Казалось, всего одно расколотое мгновение назад кричащий от ужаса ворон влетел а разум Чарльза с громким хлюпаньем. Успокойся, подумал Чарльз и сдавленно прошептал:
– Успокойся. Глубокий вдох, сделай глубокий вдох –
Вот только у него ничего не получалось. У него не получалось сделать глубокий вдох. Он пытался, но грудь сдавило слишком туго. Чарльз теперь дышал еле-еле и как будто с присвистом, и каждый глоток воздуха ледяным лезвием взрезал его легкие. Рваные клочки пара один за другим таяли в холодном воздухе комнаты – и этого было мало... слишком мало –
– Я не могу... я не могу... Не могу сбежать, холодно закончил за него разум. Слишком поздно. И даже, не будь этих оков на лодыжке, – он не был уверен, что сможет встать – не говоря уже о беге.
– Почему ты не убежал, пока у тебя была возможность? – голос сорвался. – Ты... ты ебанутый, ты в курсе? Пока еще нет, заметил его разум, и Чарльз услышал свой истерический смех. Он обнял себя руками, подтянул колени к подбородку. Вы просто кожа да кости, сказала Ангел – и сейчас он понял, до какой степени это было правдой.
– Не так уж много в тебе и осталось, чего трахать, а? Не можешь двигаться, – он глотнул воздух, – не можешь, блядь, даже нормально дышать, и – к тому же – ты просто ходячий скелет. Этот идиот может с тем же успехом запихнуть свой член в груду... вешалок для одежды.
Он стиснул пальцами свои острые локти.
– Проволочных вешалок для одежды.
Чарльз даже подумал, что ему следует быть благодарным своему телу за нехватку кислорода: по крайней мере его мыслям не доставало концентрации, чтобы представить ему внятный образ человека, делающего... делающего что-то вроде... но тут разум все-таки справился, ох дерьмо, и Чарльзу пришлось с силой вцепиться зубами в нижнюю губу и переждать очередную волну паники.
Его зубы дробно стучали. Чего, подумал он, здесь бояться? Смерти? Смерти посредством секса? Бессмыслица. После последней встречи в библиотеке было совершенно ясно: человек осознал, что в его интересах сохранять Чарльзу жизнь. Значит нечего здесь бояться... вот только.
– Вот только... – пробормотал он. – Тебе могут причинить – боль.
Слово упало в холодную пустоту комнаты – совсем короткое слово. Но... даже самый ласковый партнер, который бы не знал, что делать в постели... или не знала, потому что он встречал женщин, умеющих отлично причинять боль...
Даже кто-то очень ласковый мог – мог нанести травму. Серьезную травму. И Чарльз почему-то не думал, что “ласковый” окажется уместным термином в этой... ситуации. Стоило лишь вспомнить это безумное желание, сочившееся из разума человека в библиотеке и в коридоре... и в этой комнате... этот темный водоворот похоти, окаймленный яростью и мое-мое-добыча...
– Я... – он попытался сглотнуть через тугой комок в горле. – Я не... я не хочу...
А потом он понял, что плачет. Это нормально, сказал себе Чарльз. Нет ничего страшного в том, что он плачет. Ему нечего стыдиться. Разве что – это напрасная трата воды. Слезы казались очень горячими, и они стекали по его щекам, и одна за одной впитывались в ткань его капюшона.
– Ох, – он спрятал лицо в ладонях, шерстяные перчатки оцарапали кожу. – О, господи.
Он не хотел боли. Он не хотел еще больше боли. Последнюю – тоненькую – плотину разума все-таки прорвало, и на него каскадом обрушились воспоминания: сокрушительный удар в лицо; металл, пронзающий его челюсть и ноготь большого пальца; сотрясение и сломанные кости, и цепочка часов его отца, обернувшаяся вокруг его горла...
Чарльз зажмурился и для верности придавил веки подушечками пальцев. Ему нужно было сосредоточиться. Подумать о стратегии, о том как ему подступиться к человеку. Тот причинял ему боль, когда был разозлен или напуган. Значит хитрость в том, чтобы не провоцировать его – ни на страх, ни на ярость. Вот только как бы ему лучше это сделать? Как лучше –
Чарльз отнял руки от лица и даже выдохнул горьковатый смешок – но тот тут же перешел в кашель.
– Подумай об этом, – он попытался сделать глубокий вдох и снова закашлялся. – Думай об этом в таких выражениях. Что я могу изменить в своем поведении, чтобы удержать его от насилия? Как мне умилостивить чудовище? Ради спокойного траха?
Он фыркнул.
– Это что-то нездоровое. Это неправильно. Ей-богу, это ему надо измениться, а не то он не получит от меня никакой радости.
И ему пришлось вновь зажмуриться и еще съежиться – и некоторое время посидеть так, не шевелясь. Только не радость. Не радость, не радость – уже почти Рождество, он помнил это. Для радости будет другой год – семья, друзья. Едва ли он когда-нибудь был религиозен, это было скорее культурным... Но радость так давно перестала быть частью его жизни, что даже слово казалось нелепым и скользким на его губах. Радость радость радость –
– Ты смешон, – просипел он. – Ты вот-вот ударишься в истерику. Блядь, успокойся же.
Следы слез высыхали на его щеках – холодные, липкие. Неприятные до отвращения. Он сморгнул последнюю слезинку, уже собравшуюся было упасть, и продрался через воспоминания о боли... обратно в свою комнату. В ночь перед началом Далласской битвы.
Чарльз шмыгнул носом и туже завернулся в одеяла. Человек опустился на колени прямо на пол, когда Чарльз приказал ему убраться с кровати. И продолжал стоять так, просто глядя на Чарльза, даже когда тот отказался от кольца и ударил его. Он дал Чарльзу слово, что защитит детей. Он – он ждал, пока Чарльз сам не инициировал тот поцелуй, не углубил его... но потом ответил так жадно, так отчаянно –
– И здесь отчаяние, – сказал Чарльз темноте своей комнаты. – Несчастная обездоленная душа.
Если у человека вообще была душа. Лично Чарльз так не считал.
И хотя это воспоминание чуть сгладило его страх и боль и подарило неожиданное ощущение... власти... все же Чарльз чувствовал себя больным. Очевидно, дело было в состоянии его разума.
Разума, который сейчас метался, как пойманный в ловушку кролик. Чарльз тряско вдохнул. Выдохнул. Накрыл лицо краем капюшона, пытаясь хоть немного согреть ткань своим дыханием. Лучше. Он вновь представил себе оксфордский хор. Ночную рождественскую службу, от которой у него никогда не получалось отвертеться, и мгновение, когда он первым нацеплял на нос и рот стихарь, пытаясь спрятаться от запаха ладана. А потом его примеру следовали остальные, подленько похихикивая...
Чарльз попытался дышать медленнее. Успокойся. Успокойся. Осторожно погрузился в свой разум, расправил вуали, спутавшиеся и завязавшиеся было в тугие узлы страх-паника-не могу дышать –
– Тсс, – сказал он себе. – Тссс...
Он моргнул, раздвигая окружавшие его вуали. Теперь он сидел в золотом кресле у огромного окна. Сочившийся через стекла свет был немного тусклее обычного и еще, кажется, слабо подрагивал – хоть в комнате и не осталось никаких следов льда или инея. Чарльз посмотрел вперед – через всю длинную комнату: белый свет, лившийся из круглого окошка в потолке, как будто очерчивал в середине пола контуры маленького солнышка. Галереи и арки, длинные столы и ковровые дорожки... спрятанный колодец его силы...
Но где же все птицы? Чарльз прикусил губу и поднялся со стула. Дрожащий свет веселыми искрами отразился от его доспехов, послал во все стороны солнечных зайчиков – книжные полки и столы как будто замерцали, и сейчас они как никогда казались странно иллюзорными... хрупкими. Что...
– Ладно, если бы я, например, был моей совой... куда бы я отправился?
Короткий образ: его сова, из последних сил взмахивающая крыльями под светом полуденного солнца, и раскаленный белый жар стекает на ее хрупкие перья. Жалобное и бессильное уханье – и черные тени запустили свои когти в разрывы на голубой ткани неба и набросились на птицу, вцепились острыми зубами –
– Ох, – он задохнулся. – Ох, иди сюда – возвращайся ко мне. Где бы ты ни была –
Чарльз окинул комнату быстрым и свирепым взглядом.
– Не знаю, что тут за штуки выделывает мое подсознание...
Колодец и все бесконечное море под ним – вот его секретное место. Чарльз вдруг вспомнил, что у человека было глубокое подземелье – в глубинах замка. Но в его собственном разуме... Уже не важно. Его сова ворвалась в комнату и, судорожно забив крыльями, прижалась к нагруднику доспеха.
– Все в порядке, – попытался утешить ее Чарльз. Он притянул птицу ближе: та дрожала, и он чувствовал эту дрожь даже через металл своих доспехов. Он аккуратно провел своей железной рукой по перьям на совиной макушке – и в следующем уханье было уже меньше страха.
– Я знаю, я знаю, что ты испугалась, но тебе нечего бояться. Тсс...
Он вдруг понял, что и сам почувствовал себя лучше – там, далеко, в своей холодной кровати. Утешив того, кто утешал его, кто помогал ему...
– Ворон?.. – позвал он. И черная птица со знакомой грацией и знакомым бесстрашием влетела в окно и в несколько взмахов крыльев пересекла залитую солнечным светом комнату.
Ворон опустился на его плечо, несильно сжал когти.
– Ладно, – сказал ему Чарльз. – Рад видеть, что хоть кто-то из нас спокоен... в таких обстоятельствах.
Вот только... он вновь прикусил губу. Глаза ворона странно блестели. Похоже, птица не была столь спокойной, как хотела казаться.
– Отлично притворяешься, – прошептал он, прикоснувшись пальцем к черному хохолку перьев. Ворон возмущенно щелкнул клювом.
– А где остальные? – Чарльз погладил птичьи перья, огляделся – кажется, ему нужно идти, искать, возможно, даже лететь... Он не знал наверняка, в каких местах его разума могут сейчас быть его птицы –
Ворон каркнул на него, и Чарльз поймал новый образ: его низенький и толстенький пингвин, застывший в центре отколовшегося от айсберга ледяного куска – посреди холодной воды. И там... Чарльз увидел темную тень акулы, которая нарезала круги вокруг его друга...
Глаза пингвина были круглыми от ужаса.
– Ох, и ты иди сюда, – выдохнул Чарльз. – Возвращайся домой. Вы все, где бы вы ни были...
Он сделал несколько неуверенных шагов и опустился в свое золотое кресло. Ворон только сильнее сжал когти на его плече, и сова прижалась ближе.
– Вы все – летите ко мне. Или, – он вспомнил о своего пингвина, – ковыляйте ко мне.
Пингвин появился уже через несколько секунд, тяжело и целеустремленно протопал к Чарльзу по залитому солнечным светом ковру и, наконец, больно клюнул в голень.
– Вот и ты, замечательно...
Он дал пингвину прижаться к своим ногам. Голубка опустилась на его левое плечо, воробей и колибри перепорхнули на правый локоть. И непривычно тихий соловей занял свое место на золотом подлокотнике.
