Инструкция для авроров по обнарушению Пожирателей Смерти.
1) Человек, который идет по улице и смотрит по сторонам - Пожиратель Смерти.
2) Человек, который идет по улице и спокойно смотрит перед собой - хладнокровный Пожиратель Смерти.
3) Человек, который идет, задрав голову вверх - Пожиратель Смерти - лунатик.
4) Человек, который идет, опустив голову - Пожиратель Смерти - ипохондрик.
5) Человек, который не идет по улице - заболевший Пожиратель Смерти.
Всех вышеперечисленных лиц задерживать до выяснения личности.
Примечания: 1. Пост-AU-3 2. Сиквел к "Привычка держаться"
- В душ! – скомандовал Кау-Рук.
Ильсор споткнулся на пороге.
- Да, мой полковник.
Штурман дал ему выпрямиться и добил в спину:
- И спать. Тяжелый был день.
- Да, мой полковник.
Так могла отвечать программа. Но Кау-Рук ликовал. Так просто! А месяц приходилось – упрашивать…
“Мой господин, да посмотрите же на часы, сияющий Сириус!” – “Что, полночь уже?” – “Полдень скоро, мой господин!” – “Сейчас. Еще только одну деталь… Упущу мысль, мой полковник! Так, ладно, это уже завтра”. – “Это уже сегодня, мой господин…”
Все! С этим покончено! Теперь Ильсор не посмеет возражать, ибо господин отныне – Кау-Рук, как и полагается настоящему менвиту. Избранному.
Оглядывая палатку и готовя постели – себе и бывшему господину, а теперь снова и окончательно рабу, Кау-Рук предвкушал все прелести рабовладения.
Арзак был симпатичен ему с самого начала. Сначала – непонятно чем. Затем – очевидно: упрямством. Вызывающим терпением. Отчаянным безнадежным тихим мужеством. Несокрушимой верой.
Во что? Во что надо было верить, чтобы выносить все это? Изо дня в день – все эти годы? В себя?
Ильсор был прав: Кау-Руку мечталось приручить его. По-настоящему. Не как генерал, которому в итоге пришлось довольствоваться показной покорностью. Кау-Рук не желал полумер. Он оцарапался о противника и не остерегся, и яд под названием “главный техник” безнаказанно проник в кровь.
Кау-Рук думал о том, что Ильсор ожидает, как теперь все изменится. Ну так его ждет сюрприз! Изменится только одно: теперь музыку заказывает менвит, а он своего не упустит.
Штурман улыбнулся.
Впервые власть не имела привкуса горечи.
…Ильсор появился бесшумно, глаза в пол, влажные взъерошенные волосы… Кау-Рук мгновенно пожалел о том, что он больше не слуга. Сейчас бы эти волосы – частым гребнем, перебирая пряди… Угу, так бы арзак это и позволил.
А сейчас – не сможет запретить!
О! Мысль сбила с ног, менвит сел, где стоял – на господское ложе. Подозвал раба, велел ему взять расческу и сесть на шкуры у своих ног. Ильсор повиновался без возражений. Человек-автомат. Кау-Рук хмыкнул.
И пока он расчесывал волосы Ильсора, такие же послушные, как арзак после гипноза, план обрисовался у него в мозгу с беспощадной ясностью.
Невелика заслуга – угождать господину. Как насчет попробовать послужить собственному рабу? Служить и защищать. Ильсор не поверит словам – но, может быть, поверит поступкам?
Штурман облизнул губы, предвкушая новый квест. Счастье Ильсора, что он этого не видел.
Кау-Рук отложил расческу и отдал новый приказ:
- Ложитесь. – И не дожидаясь исполнения, ушел в душ сам – не столько освежиться, сколько собраться с мыслями. Все это заняло довольно много времени, но, когда он вернулся, Ильсор не спал. Следил за господином сквозь ресницы. Избранный почувствовал себя задетым.
- Не нужно опасаться меня, – сказал он, щелкнув спасительным выключателем. – Теперь – нет. Спите спокойно. Доброй ночи, мой… – “Господин” остался в прошлом, того, что стояло между ними в настоящем, штурман не выговорил бы и под угрозой Великой пустыни – теперь. – Мой инженер, – сказал он наконец.
Ильсор отозвался из темноты:
- Доброй ночи, мой полковник.
Ночь и впрямь была доброй. К обоим.
Любопытный луч проскользнул в неплотно прикрытую дверь. Пришельцы спали – вернее, прикидывались, что спят. Ресницы и губы у “спящих” слегка подрагивали. Луч потоптался на полу меж двух постелей и убрался за облако. В следующий раз он заглянул в окно – в палатке ничего не изменилось.
