Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
- Почему записался в секцию бокса? Да просто захотелось, - мой собеседник, стройный брюнет лет двадцати, с пухлыми губами и вызывающим взглядом, смотрит так, словно хочет сказать: "Вот только не поверь, не поверь, и я тебя тресну!.."
Может, и треснет. Если сумеет. Я, конечно, в боксе вообще не волоку, но реакция у меня быстрая: еще с тех пор, как мне одна ненормальная прямо в участке руку прокусила. Так что если он попробует – я его руку перехвачу раньше, чем даже полицейский за моей спиной дернется. А там – посмотрим.
Да уж, веселая у нас работка. Мне почему-то вспомнилось, как Грису тоже в участке маньяк в шею вцепился. А здесь мы даже не в участке, а на выезде. В комнате с причудливыми безделушками, дисками и фотографиями на стенах. Если бы не знал, что парень боксер – точно бы подумал по обстановке, что какой-нибудь музыкант гламурный или клубный тусовщик. Да и сам он… нехорошо так, конечно, но стопроцентный боттом, как есть.
А что делать, даже такие идут в боксеры. Видимо, в школе его дразнили, а то и колотили иногда. Вот он в бокс и пошел. Правда, боксер из него… кхм… как из меня тяжеловес.
Причем он не просто боксер, а еще и подозреваемый. Спарринг-партнер у него погиб: прямо на тренировке. Предварительный диагноз – сердце не выдержало: ага, у здорового бугая. Родители подняли шум, полиция назначила расследование. И вот свалили на меня это дело, я его копаю, и чем дальше – тем больше мне кажется, что без этого мальчишки здесь не обошлось.
А фотографии на стенах какие забавные, надо же.
- Это кто тебя снимал? – спрашиваю я самым что ни на есть нейтральным тоном.
Он явно хочет огрызнуться "Вам-то какое дело", но не смеет. Бурчит себе под нос:
- Это…. мой друг снимал.
Ага, видно, что друг, причем довольно близкий: в самую суть проник, в самую глубину. Стоит мой подозреваемый, в боксерских перчатках, вроде еще и с фингалом, и взгляд такой, словно – не подходи, ударит наотмашь без разговоров, – а под рукой плюшевый мишка. Парень его к себе прижимает так, словно это самое дорогое, что у него в жизни есть. И такой контраст разительный, который я вот уже двадцать минут в разговоре наблюдаю, а выразить никак не могу.
- Близкий друг? – спрашиваю в лоб.
Парень тушуется и наконец мямлит что-то вроде "а вам какое дело".
- Да в общем никакого, - отвечаю я как ни в чем не бывало. – А теперь рассказывай правду: зачем в боксерскую секцию пошел?
Потому что он сколько угодно может заливать мне про всякие внешние причины, но я-то вижу: не боксер парень по натуре. Не его это спорт, да и спорт вообще не для него явно. А поперся он туда….
- Из-за друга, что ли? Близкого?..
Я делаю паузу, и точно, - в ответ выплескивается целый поток эмоций:
- Вам-то что! Вы не понимаете! Я туда пошел… потому что Стивен... мы с ним два года, а он… Он там себе завел… я знаю… и я пошел, да! Они там все надо мной ржали и говорили, что я тощая сопля... я только со Стивеном тренировался, потому что он говорил "остальные тебя забьют нафиг"… берёг меня, блин! А потом я их застал! Обоих! В раздевалке!!! Ненавижу, ненавижу!.. Если бы он мне дал, я бы сам его трахнул! Но он не дал! И поэтому….
Дальше слова превращаются в судорожные вздохи, а затем в рыдания. Дело становится интереснее: Стивен – это как раз и есть тот парень, который умер во время тренировочного боя.
Сколько угодно случаев, когда бешеная любовь - а у такого невротизированного парнишки она именно что бешеная! - превращается в такую же бешеную ненависть. Ибо, как говорил кто-то из великих, от такой любви до ненависти один шаг. И тогда...
Подхожу ближе, протягиваю парню салфетку:
- Давай, я подожду, а ты успокоишься и расскажешь, как было дело. Психотропное вещество? Сердечный стимулятор? Что-то еще?..
Парень удивленно смотрит на меня… и молча, с обреченным видом протягивает руки вперед. На него надевают наручники и уводят.
А один полицейский, тот, что стоял у меня за спиной, остается. Долго смотрит, как я закрываю чемоданчик, а потом негромко говорит:
- Вот взять грех на душу, мистер Сандерс, я с вами первый раз выезжаю, а слышал про вас уже года два как…
- И что? – улыбаюсь я.
- Да вот… - копу явно хочется высказаться, но он смертельно стесняется: уму непостижимо. – Ребята говорили: мальчишка, выскочка, а в гору пошел, потому что спит с Гриссомом…
Я стараюсь не захохотать в голос:
- И?..
- Да просто приду сегодня и скажу, что брехня это несусветная, - машет рукой полицейский. – Как вы парнишку этого раскололи! Это же пилотаж высший!
Мне так и хочется сказать, что расколол я его во многом потому, что мне понятен его образ мышления, и кроме того, "спать с Гриссомом" – а точнее, жить уже пятый год! – для собственного профессионализма тоже весьма полезно, - но я молчу. Только подмигиваю и отвечаю:
- Да ладно, это же обычная моя работа. А что там говорят – да и пусть. Надо же людям языки чесать в перерыве?
Полицейский уважительно смотрит на меня и уходит. Я иду за ним, усмехаясь про себя. Да уж, надо будет, когда в лабу приедем, к Гилу зайти и рассказать. И про то, что дело, считай, раскрыто, и про то, как я среди копов нечаянно прославился. И посмеяться еще, что хорошо мы не повесили дома на стену ту фотографию, что Грис щелкнул на каком-то моем дне рождения: когда ему взбрендило мне почти такого же медведя в подарок принести.
Повесь мы это моё фото на стену – наши коллеги нас бы года на три раньше раскололи, честное слово. Но мы же хитрые?..
Вот только про ненависть, в которую иногда превращается влечение и любовь, наверное, рассказывать не буду. Грис и сам это лучше меня знает: тоже за столько лет навидался на работе. И как же здорово, что у него самого никогда не совмещались в голове секс - и ненависть. Собственно, и у меня тоже. Еще и здесь мы с ним оказались единомышленниками, как выяснилось в самом начале нашего совместного житья.
Правда, тому парнишке-боксеру всё это явно невдомек: да и слава богу.