Чарльз вспомнил свою алмазную птицу, теперь покинувшую его... но затем усилием воли приглушил боль и послал спокойствие и любовь всему своему птичнику разом.
Несколько минут он просто сидел в тишине, размышляя. Дрожь солнечного света за окном почти прекратилась – казалось, все в его комнате понемногу приходит в норму.
– Ну, – начал Чарльз. – Такое ощущение, что только вчера мы сидели здесь и разрабатывали наш план.
Все птицы молчали. Но, подумал он, по крайней мере в этой тишине больше не было страха. И она странно... успокаивала.
– Мы дали слово – наше слово – и никто не посмеет сказать, что Чарльз Ксавье не держит слова, – он натянуто улыбнулся. – И даже если гипотетическая выгода существенно превышает неминуемое бесчестье – ой.
Ворон клюнул его в ухо. Чарльз вздохнул.
– Ладно. Значит, будем придерживаться условий сделки. Но... можно мне попросить вас кое о чем?
Все птицы выжидательно смотрели на него.
– Если все – если все пойдет слишком... Ладно. Я могу вернуться сюда, – он обвел взглядом комнату. – Просто буду здесь, с вами, понимаете? Только так я смогу не видеть, не слышать и не чувствовать того, что я не... хочу. Так значит: вы останетесь здесь, со мной?
Ответом ему был шорох множества перьев. Еще Чарльз услышал крошечные писки – и даже негромкие хлопки ласт пингвина.
– Спасибо, – тихо сказал он.
В его читальном зале было так тепло, так спокойно... он не хотел уходить. Но – но реальность, и эта сделка – он не мог избегать этого вечно. И он не был уверен, как давно он уже здесь, в своем разуме, но...
Чарльз нахмурился.
– И, все-таки, сколько времени потребуется этому мудаку на обратную дорогу?
Он попытался подсчитать – и изумленно моргнул и поднял глаза, потому что несколько ближайших к нему деревянных шкафов вздохнули. По полке покатились мраморные шарики – или, возможно, бусинки – нет, понял Чарльз: костяшки абака. Одна за одной они падали вниз, и даже звук, с которым они ударялись о пол, казалось, таил раздражение.
– Ладно, – он хмуро посмотрел на своих птиц. – У нас найдется доброволец?
Казалось, ворон сорвался с плеча Чарльза еще до того, как он закончил фразу. Короткий возмущенный крик – и черная тень исчезла за окном.
– Вот это характер, – прошептал Чарльз. Затем он поднялся и осторожно пересадил сову, воробья и колибри на золотое кресло.
– Оставайтесь здесь, в тепле.
Он смотрел, как птицы обустраивают свое гнездо. Если, конечно, парчовые подушки можно назвать гнездом. Ему пришлось поднять пингвина наверх, чтобы тот мог присоединиться к остальным.
– Может быть, мы скоро увидимся. Я не хочу уходить... подумал он, но прежде чем эта мысль успела погаснуть в его сознании, он уже вновь лежал в своей холодной постели.
Тяжело вздохнув, Чарльз туже затянул одеяла вокруг себя. Казалось, в комнате стало еще холоднее. Он посмотрел на рваные белые клочья своего дыхания, медленно растворяющиеся в темноте.
– А может это и к лучшему. Собьет настроение, – пробормотал он. – Ну, так что?..
Он потянулся к своему ворону. Нашел его – на это не потребовалось много времени – и посмотрел глазами птицы. Та сидела на ветке, изо всех сил вцепившись когтями в смерзшийся снег – и лишь негромко и хрипло каркнула, когда Чарльз перевел взгляд на – Ох. Там был человек. В слабом свете звезд он казался лишь долговязой тенью, зачем-то усевшейся на поваленное дерево. Тень отдыхала, вытянув перед собой правую ногу и задрав голову, словно вглядывалась в небо.
– Хм. Ну и что там такого интересного?
Повинуясь его просьбе, ворон тоже посмотрел на звезды.
Чарльз мысленно пожал плечами. Ничего особенного. Воздух был очень чистым – здесь, в дебрях Нью-Йорка До. Самый разгар зимы, так что Орион очень ярок. Он увидел алое мерцание Бетельгейзе, изысканно-голубой Ригель, холодный алмазный блеск звезд на поясе и меча Стрельца.
Инстинкт заставил его бросить взгляд на луну. Ворон распушил перья, и Чарльз скривился, вспомнив свой первый поход в Западное Крыло, в библиотеку, – тогда он всего лишь хотел посмотреть на луну. Определить свое месторасположение, придумать план побега... Так все это и началось.
– Если бы ты только был хорошим мальчиком, – прошептал себе Чарльз, – и делал, что тебе говорят. Тогда бы ты не попал в эту – ситуацию. Верно?
Ворон каркнул на него.
И Чарльз замер в своей кровати, потому что сидящий человек повернулся. Повернулся и – он и правда теперь смотрел на него? Туда, где сидел ворон? Сидел бы, будь он видим, подумал Чарльз.
– Ты невидим, – сказал он птице. – Все в порядке. Он не может тебя увидеть.
Как бы то ни было, человек оттолкнулся левой ногой и встал. Чарльз увидел белое облачко чужого дыхания – как будто дым, вырвавшийся из пасти дракона... Человек что-то сказал? Чарльз не был в этом уверен, его ворон был слишком далеко. Но человек шагнул вперед – один-единственный неловкий шаг к птице – и Чарльз взмыл вверх.
– Быстрее, – прошептал он. – Лети как можно выше, чтобы он не мог тебя увидеть, но так, что бы ты мог видеть его. Нет, поправил себя Чарльз. Чтобы видеть Джин. Кокон белого меха, который человек по-прежнему прижимал к груди – с этого ублюдка станется оставить ребенка замерзать в сугробе.
Так что Чарльз просто напряженно ждал, пока человек, по-прежнему хромая, не вышел на дорогу. Нет – на тропинку. Он шел очень медленно – неудивительно, ему ведь приходилось нести Джин и... Чарльз присмтрелся. В другой руке человек тащил узел – и Чарльз никак не мог понять, что это. Ворон теперь был слишком высоко, так что Чарльз вызвал образ карты Ороро. Человек шел на запад, по тропинке через лес – и в это мгновение он осторожно перебирался через ручей.
– Может, ты хоть под лед провалишься, – пробормотал Чарльз, затем поморщился – Джин. Он не мог быть таким жестоким – не тогда, когда дело касалось ребенка. Но все это – это напряжение, это ожидание – это изматывало...
Человек поднялся на вершину холма, и ворон увидел Поместье.
Чарльз молча смотрел, как человек на мгновение прислонился к дереву и выдохнул белое облачко дыма... затем поправил край меховой накидки Джин и начал медленно спускаться вниз.
Чарльз зачем-то подумал, что бесконечное пространство неба над поместьем выглядит как перевернутая чаша – синий фарфор, инкрустированный жемчугом и опалами, оправленными в серебро... Впрочем – о чем еще он мог думать? Потому что все маячки его силы перед главным входом Поместья только что рассыпались тысячей искр.
И человек открыл дверь.
Чарльз смотрел в темноту. Одно дело было – следить за кем-то с высоты, и совсем другое – слушать, как тот поднимается вверх по ступеням. Очень медленно, словно с трудом волоча ноги... Огоньки силы затухали и разгорались довольно беспорядочно. Ха, подумал Чарльз. Выходит, человек теперь хромал еще сильнее. Хорошо, что ты это узнал, ободрил он себя. Должно быть, у них истощились запасы крови Архангела – или человеку просто ее не дали – бог знает, почему. Так что можно будет попробовать вывести его из строя хорошим пинком по коленной чашечке – если, конечно, основное повреждение именно там. Пинок, или пара ударов кулаком по широкой мышце бедра, или уж классическое – коленом в пах... По крайней мере, у Чарльза был выбор. Выбор, повторил он себе. И план. Стратегия. Возможно –
– и он сжал зубы, которые вот-вот должны были начать стучать от ощущения знакомого присутствия, и человек вошел в коридор общежития и направился к комнате Джин. Чарльз услышал щелчок замка и протяжный скрип двери. Ворон вернулся в его разум –
– Хорошая работа, – прошептал ему Чарльз, и: – Хватит с тебя на сегодня –
– и протянул усики своей силы... совсем тонкие, ты не сможешь меня увидеть... к ощущению металлического облака, по краям которого струился знакомый серебристый узор... И человек...
Чарльз вздрогнул.
– Что он делает?
Тень стояла, склонившись над камином –
– и Чарльз ощутил слабый запах дыма.
– Не завидуй, – сказал он себе. – Она ребенок. И она должна оставаться в тепле – особенно она –
– и правда, у него даже зубы уже болели от этого холода.
– ...Особенно в такую ночь.
Нет, конечно же, он не завидовал. Совсем нет. Ему было не до этого – сейчас он вновь мучительно пытался поймать хоть немного воздуха, но он не мог дышать – о господи о господи – потому что он чувствовал, как другой поднялся на ноги и медленно вышел из комнаты Джин...
Чарльз услышал, как закрылась дверь. Затем – он с силой прикусил язык – скрип ботинок – и тень остановилась у его двери, прямо за дверью –
– О господи, я не могу это вынести, – пробормотал он и нырнул в глубину своего разума. Там, в его наполненном золотистым светом читальном зале, было тепло, по-прежнему тепло, и все его птицы уютно расположились в золотом кресле. Вот только... они не спали. И все они смотрели на него.
– Что... – Чарльз задохнулся. – Что мне делать?
Тишина.
Затем сова осторожно наклонила голову на бок. Моргнула круглыми темными глазами и спрятала голову под мягкое серое крыло.
Остальные птицы последовали ее примеру.
– Что, черт побери, просто заснуть? – взвизгнул он. – Ох, да. Притвориться, что я сплю? Ладно. Я могу это сделать. Я могу – я могу –
И он вернулся в свою промерзшую комнату. Но теперь в этой бесконечной мерзлоте появилось что-то теплое – и ощущение этого тепла било в его лицо – от человека, стоявшего рядом с его кроватью – Чарльз, бросив короткий взгляд из-под опущенных ресниц, увидел лишь его колени – ...Ух.
Он почувствовал запах дыма, кислого пота и –- это что, кровь? Дым и пот, и бог знает, что еще. Ладно. Даже если это и не кровь, один черт, в сочетании это давало самую настоящую вонь. Чарльз сделал большой глоток воздуха – дыша через рот, словно в глубоком сне, – и услышал, как человек сделал шаг.
Дышать ровно и глубоко оказалось не так-то просто. Не просто, но возможно. Он не открывал глаза. Не шевелиться, не смотреть. Чарльз знал, что его лицо находилось на уровне коленей человека – но почему этот мудак продолжал просто стоять? Он что, думает, что Чарльз должен немедленно сесть в постели – и отсосать у него, даже не поздоровавшись?
Но – Чарльз в последнее мгновение удержался от того, чтобы открыть глаза. Он услышал шорох ткани – человек повернулся – и – затем – тихие шаги. Он уходит, недоверчиво предположил его разум. Уходит – Чарльз метнул быстрый взгляд: человек остановился у камина. Наклонился. Чарльз услышал шипение – и успел увидеть белое облачко чужого дыхания. Затем чуть слышный шелест ткани – человек стянул перчатку и прикоснулся к каминной решетке.
