B7 мимо. Е5. Mama просила напомнить, что в приличных школах учителя штанов не носят. Не посрами марку!
К.
Андромеда Тонкс и вылазка в Лондон
– Цисси, а он не слишком яркий?
Андромеда с сомнением посмотрела на шарф, потом снова в зеркало.
– Тебе к лицу насыщенные цвета, – уверенно проговорила Нарцисса и приложила к плечам сестры еще один шарфик. – Смотри, если взять побледнее, то он совсем теряется, как застиранный.
– Берите, моя милая, – заворковала мадам Малкин. – Вы же знаете, Цисси плохого не посоветует, шарфик чудесный. Это новый товар, он только появился, и вот увидите, их расхватают еще до сентября.
Лет пять назад Минерва посоветовала ей закупаться к новому сезону в июле, когда на Диагон-алее еще нет толпы учеников и родителей. Хлопоты, хлопоты, а на самом деле – просто дырявая голова. К счастью, дождь и раннее утро немного распугали посетителей, и они с сестрой могли перекинуться парой слов. Хильда Малкин не будет окликать «Цисси, милая, ты не могла бы мне помочь с покупателем?», пряча раздражение за особенной сладостью тона.
– Уговорили, – улыбнулась Андромеда. – Беру. Доре найдешь что-нибудь?
Нарцисса сдвинула тонкие брови, разглядывая ряды мантий.
– Пару обычных и новую парадную?
– Да. На твой вкус, как всегда. Ее же не затащишь за покупкой.
Цисси кивнула. Нимфадора не унаследовала ни капли блэковского вкуса и совершенно не разбиралась в фасонах и оттенках. Была б ее воля, она б не вылезала из штанов и футболок, так что мантии ей покупала Андромеда – все шесть лет, что Дора работала в Хогвартсе. Правда, носила она их безропотно и на работе была образцом элегантности – Нарцисса в самом деле умела подбирать одежду.
Мадам Малкин наверняка не однажды порадовалась, что у нее хватило дальновидности взять на работу миссис Малфой. Благодеяние окупилось сторицей...
Когда после победы на скамье подсудимых оказалось полминистерства и десятки егерей, а Малфои отделались условным наказанием, многие шипели: мол, снова вышли сухими из воды. Пожалуй, только Андромеда знала, каково им тогда пришлось. Ни друзей, ни денег, сплетни, косые взгляды... Неудивительно, что Люциус слег, он и так долго держался. Работа у мадам Малкин стала для Цисси спасением не только из-за денег. Теперь от нее не шарахались, как от чумной. К ее совету прислушивались капризные клиентки, жены новых сотрудников министерства шили парадные туалеты по ее эскизам, и никто не обращал внимания на серебряную цепочку на шее Цисси. А может, и впрямь не знали, что это не украшение, а цена условного освобождения – «запретка на запретные», удавка, оживающая после первого же непростительного заклинания, произнесенного владельцем. Такие были теперь у всех Малфоев, и Люциус, кажется, мучился больше других, страдая приступами нервного удушья. Цисси рассказала об этом как-то в первый год после войны, когда еще приходила поплакаться. Потом она перестала и приходить, и жаловаться, но совсем не потому, что жизнь наладилась, – Андромеда это прекрасно понимала. Они виделись реже, обычно в ателье у мадам Малкин, и это Андромеда тоже понимала. Она и сама не хотела видеть разоренного дома Малфоев или встречаться с Люциусом – и полагала, что Нарцисса тоже избегает лишних встреч.
Андромеда запихнула свертки в сумку и достала пару кружевных перчаток. Без них ей сейчас на улицу лучше не соваться: дождь, сырость. Стоит пройтись до «Дырявого котла» – и к вечеру суставы заноют и пальцы откажутся сгибаться, а она хотела довязать Тедди свитер. Конечно, изящное кружево – это просто иллюзия, но очень хорошая: работа Нарциссы. Перчатки были связаны из волчьей шерсти – а точнее, из шерсти оборотня. Как выяснилось, превосходного средства от артрита.
Невилл Лонгботтом и последние сплетни
Рон оказался прав – «Дырявый котел» был набит битком. В последние дни перед началом занятий в Хогвартсе, пока ученики выбирали палочки, котлы, книжки и фамилиаров, родители забегали промочить горло и переброситься парой слов. Невилл торопливо пробрался к выходу и похвалил себя за то, что переоделся в джинсы и футболку еще в Хогсмиде: его не узнавали, не останавливали и не приглашали за столик. И хорошо, Рон-то, наверное, уже заждался.
Рон радостно помахал рукой.
– Деньги небось забыл поменять? – спросил он после приветствия. – Ладно, профессор Лонгботтом. Моя идея – я угощаю. Пойдем, научу тебя ездить на подземке. Пешком отсюда далековато, да и не помню я дорогу, честно говоря.
Через полчаса они заняли столик в маленьком, уютном и полупустом маггловском баре.
– Здорово здесь, – одобрил Невилл.
– Гермиона плохого не посоветует. А Гарри не придет, застряли они в своей летней школе, прислал сову утром.
Невилл не удивился: с тех пор как Джинни ушла из профессионального квиддича, летние школы для юных спортсменов редко обходились без ее участия – разве что когда она была беременна. Гарри ездил вместе с ней. На зеленых площадках во Франции или Болгарии он показывал приемы и хитрости, учил распознавать нарушения правил, и там его гораздо чаще узнавали как мужа Джинни Поттер или англичанина, который умеет финт Вронского, а не как Мальчика-Который-Выжил-Еще-Раз, – и это, похоже, его очень устраивало.
Но и вдвоем они отлично посидели. Рон в который раз поинтересовался, когда на свадьбу позовут, и Невилл в очередной раз отшутился, что ученикам придется сложно с двумя профессорами Лонгботтомами.
– Что там, зельедела нового нашли?
– Да. Какой-то мужик из румынского заповедника. Кстати, Чарли ведь его должен знать?
– Спрошу.
Рон, спохватившись, полез в карман, развернул листок пергамента.
– Новинки «Умников» – посмотри? Основной удар будет, как старших в Хогсмид пустят, но ребята уже нагреблись, у нас вчера первый день очереди не стояли. На пятый пункт есть пробник, держи.
Невилл пробежал список взглядом и шепотом помянул всех четырех основателей.
– Ох, Уизли, вы меня до седых волос доведете...
– Стараемся, – ухмыльнулся Рон. – И не мы одни, да? Как там наш-то?
Невилл не сдержал смущенной улыбки. Может, и хорошо, что Гарри не пришел сегодня – он не любил анекдоты о портрете директора Снейпа.
– Наш – сам понимаешь, хандрит. Лето, школьники разъехались.
– И кто стал летней жертвой Великого и Ужасного?
– Картежники из холла, – признался Невилл.
– Дай угадаю! – замахал руками Рон. – Они его обыграли подчистую?!
– Ты что?! Они дулись в преферанс двое суток без передышки, профессор был бледен и невозмутим, под глазами круги, мантия в мелу...
– В мелу-то почему? – Рон уже давился хохотом.
– Пулю мелом на доске расписывали. Играли втроем, двое русских против профессора, остальные следили за счетом и грызли ногти. Двое суток напряженного молчания, ледяным тоном заказывают взятки и ведут подсчет, и к полудню – ор, скандал и страшные проклятия! Нашего ловят на мухлеже! На него наступают все четверо, он забился в угол и приготовился отмахиваться канделябром, как тут из рукава у последнего вистовавшего вылетает карта! Что тут началось... Он гнал их до сэра Кэдогана, не выпуская канделябра из рук. Ругались все пятеро без остановки, и Флитвик клянется, что цензурными там были только предлоги.
Потом, встрепанный, но непобежденный, он заявился в директорский кабинет и там все это рассказывал Дамблдору, в лицах и подробностях. Я как раз Макгонагалл помогал с письмами и слышал – он меня не сразу заметил.
Заметь его профессор раньше – тут же оборвал бы рассказ и набросился на бывшего ученика, а ныне гриффиндорского декана. Летом профессор Снейп скучал без учеников и школьных дел и вдвое охотнее оттачивал остроумие на бывших коллегах. А еще слонялся по пустым пейзажам, подбивал итальянский квартет с четвертого этажа сыграть что-нибудь или забирал у них скрипку и сам играл что-нибудь, и перебранивался с Финеасом Нигеллусом Блэком: тот считал, что профессор Снейп его должник, сам же профессор так не считал.
– И бедняга Вайолет по-прежнему в него влюблена.
– Чокнутая приятельница Толстой дамы?
Невилл покивал.
– Она. Пока нет никого в гостиной, они с утра до ночи едят конфеты с ликером и обсуждают профессора Снейпа.
Рон прыснул.
– А он?
– Он, кажется, не знает. Да если б и знал – все равно у нее нет шансов, сам понимаешь.
– Это да, – Рон старательно посерьезнел. – Вечная любовь, все такое.
Невилл тихонько вздохнул и еще раз порадовался, что Гарри отсыпается после квиддича. Рон без восторга отнесся к тайной любви Северуса Снейпа к Лили Эванс. «Если он любил ее, какого тролля измывался над Гарри? – спросил он. – Да и вообще – не хотел бы я, чтоб мою маму любил такой...».
Он не видел его воспоминаний и не проникся. Невилл и сам их не видел, но ему хватило рассказа Гарри – это было светло и трогательно, а еще после этого Снейп стал понятнее. Детский кошмар, черное пугало, резкий голос и злобный взгляд, от которого по спине бегут мурашки и все валится из рук, – все это обрело смысл и причину. Выбери Волдеморт его, Невилла, Лили Эванс осталась бы жива и все могло быть по-другому. Правда, этими соображениями Невилл ни с кем не делился, это было его личное дело. Его и профессора Снейпа.
– Да, бедняжке Ви ничего не светит, – вслух сказал он. – Так, Рон, а можно поподробнее о вот этом номере семь? Что за «Спецштучка для скучных уроков»?
Нимфадора Тонкс-Люпин и словесные поединки
Тонкс осторожно толкнула тяжелые входные двери Хогвартса, и они послушно открылись, впуская ее в вестибюль. Было тихо. В широком солнечном луче плясала пыль и парил Толстый монах.
– Отпуск еще не кончился, профессор Люпин. Соскучились по школе? Надеюсь, ничего не случилось.
– Все в порядке! – отозвалась Тонкс. – Пришла узнать новости.
Монах степенно поплыл рядом с лестницей.
– Новости самые лучшие! Все ученики на месте и много новеньких. Еще двоим планируют послать письма на следующей неделе.
– Здорово. Тони не надумал уходить?
Вместо ответа Монах бесшумно ушел сквозь лестницу.
– Насколько мне известно, – раздался низкий мелодичный голос, – мистер Гольдштейн завел разговор об уходе, исключительно чтоб вытребовать расписание поудобнее. Нечего сказать, изящно и тонко, скорее в стиле Хаффлпаффа, чем Равенкло.
– А я б сказала, вполне по-слизерински, профессор Снейп.
– Это потому, что вы совершенно не разбираетесь в слизеринских поступках, профессор... хм... Люпин.
– Звали б меня Тонкс, не пришлось бы запинаться, – дружелюбно посоветовала она.
– Жалеете о замужестве? – профессор изогнул тонкую бровь.
– Ну, это уже даже не по-слизерински, – поморщилась Тонкс. – Грубо, профессор.
– Туше, – признал он и перешел в следующую картину. Сел на каменную скамью, ярко освещенную полуденным солнцем.
– Соскучились за лето? – посочувствовала Тонкс.
