Воздух был прохладным, и Гарри пожалел, что не захватил с собой шарф и шапку. На улице кружил снег и грозил ворваться в замок через открытую дверь главного входа. Коридоры пустовали; большинство студентов уже отправились на станцию к Хогвартс Экспрессу.
— Со мной все будет в порядке. Обещаю, — в сотый раз твердил Гарри. Он думал, что, в конце концов, и сам поверит в это.
Гермиона с грустным видом дергала свой шарф.
— Это моя вина, да? – спросила она, посмотрев на хмурого Рона, а потом – опять на Гарри.
Поттер вздохнул.
— Не говори глупостей, Гермиона. Я просто не в настроении для шумных вечеринок, а еще нужно учиться. Какая разница, будет Рон в Норе или нет. – Гарри быстро перевел взгляд на друга. – Без обид.
Рон посмотрел на него наполненными мукой глазам, и он сочувственно поморщился. Гермиона предложила своему бойфренду провести каникулы с ней, и тот неразумно и радостно согласился. Он как-то не подумал, что это подразумевало под собой праздники с ней и ее родителями. Рон уже несколько дней находился в гнетущем ожидании этой встречи. Он настаивал, что стоматологическое оборудование, которое находилось у них дома, было опасным, а то и смертельно опасным, и таким людям доверять нельзя.
— Ты можешь поехать с нами. Мои родители очень обрадуются…
— Нет. Спасибо, Гермиона, но нет, — отказался Гарри, взглядом извинившись перед Роном, который уже вроде как приободрился от такой мысли.
— Мама будет очень зла, если ни я, ни ты не приедем на Рождество, — заявил Рон; Гарри знал, что тот совершенно прав.
Его наполнило чувство вины, но он быстро его подавил. В этом году в Норе, скорее всего, будет очень уныло, поскольку Уизли впервые будут праздновать Рождество без Фреда, и Гарри был уверен, что очень хорошо вписался бы в общую атмосферу и внес бы свою лепту в господствующее там депрессивное настроение. И как бы ни было некрасиво оставлять Молли и Артура в этот час без поддержки, но еще хуже было бы позволить им волноваться еще и за него. Гарри очень хотелось спрятать свои чувства, однако, судя по сочувственным взглядам, которыми его окидывали Рон с Гермионой, а иногда и другие гриффиндорцы, по его виду легко можно было понять, насколько он несчастен. Может, если бы Рон тоже поехал в Нору, он и передумал бы, но Гермиона чувствовала себя виноватой перед родителями за то, что в прошлом году стерла им память, и теперь отчаянно хотела вернуть их в свою жизнь и, уже не волнуясь ни о каких опасностях, нормально познакомить со своим парнем.
— Обещаю, что напишу твоей маме, — успокоил Гарри Рона. – Но я не передумаю. На Рождество я остаюсь в Хогвартсе, — твердо сказал он. – Как и вы, если сейчас же не начнете двигаться. Остальные уже, наверное, на станции в Хогсмиде.
— Еще нет. – Гермиона шмыгнула носом и обвила руками шею Гарри. Он неловко погладил ее по спине. – Пожалуйста, пиши нам, — пробормотала девушка. – И, прошу тебя, просто не… ну, ты знаешь…
Она неуверенно отстранилась.
— Не дрочи, — одними губами проговорил Рон у нее за спиной.
Гарри хмуро глянул на него, а Гермиона продолжала:
— Не думай об этом всем слишком много. Тебе действительно лучше использовать время для учебы.
Гарри молча кивнул, зная, что Гермиона была права. В последние несколько дней он был не слишком-то внимательным на занятиях. И боялся, что на большинстве экзаменов показал себя не с лучшей стороны.
Рон хлопнул его по спине и посмотрел с тем самым сочувствием, от которого у Гарри в горле всегда образовывался комок.
— И завтра в полдень будь в гостиной возле камина, — добавила Гермиона. – Мы хотим лично поздравить тебя с Рождеством. – Она опять шмыгнула носом и слегка улыбнулась.
Взмахнув на прощание, Рон и Гермиона с печальными лицами развернулись и направились к экипажу, за ними по воздуху плыли чемоданы. Гарри со смесью грусти и облегчения наблюдал за тем, как экипаж понесся к Хогсмиду, превращаясь в едва заметную точку. Он знал, что через несколько дней начнет жутко скучать по друзьям, но сейчас был безумно рад, что больше не надо притворяться, будто его сердце все еще не разорвано на части.
