Первая же ночь, проведенная в беспросветной темноте, показалась самой длинной за все прожитые годы. Гостиная Хаффлпаффа, превратившаяся в крысоловку, полнилась прерывистым дыханием людей, которые не могли уснуть. Тени ползли по стенам, корчили рожи из пустых картинных рам и, кажется, хватали за пятки, потому что то и дело слышались вскрики. Глаза не различали ничего, кроме тьмы, и я от нечего делать считал свой пульс, отмеряя минуты. Они тянулись бесконечными вереницами секунд, и этот караван отчаянно искал утро. Утро спряталось.
Блейз сидел, подтянув колени к подбородку, и даже не пытался уснуть. Он сливался с ночью, и только белки глаз светились в темноте. Хотя, скорее всего, мне просто мерещилось. Слова душили, распирали, хотелось кричать и выть, звать на помощь, бежать и биться в закрытую дверь. Пот катился по спине, и вроде бы даже скапливался лужей у моих ног, будто я описался. Как в детстве. В детстве мокрые штаны забирал эльф, он же приносил сухие, а потом я, наверное, выслушивал от отца, что Малфои не должны так делать, тем более от страха. Я не помню точно: плохо помню детство, словно и не было его.
Сон то забирал, то отпускал, дразнил и смеялся надо мной, и к первым лучам солнца я чувствовал себя разбитым вдребезги, как чашка. Щеки горели, в горле пересохло, в глаза словно насыпали песка, и в висках стучала тупая мелодия старинной баллады.
— Рассвет, — прошептала Пенни с шестого курса Равенкло. Я уже говорил, что там учатся одни дуры?
Гостиная зашевелилась, как неуклюжий великан. Люди разминали затекшие шеи и распрямляли спины, массировали запястья и поднимались на ноги. Многие подходили к окнам, чтобы пропитаться светом насквозь и не отдавать его никому. Пожалуй, за свет они дорого заплатили бы, но монеты, оттягивающие карманы, не могли остановить движение солнца.
— Блейз, ты спишь? — я пихнул его в бок.
— Уснешь тут, когда гостиная кишит идиотами. Скорее бы уже сняли проклятие Тьмы, что ли. А где Гойл? Я не видел его со вчерашнего вечера.
— Не знаю. Ничего не знаю.
Происходящее вокруг интересовало все меньше, голоса сливались в единую нестройную мелодию, прерываемую шумом. Дверь распахнулась, выпуская в коридор жаркий воздух и впуская прохладный.
— Драко.
— Мама? — я узнал ее, не открывая глаз, почувствовал тонкие пальцы на щеке и накрыл ее ладонь своею. — Мама, как ты?
Вечером на какую-то десятую секунды во мне вспыхнула надежда, что она смогла выбраться из замка и отправилась домой. Я был настолько уверен в этом, что почти не искал ее в толпе. Мама же дома, зажигает камин и зовет эльфа. Но почему тогда она здесь?
— Я хорошо, — от нее осталась бледная тень с синяками под глазами. — Береги себя, Драко, и не ходи один. Нигде не ходи, всегда бери с собой больше людей.
— Зачем?
— Если с одним что-то случится, останутся другие, понимаешь?
— Уже все случилось, мам. — Сейчас она останется здесь, а максимум через сутки я найду способ распечатать тьму. Грейнджер найдет, я заставлю, и мы выберемся, слышишь, мама?
— Печать Тьмы очень сложное заклятие. Темный Лорд обучал нас, своих слуг, и рассказывал о его потаенных смыслах. Профессора не знают. Откуда им знать, разве что Дамблдор…
— Мама?
— Уже сегодня день будет короче, а ночь длиннее, а через неделю света станет так мало, что замок утонет в темноте, — мама отчаянно цеплялась за мою руку, словно боялась упасть в пропасть, и я, вскочив, крепко обнял ее.
— Такого не бывает. Ни один волшебник не способен остановить движение солнца. Ты ведь сама мне говорила, помнишь? В детстве.
— Не может. Зато он может зачаровать двери в замке, все щели и лазейки, все окна. Окна будут темнеть быстрее положенного, двери не откроются, — мамины глаза лихорадочно горели и казались черными, — а без света мы не сможем найти заклятие, снимающие чары. Никто не сможет.
