Волдеморт: Этот стакан наполовину пуст!
Дамблдор: Нет, этот стакан наполовину полон!
Снейп попытается найти и отравить автора анекдота номер 2136
Когтерванец и Грейнджер: А что в стакане?
Пуфендуец и Рон Уизли попытаются выпить то что в стакане
Слизеринец и Драко Малфой попытаются своровать стакан.
Гарри Поттер бросится спасать стакан из этого сумасшествия
Внимание вопрос: Что сделает со стаканом гриффиндорец?
Мастер зелий Северус Снейп, профессор школы магии и волшебства Хогвартс, всегда умел наводить ужас на окружающих, но сегодня его выражение лица, стремительные движения и безумно сверкающие глаза могли навести ужас даже на ко всему привыкших упивающихся смертью, если бы они имели глупость находиться сейчас на его пути. Было видно, что этого мрачного мужчину грызет внутреннее беспокойство. Его черная мантия развивалась за ним как крылья нетопыря. Он продвигался по опустевшим на время летних каникул коридорам школы, стремясь как можно скорее добраться до кабинета директора, и малейшая задержка, такая как передвигающиеся лестницы, его безумно раздражала, с каждой секундой ухудшая и так не радостное настроение. Ему оставалось только надеяться, что пароль в кабинет директора не успели сменить за время его отсутствия.
Добравшись, наконец, до насупленной горгульи, что была вечным стражем покоя Дамболдора, Снейп произнес пароль, не забыв поморщится от столь явного проявления старческого маразма Альбуса:
- Сладкое королевство!
Не дождавшись пока горгулья окончательно отъедет в сторону, он стремительно проскользнул внутрь и просто взлетел по лестнице к кабинету директора.
- О, мой мальчик, ты уже вернулся! Как все прошло? – из глубокого кресла на профессора Зельеварения взирал глубокий старик, лукаво посверкивая глазами сквозь очки полумесяцы. Но все же было заметно, как в глубине пронзительно синих глаз мелькало беспокойство.
- Альбус, он что-то подозревает, он что-то задумал! – мужчина нервно расхаживал перед столом директора взад-вперед.
- Успокойся Северус, сядь и выпей успокаивающий чай.
Снейп присел на краешек кресла напротив директора и попытался успокоится, было видно, каких усилий это ему стоило, но все же не притронулся к предложенному чаю с пирожными.
- Расскажи все по-порядку, Северус.
- Сегодня был очередной рядовой вызов, Он ничего особого не сказал.
- Так почему ты так взвинчен, мой мальчик? – спросил Дамболдор, не обращая внимание на то, как Снейп скривился от подобного обращения.
- Он что-то замышляет, я чувствую это. Меня настораживает то, что Темный Лорд, похоже, доволен тем фактом, что никто не верит в его возвращение. Он не торопится действовать, а это означает, что он вынашивает какой-то план и не собирается ставить ближний круг в известность.
- Да-а-а… это настораживает, но…
Снейп не дал договорить директору, в нетерпении вскочив со своего кресла.
- Альбус, он куда-то уезжает «по неотложным делам» - рявкнул молодой профессор. – Какие у НЕГО могут быть неотложные дела, когда ОН только что воскрес! Наверняка опять что-нибудь связанное с этим Поттером, – в досаде мужчина саданул по столу рукой, не заметив как разлил из кружки уже остывший чай.
- Это, конечно же, хорошо, что ты так беспокоишься о юном Поттере, Северус, - мужчина скривился при этих словах как от зубной боли, - но согласись, Волдеморт уже который год пытается до него добраться и пока все заканчивалось хорошо для мальчика.
- Вот именно, что ПОКА – проворчал мастер зелий.
Сделав вид, что не заметил этой оговорки, Дамболдор продолжал:
- Но тебя ведь беспокоит не только это, Северус, почему ты решил, что он что-то заподозрил?
