2. Оура Сатоши
***
Я солгал. Замечательно.
Нарушение обязательств перед клиентом, неустойка по контракту. Неустойка. Уже смешно. Чем он с меня возьмет, если узнает? Деньгами, работой? Моей жизнью? Хорошо, у меня никого нет, группа только. Хорошо, что они в Киото, Тоити-сама спрячет их, если я попрошу. Забавно было бы посмотреть: наша школа против якудза, как в дурном кино. Нет, это не принято. А что принято? После Аояги и Агацумы уже не знаю. Когда мы с Сабуро были парой, всё было совсем не так. О чем я только думаю. Он не узнает. Не от меня, я ведь тоже жертва. Или узнает. В его стиле всё это подстроить, мою реакцию в том числе. Не о том думаю, да и поздно, последний отчет отослан.
Могу только ждать и пялиться в монитор на опустевшую квартиру. Чего я жду? Что они вернутся? Глупо. Надо отключаться. Во всех смыслах: выключить камеры, зачистить записи, поесть, прогуляться, забрать оборудование, пока домовладелец нового жильца не приволок. Почему я сразу всё не забрал? Ясно, почему. Надо идти, а то объясняй потом, какого тебе в чужой квартире понадобилось. Если что, имеет смысл прямо к домовладельцу обратиться: слышал, квартирка у вас на втором этаже освободилась. Старые приемы — самые верные, люди не меняются. Только, как говорит Рейдзи, всё время новые разновидности возникают. Не только художественные альбомы рассматривает, оказывается. Забавный парнишка, и где-то прав. Особенно в этом деле.
Аояги — новая разновидность жертвы, Агацума — новая разновидность бойца. И я — новая разновидность детектива, который лжет клиентам.
Солгать Минами Ритцу. Если он поверит, то это будет мой личный рекорд. Или не поверит. Или сделает вид, что поверил, и найдет их сам. И что, моя совесть будет чиста? Но у них будет фора. Я надеюсь, что будет. Что он не будет искать, что я дурак, и он всё это спланировал. Надо идти, не соображаю уже ничего.
"Это твое обычное состояние. И перестань дергаться."
Неправда. И я не дергаюсь.
"Дергаешься. Может, еще мороженого?"
Да ни за что.
***
Наверное, меня подкосило, что он засмеялся. Я чуть из кресла не выпал. Только-только Аояги с невменяемым видом вылетел из квартиры, я разрывался, вызывать "скорую", звонить Минами, бежать туда самому или ничего не делать, и тут услышал — то ли всхлип, то ли стон. Агацума перевернулся набок, выплюнул кровь и беззвучно рассмеялся. Его тут же вывернуло наизнанку, кровью и желчью, я опять заволновался, что он умрет, будь он трижды боец. Сабуро это мало помогло: он спал, не успел среагировать, да и неизвестно, стал бы, и как, ведь за рулем была его сестра, и мать сидела рядом. Погибли все трое, а еще водитель того грузовика, что в них впечатался.
Я сидел и смотрел, как его выворачивает. Думал, что если сломаны ребра и легкое пробито, выживет ли он без жертвы. А он рассмеялся. Я ничего не понимал. Сидел и ждал, будет он умирать или нет, словно ступор на меня нашел. Может, потому что вспомнил, что со мной было, когда Сабуро погиб. Вспомнил. Кто помнит свою клиническую смерть? Я не помню, и почему остался жив, не знаю. Но ведь у них была ненастоящая связь, вон бывшая жертва резво как ускакала.
Его всё рвало и рвало, мучительно, долго, со страшными судорогами, а в промежутках он тихо улыбался. Я решил, что он все же умрет, только сойдет с ума перед смертью, такое тоже бывало. Тот же Минами — его боец погиб от болевого шока, сам он выжил, хотя получил по связи полный комплект ощущений. Слухи в школе ходили самые неприятные. Наверное, слухи. Наверное.