Меня прошиб пот, будто я был губкой, и сильная рука выдавила из меня всю жидкость. Я огляделся по сторонам и увидел счастливые лица. Удивительно неуместные счастливые лица.
— Я все исправлю. Ты слышишь? Я исправлю, я сейчас же пойду и…
Мама кивала и прятала глаза, а я чувствовал себя маленьким черным жуком на грифельной доске — незаметным, никчемным и слабым.
— Малфой, ты идешь?
Блейз. Я смутно искал в нем знакомые черты, а оказалось, что успел забыть за ночь.
— Иду? — мама поправила мой галстук и отогнула воротничок рубашки. — Иду, — решительно кивнул я и легко сжал ее руку, обещая, что скоро вернусь. — Нам нужно побыстрее найти заклятие, время идет, — предупредил я Забини набегу и распахнул дверь гостиной.
— О чем говорила миссис Малфой?
В коридоре пахло гарью, а может, этот запах поселился у меня в носу. И чем ближе мы подходили к комнате Забытых вещей, тем сильнее несло горелым.
— О том, что у нас остается все меньше времени. Сегодняшний день будет короче на час или на два, завтрашний — на четверть, а через неделю утро и вовсе не наступит.
— Ты в детстве случайно страшилок на ночь не обчитался? У Бидля и такие есть, я видел.
— Что-то ночью ты не такой смелый.
— Я не привык спать вповалку, — скривился Забини. — Тем более в одной куче с уродами из «Кабаньей головы», такие за кнат душу продадут, а у меня, между прочим, в карманах галлеоны…
Злость обожгла лицо, и я, развернувшись, пихнул Забини к стене, зажал шею локтем и попытался затолкать в его голову простую, как древко метлы, мысль:
— Ты тупой козел. Если света не будет, никто, мать твою, не сможет найти формулу, пойми ты это наконец! В темноте, видишь ли, затруднительно читать и писать, а стоит колдануть — есть вероятность попасть в соседа или, если руки растут из задницы, в себя.
Раньше я не замечал, что мы одного роста.
— Ты понял меня, тупица? — слова пеной скапливались на губах.
— Я понял тебя, — добавил Блейз, когда я уже хотел двинуть ему. — И будет лучше, если ты меня отпустишь.
Пальцы разжались, с трудом, будто каменные.
— Ты разбираешься в заклинаниях? — вопрос повис между нами, как дохлая мышь.
— Шутишь? Флитвик мне никогда выше «Удовлетворительно» не ставил.
Я мерил шагами коридор четвертого этажа. От статуи волшебника с отрешенным лицом до пестрого гобелена, прикрывающего потайную дверь, было не больше трех шагов. Флитвик и мне бы не поставил Выше ожидаемого, но, к счастью, СОВ принимал не он, а один из знакомых отца.
— Может, стоит сказать Макгонагалл о… побочном действии Печати Тьмы?
— Макгонагалл? Нет уж. Хрен знает, что взбредет ей в голову. Жаль, Снейп сгинул…
— Что за побочное действие?
Коридор пошатнулся от неожиданности, и мы качнулись вместе с ним. Удивительная способность Грейнджер появляться бесшумно начинала раздражать.
— Грязнокровка.
— Ну ты же не надеялся, Забини, что за ночь моя кровь станет чистой, — она говорила так, будто ни капли не стыдилась. А может, так оно и было?
— Мы надеялись, что ты найдешь способ снять проклятие, Грейнджер. На что-то же ты должна сгодиться, раз уж тебя терпят в Хогвартсе. Это и в твоих интересах.
— Увы, Малфой, твое Империо уже не действует. — Вот бля, откуда она?.. — Ты плохо учил уроки хозяина, и, стоило нам оказаться на расстоянии, действие заклятия прекратилось. Не зря мне казалось, что в библиотеке я не по своей воле… — Грейнджер обращалась скорее к себе.
— Полагаю, что нам стоит поделиться друг с другом успехами, — отчеканила Грейнджер. — И тогда я, возможно, не скажу Кингсли о том, что Драко Малфой применяет Непростительные. Сейчас мы все в одной лодке. И я хотела бы знать, о каком побочном действии вы говорили?
— А пойти далеко и лесом ты не хотела бы?
Она еще пару секунд смотрела на Блейза, не моргая, потом развернулась и зашагала прочь. Направилась к этому Шеклболту? Мы переглянулись.