И Чарльз едва не подскочил в своей кровати, потому что – без всяких сомнений – это уже было рычание.
А потом его разум задохнулся от изумления – потому что человек поднялся, в несколько быстрых шагов пересек комнату и вышел.
Что...
Крошечные сторожевые огоньки его силы вспыхнули – и потухли, когда человек, хромая, миновал коридор и начал спускаться по лестнице. Чарльз теперь дышал быстро и неглубоко – и другой вышел из главных дверей Поместья и, не оглядываясь, направился в лес...
Чарльз сел в своей кровати.
– Что за черт?
Он ожидал чего угодно, но только не этого. Что человек набросится на него, сорвет одежду и одеяла – пригвоздит его к кровати. выдавливая из него жизнь капля за каплей... Но это... Чарльз посмотрел на холодный камин, затем перевел взгляд на дверь –
И замер. ...открытую дверь.
Пульс барабанной дробью застучал в ушах.
Чарльз осторожно спустил одну ногу на пол. Что-то зазвенело, далеко-далеко, словно отломившаяся сосулька... Но дверь была открыта. Эту дверь не оставляли открытой уже недели. Месяцы. И вот, здесь, сейчас – и он даже видел отрезок темного коридора – там, снаружи...
И только уже отшвырнув одеяла и бросившись к двери, Чарльз вспомнил про цепь.
Ладно. Только бросившись к двери и растянувшись на полу.
– Ой – ой, дерьмо, вот блядь –
Он успел выставить руки и смягчить падение – хотя явно мог сломать себе нос, лихорадочно подумал он, глядя в пол – всего в нескольких дюймах от своего лица. Или выбить себе зубы.
– Хотя, – дрожащим голосом сказал он, – что значит еще один выбитый зуб между друзьями?
Он сглотнул.
– Верно? Мы не друзья, Ксавье, любезно сказал человек. И он заставил Чарльз слизывать алкоголь с пола... Чарльз едва ли не рыдал, потому что там была открытая дверь, прямо перед ним – и он ничего не мог сделать: он оттолкнулся от пола, встал на корточки и дернул цепь, стискивая зубы, потому что это было больно – все сильнее и сильнее –
Он только поморщился, ощутив, как горячие капли катятся по его лицу. Что он вообще пытался сделать? Выдрать это кольцо из стены? Проделать дыру в штукатурке? Так он думал освободиться? Он потянул снова – металл впился в плоть ноги, и еще что-то теплое потекло вниз по щиколотке...
Чарльз посмотрел, как тают в воздухе клубы его дыхания. На лбу выступил пот. Даже если он вытащит это кольцо – что тогда? Убежать в холодный лес – когда его шатает от голода? Убежать и спрятаться в другой части Поместья?
Как он собирается спрятаться от этого чудовища с железными оковами на лодыжке? Чарльз прикоснулся лбом к холодному полу.
– Нет, – тускло сказал он. Он с самого начала знал, что это невозможно. Невозможно, только не сейчас. Из глаз вновь хлынули слезы – проклятье. Он дрожал всем телом, и пальто, неловко обернувшееся вокруг груди, душило его – и он осознал, что стоит на четвереньках.
Разум Чарльза на мгновение остановился. На четвереньках – и это вдруг немного успокоило его. Он не позволит этому ублюдку увидеть его на корточках. Как будто он сам напрашивается, чтобы его трахнули –
– Нет, – выдохнул он и неловко поднялся на ноги. Сделал два шага – обратно к кровати – и повалился на нее.
Чарльз вновь завернулся в свои одеяла и подтянул колени к груди. Стало чуть теплее – если бы еще не ледяные капельки пота, что высыхали сейчас на его лбу. Он почувствовал, как кровь струится по его лодыжке. Скорее всего, он просто содрал кожу, но человек может заметить это и посмеяться над ним...
Хотя возможно тот просто сделает то, что ему нужно, в темноте – и уйдет, так что Чарльзу не придется видеть его при свете дня.
Но зачем ему было уходить сейчас?
– Что за хрень он творит? – прохрипел Чарльз. Несколько мгновений он раздумывал над тем, чтобы послать птицу. Может быть, ворона. Или сову... Или просто протянуть свои мысли...
Но он так устал. Он устал, он был болен, так что хватит с него на сегодня этих безумных полетов. И не только на сегодня – на всю жизнь.
– Не то, чтобы я не ценил это, – хрипло прошептал он. Ворон, Ворон... Я ценю, очень ценю. Но сейчас – давай сейчас просто... спать. Ладно?
Он натянул одеяла выше, укрыл голову.
– Спать.
И – как ни удивительно, но несмотря на весь свой страх и на адреналин, бушевавший в его крови, и несмотря на то, что человек вот-вот должен был вернуться... Чарльз заснул.
Он не знал, сколько времени он спал. Достаточно долго, чтобы увидеть сон? Чарльз не был в этом уверен. Но – но на мгновение... даже хотя он и знал, что уже проснулся... его накрыло странным ощущением. Как будто он по-прежнему спал и видел сон. Сон, в котором он вернулся в Оксфорд... Шаблонно мыслишь, холодно сказал его разум. Но, возможно дело было в том, что воздух стал...теплее. Он слышал радостные щелчки и треск огня. И он видел свет через зажмуренные веки...
Чарльз с опаской приоткрыл один глаз. Затем другой. Так. Значит это не сон. В камине на самом деле плясал огонь. Чарльз моргнул.
Моргнул – и задрожал, потому что он был там. Скорее темная тень, чем человек... но тень прислонилась к теплой стенке камина головой и плечом – совсем по-человечески. Тень сидела, поджав левую ногу и вытянув правую. И ее лицо было отвернуто от Чарльза.
Чарльз смотрел, как человек с силой стиснул пальцами правое колено, немного помассировал, разминая. Затем взял очередное полено и положил в огонь. Не слишком осторожно – и Чарльз прикусил губу, ожидая фонтана искр.
Но ничего не случилось. Вероятно благодаря удаче.
Или благодаря тому, что несколько раскаленных металлических прутиков отделились от каминной решетки и аккуратно переложили дрова, подождали мгновение – не загорится ли еще что-нибудь...
Чарльз ничего не мог поделать. Он снова задрожал.
И, наверное, на этот раз он выдохнул слишком громко – потому что человек оглянулся на него через правое плечо. Это был не сон, нет – но и не кошмар. Пока что. Жаль, подумал Чарльз... Будь это кошмаром, он бы уже заставил себя проснуться.
– Ты проснулся?
Голос был тихим и, как будто, шелестящим.
Чарльз прикусил губу. Что сказать? Что сделать? Он не знал ответов на эти вопросы.
И он просто кивнул.
Улыбка – короткая вспышка белых зубов.
– Хорошо.
И другой отвернулся.
Хорошо? Хорошо? невнятным эхом отразилось в разуме Чарльза. Почему? Для чего хорошо? Наверное, он мог просто сесть и пожать плечами – и я рад тебя видеть – может, приступим? – и снять пальто – вдруг у другого все-таки случится амнезия от шока?
Пальто... Чарльз осторожно пошевелился, глядя в спину человека. Теперь ему было жарко под всеми слоями одежды, он чувствовал как пот ползет по его вискам и затылку – под стеганным капюшоном. Он изо всех сил сжал пальцы, натянув ткань перчаток. Коротко вдохнул –
И едва не блеванул. Чарльз инстинктивно скользнул взглядом в угол комнаты – прямо к двери, вновь закрытой, проклятье, – и заметил аккуратно сложенную кожаную куртку - поверх еще одной вязанки дров. Ну что же, это объясняло вонь. Когда человек вообще в последний раз принимал ванну?
– Еще одна причина не ждать от этого ничего хорошего, – пробормотал он.
– Хм? – голос был по-прежнему тихим – и, черт побери, теперь он звучал почти... сонно.
Чарльз туже завернулся в свое пальто. Кажется, у него появилась дурацкая привычка размышлять вслух – но сейчас-то у него был собеседник. Он с усилием сглотнул. И довольно едко пахнущий собеседник, черт, он что, действительно собирается –
– Снимай одежду.
Чарльз задохнулся.
– Прошу прощения?
– Ты меня слышал.
– Ох, я слышал... я просто – просто не мог поверить. Ты что, шутишь? В конце концов, это просто невежливо: вот так прийти в мою комнату и приказать раздеться – даже не поздоровавшись.
Человек повернулся к Чарльзу.
– Привет.
Чарльз молчал.
Тот поднял бровь. – Guten Abend?
– Мудак, – пробормотал Чарльз, но громко ответил:
– И тебе доброго вечера.
Нужно вырабатывать рефлексы и с помощью позитивной стимуляции – это вполне может оказаться чем-то вроде дрессировки собаки. Чарльз предположил, что теперь лучшей позитивной стимуляцией будет что-нибудь снять.
От этой мысли его желудок едва не вывернуло наизнанку. Человек улыбнулся. Чарльз что, действительно собирается это сделать? Обратимся к гребанному Павлову, траха ради?
Но, похоже, старинная методика работала на ура – потому что глаза человека остановились на его лице – ох, он совсем забыл, насколько они зеленые. Или, возможно, это из-за огня, который сейчас высвечивал кожу человека золотым – так что цвет просто казался более ярким из-за контраста... Золотой и зеленый – и человек смотрел на него. Предвкушающе. Жадно –
Чарльз сделал последний глубокий вдох и сел в кровати. Буднично, без рисовки, стянул перчатки, швырнул их на пол. Откинул капюшон. Он уже расстегнул две пуговицы, когда разум послал ему сигнал:
Человек перестал дышать.
Чарльз с опаской поднял на него взгляд. Эти глаза были по-прежнему прикованы к его лицу – но лицо самого человека теперь казалось застывшей маской. Или маской, которая умела моргать – раз, другой – и ее губы сжались в тонкую белую линию.
Но Чарльз рассудил, что это уж точно не была его проблема – что бы там не происходило в голове у этого идиота. Он высвободил еще одну пуговицу – не разрывая зрительный контакт. И – что странно, взгляд человека не последовал за движениями его рук. Он просто – продолжал – пялиться –
Да, именно пялиться, и его пальцы стискивали кольцо на большом пальце левой руки.
– Что? – не выдержал Чарльз.
– Ты... – человек запнулся, затем добавил, еще тише: – Ты... похудел.
Чарльз пожал плечами.
– Как и ты.
И это было правдой. Золотистая кожа туго натянулась на заострившихся скулах, и глаза глубоко запали. Худые пальцы неловко скользнули – и это было странно: вновь видеть его неловким, и Чарльз вспомнил, что прошло уже шесть недель –
Но человек дотянулся до своей куртки и достал оттуда круглый предмет, замотанный в ткань. Начал развязывать скреплявший ткань шпагат – Чарльз следил за движением чужих пальцев. Ему было даже интересно.
Человек убрал ткань – и там был круглый каравай хлеба. Чарльз быстро сглотнул слюну. Не смотри туда – не смотри так страстно и так жалко, потому что с человека станется бросить хлеб в огонь, как только он увидит, как сильно Чарльз его хочет...
