Снейп и Гарри, прочитав снарри, помирились. Они поняли, что их старая вражда, по сути, изжила себя, и теперь самозабвенно, с азартом, с утра до ночи и с ночи до утра ищут ту тварь, которая про них это насочиняла.
Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Существует пять стадий горя: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие…
Дыши, говорит он себе. Просто дыши.
Гарри переворачивается на спину и устремляет взгляд на потолок. В кухне слышно урчание холодильника, на улице хлопает дверь машины. Он лежит так с тех пор, как пришел домой с работы. День уже кончился, и свет фар проезжающих автомобилей скользит по стенам, как луч прожектора. Загораются неоновые вывески. Их сияние отражается в каплях дождя на окне.
Он поворачивается обратно на живот и поднимается с кровати. Открывает шкафчик в ванной и вынимает сначала одну склянку, потом другую, но не трогает третью. Не сегодня. Только с третьего раза ему удается повернуть крышку на первой склянке. Он сильнее сосредотачивается. Нет такой причины, чтобы на это у него не хватало сил. Стимуляторы — капсулы цвета человеческой плоти. Он принимает четыре. Бывало и больше, но сегодня он чувствует себя достаточно хорошо, чтобы еще пару дней не мечтать о смерти. Он принимает только две капсулы депрессанта. Завтра ему есть чем заняться. Написать письма, купить продукты, всё такое.
Он поворачивает кран и, пока чистит зубы, наблюдает за круговоротом воды, стекающей в слив. Сплевывает слюну с кровью. У него кровоточат десны. Поднимает взгляд. Лицо в зеркале бледнее, чем обычно, и его глаза на лице — как капли антифриза на снегу. Флуоресцентная лампочка мигает. Всё кажется чуть более резким по краям, даже круглые линзы его очков. Стена позади покрыта белым кафелем, скрепленным сереющим цементным раствором. Он дергает за веревку выключателя, и ванная погружается в темноту. На мгновение он слепнет и вынужден искать дверь наощупь. Это напоминает ему слова консультанта по проблемам горя, которые та произнесла во время вчерашнего занятия. Он не может точно вспомнить фразу. Что-то о блуждании в потемках. Или это были слова Мартина, строчка из его стихотворения? Гарри не может вспомнить.
Дождь снаружи стал совсем моросящим. Гарри откидывает голову назад и радуется его влажному дыханию на своем лице. Дома нависают над ним, как горы. Они слегка качаются, и он закрывает глаза. Он еще не готов к дезориентации от таблеток. Улица сверкает огнями. Машины мчатся мимо. Он поднимает воротник и делает шаг. Где-то позади него скрежещут шины, и что-то кричит рассерженный голос. Слышатся звуки клаксонов и смех прохожих. Запах жареного мяса вырывается из дверей ресторана, когда внутрь с улицы, отряхивая свои зонтики, входят посетители. Желудок начинает урчать, и Гарри покупает в киоске батончик Марс. Тот слишком сладкий, но он все равно усердно жует его. В процессе пережевывания он выпивает Айрн-Брю и выкидывает пустую банку в переполненный мусорный бак.
Это случается слишком часто, но сегодня он опять видел Драко, в автобусе. Его волосы были почти скрыты под непривычной для Драко шерстяной шапкой. Он сидел, прислонившись головой к стеклу, и слушал свой iPod. Гарри сел сзади, сглатывая набухший комок в горле. Драко не должен поворачивать голову. Гарри не должен называть его по имени. Каждый раз, когда он так делает, Драко поворачивается и перестаёт быть Драко. Это оказывается незнакомец с парой малфоевских черт. Иногда это волосы, иногда профиль, а бывало, что руки.
Гарри пробирается к двери, несмотря на очередь, и сует швейцару десятку. Обычно он дает ему двадцать фунтов, но сегодня он забыл снять деньги в банкомате по дороге домой. Внутри клуба воздух тяжелый и влажный от пропитанной потом одежды и горячих ламп под потолком. Он видит Мартина у бара и продвигается к нему сквозь толпу. Мартин одет так, как он обычно одевается: в черные джинсы и зеленую рубашку. Он уже начал пить. Гарри чувствует вкус джина в небрежном поцелуе. Они оба не танцуют, поэтому находят столик в углу. Мартин рассказывает ему про свой день. Он преподает поэзию юным панкам в тюрьме Фелтэм. Это новая программа, и он полон энтузиазма насчет ее успеха. Никто из них не упоминает о последнем письме с отказом от издателя. Гарри говорит, что пролил на себя кофе и ошпарил яйца. Они смеются и потягивают свои напитки. Скука работы Гарри — это дежурная шутка.
Двери клуба захлопываются под возгласы тех, кто остался снаружи в очереди, верхний свет гаснет и вместо него зажигается клубная подсветка. Мартин заказывает им еще выпивку. После пары-другой глотков Гарри чувствует, что его глаза закрываются. Он вытягивает ноги и откидывается в кресле. Мартин фыркает и спрашивает, какие таблетки Гарри принял. Гарри загадочно улыбается, но на самом деле он не помнит.
Драко бы не одобрил таблетки. Гарри представляет себе его неодобрение, даже если тот притворялся бы равнодушным. Ты уже и без того с головой не дружишь, сказал бы Драко. Но если бы Гарри стал искать таблетки позже, то не нашел бы их. Способ, которым Драко боролся с послевоенными депрессиями Гарри, заключался в их игнорировании. Но в самые темные ночные часы, после очередного кошмара, он бы почувствовал, как Драко целует его в лоб и проводит пальцем вдоль подбородка. Шшш, сказал бы он. Ты в безопасности, я с тобой. Всё кончилось, Гарри. Всё кончилось, любимый.
Мартин ставит ногу в ботинке на сиденье между ногами Гарри и откидывается назад, оглядывая помещение.
— Где они находят этих шлюх? — спрашивает он, движением подбородка указывая на группу «чаек» с бокалами голубого мартини и вишенками в нем.
Гарри поднимает голову и смотрит на них до тех пор, пока не вспоминает, что хотел сказать.
— Они безвредные.
— Никогда не утверждал обратного. Ты всегда смотришь на всё вокруг так, как будто оно может выпрыгнуть и укусить тебя, — произносит Мартин. Он тычет в кубики льда в своем стакане грязной вилкой, лежавшей на столе, когда они сюда сели.
Он не имеет понятия, как умер Драко. Гарри никогда не рассказывал.
Гарри фыркает и снова откидывает голову. Он расслаблен и чувствует снисходительность к миру, и это начинает приносить ему удовольствие. Из собственного опыта он знает, что долго это не протянется. Завтра утром он сделает вид, что спит, когда Мартин чмокнет его в щеку и уйдет. Он не может объяснить ни Мартину, ни кому другому в этом лишенном магии мире, что не существует неактивных объектов и неприкосновенных границ. Даже человек вроде Мартина, зарабатывающий себе на жизнь рифмами, не в состоянии представить, что слова в буквальном смысле могут убивать. И если Гарри смотрит на всё, как будто оно может прыгнуть на него и укусить, то у него есть на это веские причины.
Говорят, что процесс протекает у каждого по-своему, и иногда стадии возникают не в «правильном» порядке…
У Гарри хорошо оплачиваемая работа, но она не способна отвлечь его от мыслей. Его телефон звонит редко, и если у него нет «группы горя», как он назвал ее, Гарри ест свой ланч на рабочем месте. Из окна видно другое офисное здание. Он часто смотрит, как там ходят люди, появляясь то в одном окне, то в другом. Он думает о них, как о героях немого кино, прыгающих из одной рамки в другую. Он пишет письма с извинениями от компании. Они всегда начинаются со слов «Мы сожалеем…». Иногда далее следует «Поставить вас в известность» или иной раз «Мы не в состоянии более…». Однажды, для разнообразия, он написал «Мы с сожалением извещаем вас, что ни о чем не сожалеем».
