Лето, квартира Грейнжеров, утро.
Герми, собираясь завтракать, обнаруживает Криволапсуса, нагло разлёгшегося в коробке из-под хлопьев на полу.
После пары секунд раздумий скептически выдаёт:
- А теперь тебя молоком залить?
знаете, как бывает – когда уже убили всех монстров, преодолев все мыслимые и немыслимые трудности, окровавленный, но живой герой падает в объятия возлюбленной, в последнем кадре непременно показывают, как маленькая частичка монстра уползает в уголок, чтобы там затаиться, вырасти, окуклиться до поры… Жизнь продолжается!
И теперь, когда наступила эпоха света,
Теперь, когда мы живем в непосредственной близости к свету
И свет наполняет наши тела,
Озаряет наши тела,
Дарит нашим телам ореол немеркнущей радости…
М. Уэльбек (перевод с фр. И. Кузнецовой)
— Хозяин, ванна готова! — домовик, имени которого Драко не помнит, склонился в поклоне и подал зеленоватыми ручками махровое полотенце. В меноре все полотенца белые, пушистые, с монограммой Малфоев в уголке. Драко вспоминаются вдруг такие же, но зеленые - в слизеринской душевой. После квиддичной тренировки усталость, которую смываешь с себя вовсе не такая, как теперь, после долгого дня, начавшегося на платформе 9 и ¾, а закончившегося в Министерстве. Долгие часы — как лакричная черная тянучка — «да, господин начальник департамента», «мы все понимаем, но нам бы хотелось», «нет, это никак нельзя отложить», «мы будем вам крайне благодарны». Та, давнишняя, квиддичная усталость, пахла мальчишеским потом, адреналином, яростью и болью, азартом и успехом, а эта – тускло воняет чернилами.
Драко зашел в ванную комнату, наполненную душистым лавандовым паром, и скинул халат. Странно, что, не смотря на жаркий пар, по худому белому телу все равно побежали мурашки, как будто он замерз. Погрузившись в воду, Драко обхватил колени руками и принялся смотреть как на тонких волосках, покрывавших его ноги, собираются мелкие воздушные пузырьки. Ладно, в конце концов, он все равно ничего не может изменить – его жизнь давно катится как на автобусе «ночной рыцарь» - трясет, качает, и нет никакой возможности выйти раньше, чем тебе назначено.
Но почему-то сегодня… Сегодня особенно тяжело. Скорпиус уехал в школу. Астория сказала, что его распределили в Слизерин, как и ожидалось. Что ж, это хорошо. «Наверное хорошо, потому что таким как мы самое место в подземельях!» - эта мысль прозвучала у Драко в голове отдельно от остальных его мыслей, будто бы не рожденная в его мозгу, а появившаяся извне. Уже минут пятнадцать он сидел в горячей воде, но все никак не мог согреться. В трубе перелива забурчала вода, и он закрыл кран, потом вытянулся и прикрыл глаза. Перед закрытыми веками заплясали красные круги.
Неожиданно, он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. У него давно это появилось – способность ощущать чужое присутствие – может быть, после Адского огня, а может быть, после Астрономической башни… Мерлин его знает, но он всегда безошибочно чувствовал, что в комнате есть кто-то еще, даже спать не мог вместе с женой. Впрочем, в маноре были приняты раздельные спальни супругов.
Вот и сейчас, кто-то смотрел на него. Драко открыл глаза. В большой, отделанной голубоватым мрамором ванной комнате никого не было. Слева у стены стояли шкафчики с полотенцами и халатами, чуть дальше колыхалась в клубах пара родосская пальма, менявшая аромат, в зависимости от времени суток. Напротив ванной, над раковинами, в огромном зеркале отражался слегка испуганный, порозовевший от горячей воды Драко… И все. Больше никого.
В трубе опять заурчало и вдруг показалось, что кто-то смотрит на него оттуда. Глупый детский страх, безусловно, но все же, не в силах подавить его, Драко наклонился к отверстию и заглянул в черную, дурно пахнущую, поблескивающую глубину.
Раздался негромкий хлопок, и Драко от неожиданности повалился в воду, запутываясь в собственных руках, судорожно глотая воздух, пытаясь остановить быстро колотящееся в груди сердце.
Это оказался домовик – пришел подать чистый халат, ублюдок зеленокровый!
Драко рывком вскочил и выбежал из ванной, не обращая внимания на эльфа, пищащего что-то про чернильное пятно, оставшееся на руке хозяина.
Ночью Драко приснился кошмар. Ему снилось, что он лежит на пустом осеннем поле, среди пожухлой травы и смотрит в небо. А над его головой склоняются странные черные цветы, похожие на тюльпаны.
Склоняются, заглядывают ему в лицо, а он не может пошевелиться. Потом из их плотно сомкнутых упругих чашечек начинает капать ему на щеки что-то черное, остро-пахнущее, как краповые чернила, которые зачем-то все еще используют в Хогвартсе. Он не может уклониться от едких капель, они тяжело падают ему на губы, затекают в рот, отдавая металлическим привкусом на языке, щиплют глаза. Потом он почувствовал, как из тех мест, в которые ударяли чернильные капли, начало что-то тянуться, прорастать, как будто в каждой капле содержалось семя, а он был лишь удобрением для них.