Агацума наконец затих, только дышал тяжело, так что спина ходуном ходила, и мокрый был весь. Попытался встать, но не смог, тогда то ползком, то перекатываясь, дотащился до кровати и попытался что-то достать у изголовья. Невыносимо было смотреть, как он тянется. Я опять подумал, что пальцы у него как у Сабуро. Пальцы и волосы, больше ничего общего. Волосы у Сабуро были короткие, но такие же.
Предмет, спрятанный в изголовье, оказался пластиковой бутылкой с водой. Он прижал ее искалеченной рукой к груди и чуть не выронил, когда открыл. Долго пил, кашлял, но больше его не рвало. Подняться у него так и не получилось. Раздирая петли и ткань, выкрутился из рубашки, оттолкнул подальше, стянул с кровати покрывало, завернулся в него с головой и замер там же, на полу. Я сидел и смотрел, как он вздрагивает, как на ткани, словно рисунок, проступают кровавые разводы.
Бутылка с водой. Он спрятал ее там заранее, знал, что не сможет добраться до кухни, до ванной. Он знал. Это просто обрушилось на меня. Его смех и эта бутылка. Он знал. Лекарства, которые он пил горстями, вопреки приказу, наперекор имени, проигрыши в сражениях — это было чем… игрой? Спектаклем для одного зрителя? Мне хотелось пойти и убить его. Как, наверное, хотелось всё время его жертве. Сабуро, боец Минами, сколько пар погибло в сражениях, исчезло, всякое бывало, но я никогда не слышал, чтобы кто-то спровоцировал разрыв связи, даже такой, хотя такого тоже не было. Это была почти попытка покончить с собой. Если он переживет эту ночь, то, может, уцелеет, но мне хотелось убить его — потому что он мог умереть. Потому что Сабуро не уцелел, оставил меня, навсегда одного. Кажется, я плакал, размазывая по лицу ненужные слезы, в первый раз за десять лет.
***
Я проснулся около восьми вечера следующего дня: сработал датчик движения. Глянул на часы, удивился, как долго спал, а потом сразу вспомнил и ринулся к монитору. Агацума возился: выпутывался из покрывала, отдирая местами присохшую ткань, потягивался, сгибал и разгибал руки и ноги, словно проверяя, на месте ли они. Со второй попытки ему удалось перебраться на кровать, там он долго сидел, прислушиваясь к себе, потом неожиданно легко поднялся и побрел в ванную. В дверь он не вписался, но успел подставить левую руку, ту, что была повреждена, и я заметил, что отек спал, хотя цвет еще был препаршивый.
Я прикинул, что в любом случае успею принять душ быстрее, но всё равно торопился, и не зря, боец есть боец. Вернувшись, я увидел, что он уже хлопочет в кухне. Таким я его давно не видел. Да и видел ли вообще? Я тоже принес еду, устроился возле монитора и наблюдал. В чистой одежде, с завязанными в хвост влажными волосами, он быстро поел и теперь не совсем уверенно, неторопливо, но очень целеустремленно перемещался по квартире, наводя порядок. Я вспомнил, как Мегуми восхищалась его пластикой и говорила, что у него и руки идеальные для художника, "умные руки", так она сказала. Как у Сабуро.
Я плакал вчера, так ведь? Я забуду об этом, как успешно забывал все эти годы, конечно, забуду. И снова предам Сабуро. Снова похороню. Проклятье. Пусть будет больно, пусть.
Я смотрел на человека в квартире, и вспоминал совсем другого, но похожего, тоже двадцатилетнего. Он был улыбчивый, добрый, уравновешенный, надежный, такой замечательный. Я таким никогда не был, не буду, но если я помню, то это делает меня …целым, как будто наконец смог вздохнуть, как будто что-то мертвое внутри оказалось живым. Не знаю, почему я понял только теперь, когда смотрел на этого самоубийцу. Для чего он всё это затеял? Свобода?
"Равенство-братство. Прекрасные, пустые слова, а ты дурачок, мой Сатоши."
Я сжался, ожидая боли, как было всегда, когда я разрешал звучать этому голосу. Нет, не больно. Для чего он это сделал, Сабуро? Почему тебя нет, ты бы объяснил мне, как объяснял всегда.