Этот вопрос повис в воздухе, застряв между двумя волшебниками. Наконец, глубоко вздохнув, Северус ответил:
- Когда Темный Лорд распустил всех, он попросил меня остаться. Я… я точно не помню, что произошло, кажется, на меня было наложено какое-то стирающее память проклятие, но не обливиайт – быстро добавил он, - хотя… я все же не уверен, что заклятие вообще было, по-крайней мере никакие проверки крови и магического поля, которые я провел, не дали положительного результата. И… Альбус, - мужчина замялся, - когда я, как мне показалось, очнулся, то увидел у себя в руке вот это… я не помню, как ЭТО окозалось у меня в руках.
Северус протянул левую руку, которая до этого была скрыта в складках его черного плаща. Длинные ухоженные пальцы зельевара продолжали судорожно сжимать до сих пор не увядший цветок Олиандра, лепестки Голубой Фиалки и тонкие стрелки травы.
Повисло тягостное молчание. Дамболдор внимательно и остро вглядывался в странное сочетание цветов, но все же не решаясь к ним прикоснуться.
- Мда, Том всегда интересовался нестандартными проявлениями магии, а что может быть необычней магии самой жизни, магии цветов… Мда…необычное сочетание, не так ли Северус? Такое «соседство» заставляет задуматься. Но пока я не вижу ничего сверхъестественного: Олеандр – означает, кажется, пристальное внимание… он следит за тобой, что и так было понятно, Голубая Фиалка - призывает к бдительности и напоминает о верности (на самом деле голубая фиалка говорит о верности подарившего цветы, но здесь несколько иная ситуация), хм… трава, если я не ошибаюсь, означает полную покорность и подчинение.
- Не ошибаетесь, Альбус, - язвительно заметил профессор.
- Для такого как Том, этот подбор гербария, - хохотнул директор – вполне предсказуем.
Тут Дамболдор нахмурился.
- Говоришь, он хочет куда-то уехать… и надолго, как я понимаю. Как же он собирается наблюдать за тобой, Северус?
- И я о том же! И если вы забыли, директор, то хочу напомнить, что Олеандор очень ядовит, - казалось, что Снейп уже отравился соком данного цветка и старается выплюнуть яд самой интонацией своего голоса, - сие ядовитое внимание меня не вдохновляет!
В кабинете повисло напряженное молчание.
- Ну что ж, - наконец произнес директор, - боюсь, что пока мы не в силах, что-либо предпринять. Слишком мало информации, но это натолкнуло меня на некие идеи, Северус. Вольдеморт всегда любил эффектность, ему нравится шокировать окружающих.
- Да уж, - ехидно отозвался Снейп, - чего только стоят его «подарки» своим потенциальным и уже состоявшимся жертвам. Это же надо додуматься, присылать им цветы.
- Ты недооцениваешь магию цветов, Северус? Никогда не замечал за тобой такой беспечности.
Мужчина промолчал, никак не прореагировав на это замечание.
- Магия цветов очень сильна, Северус, и… непредсказуема, мало кто может похвастаться пониманием данного предмета, а уж что говорить о таланте к этому виду волшебства. Он так же редок, как и способность к парселангу… если не реже… Чувствовать сущность своих друзей и врагов только по излучению аромата, не говоря уже о том, что мысли и чувства тоже имеют свои отражения в цветах… Очень полезный талант, Северус, и страшный к тому же… - на лице директора проступило какое-то странное сожаление, - а если маг силен и имеет настоящий дар, то в его силах управлять магией цветов, а не только следовать за ее законами и ограничениями.
Казалось, Дамболдор разговаривает сам с собой, ни на что не обращая внимания, сидевший напротив него мужчина боялся даже пошевелиться, чтобы только не прервать сумбурные размышления директора:
- Мда… странно, очень странно… насколько я помню у Тома не было предрасположенности к этому виду магии, хотя… сильный колдун мог развить слабую толику таланта… А если к тому же его суть выражена сильным магическим цветком… да… вполне возможно… Но я же проверял в свое время… его суть сильна, но… Самое большее, чему он мог научиться без дара, так это излучать свой аромат, да немного направлять природную магию цветов… и все же… Неужели я тогда ошибся и его цветок другой?...