Другой поднялся – все так же плотно сжимая губы – и сделал несколько шагов к кровати. Чарльз скрипнул зубами и приложил все силы, чтобы не отдернуться. Так близко – и вонь стала даже сильнее, но человек протягивал ему хлеб.
– Держи.
– Что? – он сумел убрать из голоса все эмоции.
– Вот, – человек поднял хлеб к его лицу. – Я взял это для тебя. Не смотри туда.
– Я не хочу.
– Ксавье, – теперь голос человека перешел в рычание. – Возьми это и поешь.
Так близко – Чарльз видел даже трещины на корочке. А потом он почувствовал запах меда и – это что, изюм? Или, возможно, сушеная смородина, и еще там были грецкие орехи... На мгновение он почувствовал слабость – но, к счастью увидел грязные разводы на костяшках человека. И это помогло ему сказать:
– Нет, спасибо.
Снова рычание – на этот раз совершенно звериное – и Чарльз отшатнулся, ударившись спиной об оштукатуренную стену с глухим стуком.
Тишина. И в этой тишине – едва слышный звук разрываемого хлеба. Затем – легкий вес на его коленях. И другой, хромая, отошел – обратно к своей кожаной куртке – и достал из кармана бутылку – ох, привет, а ты у нас кто? – и опустил ее на пол перед камином. Теперь тишина стала другой, мельком подумал Чарльз, может быть более мрачной – но ему было не до этого, потому что все его мысли и чувства сейчас были заняты одним – куском хлеба в его пальцах.
Чарльз был уверен, что человек все еще смотрит на него – и действительно, тот поднял бутылку и потряс ею. Чарльз услышал негромкий плеск.
– Столичная, – человек мрачно посмотрел на него. – Съешь этот хлеб, и я с тобой поделюсь.
Чарльз фыркнул.
– Ты что, правда думаешь, что можешь обращаться со мной, как с собакой?
– Едва ли, – человек на мгновение обнажил зубы. – Думаю, собака бы уже отгрызла собственную ногу – просто, чтобы набить себе кишки, – он дернул подбородком в сторону кровати. – Профессор.
Под веками жгло – но Чарльз справился.
– Что, опять за старое? – он переместил ноги – цепь звякнула. – Я уже был близок к этому. Но – с другой стороны – мы справились с прямо противоположной ситуацией.
– Я – я тебя не понимаю, – человек на мгновение зажмурился и с силой сжал свое правое колено. – Ксавье. Просто поешь
Легкость, с которой он открыл бутылку водки одной рукой, свидетельствовала о большом опыте.
Чарльз укусил хлеб – и едва удержался от громкого стона – вкус меда и изюма, и – определенно – тесто было замешено с яйцами. Это объясняло золотистый оттенок. Ему даже попался крошечный осколок миндаля – и Чарльз больше не мог терпеть и укусил еще раз – и еще – Ох – хлеб кончился. Чарльз сосредоточился на застрявшем меж зубов кусочке, но извне уже летели другие ощущения, и он вдруг понял, что с его лодыжкой тоже что-то произошло. Такое странное чувство – и он пошевелил ступней... осторожно потянулся рукой –
И его пальцы ткнулись в марлю, обернутую вокруг щиколотки.
Чарльз отдернул руку – так, словно повязка загорелась. И перевел взгляд на человека.
Тот задумчиво катал по каменным плитам водочную крышечку – и на короткое мгновение Чарльз ощутил себя студентом на экзамене, но тут же стряхнул эту дикую мысль и добавил в свой голос приторности и некоторою долю насмешки.
– Я закончил.
Короткое ворчание – и человек, не вставая, переместился ближе к его кровати. Протянул бутылку. Чарльз взял ее. Подождал.
Другой продолжал вертеть в руках водочную крышечку.
– Мне что, пить прямо из горла?
Человек поднял на него взгляд.
– Хм?
– Это что, свежая идея: напоить меня до такой степени, что я не замечу, когда ты соизволишь меня трахнуть? – Чарльз удерживал свои интонации в рамках вежливого интереса – и с удовлетворением увидел, как челюсть человека устремилась вниз. – А так и случится, если я буду пить прямо из бутылки, ты же понимаешь. Вот только боюсь, я отказываюсь в этом участвовать.
Ошеломленный взгляд. Затем человек все-таки сжал челюсти – Чарльз даже как будто услышал негромкий щелчок. Человек подался назад, взял оставшийся хлеб и осторожно положил его на одеяло перед Чарльзом.
– Поешь еще.
– У меня во рту пересохло, придурок. Там чашка около раковины – будь добр, принеси ее, если уж ты решил меня кормить.
Человек посмотрел на него через знакомый прищур глаз – и Чарльз почувствовал, как волосы на его затылке встали дыбом. Играешь с огнем, предостерегающе прошептал его разум. Играешь с огнем...
И он уже делал это раньше, дразня человека свитером и футболкой. Перед тем как тот вырвал его зуб. И теперь желание густым дымом заволакивало комнату... Чарльз аккуратно поправил все глушители на своей силе. Он не собирался проверять, что человек сейчас чувствует. И он не хотел смотреть – пусть даже мельком – что сейчас происходило в металлическом хаосе этого разума.
Они по-прежнему смотрели друг на друга.
Но затем Чарльз увидел, как уголок тонкого рта чуть загнулся в улыбке. Человек наклонил голову набок, сунул руку в карман и достал несколько кусочков металла. Шурупы, болт и две шайбы...
Затем он сложил ладони чашечкой и опустил голову.
И Чарльз на несколько мгновений забыл, что нужно дышать, – потому что мерцающая металлическая волна поднялась из пальцев человека и завернулась внутрь себя. Хрупкие металлические листы – не толще бумаги – скручивались и завивались, накладываясь один на другой... пока в руках человека не возник цветок лотоса, превратившийся затем в сияющую чашку. Или, скорее, стакан – без ручек.
Несколько секунд человек размышлял.
Затем протянул ему стакан кончиками пальцев правой руки.
Чарльз никак не мог отвести взгляд. Затем он моргнул и аккуратно захлопнул рот. Выдернул стакан из чужих пальцев так, как будто ему каждый день приходилось наблюдать магию работы с металлом. Не думая о крошечном сопротивлении, которое он почувствовал, когда схватился за железную поверхность – как будто он потянул за ручку давно не открывавшейся двери.
– Тебе следовало бы стать ювелиром, – спокойно сказал он, наполняя чашку.
Человек едва заметно улыбнулся.
– Возможно в другой жизни.
Но Чарльз уже не слышал. Внутренности обожгла горячая волна – и он зажмурился, попробовал моргнуть... встряхнулся.
– Ух. Оно – крепкое.
Человек кивнул.
– Значит, это привезли русские? – поинтересовался Чарльз.
Тот поднял бровь.
– Откуда ты знаешь?
– Ангел сказала.
– Ах.
Чарльз сделал еще глоток, чувствуя, как по коже разливается теплое покалывание. Человек наблюдал за ним из-под полуопущенных век.
Чарльз укусил себя за щеку. Все что угодно, только бы избавиться от этого взгляда. Он плеснул в стакан еще водки – и протянул человеку.
– Держи.
Тот недоуменно посмотрел на него.
– Вот, – Чарльз покачал чашкой у него перед носом. – Мы стараемся быть цивилизованными. Помнишь? Так что теперь ты выпей.
И – надо отдать ему должное – человек, почти не колеблясь, взял стакан из рук Чарльза. Выпил. Вернул стакан.
Чарльз пожал плечами и налил еще. Поработать барменом – ну что, он может. Ему никогда не давали наливать самому в Оксфорде – якобы из-за отсутствия у него самоконтроля. Хм. Видели бы они его сейчас: прямо-таки образчик самоконтроля, раскатывающий стакан за стаканом в компании убийцы с топором – ну, с мечами вместо топора. Хотя, вполне возможно, что у человека есть и топор. Надо будет как-нибудь спросить.
Он выпил и вновь передал стакан. На этот раз человек задержал его в руках, нахмурился – и прикоснулся одним пальцем к краешку. Крошечная вмятинка на металлической поверхности тут же выровнялась.
– Рисуешься.... Вот черт. Он вовсе не намеревался сказать это так... тепло. Вероятно дело было в алкоголе. Но человек уже смотрел на него широко раскрытыми глазами – и эти глаза жадно сверкали.
Но его голос был очень тихим и почти спокойным.
– Не говори мне, что ты уже пьян.
– Нет, – Чарльз потянулся за стаканом, но теперь ублюдок крепко сжимал его в пальцах. Тогда он взялся крепче и потянул – человек не уступил – и Чарльз вцепился ногтями в тыльную сторону его руки –
Он лишь услышал, как другой издал странный задушенный звук – тут же перешедший в рычание, и ох, дерьмо, похоже, прикоснуться у нему – это было ошибкой, потому что запястье Чарльза перехватила сильная рука. И, хотя человек по-прежнему сжимал стакан другой рукой – но пальцы Чарльза задрожали, и стакан накренился – Чарльз услышал дробный стук капель по полу. Он вздохнул – опять напрасная трата алкоголя – и еще почувствовал холод водки на своих пальцах – вот только – черт блядь – человек быстро взглянул на него и перехватил его локоть, так что Чарльз уже не мог пошевелиться и помешать другому слизывать водку с его ладони.
– Дерьмо, – прошипел он. – Прекрати.
Человек проигнорировал это.
– Прекрати, – Чарльз стукнул его по голове. Дернул за коротко остриженные волосы. – Ой – плохо. Не делай так.
Но другой только прорычал и сильнее сжал запястье и локоть Чарльза – и потянул его к себе – и в следующее мгновение он почувствовал дыхание человека на своей щеке.
Чарльз все-таки удержался от крика. На этот раз это было почти легко, потому что для того, чтобы закричать, ему бы понадобилось вдохнуть, но он не мог не чувствовать этот запах. Совсем рядом – он бил прямо ему в ноздри. Фух.
Возможно, это из-за того, что другой был таким теплым. Даже теперь, когда пылающий огонь разогнал царивший в комнате холод, пальцы, сжимавшие его локоть и запястье, и губы, прижавшиеся к впадине на его скуле, – казались неестественно горячими. И в голосе человека теперь тоже был жар – когда он провел носом по щеке Чарльза и прошептал:
– Можно – ты позволишь мне –
А это уже был язык – он мазнул вниз по линии челюсти – какая жалость, что один из мутантов три дня назад одолжил Чарльзу свою бритву – и слова были влажными и горячими, когда шепот вернулся.
– Можно?..
Чарльз воспользовался паузой и выдернул свою руку. Щекочущее ощущение тепла улетучилось.
– Не надо делать вид, что ты меня просишь, – он сделал судорожный вдох. – Это просто транзакция. Сделка. Ты дал обещание – как и я. Так что я хочу знать, выполнил ли ты все условия нашего соглашения, прежде чем сам сделаю что-либо. Прежде чем...
Дыхание все-таки сорвалось, и он сглотнул.
– Прежде чем я позволю тебе что-либо сделать.
Человек сейчас стоял на коленях, спиной к свету костра, и его лицо было в тени... но Чарльз все равно чувствовал неподвижный и тяжелый взгляд этих глаз. Он содрогнулся.
