой.
— Где твоя мантия?
Бросает колючий взгляд из-под волос. Звереныш.
— Поттер вырвал из нее целый клок, она испорчена.
— Поттер вырвал клок из твоей мантии после того, как ты запустил в него «Круциатусом». Послушай, Северус, ты представляешь себе действие этого заклинания?
Голову опускает ниже, пытаясь спрятаться от моего взгляда. Толкаюсь к нему в голову и натыкаюсь на блок, величиной с Грампианский хребет. Я чувствую, что начинаю злиться – он меня раздражает, а так не должно быть.
— Простите, директор, — выдавливает из себя, почти шипит. Конечно, он и не думает раскаиваться, непременно опять вытворит что-то такое, только подвернись подходящий случай.
— Нет, Северус, пока не прощу. Во-первых, ты должен попросить прощения у Джеймса…
— Нет! – яростный крик. Ага, вот ты и проговорился, дружочек.
— Почему? Ведь ты хотел причинить ему боль, и причинил бы, если бы он не увернулся. Непростительные заклинания потому так и называются, что за их применение приходится отвечать по всей строгости…
— Я не буду просить прощения у Поттера, вы ничего не понимаете! Он – сволочь, а вы просто носитесь с вашими ненаглядными гриффиндорцами…
Он не сразу понимает, что я наложил на него невербальное «Силенцио», а когда понимает, захлопывает свой лягушачий рот и зло смотрит. Пожалуй, такой может и в меня «Авадой» швырнуться. Точно может.
Когда я стал директором Школы, я ввел запрет на телесные наказания учеников. Мне тогда казалось, что это гуманно и правильно, и что поддерживать дисциплину можно и без крайних мер.
Теперь я взмахом палочки трансфигурирую стол в своем кабинете в скамью для порки и вижу, как у этого змееныша округляются глаза.
— Северус Снейп, мне очень жаль, но я исчерпал иные средства убеждения. Мне кажется, что тебе будет полезно испытать на себе, хотя бы частично, ту боль, которой ты собирался подвергнуть товарища.
Он смотрит все еще удивленно, хотя в глубине черных глаз уже рождается испуг. Надо снять «Силенцио» — стены кабинета все равно не пропускают звуки, а его молчание не даст мне возможности почувствовать границу, предел терпения, который нельзя переходить.
— Вы же не серьезно, директор? За что? Я даже не попал в него!
— Если бы попал – уже кормил бы своими эмоциями дементоров. Спускай брюки!
— Нет!
— Живо, или я сделаю это заклинанием. – Секунда размышления, и он выбирает самостоятельность. И даже распрямляется, шествуя к скамье. Принц, дракл мне в бороду!
Кожаные ремни крепко сжимают ему запястья и щиколотки.
— Не слишком туго? – поправляю ремень на левой руке – пальцы у него ледяные от страха, и ответить он не может – боится, что голос его выдаст.
Подкладываю валик с кресла под его задок. Мерлин, какой он тощий! Между слегка разошедшимися половинками чернеют волосы. Бледные ягодицы слегка подрагивают, но лежит молча. Надо его разговорить.
— Я дам тебе пятьдесят розог. Надеюсь, после этого ты согласишься со мной и попросишь прощения у Джеймса.
Молчит.
— Ты меня понял? Отвечай!
— Да, понял, — его голосок все-таки срывается.
В детстве меня часто пороли – за провинности и шалости, и просто так – по субботам для профилактики. Тогда считалось, что воспитание без розги невозможно в принципе. Абу тоже доставалось, но мне всегда казалось, что мне все-таки больше. Я и в школе старался учится и вести себя как можно лучше из-за страха перед поркой. Это потом я понял, что есть вещи и пострашнее, и поубедительнее…
Хорошую гибкую розгу трансфигурирую из каминной кочерги.
— Тебя когда-нибудь наказывали дома, Северус?
— Нет, — говорит едва слышно. Измучился ждать, бедняга. Ну что же, можно и приступить.
— Значит, тебе будет внове. Постарайся не напрягаться и не стесняйся кричать.
Удар.
Дыхание у него сбивается, но крик он заталкивает себе в рот, закусив губу. На ягодицах наливается краснотой поперечный след.
Следующий удар кладу рядом, он вздрагивает и слегка всхлипывает, но все равно не кричит.
Еще.
Я мог бы зачаровать розгу и не напрягаться, но тогда у меня не получится разделить с ним боль. Наказание должно объединить нас, сделать соучастниками – только тогда оно вообще имеет смысл.
Удар. Еще.
Северус вскрикивает уже вслух и глухо плачет в промежутках.
— Ты попросишь прощения у Поттера?
Молчит. Слишком рано.
Бью еще раз и еще. Быстро, почти не делая перерывов.
Он плачет уже в голос. Что-то бормочет, вроде скомканного «нанадобольше» и «проститеменя».
Говорю строго:
— Я не намерен уменьшать наказание.
Бью по верхней части бедер. Попа у него уже вся исполосована красными рубцами, кое-где даже выступают капельки крови.
— Не надо-о-о, — кричит уже во весь голос, — не бейте! Простите!
— Попросишь прощения у Поттера?
— Да, да, да! Не бейте больше!
— Хорошо, — говорю спокойно, — осталось двадцать восемь розог, — и бью по нижней части ягодиц, там где попа переходит в бедра.
Он взвизгивает, как поросенок, и плачет. Мне его жаль, но остановиться сейчас – испортить все дело. Бью еще и еще. Тонкие руки, стянутые ремнями, судорожно сжимаются при каждом ударе и дрожат. А под ногтями у него грязь! Надо потом его заставить как следует вымыться.
Еще удар.
Неожиданно я чувствую, что моему члену становится тесно в штанах. Поначалу я не обращаю на это внимания – замечаю только тогда, когда ягодицы Снейпа начинают как-то слишком яростно дергаться после каждой розги, и я понимаю, что он просто дрочит о мой любимый накресельный валик!
Он продолжает рыдать, но остановиться уже не просит, и я кладу удары размеренно и ровнехонько поверх старых.
Несмотря на его непрекращающиеся рыдания, я вижу, что этот паршивец близок к развязке.
Я тоже кладу свободную руку на свой собственный член, и наши движения становятся симметричны. О, как безумно мне хорошо, и я так увлекаюсь, что боюсь сбиться со счета.
Все, пятьдесят.
Снейп рыдает, но я не спешу его отвязывать – мне надо закончить свое. Теперь я вспоминаю, почему запретил порку в школе. Потому что на самом деле, мне это доставляет удовольствие. Постыдное сладкое удовольствие. Эта мысль приходит ко мне в момент пика, и сперма из моего члена брызжет одновременно со слезами из моих глаз.
Освобождаю Северуса от пут и велю ему встать. Надеюсь, мне удалось сохранить строгий тон. Он сползает со скамьи боком, и, конечно, валик весь перемазан его пахучими выделениями. Демонстративно накладываю очищающее – пусть стыд тоже связывает нас, как и боль.
Он стоит на коленях и ощупывает свой зад, лицо все в грязных дорожках слез.
Я подхожу к нему и ласково глажу по голове.
— Простите меня, — вдруг говорит он, ловит мою руку и целует пальцы.
«Я тоже получил урок, мой мальчик», — думаю я, прижимая его голову к своей мантии, а вслух говорю:
