С того утра у меня будто крылья выросли. Я чувствовал легкость, что не могло не сказаться на моих сценических успехах: наконец-то, у меня все получалось. Надеюсь, организаторы вздохнули спокойнее. Если их, конечно, когда-нибудь волновали столь незначительные роли. Михель при встрече со мной улыбался и многозначительно подмигивал. Его нетактичность нисколько не задевала меня, а наоборот выглядела поздравлением.
Дитмар будил меня сообщениями с каким-нибудь забавным содержанием. Я прилежно переписывал их и переводил с Интернет-словарем, потому что Дитмар любил изъясняться очень витиевато. Теперь же он любил рассказывать в них и о том, что ему снилось, иногда содержание снов было весьма пикантно и касалось меня. Тогда в отместку я описывал ему свои фантазии, борясь с немецкой грамматикой, чтобы не мне одному приходилось срочно бежать в душ и решать там некоторые свои проблемы.
Я стал частым гостем в квартире Дитмара, иногда проводя там и ночи. Рассветы после таких ночей были особенно теплыми, хотя осень вступала в свои права. Но я наслаждался сегодняшним днем и, по правде говоря, не хотел думать о будущем, о том, что мы будем делать с Дитмаром, когда концерты закончатся.
Странные звонки, прекратившиеся какое-то время назад, возобновились. Я видел, как Дитмар менялся в лице, когда видел чье-то имя на экране мобильного, но все равно уходил на кухню и плотно закрывал за собой дверь. Я не хотел лезть, как мне казалось, не в свое дело, и не расспрашивал Дитмара.
Так наступил день генеральной репетиции, а потом и финального концерта.
Накануне последнего концерта я решил заговорить с Дитмаром о том, что мне придется уехать, и я не знаю, что ждет нас впереди. Но, как мне показалось, слушал не очень внимательно, весь вечер был каким-то настороженным, и я предпочел уйти ночевать в гостиницу.
На предпоследнее выступление я чуть не опоздал, прибежал в театр поздно, поэтому Дитмара в гримерке уже не было. Все время до выхода на сцену я промечтал о том, как после выступления Дитмар привычным жестом привлечет меня к себе и обязательно поцелует так нежно, как умеет только он. В тот момент я отчетливо понял, что скучаю по Дитмару, и испугался: не любовь ли это. Потом, усмехнувшись собственным мыслям, решил, что скучать мне не долго – все равно я увижу его сейчас – на сцене. Но увиденное мне не понравилось, я сразу почувствовал, что что-то произошло: Дитмар был мрачным, играл без привычного азарта и, казалось, был мыслями не в нашей галактике. Моя игра в тот вечер тоже блестящей не была.
Я спешил в свою гримерку, когда меня остановила знакомая по театру и начала о чем-то расспрашивать. Мыслями я был с Дитмаром и слушал ее вполуха. Я бы сбежал от нее, но женщина вцепилась мне в предплечье, до боли давя своими длинными ногтями. Она источала волны удушающего аромата – ее духи тяжелые, приторно сладкие смешивались с запахом пота, театральной пыли и плесени. Яркая лампа светила мне прямо в глаза, я зажмурился и тут же перед глазами поплыли красные пятна. Я вновь резко открыл глаза, надеясь вырваться из железной хватки докучливой женщины и поспешить к Дитмару. Она сама поняла, что ничего путного от меня не добьется, и все же отпустила мою многострадальную руку.
Я добежал до гримерной, влетел в нее, но Дитмара не было. Девушка, помогавшая мне с гримом, сострадательно улыбнулась мне, проследив за моим взглядом. Я несколько раз набрал номер Дитмара, но никто не ответил. Через некоторое время автоответчик сообщил, что «абонент находится вне зоны действия сети или его аппарат выключен». Выйди из театра, я не знал, что делать. Я чувствовал, что произошло что-то плохое. Потом я решил вернуться в гостиницу, подождать следующего дня. Я не хотел навязываться – может, мне показалось, что что-то не так, или я боялся узнать правду.
До отеля я добрался с трудом: начала болеть голова, я чувствовал, как стучит сердце, перед глазами плясали какие-то пятна. Похоже, что помощь требовалась не Дитмару, а мне. Я чувствовал, что заболеваю. Вернувшись в гостиницу, я принял обезболивающую таблетку, и завалился спать – хотелось нормально отпеть и финальное выступление. Ночью мне снился какой-то длинный бесконечно повторяющийся сон: мне нужно было быть где-то очень срочно, а ноги меня не слушались, и я оставался на месте, хотя очень хотел бежать. Я страдал из-за этого и просыпался. Переворачивался на другой бок, засыпал, и все повторялось снова. Под утро мне снился Дитмар, он смеялся над моими бесплотными попытками и уходил по кромке моря, удаляясь от меня, а я все не мог сделать и шага.
Проснулся я с тяжелой головой, но в остальном мое состояние было совершенно нормальным. Я посмотрел на часы – половина одиннадцатого – а сообщение от Дитмара, такое привычное и долгожданное, так и не пришло. Я вновь не решился ему позвонить, хотел дождаться вечера. Конечно, это было малодушно, но плохие новости я предпочитал узнавать последним.
В театр я пришел рано – Дитмара не было. Я бесцельно побродил по этажам, спустился обратно в гримерную. Кроме моей помощницы там никого не было. Мы сделали мне грим, я надел костюм и собирался идти искать Дитмара в театре, ведь было понятно, что он по каким-то причинам решил избегать меня и сменил гримерную.
Моя помощница робко взглянула на меня. Будто прочитав мои мысли, она сказала: «Ваш друг очень переживает: он поссорился со своим возлюбленным и, наверное, теперь расстроен. Его друг прибежал вчера весь не свой и тут же устроил скандал. Как они выясняли отношения, вчера слышал весь театр».
Похоже, не слышал только я.
Все происходит вдруг: и хорошее, и плохое - меняется ветер, солнце скрывается за тучами, и вместо развлекательной прогулки на корабле, тебе предстоит бороться со стихией. Грозные волны накатывают на борта твоего суденышка, и ты предчувствуешь, как его разобьет о скалы.
Я смотрел на девушку невидящим взглядом. То, как она произнесла это «возлюбленный», говорило о том, что имелся в виду не я, и что она вообще не догадывается о наших с Дитмаром отношениях.
Почему он не сказал? А почему он, собственно, должен мне был говорить что-то? Его друга не было, и Дитмар решил воспользоваться моментом. Не заметить тех взглядов и не понять, чего мне хочется, было невозможно. Я-то тоже его ни о чем не спрашивал. Мне стало стыдно перед этим «возлюбленным» Дитмара за то, что я не удосужился выяснить о его существовании, что полез в чужую жизнь и все в ней испортил. Теперь я был уверен, что это звонил его друг, когда я так по-хозяйски расположился в их постели.
Я чуть не расплакался, но вовремя вспомнил о гриме. Да и девушка все смотрела на меня, ожидая реакции на свои слова. Я нехотя пошевелился и нашел в себе силы усмехнуться: «Дитмар – хороший парень. Уверен, что у них все будет хорошо. Они помирятся». Я махнул рукой: я-то был готов простить Дитмару все что угодно.
Море гудело, волны с грохотом обрушивались на палубу, стало темно, вода была повсюду – корабль шел ко дну.
Я кивнул девушке и выбежал из гримерной. Приближался мой выход, и я старался успокоиться, на сцене я увижу Дитмара, а он увидит меня. И мне не хотелось разрыдаться прямо посреди выступления. Он ни разу не взглянул на меня, и я посчитал, что это и будет нашим прощанием.