Когда идет дождь, его окна запотевают, и иногда он пишет на стекле имя, а потом стирает его рукавом. Он пишет его снова. Люди напротив смогут увидеть только неразборчивые каракули, возможно, ирландское имя. Или еще что-то.
Он никогда не принимает таблетки на работе. Вместо этого он носит свое сознание, как власяницу, и смотрит, как пальцы движутся по клавиатуре. Он всегда запинается, когда печатает слово «страхование». Страх на краешке сознания напоминает ему, что он не может забыть, потому что забыть — будет ложью. На его руке нет кольца, но все еще остались белый след вокруг основания пальца и легкая вмятинка, которая не исчезает. За дверью его кабинета хихикают секретарши, и он слышит журчание кулера с водой. На находящемся рядом шкафчике для документов стоит игрушечный северный олень, который чувствителен к колебаниям, и блеет «Рудольф» всякий раз, когда кто-нибудь проходит мимо.
В это время года ночь опускается быстро. Гарри ждет этого с облегчением. Он предпочитает темноту. Не потому что он болезненно чувствителен, а потому что ему нравится анонимность, когда он скользит по улицам и аллеям к себе домой. Это старое здание с осыпающимися ступеньками, но фойе в полутьме кажется величественным. Как старая мадам, говорит Мартин. Он едет на лифте на третий этаж и открывает дверь своей маленькой убогой квартирки-студии. Никого нет. Иногда это всё еще удивляет его. Он страшится дня, когда перестанет удивляться.
Сегодня вечером он никуда не пойдет. В кухне ему даже лень зажечь верхний свет, и он включает только лампочку над плитой. В холодильнике есть остатки еды, и он ест их, не разогревая. Кран опять течет, и это кап-кап-кап вторит тиканью будильника у кровати. Этот звук сведет его с ума, если от него не избавиться. Он кладет сложенное кухонное полотенце в раковину, куда падают капли. Сегодня на ночь он примет таблетки из другой склянки. Из третьей. Склянки, от которой всё еще фонит магией.
Еще до того, как таблетки начинают полностью действовать, Гарри чувствует, как проминается матрас, как будто кто-то садится рядом. Он ощущает запах мыла, пота и теплой кожи. Его сердце бьется быстрее, и он протягивает руку, но сознание всё еще ясное, поэтому он помнит: таблетки дают ему возможность видеть, слышать и ощущать запах, но не говорить и не прикасаться. Внезапно всё проясняется. Он слышит звук капель, падающих на промокшее полотенце. Слышит, как жилец сверху спускает воду в туалете, а кто-то на улице называет кого-то другого пидорасом. Он чувствует запах кардамона из индийского ресторана, находящегося в двух кварталах. Видит волосяную трещину на потолке и свет из коридора, проникающий в замочную скважину. А рядом с ним Драко развязывает галстук и расстегивает рубашку. Свечение прикроватного будильника почти ослепляет. Оно бросает нездоровый отсвет на кожу Драко и отражается от запонок. Тот так сосредоточен на своих пуговицах, что волосы падают ему на лицо. Он не торопится. Драко никогда не спешил, если можно было. Особенно, когда это касалось еды и секса. Его грудь уже обнажена, рубашка скользит с плеч. Как и в жизни, мускулы у него на руках заметные, но не слишком. Никто не назвал бы его хрупким, как это было, когда он был моложе, но он не был и светловолосой копией Крэбба. Драко дотрагивается до пряжки ремня. Она со щелчком раскрывается, и он расстегивает молнию на брюках. У него разбиты костяшки пальцев правой руки. Гарри вздыхает с облегчением. Иногда раны Драко выглядят гораздо хуже. Он не знает, это таблетки бракованные или же Драко является к нему из могилы и вынужден каждый раз прокладывать себе путь наверх.
Дождь льется ручейками по окнам Гарри, оставляя полосы теней на коже Драко. Тот откидывает голову на изголовье кровати и закрывает глаза, скользя рукой по груди, потом по животу и в трусы. Гарри наблюдает за тем, как он ублажает себя, и его рот мучительно увлажняется. Он помнит вкус Драко и запах волос у основания члена. Он помнит, как Драко извивался и шлепал его по голове, когда он засовывал свой язык ему в пупок. Он помнит выражение развратной сосредоточенности, когда тот кончал на лицо Гарри. Для них не было никаких запретов. Не было ничего настолько оскорбительного, чтобы это нельзя было попробовать, хотя бы однажды.
Гарри пожирает тело Драко глазами. Оно такое, каким он помнит его. Он заметил, что тот снял ботинки и носки. У Драко костлявые щиколотки и слишком длинные пальцы на ногах. Гарри припоминает, как скользил языком между ними, поглаживая кончиком укромные местечки. Он помнит мозолистые рубцы выше пяток Драко. Он часто натирал там волдыри, потому что никогда не мог найти обувь, которая была бы ему по ноге, независимо от того, сколько трансфигурирующих заклятий он на неё накладывал. Гарри прикусывал бы эти волдыри. Он нежно сжимал бы челюсти, пока они не лопнут. Драко бы ругался и попытался отдернуть ногу, но Гарри только крепче бы стискивал.
Драко. Гарри произнес бы его имя вслух, но таблетки недостаточно сильные, чтобы разрешить ему это. Если он попробует говорить, то будет отброшен обратно в реальность, как седок, сброшенный с лошади. Он знает. Он уже один раз попытался.
На груди Драко появилось покраснение. Гарри знает по воспоминаниям, что кожа в том месте горячая, и под ней неровно, тревожно бьется сердце. Драко однажды рассказал, что очень болел в детстве. Что-то, связанное с клапанами и предсердиями. А ведь Гарри знал его в юности. Никогда бы не подумал, что его соперник не такой страшно живучий, как ему казалось, но его рука, которую он клал на грудь любимого, свидетельствовала об обратном. Если бы он мог, то разорвал бы ребра Драко, чтобы поцеловать его бьющееся сердце. Вместо этого всё, что он мог сделать, — это дотронуться влажной от смазки ладонью до его прямой кишки и распрямить там пальцы, чтобы найти более сильный пульс, чем тот, что на горле Драко. Когда рука Гарри внутри Драко непроизвольно сжималась в кулак, тот кончал с тихим вскриком.
Гарри закрывает лицо ладонями и вопит, больно дергая себя за волосы.
Каждый переживает горе. Горевать — не означает быть слабым. Быть сильным — не означает, что ты должен забыть…
Супермаркет слишком шумен и пёстр. Гарри знает, что выглядит идиотом, но всё равно не снимает темных очков. Он никогда не любил толпы, и эта неприязнь с годами стала только хуже. Коробки с хлопьями на прилавке слишком яркие. Овощи дряблые и помятые. Он обходит по широкой дуге группу покупателей, столпившихся возле мясного прилавка. Играет музыка — инструментальные вариации попсы восьмидесятых. В этом месте больше, чем в каком-либо другом, ему кажется, что он сходит с ума.