– Они в безопасности?
Человек кивнул. – Черт подери, – Чарльз скрестил руки на груди, хоть это было не так-то легко – из-за пальто. – Я в это поверю только когда увижу своими глазами.
Пауза... Затем человек, похоже, заново обрел некоторый самоконтроль, потому что в интонациях его следующих слов даже было что-то вроде насмешки.
– Мне их позвать? Притащить их сюда? – обнажившиеся в улыбке зубы сверкнули. – Чтобы ты мог поинтересоваться их здоровьем... Это будет цивилизованно. Хм?
– Нет, – прошипел Чарльз. – Я сам их найду. А пока я это делаю –
– причини ему боль, настаивал разум, причини ему боль причини ему боль –
– ...Ты иди помойся. С мылом.
Человек моргнул.
– Что?
– Вымойся, бога ради.
– Зачем?..
– Затем, – издевательски-терпеливо сказал Чарльз. – Что Ты. Воняешь. Когда ты в последний раз прикасался к горячей воде?
Человек хмуро смотрел на него. Затем демонстративно принюхался.
– И что не так с тем –
– Ты пахнешь просто отвратительно – и я не знаю, дым ли это, или гниль, или кровь или бог знает, что еще, но мне это не нужно.
Человек прищурился.
– Я пахну собой, Ксавье -
– Нет, – перебил Чарльз, скривив губы. – Ты пахнешь полем битвы.
– Я...
Человек замолчал, и Чарльз ощутил мимолетное угрызение совести, когда тот поднес ладонь к носу. И понюхал.
Но человек только пожал плечами.
– И что? Пора сменить тактику. Чарльз заговорил мягче:
– Я тебе покажу, ладно? Иди сюда.
Другой замер на месте – там, где стоял на коленях у его кровати. Его глаза изумленно расширились.
– Иди сюда... – Чарльз поддался искушению и вплел в свой голос тончайшую золотую нить повинуйся мне повинуйся мне делай как сказал –
Рычание – и Чарльз торопливо превратил нить в прах. Лучше не пытаться.
– Тссс... – прошептал он. Протянул руку. – Иди сюда.
Пауза – но затем человек робко подался вперед.
– Ближе, – Чарльз подарил ему теплую улыбку. – Давай. Павлов, холодно напомнил он себе. Классическое формирование условных рефлексов. Эту тварь можно научить.
Он позаботился о том, чтобы движение его руки было грациозным – смотри на мое запястье – видишь, как красиво? – когда потянулся и скользнул пальцами под воротник водолазки человека. Медленно прошелся вдоль напрягшихся мышц, затем посмотрел человеку прямо в глаза.
– Ты это чувствуешь?
Казалось, эти глаза еще больше расширились. Человек сглотнул – Чарльз почувствовал, как под его большим пальцем дернулся кадык.
– Чувствуешь – это грязь, прямо под моими пальцами. Чувствуешь, какая твоя кожа... липкая?
И это было правдой, с отвращением понял Чарльз и вонзил пальцы в чужое плечо, провел ногтями. Человек резко втянул воздух.
Чарльз убрал руку. С неудовольствием посмотрел на грязь под своими ногтями и сунул ладонь прямо под нос человеку.
– Видишь? Это накапливалось неделями, а?
Долгая пауза. Чарльз, не отрываясь, смотрел в эти зрачки – очень черные и очень широкие. Но человек снова кивнул.
Чарльз мысленно вздохнул. План урока, часть вторая. Он расстегнул оставшиеся пуговицы пальто и высвободился из рукавов. Избавление от удушливого жара ткани было предсказуемо приятным. Избегая смотреть на человека, он бросил пальто в сторону гардероба. Затем стянул свитер с одного плеча. Починю это, когда у меня будет швейный набор. С футболкой было сложнее, но он все-таки сумел оголить плечо и сказал человеку.
– Пощупай.
Другой уставился на его плечо. Затем поднял взгляд на лицо Чарльза.
– Давай же, – Чарльз стиснул зубы. – Пощупай. Вот здесь, в том месте, где я это делал.
Человек нерешительно протянул руку – тяжело сглотнул – и Чарльз почувствовал, как жесткие пальцы прикоснулись к его коже. Он укусил себя за щеку, полуприкрыл глаза. Прикосновение человека было очень осторожным, как будто... исследовательским. Так, словно он трогал зверька – возможно, котенка, – и не ожидал, что тот окажется таким мягким.
– Чувствуешь разницу?
Человек снова сглотнул.
– Я...
Так, пора переходить к практической части урока. Одним плавным движением Чарльз положил руку на затылок человека и притянул его ближе. Прижал лицом к своей ключице.
– Понюхай – какая разница.
Он чувствовал рваное дыхание человека на своей коже.
– Давай, – нарочито хрипло сказал Чарльз. Наверное, другой мог ощутить вибрацию от этих слов. – Понюхай.
Горячее и влажное дыхание скользнуло по его шее. Чарльз почувствовал биение пульса в яремной вене. Но он был совершенно бесстрастным. Он полностью контролировал себя. Впрочем, теперь это было легче – потому что человек водил носом по его коже – совсем как собака, и – забавно – кончик этого носа был холодным. Такое не раз бывало в Оксфорде, зимними вечерами. Но сейчас это было странно – учитывая количество алкоголя, которое они приняли... но так странно обыденно –
Пока человек не прикусил плоть между шеей и плечом – несильно, мягко – и – ох блядь – медленно сжал зубы, затем провел языком, словно он, блядь, пытался распробовать Чарльза на вкус – и вот это было каким угодно, но только не обыденным. Потому что ты собираешься совокупляться с отвратительной и жестокой тварью, любовно напомнил Чарльзу разум – и попутно напомнил про мечи, про удушье, про его глаза и его кровь – блядь –
– Ой! Не кусаться... – он толкнул стриженную голову.– Убирайся –
Человек мгновенно отстранился.
– Или ладно... – похоже, этот ублюдок и правда чертовски хотел этого, со всеми своими жуткими зубами. – Ты должен спросить, перед тем как кусаться. Понятно?
Он заглянул в расширившиеся зрачки человека.
– Понятно?
Человек кивнул.
– Хорошо, – Чарльз натянул свитер обратно на плечо. – Значит, договорились.
И застыл, услышав хриплое:
– Можно мне тебя укусить?
Чарльз почувствовал, как его челюсть устремилась вниз.
– Что – прямо сейчас?
Человек лихорадочно кивнул.
Чарльзу захотелось кричать – но он только поднял подбородок. – Нет. Иди помойся. Сейчас же – делай, как я сказал.
И, к его изумлению, человек послушался – без единого возражения.
Однако изумление перешло в тошноту, когда человек, хромая, направился в ванную, по пути избавляясь от одежды. Наверное, будет слишком оптимистично надеяться, что тот запутается в собственной водолазке? Да, пожалуй, потому что дверь открылась – ну конечно, металлическая ручка – и человек прошел внутрь, так и не зацепив головой косяк.
– О господи, – еле слышно пробормотал Чарльз. У этого недоумка, что, вообще отсутствует всякое представление о приватности? Дверь осталось открытой, и человек уже заканчивал раздеваться – прерываясь, чтобы, блядь, аккуратно сложить свои чертовы вещи – и даже в темноте Чарльз прекрасно различал силуэт чужого тела – он быстро отвел взгляд и уставился в потолок.
Во рту было совершенно сухо.
– Верно, – он потянулся за водкой. Пошарил в поисках металлического стакана и, плюнув на все, отхлебнул прямо из бутылки.
Затем он услышал лязг.
– Точно, – сообщил он потолку. – Трубы-то замерзли. Ха.
Чарльз злорадно улыбнулся. Кажется, кое-кому придется час цедить на себя холодную воду – но в следующее мгновение оковы на его лодыжке вспыхнули жаром, и Чарльз заорал –
Трубы. Металлические трубы – этот козел оттаивал их с помощью своей силы. И по ходу утратил самоконтроль – и не смог локализовать процесс.
– Ты меня что, поджечь хочешь? – прорычал он в сторону ванной. – Черт подери, будь осторожнее, идиот.
Странный жар вокруг его щиколотки исчез. И Чарльз вновь уставился в потолок, скрипя зубами и вслушиваясь в звук льющейся воды. Черт, он бы тоже хотел вымыть эту грязь из-под ногтей. Он плеснул на пальцы водкой, на этот раз уже не беспокоясь о трате алкоголя. Поскреб. И, не глядя, вернул бутылку на пол. Вновь сложил руки на груди – ох – пальцы зацепили корку – остаток хлеба – и желудок немедленно заурчал – так что Чарльз отщипнул кусочек и сунул его в рот, прежде чем мог бы успеть передумать. Хлеб был столь же вкусным, как и в первый раз. Он съел еще кусочек. Нет, еще вкуснее – в глазах защипало, потому что он теперь почему-то чувствовал себя даже более голодным, чем раньше... и возможно, это впитает часть алкоголя.
Хлеб закончился слишком быстро. Чарльз икнул – и вновь потянулся за бутылкой, сделал глоток – унять икоту – просто из уважения –
– ...Уважения? – голос треснул. – Уважения к этой твари. Да будь оно все проклято.
Звук воды прекратился. И он не хотел об этом думать. Так что Чарльз закрыл глаза руками и позвал своего ворона.
– Лети, – выдохнул он. – Лети – найди их, найди их –
Ворон внимательно посмотрел на него, вскрикнул и закаркал в темноту ночи. И взмыл ввысь – так быстро, что уже в следующее мгновение Чарльз увидел стадион – и разумы мутантов, горевшие, как факелы на трибунах. Ворон метнулся к Ангел – Бобби Джон Шон – затем бросился на поиски остальных, но вот –
– Ох, вот и ты – привет, – просипел он, потому что это была Ороро... ее разум горел чистым белым пламенем...
Хэнк, почти задремавший, и Алекс... Алекс явно не дремлющий, и Чарльз на мгновение задохнуся и послал своего ворона прочь. Ему очень хотелось прорычать: для вас. Ворон закричал высоко в небе. Я делаю это для вас – отдаю себя этому ужасному чудовищу – и никто из вас не знает, никто из вас никогда не узнает, и да, именно этого он хотел, но в то же время ему чертовски хотелось завыть...
Все эти разумы, горевшие в зимней ночи... Ворон стрелой полетел ввысь, прочь от них, все выше и выше, к звездам. И Чарльз был готов летать так вечно – если бы он только мог. Вечно, все дальше и дальше от того, что его ожидало, потому что –
– потому что теперь все изменится. Потому что он улыбнулся себе полузабытой оксфордской улыбкой и неодобрительно пробормотал – это просто секс, старина, и прекращай, блядь, паниковать, это уже становится скучным... И еще потому что там было что-то – что ждало его сейчас, в его комнате – преклонив колени перед его кроватью, и смотрело на него, он знал это...
Потому что это что-то было человеком – знакомая тьма и знакомая одержимость... и Чарльз подумал: после этого все изменится. Но – что он мог сделать иначе? Как он мог этого избежать? Теперь, оглядываясь назад, он видел все точки невозврата, все переломные моменты, мельчайшие события – порой просто мгновения выбора, который тогда казался столь незначительным... Откуда ему было знать?