— Грейнджер! Мы бы могли рассказать тебе кое-что, но где гарантия, что твоя информация нам нужна? — мне уже порядком надоело разговаривать с ее спиной.
— По крайней мере, я бы смогла научить тебя, как накладывать Империо. А то ты не умеешь, Малфой.
Сука. Актриса из суки действительно неплохая. Видимо, у магглов лицедейство в грязной крови.
— Как только мы выберемся, я прибью ее. Надо записать, чтобы не забыть, — выдохнул Забини и зашагал за ней следом, а мне оставалось признать, что он прав.
— Блин, Грейнджер, ну и куда ты нас привела?
Блейз осторожно приподнял полы мантии, чтобы не запачкать в саже. Зря, все равно замарается — стоит коснуться стены или неловко повернуться.
Огонь уничтожил весь хлам, скопившийся в Выручай-комнате, и изрисовал стены черным. Пустые рамы картин зияющими дырами смотрели вдаль, будто ожидая, что их обитатели вернутся, но они сгинули, как фейерверк в ночном небе. Пожалуй, лишь сэр Кэдоган остался на месте. Мой дом здесь, жизнерадостно утверждал он, оглядывая восьмой этаж и взбираясь на верного пони, а после тихо затягивал дурным голосом песню: «Тётушка Кэти (в черном жакете),
дядюшка Солли (в черном камзоле),
а также их дети Одетта и Хэтти
(и та и другая — в черном берете)…»
Он гремел доспехами и на ходу придумывал новый пароль, рассчитывая хорошенько поругаться со студентами, но пароли теперь не действовали, ведь двери замка не откроются, даже повинуясь Алохоморе. «…вчера на рассвете (в черной карете)
отправились в гости к сестре Генриетте.
А маленький Джонни и серенький пони
(но пони был всё же в черной попоне…)»*
Что стало с Джонни, я не дослушал, да и сэр Кэдоган никогда не допевал песню до конца. Но в голову лезли нехорошие мысли, и представлялось, что Джонни поджег пони хвост, а сам стоит рядом и хихикает, глядя на языки пламени.
— Жакет был зеленым, и камзол тоже, точно тебе говорю, — мечтательно проговорила полоумная Лавгуд и, раскинув руки, закружилась под нехитрый мотив. Откуда она взялась и куда исчезла? Как цветной сон.
Да какая разница, какого цвета были береты и попона? Наверное, они стали черными, потому что их сожгли.
Этой ночью мне снилась тлеющая дверца кареты и обгоревшее тело мальчика Джонни. Джонни лежал посреди двора. Он, верно, не хотел умирать, но от хвоста пони занялась трава, деревянный забор и крыльцо — бежать было некуда. Во сне я подбегал к нему, тряс за плечо и, не дождавшись ответа, переворачивал.
На меня смотрел пустыми глазницами Крэбб.
— Мы в Выручай-комнате.
Где-то здесь, в тишине закопченных стен, и лежал Крэбб. Или то, что от него осталось. Скорее всего, следующей ночью (которая будет еще длиннее) я увижу его вновь.
— Гарри! Рон! Идите сюда.
Они тоже не спали — синяки под глазами, красные глаза и измятая одежда. Длинные и худые, они вышли из темноты, чтобы хмуро посмотреть на незваных гостей. Хотя если подумать, испокон веков в замке были рады видеть чистокровных. А вот полукровок — как знать.
Тусклый свет от единственного окна косыми лучами падал на пол.
— А эти что здесь делают? — Уизли ткнул в нас пальцем. Похоже, его воспитанием занимались домашние эльфы.
— Рон, — Грейнджер тряхнула волосами и заговорила, как целитель с душевнобольным. — Нам сейчас нужна любая помощь, вместе искать сподручнее…
— Только не с ними, — уперся тот и скрестил руки на груди.
— Слушай, Уизли, я тоже не собираюсь скакать от радости. Я не испытываю ни малейшего желания находиться с тобой в одном помещении, потому что, говорят, тупость заразна. Но у нас, увы, нет другого выхода. Впрочем, если ты хочешь потеряться в пустынных закоулках школы, я не буду тебя останавливать.
— Завали рот! — рявкнул Уизли, размахивая длинными руками. — Зачем ты их притащила, Гермиона? Мы бы сами справились.