По дороге к Гриффиндорской Башне ему помахали и улыбнулись несколько студентов. Он кое-как скривил лицо в ответ и поспешил в блаженно пустую спальню. Упал на кровать и, хоть и почувствовал вину, приступил к выполнению наставлений Рона, игнорируя слова Гермионы. Больше хотелось подумать, чем подрочить, что вообще-то очень грустно. Особенно учитывая, что в последнее время он только и делал, что думал.
Обычно он начинал из вполне рационального желания улучшить свое самочувствие. Для этого нужно было найти кого-то, повинного во всех его несчастьях. Логично было взять на эту роль Драко, но Гарри не мог его винить, потому что тот ассоциировался у него только с самыми чудесными вещами. Следующим по списку был Малфой, тот, который не упустил шанса унизить его и моментально побежал делать из него дурака, но дело в том, что Малфой за все свои действия уже сполна заплатил. Потом Гарри еще вспоминал, что во время их первого поцелуя тот еще не был зачарован, а значит, Гарри не мог притворяться, что влюбился в некоего придуманного персонажа, которого без любовного зелья и не существует вовсе. То есть Малфой и был Драко, а на него Гарри опять-таки просто не мог злиться. Он пытался винить Дилис, но он ее не знал. Кроме того, все, что она натворила, не было продиктовано какой-то личной неприязнью, и сколько бы он ни пытался сосредоточить всю ненависть на ней, это ни разу его не успокаивало. И, в конце концов, он находил только одного виновного – самого себя. Это он, дурак такой, влюбился в парня, который его всегда ненавидел. Это он не смог остановиться, не смог логически все обдумать; у Драко же даже возможности такой не было. Это он не понял, что Малфой сам не свой, что его напоили зельем, действие которого он старался перебороть, безуспешно пытаясь оттолкнуть Гарри от себя. Вспоминать о ночи в слизеринской спальне было особенно тяжело. Как, наверное, запутался Драко в себе, пытаясь заставить Гарри уйти, но каждый раз прижимаясь к нему еще ближе и никуда не отпуская? Он должен был все это заметить. Он должен был понять, что что-то не так. Вместо этого он просто бездумно брал все, что Драко ему предлагал. Причем предлагал против своей чертовой воли.
И такова была печальная правда. Это все его вина. Встречаться с Драко на уроках теперь было тяжело, и Гарри все время избегал его взгляда, он избегал риска увидеть там невысказанные обвинения или отвращение. Теперь, по крайней мере, хоть на время можно было забыть об этой заботе. Он видел, как Драко садился в один из экипажей, и сейчас он, как и Рон с Гермионой, уже в Хогвартс Экспрессе едет домой на каникулы.
Гарри вздохнул, уткнувшись в подушку и надеясь, что после возвращения студентов все встанет на свои места. Просто нужно пережить Рождество.

* * *
Большинство купе были пустыми; Драко уже почти сдался. Хогвартс Экспресс, судя по всему, был чертовски длинным поездом. С другой стороны, забить на все сейчас было бы глупо. Он только что провел несколько беспокойных часов, игнорируя своих сокурсников и таращась в окно. Единственное, чем он все это время занимался, это размышлял о сцене, свидетелем которой стал перед отъездом из Хогвартса. Из увиденного можно было сделать вывод, что Поттер не собирался садиться на поезд со своими друзьями, что странно; но Драко допускал возможность, что тот отправится на праздники каким-то другим способом, из соображений безопасности. Но все-таки это его беспокоило. В последние дни трудно было понять, что у Поттера на уме, он все время смотрел куда угодно, только не на Малфоя.
Увидев коричневые, не в меру пышные волосы, Драко воспрянул духом и открыл дверь, не успев поудивляться тому странному факту, что он был рад видеть Грейнджер. Однако вся его радость испарилась, как только он понял, что Поттера в купе не было, а девушка сидела на коленях Уизли и страстно его целовала.
Было такое неписаное правило: если ты лижешься в купе, а кто-то вдруг в него врывается, нужно немедленно прекратить и испуганно подскочить. Но Грейнджер с Уизли, похоже, никогда об этом не слышали, так как они уперто отказывались замечать, что теперь не одни. Драко раздраженно закрыл дверь и открыл ее снова, пытаясь создать своими действиями побольше шума. На этот раз сработало, и они оторвались друг от друга. Оба посмотрели на Драко удивленными, слегка расфокусированными взглядами.
— Простите, ошибся купе, — сказал Драко, не двигаясь.
Уизли скривился, а Грейнджер вопросительно на него посмотрела. Никто из них не заговорил.
