Если начали дуэль вы
В тёмных школьных коридорах,
И, услышав заклинанья,
Вдруг подкрался Аргус Филч,
Говорите без стесненья:
«Вольдеморт ворвался в школу,
Мы держали оборону,
И он вылетел в окно».
— Слушай, я же сейчас что подумала… — второй стакан джина ослабил спазм, сдавивший желудок, и слегка согрел пальцы. — Я ведь уже не помню его, если рассуждать трезво. Меня держат какие-то воспоминания, не имеющие отношения к действительности… Вот подтверди — я же тогда сама себе придумала некоего идеального Вацлава, который теперь мне хуже камня на шее?
— Я, конечно, мог бы сказать, что придерживаюсь принципа «о покойниках — только хорошее», но зачем? Ты сама себе давно призналась, что Вацлав не был идеален. Да, всё верно. Он был живым человеком со всеми достоинствами и недостатками. Вообще, просто вспомни один эпизод. Семьдесят восьмой год, второй семестр, у твоего курса началась Теория Основ. Я знал, что среди учеников есть дочь «того самого» Мирослава Мачкевича и, как ты можешь догадаться, радости мне это не прибавляло. Я обмолвился при Вацлаве — ты знаешь, он был верховным старостой шестого курса, посещал мои факультативы — что подозреваю за тобой нерасположенность к освоению Тёмных проклятий, мол, «повезёт» преподавателю твоей группы…
— И ты оказался прав, — кивнула Иванна, протягивая стакан за добавкой.
— …Вацлав заинтересовался и буквально поспорил со мной, что сделает всё, чтобы ты лучше всех на курсе научилась владеть Тёмными проклятиями, — Каркаров плеснул ей джина и продолжил: — Вскоре он рассказал, что пообщался с тобой и остался весьма заинтересован.
— Кажется, я поняла, что это был за разговор, — рука Иванны потянулась к виску, чтобы поправить отсутствующие очки, остановилась на полпути и вернулась под плед. — Я ему тогда задвинула, что никто не имеет морально права мучить другого Круциатусом, потому как каждый сам его заслуживает. Ну, понимаешь, такой бред… Мне тогда казалось, я чётко и логично ему всё изложила.
— Поверь, он нашёл логику в твоих словах. И тот злосчастный песец — он не случайно оказался у ручья.
— Помню, о чём ты… когда Вацлав повёл меня к морю, потренировать подчиняющие заклятия на чайках. На обратном пути мы наткнулись на Ольгерда, который отрабатывал Круциатус. Я разозлилась, безупречно исполнила Империус, и Ольгерд по моему приказу наложил Круциатус на себя… Вацлав в дичайший восторг от моей изощрённости пришёл. М-да. Ладно, я поняла. До чего скользкий тип, а. Вообще, это убийственная двойственность была: я по нему люто сохну, но при этом единственный повод общаться с ним — ненавистные занятия по Тёмным искусствам! Он ведь не стал прямо в лоб убеждать, что Тёмные искусства это хорошо, он сбоку зашёл, мол, как ты можешь что-то осуждать, будучи незнакомой с предметом! Можно ещё? — она протянула опустевший стакан.
— Тебе уже перебор, — покачал головою Каркаров.
— Не действует совершенно, — вздохнула Иванна; её мысли метались в полнейшем хаосе. — …Говоришь, что ты мой должник — я так не считаю. Неизвестно ещё, кто кому больше должен. С кем ещё я получила бы такой практический опыт? Я действительно стала сильнее. Отец крепко хлебнул на войне, родители старались меня оградить от тех ужасов, как могли. Но игнорировать свершившееся — глупо, нужно извлекать уроки… Слушай, так значит, тогда после опознания ты со мною морочился не только на общих основаниях, но и чувствуя себя ответственным за то, что обратил на меня внимание Вацлава? Ему ведь показалось интересным вызовом — сделать меня, дочь непримиримого мракоборца, приверженцем Тёмного Лорда, так ведь? Вообще, это ты всё, твои дурацкие лекции… И Вацлав из-за тебя… Так, стоп. Меня не туда несёт. Пора заканчивать бредить. Как будто переизбыток мыслей. Черепушка сейчас лопнет.