Агацума продолжал уборку, и я наконец обратил внимание, что в мешки отправляются не только испорченная одежда и обычный мусор. Сломанный мольберт, старые коробки с красками, какие-то учебники, бумаги. Целая стопка, видимо, эскизов, быстро просмотренная, безжалостно отсортированная на две неравные кучки — та, что побольше, была аккуратно разорвана на четыре части и исчезла в очередном мешке. У него оказалось совсем мало личных вещей. Он не только убирал в квартире, он собирался. Над старой картонной папкой он застрял надолго. Даже присел на кровать, перебирая листы. Ничего не выбросил, а потом вдруг поднялся, выудил из кучи хлама карандаши, и я впервые увидел, как он рисует не за мольбертом. Набрасывает что-то обычными для него экономными движениями на листке бумаги, очень быстро, почти не исправляя, точно зная, что хочет увидеть и что должно получиться. Это заняло у него больше часа, а потом он осторожно вложил лист в папку, положил ее на пол, пристроил сверху карандаши, упал на постель и уснул, словно выключился. Было четыре часа утра. Я еще посидел немного, глядя, как он спит, свернувшись клубком и обхватив себя руками, под яркими лампами, в разоренной комнате. Мне спать не хотелось. Хотелось увидеть, что же такое он нарисовал и почему сейчас. Что-то происходило, но я не мог понять, что.
Спал он всего пару часов и продолжил ровно с того, на чем остановился, двигаясь уже гораздо увереннее. За три часа полностью закончил с уборкой и сортировкой, вынес мешки, собрал две сумки, кейс с ноутбуком и папки с рисунками. Квартира стала походить на гостиничный номер. Агацума наведался в душ, переоделся, перекусил какими-то бутербродами, подхватил вещи и был таков — ушел через систему. Я примерно представлял, что так и будет, но никак не ожидал, что через час он вернется. Надеялся, что вернется, потому что одну папку он оставил на подоконнике, да и ничего не мог сделать в любом случае, только ждать. Но так быстро? Явно переправил куда-то свой багаж и вернулся… зачем? За этой папкой?
Он даже не взглянул на нее. Постоял посреди комнаты, склонив голову, извлек из шкафа длинный плащ, от которого так тащился Нару, снял бинты и обмотал горло легким шарфом. Значит, кровотечения уже не опасался. Взял небольшой портфель для документов и направился к двери. Я выскочил на балкон, посмотрел через дорогу: вот он, осторожно спускается по лестнице.
Я сорвал с вешалки куртку и вышел.
***
Дорога заняла два с половиной часа, и всё это время я мысленно пререкался с Сабуро, подозревая, что наконец-то рехнулся, потому что был почти счастлив. Разве нормальные люди разговаривают с мертвыми? Или разговаривают, но никому не рассказывают об этом? Мы ехали и ехали, пересаживаясь с автобуса на метро, на поезд, опять на автобус, вот видишь, говорил я, повезло Минами, что я жертва, как бы боец следил за бойцом, Агацума вмиг бы его поле засек.
"Он и тебя опознает, если увидит, — возражал Сабуро, — так что не высовывайся особо. А что, есть детективы-бойцы?"
Да откуда им взяться, ведь это жертвы иногда остаются в живых… о боже мой.
"Сатоши, я не успел."
Это я не успел.
"Прости меня."
Целью поездки оказался небольшой медицинский центр. Я долго сидел в кафе на первом этаже, наблюдая через стеклянные стены за вестибюлем. Успокоился, перекусил, просмотрел несколько газет. Посетителей в этот час было совсем мало, но Агацума беспрепятственно прошел внутрь, поздоровавшись с симпатичной девушкой, видимо, его здесь знали. А когда наконец вернулся, то был не один.
Мальчик, худой, темноглазый и темноволосый, с объемной, но явно не тяжелой сумкой через плечо. Крепко держится за руку Агацумы, смотрит в пол. Девушка в вестибюле что-то ласково ему сказала и потянулась погладить по голове, однако мальчик сделал вид, что не заметил, уклонился. Агацума тут же переключил красотку на себя, обменялся с ней несколькими фразами, и они вышли.