— О да, Уизли, твой интеллектуальный уровень настолько высок, что название самой верхней книги в стопке, — Блейз указал на кучу библиотечных томов, — уже прочитано, не так ли?
— Видишь, Гермиона! Пользы от них чуть…
— Остынь, Рон, — Поттер с подозрением уставился на меня.
— Да что остынь-то?.. — как навозная муха Уизли жужжал под ухом и раздражал своим существованием.
— Ну, Малфой, что нового скажешь?
Скажу, что ты мудак, Поттер. Устроит?
— В общем… не думайте, что для нас большая честь находиться здесь и все такое…
— Даже в мыслях не было, — усмехнулся Поттер, демонстративно убирая палочку в карман.
Мир, терпимость, веревка на шее. Одна на двоих?
— Скажу больше, меня тошнит от вашего общества. Но иногда приходится… чем-то жертвовать. Ясно?
— Думаю, памятная табличка «За жертвенность» в Зале почета компенсирует ваши душевные муки.
Ох, какой мудак.
— О, Поттер, не думаю, что там хватит места для такой таблички, ведь отныне все стены Зала будут увешены наградами «За Победу». Ну, или «Избранному с любовью». Не знаю, как лучше.
— Может быть, потом обменяетесь любезностями? — Грейнджер сверкнула глазами и захлопнула учебник, который только что открыла. На голову ниже нас всех, она смотрелась третьекурсницей, и выслушивать от нее нотации было вдвойне унизительным. — Малфой, ты, кажется, хотел что-то рассказать?
— Сначала ты.
— Давай не будем торговаться. Лодка одна на всех, никто не сбежит.
Мы играли в детскую игру, кто кого переглядит, и моргнули одновременно — ничья.
Мама ждала меня в гостиной Хаффлпаффа — там, где ей совсем не место. А я трачу время на гляделки.
— Ну хорошо. Если ты обманешь меня, Грейнджер, я выну из тебя все кишки и развешу по стенам.
— Завали рот! — взъерепенился Уизли и спустил с поводка свою облезлую ярость.
— Ты знаешь еще какие-нибудь слова? Кроме этих? — поинтересовался Блейз, устало прислонившись к грязной стене.
— Печать Тьмы, — тишина, вмиг повисшая между полом и потолком, бывает разве что на кладбище, — не только блокирует все световые заклятия, но и удлиняет ночь. Скоро — через три дня, неделю или полмесяца — наступит момент, когда в замок перестанет проникать даже дневной свет.
— Ты бредишь, — Поттер помотал головой не в силах поверить. Черты его заострились, будто набросок лица жирно обвели чернилами.
— В кои-то веки он говорит правду, — перебил Забини. — Обычно врет, конечно, — не обязательно всем рассказывать, — но сейчас…
— То есть, если мы не снимем проклятие в ближайшее время, то…
— Да, Грейнджер, в таком случае, нам больше не придется видеть друг друга. Можешь считать это удачей.
Уизли поперхнулся и чуть не сел мимо стула.
— Дела.
***
Утро следующего дня наступило, когда часы пробили десять раз. Поздновато для мая, но ведь всегда можно представить, что сейчас январь, правда?
Поттер дремал на плече у Грейнджер, и она, уткнувшись в книгу, морщилась от тяжести его чугунной башки. Уизли свернулся на наколдованном матрасе и подложил под голову «Темномагические заклятия и способы избавления от их последствий». Похожий на бродягу, он бормотал во сне и причмокивал губами. Блейз спал, привалившись к столу, а я пристально следил за точкой, медленно ползущей по стене. За мутным стеклом занимался рассвет, лениво, неспешно, всходило солнце, казавшееся ненастоящим, нарисованным наспех. Настоящее солнце Темный Лорд унес с собой могилу. Вернее, унес бы, будь у нас возможность его похоронить.
В Большой зал никого не пускали, и еду эльфы приносили прямо в гостиную Хаффлпаффа, но нас в гостиной не было, и потому желудок недовольно урчал. В Большом зале плотными рядами лежали тела погибших.
— Грейнджер, — не откликнулась. — Грейнджер, — я позвал громче, и только тогда она оторвалась от книги, красными глазами посмотрела на меня, будто не узнала. — Ты можешь наколдовать нам что-то из еды?
Покачала головой и молча вернулась к чтению, волосы упали на лицо. Желание подойти к ней и оттаскать за эти самые волосы обожгло кожу, но бессонная ночь пригвоздила меня к земле. Наверное, даже под угрозой смерти я не заставил бы себя подняться на ноги.
