Примечание: Написано по заявке тура диких пейрингов на SG One String Fest: “25 SGA. МакКей/Ронон. Спать в одной комнате (период, когда Тейла у Майкла, а Шеппард пропал на 12 суток), А-”. Пейринга не вышло, без ангста не обошлось. Таймлайн: Серия 4*20 The Last Man/Последний человек.
- А, это ты, - бурчит МакКей, не открываясь от клавиатуры. И невольно вздрагивает, когда Ронон невозмутимо ставит перед ним кружку с дымящимся куриным бульоном и тарелку с разогретыми сэндвичами.
- Ужин.
- Я не голоден.
Сатеданец складывает руки на груди, словно говоря «да, я буду стоять у тебя над душой и не двинусь с места, пока ты не съешь всё до последней крошки». Он знает, что упрямством ученый вполне может тягаться с рассерженным пумоволком, но сейчас МакКей явно не в том состоянии, чтобы спорить – сказываются бессонные ночи и не приносящие радостных вестей дни.
С того мгновения, когда Шеппард, набрав адрес Атлантиды, не появился в Зале Врат, прошло почти 100 часов, наполненных тревогой и раздражением, потому что за всё это время они ни на миллиметр не приблизились к разгадке исчезновения своего друга и командира.
Сегодня утром Саманта Картер объявила о прекращении поисков, МакКей предсказуемо вылетел в коридор (хлопнуть раздвижными дверями он не сумел бы при всём желании) и заперся у себя в лаборатории. В коридорах поселилась гнетущая, почти осязаемая тишина.
Ронон и до войны с рейфами отличался немногословностью, а семь лет в бегах укрепили его во мнении, что отказ от речи – одно из лучших качеств воина, желающего остаться в живых. Он до сих пор ловил на себе удивленные взгляды «надо же, оно умеет разговаривать», но лишь усмехался в усы и на тренировках гонял таких глядельщиков с удвоенной силой.
Для МакКея молчание было чем-то неестественным, но лишь теперь в полной мере они – и учёные, и военные, начинали осознавать, сколько эмоций, оттенков настроения и смысла учёный выражал своим голосом, дополняя едкие или ехидные интонации приподнятой бровью.
В их команде у каждого находилось что-то, в чём нуждался другой, и, смешиваясь, оно уравновешивало, сглаживало острые моменты, способные сделать тех, кто делил кров и пищу, непримиримыми врагами. Спокойствие Тейлы – ей достаточно было легко дотронуться до руки МакКея, чтобы он перестал паниковать, и до плеча Шеппарда, чтобы погасить разгорающийся конфликт. Скороговорка МакКея – голос разума и изобретательности, расправляющийся с паузами со снайперской точностью. Бесшабашность Шеппарда и его удача. Ронон скромно обеспечивал тыл, но тот, кто осмеливался хотя бы не так на них посмотреть, оказал бы себе огромную услугу, заранее завернувшись в саван и взяв курс на ближайшее кладбище.
МакКей мог в шутку называть Ронона неандертальцем, Шеппард – Чубаккой. Он не обижался, и не рвался доказывать, что военное образование на его родной планете включало не только курс «как оставить от врага одни воспоминания, а лучше и их не оставлять». Со стороны их команда, их семья (как бы они сами не избегали этого слова) производила впечатление разлаженного, скрипучего и технически несовершенного механизма.
Элизабет и Кейт Хайтмайер пытались «наладить» этот механизм, «изменить командную динамику» - настоящие друзья должны разговаривать друг с другом, верно? Ронон мог бы объяснить, что существуют иные – невербальные, есть ведь такое слово, доктор Хайтмайер? – способы общения. Но зачем тратить дыхание, если тебя не поймут? Саманта Картер понимала. Возможно потому, что сама когда-то находилась внутри этой замкнутой ячейки. Симбиоз. Практически полное слияние. Их всегда было четверо. Даже сейчас, когда от них отрезали половину - по живому, без анестезии – их всё равно четверо. И будет четверо: когда вернется Шеппард, когда они найдут Тейлу, прежде чем случится что-то непоправимое. Иначе нельзя.
У МакКея измученный вид и глаза в красных прожилках, и он, похоже, действительно на пределе и не замечает, что Ронон привёл его в свою комнату: покорно забирается в широкую кровать, лицом к стене, сворачиваясь в тугой клубок, не снимая ботинок. Впервые ученый кажется сатеданцу хрупким, занимающим непривычно мало места. Ронон стаскивает с МакКея обувь, ложится рядом, прижимает его к себе, распрямляя застывшую скрюченную фигуру. Неплохо бы укрыться, но он не решается отпустить учёного – ощущение неправильности, нереальности происходящего нарастает, мешает дышать. Они дрожат от вечернего ветра, шевелящего старинную занавесь на панорамном окне, но продолжают лежать неподвижно. Волосы Маккея, растрепанные и странно мягкие, щекочут Ронону нос, а неровное биение сердца учёного через кончики пальцев отдается во всём его теле. Пугающее ощущение – как будто в ладони трепещет умирающая птица.
- Если бы он попал в прошлое, мне было легче, - хрипло шепчет МакКей. – Древние…. Они знакомы с путешествиями во времени. Но я чувствую, он отправился в будущее, на чёрт знает сколько лет вперёд. Мне назло. И там некому ему помочь….
На это нечего ответить. В предрассветном сумраке тишина особенно слышна, и они не спят до самого полудня.
Позже, в столовой МакКей, поморщившись, наливает чаю им обоим, не комментируя тот факт, что Ронон взял на себя обязанности его тени.
До возвращения Шеппарда ещё шесть дней, тянущихся, как потерявшая вкус жевательная резинка, а пока у них есть эта непроизнесённая вслух договорённость и одно одеяло на двоих.
