Гокудера укутался в одеяло с головой — теперь уже не потому, что трясло от боли. Стыдно было. Он чувствовал, как горит лицо: щеки просто обдавало жаром. В первый раз кто-то узнал о нем такое...
Про себя — что он не как все, не как надо — он выяснил давно. Уже года два. Он даже не помнил, когда это понял, просто однажды вечером поймал себя на том, что на пляже наблюдает не за стайкой хихикающих девчонок в нескромных купальниках, а за парнями, которые перед этими девчонками выпендривались. Один даже колесом по песку прошелся — широкие красные шорты-плавки задрались до паха, и вот это оказалось куда притягательней, чем едва скрытые крошечными лифчиками груди девушек.
Гокудеру тогда словно током ударило, перед глазами мелькнула светлая незагорелая кожа того парня — и все встало на свои места. И то, что с девочками ему было скучно, и что журналы, которые тайком притаскивали мальчишки в школу, интереса не вызывали — сиськи и сиськи, яркие краски, разрисованные лица, волосы слишком длинные. Однажды он так прямо и сказал старшекласснику — тот еще тер себе промежность ладонью прямо через штаны и краснел смешно — и услышал в ответ только «мелким не понять».
Гокудера и не понял. Тогда не понял.
Там, на пляже, все само сложилось, как головоломка, только на картинке была не красавица с томным взглядом, не милая одноклассница и даже не Анджелина Джоли. Парень в красных шортах словно крикнул ему «Эй, пацан, ты же голубой!», а Гокудера не смог ответить «Сам ты педик!».
Он тогда уже с полгода жил на улице, перебивался, как получалось, случайными заказами, а то и подрабатывал в обычных «цивильных» заведениях. В тот раз он нанялся мойщиком посуды в пляжный ресторанчик, наврав про каникулы в школе. Работа оказалась так себе, зато кормили бесплатно, и море было рядом.
Вечером Гокудера пришел в душ не просто, чтобы помыться. Специально время подгадал, когда вернулась из бара компания студентов — в кемпинге, где он жил, было полно молодежи, общий душ редко пустовал. Медленно намыливаясь стянутым с соседней полочки мылом, Гокудера следил за парнями — те были подвыпившими и на странного пацана внимания не обращали. Ржали, терли крепкие загорелые тела ладонями и мочалками, с гоготом и шуточками обливали друг друга шампунем.
Достоинства у всех были разные, тела — красивые, парни — шумные, а Гокудера сам себе все доказал. Он только зубы стискивал, чтобы не застонать, прижимался к перегородке, надрачивая собственный член, и почти плакал, потому что все — вот оно. Никаких анджелин, только брэды.
Вот с тех пор и знал. Стыдился, но ничего сделать не мог. Он даже попробовал один раз с проституткой — ничего не вышло. Хорошо, девчонка попалась понимающая, хотя, возможно, она просто решила, что он со страху или из-за возраста ничего не смог. Минет ему сделала.
Гокудера кончил, как только представил, что у него отсасывает тот парень в красных шортах.
На этом его сексуальные приключения закончились — он плюнул на ориентацию, стащил пару журналов из магазина для взрослых и решил, что думать будет потом. Жизнь и так не задалась, так что гей он там или не гей — без разницы. Он, может, и не доживет до того времени, когда вопрос с сексом встанет очень остро.
Его тогда уже пытались убить раз пять.
Он многому научился.
А потом стал Хранителем Вонголы. Даже не так — Правой рукой Десятого босса Вонголы. Это было круче, чем стать президентом США, Папой Римским и звездой Голливуда одновременно.
Гокудера не имел никакого права бросить хотя бы малейшую тень, самое крошечное пятнышко на репутацию Вонголы и Десятого. Это был его долг и его бремя.
Гокудера пошевелился — стало жарко, и он вытянул из-под одеяла ногу. На диване тут же закопошился Ямамото, то ли прислушиваясь к его движениям, то ли просто...
Ямамото не спал, Гокудера это знал. Докопался до его грязной тайны, успел повалять его самого по полу и, кажется, не собирался с ужасом и отвращением бежать из его квартиры.
Он вообще ничего не понял.
При-ду-рок.
А прижиматься к нему было приятно. Гокудера поморщился — ну что за мысли! — и опять зашевелился, переворачиваясь на другой бок. То ли ему лучше стало, то ли, наоборот, хуже, только сон ушел. Курить хотелось.