Черная фигура ярко выделялась на фоне зелени, сирени и солнечных лучей, и Тонкс едва ли не впервые заметила, что траурное одеяние профессора Снейпа не так однообразно, как она думала раньше. Из-под мантии, шерстяной, густо-черной, виднелся белоснежный воротник, отделанный по краю тонким кружевом, и таким же кружевом заканчивался манжет, наползающий на тонкое запястье и узкую кисть. У него были фантастически красивые руки, изящные кисти, длинные подвижные пальцы – Тонкс попыталась вспомнить, было ли это так на самом деле, и не вспомнила. Нежная, почти белая кожа контрастировала с черным рукавом, который оказался не вполне черным, а с тканым узором, мелким, изощренным, и еще целый ряд крошечных блестящих пуговок, не то функциональных, не то для красоты, тянулся до самого локтя. Мерлин и Моргана, и не лень ей было все это рисовать?
– Профессор Люпин?
– А?
– Вы спросили, соскучился ли я за лето, и я сказал «да». Разговоры с Дамблдором интересны и неисчерпаемы, но мне одиноко без питомцев моего Дома.
Да, он до сих пор называл его Дамблдором, хотя все, даже, кажется, Невилл, по настоянию самого Альбуса называли по имени обожаемого директора, чудесного, хоть и чудаковатого. И в этом было что-то гордое и верное. Степень близости, недоступная прочим, какими бы фамильярными они ни были.
– Я, простите, засмотрелась на ваш сюртук.
Профессор усмехнулся, одернул мантию – Тонкс заметила, что под горлом ее скрепляла маленькая фибула в виде змейки и решила, что чувство вкуса и чувство юмора изменили художнице.
– Портрет лишен удовольствия выбрать себе наряд. Я рад, что художник хотя бы уважил мою привычку носить черное.
– Черный вам к лицу, – заметила Тонкс.
Профессор промолчал, лишь дернул уголком тонких губ, и Тонкс ощутила легкий укол совести: все знали, что черный – это траур, а она со своими комплиментами.
– Меньше месяца осталось, и приедут ученики, – она попыталась сменить тему.
– Да, – поддержал ее профессор. – Я слышал, большой набор. Впрочем, это вряд ли коснется Дома Слизерин, его, как и прежде, выберут немногие.
– Немногие, зато избранные, – пробормотала Тонкс. Долго сочувствовать Снейпу не выходило.
Он услышал, фыркнул и молча скрылся за рамой. Тонкс в сотый раз задалась вопросом: куда деваются портреты, когда уходят из одной картины и еще не появляются в другой?? Что у них там за тамбур, в их нарисованном мире? Или нету никакого тамбура и Снейп тут же появился в своей раме в кабинете директора? Ну или не в кабинете, а в музее, скажем? Надо у Альбуса спросить, что ли...
И Тонкс заторопилась к директорскому кабинету.
Минерва Макгонагалл и новый зельедел
Минерва долго колебалась, не сделать ли в письме приписку по поводу традиционной одежды преподавателей, но решила, что выйдет слишком резко. Если Смит сам не догадается обновить гардероб, уместнее будет намекнуть ему при личной встрече.
Смит догадался. Он приехал в новой темно-синей мантии, солидной и элегантной. Минерва отдала должное вкусу мадам Малкин, а в том, что это был ее выбор, сомневаться не приходилось: Смит, похоже, был сам удивлен своим новым видом. Провожая новоиспеченного зельедела до учительской, Минерва устроила маленькую экскурсию по Хогвартсу.
– Профессор Смит, вам действительно будет удобно в подземелье? Традиционно класс и личные комнаты находятся там, но не повредит ли это вашему здоровью? Вы кашляете.
– Это не простуда, директор, это все то же, – Смит небрежно коснулся левой щеки. – Не волнуйтесь. В личных комнатах прекрасно, а в классе должно быть холодно, иначе, когда все котлы будут кипеть, мы просто задохнемся. Единственное, о чем я хотел попросить, – можно мне убрать кресла и занавеси, что остались от моего предшественника?
– Разумеется, профессор, каждый преподаватель обустраивает кабинет и комнаты по собственному желанию.
– Значит, банки с... э... препаратами из кладовой тоже можно убрать?
– Если они вам не нужны... – неуверенно проговорила Минерва. До этого на заспиртованных монстров профессора Снейпа, равно как и на кресла профессора Слагхорна, никто не посягал: предшественники Смита будто чувствовали, что недолго задержатся в школе.
– Разве что для эффекта. Но я придерживаюсь мнения, что в классе тем лучше, чем меньше объектов можно разбить.
– Вы правы. Распорядитесь, эльфы уберут все, что вам не нужно. Учительская здесь, на втором этаже. Она без пароля. Если вам доведется уходить последним, запирайте двери «Колопортусом». Советую вам не оставлять здесь пергаменты: Пивз, наш полтергейст, имеет привычку путать и рвать их. В личные комнаты он не забирается.
В учительской было пыльно и почти пусто – Смит приехал одним из первых, так что сейчас в школе были только деканы да те из преподавателей, кто жил в Хогсмиде. На столах валялись обрывки пергаментов и перья, забытые с июня, – надраивая углы и двери, Филч не прикасался к преподавательским вещам.
Столы перекочевали в учительскую из старых классов и личных покоев сразу после войны – слишком грустно и страшно было проводить вечера в одиночестве после того, как целый день собираешь обломки стен и статуй, свитки пергамента и куски портретных рам. А Большой зал, завешенный траурными полотнищами, навевал невыносимую тоску, и никакое колдовство не могло ее убрать: слишком многих здесь оплакивали в те черные дни. Так что вечерами стали собираться в учительской, стащив туда разномастные столы и поделив линялые кресла, и даже шкаф, набитый старыми мантиями, не тронули, а приспособили под объявления и записки.
– Друзья, – Минерва обвела учительскую внимательным взглядом поверх очков, – позвольте представить вам нашего нового преподавателя зелий. Профессор Эван Смит.
Смит поклонился.
– Мой заместитель профессор Вектор, преподаватель нумерологии. Профессор Эббот, декан Хаффлпаффа, профессор Флитвик, декан Равенкло, профессор Лонгботтом, декан Гриффиндора. Профессор Синистра исполняет обязанности декана Слизерина.
– Исполняет обязанности?
– Традиции Хогвартса предписывают, чтобы главой Дома был выпускник Дома. К сожалению, обстоятельства сложились так, что сейчас среди наших учителей нет выпускников Слизерина.
– А вы какой колледж оканчивали?
– Это профессор Люпин, – поспешно вставила Минерва.
– Тонкс, – уточнила собеседница.
– Нимфадора Люпин, которая предпочитает, чтобы ее называли Тонкс.
Тонкс вздохнула, пожимая руку Смиту.
– Я надеялась, хоть один человек не будет знать моего дурацкого имени.
– Дора, половина школы и так полагает, что Тонкс – это твое имя, – заметила Минерва.
– Ну и правильно, – весело отозвалась Тонкс. – А Люпин – фамилия. Добро пожаловать, профессор Смит. Так в каком вы колледже учились?
– Я окончил Дурмштранг.
Смит вежливо улыбнулся, шагнул к свободному столу и остановился, с любопытством глядя на картину напротив.
Снейп был не в духе. Он сидел на каменных ступенях, спиной к ветру, чтоб спрятать от его порывов лилию на коленях.
– Северус, – окликнула его Минерва.
Он повернулся, устало посмотрел на невольных свидетелей своей слабости.
– Да, госпожа директор.
– Что-то случилось? – мягко спросила Минерва.
Снейп горько усмехнулся, осознавая и прощая неуместность вопроса.
– Все хорошо, директор. Так, погода, воспоминания...
Он посидел еще минуту, потом так же молча поднялся и скрылся за рамой.
– Это директор Снейп? – уточнил Смит.