"Ловок, — восхитился Сабуро, — а ты что сидишь, они уже за воротами."
Я встал в дверях клиники, делая вид, что ищу что-то в телефоне, краем глаза наблюдая за ними. Они отошли метров на пятнадцать, оживленно переговариваясь на ходу. Агацума хотел было взять сумку, но мальчик отрицательно покачал головой, остановился и легко коснулся его шарфа. Боец некоторое время внимательно смотрел на него, потом наклонился и позволил ослабить шарф у себя на горле. Мальчик запрокинул голову, щурясь против яркого осеннего неба, всматриваясь, поднял было руку и вдруг спрятал лицо в ладонях. Агацума притянул его за плечи, обнял. Мальчик отстранился, но не вырвался, заглядывая в глаза и даже слегка встряхивая бойца за локти, словно убеждая в чем-то.
Уже абсолютно ничего не понимая, я сделал пару шагов. Нам хватило одного взгляда. Боец прижал мальчика к себе, рука взлетела в приветственном жесте — и они исчезли.
"Ну и ну, — саркастический голос вывел меня из столбняка, — откуда здесь жертва?"
А я-то почем знаю, огрызнулся я, в первый раз его вижу.
"Хорош детектив! Полный набор у тебя: и жертва, и объект в курсе слежки. Интересно, зачем он тебя сюда привел?"
Не знаю. Если ты такой умный, ты и объясняй!
"Дурачок, я может, и умный, но мертвый, я голос у тебя в голове, Сатоши, ты помнишь?"
Помню, ты и при жизни был ехидным.
"Ну наконец-то ты признал это. Что делать будешь?"
А что мне остается. Разговаривать.
***
На некоторых людей действует удостоверение частного детектива, на некоторых — офицера полиции. Врачу мальчика не требовалось ничего, он болтал безостановочно, как только решил для себя, что я имею право знать. Так бывает, если жертва чего-то очень хочет. Столь замечательной подделки документов я давненько не видел: был человек, способный сделать подобное, но мне казалось, что он уже отошел от дел. По бумагам всё выходило прекрасно: да, родственник мальчика, имеет право претендовать на опеку, других родственников не обнаружено, не мог ранее осуществлять непосредственно, договоренность с клиникой, ребенок находился под наблюдением специалистов, лечение и обучение частично оплачивалось, в настоящее время выразил желание, имеет возможность, решение опекунского совета и далее до бесконечности плюс пухлое досье, битком набитое медицинскими заключениями с труднопроизносимыми терминами. Врач снизошел, и мне удалось узнать несколько фактов: в настоящее время мальчик здоров, адаптирован, социализирован, память не вернулась.
— То есть как?
— Да вот так, есть надежда, но слабая, память — это очень сложно, видите ли, мозг…
— Доктор, — неожиданно для себя спросил я, — а если человек слышит голос у себя в голове?
— Чей голос? — казалось, он ничуть не удивился.
"Юрэя. Синигами. Аматэрасу солнцеликой."
Ты невыносим.
— Умершего друга.
— Знаете, молодой человек, — он был старше меня лет на пять, — как врач, я бы предложил пройти обследование. И как врач же могу сказать, что люди справляются с горем по-разному. Но обследование не помешает.
"Пройди обследование, пока не поздно. А то начнешь бегать с коробкой на голове."
Молчи уже.
Я почувствовал себя совсем странно и поспешил спросить о "родственнике". Агацуму в клинике обожали.
"Еще бы."
Заткнись.
"Родственник" появился почти сразу же, когда мальчика перевели из больницы. Хирурги и травматологи сделали всё, что могли, физически он был почти здоров, но по-прежнему не разговаривал, хотя очень быстро восстановил довольно сложные навыки и не отказывался общаться письменно. Первым, с кем он заговорил, был Агацума. Первым, кому улыбнулся.
"Почему я не удивлен?"