Тут директор прервал сам себя и надолго погрузился в размышления. Мастер зелий старался ничем не выдать своего присутствия, так как полученная информация требовала и от него тщательной работы мысли. Размышления директора навели его на какое-то смутное воспоминание, но оно ускользало от него как игривая бабочка, заманивая, но не подпуская слишком близко. Он пытался вспомнить что-то важное, что-то связанное с каким-то цветком…
Через некоторое время Дамболдор весь как будто встрепенулся, стряхивая задумчивость, и произнес:
- Я думаю, - сказал он, слегка поглаживая бороду, - что в этом году у нас появится новый предмет.
- О, только не говорите мне про цветы!
- Хорошо, не буду.
- Я могу идти?
- Конечно, мой мальчик, и не волнуйся о Поттере, он под надежным присмотром.
Мужчина недоверчиво фыркнул, но предпочел промолчать. Директор Хогвартса отпил из кружки уже холодный чай, а профессор Снейп поднялся с кресла, собираясь покинуть это помещение и отправиться в свои подземелья, где бы он смог по-настоящему успокоится и в тишине обдумать полученную информацию.
- Будь внимателен, Северус. – Пожелание старого волшебника достигло его уже тогда, когда он почти закрыл за собой дверь.
Ничего не ответив, мастер зелий задумчиво направился в свои комнаты.
* * *
Тисовая улица была пустынна. Конечно же, еще было слишком рано, солнце пока даже не вытянуло и одного маленького лучика, чтобы начать будить этот сонный мир. Аккуратные домики зияли темными окнами, глухо и безразлично взирая на слабо освященную дорогу, уныло тянущуюся меж одинаковых домов. Казалось, что ничто живое просто не может потревожить мертвый покой добропорядочного района. Но это только казалось…
В доме №4 на втором этаже за почему-то опять зарешеченными окнами на узкой кровати свернулась маленькая, хрупкая фигурка юноши, в бессильной попытке хоть на миг забыться в коротком сне, но увы… кошмары преследовали юношу и во сне и на яву. Торчащие ребра наводили на мысль о недоедании, а осунувшееся бледное лицо с синяками под сомкнутыми глазами – о частом недостатке нормального здорового юношеского сна.
Юноша вдруг резко сел на кровати, тяжело вздохнул и окончательно сбросил с себя одеяло. Было слишком жарко и душно, ему постоянно казалось, что он задыхается. Мальчик подошел к пустой клетке своей белой совы и задумчиво произнес
- Кажется и эту ночь мне придется провести без сна.
Подойдя к окну, он сел на подоконник и прислонился лицом к решеткам. Гарри не надевал очки, да и зачем? Он и с закрытыми глазами мог до мельчайших подробностей представить каждый камушек этой части Тисовой улицы. Его глаза болезненно сверкали, на бледных щеках играл лихорадочный румянец. Он жадно, слепо всматривался в смутные пятна за окном, широко распахнув глаза.
Этим летом Дурсли опять словно взбесились. Появились эти почти забытые решетки, из-за которых пришлось отправить буклю к Рону, ведь здесь она не смогла бы охотится по ночам или хотя бы просто размяться, полетав ночью.
Как Гарри хотел сейчас быть птицей… маленькой, чтобы суметь улететь отсюда и ни о чем не думать. Ему сегодня уже исполнилось пятнадцать, а он не смог получить ни одного письма от своих друзей, не говоря уже о подарках, хоть бы весточку какую-нибудь.
Дурсли не выпускают его практически из дома, только в сад работать, ну или в гараж – мыть машину… Но все это не важно… Гарри был не прочь работать, тяжело работать… до изнеможения. Лишь бы не вспоминать, не помнить эти страшные красные глаза, что снятся ему теперь каждую ночь или сломанную фигурку Седрика, что так же является ему во снах и в воображении, укоризненно смотря на него своими печальными глазами.
- Почему? Почему это происходит со мной? За что? – шептали его губы снова и снова.