— Эй, Гокудера?
Голос Ямамото звучал непривычно задумчиво, будто тот пытался решить уравнение с двумя переменными.
— Что?
— Эти журналы... Ну...
— Что «ну»?
У Гокудеры горели щеки, а голос дрожал от раздражения. Или стыда.
— Прикольные.
— Ты дурак?
Нет, он конечно дурак, но чтобы так...
— Гокудера, а ты что, любишь парней?
То ли смеяться, то ли плакать надо. Дошло. А вообще, легче злиться на Ямамото, чем во всем... в этом признаваться.
— Гокудера? — Ямамото сел на диване — в темноте комнаты его силуэт казался черным пятном.
— Слушай, ну что ты лезешь? Какого тебе...
— Да я просто подумал, что...
— Не думай! Спи!
— Да сплю я. Гокудера, а ты пробовал с парнями?
Под одеялом стало невыносимо жарко, а злость зашкалила так, что стало почти все равно. Гокудера тоже сел на кровати — резко, одним движением сбросив на пол одеяло — и почти прошипел в темноту:
— С чего ты вообразил, что я буду с тобой откровенничать?
— А с кем? — Ямамото удивился, по голосу понятно было. — Я же твой друг.
Гокудера опешил. Ну да, они в одной команде, они постоянно вместе, даже вот сейчас... Но друзья? Выкладывать ему всю подноготную?
Хуже всего, что ему действительно хотелось рассказать. Хоть кому-нибудь рассказать, это так тяжело — быть один на один со своей тайной.
— Ты правда хочешь влезть во все это?
— Я же твой друг, — Ямамото повторил это так терпеливо, как маленькому, будто объясняя что-то очевидное. Ну, что море соленое, а трава зеленая.
Странно это было — сидеть в темноте и слышать только голоса, его и свой.
— Не было у меня ничего с парнями. Но... С девчонками я не могу.
— А-а... А ты пробовал?
— Пробовал.
Ямамото, кажется, переваривал услышанное, а потом спросил:
— Так ты, получается, Цуну... ну, то есть...
— Ты!.. — У Гокудеры даже все слова от возмущения пропали. Просто выдавить из себя ничего кроме этого «ты» не смог. И как он мог подумать такое?!
Ямамото смущенно засмеялся. Друг, о Мадонна. Идиот.
— Ладно-ладно, извини. Я понял, ерунду сказал.
— Я тебя загрызу до смерти.
— Ха, у тебя похоже получилось. — И ржет еще. — Ты просто все время с Цуной, я и подумал. А тебе правда нравятся парни? А какие?
— Черт, Ямамото! Тебе это что, шуточки?
— В смысле? Ну, может, тебе спортивного типа нравятся или там...
Гокудера застонал и упал на подушку, прикрыв лицо ладонями. Ямамото сумеет и из трагедии сделать фарс. Стоило открыться этому идиоту, чтобы услышать «Тебе нравятся парни? Прикольно. А какие?».
Но от этого почему-то стало легче.
— Слушай, Ямамото, а тебе-то это зачем? Любопытно?
— Просто поговорить с тобой хотел. И ты поговори.
Добренький. Гокудера потер ладонями глаза и спросил:
— О чем говорить-то? Что ты вообще понимаешь?
— Друзья разговаривают. Это помогает.
— И чем ты мне поможешь? Ты вообще... — Гокудера на секунду задумался, придумывая аргумент посокрушительней. — Ты вообще ни с кем и никогда!..
— А какая разница? — Ямамото не обиделся. — Тем более, я с девчонкой был.
— Ты что, спал уже с кем-то? — Вот уж чего Гокудера не ожидал. Нет, Ямамото был популярен у девочек, он вообще был красивый и такой... Неважно. Но как его можно серьезно воспринимать? Да он хорошо, если додумается подружку в губы поцеловать на пятом свидании. Вернее, это она его поцелует.
— Помнишь, я на соревнования ездил в Токио? Ну, в феврале? Там была одна девушка...
— И? — Гокудера слушал с болезненным интересом. В груди что-то неприятно сжималось — наверное, последствия отравления.
— Она взрослая, в медкабинете работает. А я ногу потянул, ходил к ней на массаж. Ну и койка там была. И массаж... — Голос у Ямамото стал подозрительно мечтательным, так что спрашивать, понравилось ли ему с медсестричкой, смысла не было.