Проснувшись в холодном поту, Драко посмотрел на метку на запястье. Она по-прежнему была бледной, едва видной на коже. Даже странно, что домовик вчера спутал ее с чернильным пятном.
Повернувшись на другой бок, все еще не отделавшись до конца от кошмара, Драко хотел вспомнить что-то хорошее, например, их медовый месяц с Тори во Франции – о том, какое легкое, жаркое и притягательное было тогда лето… и тело Тори, со всеми ее гибкими, ласковыми впадинками.
Уже снова проваливаясь в дрему, Драко ощутил странную досаду на эти счастливые воспоминания. На этот раз ему приснилась дурацкая свинг-вечеринка, на которой можно было с кем угодно, только нельзя было с собственной женой. Он ходил по маленьким душным комнаткам, наполненным извивающимися телами, воняющими потом и спермой, и искал Тори. В конце концов, ему осталась только маленькая комнатка, обитая красным бархатом и золотой парчой. В этом гриффиндорском микро-аду, на венецианской банкетке лежала Тори, раздвинув широко ноги, а к ее лону присосался какой-то полностью одетый мужчина в черном сюртуке. Тори улыбалась довольно, и Драко затошнило. А потом развратник поднял голову и улыбнулся окровавленным ртом.
Когда Драко проснулся, сквозь плотную партьеру спальни пробивались яркие лучи солнца – после вчерашней вечерней стены дождя погода поменялась слишком резко, что, впрочем, для сентября было неудивительно. Драко подумал, что джентльмен, который снился ему, очень похож на профессора Снейпа, а покойники, как известно, снятся к перемене погоды.
Он проспал – завтрак уже начался, и Астория нервно теребила салфетку. Почему она до сих пор так переживает по мелочам, глупышка? Ну да, отец непременно сделает замечание, но за тридцать шесть лет, Драко побывал более чем на тринадцати тысяч семейных завтраков, и не один из них не проходил без замечаний – он привык к ним, как к тосту с маслом.
— Ты не выспался, дорогой, у тебя круги под глазами, — мама всегда старалась смягчить общее впечатление, когда с колкостями и острыми замечаниями отца было покончено.
— Да, снились кошмары, — Драко предпочел бы сказать, что снилась ему ужасающая мутная порнуха, но в этой безупречной столовой, с «кремовой» сервировкой и серебряной посудой «для завтрака» это было бы совершенно неуместно.
Тори намазала ему тост абрикосовым джемом, как он любит. И, в общем и целом, все было хорошо…
— А что случилось с Эонни? — Нарцисса задала вопрос, по обыкновению не обращаясь ни к кому за столом, но смотрела при этом на сына.
— С Эонни? Кто это?
— Это домовик, прислуживал тебе вчера, сегодня не смог мне толком погладить платье – его пальцы теперь отдавлены дверцами шкафа. Вчера что-то случилось?
— Ничего не случилось, мам. Он меня вчера напугал, потом пищал что-то про чернила. Он что, новенький? — Драко еще надеялся, что завтрак пройдет более-менее мирно, хотя левый угол рта отца начал дергаться, а омлет на лопатке, которую держала в руках Тори, мелко дрожал.
— Да нет, вовсе нет… а почему ты спрашиваешь?
— Он вчера принял мою метку за грязное пятно, пищал что-то про чернила.
— Безусловно, запомнить имена слуг – выше твоих способностей, Драко! – отец положил свои холеные руки на стол.
— Зато я помню суммы на семейных счетах, черт возьми! – Драко взбесился. В конце концов, именно он тянет всю их семью из болота изо всех сил, из последних, черт возьми, сил.
— Да что с тобой, Драко? – Нарцисса недоуменно подняла брови.
— Милый, но у тебя и правда чернильное пятно – вот тут — Тори осторожно провела по своей скуле. Драко схватил серебряный кофейник. Искаженное выгнутое отражение показало ему крючконосого тощего блондина с горящими глазами и грязным смазанным чернильным пятном на скуле.
Еще раз непристойно выругавшись, Драко резко поставил кофейник на стол, так что остатки кофе в нем выплеснулись через носик. Вместе с желтым омлетным пятном, пятно от кофе на кремовой сткатерти смотрелись на редкость гармонично, но Нарцисса почему-то охнула, а Тори прижала тонкую ладошку к губам и устремила на мужа полный отчаянья и набегающих слез взгляд больших серых глаз.
— Прошу меня извинить, — сказал Драко скрипуче, как будто тост оцарапал ему горло, и быстро вышел из-за стола.
***
Вечером он пришел в спальню жены и, раздвинув ей согнутые в коленях стройные ноги, впился губами, языком в ее вульву, всасывая ее клитор, судорожно вдыхая ее чуть кисловатый запах и зарываясь носом в светлые, рыжеватые волоски на лобке. Когда она закричала, приподняв ягодицы ему навстречу, только из-за воспитания не смея схватить его голову руками, чтобы сильнее прижаться к нему, стать его частью, Драко с трудом сдержался чтобы и в самом деле не пустить в ход и зубы. Слушая ее крик и ощущая под пальцами подергивания ее округлых ягодиц, и, наконец, сглотнув брызнувший из нее, как из надкушенного яблока, оргазмический сладкий сок, будто оплату, возмещение за его страсть, он и сам неожиданно спустил в трусы, которые позабыл снять.