Дядя Вернон опять начал его избивать этим летом. Казалось бы, все стало намного спокойнее, когда он пошел в Хогвартс. Дурсли стали бояться, а когда появился Сириус после третьего курса, так вообще перестали его замечать… Но этим летом все не так… Родственники уже давно знают, что ему нельзя колдовать летом, а возможности общаться с друзьями его лишили. Что-то провернулось в мозгах Дурслей этим летом. Видимо, дядя Вернон устал его бояться, да и как можно бояться эту хрупкую тень, в которую превратился мальчик. Всем своим видом он напоминал фарфоровую статуэтку, которая разлетится вдребезги от малейшего касания. Как только дядя Вернон видел Гарри, его глаза наливались кровью, и одутловатое лицо начинало стремительно краснеть. Краснеть так быстро, что мальчик боялся, как бы у дяди не случился припадок. А тетя Петуния нервно поджимала губы и требовала, чтобы Гарри немедленно уходил в комнату, где запирала его на ключ, очень часто «забывая» выпустить его, чтобы он мог поесть. В такие моменты даже Дадли начинал ходить на цыпочках, чтобы не потревожить отца.
А когда дядя Вернон срывался, даже тетя Петуния ничем не могла помочь и с Гарри срывали безразмерную футболку и пороли кожаным ремнем по оголенной спине. Хуже всего было, когда попадало острой металлической бляхой, тогда оставались глубокие кровавые полосы. Вид крови, казалось, отрезвлял дядю, он отшвыривал Гарри в угол и требовал, чтобы он убирался с его глаз.
Однажды, когда тети Петунии и Дадли не было дома, они ушли в магазин за новыми вещами для Дадли, дядя Вернон раньше обычного вернулся из дома. Какое-то время он молча наблюдал за тем, как Гарри моет полы. Пристальное внимание к его работе сильно нервировало юношу, но через какое-то время он привык и перестал его замечать. Он опять задумался о событиях прошлого учебного года, так глубоко погрузившись в свои мысли, что пропустил вопрос, заданный дядей Верноном. В следующее мгновение он был грубо вздернут на ноги а дядя рычал на него, как дракон
- Ах ты неблагодарный мальчишка, как ты смеешь меня игнорировать?! Несчастная приживалка!
В этот момент Гарри действительно испугался, так как взгляд дяди Вернона был затуманен жуткой, мутной пеленой, казалось, он пожирал племянника своими маленькими глазками, а руки слишком сильно сжали хрупкие плечи, притягивая все ближе и ближе. Но вдруг на дне глаз дяди мелькнул дикий страх и он бросил юношу на пол срывая свой кожаный ремень и занося его над головой, размахивая металлической бляхой… Дядя долго не мог остановиться, видимо потому, что в этот раз красная футболка Гарри не была снята и крови долго не было видно.
Когда тетя вернулась, мальчик все так же продолжал лежать на полу в луже собственной крови. Она ничего не сказала, только недовольно поджала губы и помогла ему добраться до комнаты. Рядом неуверенно топтался Дадли с таким недоуменным выражением лица, как будто не мог сообразить, что ему делать, то ли посмеяться над кузеном, то ли попытаться помочь матери… Она отправила его в свою комнату, но Гарри слышал как тот сопел, подсматривая в приоткрытую дверь, когда тетя срезала с него футболку и стала обрабатывать раны… Некоторые пришлось зашить… Гарри не плакал… слез больше не было… В такие моменты от тети очень приятно пахло… каким-то свежим, горьковатым цветочным ароматом, но это было очень редко. Гарри никак не мог понять, почему она так редко пользуется этими красивыми духами и однажды спросил ее об этом, но тетя дико посмотрела на него, нервно сжала губы и выскочила за дверь, опять заперев его и оставив без ужина… Больше Гарри не спрашивал.
Вообще этим летом в доме все помешались на дурных, безвкусных цветочных одеколонах. Особенно дядя Вернон. От него пахло как-то… бесстыже… слишком резко… слишком сильно… слишком сладко… до одури, до головокружения, иногда от самого запаха становилось больно. Одеколон Дадли был приятнее, но Гарри редко видел последнего.
От кузена часто пахло какими-то нейтральными ароматами ни то, ни сё, иногда добавлялся то горький, то кислый запах, но он был слишком резким, чтобы быть приятным… Хотя в ТОТ раз, когда дядя так сильно избил его одеколон Дадли был кисло-сладким и не сильно раздражал… даже успокаивал, но все равно был навязчивым. Но это тоже было редко. Обычно Гарри сходил с ума от какофонии отвратных резких ароматов, и никакая подушка не могла приглушить эти убийственные запахи. Слава богу, что Дурсли начинали пользоваться одеколонами какими-то странными наплывами – то ходят целую неделю нормально, то вдруг в какой-то день их прорывает, и тогда Гарри начинало казаться, что они принимают душ из дикой смеси одеколонов.