Иванна умолкла. В голове у неё действительно царил сумбур, слишком много всего роилось там одновременно, вызывая звон в ушах. Её снова начал колотить озноб. Вся кровь словно прилила к мозгу, заставляя его усиленно работать. Глаза отчаянно щипало, и ей стоило больших трудов не тереть их.
— Что я могу сделать? — спросил Каркаров, не спуская с неё взгляда. — Чем помочь?
Иванна встала, отставила пустой стакан на письменный стол, плотнее укуталась в плед и сделала несколько кругов вокруг кресла.
— Ну почему это всё навалилось только сейчас? — пробормотала она, остановившись напротив Каркарова. — Как не свихнуться, скажи? Твои азкабанские приятели-дементоры, как я поняла, взбалтывают ментальный компост, что накопился за жизнь, и вызывают его бурное брожение. Как ты с этим боролся?
— Там — никак. После того как сюда вернулся, старался держаться как мог, пробовал разные средства. Потом мне случайно повезло, и я наткнулся на тебя, — пожал плечами он.
— Феерически полезная информация, — расхохоталась Иванна; смех перешёл во всхлипы.
Она захлёбывалась рыданиями, не в состоянии остановиться. Накопившееся напряжение наконец-то нашло выход, но она тонула в нём, полностью потеряв ощущение окружающей реальности.
— Послушай… — очевидно не представляя, что делать с Иванной в таком состоянии, Каркаров подался вперёд, тронув её за плечо в попытке привлечь её внимание.
Ощутив прикосновение, она ухватилась за его руку и прижалась к Каркарову. В её океане слёз он был единственно реален и не давал ей окончательно оторваться от действительности. Так было теплее, и уже ничто не мешало ей полностью отдаться самозабвенным рыданиям на широкой директорской груди. Опешивший Каркаров после секундной колебания всё же обнял Иванну, терпеливо дожидаясь прекращения истерики.
— Кстати, знаешь, что можно попробовать, — начал он, когда всхлипы стали звучать реже. — Можно пойти в скалы и взорвать несколько валунов. Мне в своё время помогало. Пара-тройка разрушающих проклятий — и как-то легче становится. Преобразование энергии, ты понимаешь. Сублимация.
— Хм, — задумавшись, Иванна даже перестала хлюпать и машинально вытерла нос перчаткой.
Идея преобразования энергии ей понравилась, так что она даже смогла на неё отвлечься, но перспектива сначала идти переодеваться — не в корсете же по скалам лазить, а потом ещё тащиться чёрт знает куда под этим невыносимым солнцем — совсем не вдохновляла. И потом, на деструктивные действия её сейчас тянуло меньше всего. Впрочем, никто же не говорил, что сублимировать нужно обязательно в разрушения? Если включить голову и начать рассуждать аналитически… От дальнейшего хода своих размышлений Иванна пришла в смущение, но усилием воли не позволила себе отступить. Она вдруг осознала, что его ладонь замерла у неё между лопаток. Успев подумать, до чего же она восхитительно тёплая, Иванна окончательно выпуталась из сползшего пледа и обвила руками шею Каркарова и начала медленный и вдумчивый поцелуй, с интересом отмечая, что ей действительно это нравится.
Каркаров, оказавшись зажатым между столом и Иванной, спохватился только через некоторое время, аккуратно отстранил её и ошарашенно поинтересовался:
— Ты что делаешь?
— А ты как думаешь? — до глубины души возмутилась Иванна. — Сублимирую как могу! Тебя что-то смущает?
Вид у Каркарова был порядком нервозный, чего лично она совершенно не могла понять. Она ясно чувствовала, что он, вроде как, вовсе не против, но при этом испытывает серьёзные опасения, хотя по логике это всё должна испытывать как раз она сама. Впрочем, какая тут, к чертям, вообще может быть логика?
— Может быть, это покажется тебе странным, но меня, в самом деле, смущает факт того, что меня пытается соблазнить собственная студентка, причём в моём собственном кабинете, — резковато объяснил он. — Может быть, ты не поверишь, но есть ряд вещей, лично для меня в моём положении неприемлемых. И вот как раз такого рода действия по отношению к…
— Так, во-первых — совсем не «пытается», во-вторых — уже не студентка, кто мне несколько часов назад лично вручал диплом? — моментально перебила Иванна. — В-третьих, если тебя не устраивает кабинет, можно переместиться куда угодно, меня сейчас вопрос места вообще волнует в самую последнюю очередь. Кстати говоря, ты будешь смеяться, но я в прошлом году несколько месяцев была в тебя влюблена по уши.