Шоппинг в маггловских магазинах вместе с Драко был кошмаром. Он всегда толкал локтями покупателей, налетал на их тележки или бежал, отдавливая ноги. Гарри приходилось догонять его, постоянно извиняясь и поднимая товары, которые Драко сшиб с полок. В очереди к кассе Драко читал дрянные таблоиды и делился со стоящими рядом неуместными комментариями. Сначала Гарри думал, что Драко так ведет себя в маггловских магазинах потому, что они магглы, но когда они пошли на рынок в южном конце Косой Аллеи, то Драко вёл себя точно так же, только еще использовал волшебную палочку и пару беззвучных проклятий.
Гарри никогда не сравнивает марки и цены. Это требует больше времени, чем позволяет его здравый рассудок. Для приготовления еды, которую он покупает, редко нужно что-то кроме чайника, микроволновки или капли молока. О чем-то более тщательном тяжело даже думать. Ребенок рядом начинает хныкать и кидает на пол коробку. У его матери такой вид, будто она вот-вот сорвётся. Гарри поднимает коробку и вручает ей. Выражаемая ею благодарность гораздо больше, чем того заслуживает ситуация. Она откидывает спутанные волосы с лица. У нее дружелюбный взгляд. Гарри отворачивается.
Снаружи опять льёт. Лужи сверкают каплями бензина. Гарри садится в автобус и кидает сумки на сиденье рядом. Теперь, когда он уже не в магазине, можно снять темные очки. Он суёт их в карман. Он надел эту куртку впервые после смерти Драко, и в кармане обнаруживается кусок бумаги, сложенный несколько раз. Он вынимает его и читает. Это чек из того же магазина, из которого он только что вышел. Молоко, хлеб, яйца, чай, копченый окорок. Гарри комкает листок в кулаке. Когда автобус прибывает на его остановку, он бросает бумажный комок на пол и растаптывает его каблуком.
Гарри нашаривает ключи и при этом едва не роняет сумку с яйцами. Мартин ждет его у лифта. Он предлагает помощь, но Гарри отказывается. Кроме них, в лифте только один человек — дородная дама с шарфом, обмотанным вокруг головы. От нее пахнет напряжением и капустой. Она быстро говорит по мобильному телефону на каком-то восточно-европейском языке. Гарри кивает ей, когда они выходят из лифта. Она не замечает.
Гарри молчит и знает, что Мартин это поймет. Они всё еще вместе только потому, что Мартин умеет хранить молчание. Шлёпнувшись в кресло возле окна, Мартин разворачивает газету и зажигает свою сигарету без фильтра. Другой рукой он рассеянно теребит прореху в подлокотнике.
Гарри распаковывает покупки. Его холодильник безукоризненно чист. Его свет падает на кухонный пол, который совсем не так чист. Другие таблетки, которые не дают Гарри заснуть, действовали не так долго, чтобы хватило больше, чем на холодильник. В следующий раз он займется ванной. Она не чищена уже очень долгое время.
— Вот, послушай, — говорит Мартин. — Какой-то парень отравил коллегу по работе, впрыснув ему в кока-колу цианид. Думаю, теперь он знает, кто крал его обеды. Однако он чувака не убил, так что его обвиняют только в покушении на убийство.
— Хочу, чтобы что-то подобное произошло у меня на работе, — говорит Гарри. — Вдруг он окажется одним из твоих студентов?
— Ему сорок пять. Я обучаю детей, ты в курсе? Или, если тебе больше нравится, «малолетних преступников-учащихся».
Гарри фыркает.
— Ну, они остаются малолетними преступниками-учащимися, даже если тебе удается заставить их выучить наизусть «Нарциссы».
— Я не преподаю Вордсворта, — говорит Мартин и вновь погружается в газету. — Я вообще не преподаю никого из этих болванов Озерного Края.
Гарри закидывает пустые сумки в шкафчик под раковиной. Может, ему следует завести кота. Он спрашивает у Мартина, нет ли у него аллергии на кошек, и тот отвечает, что нет. А у Драко была. Гарри поднимает очки и трёт глаза ладонями. Мартин не взял с собой вещи для ночевки. Гарри чувствует облегчение. Сегодня вечером ему хочется визита Драко, а потом принять таблетки, от которых он сможет проспать четырнадцать часов. Завтра суббота.
— Ты хочешь трахаться? — спрашивает Мартин, переворачивая газетный лист.
Гарри медлит с ответом. Хочет ли он трахаться?
— Может быть, — отвечает он. — Можно, я решу это после ужина?
— О’кей, — рассеянно произносит Мартин. — А что у нас на ужин?
— Салат, — говорит Гарри. — Я сварил яйца несколько недель назад.
— Несколько недель? Ты уверен, что они еще съедобные?
— Понятия не имею, — пожимает плечами Гарри.
— Ладно, к черту, — отвечает Мартин. — Твои салаты — это какая-то игра в русскую рулетку. Но если у меня будет понос, ты пролетаешь с трахом.
Драко никогда не любил салат. Всегда говорил, что он слишком холодный и осклизлый. Гарри никогда не спорил. Он сам не настолько любил салат, чтобы вставать на его защиту. И Гарри никогда не любил, как Драко, копченую семгу по той же причине. Она была холодная и осклизлая. Он бросает взгляд на Мартина и видит, что тот зажег еще одну сигарету. На цыпочках он идет к кладовке рядом с ванной, открывает дверь и опускается на пол. Далеко за обувью там спрятан ящик. Он открывает его и достает первое, что находит. Это сильно потертый школьный свитер. Шерсть свалялась в тех местах, где владелец тёр руками о бока. Гарри прячет в нем лицо и глубоко вдыхает. Он слышит позади легкое покашливание.
— Почему ты продолжаешь так поступать с собой? — спрашивает Мартин.
Гарри не отвечает ему.
Горе может всплывать в самых неожиданных ситуациях: от образа, звука, запаха, новости о смерти знаменитости, трансляции песни по радио или при просмотре телевизора.
В позвоночнике Драко было двадцать шесть позвонков. Гарри знает, потому что целовал каждый из них. В груди Драко было двадцать четыре ребра. Гарри знает, потому что он гладил каждое из них языком. Бедренная кость Драко была белее, чем костяшки сжатого кулака. Гарри знает, потому что видел ее сквозь разрывы мышц, кожи и одежды.
Гарри не может заснуть. Рядом с ним медленно и ровно дышит Мартин. Над ним молодая пара трахается, как и обычно. Их кровать скользит по полу, её изголовье ударяется в стену. Снаружи из клубов расходится народ. Двери выплевывают пьяных посетителей на улицу. У Гарри пересох рот, но он не может набраться воли, чтобы встать и взять стакан с водой. Завтра понедельник. Он будет клевать носом на работе, если не сможет хоть немного поспать.
Они с Мартином смотрели кино про двух американцев в Японии. Про мужчину лет пятидесяти и молодую женщину, еще не достигшую совершеннолетия. Декорации менялись между номером девушки в отеле на сорок третьем этаже Синдзюку Парк Тауэр и зеленым парком с цветущими сакурами. Это потому, что она девственница, сказал Мартин. Это называется «символизм». Гарри заткнул его тычком. Конечно, речь о девственности. Не нужно быть преподавателем Оксфорда, чтобы это сообразить.
Они с Драко оба были девственниками. Ни у одного не было опыта больше, чем пара поцелуев с девчонками на школьном балу. Гарри трогал один раз грудь, но мимолетно. Никто из них не знал, что делать, и прошло много времени, прежде чем они стали достаточно смелыми, чтобы трогать что-то более табуированное, чем член другого. Они не трахались почти целый год спустя первого поцелуя. Это были минеты и много фроттажа, но ничего более увлекательного. Гарри боялся, что будет больно. Драко боялся, что будет грязно. Когда они в конце концов решились, не было ни того, ни другого.