— Блин, Грейнджер, ты же умная. Не будь сволочью, сделай что-нибудь. Иначе долго мы не протянем, — ногтями я процарапал три светлых полосы на полу, покрытом сажей, и стукнул кулаком по стене, ободрав костяшки пальцев.
— Я очень сожалею, Малфой, но тебе все же придется поднять свою задницу и отнести ее в гостиную…
— Сука ты, Грейнджер, — впрочем, все и так знают.
— …потому что еда является одним из пяти исключений… Иными словами, — она закатила глаза и принялась разжевывать как тупому первокурснику: — Еду нельзя сделать из ничего, ее можно приманить или трансфигурировать, но из воздуха достать не получится.
Все равно сука.
— Ты нашла хоть что-то?
— Детскую сказку, — она швырнула в меня тонкой книжонкой, которую я все же успел поймать. Перед глазами расходились черные и серые пятна, но несколько лет тренировок по квиддичу дали о себе знать. — Страница двадцать восьмая, почитай.
Цифры два и восемь сгорбились внизу листа, словно чья-то дрожащая рука вывела их наспех. Голова кружилась, и я никак не мог сосредоточиться на строчках, прочел заголовок, прикрыл глаза на секунду и тут же открыл, будто по затылку огрели Ступефаем.
— Сказка о трех братьях? Ты шутишь?
Эта же та самая, которую Блейз читал. И младший брат. И Смерть. И дорога в сумерках.
— Ты знаешь эту сказку? — Грейнджер подышала на ладони как на морозе, хотя в комнате было жарко.
— Слышал, правда, не знаю, чем дело кончилось, — сказал я скорее себе, чем ей.
— Это, — она указала на сборник у меня в руках, — один из старых экземпляров, в новых нет существенного дополнения… Посмотри там, где говорится о среднем брате, видишь?
— Вижу. Буквы какие-то. Слова.
Усталость взобралась на плечи и обхватила липкими ладонями шею. Где-то очень глубоко во мне умерло восхищение выносливостью Грейнджер. И теперь восхищение разлагалось.
— Очень смешно, Малфой, — прошипела она. — Особенно если учесть, в какой мы... ситуации.
Мне показалось, или Грейнджер хотела сказать другое слово?
— Да заткнитесь вы уже, я только заснул.
Блейз сел прямо, ругнулся сквозь зубы и наугад швырнул в нас ботинком. Стрелок из Забини хреновый, ботинок улетел в дальний угол и угодил в Уизли.
А может, и не такой уж хреновый из Забини стрелок.
— А? Что? Надо идти? — Уизли попытался встать на ноги, но спросонья его повело.
— Ага, Уизли, надо, а то на похороны опоздаешь. Не забудь цветочки прихватить, много цветочков.
Не будь Темный Лорд таким умником, мы бы сейчас плелись к Большому озеру, чтобы наконец избавиться от покойников, занимающих место в зале. Я чувствовал себя в спешке нарисованным человечком из комиксов Крэбба. Нас всех рисовала неумелая рука, стирала и снова выводила линии. Мы подчинялись руке, изображая сожаление и грусть, а на самом деле изнемогали от ожидания и скуки. Комната казалась набором чернильных клякс, то тут, то там появляющихся на пергаменте, мерещилось чучело с пучком соломы вместо волос, очкарик, подвешенный за ниточки к потолку, и ворох бумажек. Я разворачивал одну из них — а там пусто, вторую — то же самое, третью, двадцатую, и вот уже все они лежат у моих ног бесполезным мусором. И только спустя мгновение я понял, что это листы одной книги. Поднял твердую обложку и прочел на ней: «Заклятия, способные снять Печать Тьмы». Посмотрел на нарисованного себя сверху и увидел лишь огромные глаза-кругляши и переплет в ослабевшей руке. Фигуры вокруг навсегда застыли, как на маггловской фотографии, кто где: в углу, у стола, совсем близко, но, стоит потянуться, понимаешь — далеко. Комиксы Крэбба я обязательно положу в его гроб. Специально выберусь из темного замка, чтобы успеть на похороны.
— Кстати, почему эльфы до сих пор не притащили нам еду? — голос Забини вырвал меня из рваного, удушливого сна. Пока Блейз силился рассмотреть циферблат часов, я повертел головой по сторонам.