— Чего тут смешного, это же ужасно. Влюблённые старшекурсницы вне зависимости от объекта их чувств — это стихийное бедствие и полная катастрофа для любого преподавателя. Спасибо, что хоть не вела себя как Яблонская, — вздохнул Каркаров, не оставляя безуспешные попытки избавиться от её рук.
— О, так ты про неё в курсе? — удивилась Иванна.
— Её сложно было не заметить, — поморщился он. — Но ты превосходный конспиратор, я честно не подозревал.
— Мне помогали друзья, как только у меня включалось «яблонское состояние», они меня пинали и приводили в чувство. Нет, это тоже ценнейший опыт, я считаю, этим необходимо было переболеть, как свинкой, — вдохновенно сообщила она.
— Так ласково свиньёй меня ещё не называли, — охотно подхватил он.
— Так, по-моему, ты пытаешься уклониться от темы! — с подозрением прищурилась Иванна, забеспокоившись, что если что если так пойдёт дальше, она очень быстро потеряет кураж и вернётся обратно в депрессию. — На чём я остановилась? А, в-четвёртых — кто мне тут давеча распинался на тему «я твой должник»? И в-пятых — я не желаю лезть на скалы и взрывать камни. В-шестых, кстати, я трезва и полностью отвечаю за свои действия. Точка. Слушай, я ведь не прошу чего-то противоестественного, мне реально нужно отвлечься! Я просто прошу дать мне новых, по возможности приятных, переживаний. После наших весёлых ночей в лаборатории, это по сути сущий пустяк! ...Тебе сложно сделать одолжение?
— Прости, — сдался под градом аргументов Каркаров, возвращая её руки к себе на плечи. — Ты всё верно делаешь, просто у меня очень живучие страхи и предрассудки. Продолжай.
— Спасибо за разрешение, профессор, — фыркнула Иванна, всё же разозлившись, непонятно, на кого больше — на себя или на него. — Только вот настроения уже что-то нет, — она отдёрнула руки и попыталась отстраниться.
— Ты меня точно в гроб загонишь, — покачал головою он, задержав взгляд на её губах и крепче прижав её к себе, заставляя сердце заколотиться в сумасшедшем ритме.
Встретившись с ним взглядом и прочитав выражение его лица, она успела подумать «ух, что сейчас будет!..», а потом уже стало совершенно не до мыслей.
…Сколько времени она проспала, Иванна не имела представления, потому как смотреть на часы перед тем, как уснуть, даже в голову не пришло. Открыв глаза, она первым делом чётко осознала, что ночевала не у себя — окно, рисуемое пробивающимися из-за плотных гардин лучами солнца, было в другом месте и другого размера. В следующий миг она вспомнила, где именно находится и, должно быть, покраснела — уши и щёки явственно запылали. В смущении она уткнулась лицом в подушку и тяжко вздохнула. Запах мужского одеколона на наволочке вызвал расходящиеся почему-то от поясницы волны мурашек и предательскую слабость в коленях.
«Собственно, а что такого? Имею полное право», — подумала она в конце концов, на чём немного успокоилась.
Иванна попробовала потянуться и охнула, снова покраснев. «Сублимировала» она весьма обстоятельно и совершенно не жалея себя, так что сейчас ныли даже те мышцы, о существовании которых она благополучно забыла после того, как на четвёртом курсе закончились обязательные к посещению занятия по Физическим дисциплинам.
Иванна подползла к краю кровати, дотянулась до одной из гардин и с усилием дёрнула её в сторону, впуская в комнату немного света. Оглядевшись, она со смесью облегчения и сожаления убедилась, что находится в спальне одна. С одной стороны, она не могла отрицать, что даже просто полежать, устроившись на каркаровском плече, было чрезвычайно душевно, с другой — как себя теперь с ним вести она даже представить не могла, потому как любое воспоминание о нём превращало её сейчас в нечто аморфное и безвольное, а возвращения своей давешней влюблённости она боялась как огня.
На прикроватном столике Иванна с умилением обнаружила чашку кофе и блюдце с чизкейком, под блюдцем виднелся сложенный лист бумаги. Стоящий рядом будильник показывал половину второго пополудни. Присвистнув, она медленно села, откинувшись на подушку, сняла с кофе и пирожного заклятие остановленного времени и позавтракала, настрого запретив себе сразу разворачивать записку. Только отставив пустую посуду обратно на столик, она развернула послание и умилилась почти до слёз.