– Вы с ним познакомились на собеседовании, – напомнила Минерва. – Если хотите, займите вон тот стол, но он за шкафом...
– Мне здесь будет удобно, не беспокойтесь, – заверил ее Смит.
Тонкс хмыкнула недоверчиво. Минерва была с ней согласна и надеялась только, что Нимфадоре хватит такта не пошутить, когда Смит все же переберется за шкаф. Но ни через день, ни через два Смит не отказался от выбранного места, и на пустовавшем прежде столе поселилась стопка пергаментов, календарь с названиями на незнакомом языке и черная чашка с летящим драконом.
Андромеда Тонкс и узелки на памяти
Андромеда удобнее устроилась в кресле «Рыцаря». Еще одна остановка – и Хогсмид. Там сегодня тепло и солнечно, в отличие от дождливого Лондона, и можно будет снять кусачие перчатки.
Руки были слабым местом Андромеды. Сначала она просто стеснялась костлявых кистей и узловатых пальцев, ведь и у Беллы, и у Цисси руки были такие, какие подобает иметь настоящей леди – узкие, изящные, с тонкими пальцами. Потом суставы начали болеть – от дождя и холода и просто так. Андромеда грела пальцы, покупала растирания в аптеке на Диагон-аллее и даже принимала таблетки, которые покупал ей Тед, но легче становилось ненадолго. Кто бы мог подумать, что ее вылечит шерсть оборотня? Ни лечебники, ни даже книги по темным существам ничего такого не рассказывали. Впрочем, ничего удивительного – Андромеда сомневалась, что существует много оборотней, которые позволили бы себя вычесать. Она, во всяком случае, знала только одного – собственного зятя. Да и свойства шерсти обнаружились случайно, в первую послевоенную весну, позднюю и холодную.
В тот год Андромеда окончательно примирилась со странным выбором дочери. Не потому, конечно, что проклятая физиология оборотня спасла девочке жизнь: Дора не должна была выжить после чудовищного заклинания Беллы. И даже не потому, что он умел выставить за двери посетителей, перед которыми Андромеда пасовала: как справляться с наглыми репортерами, она знала, а вот что сказать родственникам погибших... Все складывалось из мелочей: он терпеливо сращивал заклинаниями чашки, которые роняла Дора, он просиял, когда ее волосы впервые поменяли цвет...
Однажды Андромеда проснулась ночью и услышала приглушенный голос дочери. Светила полная луна, Андромеда решительно стиснула палочку и пошла к двери ее комнаты. Под ногой предательски скрипнула половица, за дверью что-то грохнуло, и свет погас.
– Дора! – громко позвала Андромеда.
– Мам, все в порядке, я сплю, – поспешно отозвалась она из-за двери.
– Что там у тебя? Я вхожу, – предупредила Андромеда и подняла палочку, освещая себе дорогу.
Дора сидела на неразобранной постели, поджав ноги, в руке гребень, забитый желтовато-серой шерстью.
Волк лежал под кроватью, и вид у него был еще более виноватый, чем у Доры.
– Это что? – слабым голосом спросила Андромеда.
– Мам, он совершенно безопасен. Он зелье принял, что ж ему теперь, взаперти сидеть? То есть, он и так взаперти, но со мной ему не так скучно. А Тедди в детской...
Андромеда остановила ее жестом и ткнула в гребень.
– Вот это что?
– А... – Дора смущенно улыбнулась. – Так весна. Подшерсток лезет клочьями, шерсти на десять носков хватит.
Андромеда подошла ближе, зверь под кроватью подался назад и чихнул.
– В следующий раз хоть пыль выгреби из-под кровати, прежде чем туда мужа запихивать, – вздохнула Андромеда. – Вылезай уже. Как дети, честное слово...
Пару дней спустя она вязала свитер для Тедди, вернее, следила, чтоб заколдованные спицы не перепутали узор. Руки, натертые снадобьем из лондонской аптеки, согрелись, но все равно болели. Дора приткнулась cбоку, понаблюдала за спицами, потом вдруг сорвалась куда-то (Рем, не глядя, придержал едва не сбитую кочергу), вернулась с полотняным мешком и мягко хлопнула им об колени матери.