За ночь Кау-Рук вполне утвердился в своих намерениях – можно подумать, что у него был выбор! Плохо только, что Ильсор за ту же ночь тоже обдумал свое положение. Но, кажется, не собирался противиться. Впрочем, ему тоже не оставалось ничего иного.
С вечера менвит не отдал никаких распоряжений, так что теперь с некоторым удовольствием сквозь ресницы наблюдал за арзаком. Ильсор, чувствуя на себе взгляд, ворочался, будто во сне, натягивал до ушей одеяло, заслонялся рукой, но спиной не поворачивался, и Кау-Рук знал, что он тоже смотрит. Ждет.
Штурман знал, что еще чуть-чуть – и испытание превратится в издевательство. Переходить грань не следовало. Он открыл глаза.
- Доброе утро, – сказал он самым нейтральным голосом. – Как спалось, мой инженер?
- Хорошо, мой полковник, – по-вчерашнему бесцветно и ровно отозвался Ильсор, садясь в постели. – Что прикажете?
Вот этого ему говорить не стоило.
Штурман утонул в мечтах.
Пока он купался в грезах, Ильсор влез в свой рабочий комбинезон, вытащил из сумки бутылку и направился к господину, на ходу откручивая крышку. Кау-Рук насторожился: у корабельного доктора таких не водилось. До недавнего времени, во всяком случае.
Ильсор между тем присел на край постели штурмана и потянул к себе одеяло. Наглость раба лишила менвита привычной невозмутимости.
- Стойте!
Ильсор замер.
- Я вам ничего подобного не приказывал!
- Приказывали, мой полковник, – бесстрастно возразил Ильсор. – Вчера. Велели заботиться о ваших ребрах. И господин врач – тоже. И настойку дал, от Урфина. Вот, – для наглядности арзак помахал бутылкой перед носом Кау-Рука, сдернул с ошарашенного менвита одеяло, вылил немного в горсть и провел влажной ладонью по багровеющему кровоподтеку. Кау-Рук вздрогнул.
Штурман вспомнил, что ведь это он собирался заботиться об Ильсоре, а не наоборот, но прервать процедуру не повернулся язык. Это значило бы – обидеть. Будь на месте Ильса он сам – точно почувствовал бы себя задетым, а задевать арзака в планы не входило. Очень кстати припомнился перефразированный Лон-Гор: “Кто в своем уме будет обижать такое?” Кто в своем уме будет обрывать бережные прикосновения умелых рук, привыкших обращаться как с крупными узлами, так и с мелкими и хрупкими деталями… и с болью, которая – надо же! – незаметно куда-то делась.
Когда Кау-Рук вновь обрел способность соображать, то решил, что непременно надо будет придумать Орден Дружбы Народов и наградить им беллиорского великана.
- Повернитесь, мой полковник, – попросил Ильсор. – Господин врач сказал, что за три дня все как рукой снимет.
- Лон так сказал? – обеспокоился Кау-Рук. Еще не хватало!
- Думаю, что насчет трех дней Лон все-таки ошибается, – проворчал он, в последний момент заменив на “думаю” рвавшееся с языка “надеюсь”.
После массажа Кау-Рук в порядке мести прогнал азака умываться, а попытку застелить постели – свою и господина – пресек непререкаемым:
- Я сам!
Плохо только, что не догадался спросить, что любит на завтрак главный инженер. Однако и хорошо – сюрприз будет. Правда, вопрос, любит ли Ильсор сюрпризы, тоже оставался открытым…
Пару дней спустя Кау-Рук понял, что переоценил себя. Даже от ненависти Ильсора – тогда в медотсеке – было не так больно, как от его же механического безразличия.
- Мне наплевать, играете вы или нет, – бросил он как-то в сердцах. – Просто не бойтесь меня. Я вам не враг.
Теплые карие глаза подернулись ледком равнодушия.
- Да, мой полковник.
Кау-Рук мысленно взвыл.
Повиновение – почти издевательское – выкладывало каждое такое покорное “да”, точно камень в невидимую, но ощутимую стену между ними.
Ильсор не забыл не только о штурманских ребрах (Кау-Рук так и не нашел возражений против ежеутреннего и ежевечернего ритуалов), но и о вертолетах.
Ильсор с головой ушел в работу. Кау-Рук радовался – пока не сообразил, что в работе арзак спасается от своего нежданного покровителя. Как-то раз, заглянув в кабину вертолета, он наткнулся на Ильсора – тот сказал, что собирается тестировать систему. Кау-Рук плохо представлял себе, как должно выглядеть упомянутое тестирование. На неосведомленный взгляд, ничего особенного не происходило, арзак просто сидел за штурвалом, с тоской глядя в лобовое стекло.
