На Тройственный Турнир приезжает делегация из Дурмстранга. Рита Скитер подходит к Игорю Каркарову:
-Скажите, а вы во время своего визита в Англию планируете посетить английские публичные дома?
Каркаров, изумлённо:
-А что, в Англии есть публичные дома?
На следующий день в "Ежедневном Пророке" появилась заметка, озаглавленная так: "Первый вопрос, который задал директор Дурмстранга, прибыв в Англию: "Где находится ближайший публичный дом?""
Генрих медленно повернул ручку двери и зашел в пустой тёмный кабинет. Он пугливо прислушивался к каждому шороху – не дай Бог, проснется отец, и тогда провалится вся его затея. Северина лучше не злить – в этом мальчик убеждался не раз.
Часы на стене показывали полтретьего ночи. Генрих зажег свечу – кабинет был единственной комнатой дома, куда не было проведено электричество – и осторожно осмотрел помещение. В темноте всё выглядело иначе. Привычные вещи выглядели чужими, неизвестными, и от того пугающими. Огромные шкафы с книгами зловеще нависали над мальчиком, будто чудовища, на столе у стены была целая куча разных отчетов, документов, писем. Он тихо подошел к столу, аккуратно поднес дрожащее пламя свечи к письмам и застыл – все они были написаны на незнакомом языке. Причудливая вязь букв сливалась в непонятное послание. Этот язык был не похож ни на немецкий, ни на английский, подобных символов Генрих вообще никогда не видел. Он удивленно поднял брови и взял одно из писем. И тут же испуганно отдернул руку – оно обожгло его, будто раскаленный металл. «Что за?» - полушепотом вскрикнул мальчик, отпрянув от стола. Замок на двери резко щелкнул, будто его закрыли изнутри. В глазах Генриха застыл ужас – он подбежал к двери, оставив свечу на столе, и начал стучаться в неё, чуть ли не сбивая костяшки до крови. Внезапная паника накрыла с головой. Надеяться на то, что отец его услышит, было глупо, ведь его комната находилась на другом конце особняка. Мальчик оглянулся на шкафы с книгами – и увидел небольшую, мерцающую в свете свечи брошь. Любопытство взяло верх над испугом, и он нерешительно прошел вглубь кабинета, опустился на корточки рядом с побрякушкой. На её металлической поверхности отчетливо виднелась маленькая змея, в тусклом свете помещения казалось, что она шевелилась. Генрих аккуратно дотронулся до брошки, затем обхватил её пальцами, чтобы поднять с пола. Она не поддалась, будто была намертво приклеена к полу. Когда Генрих почувствовал движение за своей спиной, он отшатнулся от стены и испуганно уставился на неё. Прямо на его глазах тяжелая бетонная стена двигалась, предоставляя его взору длинный коридор, темнеющий вдали. Пол начал опускаться вниз – медленно появлялись ступени лестницы, одна за другой. Несколько минут Генрих просто смотрел вниз, решая, стоит ли идти, но потом взял со стола свечу и медленно начал спускаться. Он вздрогнул, когда стена закрылась за ним. «Тут определенно есть выход, - успокаивал себя мальчик. – Есть вход – есть и выход, я обязательно должен выяснить, что отец так тщательно от меня скрывал.»
По коридору подземелья Генрих шел минут пять, постоянно озираясь и рассматривая холодные кирпичные стены, покрывшиеся мохом от сырости. Ничего такого, что могло бы привлечь внимания мальчика, не происходило, но впереди брезжил свет, и Генрих испуганно гадал, куда же ведет этот странный коридор. Он и не сомневался, что найдет в кабинете отца что-нибудь подобное – он был ещё тот чудак. На самом деле, родители Генриха погибли, когда ему не было и трех, и он плохо помнит их лица. Большую часть сознательной жизни мальчик провел в детском доме – месте жестоком, особенно для маленького ребенка. Он был белой вороной – его высмеивали за его длинные, иссиня-черные волосы, молчаливость и странность. За эти восемь лет, проведенные в приюте, Генрих натерпелся много всего, но неожиданно, пришел он. В образе высокого черноволосого мужчины было нечто загадочное – воспитанники приюта смотрели на него с опаской, когда он проходил по коридору. Дети испуганно шептались за его спиной – всем своим видом он напоминал им черных волшебников из сказок. Но когда Шварц увидел худенького, невысокого для своего возраста мальчишку, его холодный взгляд стал немного теплее. В этот же день Генрих переехал к Северину – высокий черноволосый мужчина стал его отцом.
Мальчик вдруг подумал о том, как подло он поступил. По отношению к приемному отцу – строгому, но очень справедливому – это было почти предательство. Такой уж был Генрих – ему нравилось совать в нос в дела, в которые его не хотят посвящать. Для него было какой-то особенной радостью узнать все самому.
Мальчик вошел в небольшое светлое помещение. Откуда тут взялся свет, Генрих никак не мог понять - нигде не было ни свечей, ни электричества, а об окнах и говорить не приходилось. Но все же, было настолько светло, что практически слепило глаза. Посередине комнаты стоял небольшой столик, на котором лежала одна единственная книга. Генрих нерешительно подошел к столику. На ярко-красной обложке книги красовались золотые буквы. «Чарльз Сноу. Возвращения домой, - прочитал мальчик, водя пальцем по переплету. Что же было в этой книге такого необычного, чтобы её так тщательно прятать? Мальчик открыл книгу, и тут же замер. Страниц не было – это была шкатулка, замаскированная под книгу. Странно, безумно странно… «Шкатулка-книга? Но зачем?»
В шкатулке лежала небольшая вырезка из газеты, вставленная в рамочку. Генрих склонился над ней, разглядывая буквы. «Магический мир находится в критической ситуации» - гласил заголовок. Мальчик не успел даже прочитать статью, как его внимание привлекла фотография. Невысокий седой мужчина жестикулировал руками, что-то эмоционально доказывая. Генрих растерянно поморгал глазами. Нет, ему не показалось. Изображение действительно двигалось, будто крошечный телеэкран, встроенный в газету. «Что за чертовщина? Быть такого не может!» - растерянно выдохнул мальчик, и взял картинку в руки, чтобы вытащить из рамки. Но неожиданно комната закружилась, и он почувствовал, будто его засасывает в огромную воронку. От страха он крепко зажмурил глаза. И тут же упал на твердую поверхность, ощущая боль во всем теле и пыль, забивающую нос.