– Мам, а можно из этого как-то вязать?
Андромеда пощупала уже знакомую серо-желтую шерсть, пожала плечами. Можно, в принципе, только зачем? Дора приняла ее молчание за согласие.
– Ты мне шапочку свяжи какую-нибудь. – И добавила почти виновато: – Голова на дождь болит...
Андромеда без особой охоты взялась за дело, но не хотелось обижать дочь, поэтому она нашла подходящие нитки для основы, вытащила пухлую книжку со всякими хозяйственными заклинаниями, и вскоре из мешка потянулась пушистая нить, которую Андромеда принялась сматывать вручную – что-то все-таки напутала в заклинании. На втором клубке она поняла, что пальцы не болят нисколько.
В восторге от своего открытия, она связала шапочку Доре, перчатки себе и маленькие носочки Тедди, который повадился сопливить в ту сырую промозглую весну. Начала было вязать жилетку Рему, но вовремя опомнилась и, убавив петель, довязала ее для Минервы Макгонагалл.
С Минервой они сошлись, когда Андромеда осталась одна с внуком. Еле живые дочь и зять были тогда еще в Мунго, и Орден – чувствуя, видимо, особую ответственность перед крестником Мальчика-Который-Выжил – окружил их с Тедди особенной заботой. Чуть более обязательной и навязчивой заботой, чем хотелось бы, а вот Минерва заботилась искренне. Строгая дама оказалась неожиданно простой, чуточку ворчливой и совсем не такой чопорной и сухой, как запомнилась когда-то юной Энди Блэк.
В первые встречи Андромеда не знала, как держаться. Бывший преподаватель все-таки, хоть и тридцать пять лет прошло, а с другой стороны, она сама уже бабушка. Но очень скоро от скованности не осталось и следа – Минерва привязалась к Тедди. И он платил ей взаимностью: бесстрашно залезал на колени и перекрашивал шевелюру в цвета директорской шотландки. Он вообще был невыносимо обаятельным ребенком, его баловали не только обе бабушки (а именно так он относился к Минерве), но и крестный, и его друзья, и даже мама, по ухваткам больше похожая на старшую сестру. Только отца он слушал беспрекословно, хотя Рем вроде бы ничего особенного и не делал.
Андромеда честно пыталась не разбаловать внука окончательно, поэтому даже не стала заходить к «Умникам Уизли», сразу завернула в «Сладкое королевство» и пообещала себе купить всего понемножку. Но обещание пришлось нарушить: она вовремя вспомнила о Хогвартском пикнике, куда их наверняка опять пригласят всей семьей.
Эван и узлы на веревке
– Эван, как дела?
Эван выругался коротко, но смачно.
Чарли подобрал кусок толстой веревки, завязанной узлом.
– Это чего за хрень?
– Это королевский узел, – хмуро ответил Эван. – К моим неисчислимым достоинствам и умениям вот-вот добавится еще одно: виртуозно вязать узлы.
– Флорика предлагала вязать кофточки.
– А Стоянка – вышивать петитом.
– Что, серьезно? – изумился Чарли.
– Надеюсь, нет, – фыркнул Эван. – Я как-нибудь узлами обойдусь. В конце концов, это полезнее.
– Главное, руку разрабатывай, – посерьезнел Чарли. – Как оно, кстати?
Эван скрутил фигу.
– Прогресс, – одобрил Чарли. – А с глазом есть новости? Mama вроде говорила, специалист...
– Специалист велел сказать глазу «La revedere». Жаль, я к нему привык.
Чарли помолчал, крутя в пальцах веревку с королевским узлом.
– Да... жаль. Ладно. Корнелиу велел напомнить насчет массажа.
– Спасибо.
Эван развернул схему нового узла и взял веревку.