Потом, когда все кончилось, Тори лежала ошеломленная и немного испуганная, а Драко впервые за всю их семейную жизнь не имел ни сил, ни желания уходить из спальни жены сразу после полового акта, как и подобает людям их круга и воспитания.
Он по-хозяйски закинул руку ей на талию, прижимаясь разгоряченным лицом к прохладной коже у нее на животе. Тори осторожно погладила его по растрепавшимся волосам и спросила:
- Почему ты раньше так не делал, дорогой?
Драко вдруг испугался:
- Тебе не понравилось?
Тори зарделась и прикрыла глаза от смущения, но было совершенно ясно, что ей понравилось и еще как.
Тогда Драко лег повыше на подушку рядом с женой и тоже погладил ее серебристые пепельные волосы.
- Ты знаешь, Тори, а в юности я был влюблен в мужчину. - Черт, зачем он начал про это, вот она уже и сморщила носик.
- Да, дорогой, ты мне говорил тогда, помнишь, во Франции…
Драко помнил. Еще бы он мог забыть это время, когда они вдруг перестали быть миссис и мистером Малфой, а стали просто влюбленными, молодоженами, когда сбежали из снятого родителями особняка, в маленькую магловскую гостиницу прямо на пляже. План их «побега» включал ранний подъем, Драко вставал каждое утро с первыми лучами солнца. Окна их крохотной комнатки, главным достоинством которой была двуспальная кровать, по счастливой случайности выходили на восток, поэтому каждое утро восходящее солнце острыми свежими лучами прорезало легкие бамбуковые занавеси и залезало под ресницы. Драко просыпался и аппарировал в особняк, забирал завтрак, оставляемый домовиками на веранде, и возвращался к жене. Ах, каким счастьем тогда казались для них горячие тосты, холодный апельсиновый сок и персиковое мороженое… А потом они на целый день уходили к морю. Астория смотрела, как Драко прыгает в волнах, и ахала, совершенно непритворно восхищаясь им, хотя ничего особенного он не проделывал. Кожа скрипела от белого мелкого песка, и Тори рисовала ему на спине узоры обломком ракушки, а он взахлеб рассказывал ей все – всю свою жизнь без стыда и утайки. Потому что она вдруг стала не Асторией Гринграсс, девушкой из хорошей семьи и с приличным приданным, которую выбрали ему родители, а его Тори.
Потом в их жизни было множество унылых, серых, безрадостных дней. Никто не отменял обязательств, этикета и правил приличия, но воспоминания о тех днях делали их семьей.
- Помню Тори, - Драко откинулся на спину, - теперь мне кажется, это было глупое юношеское сумасбродство, но…
- Ты скажешь мне, кто это был? – Тори спросила это шепотом, прильнув к мужу, вздрагивая от собственной смелости. – Это… он?
- Кого ты имеешь в виду? – Драко вдруг стало легко. Действительно, какая разница в кого он был влюблен в шестнадцать, тем более, что…
- Это Поттер?
- Ох, что ты, Тори! Конечно, нет, глупышка! Как ты могла подумать… - впрочем, Поттер всегда занимал в его жизни неприлично много места, не удивительно, что Тори так решила, - это был Северус Снейп.
- Ты был влюблен в покойного профессора? – Астория даже приподняла изящную головку и посмотрела мужу в глаза – не шутит ли он, не смеется ли над ней.
- Да, как это ни удивительно. Знаешь, он был не таким уж страшным, как принято о нем думать. Кроме того, он был умным, холодным и одиноким. И слизеринцем – для меня тогда это многое определяло.
- Он спас тебя.
- И не один раз. Он не один раз спасал меня, Тори, хотя я вовсе не такой ценный объект, как Поттер.
- Твоя мать просила за тебя.
- Да, но это было уже после того, как я написал ему то дурацкое письмо с признанием.
- Ты признавался ему в любви?
- Представь себе, какой я был дурак! Он отнесся ко мне… даже бережно. Нет, он, конечно, обозвал меня имбецилом и выродком из рода, как это ему было свойственно, но… он никому не рассказал о моих фантазиях. Я ему благодарен и за это тоже.
Драко замолчал, потому что вдруг вспомнил о самом страшном дне прошедшей войны. Когда, убегая из Хогвартса, над которым в небе парила метка, он думал, что убегает от своей жизни, потому что это не Дамблдор только что слетел с Астрономической башни, а он сам кубарем свалился с нее, расплющился в блин, переломал все кости до одной, умер, перестал дышать, бояться и плакать. И только по воле толкающего его в спину Снейпа он бежит, уворачивается от заклинаний, падает и поднимается, и снова бежит. Как будто он стал тряпичной пустой куклой, мертвой, пока ее не наденут на руку. И вот Снейп надел его, Драко Малфоя, на свою руку и по воле его узловатых, испачканных зельями пальцев он и дышит, бежит и живет.