— Потому что они не знают, что мы здесь.
От собственных слов мутило, будто от протухшего мяса, язык вязал сладковатый привкус. Представилось, как эльфы приносят еду, а на подносах вместо тарелок трупы из Большого зала, которые негде закопать. Мы выковыриваем вилками глаза и хвастаемся друг перед другом: «А у меня серый. Гляди! Черный. А у меня голубой, даже два».
— Засранцы, — Забини вывернул карманы, ожидая, наверное, что оттуда выпадет поджаристый кусок курицы. — Засранцы они, говорю, могли бы, между прочим, принести нам пожрать, а так придется отправлять того, кто привык добывать еду в бою. Слышь, Уизли! Говорят, у вас в семье принято бежать к столу наперегонки, а то на всех может не хватить…
— Завали рот, иначе я за себя не отвечаю, — процедил Уизли, но не пошевелился.
— Вы что, действительно и дальше будете делать вид, что ничего не случилось? — Грейнджер, уронив книгу на пол, подскочила так быстро, будто только что села на ежа.
— А что случилось? — спокойно парировал Забини, пожав плечами. — Кажется, все по-прежнему.
— И тебе все равно, что погибло больше полусотни людей? И может погибнуть еще больше? Тебе лишь бы брюхо набить?
— Знаешь, Грейнджер… — он зевнул, встал, оттолкнувшись ладонями от пола, и демонстративно вытер их о штаны. — Вот если бы погибла сотня, вот тогда да! Тогда трагедия, а полсотни — не так страшно.
— Ты сейчас шутишь, я надеюсь? — жидкий свет, проникающий через треснутое окно, освещал ее покрасневшие от злости щеки и растрепанные волосы.
Блейз сделал несколько шагов к Грейнджер, остановился, и мне показалось, что его губы нарисованы красной краской: они растягивались в улыбке, будто растекаясь по лицу.
— Конечно же, шучу. Мне было бы пофиг, даже если бы погибли две сотни. Мне насрать, понимаешь? На всех вас. Умирать ради этого вашего Поттера — это тупо. И очень-очень смешно. Он-то будет жить, выпивать каждый год за здоровье усопших — или как там говорят? За упокой души? Правда, Поттер, ты слышишь, я к тебе обращаюсь.
Поттер обернул к Блейзу пустое лицо. Белое пятно вместо лица.
— А потом все забудут о тебе, Поттер. И о вас тоже забудут, — он ткнул в Уизли и Грейнджер напряженным пальцем. — Вот увидите, пройдет лет двадцать, и ваши дети даже не вспомнят, что произошло в девяносто восьмом. Для них это станет древностью — неинтересной и далекой. Ты помнишь, что произошло в семидесятом? А, Грейнджер?
Грейнджер не помнила, вернее, не знала.
— Думаю, если через месяц-другой заклятие падет, и министерские люди обнаружат замок, полный трупов, без единой живой души, наши имена точно войдут в историю.
Они все разом посмотрели на меня. Теперь слова о возможной смерти, впервые сказанные вслух, гонялись за нами по темному помещению, а мы и не думали убегать.
— В таком случае, я хочу умереть неизвестным, — подобное пожелание из уст Поттера слышать было смешно.
Я листал страницы комикса, а рисунки не менялись. Сидели неподвижно и мы, ожидая, что листок с нужным заклятием сам упадет с потолка. Пока что с потолка падали только комки сажи и дохлые пауки.
— Через сколько часов закат? — не помню, кто задал вопрос.
— Мы заметим, — прошептала Выручай-комната.
— Ну, — Блейз хлопнул ладонью по столу, уцелевшему после пожара, — раз уж мы не идем завтракать, может, не будем терять времени?
— Да, — Грейнджер встрепенулась. — Да, я кое-что нашла, пока вы спали…
— Вот только не надо упрекать нас в том, что мы лентяи… — вскипел Забини.
— Заткнись, Блейз.
— Что?
— Я сказал, заткнись.
Хоть раз в жизни, помолчи. Когда Грейнджер вытащит нас отсюда, ты сможешь скормить ее крысам, но не сейчас.
— Итак, Печать Тьмы, по преданию была наложена Смертью на подлунный мир, чтобы спасти среднего брата и его девушку от мира надлунного, или по-другому…
— Э-э, а для тех, кто не читает на ночь сказки, можно поподробнее и с самого начала? — перебил Блейз.