— Я тогда пойду, — сказал Драко и уже почти развернулся, но остановился и, словно вдруг вспомнив что-то, спросил: — А где Поттер? – Он с опозданием понял, что нужно было придать своему голосу оскорбительного тона, но уже ничего нельзя было поделать. Так что он только добавил: — Он отправится по каминной сети? Не думал, что ему разрешат.
— Э-э… — Грейнджер моргнула и, видимо, поняла, что Драко не уйдет так скоро, как она надеялась, поэтому встала с колен Уизли и села напротив, поправляя волосы. – Нет, он остался на Рождество в Хогвартсе.
Драко нахмурил брови.
— Один? – недоверчиво спросил он. Это же смешно. Он был уверен, что Поттер проведет каникулы с семейством Уизли. Драко не слышал этого от него лично, но тот вроде как всегда был в восторге от такой идеи. Все знали это. Что же, к черту, изменилось, что он передумал?
— Ну, — подал голос Уизли, — если один – это со всеми учителями Хогвартса, с некоторыми студентами, сотней домашних эльфов и привидениями, то да.
Драко никак на эту реплику не отреагировал.
— Он очень серьезно относится к Т.Р.И.Т.О.Н.ам и хочет поучиться, — объяснила Грейнджер; в ее голосе проскользнуло недовольство, что крайне странно, ведь Поттер, получалось, всем рождественским развлечениям предпочел учебу. Грейнджер, похоже, тоже посчитала это неестественным, поэтому добавила: — И еще ему хочется немного побыть наедине с собой.
— Понятно, — медленно сказал Драко.
— Ну, в самом деле, — неожиданно с недовольным видом сказал Рон. – Чудесная отговорка, если кому-то интересно мое мнение. Он только и делает, что ноет; все Рождество испортил бы. Пусть немного побудет сам, может, перестанет быть таким депрессивным дрочилой. Хотя это, конечно, не значит, что тогда моя семья захочет с ним видеться.
Грейнджер задохнулась, а Драко побледнел и прошептал:
— Что?
Его внезапно переполнила ярость, он уже почти вытащил палочку, чтобы наслать на Уизли какое-то проклятие, посерьезней, но вдруг заметил в голубых глазах блеск торжества. Драко моргнул и в следующую секунду понял, что Грейнджер задохнулась не от слов своего ненаглядного, а от того, что он влетел в купе и метал молнии, нависнув над теперь усмехающимся Уизли.
— Я прирожденный аврор, — самодовольно заявил рыжий Грейнджер. – Вот как я заставляю людей раскрывать свои тайны. – Уизли щелкнул пальцами. – А ты что там предлагала? Ах, да. «Давай просто спросим у него, что он чувствует к Гарри сейчас, без зелья».
Грейнджер закатила глаза, а Драко пожалел, что все-таки удержался и не причинил Уизли никакого вреда. Чертов придурок, манипулятор хренов. Малфой окинул его презрительным взглядом и обернулся, готовый уходить.
Грейнджер подскочила со своего места.
— Драко, погоди, — закричала она и схватила его за запястье.
Он уже хотел было вырваться и нагрубить ей, но вдруг понял, что она назвала его Драко, а не Малфоем. И смотрела на него как-то по-доброму. Это слишком уж нервировало, поэтому он решил, что лучше подождать и послушать, что она там хочет сказать.
— Ты должен поговорить с Гарри, если ты… — Грейнджер прочистила горло. – То есть, если ты все еще… Тебе действительно нужно с ним поговорить и во всем разобраться.
Девушка еще сильнее сжала его запястье. Драко быстро отвернулся и освободился, аккуратно вытащив свою руку из ее пальцев. Потом неопределенно дернул головой, еще раз хмуро глянул на усмехающегося Уизела и вышел в коридор. На сей раз его никто не останавливал.
Как только послышался звук закрывшейся двери, он выдохнул и прижался лбом к прохладному окну. Перед глазами мелькали заснеженные поля и голые деревья, но Драко не замечал ничего вокруг.