Спустя два часа он сидел на кухне в доме Снейпа на Спиннерс-энд на обшарпанной табуретке между грязным столом и стеной, выкрашенной грязно-зеленой масляной краской. Его ладони так дрожали, что он зажал их между острыми коленками, сожалея только, что не может зажать между ними еще и лицо, потому что челюсть дергалась как прыгучий горшок.
Снейп каким-то чудом вернул его к жизни. Зелья, пара оплеух – и он снова Драко Малфой, а не перчаточная кукла. Правда вместе с жизнью вернулся и отчаянный страх, собирающийся внизу живота противным стыдным узлом.
- Лорд убьет меня, - лепетал Драко, взглядывая на Снейпа влажными расширенными от ужаса глазами.
- Не убьет. – Снейп говорил то, что Драко отчаянно хотел услышать, - Отделаетесь парой Круциатусов.
- Боже мой, - в отчаянии Драко опустил голову к коленям, как будто хотел сжаться в нечто маленькое и незаметное.
Снейп поставил на стол перед ним склянку с еще одним зельем, ужасающе пахнущим эвкалиптом - Выпейте еще это, Драко. Это сильное обезболивающее. Выпейте и аппарируем в манор, дольше задерживаться опасно.
- Обез…, о, нет, - дрожащими руками он взял склянку. Снейп смотрел на него спокойно и требовательно, сведя черные брови так, что между ними обозначилась глубокая складка. Выпить зелье ничего не стоило, но каждое движение, каждый глоток приближал неотвратимое, поэтому Драко двигался медленно, с трудом преодолевая сопротивление собственного тела. Когда он, наконец, поднес склянку к синим губам, Снейп вдруг положил руку ему на затылок, а другой быстро подтолкнул его локоть. Драко сглотнул вяжущую густую жидкость и обмяк, упал на Снейпа, уткнулся ему в живот, вжимаясь лицом в острые пуговицы сюртука, заливая слезами черное сукно.
Профессор какое-то время стоял неподвижно, как будто задумавшись, а потом осторожно обнял худые плечи Драко, погладил по липким от пота волосам.
- Я обещал вашей матери защищать вас, Драко. Все будет хорошо, завтра уже все будет лучше.
Драко помотал головой, отгоняя неприятные воспоминания. Потом, когда кончилась война, и профессора похоронили с почестями рядом с белой гробницей Дамблдора, Драко много думал о том, каково было Снейпу в тот день. Убить единственного, как потом оказалось, друга, наставника, учителя. Сделать за него, Драко Малфоя, грязную работу, и потом еще утешать, грозящего наложить в штаны мальчишку.
Снейп был сильнее, мужественнее, храбрее, но все-таки умер. А Драко остался жить.
- Не думай, - прошептала Тори и поцеловала мужа в висок, - когда ты так думаешь, у тебя на лбу, между бровей собирается некрасивая складка, вот тут, – Астория показала пальчиком, где именно, ¬— и ты кажешься старше.
***
Зима в этом году была на удивление морозная и солнечная. Скорпиус, приехавший на рождественские каникулы, взахлеб рассказывал о снеге, который завалил в этом году Хогвартс, о самой большой ели, которую притащил в этом году Хагрид.
Астория и Нарцисса всплескивала руками, а Люциус хмурился, потому что считал, что женское воспитание портит мальчика.
Драко было все равно. Этой зимой он пытался продавить в министерстве налоговые льготы для старинных семей, сохраняющих магические особняки для истории. Проект был практически безнадежен, но отец каждый вечер говорил о непомерных расходах на содержание манора и шотландского поместья мамы, в котором семья почти не бывала. Продать родовую собственность конечно нельзя ни в коем случае, это означает крах всех семейных надежд. А они, возложенные на плечи Драко, были очень большими, очень большими!
Почти все время Драко чувствовал ужасную усталость, так что держать себя в рамках становилось физически невозможно. Неудивительно, что он все чаще срывался, так что однажды отец в наказание ему целую неделю ужинал в своем кабинете, а Нарцисса с таким осуждающим видом смотрела на сына, что, в конце концов, Драко пошел просить прощения.
- Папа, можно к тебе?
Люциус Малфой с возрастом изменился очень мало – седины на серебристых волосах не было видно, а надменная маска, служившая ему лицом, казалось, защищена заклятием от появления морщин. Чуть углубились складки у рта, и слезные мешки легли на холодные голубые глаза, тяжелыми складками – вот и все свидетельства возраста. Все та же прямая осанка, непременная рубашка с высоким воротником и галстук даже под домашний халат.
Отец сидел в кресле и читал «Пророк». На слова Драко он только скупо кивнул.
— Я пришел попросить прощения, отец, — Драко чувствовал себя отвратительно. Он лгал, он не чувствовал ни грамма раскаяния, и помня свои школьные годы, он знал, что и отец не может этого также не понимать. И все-таки Малфою-старшему нравилась эта глупая игра.
- Ты вел себя не достойно Малфоев, Драко. Не достойно моего сына.
- Да, отец, - Драко склонил голову, - я готов понести наказание, если ты сочтешь нужным.
- Глупости, Драко. Ты уже большой мальчик, - Люциус скривил рот, всем видом показывая, что, не смотря на возраст, Драко остался тем же глупым и трусливым мальчишкой, - прикажешь мне оставить тебя без сладкого?