Лица Ильсор Кау-Рук не видел – и слава звездам! Ему хватило спины…
Штурман неслышно слился вниз по лесенке и так и сел в травку возле шасси – ждать. Некстати вспомнил себя – подростком – и как реагировал на навязчивую заботу взрослых. Огрызался – куда же без этого? А главный инженер и огрызнуться не может… хотя и главный. В насмешку.
Кау-Рук опомнился, ругнулся сквозь зубы, встал и ушел в палатку.
Главный инженер заявился к ужину – с таким видом, будто ничего не случилось.
А ничего и не случилось, не правда ли? Просто штурман кое-что понял.
Просто надо будет… скорректировать курс.
- Идите ужинать, мой инженер, – окликнул он Ильсора. – Я вас жду.
После еды Кау-Рук молча занялся посудой. Ильсор растянулся на постели с чертежами. Через полчаса бумаги съехали на пол, а Ильс свернулся уютным клубочком на неразобранной постели, не раздевшись, не…
Штурман посмотрел на это безобразие, взял со своего ложа плед и укрыл арзака – ночи на Беллиоре были прохладные. И осторожно, чтобы Ильсор не проснулся, коснулся незащищенного виска.
А еще вчера он разбудил бы раба и заставил лечь по-человечески. Но командирские замашки остались в траве под вертолетом. Негромкая забота оказалась куда привлекательнее.
И надо было видеть наутро глаза Ильсора!
Пока что Ильсор придумал только систему, которая распознавала потенциальную опасность и включала сирену, оповещавшую об этом летчика, а заодно и противника, и все живое вокруг в радиусе не меньше беллиорской мили. Кау-Рук махнул на это рукой: вертолет вообще не такая штука, на которой можно скрытно подобраться к противнику. Зато испытания и дальнейшее усовершенствование системы оповещения как нельзя лучше отвечало его планам. Штурмана вполне устроило бы, если бы главный инженер просто тянул время. Но тот – как всегда – вкладывал в дело всю душу.
Летали, испытывая систему, тоже от души: в небе не было лишних глаз и ушей, а дело, как ни крути, объединяло.
Неожиданно подвернулось еще одно дело.
Лону-Гору понадобилось слетать к Урфину за “травой”. Кау-Рук решил, что полет к беллиорским друзьям обрадует Ильсора, но тот помрачнел. Спустя минуту до штурмана дошло: арзак будет вынужден держаться рабом перед теми, кто видел их с менвитом равными.
- Если хотите – оставайтесь, – сказал он, стараясь не выказывать раздражения. – Я передумал. – И вышел, думая о том, что по Ильсу не было заметно, чтобы его сильно обрадовало новое распоряжение… Отошел на пару шагов, мысленно хлопнул себя по лбу, вернулся обратно и приказал:
- Полетели! Все будет как тогда, правда, мой инженер. Обещаю.
Недоделанное оповещение пришлось кстати: Урфин выскочил на рев сирены вместе с медведем и ополоумевшим филином. Медведь при ближайшем рассмотрении оказался шкурой, набитой опилками: как игрушечный, только большой. Никаких медведей, ни игрушечных, ни настоящих, штурман в прошлый раз на усадьбе не видел. Урфин объяснил, что шкура живет в лесу: отбившись от хозяина, за прошедшие годы она не то чтобы одичала, но пристрастилась к вольной жизни. Ильс приласкал медведя. Общительная шкура ластилась к нему, по-кошачьи терлась о ноги. Штурман думал о том, как по-дурацки устроен мир, в котором медведям позволено больше, чем штурманам.
“Как тогда”, разумеется, не вышло. Лон-Гор заинтересовался заготовкой лекарственного сырья на Беллиоре, и Урфин в порядке обмена опытом пригласил гостей – на выбор – прогуляться на огород, где он выращивал мелиссу, или на речку, возле которой в изобилии сама по себе росла мята.
В окрестностях Ранавира не встречалось ни речек, ни хотя бы озер – только личный плавательный бассейн командующего экспедицией, сооруженный из великанского тазика для варенья.
- Что тут выбирать? – удивился Кау-Рук. – На речку, естественно!
Вода была цвета глаз Ильсора, и солнце резвилось в ней, пуская по поверхности россыпи золотых искр и просвечивая до самого дна – точь-в-точь карие радужки в те редкие мгновения (Кау не злоупотреблял ими), когда арзак, забывшись, позволял менвиту поймать свой беззащитный взгляд.
Беззащитный – да, как же!