Гарри выдергивает ступни из-под пододеяльника и ненароком задевает прикроватный столик, на котором находятся будильник, пустые упаковки от презервативов и лампа с неработающей лампочкой, которая качается и чуть не падает на пол. В квартире слишком жарко. Он бы открыл окно, но это разбудит Мартина. Он чутко спит, а Гарри не хочется разговаривать. Или трахаться. Они уже этим занимались. Одни за другими огни машин разрезают стену и забираются на потолок. Промежутки между ними всё удлиняются и удлиняются.
Он всё еще не спит, когда будильник на мобильнике Мартина начинает звонить. Раздается сдавленное «твою мать», и потом еще раз. Спустя пару минут Мартин садится и протирает глаза. Он наверняка снова попользуется бритвой Гарри. Не то чтобы Гарри возражал, но ему хотелось бы, чтобы у него спрашивали разрешения. Ему нравится Мартин, но вещи Гарри — это его вещи. Он слышит, как журчит сливной бачок и включается душ. Он закрывает глаза и не открывает их, пока не слышит, как входная дверь открывается, а потом со щелчком закрывается.
Драко не признавал границ. Вещи Гарри были его вещами и наоборот. Гарри часто, надевая брюки, обнаруживал в карманах счета из ресторанов, которые они посещали, или несколько слипшихся драже Mentos. Иногда находил пытающегося спастись бумажного жука или обрывки бумаги, в которых между строк было «Я знаю, что ты читаешь это, Поттер; прихвати мерло по дороге домой». Однажды, когда Драко отсутствовал две недели, он нашел записку, в которой было просто «Спасибо. За всё».
Утро — не самое лучшее время для Гарри. И никогда им не было, даже когда Драко выманивал его из кровати запахом такого крепкого кофе, что его стоило бы добавить в периодическую таблицу элементов. Гарри нужно не меньше часа, чтобы справиться с ленивым настроением. Хорошо, что он может завязывать галстук с закрытыми глазами — одно из преимуществ учебы в школе-интернате. В холодильнике только оранжад. Гарри уверен, что купил в пятницу бутылку сока Ribena. Ничто так не пробуждает его, как Ribena с черным кофе. Он садится на диван с миской хлопьев и включает телевизор. На диване что-то твердое. Он лезет рукой под себя и вынимает коробку от DVD. «Она плывет по течению, её душа холодна», читает он на обратной стороне. «Он пресыщен и меланхоличен». Гарри не узнает это описание. Это правильная коробка? «Оба устали от смены часовых поясов, а самобытная культура Токио и язык делают ситуацию еще более странной». Гарри кидает коробку на пол и нажимает на пульт.
— Горе создает собственный мир, — сказала консультант в прошлую пятницу. — Вы научитесь читать его карты и говорить на его языке. У него своя анатомия. Долгое время единственными людьми, с кем вы сможете по-настоящему общаться, будут те, кто тоже страдает. Но в какой-то момент это должно прекратиться. Вы должны вернуться в мир живых. Вы должны найти путь домой.
Мне холодно, сказал бы Драко, открывая дверь их квартиры. Иди сюда и согрей меня. Это был их ритуал, способ обойти свои естественные барьеры. Это было заклинание, открывающее двери их сердец, которые были накрепко заперты для всех остальных. У Драко всегда был холодный нос, в любое время года. Такими же были и руки. Гарри сжал бы их между своими ладонями и подышал на них. Рисунок на кончиках пальцев у Драко везде состоял из завитушек, за исключением правого указательного. В его руках было по двадцать семь костей. Гарри знал, потому что посмотрел в википедии.
Это не так необычно — испытывать гнев. Это не так необычно — переживать вновь момент, когда вы увидели смерть или услышали о ней…
Завещание прибыло во вторник. Это было последнее, что получил Гарри совиной почтой, прежде чем исчезнуть в мире магглов. По этому завещанию ему не полагалось ничего. Он и не ожидал. Оно было составлено стряпчим семейства Малфоев и подписано родителями Драко, когда тот был еще ребенком. Он никогда не заморачивался, чтобы составить новое. В конце концов, те тридцатиоднолетние, кто выжил в Войне, по определению должны были быть непобедимы, особенно если они были Пожирателями Смерти, шпионившими в пользу Ордена. Тон завещания был холодным и недвусмысленным. Он не оставлял простора для интерпретаций. Гарри не заморачивался, чтобы нанять своего адвоката и оспорить его.
Возле раковины в туалете недалеко от своего кабинета Гарри обхватывает себя руками и смотрит в зеркало. В той склянке осталось с дюжину таблеток. Он принял пять прошлой ночью. Требуется каждый раз больше и больше, чтобы достичь нужного эффекта. Еще две ночи — и у него останется одна. После двух лет — всего одна. У него усталое лицо. Даже он это замечает. С тех пор, как Драко умер, он принимал эти таблетки. Это был единственный магический артефакт, который он взял с собой. Сначала он принимал по одной, потом по две и так далее. И потом таблетки потребовали других таблеток. Он принимает стимуляторы, чтобы выполнять рутинные дневные дела, и депрессанты, чтобы спать ночью. Он глотает их теперь горстями.
— Ты в порядке, дружище?
Гарри поднимает глаза и видит в зеркале отражение Лоуренса, парня из бухгалтерии. Он кивает.
— Круто повеселился вчера, а? — Лоуренс расстегивает молнию. Звук льющейся мочи эхом отражается от кафеля. Гарри видит спину Лоуренса в зеркале. На нем плохо сидящий пиджак. Он слишком тесен в плечах. Швы кажутся натянутыми. Гарри поворачивается к крану и набирает горячую воду в пригоршню. От этого его ладони розовеют. Он еще не решил, что будет делать, когда таблетки закончатся.
Лоуренс стряхивает свой член и запихивает обратно в ширинку. Делает вторую попытку завести разговор.
— Холодная погодка, правда?
Гарри кивает.
— Чуть яйца утром не отморозил.
Гарри слабо улыбается и закрывает кран. Позади него Лоуренс закрывает свой. Они стоят в неловком молчании. В конце концов Лоуренс выдергивает бумажное полотенце и вытирает руки.
Прочищает горло:
— Хорошего дня, дружище, — говорит он и уходит.
Вернувшись в кабинет, Гарри смотрит на часы в правой части компьютерного экрана. На подоконнике лежит бумажный пакет с помятым верхом, размером с сэндвич. Когда Гарри не смотрит на часы, то смотрит на пакет. Ничего не происходит. Никогда ничего не происходит. Это просто бумажный пакет.
В прошлом месяце консультант по вопросам горя попросила их принести на следующее занятие какой-то контейнер, специальную коробку или, возможно, бутылку. Гарри забыл принести, и она дала ему бумажный пакет.
— Откройте свои контейнеры, — сказала она. — И выскажите туда всё, что вы хотели бы сказать своим умершим любимым.
