- Иктум Куро!* - вспышка темно-красного цвета, облако удушливого дыма - и больше ничего. - Иктум Куро, - повторила Эухения, поднимая палочку и с сомнением вглядываясь в свою щиколотку, точнее, в рваную рану на ней, которая и не думала затягиваться. - Иктум Куро!
На этот раз в ее словах отчетливо прозвучало отчаяние: еще бы, около двух часов нудной, изматывающей практики, а дело так и не сдвинулось ни на йоту. Кроме того, хотя разрез на ноге, получившийся в результате неправильного заклинания куда грубее и глубже, чем следовало, действительно не чувствовался, зато отдавал довольно болезненной пульсацией куда-то в бок.
Эухения опустила палочку и покосилась на лежащий у ее ног истрепанный учебник.
- Может, просто рисунок плохой? – с надеждой спросила она. – Или описание плохо переведено?.. Или…
- Позвать тебе Немочь? – откликнулась Полина Инесса, сидевшая в кресле. – Мама сказала, что дедушке уже лучше.
Эухения покачала головой:
- Нет, я еще попробую.
Стараясь не тревожить ногу, она немного переменила положение и призвала учебник – в пятый раз перечитывать главу. Полина Инесса подтянула колени к груди и поплотнее закуталась в большую шаль. В последнюю неделю снаружи значительно потеплело, и термометры за окном не показывали ниже 12 градусов. Но, несмотря на то, что перед зимой все щели в окнах тщательным образом были заделаны, ветер все равно находил, как проникнуть в дом, а сегодня, казалось, зверствовал особенно, заставляя всех то и дело вздрагивать от пронизывающего холода.
Однако Полина Инесса что-то обхватывала себя руками слишком часто…
- Ты не заболела? – спросила Эухения, бросив учебник.
Сестра отозвалась не сразу, в чем, впрочем, не было ничего необычного. Полина Инесса не любила отвечать на вопросы о себе.
- Тошнит, - призналась она наконец с угрюмым видом.
- Тошнит? Ты не?..
- Нет. Не это.
- А что?
- Это тот Вильярдо…
- Он жив? – воскликнула Эухения, сама не зная почему, обрадованная этой новостью.
- Ему, - Полина Инесса прислушалась к себе, - опять нужна помощь. А я не знаю, что сделать, - угрюмо констатировала она.
- В прошлый раз ты получила несколько проклятий…
- Мама же сказала, что опасности для меня нет, - раздраженно отмахнулась сестра. – Подумаешь, в обморок упаду. Соледад залечит.
- Соледад сейчас от кроватки Эдоардо не оторвешь. Эта французская корь... А ты лекарства сердечные пила столько недель после того раза!
- Почему ты так хочешь ему помочь? Ты уже не боишься того, что он темный маг?..
Полина Инесса уставила взгляд в колени:
– Может, мне просто надоело все это чувствовать?
- То есть, это не только сегодня?
- В последние дни часто. Вчера весь вечер… Он как будто нервничал сначала, потом чего-то ждал, а потом… Потом его чуть не убили.
- Опять?!
- Маме не говори, ладно? – тихо попросила Полина Инесса. – Она расстроится.
- Она попытается что-то сделать с этим… - уверенно возразила Эухения.
- Как? Глушить это зельями? – пробормотала сестра. – А если я – вообще его единственный шанс? – Она выбралась из кресла. – Я пойду в мастерскую, попробую разобраться с этим…
Эухения хотела было запротестовать, но Полина Инесса кинула на нее такой хмурый взгляд, что у Эухении все слова замерли в горле. Дверь же захлопнулась с такой силой, что обогреватель, который из-за слетевших чар в последнее время «предпочитал» дальнюю часть комнаты, от сотрясения сделал нечто вроде кульбита, после чего завис еще выше, так, что и Полине Инессе его можно было достать, только приподнявшись на цыпочки. Кроме того, головокружительный прыжок, видимо, истощил последние силы капризной миски, так что она, полыхнув особенно ярко и выдав напоследок затейливые колечки дыма, с тихим шипением погасла.