Кау-Рук знал, что Ильсор не был под гипнозом. Знал так же точно, как и Лон-Гор, хотя у Лона была специальная аппаратура, а у него – всего лишь чутье. Но штурманское чутье стоило любых Лоновых аппаратов. Лон хотел знать – как? А Кау было все равно. Не поддался, научился сбрасывать, восстановился – какая разница? Неважно. Важно только то, чтобы Ильс не ошибся – с другими.
В сторонке Урфин рассказывал Лон-Гору о целительных свойствах мяты и как готовить мятный коктейль.
Кау-Рук метнул в раба испытующий взгляд.
- Плавать умеете?
- Да, мой полковник.
- Хотите освежиться?
- Да, мой полковник.
- Ну так раздевайтесь.
И опять это бесстрастное “да…”
Ну ведь можно же как-то откликнуться?
Даже автомат откликается на заботу!
Хорошей работой, ага.
Арзак безупречно выполнял все, что ему говорили. А мелкие заминки – так он же не машина! И то – если Кау-Руку эти заминки не мерещились просто потому, что ждать подвоха было уже привычно. Но как же хотелось иного! Инициативы. Или хотя бы чего-то другого в ответ. Пусть даже – “А не пошли бы вы куда подальше, мой полковник?!”
Эти заминки… Нет. Их не заметил бы чужой, равнодушный взгляд. Но не Кау. Для Кау-Рука они были словно крик. Он даже не видел – чувствовал их так, будто не Ильсор, а он сам изумленно задерживал дыхание, осознавая очередной приказ. Поэтому ему не требовались объяснения – они были лишними, он учился обходиться без них.
На самом деле понимать безмолвные знаки было легко – оказалось достаточно сместить центр восприятия. Просто думать не о себе.
И все же Кау-Рук не был уверен в том, действительно ли он чувствует все это или просто придумывает?
Вот так и сходят с ума!
Разговор становился необходимым.
Так почему – не сейчас?
Сейчас – когда оба открыты, когда нет не только лишней брони – лишней одежды…
Ильсор, скинув комбинезон и ботинки, уже послушно шлепал по воде на отмели, распугивая мелких серебристых рыбешек.
Куда?! А вдруг там опасность? Например, крокодил?!
Кау-Рук в три прыжка оказался рядом с арзаком и схватил его за плечо, настороженно вглядываясь в темную глубину.
- Эй! – крикнул он, обернувшись к Урфину. – Тут никаких гадов не водится?
Кричал он по-менвитски, но беллиорец понял тревожную интонацию.
- Нет! – гаркнул он в ответ и помотал головой для пущей убедительности. И непонятно добавил: – Мне конкуренция без надобности.
Успокоенный, Кау-Рук опрокинулся в теплую воду.
Отплыв немного, штурман оглянулся – с некоторым тщеславием, чего уж. Раб стоял по пояс в воде, преданно глядя на господина.
- Вы плавать точно умеете? – усомнился Кау-Рук.
Ильсор кивнул.
- Да, мой полковник.
- Ну так плывите же!
“Если он сейчас скажет “да”… Не хватало еще и тут командовать!” “А вы чего хотели, мой полковник?” – отозвался ехидный внутренний голос, почему-то похожий на Ильса. Наверное, Ильс мог быть ехидным, если бы был свободным.
Настроение захлебнулось.
Лучше б был.
Ильсор ничего не сказал. Просто нырнул. Ушел в глубину, почти без всплеска, чисто как рыбка, только большая, и вынырнул за спиной Кау-Рука. Штурман облегченно вздохнул и бросился догонять. Некоторое время они просто плыли рядом.
- Хорошо! – выдохнул Кау-Рук.
- Да, мой полковник, – отфыркиваясь, согласился Ильсор.
Настроение получило пробоину.
На отмели Кау-Рук шлепнул ладонью по воде, обрызгав Ильсора. Тот вздрогнул, но больше никак не отреагировал. А Кау-Рук поймал себя на том, что ждет ответной вольности – от раба.
Может, хватит уже?
Настроение медленно, но верно шло ко дну.
Ничего не говоря, Кау-Рук развернулся и принялся выгребать к берегу. На лице Ильсора, плывшего сзади, отразилось разочарование – но его тут же смыло волной. Кау-Рук ничего не видел.
На берегу штурман бросился на песок. Ильсор топтался рядом.
- Сядьте! – раздраженно приказал Кау-Рук.
Ильсор послушно опустился рядом, обнял колени – закрылся. Но глаза поднял на штурмана без приказа – теплые, влажные, что в глубине – не понять, точь-в-точь как в этой несчастной речке. Не глаза – омуты!