Думаешь, он прямо так и рассказал мальчику о системе, бойцах, жертвах?
"Может, не сразу, но рассказал. Ты же их видел."
Видел.
"Родственник" сообщил, что они встречались раньше. На что мальчик сказал интересную, с точки зрения врачей, фразу: "Не помню. Но я его знаю."
"А уж как было бы интересно, если бы они поняли, что он имел в виду."
А ты понял?
"А ты нет?"
Они были знакомы раньше?
"Догадайся."
Сабуро!
"Не будь ты таким доверчивым, спроси фамилию мальчика."
Он отказник, врач не должен ее знать.
"Да ладно."
***
Он знал. И не назвал бы никому, кроме меня.
Возвращаясь, я был в смятении. Всё так запуталось.
В конце концов я решил отставить в сторону семью Аояги, тем более что меня уже тошнило от них, и сосредоточился на Агацуме и мальчике. Бойце и жертве. Я был уверен, что больше никогда их не увижу, но никак не мог сообразить, для чего Агацума привел меня в клинику. Чтобы я мог доложить Минами, что у него есть жертва? И есть ли она у него?
"Слов нет."
Что на этот раз?!
"А что, по-твоему, их связывает?"
Но Агацума только-только избавился от Аояги-старшего!
"Кто еще от кого избавился."
Ты понимаешь, что я хочу сказать.
"Понимаю."
Как у него могло быть одновременно две жертвы?
"А как у Аояги могло быть одновременно два бойца? Не забывай о характере связи между Аояги и Агацумой, и о том, что Агацума — чистый боец."
А мальчик?
"О, мальчик. Любопытный мальчик, да?"
Более чем. Что же мне теперь делать-то?
"Пройди обследование."
Сам дурак. С Минами что делать?
"Пошли отчет, как обычно."
То есть — ты предлагаешь сдать их?
"А что ты знаешь-то?"
Ни черта я не знаю.
"Вот-вот. Агацума знал о слежке, нарочно привел тебя в клинику."
Всё равно мне как-то не по себе.
"У него голос в голове — это ему нормально, а послать отчет, от которого никакого вреда, он опасается!"
Они тоже пара. Как мы.
"Да. Как мы. Только, Сатоши…"
Молчи. Пожалуйста.
"Молчу."
***
Я ошибся. Я понял это, как только взглянул на монитор: папка на подоконнике лежала по-другому. Прикинув время, я почти сразу поймал момент, когда они появились в квартире. Остановил запись, подумал немного, сел и стал смотреть.
Они возникают посередине комнаты.
— Ох, — мальчик опирается на Агацуму. — Впечатляет. Это всегда так? Соби?
Мгновенно разворачивается:
— Что с тобой?
— Всё в порядке.
— Я же вижу! Иди, сядь, ну же!
— Ничего страшного, не пугайся. Я… переутомился немного.
"Мягко сказано."
Это точно.
— А я пугаюсь! — решительно. — И если ты упадешь, я тебя не дотащу, давай, сядь.
— Уже не упаду, не волнуйся. Последние два дня…
— Представляю. Да сядь уже!
Агацума подчиняется с полуулыбкой. Мальчик внимательно вглядывается в его лицо.
— Может, воды принести? Это из-за меня, да? Я же говорил, давай нормально поедем, на автобусе!
— Рицка.
— Что? — нервно.
— Посиди со мной.
Мальчик устраивается рядом на кровати, смотрит на руки бойца, лежащие на коленях. Забирает в ладони левую.
— Болит?
— Почти нет.
— А я думаю, что болит.
"Ты посмотри только на лицо Агацумы!"
Да уж.
— Знаешь, — серьезно, — ты должен мне говорить.
— Что?
— Всё. Я не могу читать мысли.
— А мне казалось, можешь.
— Легче?
— Да, — с удивлением.
— Вот видишь! — торжествующе.
— Рицка.
— Что?
— Риц-ка.
Смотрят друг на друга, улыбаются.
"Я им почти завидую."
Чему именно?
"Да как тебе сказать. У них всё впереди."
Ах, это.
"Это."
