Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.
Сначала была боль. И Драко кричал. Вопил, стонал и проклинал. Пытался вырваться, царапался, кусался. Звал мать и отца, Поттера – «Где же ты, вечный спаситель?!». Умолял, плакал, грозил и снова умолял. Его растягивали на дыбе, прижигали соски и подпаливали волосы в промежности, подмышках и на голове. Когда палачи ослабляли растяжку, Драко падал на пол, не имея возможности опереться на вывихнутые конечности. Тогда его били ногами: по животу, выступающим рёбрам, спине. Никто не позволял ему провалиться в спасительный обморок – каждый раз, когда Пожиратели замечали, что Малфой теряет сознание, они обливали его ледяной водой из ведра. Палочек сознательно не использовали – разве может какое-то Crucio сравниться с болью от плети, чьи ремни были смочены в солёном растворе! Казалось, кожа полосами сходила с его тела. Кровавый туман застилал глаза.
Драко готов был сдаться, рассказать обо всём, что знал и о чём не имел ни малейшего понятия – но его не допрашивали. Просто пытали. Сначала медленно, методично, шаг за шагом, растягивая извращённое удовольствие. А потом система рухнула, волной боли снося всю показную Пожирательскую сдержанность.
Голос пропал. Связки сорвались. И Драко только изредка вздрагивал, почти невидяще уставившись куда-то и тихо-тихо постанывая. Затем и боль потеряла значение – он привык к ней. Последнее, что он запомнил перед тем, как в его пыточную камеру ворвались авроры – это огненный вихрь волос, мутно-голубые глаза, визгливый смех и окровавленные руки Пожирателя, который сжимал отрезанный язык Драко.
В себя Малфой пришёл только в Мунго. Он пролежал в коме почти четыре месяца. Зажили раны и ожоги, были вправлены вывихнутые суставы, снова отросли волосы. Только говорить Драко больше не мог. И шрамы, уродующие его тело, остались.
***
Он целыми днями лежит на своей больничной койке. Регулярно приходят родители – осунувшиеся, постаревшие. Мама садится рядом, берёт его за руку. И молчит. Отец меряет шагами палату. И тоже молчит. Так, молча, родители проводят с ним какое-то время, а потом уходят. Чтобы снова вернуться на следующий день. Иногда его навещает тётя Андромеда со своим внуком. Единственный из оставшихся его друзей, кто не погиб или не оказался в застенках Азкабана, Гойл, находится в отделении для умалишённых. Временами Драко думает, что и сам был бы не прочь оказаться там. Иногда он хочет кричать, иногда – смеяться до слёз. Но всё это невозможно. Он выжил, не сошёл с ума, и ему придётся как-то существовать дальше. Порой он тоскливо вертит в руках свою волшебную палочку и чувствует себя почти сквибом: какой в ней теперь толк? И старательно избегает зеркальных поверхностей – ему физически больно смотреть на своё изуродованное лицо. По ночам, оставаясь один, Драко прячется с головой под одеяло, по-детски сворачивается клубком – так кажется, что никакие монстры из ночных кошмаров уже не достанут, не схватят своей скользкой лапой, не обдадут зловонным дыханием.
Он почти не покидает своей палаты. Однажды, бродя по коридорам, он останавливается у приоткрытой двери палаты номер двадцать три, откуда доносится неуловимо знакомый голос. Драко осторожно заглядывает внутрь: ярко-рыжее пятно вспыхивает перед глазами, отдаваясь в сознании острой болью. Юноше хватает сил лишь сделать шаг назад. Его подхватывает проходящий мимо санитар.
Ночью он бредит, раскрывая рот в беззвучном крике. Ему снятся рыжие волосы и безумный взгляд мутно-голубых глаз. И чьи-то окровавленные руки.
Спустя двое суток он приходит в себя: рядом с кроватью сидят мама и тётя Андромеда с внуком. А папа всё так же меряет шагами комнату.
Однажды ночью Драко заходит в двадцать третью палату…
***
Драко помнит, как впервые встретил Перси – старосту факультета Гриффиндор. Он был совсем не похож на остальных Уизли: подтянутый, высокомерный, умный, презрительно-снисходительный.
Помнит, как с мальчишеским безрассудством – так не свойственным Малфоям – следил за ним, старался хоть как-то привлечь внимание. Если они сталкивались после отбоя, – а Малфой прикладывал к этому немало усилий – Перси окидывал его скучающим взглядом и сухо произносил: «Пять баллов со Слизерина за прогулки после отбоя». Маленький слизеринец нагло ухмылялся, а гриффиндорский префект лишь пожимал плечами, советуя возвращаться в спальню факультета, иначе он будет вынужден сообщить Северусу Снейпу о провинности его студента. Драко знал, что Перси не раз закладывал Паркинсон, Забини, Нотта. Но самого Драко – никогда. И Малфой, сам не понимая почему, бесился, срывая злость на своих подлипалах.
Он был необычный, этот Персиваль Уизли. Целеустремлённый, знающий себе цену. Он напоминал Малфою его самого. Драко как будто смотрел на отражение своего внутреннего «я».
***
…На мгновение он пугается, когда блуждающий взгляд лежащего на койке юноши останавливается на нём.
– Кто здесь? – звучит глухой напряжённый голос Перси.
