Утро начинается с лучей, падающих на светло-серую подушку сквозь немытое окно.
И сил никаких нет встать, и голова гудит, неподъемная, и ребенок хнычет, требуя еды…
Муж говорит, это все авитаминоз. Он у меня полукровка, я таких слов в жизни не слыхала. Он говорит, что это все из-за весны, нам не хватает витаминов, мы становимся вялыми, раздражительными, апатичными. Я ему верю, но мне все равно интересно было бы узнать, кто такие витамины. Муж смотрит на меня, как на умалишенную, когда я пытаюсь спросить.
Я кормлю сына и вяло думаю, что всем он хорош: симпатичный, здоровый, что еще надо от ребенка его возраста?.. но вот плаксивый. Совсем как я в пятнадцать.
Муж говорит, что для трехмесячного ребенка это просто великолепно, чего не скажешь о пятнадцатилетней мне. А когда интересуюсь, с чего он это взял, раздраженно отвечает, что это все знают.
Я смотрю на сына и размышляю о том, как это нелепо – настоять на своем при выборе имени, едва ли не единственный раз настоять на своем, а потом бояться произносить это имя, не решаться, робеть.
Мужу оно не нравится, но он все равно ведь согласился, так что меня сдерживает? Непонятно…
Произношу певуче, на пробу, «Гарри!..» и радуюсь как ребенок, почувствовав, как имя легко ложится на язык, само практически с него просится.
Муж, наверное, будет рад, лениво думаю я.
В одной рубашке, простоволосая, иду на кухню пить зеленый чай. И душистый, светло-желтый напиток в грубой керамической кружке выглядит почему-то очень уместно в этой кухне, в моей жизни.
Ребенок хнычет негромко, а я думаю о том, что у нас были бы совсем другие дети. Тоже, конечно, черноволосые, но, наверное, зеленоглазые. Они, я уверена, кричали бы намного громче, и уж точно никого из них не звали бы «Гарри».
Муж сердится, когда я ему так говорю и сообщает всякий раз холодно, что в наш век как никогда раньше близки два мира: магический и маггловский и достижениями генетики в области наследственности может поинтересоваться любой. А потому я, если я, конечно, хочу быть продвинутой женщиной, должна знать, что темные и раскосые глаза, желтоватая кожа, черные волосы и прочее – доминантные признаки, следственно наш с тобой ребенок выглядел бы почти так же. Хотя звали бы его не Гарри. А я думаю, что чтобы только лишь запомнить это название, уже надо быть двинутой.
Пью чай всего только минут пятнадцать, а он уже спитой. Это все потому, что не я его заваривала.
Муж говорит, что никогда не поймет, сколько заварки надо класть, чтобы получился вкусный зеленый чай. Он считает, что куда лучше заваривать обычный, черный, там хоть понятно, когда чай уже, считай, кончился, а когда еще нормальный.
На улице снег и ветер, и бесконечная весна. Слякоть и мокрые сапоги, серое небо и голые ветки.
Муж говорит, что все будет!
Теплые вечера на крыльце, яркие звезды, пение цикад в траве…
Тонкие бабочки, зеленые луга, первые васильки…
Азарт в глазах, квиддич с друзьями, солнечный блик на круглом боку снитча…
Нежное небо, туманная дымка поутру, воздушно-голубое платье…
Но за окном – весна.
Сырая и промозглая, ветреная и унылая, изменчивая и ненадежная.
И только-только успевшие подсохнуть лужи, появляются вновь.
И вороны отряхиваются, поднимая тучи брызг, хрипло и надсадно крича.
Я перебила все тарелки в доме. Случайно. Уровень моей магии нестабилен, не могу к нему приноровиться. Стылый чай запросто выкипает из кружки, однажды я случайно аппарировала, а еще, едва не подожгла дом «Люмосом».
Муж говорит, это все послеродовой всплеск. «Твоя магия привыкла поддерживать жизнь в двоих.» – говорит он. Может быть, это и правда так, но я не очень понимаю, почему она, в таком случае, не стабилизировалась за три месяца после родов, но ему, наверное, виднее.
Страшное, странное чувство в груди. Будто мир остановился.
И всегда теперь буду я просыпаться и смотреть на солнце, лучи которого косо падают сквозь верхушки деревьев, вспыхивая нереальным зеленым светом.
Щурить слезящиеся глаза и думать в очередной раз о грязных стеклах, которые неплохо бы помыть.
И пить опостылевший, неправильно заваренный, зеленый чай из дурацкой кружки, и провожать на работу нелюбимого мужа, и питать искусственную нежность к слишком тихому и слишком черноглазому ребенку.
Слушать резкое карканье ворон и любоваться моросью на стекле.
Чувствовать себя бесплотным духом и думать, где? Где ты себя потеряла, Чжоу Чанг?
На каком повороте?
А лета все нет. И оно уже никогда не наступит.