Напряжение – точно подожженный фитиль – угрожало взрывом. Усилием воли Кау-Рук притушил его.
- Простите. Надо поговорить.
- Да, мой полковник.
Сейчас я завою, понял Кау-Рук.
“Добрый и послушный” – говорил об Ильсоре генерал. О да! Только вот от этого послушания менвит уже на стенку лез. На ту самую воображаемую непробиваемую стенку.
В нагрудном кармане аккуратно сложенного комбинезона штурман нащупал изумруд. С некоторых пор он носил с собой камушек постоянно. Но медлил. Свобода не гарантировала откровенности. А под гипнозом…
Теоретически, под гипнозом Ильсор не мог говорить ничего, кроме правды.
Практически…
- Вы мне верите?
- Да, мой полковник.
- Я не хочу вам зла.
- Да, мой полковник.
- Я могу задать вам вопрос?
- Да, мой полковник.
- И вы на него ответите?
- Да, мой полковник.
- Правду?
- Да, мой полковник.
- Что вы думаете обо мне?
- Что вы заблуждаетесь на мой счет, мой полковник.
- Вот как? И в чем же?
- Вы думаете, что я под контролем…
- Ни минуты не думал! – запальчиво возразил Кау-Рук.
- Правда? – Ильсор заметно расстроился. – Неужели я так плохо играл?
Немедленно захотелось утешить.
- Вы играли отлично, мой инженер. Но не со мной. Со мной ваши номера не проходят, пора бы уже понять. И не пройдут. Смотрите на меня! Гм… Я не знаю, что говорить дальше, если вы и так… В общем, можете больше не прикидываться. То есть, конечно, при мне. И вот еще… Возьмите. – Он вложил в руку остолбеневшего арзака некрупный зеленый камень.
- Что вы теперь скажете?
- Что я ваш должник, полковник, – медленно произнес Ильсор. Изумруд на ладони притягивал взгляды обоих… позволяя не смотреть друг на друга. – Был, есть, буду. Что я могу еще…
- Вам он, очевидно не нужен, этот камушек. Вы и без него прекрасно справляетесь. Как, вероятно, и я…
- Нет, только не вы! Но…
- Что “но”?
- Полковник… Если можно… откровенно… Зачем я вам?
- Так вот что вас мучает?
Ильсор молчал.
- Не говорите ничего, пока не дослушаете до конца, хорошо? – Кау-Рук принялся рассказывать, честно и сбивчиво, о том, как сам загонял себя в ловушку. О том, как заметил необычного арзака. О том, как решил присмотреться к нему. И о том, как любым решением, поступком, мыслью увязал, запутывался глубже и глубже...
- Я думал, что пойму, если попробую занять ваше место – в буквальном смысле. И что вы… поймете. Я надеялся объясниться с вами сейчас… хотя бы заставить выслушать… – и тоже замолчал.
- Ну да, – сказал Ильсор. – Заставить. Вот в этом все и дело. А понимать – это другое. Понимать – значит быть равным. Но я, кажется, понял. И вы. Я сохраню камень…если вы позволите. И… если не позволите, тоже сохраню. Потому что получил его из ваших рук. Но настоящая драгоценность – не он, а вы. Вы это сами знаете. А если нет – то знайте. Я ваш должник, полковник. Но говорю так не поэтому. Просто не могу не сказать. Сейчас. Потому что, может быть, другого случая не представится... Я бы гордился дружбой с вами, мой полковник, будь это возможно.
- Кто вам сказал, что это невозможно?
Простой вопрос превратил обоих в изваяния. На долгие-долгие секунды. А потом Ильсор упал на спину и раскинул руки. Изумруд выкатился из разжатого кулака на грубую ткань рабочего комбинезона и сверкал под солнцем – остро, вызывающе, обещающе…
- Мой полковник. Я сейчас – как в полете. Мы летим! И хочется кричать. Как сирена. Понимаете?
- Понимаешь, – поправил Кау-Рук.
В полет? Хоть сейчас!
Сияющий Сириус! Они ж тут не одни…
Кау оглянулся на травознатцев: беллиорец и менвит – оба перестали притворяться, что обмениваются рецептами, и во все глаза уставились на раба и господина. И было не похоже, чтобы болели каждый за своего. Наткнувшись на яростный взгляд Кау, оба с преувеличенным энтузиазмом вернулись к “мятной” теме.
- М-м-м… С полетом придется подождать. Может быть, пока еще окунемся?
Ильсор легко поднялся, протягивая руку.
- Да, мой полковник!
Кау моргнул
…Стена? Какая стена? Не было никакой стены. Не бы-ло!