Гарри чувствовал себя глупо, а потом еще и неловко, когда пожилая женщина рядом с ним начала выкрикивать в пластиковую миску имя своего сына. Гарри пытался придумать, что сказать. Должно быть что-то, что он хочет сказать! Он чувствовал вину за то, что не может ничего придумать. Он увидел, как консультант, сидящая напротив, хмурится, глядя на него. Почему он здесь, если не хочет делать то, что, как она говорит, поможет ему? Поднеся пакет ко рту, он прошептал туда первое, что пришло на ум. Твою мать. Он был почти уверен, что цель упражнения была другой, но он произносил это снова и снова. Твою мать. Твоюматьтвоюматьтвоюматьтвоюмать. Он сказал «твою мать» уже столько раз, что слова потеряли смысл и стали звучать как иностранные. Твоюматьтвоюматьтвоюмать. Китайские или, возможно, тибетские. Твоюматьтвоюматьатьблядь. Раз начав, он уже не мог остановиться. Пакет стал влажным от его дыхания, но Гарри всё еще продолжал повторять «твою мать». Теперь он смеялся, вспоминая об этом. Драко нашел бы это уморительным.
Кофе в комнате отдыха жидкий. Гарри может пить его только с несколькими ложками немолочных сливок. На столе стоит тарелка с рождественским печеньем и засохшим, наполовину съеденным сэндвичем. Гарри кидает его в мусорную корзину. Позади него закипает чайник. Женщина в красной блузке и с сережками в форме елочных шаров входит в комнату и наливает кипящую воду в кружку. Окунает чайный пакетик несколько раз, потом выкидывает его в раковину. Гарри гадает, как они могут пить водянистый чай. Он гадает, сможет ли пережить праздники.
Окно в комнате отдыха выходит на другое здание. Там сидят за рабочими столами люди. Гарри опирается о стену и наблюдает за ними, потягивая свой кофе. Они выглядят так же, как и он. Экраны их компьютеров мерцают в сгущающихся сумерках. Гарри смотрит на их профили и гадает, о чем они думают. Он размышляет, куда они идут, покинув свои офисы. Ему трудно это представить. Он подозревает, что они просто испаряются, как пар, или исчезают в струе фиолетового дыма, как помощник в представлении маггла-фокусника. Он бы молил бога, чтобы Драко ушел именно так, а не как произошло на самом деле. Гарри отдал бы жизнь за то, чтобы вернуться назад и всё изменить. Драко тоже не любил толпу. Все знали, что у него Метка, но мало кто знал, что он был шпионом, и что своей победой Гарри во многом был обязан его информации. Он ненавидел толпы и всё равно умер посреди скопища праздничных покупателей. Он умер прямо у Гарри на глазах. Кровь струилась по его губам. Глаза умоляюще смотрели на Гарри. Руки цеплялись за рубашку Гарри. Его череп разбился, когда заклинанием его бросило в стекло витрины. Гарри видел его мозги сквозь разбитый череп. Этот вид был чересчур ужасен и одновременно слишком интимен, чтобы его вынести. Единственная причина, по которой они вообще здесь оказались — Гарри запилил Драко тем, что нужно купить подарок для его помощника-лаборанта. Что-то маленькое, уговаривал Гарри. Что-то вроде поющих шоколадок или самозавязывающегося шарфа. Целители потом сказали, что на свете не существует заклинания, которое могло бы его спасти.
Группа людей вошла в комнату. Они со смехом обсуждали видео, которое нашли в сети. Что-то о парне, который поджег свои газы. Гарри открывает дверцу холодильника, делая вид, что он тут по делу. Внутри что-то протухло. Он закрывает дверцу. За два года он так и не завел себе друзей в компании. Один из мужчин повышает голос, чтобы его было слышно в шуме.
— А ты видел то, где парень получил по яйцам от осла?
Другой встревает.
— Я нашел как-то, как этот придурок застрял задницей в унитазе. Пришлось медикам его вызволять оттуда.
— Мудаки, — говорит женщина. — Это подделка. Кругом полно дураков, пытающихся привлечь внимание.
— А всё равно смешно, — говорит тот, кто рассказывал про газы.
Они швыряют пустые банки из-под содовой в мусорную корзину и выходят гуськом. Последний оборачивается и кивает в сторону Гарри.
— Пока, чувак, — говорит он. — Хорошего Рождества.
Горе длится столько, сколько длится. Хотя это утверждение не очень помогает, но оно верно. У каждого это происходит по-своему. Важно осознавать, что, когда горе проходит и его интенсивность снижается, то оно оказывается вытесненным «нежной грустью», которая проявляется в моменты воспоминаний. Это просто признание того, что потеря была серьезной.
Гарри даже не снял пальто. Его руки дрожат, когда он открывает склянку. Он роняет две таблетки, и они падают в слив. Гарри ругается, но теперь крышка снята, и он глотает пять таблеток, не запивая. Опускается на пол и прислоняется головой к стене. Пот выступает на верхней губе и стекает по лицу. Он пытается унять дыхание. Он чувствует себя наркоманом. Закрывает глаза и крепко зажмуривает их.
В воображении Гарри видит почти прозрачную версию себя, которая входит в их с Драко старую квартиру. Драко поднимает взгляд от книги. У него такое выражение лица, как будто он ждал его много часов, но Гарри видит, что у него влажные от дождя волосы, а на полу остались мокрые следы от ботинок. Драко склоняет голову набок и смотрит оценивающе, как будто всё еще решает: разрешить Гарри остаться или выставить его на улицу. Новое золотое кольцо у него на пальце отбрасывает блики в свете настольной лампы.
Гарри купил ему букет роз, у ямайца, торгующего цветами у входа в метро. Их бутоны еще не распустились, но у стеблей они уже дряблые. Целлофан сминается, когда он вручает букет Драко.
— Эти никогда не распустятся, — говорит Драко, но встает и идет на кухню за вазой. Гарри снимает пальто и стряхивает с него дождевую воду.
— Важен не подарок, а внимание, — произносит Гарри. Драко закатывает глаза и идет в столовую.
— Какая банальность, — говорит он. В его голосе слышна небрежная нежность длительных комфортных отношений. Гарри улыбается и подходит к Драко, стоящему у окна. В отражении на стекле он видит, что и Драко улыбается. Гарри обнимает его за талию и кладет подбородок ему на плечо.
— Добро пожаловать в маггловский ад, — говорит Драко. — Как прошел ужин с Грейнджер и ее родителями?
— Отлично, — отвечает Гарри. — Как твоя книга?
— Скучная. Не знаю, почему я всё еще её читаю. — Его манерная медлительность настолько «настоящая», что Гарри чувствует, как его сминает напором мучительного воспоминания.
Медленно, как будто Драко может дать ему отпор, Гарри вытаскивает полы его рубашки из брюк.
— То, что ты принес мне розы, не означает, что у тебя есть право лезть ко мне в штаны, — произносит Драко не очень убедительно.
Гарри целует его в шею сзади, и Драко поеживается.
— У тебя холодные губы, — шепчет он, тем не менее, наклоняет голову вперед, давая Гарри больший доступ. Гарри выдыхает на мягкие волоски у Драко на шее, и тот опять поеживается. Медленно Гарри просовывает руки за пояс его брюк и дотягивается до впадины между левым бедром и пахом Драко. У него стоит. В том месте, где член упирается в материю, — выпуклость.
— Что у нас будет на ужин? — спрашивает Гарри.
— Не знаю, но что бы это ни было, оно может подождать, — отвечает Драко. — Заткнись, Поттер.
Гарри берет губами мочку его уха и нежно посасывает. Он расстегивает пряжку ремня Драко, потом пуговицу и, наконец, — молнию. Драко делает резкий вдох. Чуть ниже пояса его трусов видно влажное пятно размером с галеон. Гарри становится на колени и поворачивает Драко к себе.
— Я собираюсь отсосать тебе, — говорит Гарри и кивает, хоть это и очевидно.