- Ладно, - пробормотала Эухения, которой уже стало казаться, что даже обстановка дома - в заговоре против нее, и вновь перевела свое внимание на книгу – если и не полноценно позаниматься, то хотя бы отвлечься. Однако никакой новой информации в ужасно занудной главе про Иктум Куро не обнаружилось, и минут через десять Эухения вернулась к прежнему занятию.
Она повторяла заклинание на разные лады еще около часа, до того, как за окном начало темнеть, а все, чего ей удалось добиться, – удушающего дыма стало меньше, и красная вспышка длилась теперь не одну, а несколько секунд. В ране же по-прежнему не происходило никаких изменений.
- Иктум Куро, - громко и с чувством произнесла Эухения в очередной раз и вздрогнула, обнаружив, что в комнате она уже не одна. Из-за очередной дымовой завесы, отплевываясь и кашляя, появился Гжегож.
- Вы не докручиваете кисть и двигаете локтем, - сказал он, - в то время как должны фиксировать его в одном положении.
- Вас забыла спросить!
- На курсах третьего уровня практике этого заклинания уделяется двенадцать часов, - невозмутимо продолжил Гжегож. - И на вашем месте я бы бросил это дело.
- Почему это?
- Вам, кажется, больше удается разрушать, - заметил он, наклоняясь над постелью и пристально рассматривая рану Эухении.
Она оскорбленно вздернула подбородок. Гжегож вынул из кармана палочку и в два-три пасса залечил ее ногу так, что на ней виднелась теперь лишь еле заметная ниточка шрама.
- Я закажу вашему брату бадьяновый бальзам, иначе вы рискуете навсегда остаться с этой красотой. Послушайте, Эухения, я совершенно серьезно, - продолжил он, игнорируя ее обиженный взгляд. - Боевая магия в вас сильнее, чем целительская. Эти два вида очень редко сочетаются в одном человеке. За всю мою жизнь мне удалось встретить только двоих целителей, которые бы в равной мере были искусными боевыми магами. Один из них – Хенрик, а второго вы не знаете. Кроме того, даже целительская магия – это не все. Целительство – очень тонкая и точная наука. Тут нужен талант, а в вас его, - Гжегож взглянул ей прямо в лицо, - признайте же, ни на грош!
Эухения вспыхнула.
- К вашему сведению, у меня получаются великолепные лекарства! – воскликнула она. – А для того, чтобы варить такие зелья, тоже нужна целительская магия.
- Это разные виды магии, - возразил Гжегож. Он снял куртку и, повесив ее на спинку кресла, устроился в нем, продолжая внимательно смотреть на Эухению. Она ненавидела этот его взгляд, каждый раз не зная, куда от него деваться. – Прошу вас, поверьте мне. Мало кто различает их, но они действительно разные. Целительским заклинанием можно убить только в том случае, если неправильно его произнести. Зельем можно убить, просто если слишком много его выпить. Иными словами, любое лекарство может стать ядом.
Эухения опустила голову, рассматривая палочку в своей руке.
– У меня плохо с боевой магией, - зачем-то призналась она. – Я подолгу учу каждое заклинание. Макс или Полина Инесса – они схватывают все сразу.
- Ее в вас полно, - возразил Гжегож. – Это сразу видно. А что хуже всего – это то, что она подавлена. Возможно, раньше, когда вы занимались зельями, вы направляли свою силу туда, и она преобразовывалась. Сейчас она копится в вас.
- Я не собираюсь заниматься зельями!
- Я не пытаюсь убедить вас заниматься зельями, - улыбнувшись, мягко сказал Гжегож.
- Тогда, может, закончим этот разговор? – огрызнулась Эухения. – Что сегодня было с дедушкой? Почему ему стало плохо?
Гжегож кивнул, соглашаясь перевести тему, однако ответ его Эухению не обрадовал.
- Дон Риккардо вбил себе в голову, что ваша болезнь является результатом семейного проклятья. Ваш брат Эрнесто был у него вчера вечером, и, видимо, из беседы с ним дон Риккардо сделал вывод, что вы хотели причинить своему брату какой-то вред.
- Господи, как дедушка мог подумать такое?! – Эухения в изумлении уставилась на Гжегожа. – Кроме того, ведь папа сказал ему, что я скоро встану на ноги, ведь так? И вы ведь убеждали его в том же?!