Каракаров сообщал, что ему срочно понадобилось отлучиться по школьным делам, вернётся только к вечеру, Иванну будить он не стал специально, полагая, что ей необходимо выспаться, и вообще, она может располагать его апартаментами по своему усмотрению. Так же он извинялся, на случай, если вдруг, по мнению Иванны вчера произошло что-то не так, и уверял, что заранее готов впредь действовать полностью на её условиях. Она смущённо похихикала, нашла в ящике столика карандаш и оставила на обороте ответ, мол, большое спасибо, всё было именно так, как надо, лучше не придумаешь. Пережив момент слабости плюнуть на всё и никуда не уезжать, она взяла себя в руки и добавила, что до вечера, к сожалению, остаться не может, до скорой встречи.
Иванна кое-как выбралась из постели и пошла искать ванную комнату — она точно помнила, что среди пяти комнат директорских апартаментов ванная вчера точно была. По дороге она находила элементы своего выпускного наряда, что каждый раз вызывало у неё приступы веселья и приливы гордости за самоё себя. Особый прилив гордости она испытала, обнаружив, что не может найти второй чулок и обе перчатки.
Ванная наконец нашлась и, после примерно часа ленивых плесканий, Иванна, завернувшись в обнаруженный тут же халат, ворот которого, как и подушка, пах каркаровским парфюмом, отправилась обратно в спальню сушить волосы и одеваться. Определённо, бурная ночь пошла ей на пользу — в мыслях царила приятная пустота, и жизнь уже не казалась мрачной.
По дороге в свою комнату она больше всего боялась наткнуться на Яблонскую, но, к счастью, её миновала сия радость. В комнате Иванна нашла очередной эпистолярный шедевр, на этот раз — от друзей, в котором сообщалось, что они её не дождались и разъехались по домам, и предлагали через три дня устроить сеанс связи через каминную сеть. Остаток дня у неё заняло перетряхивание вещей и сортировка оных — что увезти домой, а что оставить.
Домой она добралась уже под вечер. Её встречали порядком заждавшиеся родители и праздничный ужин. Мать тут же потащила её за стол, что было очень кстати, ибо кроме утреннего чизкейка Иванна так ничего и не перехватила.
— А мы уж решили, ты про нас уже и думать забыла, — подмигнула Елизавета, накладывая дочери салат.
— На самом деле, конечно, я сразу сказал, что ты так набубенишься, что проспишься только к обеду, — поспешил поправить супругу Мирослав.
— Ой, ну могу себе позволить, в конце концов, выпускной — он раз в жизни, — хмыкнула Иванна; припомнив в подробностях, сколько всего себе напозволяла, она смущённо кашлянула.
— Ты, кстати, утреннее «Зеркало Афродиты» видела? Ты у нас теперь звезда с обложки, — с гордостью спросила Елизавета.
— Чего? — вытаращилась на мать Иванна.
— Во, смотри, — расхохотался Мирослав, протягивая ей номер популярного журнала светских хроник в яркой цветной обложке.
Иванна бросила взгляд на обложку и подавилась стеблем сельдерея.
— Боже мой, это же форменная порнография, — восстановив дыхание, оценила она, надеясь, что запылавшие щёки не слишком её выдадут. — Редактора не уволили ещё?
Движущейся картинки у фотокорреспондента, оказавшегося рядом, когда она приглашала директора на «белый танец» не получилось, слишком мало времени у него было. От получившегося же статичного кадра веяло такой недвусмысленной чувственностью, что Иванна на миг усомнилась — а она ли вообще на фото? Впрочем, сомнений быть не могло, это был тот самый дурацкий момент, когда она подвернула ногу. Фотограф просто не мог выбрать более удачного момента и ракурса. Иванна располагалась спиной к камере, голова повёрнута в профиль, губы чуть приоткрыты, на щеках лёгкий румянец, взгляд из-под полуопущенных век смущённо опущен долу, шаль чуть сползла, обнажая плечико и подчёркивая своей приглушённой зеленью белизну кожи; Каркаров, поддерживая партнёршу, как раз бросил на фотографа убийственный взгляд, словно предостерегающий подходить ближе. Со стороны могло показаться, будто они льнут друг к другу в страстном порыве, и, вообще, если бы не дурацкие условности — так бы вы нас тут и видели! Подаренный браслет, кстати, смотрелся просто отлично. Иванна ни капельки не сомневалась, что знающие люди без труда сложат два и два и сделают совершенно определённые выводы.