- О, в детстве ты не скупился на более суровые наказания!
- Да, в наше время считали, что из мальчиков мужчин делают розги, - спокойно проговорил Люциус, а Драко передернуло, - вот тебя не секли, и видимо зря, ты вырос слюнтяем!
- Да, черт возьми, отец! Я делаю все, что ты скажешь, все, что могу ради проклятой чести этой проклятой семьи, и ты жалеешь, что не сек меня в детстве?
- В таком тоне я не собираюсь продолжать разговор, выйди вон, сын.
Драко сжал кулаки. На мгновение в его сознании пронеслось какое-то смутное видение. Будто бы он был маленьким мальчиком, и его била мать. Крепко зажав его ноги между своих, одной рукой придерживая спину, а другой коротко и хлестко ударяя по голым ягодицам. Нет, такого совершенно точно не было в детстве Драко Малфоя.
Люциус, видя, что Драко молчит, решил, видимо, что лучше будет не обострять ситуацию:
- Я понимаю, сын, - сказал он, огорченно склонив голову, - что на тебе большая нагрузка, большая ответственность, но все-таки, будь добр сдерживаться.
Драко все еще стоял, сжимая кулаки, и до него не сразу дошел смысл слов отца.
- Да, папа. Я еще раз прошу прощения. Я действительно устал. Драко машинально поднял руку, чтобы потереть занывший висок и увидел, что его пальцы перемазаны чернилами.
- Иди сынок, - мягко сказал Люциус, - будем считать, наш конфликт исчерпанным.
- Да, папа, - еще раз повторил Драко, все еще глядя на свою руку, - да.
В ванной Драко долго стоял, опершись на раковину, глядя на бегущую воду, прежде чем принялся намыливать руку. Мальчик, которого лупила мать, был маленький, тщедушный и черноволосый. Это не могло быть его воспоминание, однако, он чувствовал, как напрягалось его тело в ожидании очередного удара, как горят его ягодицы, как слезы и сопли против воли текут по его лицу. Все это было его, хотя Нарциссе даже в голову бы не пришло никогда так наказывать любимого сына, да и не похожа была эта черноволосая женщина на его мать. Хотя он совершенно точно называл ее мамой, когда умолял прекратить.
Чертовы чернила отказывались отмываться, и он позвал домовика. Домовик долго кланялся и принялся биться своей тупой головой о кафель, утверждая, что руки хозяина совершенно чистые.
Ночью ему приснился Снейп. Они стояли на Астрономической башне друг напротив друга, и теплый летний ветер дышал Драко прямо в лицо. Хотелось отвернуться от жара, а еще больше от Снейпа, который смотрел на него спокойно и требовательно. Потом Снейп открыл рот и что-то сказал, но от свиста жаркого ветра в ушах, Драко ничего не расслышал и помотал головой отрицательно. Тогда Снейп достал палочку, и направил ее на Драко. Волосы его, как живые чернильные кляксы, метнулись к лицу Драко и залезли ему в рот, нос, уши забрались под веки. Он чувствовал, как их щупальца копошатся в его голове и проникают в мозг. Теперь голос Снейпа раздавался внутри него, а глаза напротив слились в один циклопический черный, лишенный радужки огромный глаз.
- Позволь мне помочь тебе, Драко Малфой, - произнес Снейп в его голове, - пожалуйста!
- Драко, Драко нельзя спать одетым!
Астория трясла его за плечо, оказывается, он уснул в кресле перед камином.
- Я зашла пожелать тебе спокойной ночи, Драко, - Тори выглядела весьма соблазнительно в светло-зеленом пеньюаре, с распушенными по плечам золотистыми волосами.
- Ты покрасила волосы?
- Тебе нравится? По-моему так чуть ярче. – Тори наклонилась к нему, чтобы поцеловать.
Драко потянулся к ней в ответ и вдруг ударил наотмашь по лицу, резко и сильно, так что она отлетела к камину и ударилась о его угол.
Драко встал, подошел к лежащей женщине, и схватил ее за хвост рыжих волос, разметавшихся по ковру, намотал его на руку и потащил к кровати. Там он заклинанием привязал ее руки и ноги к выступающим, как будто специально для таких целей устроенным, дубовым ножкам кровати, а потом заткнул ей красный кричащий рот, концом простыни.
Ее пеньюар распахнулся, и Драко увидел, что на похотливой сучке совсем нет белья. Не раздеваясь, он высвободил набухший член и резко вставил ей между ног. Сильно задвигался на ней, стараясь причинить как можно больше боли, но сучка только смеялась, он видел это по блядской зелени ее глаз. Ну, сейчас, сучка, ты у меня поулыбаешься! Драко схватил палочку и резко выкрикнул: «Сектумсемпра!». Ее левая грудь распалась на две почти равные части, обнажая белесые альвеолы, а справа обнажилось пористое подрагивающее легкое.