Таких срывов у дяди за все время случилось пока только два раза, и каждый раз после этого Гарри несколько дней не мог встать с постели. В это время тетя держала двери его комнаты постоянно запертыми и сама приносила ему еду, ухаживая за ним как могла… Врача никогда не звали, ни в детстве, ни уж тем более теперь.
Как ни странно, юношу не слишком беспокоило рукоприкладство дяди. Это даже как-то отрезвляло его и заставляло вернуться из той бездны, что затягивала его душу, но не надолго. Единственно, что еще беспокоило юношу так это вопрос о том, исчезнут ли появившиеся шрамы к началу учебного года или придется что-то придумывать друзьям, когда они все это увидят, хотя на нем все очень быстро заживало и кожа опять становилась гладкой и чистой… раньше… ЭТИ раны долго не затягивались, может потому, что ему было все равно? Ведь он это заслужил, за смерть Седрика.
Все эти мысли и воспоминания медленно проникали в сознание юноши из кладовки, в которой он хранил их все это время, пока горизонт подергивался алой дымкой восхода. Юноша не мог четко видеть, так как очки все еще лежали на прикроватной тумбочке, но он жадно всматривался в кровавое пятно, зарождающееся где-то вдали, впитывая лучи солнца всем своим существом. Его глаза казались огромными на этом осунувшемся лице, и что-то, что жило в глубине души мальчика, заставляло сиять их даже сейчас, когда, казалось, вся радость ушла из этого тела. Он даже не представлял, насколько сильна была магия его глаз. Она заставляла остановиться дядю Вернона на самой грани от безумия своих поступков, а тетю Петунию лечить его как умела и ждать его каждое лето назад, против воли и желаний, но ждать. А Дадли, поддаваясь их чарам, сочувственно пыхтел у дверей больного во время перевязок… или нещадно бил в подворотнях и оскорблял самыми обидными словами, чтобы обратить на себя внимание этих огненных глаз.
Солнце величественно поднималось из-за горизонта, пробуждая новый день, и сегодня Гарри опять первым встретил его торжественное и незаметное воцарение на Тисовой улице, как старый друг давно ожидаемого друга – тихо и без лишних слов… Пришел – вот и ладно, вот и хорошо…
Сколько прошло времени, Гарри не знал, но очнулся он от звука проворачиваемого ключа в двери и визгливого голоса тети:
- Поттер, немедленно на кухню готовить завтрак!
Она еще пару раз стукнула в дверь, чтобы быть точно уверенной, что мальчишка проснулся, и ушла вниз.
Гарри оторвался от решеток и побрел к кровати, чтобы взять очередную безразмерную футболку и штаны, одеться и спуститься вниз… Этим летом все было не так…
* * *
Первое, что почувствовал Гарри, когда спустился на кухню, это раздражающий аромат одеколона дяди и духов Тети Петунии. «Опять они надушились, - устало подумал мальчик – хорошо хоть, что сегодня не так сильно». Но запах, не смотря на то, что был слабым, все-таки заставлял отвлекаться, поэтому яичница с беконом чуть не пригорела, за что Гарри получил подзатыльник от тети Петунии.
Сегодня был самый обычный день, заполненный работой по дому и в саду. Мальчик автоматически выполнял все задания, но в отличии от других дней его не оставляло чувство странного беспокойства. В начале Гарри думал, что это из-за запахов, но когда подстригал лужайку сообразил, что родственников с их дурацкими одеколонами нет поблизости, а беспокойство не уходит.
Так в какой-то смутной пелене прошел еще один день, сегодня было как-то особенно душно, видимо ночью будет гроза, и юноша впервые за долгое время вспомнил, что лето подходит к концу и скоро в школу, он ждал этого момента и боялся как никогда. Домашние задания с трудом, но были сделаны. Когда мальчик не мог подняться с постели от ран тетя скрепя сердцем и скривив лицо в страшной гримасе принесла его учебники, разрешив делать уроки тайком от дяди… тогда от тети пахло приятно.