Мерлин, как все запутано. Еще не понятно, стало ли ему лучше после снятия чар. Когда он находился под действием любовного зелья, его сознание было сосредоточено на одном единственном объекте – на Поттере. Каждая мысль, каждая фантазия, каждое чувство было посвящено ему, и это чертовски сбивало с толку. Он не мог логически объяснить свои порывы и найти причину таких сильных эмоций. Это было бездумной одержимостью, от которой его желудок постоянно скручивало в узел от страха, а сам он превращался в раба своих необъяснимых желаний. И сейчас он чувствовал себя ох-как-иначе. Он нашел причину своего эмоционального состояния – трепетное тепло, которое согревал его изнутри, не пугающее, скорее успокаивающее, оно словно утешало его, хотя жизнь явно шла не наилучшим образом. Проанализировав случившееся, он мог объяснить каждую свою реакцию, каждое чувство, не испытывая прежнего смятения; он мог проследить за развитием своей влюбленности: она возрастала с каждым поцелуем, прикосновением, с каждой улыбкой, подаренной ему Поттером. Теперь все приобрело смысл; Драко точно знал, почему он ему понравился. Сводящий с ума, противоречивый Поттер, который в одну секунду тычется в тебя носом, как котенок, а в следующую в ярости бросается на кого-то, как лев; которого, казалось бы, так легко разорвать на кусочки, вот только после первой же попытки понимаешь, что это не возможно сделать, его не победишь. Поттер, который одним только взглядом мог раздробить глыбу льда, а мог при желании растопить ее своим теплом; Поттер, который понятия не имел, какого черта он делает, и которого никогда это не останавливало.
Драко трудно было смириться с тем, что он влюбился, но был несправедливо лишен возможности оценить всю полноту своих чувств. Его одержимость надежно скрывала все под собой, и только когда магия перестала действовать, он смог ясно все увидеть.
Однако теперь появились и другие проблемы, о которых раньше он и не задумывался. Например, как сказать родителям, что он влюбился в парня и что, даже если его чувства к Поттеру чудом исчезнут, он никогда не захочет быть с девушкой. Или то, что Поттер даже смотреть в его сторону не желал, и Драко не мог понять причину такого поведения. Он обиделся? Злится? Или и то, и другое? Как он может что-то предпринимать, если не уверен, что сумеет справиться с последствиями? Если не уверен, как на все это отреагируют его друзья и родные, и если не знает, что ответит сам Поттер, предложи ему Драко начать все сначала, только теперь безо всяких зелий. Вот о чём он думал на протяжении нескольких дней. И он пришел к некоторым выводам.
Драко решил, что бессмысленно притворяться тем, кем ты на самом деле не являешься, особенно учитывая, что теперь он знает, как много боли это может причинить. Ему придется поговорить с родителями и рассказать им о своих предпочтениях. А Поттер… ну, здесь все не так просто. Его инстинкты подсказывали, что лучше сдаться, забыть все и изгнать гриффиндорца из своих мыслей и сердца. В конце концов, должно получиться. Поначалу это казалось единственным возможным вариантом. Он сделал Поттеру больно, это предельно ясно, и даже если Гарри и начал ему доверять, то сейчас об этом можно было забыть, на этот раз навсегда. Но чем больше Драко думал, тем меньше ему хотелось оставлять все в прошлом. Поттер, в отличие от него, зачарован не был, и это Малфой игнорировать не собирался. Только не в том случае, если существовал хоть малейший шанс, что его простят. Он знал, что не стоит испытывать удачу и что лучше подождать, пока раны Поттера затянутся. И так он и собирался поступить… еще совсем недавно.
А пять минут назад выяснилось, что Гарри остался в Хогвартсе, что он будет там праздновать Рождество. Жалкий, несчастный и одинокий. На Рождество. Это же просто неправильно. И виноват во всем Драко. Не говоря уже о том, что встреча с Грейнджер и Уизли не только была жутко необычной, но и возродила в нем надежду. Он ожидал, что грифы наорут на него, проклянут как-нибудь. Он даже не думал, что им будет интересно знать, что он чувствует к Поттеру, и тем более не ожидал, что они посоветуют ему с ним поговорить. Словно эти двое хотели, чтобы они наладили отношения. А это просто нелепо, поскольку Уизли и Грейнджер попросту не могли этого хотеть. Это могло значить только одно: Поттеру было больнее, чем думал Драко. Настолько больно, что его друзья были в отчаянии. А это в свою очередь означало, что, возможно, Поттеру не нужно время, чтобы простить Малфою то, что тот ради его унижения, не задумываясь, побежал его зачаровывать и этим ранил их обоих. Кстати, анализируя это сейчас, Драко должен был признать, что бежал к нему совершенно с иными намерениями: уже тогда его больше интересовал сам поцелуй, а не дальнейшее унижение, хотя сейчас это неактуально. Если он хотел убедить Поттера хоть в чем-то, с ним в любом случае нужно было поговорить.
Драко вздохнул, жалея, что не остался на Рождество в Хогвартсе. Если бы он знал, что Поттер остается, то никуда бы не поехал. Особенно если бы знал, что тот остается там один. Эта мысль его тревожила, ведь, выходит, он, нахрен, украл у Поттера Рождество. Но сейчас уже поздно, и ничего нельзя поделать.
Драко задумчиво взглянул на стремительно темнеющее небо. Или можно?