Постель мгновенно промокла от крови, и ему стало противно. Он встал, надеясь спастись от горячего железистого запаха, но ноги вступили в лужи крови на полу. Крови было так много, что она почти полностью залила пол спальни. От нее парило, как будто внутри этой твари температура была не меньше ста градусов. Рыжая сучка лежала на кровати, свесив голову на бок, мертво глядя на окровавленные простыни светло-зелеными глазами. Это было совсем не Астория. Драко отступил от кровати, поскользнулся и упал в лужу темно-алой, уже начавшей сворачиваться крови…
Проснулся во второго кошмара он снова на полу. На губы налипли шерстинки ковра, на который Драко упал. Камин уже потух, и в комнате царила душная тьма. Нащупав палочку, Драко зажег канделябры и долго сидел, привыкая к виду собственной безупречно заправленной белоснежной кровати.
Не в эту ночь, и не в последующие, Драко так и не смог заставить себя лечь в постель, которая казалась ему пропахшей кровью. Купив большой запас зелья сна без сновидений, он переселился в одну из гостевых спален.
Спальня располагалась на первом этаже манора, видимо, она была предназначена для каких-то совсем уж неважных гостей. Но для Драко это было лучше – почему-то он был уверен, что кошмары, которые ему снятся не остановить зельям – наверху его могут услышать.
Астория полдня приставала к мужу с расспросами, и очень обиделась, когда не добилась результата. Родители, если и удивились, то не подали вида.
То ли зелье все-таки подействовало, то ли в прохладной гостевой с маленьким камином была гораздо более подходящая обстановка для сна, но до конца каникул Скорпиуса кошмары не возвращались. Если бы не чернильное пятно на руке, которое отказывалось смываться и не поддавалось заклинаниям, Драко мог бы притвориться, что все в порядке. Пятна, кроме самого Драко, никто не видел, оно покрывало указательный и средний пальцы на его руке, будто бы он окунул их в чернильницу.
Несколько раз Драко уже твердо решал обратиться в Мунго, удерживало его только то, что светило ему в таком случае только вечное заключение в отделении черномагических заклятий - повреждения рассудка магией не лечатся.
Его собственная палочка упрямо молчала, никак не реагируя на черные пальцы – она тоже не видела пятна.
В последний день каникул, в самом конце завтрака, случилось еще одно происшествие, которое взволновало обитателей манора гораздо сильнее, чем переезд Драко в гостевую спальню. Как раз, когда Люциус запустил серебряный нож в уже подтаявшее масло, в столовую с шумом, хлопаньем больших крыльев и писком домовиков влетела пестрая большая сова, из тех, что носили только официальные письма аврората.
Все присутствующие, кроме Скорпи, замерли, потому что прекрасно помнили, что означает такое письмо – первые годы после войны с Волдемортом это почти со стопроцентной уверенностью означало вызов на допрос, уведомление об обыске, конфискации, или еще о чем-то столь же неприятном.
Однако сова, уронив пару перьев в овсянку, бросила свиток письма в руки Скорпиуса и торжественно уселась на портьеру, недвусмысленно намекая ополоумевшим малфоевским домовикам, что вылетать она собирается только здесь, и им придется, если они не хотят, конечно, отстирывать портьеры от совиного дерьма, открыть ей именно это окно.
Скорпиус развернул пергамент, не замечая всеобщего замешательства, радостно воскликнул:
- О, о, о! Это от Ала! Мне прислал письмо мой приятель! Мам, можно я возьму твою сову, чтобы написать ответ!
- Сядь, Скорпиус, и веди себя прилично! – оборвал его Драко. - Что это еще за Ал?
Скорпиус тут же сел и как можно спокойнее начал рассказывать:
- Ал – это Альбус Поттер. Он мой одноклассник, понимаешь? Он очень клевый па.. то есть он очень хороший, интересный мальчик. Мы дружим.
- Младший Поттер в Слизерине? – Люциус кажется, впервые заинтересовался школьными делами внука.
- Да, представляете, сэр! Он так плакал ночью после распределения, ему его брат, Джеймс, сказал, что только плохие люди учатся в Слизерине.
- Хм, какая глупость! – Люциус сморщил нос, как будто масло на его бутерброде оказалось прогорклым.
- Да, я так ему и сказал, сэр.
- И он написал тебе письмо, дорогой? – Тори всегда умела перевести разговор в более мирное русло.
- Да, мамочка. Папа, можно мне закончить завтрак и пойти в свою комнату. Я хочу написать ему ответ.
Драко машинально кивнул, и Скорпи ускакал наверх.
Вечером Драко зашел в комнату к сыну, чтобы дать ему наставления на новый учебный семестр. Не то, чтобы он сомневался в сыне – по большому счету, ему было все равно, насколько успешным учеником тот был – его будущее предопределено, он продолжатель рода Малфоев, и этом все сказано. Это не так грустно, как может показаться…
Обязанности контроля за учебными успехами сына Драко выполнял формально. Скорпиус это чувствовал, поэтому они быстро с этим покончили.
- Я рад, что у тебя появились друзья, - сказал Драко, завершив формальную сторону дела.
- Ты говоришь про Ала? Да, я надеюсь, что он мне друг, - ответил Скорпиус, натягивая одеяло до подбородка, - знаешь, он пишет, что привезет с каникул какие-то смешные штуки, которые ему подарил дядя Джордж, тот, что держит магазин волшебных приколов в Косой аллее.
- Не знаю, что тебе сказать на это, сын. Думаю, с этими вещами нужно поосторожнее.