- Дон Риккардо сейчас большей частью находится в таком состоянии, что ему легко спутать реальность и выдумку, и он легко расстраивается, - пояснил Гжегож. – Полагаю, что ему очень не хватает вашего постоянного присутствия.
- Но разве не будет еще хуже, если я в таком состоянии буду там?
- Возможно.
Теперь Гжегож не смотрел на нее, но наговорил он уже предостаточно, чтобы Эухению стала мучить совесть.
- Хотите сказать, что у меня только один выход – принять вашу помощь? - буркнула она.
- Разве мы не пришли к согласию по этому поводу?
- Пришли, но…
- Но вы вот уже три дня откладываете наши занятия под самыми разными предлогами, - подхватил Гжегож.
- Ладно, - сдалась Эухения. – С чего начнем? Только не могли бы вы, - она взглянула в сторону обогревателя, парящего где-то на фоне двери, - заправить эту чертову штуку?
- Да, конечно, - с готовностью сказал Гжегож и поднялся. Эухения слышала, как он шарит по полке, доставая коробку с порошками. – Остался один анис.
- Вы против аниса?
- Нет, что вы, мне все равно, - в его голосе прозвучали какие-то суетливые нотки: должно быть, и для его роста обогреватель находился слишком высоко. Наконец Гжегож управился с миской и появился из-за полога. – Начнем? – спросил он, возвращаясь на свое место.
- Да. Только с чего?
- Для начала поговорим о том, что вас беспокоит.
Эухения издала нервный смешок.
- Я не могу ходить, это меня беспокоит.
- А что изменилось от того, что вы перестали ходить? Только отвечайте честно!
Эухения подумала.
- Все? Неудобно двигаться. Чувствуешь себя скованной, связанной, как в клетке. Как будто тебя посадили в тюрьму, и все отвергли тебя из-за этого.
- Хуан Антонио?
Она бросила на него взгляд, полный ярости.
- Мы на одной стороне, помните? – заметил Гжегож.
Эухения промолчала.
- Вы вернули мне книгу. Вас ведь кое-что заинтересовало там, верно?
- Опять шарили в моей голове! – с горечью упрекнула она.
- Вы очертили рецепт ногтем, - улыбнулся Гжегож. - Почему вы не попросите Эухенио сварить определитель для вас?
Эухения задумалась:
- Потому что он не слишком хорошо защищает сознание. Что знает он, будет знать и мама. Кроме того, мне пришлось бы просить у нее денег на ингредиенты, – она с вызовом посмотрела Гжегожу в лицо. Пусть только попробует обвинить ее в бедности, пусть посмеет!
Но тот в ответ промолчал, протянул тонкую руку и сорвал два сухих листка с плюща, обвивавшего темное окошко.
- Я, кажется, очень сильно провинился перед вами, - сказал Гжегож тихо. – Может быть, вы примете от меня ингредиенты в качестве извинения?
- Мне казалось, вы достаточно извинились… в прошлый раз.
- Ищете подвох в моем поведении? – Гжегож ухмыльнулся. - Может быть, мне всего лишь, как и вам, свойственно непостоя…
Договорить он не успел. Со стороны двери раздался оглушительный грохот, после чего треклятая миска словно во много раз увеличилась в размерах, и тут же, практически без всякого перехода, Эухения обнаружила, что она придавлена к постели тяжелым телом. На этот раз гарью заволокло всю комнату, но дым плавал в воздухе неровными островками, и с того места, где Эухения лежала, было видно, что обрушились и полка с заветной шкатулкой, и балдахин.
- Вы живы? – обеспокоенно спросил Гжегож, чей нос уткнулся ей прямо в шею.
- Кажется, жива, - пробормотала Эухения, забыв, что она не может двигать ногами, и напрасно силясь выбраться из-под своей ноши.
Впрочем, Гжегож и сам быстро слез с нее, после чего попытался распрямиться, однако тут же дернулся всем телом и жалобно застонал. Рубашка на нем с обеих сторон висела опаленными клочьями, а от длинных белых волос остались жалкие ощипки. Выглядел господин целитель как минимум непривлекательно, а как максимум - устрашающе. Но Эухения, вполне сознавая все это, всматривалась в его бледное, искаженное страданием лицо и не могла отвести от него глаз.
------------------------------------
*От латинского ictus – порез и curo – лечу