— Ну, всё, я теперь боюсь возвращаться в Дурмштранг, мне Яблонская этого не простит ни за что, — вздохнула Иванна, отдавая журнал и возвращаясь к трапезе. — Я даже читать боюсь, что они там написали. Всего-то навсего подвернула ногу и чуть не загремела на пол. Ох, лучше бы загремела!
— Вот написали, кстати, крайне уныло, — разочарованно покачал головою Мирослав. — Никаких тебе шокирующих намёков и срывов покровов. Я даже не чувствую задора бить морду редактору за наговоры и требовать опровержения.
— Ох, чтоб я ещё хоть раз на «слабо» поддалась!.. Ладно, хоть заработали на споре. Па, с такой обложкой вообще не надо никаких намёков, — горестно возразила Иванна. — Привет, скандальная репутация.
Разумеется, она утрировала, и знала, что родители это прекрасно понимают. По сути, от «якобыскандальных» слухов ей самой никакого вреда не сделается. Самая большая опасность — что Яблонская в волосы вцепится.
— А и верно! — разразился хохотом Мирослав. — Ладно, зато всегда можно с тем же удовольствием набить морду Каркарову и потребовать жениться на тебе.
— Папа! — снова поперхнулась Иванна; фирменный юмор её родителей был как всегда чем-то особенным, но в свете недавних событий ряд шуток сложно было не принимать близко к сердцу.
— Уж я покажу этому старому…
— А сколько ему лет, кстати? — перебила Иванна, отметив про себя, что ни разу не задавалась этим вопросом.
— Знать не знаю, не интересовался, — легко переключился Мирослав. — Тридцать — тридцать пять. Мне его досье некогда было изучать, моё дело было доставить всю честную компанию до Визенгамота.
— Что? — Иванна на всякий случай отодвинула тарелку; отец сегодня просто фонтанировал сведениями, опасными для её здоровья. — Так это твоя группа их тогда ловила?
Да уж, это прояснило многое. Сама она как-то не удосужилась узнать, чем конкретно так немил был Каркарову именно её отец — на курсе не она одна была аврорским отпрыском, однако персональное внимание досталось именно ей.
— Ну, конечно, только это государственная тайна! Меня Аластор тогда пригласил на подмогу, — рассмеялся Мирослав. — Погоди, он к тебе на занятиях придирался? — грозно сдвинул брови он.
— Нет, ну ты что. Никогда, — поспешила уверить Иванна. — Даже «Концентрирующей Внимание Искрой» не взбадривал, когда мы с Янко на третьем курсе вместо болотных огоньков начаровали какую-то непотребщину, которая принялись метаться от стены к стене и оставлять весёлые зелёные кляксы на всём, включая его самого… А Янко за нас обоих досталось.
— Ну, ладно тогда… — милостиво кивнул Мирослав. — А Янко это завсегда полезно, «Искрой» то.
— Так, Мирко, оставь ребёнка в покое, пусть поест уже! — рассердилась Елизавета.
— Нет, ну, я же вижу — она интересуется… Ты компромат собираешь? — не унимался пытливый Мирослав.
— Пап, угадай — из кого мне придётся выбивать оборудование для исследований на кафедру, если наш с Янко бизнес не выгорит? — хмыкнула Иванна, про себя подумав, что чего-чего, а компромата — причём не только лично на Каркарова — у неё и без того набралось столько, что весь Визенгамот должен зарыдать и завистливо сгрызть локти.
— Практичный ребёнок, уважаю! — оценил ход отец.
Мирослав, вообще, остался страшно доволен своей шуткой и потом не раз в разговорах именовал Каркарова «зятем» и выражал намерение «набить ему морду», чем доводил Иванну просто до белого каления. Елизавета, в отличие от супруга, совершенно точно поняла, что всё на самом деле гораздо сложнее — это Иванна почувствовала отчётливо — однако, видя, что дочь не подаёт никаких тревожных сигналов, глубоко копать не стала.