- Да, пап, я знаю. Я не буду нарушать школьных правил, - Скорпиус раскинул руки в стороны, сплющивая слишком высоко взбитые подушки.
Драко стало трудно дышать – спальня сына до дрожи напоминала его собственную.
- Па-ап, - протянул Скорпиус, склонив голову на бок, - давай сходим туда на пасхальных каникулах, а?
Драко посмотрел на лицо сына, боясь увидеть зелень в его глазах. Но глаза Скорпи не были зелеными – их вообще не было. Окровавленные, пустые глазницы с черной запекшейся кровью на белых детских щечках. Волосы на голове Драко зашевелились, когда он увидел, как белые черви копошатся в глубине страшных кровавых ран.
- Пап? Ты чего? – Скорпиус удивился тому, что отец побелел как покойник и замер, вытаращив глаза.
Драко провел рукой по лицу. Потом заглянул в удивленные серые глаза сына.
- Ничего, Скорпи. Сходим, куда захочешь, спи.
***
Гостевая спальня отапливалась плохо – камин был слишком маленький и одной стороной выходил на наружную стену дома. Ложиться в холодную постель не хотелось – кровать с бархатным зеленым балдахином неожиданно напомнила слизеринскую спальню.
На третьем курсе Драко часто лежал без сна – это был самый тяжелый его год в Хогвартсе. Да, да, самый тяжелый – даже не смотря на то, какой ужас начался потом. Очень многое зависит не от внешних обстоятельств, а от того, как мы их воспринимаем. И как мы воспринимаем себя. На шестом курсе он даже какое-то время уважал себя. А на третьем… На третьем ему хотелось заснуть и не просыпаться, хотя бы для того, чтобы не слышать как пыхтит на соседней кровати Гойл, надрачивая свой толстый член. Драко тоже иногда пытался доставить себе удовольствие. Только иногда. Все дело было в проклятом воображении, которое подсовывало ему ужасные картины, как только сознание его отключалось под воздействием гормонов. Он представлял, как декан ставит его на колени в угол, или шлепает по заднице, или, о, мерлин, трогает его пенис. Как только тоненькая струйка пахучей спермы брызгала на его втянутый живот, он ощущал себя грязным мерзавцем, выродком, вонючим плевком на полу в туалете.
Но когда он пытался представить на месте Снейпа Миллисенту, Панси, да, черт возьми, самую красивую девочку на курсе – у него ничего не получалось.
На четвертом курсе он понял, что влюблен в декана, на пятом – признался и был отвергнут. На шестом ему стало не до любви, а потом Снейп умер.
Снейп умер и лежал теперь под толстым слоем слегка просевшей земли. Драко представил себя на месте декана. Даже самый хороший гроб - не преграда для тлена. Он не знал названий всех этих организмов, которые…
Сначала разрушаются клеточные мембраны – внутренние ткани размягчаются, теряют форму, а кожа, наоборот, высыхает.
Драко потрогал свою кожу на лице – она была влажной от испарины.
Потом в дело вступают микроорганизмы, которые при жизни жили в кишечнике – они распространяются по огромной столовой, которая когда-то была телом, и начинают свое пиршество.
И даже если ты вдруг, по какой-то причине, не умер окончательно…
Не умер?
… то, что было твоим телом, постепенно превратиться в студенистую массу, завоняет аммиаком, спиртом, серой – всеми элементами сразу. Всосется в почву с дождями…
Не умер!
Драко вскочил с кровати, на которой сидел, и зажег свечи на небольшом столике у окна. Пошарил в столе, лихорадочно торопясь, как будто боясь опоздать, хотя секунды не решали тут ровным счетом ничего.
Поттер, вот кто может ему помочь! Главный аврор, специалист по борьбе с темной магией. И даже если решения нет и… его надо изолировать – пусть.
Он быстро изложил суть своей проблемы, немного поколебавшись, добавил в конце, что это может быть как-то связано со Снейпом. И отправил сову, несмотря на поздний час.
Через два часа, глубокой ночью, аврорская сова постучалась к нему в окно. Поттер был лаконичен:
«Нам надо встретиться. Завтра в 18.00 в баре у Тома».
***
- Ты плохо выглядишь, - Поттер с возрастом не приобрел тактичности. Они присели за столик в баре, который давно уже превратился в грязную забегаловку, и держался на плаву только из-за выхода на Косую аллею.
- А ты хорошо, Поттер. Давай о деле, - Драко скрестил руки на груди и недовольно глянул на своего собеседника. Поттер действительно выглядел неплохо – отрытое, приятное лицо, чистый взгляд зеленых глаз.
- Дурак, я как раз о деле. Ты плохо выглядишь – неопрятно одет, волосы грязные, глаза ввалились, цвет лица землистый.
- Я практически не сплю уже полгода, чего ты хочешь! – Драко начал раздражаться.
- Да, это все объяснило бы, если бы не это, - Поттер положил на липкий от грязи деревянный стол письмо Драко.
- И что?
- Я узнал почерк.
- Что ты говоришь? А я-то думал, что классно все зашифровал, - Мерлин, да он совсем имбецил!
- Драко, это серьезно. Просто достань свои школьные сочинения – наверняка Нарцисса хранит выпускные с высшими баллами, и сравни почерк.