Драко двигается в сторону кровати, шаркая больничными шлёпанцами, перехватывает запястье Перси, когда тот тянется к шнуру звонка. Малфой видит, как Уизли слепо таращится в никуда: взгляд подёрнутых плёнкой глаз недвижим.
Драко осторожно гладит внутреннюю сторону запястья Перси. Скользит пальцем по губам, призывая к молчанию. Пододвигает стул и садится рядом с койкой.
– Скажите, кто вы… пожалуйста, – просит Перси.
Драко задумывается на несколько секунд, а потом проводит рукой по ладони Перси, как будто разглаживает лист пергамента, и чертит пальцем на её внутренней стороне слово «Нет».
…– Ты пациент Мунго?
«Да».
– Ты – нем?
«Да».
– О… Пострадал во время войны с Сам… с Волдемортом?
«Да». И рука Драко вздрагивает, когда он выводит ответ.
…Их разговор, если это можно назвать разговором, длится почти всю ночь.
Рано утром, глядя на восход солнца, Драко понимает, что хочет жить, и теперь он знает, что будет делать дальше.
***
С тех пор они встречались каждую ночь. А днём Драко почти всё время спал. Ему перестали сниться кошмары. Теперь вернулись эротические сны – те самые, с подростковыми фантазиями о далёком и таком недоступном Перси Уизли.
И были воздушные пончики от миссис Уизли: Драко никогда бы не подумал, что может быть что-то вкуснее французской кухни!
И были ночи, когда Перси, выговорившись, засыпал в объятиях Драко. И Малфой берёг его сон, сам боясь сомкнуть глаза.
И был их первый поцелуй. Казалось, весь мир вокруг встряхнуло: чувства обострились до предела. А потом Драко трусливо сбежал, стоило Перси попросить разрешения «увидеть» его целиком. Когда Перси чуть слышно прошептал – «Ты красивый», в памяти вспыхнул образ израненного тела – исполосованная кожа, прижжённые соски… Он испугался, рванулся из рук Перси и умчался в свою палату.
И перестал приходить совсем. Тоска и страх одновременно сжигали изнутри. Мама всё допытывалась, что так гложет её «милого Дракона». Отец хмурился. А тётя Андромеда жалостливо вздыхала. И только малыш Тедди весело пускал слюни, демонстрируя всем свой первый зуб.
***
Однажды Драко услышал грохот, звон бьющегося стекла и крик. В коридоре раздался топот. Он выглянул за дверь и увидел, как несколько санитаров и медсестра вбежали в палату Перси. Малфой бегом направился в эту же сторону. Его рыжий разгромил всё, а сейчас бешено вырывался из рук санитаров и ругался. Как это было не похоже на Перси. Драко уже хотел было шагнуть внутрь, плюнуть на все свои опасения, выхватить его из лап громил-санитаров, но в этот момент медсестра взмахнула палочкой, и дверь захлопнулась, чуть не прищемив пальцы левой руки, которой Малфой держался за дверной косяк. Он испуганно прижал руку к груди – в памяти вспыхнули воспоминания той адской боли, что бывает, когда выламывают суставы.
Драко вернулся к себе и долго не мог сомкнуть глаз. А ночью Перси пришёл сам.
– Драко…
Малфой приблизился к Перси и крепко обхватил его запястья, как делал это всегда.
– Драко, не бросай меня больше.
Голос был ровным. Никаких эмоций. Всего лишь сухая просьба. Внезапно Драко почувствовал себя старше и мудрее; обнял, прижимая к себе. Затем чуть отстранился и, взяв Перси за руку, вывел на его ладони слово «Никогда».
– Повтори, я не понял. Только медленно, – попросил Уизли.
Драко повторил, тщательно выводя каждую букву. Тогда Перси улыбнулся.
***
Он и сейчас такой – его собственный Уизли. Замкнутый, сухой, подтянутый. Таким его видят все остальные. Но Малфой знает его другим: с чуть грустной улыбкой, с мокрыми после душа волосами, с «усами» сахарной пудры от пончиков Молли. С закушенной во время оргазма нижней губой, с бисеринками пота на висках. С его нервным смешком «Щекотно… Дра-а-ах-ко!», когда Малфой осторожно берёт в рот его член.
…Безусловно, Драко никогда не скажет Перси, что рыжеволосый Пожиратель с мутно-голубым бешеным взглядом, преследующий его в кошмарах, – это Рон Уизли. И что в ушах до сих пор звенит визгливый смех и задыхающийся крик, полный ненависти:
– Смотри, смотри! Вот тебе, блядское отродье! – и лихорадочно трясущиеся руки, с пальцев которых тягуче-медленно капает кровь.
Малфой просыпается с беззвучным криком – сорванные связки так и не удалось восстановить. Но Перси всё равно как-то слышит – притягивает ближе и обнимает. Вслепую находит губы Драко, целует и шепчет: «Милый, пушистый Дракон – тихо, тш-ш…».
Малфой не знает, кто из них двоих сильнее: слепой Перси, на которого периодически накатывают депрессии, или зрячий он, перед глазами которого постоянно стоит безумный Рон Уизли, сжимающий окровавленными руками его язык.
Конечно, он никогда ничего и никому не расскажет. Но, возможно, Рона Уизли, который успел скрыться вместе со своим учителем Уолденом МакНейром, однажды поймают…