Драко для равновесия отклоняется на подоконник и стаскивает на щиколотки свои брюки с трусами. Глубоко вдыхая, Гарри зарывается носом ему в мошонку, а Драко проводит рукой по его волосам.
«Настоящий» Гарри расстегивает свои джинсы и обхватывает трясущейся рукой горячий возбужденный член, в то время как «призрачный» Гарри отодвигает губами крайнюю плоть Драко и посасывает лиловую головку члена. Драко со стуком откидывает голову на стекло. Он толкается бедрами в лицо Гарри, издавая горловые стоны.
— Господи, — говорит он потолку и закрывает глаза.
С другой стороны стекла дождь течет ручьями. «Настоящий» Гарри отводит взгляд от себя, ублажающего Драко, и смотрит, как запотевает оконное стекло. У него занимало полчаса, чтобы медленно, шаг за шагом довести Драко до оргазма. Но он, «настоящий», сейчас кончит в любую секунду, и это ощущение вырвет его из объятий таблеток. Он напрягается, чтобы удержать себя на грани, но Драко двигает бедрами вперед-назад чуть быстрее, чем раньше. «Призрачный» Гарри управляет движением, помогая себе руками на боках Драко. На коже от пальцев появляются красные пятна. Драко снова стонет.
— Ты, — говорит он, покачиваясь. — Ты.
Гарри прищипывает чувствительную кожу предплечья, но сейчас даже боль доставляет удовольствие. Он кончает со страдающим хныканьем и хватается за призрак. Тот колышется перед ним. Драко что-то произносит, но Гарри больше не может слышать его голос. Через пару секунд всё кончится. Всхлип застревает в горле Гарри. Слишком быстро. Слишком быстро. Пять таблеток должны были действовать почти всю ночь. А прошел только час. Или заклинание, с помощью которого их изготовили, выветривается со временем, или слабеют воспоминания Гарри. Остаётся молиться, чтобы не последнее.
Он обливается потом на полу ванной. Ему видно свое искривленное отражение в фарфоре унитаза. Очки соскользнули на кончик носа. В ярости он срывает с себя пальто и вытирает рукавами сперму с живота. Он слаб. Он не может ни забыть, ни помнить. Эта мысль приводит его в ужас. Месяц назад женщина из их «группы горя» с улыбкой облегчения сообщила, что больше в них не нуждается. Агония сменилась меланхолией, с которой она может жить. Другие посмотрели на неё безучастно. Никто, и особенно Гарри, не мог поверить, что страдание может закончиться. Или что любой из них, и особенно он, может этого хотеть.
Наиболее сильное переживание горя обычно следует за смертью любимого человека. Как правило, это ощущение пустоты и оцепенения. Кроме того, могут возникать глубокие чувства грусти и печали, физические симптомы: долго- или кратковременная потеря памяти, неспособность есть или спать. Могут возникать странные или беспокойные сны. Часто бывает рассеянность. Горе и печаль могут привести к ощущению «потери разума». Такие чувства и поведение нормальны и со временем пройдут…
Осталась только одна таблетка. Когда он её примет, это будет последнее ощутимое воспоминание о Драко, которое у него останется. Исключая сны, но только сны, где занятие любовью может в одно мгновение превратиться в безмолвный крик о помощи, и он всё равно может проснуться с высохшей спермой на простынях. В таких случаях он блюет над раковиной и пугает Мартина.
Действие одной таблетки не продлится долго. Может, несколько минут. Он долго размышляет, какое же воспоминание у него возникнет. Пары минут недостаточно для воспоминания об их марафонском сексе. Недостаточно даже для нормального поцелуя. Он думает вызвать воспоминание, когда Драко впервые признал, что чувствует к нему что-то. В смысле, что-то кроме ненависти. Он покраснел, выхватил палочку и выплюнул эти слова. Гарри просто остолбенел, и Драко решил, что молчание означает отвращение.
— Просто забудь, Поттер, — сказал он и отвернулся.
Это произошло так быстро, что Гарри едва успел остановить его. Его пальцы не задели руку Драко, но успели ухватиться за рукав мантии.
— Подожди, — сказал он.
Но прежде чем он сообразил, что сказать дальше, Драко повернулся, сделал шаг и застенчиво чмокнул его в губы. Это был самый ненавязчивый поцелуй, который когда-либо испытывал Гарри. Он не был уверен, что вообще почувствовал его, но потом Драко прижался теснее и поцеловал его опять, сильнее, увереннее. Именно тогда мозг Гарри включился на полную катушку, и он закрыл глаза и поцеловал Драко в ответ.
Мартин опускает вилку и смотрит на него. Этот ресторан их любимый, хоть и грязный. Линолеум отходит в том месте, где пол встречается со стеной, открывая взгляду сальную грязь. Верхний свет слишком ярок. Здесь нет атмосферы для задушевных разговоров. Приборы всегда недостаточно чистые, но еда бесподобна. По крайней мере, в радиусе семи кварталов от квартиры Гарри.
— Ты почти ничего не ел, — говорит Мартин, но в его тоне нет укоризны. — Ты вроде говорил, что проголодался.
Гарри делает жест официанту и просит еще вина. Когда приносят бокал, на нем видны пятна воды и следы помады у края. Гарри вытирает их салфеткой. Игнорируя вопрос Мартина, он спрашивает, как продвигается его творчество.
— Не очень, — отвечает Мартин. — Я слишком нетерпелив, чтобы заканчивать то, что начинаю.
Гарри улыбается в ответ. Мартин всегда слишком нетерпелив, чтобы заканчивать что-либо.
— Процесс уже не доставляет удовольствия, — вздыхает он. — Все мои стихи звучат одинаково.
Гарри начинает возражать, но потом останавливается. Это правда, что все стихи Мартина звучат одинаково.
— Тебе нужно попробовать прозу, — говорит Мартин. — Я имею в виду что-то помимо отказов в страховых возмещениях.
Гарри опять улыбается, но в этот раз, он знает, улыбка натянутая. Мартин не в курсе, что он писал. Глупые вещи, которые он не показывал никому, кроме Драко, который неизменно смеялся над ними, но всё равно хранил. Гарри нашел тайник, когда упаковывал вещи Драко, решая, что отправить его родителям, что сохранить, а что сжечь. Очевидно, что записи открывали и складывали много раз.
Мартин закатывает глаза.
— Съешь что-нибудь, придурок.
Мартин не знает о Драко ничего, кроме того, что тот был любовником Гарри, а потом его мужем, и что он умер в результате «несчастного случая». Одна из причин, по которой Гарри нравится Мартин, состоит в том, что тот никогда не пытался узнать больше. Тот, что был до него, пытался вынюхивать. Как Драко выглядел? Откуда он был родом? Гарри знал его со школы? Он был лучше в сексе или нет?
Когда они только стали встречаться, Гарри рассказал своей группе горя о Мартине. Они стали подбадривать его. Гарри захотелось вскочить и ударить их по лицу. Они думали, что он «движется дальше», «находит завершение», «снова открывает свое сердце для любви». Он знал, что ничего этого не делает, хотя часто желал, чтобы так и было. Он просто был одинок, а Мартин был добр. Более того, Гарри не так много требовалось, чтобы сойти с ума, а он был довольно-таки уверен, что сойти с ума — не было желаемым результатом процесса излечения от горя.
— Давай вернемся к тебе, — говорит Мартин. — Можно упаковать то, что осталось. — Это была еще одна черта, которая нравилась Гарри в Мартине. Он никогда не относился к квартире Гарри, как к «дому».