- С возрастом почерк меняется…
- Он просто не твой.
- Как это?
- Посмотри вот сюда – вот здесь, эта манера лепить буквы почти одна на другую, как будто экономить пергамент, вот тут – капли чернил из-за сильного размаха…
- Я торопился.
- Это писал Снейп. – Поттер откинулся на стуле и следил за реакцией Драко, прищурившись.
- Что-о?
- Драко, я… можешь мне не верить, но я чувствую такие вещи. В тебе хоркрукс.
- Ты спятил!
- Я еще удивился, когда портрет Снейпа не появился в кабинете директора, после его похорон. Знаешь, магия Хогвартса очень чувствительна к таким вещам.
- Для… хорк… - Драко подавился противным словом, - для этой штуки нужен специальный ритуал.
- Иногда случается спонтанное разделение души. Когда смешиваются черная магия и любовь, например.
- Знаешь, Потти, ты чушь городишь. Ты ни сколько не поумнел с того дня, когда мы виделись последний раз, Поттер. – Драко встал и отряхнул черную мантию от воображаемого сора, - Не имею ни малейшего желания больше разговаривать с вами, прощайте.
- Да, профессор, - тихо проговорил Гарри, пристально глядя вслед уходящему Драко.
***
- Ты опоздал к ужину, дорогой, - Нарцисса была явно расстроена, - папа рассержен.
- Мне плевать! – Драко грубо оттолкнул мать, и промчался в свою комнату, - мне плевать, плевать, плевать!
Так, главное не паниковать, ведь так? Подумаешь, хорк… Черт, черт, черт. Это существо у меня в… голове? Или где-то там. Снейп.
Ничего не соображая, он метался по комнате, как будто в поисках укрытия. Мысли прыгали, наскакивали одна на другую, перемешивались в бессвязную кашу. Наконец, Драко заперся в ванной. При тусклом свете светильников на него из зеркала глянул совершенно чужой человек – бледный как мертвец, с ввалившимися глазами и большим чернильным пятном посреди лба. Это пятно. Это чертово пятно – все из-за него. Драко вдруг подумал, что нужно непременно, непременно избавиться от него – тогда все будет хорошо. Да, так будет правильно.
Драко принялся намыливать руки лавандовым мылом, но ему показался странным запах. Он был… слишком резкий. Принюхавшись, он понял, что мыло воняет гнилью. Смыть, смыть скорее это все. Все. Срывая с себя одежду, Драко залез в душевую, быстро открутил кран. В трубах забулькало, и через секунду на него полилась яркая пахнущая железом и смертью кровь.
Он заметался по ванной, оскальзываясь, падая, поднимаясь, хватаясь за шкафы, разбрасывая полотенца.
На белом песчаном пляже красивая белокурая девушка, смеясь, наблюдет за тем, как ее возлюбленный ныряет в пенные волны.
Отец и сын, оба в строгих мантиях, расхаживают по магазину «Умников Уизли», вместе смеясь над особенно глупыми приколами.
Белокурый юноша стоит на коленях перед строгим учителем. И тот смотрит ласково, а потом наклоняется и целует его в губы.
***
- Милорд, - домовик склонился в извиняющемся поклоне, - простите, что беспокою вас так поздно.
- Что там? – Люциус отложил газету в сторону, - ну, что там еще?
- Там к вам посетители… глава аврората Гарри Джеймс Поттер, сэр.
Гарри долго излагал не желавшему ничего слушать Люциусу суть дела. После всего, что Малфои натерпелись от аврората, опять какие-то глупые инсинуации против их семьи. Драко не может быть ничьим хоркруксом. Это глупость и клевета!
В конце концов, Люциус согласился пригласить сына для разговора.
Посланный домовик вернулся, ломая руки – хозяин Драко заперся в ванной, и ему не удалось туда переместиться – черная магия не пускает.
Поттер бросился по лестнице бегом, на ходу доставая палочку и настраивая ее на поиск. Он знал, что ищет, поэтому спустя всего минуту он влетел в спальню Драко, сшибая магические замки.
Дверь в ванну удалось открыть только при помощи бомбарды.
Когда Поттер вбежал туда, Драко лежал на залитом кровью кафеле, раскинув руки в стороны. Из ужасной открытой раны в голове торчала волшебная палочка, а кусочки мозга забрызгали мантию и стены.
***
Спустя неделю после похорон, Скорпиус вернулся в Хогвартс. Поначалу Ал не знал, как подступиться к приятелю – сам он никогда не переживал большего горя, чем смерть ручного кролика Понки. Это тоже конечно было горе, но отец…
Альбус не мог себе представить, что с его папой может что-то случиться. Его отец был стеной, опорой крепкой, как гранит и неизменной как восход солнца.
Поэтому первые три дня он не мог заговорить со Скорпи, опасаясь его горя.
На третий день Скорпиус начал разговор первым - попросил помочь ему с эссе по зельеварению. На самом деле, эссе было безупречным, и Ал понял, что друг просто хочет поговорить:
- Хорошее эссе, - сказал Ал, возвращая пергамент. Только вот тут ты насажал клякс, странный у тебя стал почерк…