И теперь он оказался в пещере с драконом – и эти зубы и глаза говорили ему, что чудовище видело в нем новую и самую удивительную драгоценность для своей сокровищницы: чтобы пожирать его глазами, пробовать на вкус, смаковать, облизывая своим ядовитым языком...
Драгоценность, которая будет храниться вечно...
Зимнее небо было очень темным. Он даже не видел своего ворона. Но – ох – Чарльз почувствовал далекий отзвук его силы и посмотрел на звезды. Вот. Летящий сквозь созвездия...
Высоко в небе сиял Стрелец, и обе Медведицы, и Телец, и Семь Сестер. Чарльз посмотрел как серебристый свет звезд отражается на его доспехах – и закрыл глаза. Протянул руку.
– Иди сюда, – сказал он. – Я держу свое слово.
И ворон полетел к нему. Растворился в его разуме –
Оставайся там, сказал Чарльз. Спи крепко. Скажи им всем спать, и... и не видеть.
И Чарльз глубоко вздохнул и открыл глаза.
Он выдохнул в темноту своей комнаты. Здесь было очень тепло.
Но даже так он чувствовал жар чужого тела – там, где человек стоял на коленях у его кровати. Так близко... И его скрещенные руки лежали на краешке одеяла.
Человек смотрел на Чарльза.
Чарльз вперил в него ответный взгляд. Ужасное чудовище...
Ладно. Он моргнул. Не такое уж и ужасное.
Но он не мог помешать воспоминаниям – прошлый раз, когда он увидел обнаженную грудь человека, – и тот глумился над ним – все твое внимание, Ксавье, и: посмотри на меня. А потом они целовались, да, и человек вырвал его пломбу. Ох. Кровь и слезы... но эта часть воспоминания теперь странно поблекла.
Возможно потому что было так просто и легко лежать, сонно моргая, и смотреть. На знакомую линию плеч, золотистых в свете огня. И едва заметные шрамы – он помнил их – и татуировки. Сейчас он видел только краешек одной из них – на левом плече человека.
– Что это? – Чарльз приподнялся на локте, протянул руку и прикоснулся к чужому предплечью.
Зеленые глаза медленно закрылись, и человек крепко сжал челюсти. Затем он вновь открыл глаза и чуть повернулся, чтобы Чарльз мог посмотреть.
Чарльз вновь откинулся на кровать.
Это был лев. Довольно грубо исполненный, но рисунок пронизывала суровая сила. Изображение окружали строки на незнакомом языке. Чарльз нахмурился. Не кириллица, определенно – хотя он помнил, что в другой татуировке были русские слова – но сейчас она была ниже, чем он мог видеть. Чарльз с усилием оттянул свои мысли от – ниже – и сосредоточился на буквах... Ах. Ну конечно. Иврит.
Чарльз сделал мысленную пометку: спросить об этом позже. Затем отвел глаза от татуировки – и вновь встретился с завороженным взглядом человека. Тот все еще крутил кольцо на своем большом пальце.
– Ты нашел их?
Чарльз поерзал в кровати. Подтянул одеяла к подбородку. И, наконец, промычал что-то утвердительное.
– И как ты их нашел?
Человек говорил очень тихо. Чарльз вздрогнул и резко ответил:
– Моим разумом. Как еще, по-твоему –
– Нет, – короткое мерцание зубов. – Ты нашел их в добром здравии?
Чарльз вздохнул.
– Да. Они в порядке, – с усилием улыбнулся. – Молодец.
Чужие глаза сверкнули – и Чарльз сжался было, когда другой протянул руку –
– и застыл, не окончив движение.
– Можно?
– Что можно?
– Твои – твои волосы, – глаза человека были такими же как той ночью... изумруды, оправленные в золото. – Они отросли.
– Волосам это свойственно, – Чарльз наклонил голову набок. – Действуй.
Капельки воды на предплечьях человека казались жидким золотом. Он прикоснулся пальцами к влажной пряди волос, упавшей на лоб Чарльза. И его прикосновение было очень теплым.
Чарльз закрыл глаза, и не смог побороть улыбку.
– Ты уже делал так раньше.
– Хм? – прошептал человек.
– Это касание, – вся его паника и страх теперь исчезли. Возможно, это его ворон забрал их, и отправил в глубины его разума. – Не помнишь? Ты гнался за мной из библиотеки...
– Ach so, – едва слышный шепот царапал его кожу. – Ты оставил следы крови.
Чарльз вздохнул.
– Очаровательно, что ты это помнишь –
Человек не ответил. Чуть наклонил голову набок и опустил руку – Чарльз вздрогнул, но тот лишь аккуратно смахнул с подушки хлебные крошки. Ладно. Смахнул крошки – но нашел кусочек чуть побольше – и сунул в рот. Поднял бровь.
– Ты наелся?
– Полагаю, да.
Короткая улыбка – знакомый шрам между носом и ртом чуть натянулся. Крошечный участок без щетины, подумал Чарльз. Как в ту ночь перед началом битвы...
– Хорошая вещь, правда? – голос человека был низким и непривычно мягким. – Они делают его в России. Rossiyskaya Imperiya.
Чарльз сглотнул.
– Ах.
Повисла тишина – но затем человек вновь протянул руку и демонстративно положил ее на край одеяла. Посмотрел на Чарльза.
Чарльз бросил на него ответный холодный взгляд. Он не собирается... предлагать, или что-то в этом роде. Он это уже сделал. И будь он проклят, если он сделает это снова.
Куда лучше дождаться – пока взгляд чужих глаз не станет – как это ни удивительно – еще более пристальным. Дождаться, пока другой не потянет угол одеяла и не прошепчет:
– Можно?
Но даже так...
Чарльз сглотнул и отвел взгляд. Он слышал грохот собственного пульса.
Затем он вновь посмотрел на человека – тот, казалось, даже перестал моргать. Просто ждал, смотрел – а затем повторил:
– ...Можно?
Слова, вырвавшиеся, наконец, из его горла, больше походили на рычание:
– Проклятье – не делай вид, что ты меня просишь. Это сделка – наша транзакция, ничего больше.
– Да, но... – шепот человека был едва слышен, – но – можно?
Чарльз посмотрел в потолок. Сжал челюсти.
– Ладно, – он стиснул край одеяла. – Хочешь себя обманывать? Будь как дома.
Он отбросил покрывало и подвинулся.
– Да, можно.
В Оксфорде или Америке, в университетской среде или в БСВ, с коллегой или безумной машиной для убийств – некоторые вещи, мимоходом отметил Чарльз, и впрямь остаются неизменны.
А именно – возня, когда кровать оказывается несколько узкой для двух людей. Да, он истощал до состояния тени, да и человек был близок к этому – к тому же последний обладал сложением грейхаунда. Опять же, приноровиться к нехватке пространства гораздо сложнее, когда один из двоих трясется, как в лихорадке. Не стоило и говорить, что Чарльз не трясся. Он полностью сохранял контроль. Просто отлично. Прежде ему приходилось управляться и с меньшим пространством.
Он подался назад, почти уткнувшись спиной в штукатурку стены, затем потянул одеяло на себя, обернул плечи. Не дело это – создавать прецедент – особенно зимой. И это вызвало в памяти множество оксфордских воспоминаний. В тепле кровати, посреди зимы, под треск огня – но все же каждое неосторожное движение будет означать прикосновение к коже холодного воздуха. И... кожа... там были и такие воспоминания: когда кожа одного из двоих сухая – а другой только из душа, когда одному тепло, а другой замерз... когда один все еще почти полностью одет, а другой – о господи – человек совершенно голый, верно? Как интересно, прошептал Чарльзу его разум: ты никогда прежде не видел его полностью обнаженным. Впрочем, он не видел его и сейчас, огрызнулся Чарльз, потому что кругом была лишь теплая темнота, и другой был слишком близко, чтобы что-то увидеть, и придвигался все ближе и ближе, и –
И на плечо Чарльза легла рука – он почувствовал, как огрубевшие пальцы зацепили мягкую ткань свитера.
– Можно?
Чарльз закатил глаза. Это уже начинало утомлять... так что он сделал глубокий вдох и обвил руками плечи человека.
Тот задрожал под его прикосновением, как скаковая лошадь, вот-вот готовая броситься вскачь.
Чарльз мягко заговорил:
– Хорошо. Несколько правил. Ты слушаешь?
Он прислушался – но услышал только судорожное дыхание. Услышал – и почувствовал его, такое теплое, на своем лице. Чарльз только мысленно вздохнул – и продолжил:
– По поводу “можно”. Спрашивай меня один раз, в самом начале. Но обязательно спрашивай меня – это важно –
Чужое дыхание почти оборвалось – можно было подумать, что у человека сердечный приступ. Чарльз решительно положил ладонь ему на затылок, сжал пальцы:
– Ты слушаешь?
Он почувствовал кивок.
– Спрашивай меня перед тем как сделать что-то, что – как тебе кажется – может оказаться болезненным. Всегда спрашивай. “Можно мне тебя укусить?” “Можно мне выдрать еще один из твоих очаровательных зубов?” “Можно мне подвесить тебя на цепях и придушить еще разок?” И так далее. И – самое важное... Выслушай это. Тебе нужно это понять.
Чарльз крепче сжал чужой загривок. Чуть встряхнул.
– Если я говорю нет – на что угодно – ты останавливаешься. Ты понял?
Он подождал.
Затем почувствовал еще один судорожный кивок.
– Скажи это, – приказал Чарльз.
– Д-да.
– Что - да?
– Да – я... – человек глотнул воздух и пролепетал: – Я понял.
Чарльз вздохнул.
– Отлично.
Наступила тишина. Чарльз моргнул, поерзал на месте. Странно. Кровать уже успела нагреться от просто приятного тепла – что было просто замечательно, особенно если сравнивать с холодом, в котором он провел большую часть дня, – до... самого настоящего жара, как в чертовом духовом шкафу. Человек был горячим, как долбанный плавильный котел. Кроме –
Чарльз выдохнул, маскируя смешок. Определенно, некоторые вещи никогда не меняются. Он просто прижал свои ступни к холодным ступням человека – но по крайней мере у другого не было цепи на щиколотке. Чарльз закатил глаза – прямо какой-то нелепый готический роман, но –
Его разум не закончил эту занимательную мысль, потому что человек потянул за край его синего свитера.
– Можно?.. – Черт возьми – ты понял хоть что-нибудь из того, что я сказал?
Он раздраженно отпустил шею человека, попутно пинком отбросив чужие руки, приподнялся, быстрым движением стянул свитер и рубашки – и швырнул их в сторону гардероба. Затем вновь натянул на себя одеяло, дрожа, потому что тело как-то слишком уж быстро привыкло к определенным вещам – и одной из таких вещей был этот чрезмерный жар.
– Если ты будешь продолжать с этими “можно то, можно это”, мы тут на всю ночь застрянем.
Он услышал, как человек горячо и быстро выдохнул.
Затем... о господи, этот взгляд вновь впился в него. Чарльз почувствовал, как волосы на его затылке поднялись дыбом.
И человек прошептал:
– Всю ночь...