На улице влажно, но дождь кончился, пока они были в ресторане. Они идут молча, пока не доходят до дома Гарри. На ступеньках сидят двое подростков не старше пятнадцати. Они разбегаются, когда Гарри и Мартин подходят ближе. Одному следовало бы подтянуть джинсы. Они болтаются где-то в районе коленей.
— Молокососы, — говорит Мартин. Он старше Гарри на несколько лет. — Господи, как это глупо выглядит. — Он толкает дверь плечом и придерживает её для Гарри. Тот никогда не говорил ему, что он и Драко были еще подростками, когда стали любовниками. Он смотрит через плечо и видит, как парни бегут через улицу, заставляя машины сигналить, а водителя автобуса изрыгать ругательства. Гарри уверен, что им наплевать. Весь мир в их распоряжении и вся жизнь перед ними. Он едва ли помнит, когда у него было такое же чувство.
В лифте Гарри удивляет сам себя просьбой к Мартину прочесть один из своих стихов. Мартин одаривает его скептическим взглядом. Гарри всегда говорит, что ему чужда литература.
— Ладно, — произносит Мартин. — Как насчет самого последнего?
Гарри пожимает плечами и отпирает дверь квартиры.
— Отлично, — говорит он, — всё равно. — Войдя в квартиру, он идет к холодильнику и достает банку пива Теннант. — Хочешь? — спрашивает он.
Мартин качает головой. Гарри ожидает, что тот упадет в кресло, как и обычно, но вместо этого Мартин подходит к окну и наклоняется к подоконнику, повернувшись к Гарри спиной. Он долго молчит, потом прочищает горло. Гарри открывает банку пива и садится на кровать. Когда Мартин начинает говорить, Гарри едва его слышит.
— Ты предал меня, — говорит он, — когда ушел на совсем. Не предъявил никакого ультиматума, который мог бы предупредить меня о таком прощании. Проходят годы. Все книги лгут мне. Их авторы хотят, как лучше, но не знают они, как наползает ночь и твой голос говорит со мной сквозь стук, сквозь шелест ветвей по окну, сквозь треск электрических ламп. Ты везде и нигде. Как воздух. Говорят, что страдание любит компанию, но они ошибаются. Никто не сможет добраться до меня, как бы громко он ни кричал. Никто не коснется меня. Ты призрак в коридоре, фантом, скользящий вдоль стен в свете лунных лучей. Ты предал меня, но я могу предать тебя тоже. Я не дам тебе уйти. Я не дам тебе покоя. Я буду цепляться за твою душу, как передумавший топиться хватается за спасательный круг. Ты мой, и я твой личный ад. Рай взывает к тебе. Ты слышишь дыхание песни его. Но ты останешься со мной. Останешься, пока я не прощу тебя. Все говорят, отпусти. Все говорят, иди вперед. Все говорят, что от разбитого сердца не умирают. Господи, пусть они будут неправы.
Они долго сидят в молчании. Гарри бьёт дрожь, он не может остановиться. Наконец он оказывается в состоянии совладать с голосом.
— Убирайся, — говорит он.
Мартин отворачивается от окна и смотрит на него. Наконец он кивает и забирает свое пальто с кресла.
— Спокойной ночи, — говорит он и закрывает за собой дверь.
Большинство из тех, кто потерял своих любимых, гадают, было ли что—то, что они могли сделать. Часто они гадают, могли ли они спасти своих любимых, даже тогда, когда обстоятельства очевидны, что это было невозможно. Эти гадания замедляют процесс исцеления и повышают вероятность возникновения длительных душевных шрамов…
Драко только что вернулся с пробежки. Его волосы влажные от пота. Он не может видеть Гарри, стоящего у стены. Он снимает рубашку. С лица всё еще не сошел румянец, и от тела пахнет. Гарри морщит нос. Он смотрит, как Драко открывает кран на кухне их старой квартиры. Он держит руку под струей воды, пока та не теплеет. Резко наклоняя голову, он пальцами зачесывает волосы наперед, так, что они падают ему на лицо. Нагнувшись, он засовывает голову под кран. На шее теперь нет волос. И что-то в этой голой шее разбивает Гарри сердце. Она такая тонкая, такая хрупкая. Драко льет на голову средство для мытья посуды и трет голову, пока она не покрывается пенными пузырями. Гарри едва может сдерживать смех. Драко Малфой моет голову средством для мытья посуды. Он гадает, попытается ли Драко потом выдать это за запах дорогого шампуня. Когда он заканчивает, то принимается расчесывать пальцами свои бледные волосы, от влаги теперь ставшие более темными, русыми. Наконец он заворачивает кран и отжимает воду из волос. Он встает боком к Гарри. Вода ручьями льется по его плечам, и Гарри видит его лицо в профиль. Он думает, что он один. Он думает, что никто его не видит. Но Гарри стоит достаточно близко, чтобы видеть ресницы. Они еще слипшиеся от воды. Гарри протягивает руку и трогает Драко за плечо, и, к его удивлению, Драко поворачивается. Какое-то мгновение он смотрит прямо Гарри в глаза. Во взгляде удивление, но он полон узнавания. Гарри способен назвать Драко по имени, прежде тот исчезнет. Но только один раз.
Прошла неделя с тех пор, как кончились таблетки. Гарри сохранил пустую склянку. Аптека Кэрроу, семейный бизнес с 1734 г. И на дне адрес: Чертополоховая улица, угол Лютного переулка. Мужчина за прилавком одарил Гарри масленой улыбочкой, когда тот вошел в лавку, но не сказал ни слова, когда Гарри рассказал, что ему надо, и вручил фиал. Хозяин лавки заломил непомерную цену, но Гарри не протестовал. У него не было ни сил, ни желания. Прошла всего пара часов. Чтобы заклинание работало, кровь и костный мозг должны быть еще свежими.
Волшебник исчез за занавеской и вернулся меньше чем через двадцать минут.
— Вот, готово, — сказал он так, как будто сварил всего-навсего порцию перечного зелья, но потом понизил голос и наклонился над прилавком. — Как стыдно, — сказал он. — Последний в своем роду, и ведь подумать только, он был почти мальчишкой, когда Темный Лорд поставил ему Метку. Ты думал, что эти ублюдки-линчеватели пощадят его? Особенно когда ты выступал в его защиту, и всё такое? Это ужасно. — Он зацокал языком, как чья-нибудь бабушка. — Просто ужасно. Столько крови из-за капли чернил.