— Вы читали сказку о трех братьях, я надеюсь? — тоном Макгонагалл спросила Грейнджер и уже собиралась влепить нам всем «слабо».
— А, это про тех тупицах, которые выпросили у самой Смерти хлам, годный лишь для помойки? Да, я читал, — Забини закатил глаза. — Но при чем здесь сказка?
— Если вы читали, — с нажимом продолжила она, — то должны помнить, что в сказке упоминается средний брат, который попросил у Смерти вернуть с того света его возлюбленную. И Смерть воскресила ее.
— Бред какой-то, — фыркнул Блейз, и я подавил желание зашить ему рот.
— В оригинале сказки, судя по указанию Батильды Бэгшот, — Грейнджер кивнула на «Историю магии», — говорилось, что «надлунный мир» неохотно отпускал своих пленников. Если попал туда, уже не выберешься…
— Ну да, где ты видала покойников, возвратившихся с того света?
— Если ты сейчас же не заткнешься, Забини…
— Ты заплачешь, Уизли? О нет, тогда я, пожалуй, заткнусь.
— Это же сказка! — Грейнджер вышла из себя. — Но, конечно же, если у тебя, Забини есть какие-то идеи насчет того, как нам снять проклятие, я с удовольствием передам тебе слово. Позже, — продолжила она, не дожидаясь ответа, — эта часть сказки исчезла из источников. Предположительно, рассказчики просто забывали о ней, как о несущественной, и в современной версии Печать Тьмы не фигурирует. Но в оригинале она была.
— Браво, Грейнджер, и мы продвинулись в решении задачи на целый, — Блейз почти свел вместе указательный и большой пальцы и прищурился, — дюйм.
— Если ты прекратишь перебивать, я смогу продолжить.
— А, это еще не все?
— Силенцио!
Никогда бы не подумал, что Поттер способен действовать разумно.
— Полегче, Поттер. — Забини ведь друг. Но иногда истина дороже. И я оставил все как есть.
— Надеюсь, так тебе легче будет смириться с рассказом Гермионы, — Поттер вытянул длинные ноги, и ни с того ни с сего мелькнула мысль, что он едва ли ниже меня. Какого черта?
Блейз давился словами, но поделать ничего не мог. Невербальная магия никогда не была его коньком.
— Иными словами, — продолжила Грейнджер, будто ее и не прерывали, — Смерть наложила Печать Тьмы на земной мир, чтобы никто не смог обнаружить девушку среднего брата. Печать была снята только тогда, когда средний брат покончил с собой и ушел вслед за возлюбленной. Батильда предполагает, что в реальном мире это событие связывают с солнечным затмением, произошедшим во втором веке.
— И? — я почти задремал, пока она говорила, и молчание словно столкнуло с обрыва. — В итоге-то что? Как нам избавиться от проклятия, от Печати этой? Нам что, надо будет ждать, пока кто-то покончит с собой или…
Уизли смотрел на Поттера, Поттер — на молчаливого Забини, Забини на меня, я пялился на Грейнджер (и выглядел тупо, я знаю), а она опустила взгляд. Круг замкнулся, я чувствовал, как запястья опутывает тонкая нитка и ползет дальше, к лодыжкам Блейза.
— Но у нас достаточно трупов! Пусть эта ваша Смерть забирает любой из зала!
Что я несу, какая Смерть, ее же не существует, это сказка, Малфой, ты окончательно спятил.
— О чем мы вообще?! Смерть, тела, подлунный мир! Ты нашла что-нибудь материальное, Грейнджер? Что-то, что можно объяснить по-человечески, а не детские сказки? Снимать Печать Тьмы, опираясь только на выдумки, тупо даже для тебя, Грейнджер. Заметь, это почти комплимент.
— Заклятие тоже нематериально, — тихо произнесла она, будто сама себя в угол поставила. — И сказки, как еда, Малфой, не берутся из воздуха, они все — все, слышишь? — основаны на реальности.
— Гермиона, — Поттер снял очки, без них он казался ребенком. — Мы поняли сказку о братьях. Что нам нужно сделать, чтобы снять проклятие?
— Предлагаю принести жертву, — Забини, до этого молчавший, заговорил быстрее обычного. Видимо сила заклятия иссякла. — Думаю, кто-нибудь из мелкоты подойдет.