Юноша беспокоился о том, как он в этом году попадет в школу, ведь он не имеет возможности общаться с другими волшебниками, а Дурсли так просто вряд ли его отпустят.
Но эти мысли были лишь слабыми попытками Гарри вернуться в нормальную для него жизнь. Давящее беспокойство не давало ему спокойно заниматься делами. Когда же наступил вечер, стало понятно, что без мощной грозы сегодня не обойдется. Мальчик лежал на своей неудобной постели и задыхался от невероятной духоты и странного чувства, что сжимало его сердце, с каждым разом все сильнее и сильнее.
Наконец, он забылся беспокойным сном. Но чувство удушья не покидало его и здесь, и, как ни странно, не позволяло ему проснуться, уйти из царства сна, как на привязи держа его в плену Морфея… но было ли это сном?
Мальчику снились странные мощные башни мрачно замка, вокруг которых уже бушевала гроза, она обязательно доберется до Тисовой улицы, но не сейчас, ближе к утру.
Гарри видел странные залы и мрачные коридоры, черный резной трон инкрустированный драгоценными камнями и украшенный золотом… и божественно прекрасный сад, полный всевозможных красивых цветов и экзотических деревьев с аккуратными дорожками и тропинками, с маленькими ручейками и небольшим веселым водопадом в центре, впадающим в пруд неправильной формы с кристально чистой водой. Но больше всего его поразил вид переплетенных стрел трех цветов на черном мраморном полу возле трона: алый, пурпурный и белый. Это выглядело так завораживающе. Затем резкость видения быстро сменилось и мальчик увидел какое-то странное зелье в золотом котле… очень красивое на вид… И тут Гарри со всей мощью ощутил царивший там аромат. Это было непередаваемо, божественно, горько… больно. Мальчик отдал бы все на свете, чтобы прекратить чувствовать этот запах, но он умер бы от горя, если бы ему сообщили сейчас, что он более никогда не услышит его вновь.
Вдруг мальчик оказался в комнате… в спальне. Большое окно, чуть занавешено темно-бардовыми шторами, у стены ярко разожжен камин, а на кровати сидит смутная, укутанная в черное фигура, видно, что это мужчина, но ничего более разобрать нельзя. На прикроватной тумбочке стоит серебряный кубок в котором плещется то самое зелье, что видел Гарри вначале, а по самой комнате медленно распространяется этот чудесный аромат. И только потом мальчик понимает, что так пахнет не зелье, до которого все никак не может решиться дотронуться хозяин комнаты, а сам мужчина.
Но тут фигура человека, казалось, решилась на нужное действо и рука мужчины уверенно протягивается вперед. Гарри поразила решительная смена настроения человека, его видимое мужество и смелость действовать соответственно принятому решению.
Зелье поднесенное к губам… выпитое одним махом…и дикая боль, сотрясающее все тело. Юноша закричал, если бы у него была такая возможность… Он испытывал страх перед этой фигурой, недовольство от того, что он заставил его испытывать боль, но это было привычно для мальчика, а еще… а еще он испытал толику уважения.
Потом юношу поглотила тьма, разрываемая редкими проблесками возвращающегося сознания, но оно тут же трусливо убегало прочь, стоило только мальчику вновь прочувствовать все то, что творилось сейчас за много миль от его местонахождения. Во время болезненных прояснений он разглядел странное чешуйчатое тело возле кровати, которое нервно сжимало и разжимало свои кольца, только через некоторое время до Гарри дошло, что это змея, огромная змея у постели мужчины с беспокойством смотрящая на конвульсивно содрогающееся тело.
Мальчик не мог понять сколько времени продолжается эта пытка, но наконец, страшные конвульсии отпустили его тело и воспаленное сознание. Последнее, что он увидел, так это проворное движение змеи к почти пустому серебряному кубку, вот она наклоняется к нему, погружает в него свою треугольную морду и… допивает остатки.