— Ну и где тут камера?
— Между полками.
Кажется, жертва смотрит прямо мне в глаза.
— Ясно. Ты хотел…
— Да. Оура-сан.
Я невольно вздрогнул.
— Дело в том, что я вас помню. Вас и Онакатоми-сана.
Не знаю, зачем я попытался вскочить, что хотел сделать. Треснулся локтем о край стола, аж слезы выступили.
— Вы были первой парой, которую я увидел в школе. Я знаю, что вы потеряли бойца, и кто-то говорил мне, чем вы занимаетесь. Поэтому я не очень удивился, когда вас увидел. То есть не вас, одного из ваших коллег, вас позже. Вы, наверное, хороший детектив. Но я вас не знаю, а вы не знаете меня. Тем не менее, — пауза, — мне всё равно, что вы передадите Минами и передадите ли. Вот там, на подоконнике, я кое-что оставил вам.
— Я посмотрю?
— Конечно, Рицка.
Мальчик нетерпеливо раскрывает папку.
Я нажал "стоп" и вылетел из квартиры.
"Э-э…"
Я должен это увидеть!
"Подождать не можешь?"
Прямо сейчас!
Папка лежала на подоконнике, где оставил ее мальчик. Не дав себе времени, я раскрыл ее — и сполз на пол. Лист бумаги, карандашный набросок. То, что он рисовал тогда, ночью.
"Сатоши…"
Ты видишь?
"Конечно. Надо вернуться."
Да, сейчас. Еще немного.
"Никуда рисунок не денется."
Я знаю.
Но я посидел еще минут пять. Потом вернулся в квартиру, включил запись.
— Соби, это здорово!
— Надеюсь, Оуре-сану тоже понравится. Оура-сан. Не пытайтесь найти нас. Думаю, вы понимаете.
Мальчик подходит к нему и они оба смотрят в камеру: мальчик с любопытством, Агацума — пристально, с холодной решимостью. Я не видел его в сражениях, но знаю этот взгляд.
— Соби?
— Да, пора. Прощайте, Оура-сан.
— Странно разговаривать с камерой. Прощайте, Оура-сан.
— Пойдем пообедаем?
— Я не голодный.
— Сомневаюсь. А потом по мороженому.
— Да! С шоколадной крошкой!
Мальчик берет Агацуму за руку и они выходят.
Останавливаю запись.
"Шоколадная крошка, м-мм…"
Я знаю, что напишу в отчете.
"Правда?"
Примерно так, слушай…
…
"Папку оставишь?"
Если спросит, скажу, что была пустой.
"А она не была."
Не была.
"Ты не хочешь пойти съесть мороженого?"
Наверное, хочу.
Я смотрю на лежащий передо мной набросок, пытаясь отогнать мысли о Минами, об отчете, и вижу двух юношей на аллее школы. Темноволосый, насупленный, стоит, сердито засунув руки в карманы, искоса поглядывая на приятеля, который весело тянет его за локоть, показывая что-то в стороне и абсолютно не обращая внимания на недовольство друга.
А потом ты спихнул меня в фонтан.
"Это тебя взбодрило."
Он очень талантливый, правда?
"Агацума? Да, во всех смыслах."
Мы правда такими были?
"Правда. Знаешь, я никогда не ел фугу."
Еще чего не хватало!
"Нас довольно трудно убить, Агацума это продемонстрировал."
У него был стимул.
"Мальчик? Ты прав. А у тебя нет стимула?"
Может, я и рехнулся, но не настолько. Мороженым обойдешься.
"Тогда с клубникой, вафлями и шоколадной крошкой. Или с сиропом…"
Решив отправить отчет вечером, я выхожу из дома и иду к остановке автобуса, прислушиваясь к голосу Сабуро, ностальгически перебирающему сорта мороженого, думая, что если это безумие, то пусть оно не оставит меня. Тогда я справлюсь с чем угодно. С отчетом, Минами, последствиями своих решений. Мне нравится быть безумным. Это лучше, чем быть мертвым. Это то, что я смогу вынести.