— Предлагаю принести в жертву тебя, — осклабился Уизли, мгновенно превратившись в облезлую рыжую псину. Псина скалила зубы, рычала и нюхала сырую землю.
— Я же говорю, давайте отдадим Смерти любой из трупов, что занимают место в Большом зале. Пусть забирает, только что-то я не вижу Смерти, Грейнджер, как она выглядит? Старуха с косой и все дела?
— Трупы, Малфой, не подходят, — она проглотила свои упреки и возражения. — В сказке говорится, что средний брат покончил с собой, когда Печать Тьмы уже была наложена. Значит…
— Нам нужен кто-то, кто отдаст концы уже после битвы, правильно? — Блейз наверняка лихорадочно соображал, кто бы мог стать следующим.
— Есть еще один способ, и в «Происхождении забытых заклятий» о нем сказано. «Источник зла корнем своим из земли выпадет, и зло, иссохнув, канет во тьму».
— А теперь по-английски!..
— Пф-ф, нужно уничтожить тот самый камешек, который Смерть дала среднему брату. Воскрешающий камень, Гарри, — Грейнджер повернулась к Поттеру. Сейчас их не понимал никто. Да что там, они сами друг друга не понимали. — Его нужно уничтожить, — чуть не плача протянула она.
— Так в чем дело? Гарри, ты ведь запомнил место, где обронил его? Гарри, только не говори, что не запомнил, — Уизли подскочил к Поттеру и схватил его за одежду, хорошенько тряхнул.
Однажды мы с отцом ездили в Венгрию, и там я чувствовал себя точно так же: слова смутно знакомые, но чужие, непонятные, не сочетающиеся в предложениях, будто выбранные случайно. Поттер с дружками говорили на языке, незнакомом мне, тревожно переглядываясь, а Забини крутил пальцем у виска и судорожно листал одну книгу за другой.
— Я запомнил, но ведь нам это не поможет. Правда, Гермиона?
— Но почему? — странно, что Уизли попал в Гриффиндор, ему место в Равенкло. Там же одни дураки учатся.
— Потому что все двери заперты, Рон! — Поттер развернулся и в ярости швырнул тяжелым томом в стену. — Потому что камень лежит в Запретном лесу, а мы — гребаная Печать! — заперты в замке. Камень в лесу. Мы здесь. А камень в лесу. Двери заперты. И мы здесь, — он безрадостно захихикал, покашливая в кулак. — Какогохренаяоставилеготам?! — Поттер колошматил по столу, угрожая разнести его в щепки. — Зачем?!
— Ты же не знал! — Грейнджер бросилась к нему, и Уизли нехорошо зыркнул в их сторону, даже не пытаясь помешать Поттеру. — Ты не знал, Гарри, там, в лесу, тебе было не до того!
— Стойте, — Грейнджер задыхалась, как после быстрого бега. — Нам всем нужно успокоиться. Я перерыла все уцелевшие книги, в которых написано хоть слово о Печати Тьмы. Больше мы ничего не найдем, во всяком случае, в школьной библиотеке. И у нас есть всего два выхода: либо уничтожить воскрешающий камень, либо ждать, пока…
— Пока кто-то не отдаст концы, ага. Потому что воскрешающий камень остался в лесу, — мрачно пробурчал Уизли, изучая ногти на руках.
Поттер дернулся, но ничего не сказал.
— Значит, нам нужно найти способ выбраться из замка.
— Невозможно, — отрубила Грейнджер. — Печать не оставляет лазеек, она блокирует даже магию эльфов, не говоря уже о колдовстве человека. Нам нужно искать дальше, где угодно, как угодно. Искать, пока есть время, ведь скоро наступит непрерывная ночь. Малфой, сколько еще осталось?
Сутки? Двое? Не знаю, Грейнджер.
— Ма… мать сказала, что с каждым днем солнце будет позже вставать и раньше садиться. Вернее, нам будет так казаться. Не больше недели, я думаю. А то и пару дней.
Неизвестность порой намного хуже определенности. Хорошо, что та самая Смерть не рассылает писем с датой своего прибытия.
— Нужно предупредить Макгонагалл.
А как насчет спасти мир в очередной раз, Поттер?
— Она будет рада, — и Забини пинком распахнул дверь.