У Гарри были слишком крепко стиснуты зубы, чтобы ответить. Он еще был в шоке. Всё еще в подвешенном состоянии отрицания ужаса всего происшедшего. Стакан, упавший на тротуар, звучал, как звон колоколов. Слишком много времени потребовалось, чтобы осознать, что случилось. Кто-то вскрикнул, и ноги Гарри уже мчатся вперед до того, как до него доходит, что он бежит. Он содрал с шеи шарф. Он не знал, за что ухватиться руками. Драко кровоточил в стольких местах! Когда Гарри положил руку Драко на живот, то чувствовал, как пульсируют внутренние органы. Его охватили безумные мысли о тех других моментах, когда он бывал внутри тела Драко всеми возможными частями тела — языком, членом, пальцами, кулаком. Рукава Гарри до локтей намокли от крови, но никто не подбежал к нему на помощь. Никто не вынул палочку. Все просто пялились, держа в руках ярко упакованные коробки. До сего дня Гарри так и не знает — они так стояли, потому что были в шоке, или из-за облегчения, потому что последний Пожиратель Смерти получил по заслугам. Неважно. В любом случае, они позволили Драко умереть у него на руках. Это длилось слишком долго — достаточно долго, чтобы Драко знал, что умирает. Он пытался позвать Гарри по имени, но в его легких было слишком много крови. Это воспоминание всё еще неотступно преследует его; Гарри не может вспомнить, что он говорил Драко в те последние минуты. Он надеется, что это было «Держись, я с тобой». Он надеется, это было «Я люблю тебя». Но всё, что он может вспомнить — как кричит снова и снова, зовя на помощь. Вы, чертовы ублюдки! Помогите мне! За всё, что я сделал для вас, бога ради, помогите мне! Драко умер с открытыми глазами. Он невидяще глядел на что-то позади Гарри. Он помнит, как вымазал лицо кровью Драко, словно воин перед битвой. Помнит, как вынул осколок стекла из того нежного места у основания горла Драко. Места, которое он столько раз целовал. Он помнит, как стискивал кулак и прижимал осколок, как нож, к своему сердцу в жесте необузданного, невыразимого горя. Он помнит момент, когда толпа хлынула вперед. Вот тогда и появились палочки, а защитные заклинания были произнесены. Их спаситель не должен умирать. Не как собака на улице. Не как Пожиратель Смерти в луже собственной крови.
Хотя в это трудно поверить, но однажды вы снова будете смеяться. Однажды вы снова полюбите. Ничто не длится вечно. Даже горе.
Гарри лежит на спине, зная, что должен позвонить Мартину, но не может. Он не может встать. После двух лет занятий в группе горя он знает, что не должен оставаться один в такие моменты, но не может вспомнить, как пользоваться ногами, не говоря уже про пальцы. Он знает, что, пока действовали таблетки, был способен убедить себя, что Драко не умер по-настоящему. Но склянка пуста уже почти месяц.
Снаружи воют сирены скорой помощи, и Гарри смотрит, как красные огни танцуют на потолке. Неужели он ходил в клубы после смерти Драко? Неужели он упаковал свои вещи и съехал с их квартиры? Неужели он нашел маггловскую работу? Неужели он беспокоился о погоде, о том, что надо резервировать места в ресторане, о том, что в автобусе слишком людно и нет сидячих мест? Неужели он покупал продукты и ел растворимую лапшу Ramen, лежа в кровати перед телевизором? Неужели он гулял в парках и ходил в кино? Неужели он ездил в лифте и пользовался ключами, и печатал тысячи писем, отказывая людям в страховом покрытии убытков? Неужели он сидел в кругу на занятиях «группы горя» и описывал «счастливые воспоминания»? Неужели он испытывал скуку, удивление, возбуждение и удовлетворение? Неужели он спал, ходил в туалет и мылся, трахался и чесал яйца? Неужели он вообще выбирался из кровати?
Неужели он выжил?
Это выглядит непростительным предательством.
Град стучит в окно. Кран опять течет. На часах без пятнадцати пять вечера. Снаружи кто-то пинает мусорный бак, слышен лай собаки. Шаги в холле и музыка этажом ниже. Кто-то жарит мясо. Сигнал машины и женский смех. В квартире напротив плачет ребенок. Град стучит в окно, а в двери скрипит ключ. Гарри не поворачивается.
— Привет, — говорит Мартин. — Я принес тебе поесть.
— Когда я дал тебе гребанный ключ? — каркает Гарри.
— Не давал, — отвечает Мартин. — Я сам сделал копию.
— Ну, ты и наглый, блин, — говорит Гарри.
— Я зарабатываю на жизнь, обучая осужденных преступников-ебанатов. Конечно, я очень наглый, — отвечает Мартин. — Ты сядешь или мне кормить тебя лежа? — и угрожающе зачерпывает некоторое количество приправленного карри картофеля-фри.
Гарри садится.
— А праздники кончились?
Мартин кивает.
— От тебя несёт. Когда ты последний раз мылся?
Гарри пожимает плечами. Он не помнит.
— Тогда открой клюв, — говорит Мартин, — ешь, ты прям как птенчик, а я твоя мамочка.
— Иди на хуй, — говорит Гарри ртом, набитым липким картофелем и бобами.
— Может, на следующей неделе и пойду, — отвечает Мартин, — после того как ты решишь, собираешься ты жить или умирать.
Гарри перестает жевать, уставившись на него.
— Конечно, я бы предпочел, чтобы ты решил жить, — говорит Мартин, — я не поклонник некрофилии.
Гарри сглатывает и продолжает пялиться на него. Кудрявые волосы Мартина слишком отросли. Он начинает походить на Ширли Темпл.
Где-то в животе, ниже грудной клетки Гарри появляется ощущение щекотки, которое только спустя какое-то время определяет как смех. Мартин, вот же ублюдок, прыскает, но пытается скрыть своё веселье, делая вид, что подавился картошкой.
— Ты засранец, — говорит он.
Мартин пожимает плечами.
— Это лучше, чем истеричка.
Гарри всерьез задумывается о том, чтобы дать ему пощечину.
— Дай мне. — Он отбирает у Мартина из рук вилку, когда тот пытается снова покормить его.
— С удовольствием, — отвечает Мартин. — Я принёс фильм.
Гарри бледнеет.
— О чем он?
— О драконах. О волшебниках и хрустальных шарах, — говорит он. — Я подумал, что не ошибусь, если выберу какое-нибудь фэнтази.
Неожиданно для себя Гарри начинает смеяться, и где-то в его сердце Драко тоже смеётся. Презрительным чистокровным смехом, но с забавным фырканьем в конце. Драко всегда ненавидел, когда у него так получалось.
Сердце Гарри как будто стискивает кулак, и смех переходит во всхлип. Мартин кладёт руку ему на плечо.
— Это нечестно, — говорит Гарри.
— Конечно, нет, — отвечает Мартин. — Что бы мы, поэты, писали, если бы это было честно?
— Хотел бы я тоже умереть, — говорит Гарри. — Извини, но это так.
Мартин просто кивает.
— Ешь. — Он вручает Гарри записку. — Это надо повесить тебе на холодильник. Я даже купил тебе магнит. Не обращай внимания, что там написано «Привет, Китти».
Гарри разворачивает записку.
— Это моё лучшее стихотворение, — говорит Мартин. — Мило и просто. Без витиеватостей и цветистых метафор.
Гарри вытирает глаза рукавом и возвращает очки на место. Слова написаны карандашом и почерк неровный.
— Я сочинил его в автобусе, — говорит Мартин. — Надеюсь, что получилось читаемо. Извини, что на салфетке.
Гарри начинает читать, но первое слово — «дыши». Он закрывает глаза от укола боли. Он помнит, как говорил Драко «Дыши» после ничьей в квиддиче, после того, как защекотал его до такого состояния, что тот угостил его заклинанием желеобразных пальцев, после того, как заставил его кончить так сильно, что тот забыл, как его зовут. Это то, что он сказал, когда Драко впервые признался, что любит его. Это то, что он сказал после того, как опустился на колени в грязный растоптанный снег и взял Драко за руку. Это то, что он сказал, прижимая Драко к груди, когда кровь заливала его джинсы.
— Твою мать, давай дыши! Не смей останавливаться, ну давай же, дыши! Даже не думай перестать, дыши, Драко, черт тебя дери, дыши же!!
Было бы так легко прямо сейчас, так просто, сдаться, лечь и больше никогда не вставать. Было бы так легко подчиниться. Он устал без Драко. Так устал… Он чувствует, как рука Мартина сжимает его плечо, и заставляет себя открыть глаза.