— А чего молчал?
— Да как-то... Хвастаться надо было?
Гокудера фыркнул — Ямамото молчать умел. Никогда не знаешь, что там у него за душой. Смеется, шутит, играет в бейсбол и «в мафию», спит на уроках и отлично готовит суши. Все. А еще Реборн сказал — прирожденный убийца.
Но как-то не верилось, что к сильному телу прилагаются мозги, уж очень хорошо Ямамото их скрывал. А вот тело... Гокудера даже не представлял, как это круто — когда к тебе кто-то прижимается, наваливается сверху всей тяжестью — и от этого перехватывает дыхание, сердце бьется и хочется, чтобы так и было, а лучше — стало объятиями и еще чем-то большим...
Это, наверное, подростковые гормоны. Гокудера отлично знал теорию. Только вот в паху тянуло совсем не теоретически. Это вообще ерунда какая-то — у него теперь на каждого балбеса стоять будет, что ли?
— Гокудера?
— Ну? — Голос был не таким как обычно. Совсем немного — но не таким. Оставалось надеяться, что Ямамото не заметит.
— А ты бы хотел попробовать с парнем? Ну, вообще.
— Нет, я хочу умереть девственником. Ямамото, ты хоть одну умную вещь за вечер сказать можешь?
— А ты как хочешь, ну там, сверху или...
— Еще хоть слово, и я тебя выставлю из дома в одних трусах.
Гокудера был серьезен. Его откровенности есть предел.
Ему хотелось по-всякому, он дрочил, представляя себе чужую руку, двигающуюся на члене, чужой рот и чужую задницу — чтобы узко и горячо, чтобы вбиваться в эту узость и стонать... А иногда он фантазировал о другом — как кто-то осторожно гладит его по ягодицам, вылизывает между ними, трогает чувствительную кожу ануса, просовывает внутрь пальцы... Гокудера так делал, в душе — сначала было сложно, тело сопротивлялось, но он научился это преодолевать, с каждым разом получалось все лучше. Он уже знал, куда нужно надавить, чтобы окунуться в волну удовольствия, отзывавшуюся дрожью в руках и ногах и слабостью в коленях. Только этого было мало, и все сильнее хотелось большего — не пальцев, не пластмассовой ручки расчески. Ему нужно было почувствовать в себе кого-то другого, на своих бедрах — чужие руки, горячее дыхание в затылок, запах.
Много чего хотелось. А Ямамото, психу, любопытно было.
— Гокудера?
— Мадонна... Ну чего?
— Слушай... А мне понравились журналы.
— Поздравляю, ты тоже голубой.
— Я? Не, ну, не так, чтобы...
— Ты бы спал уже и не морочил мне голову.
— Кстати, а ты как? Живот не болит?
У Гокудеры болело ниже, но рассказывать он об этом не собирался.
— Нормально уже.
— Это хорошо. Гокудера, а ты...
— Ямамото!
— Что?
— Если ты сейчас не заткнешься, я тебя точно выставлю на улицу. Вот как есть — голым и даже простыню отберу.
— Ладно-ладно. Только ты это...
— Я предупредил?
— Да нет, я просто... В общем, если тебе что-то нужно, то я помогу. Я... ну, я с тобой, правда.
Гокудера решил ничего не отвечать, поднял с пола свое одеяло, молча укутался и притворился спящим. Ямамото тоже немного повозился и быстро уснул — он смешно посапывал во сне, это мешало. А еще мешала мысль, что он и в самом деле голый. Совершенно голый парень лежит на его диване, и этот парень полчаса назад валялся с ним на полу, узнал его страшную тайну и... Он правда голый. У Гокудеры сердце екало, когда он это представлял — смуглая кожа, на животе кубики, волосы в паху, а ниже — член, который трется сейчас о его, Гокудеры, белье. И пахнуть оно будет завтра так, как пахнет Ямамото.
Гокудера покраснел — он точно болен, если подумал, что стоит завтра накрыться его простынею.
Это уже совсем никуда не годилось.
Пришлось еще плотнее закутаться в собственное одеяло и старательно думать о логарифмах, интегралах, синусах, косинусах, дезоксирибонуклеиновой кислоте и хокку Басё.
Где-то на четвертом хокку Гокудера, наконец, уснул.