И Гарри просыпается в своем постели с тем же именем на устах и чувством дикого беспокойства за странное существо, что в своей безумной верности решило последовать за своим хозяином. Мальчик совершенно не воспринимал окружающее, его сотрясала крупная дрожь, он не мог понять, что происходит, и перегруженный мозг постепенно стирал шокирующую информацию из своей копилки памяти, освобождая юное сознание от невообразимой боли. Зачем юному мальчику испытывать на себе все прелести зелья отчаявшихся мужчин и стариков «Vita nova»? Он слишком молод, чтобы ощущать, как ломается сознание и тело, как корчится душа в болезненном перерождении. Он и так оказал слишком большую помощь тому, кто этого не заслуживал… Сердце невинного сопровождало перерождающегося на протяжении всего его пути преобразования, помогая не скатиться в пропасть, откуда тому уже было бы не выбраться. Чистая душа подарила отчаявшемуся новую надежду, второй шанс. Подарила тихо и незаметно, как совершаются самые великие и прекрасные подарки в этом подлунном мире, когда жертва остается незамеченной, а свершившийся факт оставляет естественный след в ткани мира, сотканной из сложившихся благоприятных обстоятельств, никем не узнанных и от того самых искренних и запоминающихся магией жизни.
Пятнадцатилетний юноша впервые за долгое время спал без кошмаров, беспокойно, ворочаясь с боку на бок, но все же спал.
А за окном началась гроза сильная и яростная, такая которая уже давно не посещала эти места. С громом и молниями, вонзающимися в тело земли, соединяющими толстыми нитями небо и землю, воздух и воду.
Мальчик спал, а мозг постепенно стирал острые грани увиденного, освобождая юную душу от тяжелого груза.
Шла гроза.
Гарри уже не чувствовал как его пытались разбудить хлесткими пощечинами и потоком холодной воды, как его в остервенении трясли за плечи. Где-то на задворках сознания он еще чувствовал как что-то происходит с тем странным существом, что последовало за хозяином, но было уже не так больно и все прошло как-то мимо него. Он спал за все те бессонные ночи и кошмарные дни, наполненные отвратительными запахами и физической болью, медленно освобождаясь от душевной боли… не до конца, но все же…
Он уже не видел как в доме появились странные люди в мантиях разных цветов, среди этих людей было много рыжих. Все эти люди кричали на семейство Дурсли, заставляя Дадли трусливо прятаться за тощую спину матери, ее саму нервно сжимать губы в тонкую полоску и руки в маленькие кулачки… Она беспокоилась и от нее приятно пахло… но никто этого не замечал. А дядя Вернон то краснел от ярости, то испуганно бледнел. Краснел он от слов худого мужчины, больше похожего на какого-то уголовника, да и действительно, его фотографию можно было увидеть на каждом шагу еще два года назад, а бледнел от взглядов черных, бездонных глаз мрачного страшного мужчины, который больше молчал, но от вида которого шарахались все присутствующие. Он пронзительно поглядывал на зарешеченные окна и поил мальчика какими-то зельями, не доверяя этот процесс никому, и осторожно втирал мази в исполосованную спину, раны на которой все еще не хотели затягиваться и продолжали медленно кровоточить
Гарри спал, гроза давно закончилась… очень давно, и его, наконец, унесли из этого дома, переправив в более гостеприимное место. Переправив как последнего магла, на машине, потому что другие способы были опасны для его здоровья. Из дома Гарри вынес страшный черный человек, хотя тот другой, худой, все порывался сделать это сам… ему не дали,… но он следил за каждым движением черного человека лютыми глазами и никто не заметил, даже он, как на кровать упала одинокая стрелка Голубого Гиацинта. О какой целостности и согласованности мог сигнализировать этот цветок в этом доме? Непонятно, но все равно его никто не заметил,… кроме Дадли, который потом его подобрал и унес к себе в комнату. Рядом с цветком лежал небольшой молодой желудь. Что делать символу жизни и бессмертия на пастели больного мальчика? Но этот вопрос тоже остался без ответа, так как желудь опять же никто не заметил, даже толстый мальчик, и тот остался лежать в опустевшей комнате с зарешеченными окнами на втором этаже в доме №4 по Тисовой улице.
Лето очень медленно отступало, неохотно теряя свои права.