И Чарльз успел только вскрикнуть перед тем как человек схватил его – и он еще попытался что-то сказать, но тот уже прижался к его губам, и чужие руки тисками сжались вокруг него, толкнули назад и вниз – он задохнулся, и человек воспользовался этой возможностью, чтобы скользнуть языком в рот Чарльза и начать самый мокрый, самый непристойный поцелуй, который он только мог...
Чарльз застонал. Попытался вспомнить –
Но на этот раз у него не получилось открыть свой каталог. Его разум... ладно. Он сидел рядом, выпучив глаза и уронив челюсть в пол. Если у разума могли быть глаза. Или челюсть. У него было и то и другое – его глаза были голубыми, и, кажется, они нравились человеку – но это сейчас было неважно, потому что Чарльз зажмурился как только человек начал сосать его язык, и прикусывать его – быстрые крохотные укусы. Кажется, Чарльз говорил ему что-то об этом, что-то важное, но... но его челюсть – ох – его челюсть уже начала болеть, потому что человек вжался еще глубже, и правда, это было уже чересчур, ведь если мы уже собираемся начать с вывиха, тогда чем же мы закончим?
Должно быть человек все-таки укусил его губу, потому что Чарльз вдруг почувствовал вкус крови.
И этот вкус немедленно поднял в памяти яркое воспоминание – с чмоканьем – кровь, человек выдрал его пломбу... Чарльз вздрогнул, похолодев, и попытался бороться – но другой только усилил хватку, так что ему пришлось просунуть ладони между их прижатых друг к другу тел... и изо всех сил упереться в живот человека – и толкнуть – и человек, задохнувшись, разорвал поцелуй –
Чарльз молниеносно вырвал одну руку и зажал человеку рот.
– Что я тебе говорил?
Он почувствовал негромкое и настойчивое рычание, вибрировавшее под его пальцами. Но Чарльз проигнорировал его. Сердце теперь колотилось как бешеное, и язык казался странно толстым и едва помещался во рту, так что говорить было трудно:
– Я тебе говорил: спрашивай перед тем как кусаться.
Человек прошипел через зажимавшую рот ладонь и укусил один из его пальцев.
– Нет, – прикрикнул Чарльз и вновь схватил человека за загривок свободной рукой. Потянул за короткие волосы у основания черепа. – Ты понял?
Даже будучи обездвиженным, человек словно вибрировал от сдерживаемой энергии – как проволока под током. Его глаза сверкали – так близко к Чарльзу. Затем рот вновь шевельнулся, и человек лизнул все тот же палец. Провел по нему языком –
– Хм, – Чарльз сглотнул. – Так-то лучше.
Человек бросил на него короткий взгляд из-под полуопущенных ресниц – темных и, кажется, очень мягких. Затем он прекратил лизать пальцы Чарльза и потерся щекой о его руку – щетина царапалась. Как кошка, глупо подумал Чарльз.
А потом он почувствовал, как что-то потянуло его за штанину. Он отдернулся от человека, осмотрелся. Обе чужие руки по-прежнему сжимали его спину. Но... что за черт –
Ох, дерьмо – это был тоненький металлический усик, отделившийся от его оков и обвившийся вокруг края штанины, тянущий ее вниз –
– И прекрати, что ты там делаешь с металлом.
– Почему?..
– Потому что я так сказал, – Чарльз удалось сохранить твердость в своем голосе – хотя его разум вот-вот готов был сорваться в истерику. То, что человек мог делать с металлом... Он моргнул, ощутив внезапный прилив вдохновения.
– И еще одно, последнее правило.
Горячее рычание под его ладонью.
Но Чарльз погладил чужую щеку и хрипло сказал:
– Никаких способностей в постели.
Пауза.
– Почему нет?
– Я бы сказал, печальный опыт у обеих сторон, – Чарльз прижался к человеку и провел губами по его щеке. Чужое дыхание прервалось – он почувствовал это, как и колючую щетину под своими губами. – Сделаем все по старинке, ммм?
– Тогда... – голос человека царапал его пальцы. – Тогда – закончи с этим.
Одна сильная рука скользнула по его спине вниз, взялась за пояс брюк.
– Сними их для меня.
Чарльз тяжело сглотнул. Но справился с собой и беззаботно отозвался:
– Все для тебя, дорогой.
Он спокойно убрал руку с затылка человека и стянул штаны и трусы так далеко, как только мог достать, – но не опуская при этом свой рот ниже, чем соски человека, и – ох, все верно... Ему это нравилось... Нравилось – перед тем как он выдернул его пломбу, конечно же, но Чарльз извернулся и, закатив глаза, отпихнул левой ногой остатки одежды вниз по цепи – как можно дальше – не могу от этого отделаться – подумал он, проводя языком по соску человека, и – ох получилось – тот задохнулся и уткнулся лицом в руку Чарльза.
Ладно. Он не хотел думать о том, как они теперь были оба обнажены, полностью обнажены, о господи, так что Чарльз вместо этого задумался над тем, насколько другой был чувствителен к прикосновениям. При любых других обстоятельствах это было бы забавно – и, конечно же, хорошо, что он это знает. Чарльз погладил бока человека, прошелся пальцами по груди. На мгновение нахмурился. Выступающие ребра отлично прощупывались под тонкой кожей – но он, Чарльз, был все-таки более худым. Нечестно, подумал он, но сосредоточился на движении своих пальцев – вдоль по бокам, вниз к спине –
Человек застонал – задушенно, словно кто-то сдавил ему горло..
Чарльз бросил короткий взгляд на его лицо. Эти тонкие губы покинули его ладонь – Чарльз видел, как они влажно блестят в неровном свете камина. Человек тяжело дышал через рот – только от прикосновения, жадно прошептал разум Чарльза, и что с ним будет, если...
– Давай-ка выясним, – пробормотал Чарльз.
– Что – ох, – и человек зарычал, совсем как животное, и Чарльз прижался ближе и скользнул рукой вниз по его спине, все ниже и ниже, пока его его ладонь не легла меж ягодиц человека.
– Ладно, ладно, – прошептал он в его ухо. – Очень хорошо. Кто-нибудь прикасался к тебе здесь раньше? Вот так?.. А?..
Неразборчивое и безумное бормотание в его ладони, вновь зажавшей рот человека. Там, под одеялами все было горячим и влажным – и желудок Чарльза сжался, потому что внутри него медленно разгоралось пламя – ладно, он это признает – похоти, и этот огонь лизал его кишки и запускал горячие белые пальцы в его разум... и его возбуждение как будто усилилось и – хах – он не мог вспомнить, чтобы он чувствовал так –
– Как интересно, – Чарльз провел языком по уху человека и едва не засмеялся, когда тот заскулил. – Что с тобой станет, если я...
И он придвинулся ближе, сжимая и расслабляя пальцы, пока не уперся бедром в то, знакомое, еще с того вечера, когда человек впервые пришел в его комнату...
Впрочем, ему не нужны были эти эвфемизмы – в конце концов, вещи такого рода были ему не в новинку. Нет, Оксфордский Казанова никогда не постесняется сказать это... правда? Он только что осторожно потерся бедром об один из самых чудесных членов, к которым он когда-либо прикасался. Видел? Нет: прикасался. Воспоминание двухмесячной давности уже побледнело – что только к лучшему, подумал Чарльз, ведь у него теперь есть напоминание, прямо под рукой – Ммм. Он скользнул пальцами вдоль выступающей кости бедра, изучая, и: ох. Чарльз вздохнул. Слишком уж все знакомо. Это нечестно. Если его самого только охватило возбуждение, то с другим вот-вот должна была случиться разрядка – насколько он мог судить по горячему и влажному ощущению в своей ладони и по жаркому и неразборчивому шепоту в своем ухе. И, похоже, он мог больше не волноваться из-за вероятной боли: этому мерзавцу уже никак не светило продержаться достаточно долго, чтобы поместить свой член даже в паре дюймов от его задницы. Ну ладно. Чарльз сжал губы, размышляя, - но не прекращая своего движения, и человек задохнулся и толкнулся вперед. Что, правда: ну ладно? О чем тут сожалеть? Если этот вечный подросток не сумеет обуздать себя и так и не научится хоть немного сдерживаться, тогда для него, Чарльза, все это будет довольно безболезненно, пока... погодите-ка.
И все-таки: как долго это – соглашение – продлится?
Этот вопрос уже готов был сорваться с его языка – но затем Чарльз заглянул в глаза человека... и увидел только, как последний проблеск разума растворился в горячке похоть-вожделение-добыча-мое-мое-мое.
Спросишь его позже, решил он. Чарльз убрал руку ото рта человека и крепко сжал его правое плечо. Ускорил свои движения, вот только – нет, все еще было недостаточно скользким...
Так что он положил руку на грудь человека, погладил пальцами тонкую – и такую горячую – кожу и толкнул. Человек плюхнулся на матрас, глядя на Чарльза снизу вверх, задыхаясь –
– Не шевелись, – приказал Чарльз и развел его колени. Натянул одеяло себе на плечи, прячась от холодного воздуха. Затем пристально посмотрел человеку а глаза, жестко улыбнулся – и облизал свою ладонь. Этого должно было быть достаточно.
– Держись за что-нибудь, если тебе нужно.
Сильные руки вцепились в его бока – и человек попытался сесть – господи – Чарльз почувствовал, как его губы разомкнулись с улыбке, обнажая зубы, – и он снова толкнул человека, вынуждая лечь на спину, – взялся рукой и сконцентрировался на том, чтобы как можно быстрее подарить другому разрядку.
Невнятное бормотание скоро сменилось рычанием. Но затем человек посмотрел прямо ему в глаза, обвил одной рукой шею и притянул его к себе – и поцелуй был влажным и горячим, и как у него вообще получалось целовать другого в ответ, так ненасытно, если во рту было так сухо. Поразмыслишь об этом позже, предложил его разум, и: В следующий раз отсоси у него. Это было восхитительно...
– Ах, – выдохнул он в рот человека, и: в следующий раз, в следующий раз – это уже себе... Но сейчас – сейчас, о господи, все шло к завершению, или скорее неслось – как товарный поезд без тормозов – и человек откинул голову назад, судорожно ловя дыхание – и Чарльз уже ничего не мог с собой поделать – и провел языком по длинной линии этого горла, и другой только прорычал... и кончил.
Не так уж много времени на это и понадобилось. Проклятье.
Чарльз снова вздохнул. Он был по-прежнему плотно прижат к человеку. Но на этот раз он, черт подери, все-таки надеялся, что не будет по итогу перемазан в чужой сперме. Но, похоже, ему не повезло.
Человек продолжал целовать его, негромко постанывая – как животное – и он прижал Чарльза еще ближе, так что стало трудно дышать.
– Хм. Нам бы – отлепиться друг от друга, – он закашлялся. – Помоги мне.
Короткое и неразборчивое бормотание – скорее уж мычание – и... Скотина.
Ублюдок просто заснул.
– Ой, – прошипел Чарльз. Затем с силой сжал мускулистое плечо – поверх татуировки. Встряхнул. – Ты же не можешь оставить меня так –
Но ответом ему было только тихое и теплое дыхание – такое легкое на его губах.
Выматерившись, Чарльз заизвивался в кольце чужих рук – что все-таки позволило ему сползти на правую сторону, но не высвободиться. Ладно, хоть так. Чарльз попытался устроиться поудобнее – бесполезно. Хоть эта кожа и была теплой под его губами – он скользнул языком. Тут не было татуировки.
Он свирепо уставился в темноту. Будь у него меньше самоконтроля, он бы уже скрипел зубами... потому что это был уже третий раз, когда он тупо не кончил. Ладно. Второй, поскольку он не собирался считать тот случай с зубом. Но на этот раз...
Чарльз выдохнул в шею человека. Сукин сын. На этот раз возбуждение было уже болезненным, потому что это, блядь, длилось уже слишком долго.
Он вновь вздохнул. Принюхался к коже человека, пытаясь отвлечься. Этот запах, теперь... этот запах был. Хм. Он был интересным. Все было таким теплым, что теперь он яснее чувствовал оттенки – мыло, да, его собственное мыло – слава богу, прошептал его разум... но там было еще что-то, под запахом пота и спермы, которые – и Чарльз в этом не сомневался – в сочетании дадут наутро самую настоящую вонь...
Но под всем этим было...он осторожно вдохнул. Выдохнул. Знакомый аромат мускуса – он помнил его с той ночи в библиотеке, когда он... Чарльз сглотнул наполнившую рот слюну. Провел рукой вниз по шее и ключице, над дельтовидной мышцей, грудной – разум устало каталогизировал – затем бицепс, трицепс –
Чарльз сжал пальцы: на ощупь мускулы были очень плотными, даже сейчас, когда человек был расслаблен...
Чарльз скользнул пальцами вниз, к предплечью – это тоже было составление своего рода карты, если подумать. Он выдохнул смешок. Прошу тебя, только не карта, которую можно было бы раскрасить и оставить студентам. Пальцы Чарльза прошлись по ребрам, обратно к груди, затем вниз и – хах. Теперь живот. Пожалуй, он никогда не прикасался ни к чему подобному раньше – или – Да, напомнил его разум. Когда ты сосал его член. Он тогда провел ладонями по бокам человека, словно лаская кошку... и он запомнил эти туго сведенные мышцы...
Чарльз задумался. Это был третий – нет, второй – раз, когда человек не продержался дольше пяти минут. Даже с учетом обстоятельств, это выглядело довольно жалко. Или... скорее скучно. Ничего выдающегося. Да, человек не был чем-то выдающимся, если сравнивать с прошлыми любовниками Чарльза. Но...
Чарльз прислушался к своему дыханию – тихому и мелкому – он был по-прежнему прижат к человеку и глубоко вздохнуть никак не получилось..
Ладно. Возможно, ему стоит подумать об этом. Если уж сравнивать с его прошлыми любовниками в Оксфорде или Кембридже – или на брюссельских конференциях... Ладно. Даже при совершенном отсутствии выдержки...
У Чарльза был богатый опыт. Так что он мог позволить себе это признать – не теряя самоконтроля. Отлично. Возможно – человек тоже был своего рода... выдающимся. Например, его тело.
Возможно.
Но если поразмыслить, хорошенько вспомнить все, что было в Оксфорде – Чарльз был уверен, что сумеет найти кого-нибудь похожего. Опять же – обещали в скором времени возродить традицию Олимпийских Игр, так что можно будет попытаться пробиться в британскую команду фехтовальщиков.
Чарльз выдохнул тихий смешок – и замер, потому что кольцо чужих рук сжалось туже. Но человек не произнес ни звука. Хотя вообще-то...
Чарльз моргнул, провел ладонью по груди человека. Он что и правда почувствовал – или, скорее, услышал – толику урчания в чужом дыхании? Едва ли можно было надеяться, что это коллапс легкого, так что этот звук скорее можно было описать как...
...как мурлыканье.
Слава богу, этот придурок хотя бы не храпел. Хватит и того, что он заснул -
Чарльз скорчился. Это было нечестно, потому что его собственный член – ладно, он это признает – ему было больно – и ему нужно было... Скрипнув зубами, он придвинулся к ближе. Прижался лбом к челюсти человека – можно было подумать, что тот без сознания – и, определенно, не в состоянии ничего сделать... сделать...
Не думая об этом – кроме как: полный контроль и ты можешь остановиться как только пожелаешь – Чарльз толкнулся в мышцы правой ноги человека. Там все было мускулами – твердыми как скала, так что достаточно просто было добиться сопротивления, трения, и Чарльзу захотелось двигаться быстрее – и он ускорился. Он вдруг услышал свое быстрое и сбивчивое дыхание. Контролируй себя, холодно напомнил разум. Разделайся с этим по-быстрому и ты по крайней мере сможешь заснуть. – Господи, – прошептал он сквозь стиснутые зубы и подумал о том, что надо бы расслабить пальцы, инстинктивно вжавшиеся в грудь человека. Не стоило его будить. Накаркал, обреченно сообщил ему разум – потому что чужое дыхание на мгновение запнулось и эти руки сжались туже – и человек лишь пробормотал что-то себе под нос и выгнулся так – так что – если бы Чарльз продолжил, чего он не сделал, он бы уперся прямо в его член.
Чарльз только зашипел – но человек лишь прижался ближе к нему и скользнул языком по его виску – затем по мочке уха, поцеловал его и начал – ох черт – пожалуй, назвать это укусом было бы слишком вежливо. Этот идиот грыз его ухо.
Но затем тот протянул одну руку и взялся за член Чарльза, и хоть это и было совершенно неумело – совершенно убийственная хватка, кончай думать об этом – о господи кончай я вот-вот –
– О господи, – промямлил он, рапластавшись на скользкой от пота коже человека. Нет, нет, он полностью себя контролировал, он –
И Чарльз задрожал от ощущения загрубевшей кожи на своем члене – и кончил прямо в эту руку. Он почувствовал, как чужое дыхание снова запнулось – видимо, от удивления, или – или просто от любопытства, потому что если другой никогда этого не делал, то ощущение должно быть новым и интересным – жарким и скользким, и Чарльз уже не помнил, как это было в его первый раз –
Его мысли споткнулись и остановились. Этот рот оставил в покое его ухо, и –
И Чарльзу оставалось только смотреть.
Каким бы ни был его первый удачный опыт с рукой – он определенно не включал в себя слизывание долбанной спермы с собственных пальцев.
Хах. Видимо, он не был так уж обезвожен. Оно собиралось в вязкие нити, и человек... человек слизывал это. Чарльз приоткрыл рот от изумления. Матерь божья. То, как этот язык завивался вокруг пальцев, и эти низкие стоны – удовольствия? И этот блеск и изумрудная зелень полуприкрытых глаз...
Пожалуй, это была одна из самых грязных вещей, что он когда-либо видел.
Что, в общем-то впечатляло, потому как видел он достаточно. И Чарльз даже почувствовал, как его член дернулся. Нет –
Но человек осклабился, и желудок Чарльза болезненно сжался. Другой прижался ближе, протянул руку – по крайней мере, она теперь чистая, вот радость – и крепко обнял его за плечи. И когда человек скользнул поцелуем по его губам, Чарльз ответил почти без колебаний. И даже если у этого поцелуя был вкус его спермы – нужно было кое что посильнее, чтобы смутить его. Вот только... он ощущал некоторое замешательство. Неуверенность. Что человек сделает дальше? Что, если он –
Его нога была зажата меж длинных ног человека. Ну... ладно. Другой не был достаточно возбужден – пока нет, и это было хорошо. Это означало, что Чарльз теперь может просто заснуть – и ничего слишком болезненное –
– Можно мне тебя укусить?
Чарльз задохнулся. – Что?
Чужой шепот теплым дыханием оседал на его губах.
Такой... вежливый. О боже о боже. Чарльза затрясло – и человек обнял его крепче. Это было тепло. Все было таким теплым вокруг них – и липким – и – и, может быть, если он позволит другому эту мелочь, то ему позволят немного отдохнуть. Это безумие. Ты безумен, но:
– Если я разрешу, ты дашь мне поспать, – Чарльз старался говорить спокойно. – Я устал.
Негромкое урчание – и чужая рука погладила его шею.
– Я тоже устал.
– Ладно, договорились, – Чарльз приложил усилие, чтобы удалить из разума все эмоции. – Только – только там, где никто не увидит.
Пауза,
– На плече?
– Ладно – мне все равно, только... – он пытался, он изо всех сил пытался дышать. – Только быстро.
Еще несколько мгновений человек игрался с длинными прядями его волос. Затем он провел руками вниз по щеке Чарльза, затем по горлу – ключице – и, наконец, нашел нужное место и впился зубами –
Чарльз задрожал. – Тсс... – человек прервался, поцеловал место укуса – и начал снова. Вонзаясь своими долбанными зубами в мышцу, терзая ее, словно собака – кость.
– От... – говорить было сложно: у него все не получалось набрать достаточно воздуха. – Ммм. От этого останутся следы, услужливо предложил разум, но, похоже, этого человек и добивался: теперь укус стал как будто жестче, и Чарльз нахмурился.
– Хватит.
Человек зарычал.
Чарльз дернулся.
– Хватит. Достаточно, – он попытался оттолкнуть человека. – Я сказал: достаточно.
Рычание стало громче, и Чарльз задохнулся, потому что боль от укуса горячим ручейком растекалась по его спине –
– Прекрати, – просипел он.
И человек прекратил. Прекратил... кусать – разжал зубы – и провел языком, лизнул еще раз и... Чарльз почувствовал слабость. Человек с рычанием присосался к его плечу... и это рычание было... довольным.
– Ну... – на мгновение ему показалось, что он сейчас вырубится. – Разве это не очаровательно? А теперь спать.
И второй – нет, третий раз за эту ночь. Или это был четвертый? Но, как бы там ни было, прецедент имелся. И очень хороший прецедент, подумал Чарльз, – потому что человек повиновался без всяких возражений.
Хороший прецедент, продолжал размышлять Чарльз, пока другой прижался ближе и уткнулся лицом в угол между его плечом и шеей. Прямо над – блядь, там точно останется синяк...
Но прецедент был – просто отличным. Симпатичным. И разум Чарльза уже не мямлил – он просто устал. Похоже, человек был готов повиноваться ему – пока он проявлял достаточную стойкость. Выработка рефлексов, подумал Чарльз, и: Павлов. Он в состоянии это сделать. С ним все будет в порядке.
И он наконец-то будет спать. Также как человек, который спал сейчас рядом, тепло и ровно дыша над его плечом. Чарльз устал, и, вдобавок, он все еще чувствовал остаточное опьянение – и, если подумать, этим можно было объяснить все, что произошло. Вдобавок он был совершенно измотан, и он получил свой оргазм, и на самом деле – на самом деле, он собирался заснуть буквально через пару минут.
Вот только это... заняло чуть больше времени, чем он думал.
Но это только из-за того, что волосы человека щекотали его лицо. И из-за того, что его разум уведомил его, как будет зудеть его кожа из-за засохшей спермы назавтра. И из-за того, что объятия человека были такими крепкими – даже во сне – и Чарльз не сомневался, что его собственные руки к утру сведет судорогой.
И из-за того что... огонь в камине все еще горел...
Но в комнате теперь было совсем темно – темнее, чем в любую другую ночь, которую он провел в этой проклятой тюрьме.
