Долгие годы, отвечая в школе за распределение учеников, я верила, что Распределяющая Шляпа никогда не ошибается. Никто и никогда на моей памяти не смел усомниться в ее решениях. Этот древний артефакт, зачарованный самими Основателями, считался абсолютно непогрешимым. Сама мысль о том, что распределение может быть неверным или чересчур поспешным, воспринималась, как кощунство. И уж тем более, я никак не ожидала, что подобное мнение может высказать директор Хогвартса
Лишь когда Гарри рассказал мне о словах Альбуса, сказанных им Северусу Снейпу три года назад в ночь после Святочного Бала, я впервые задумалась над этим. Неужели Альбус на самом деле так считал? Я помню попытку лорда Волдеморта упразднить процедуру распределения, что предлагали и многие до него, считая, что стереотипы заставляют студентов развивать только какие-то определенные качества личности, в ущерб всем другим. Он тратит на это все свои силы, пытаясь стать таким, как «нужно». И возникает внутренний конфликт, способный привести к серьезным последствиям. А между тем, часто оказывается, что у него в избытке качеств другого факультета, на которые он просто не обращает внимания. Может быть именно это и хотел сказать Альбус Северусу Снейпу.
На самом деле сначала, сразу после того, как я узнала обо всем, я удивлялась и даже досадовала на Альбуса за то, что он никого не посвятил в эту тайну. Мне казалось, что таким образом он проявил недоверие к нам, словно мы не смогли бы сохранить этот секрет. Да, я прекрасно знаю, что он дал слово, но неужели он не понимал, какую ношу оставляет на плечах Снейпа? Да и чисто по-человечески несправедливым было позволить считать убийцей невинного. Один раз мы все уже сделали такую ошибку с Сириусом Блэком… Сейчас же я осознала: Альбус, как всегда, знал что делал. И труднейшую задачу он доверил единственному человеку, в котором был уверен, что тот выполнит ее во что бы то ни стало и сделает даже больше чем нужно. А посвятив в их с Северусом планы кого-то из нас, он поставил бы под угрозу все и, в первую очередь, безопасность детей...
Мы с Северусом Снейпом не ладили никогда, даже будучи коллегами. Нет смысла скрывать, что причиной этому был по большей части его, мягко говоря, сложный характер. К тому же слишком памятно нам обоим было то время, когда он был еще моим учеником. Он не скрывал своей неприязни к Гриффиндору и ко мне лично, а меня, разумеется, не могло не оскорблять столь предвзятое отношение к представителям моего факультета. Мы оба сознавали, что наше поведение только усугубляет вражду между факультетами, и, тем не менее, не могли переступить через себя. Я подозревала, что для Северуса это было связано с тем школьным конфликтом, что существовал между ним и Джеймсом Поттером и его тремя друзьями.
Джеймс Поттер и Сириус Блэк были моими самыми любимыми учениками. Красивые, веселые, обаятельные, талантливые – они заслуженно пользовались всеобщей любовью. За ними ходили толпы поклонников и даже учителя, что греха таить, не могли противиться теплому чувству, которое те вызывали. Северус же, напротив, всегда был одиночкой. Джеймсом восхищались за его успехи в квиддиче, а у Северуса с полетами имелись явные проблемы, что усугубляло равнодушие к спорту. Среди учеников квиддич часто называют единственным предметом в Хогвартсе, которому нельзя выучиться по книгам. И, к сожалению, такое мнение соответствует истине. Даже анимагия и то не так «капризна», как этот замечательный и неповторимый вид спорта. Талант к нему действительно «в крови». Он либо есть, либо нет. И Джеймс Поттер обладал этим даром, что я всегда считала причиной зависти Северуса Снейпа к нему.
В их конфликте я почти всегда принимала сторону гриффиндорцев. Нельзя сказать, что я смотрела на выходки Джеймса и Сириуса сквозь пальцы, когда они уже переходили все мыслимые границы, но все же я часто проявляла излишнюю снисходительность. И когда Северус платил им той же монетой, мои наказания бывали куда строже, если, конечно, мне удавалось поймать его на этом. К тому же главные школьные бузотеры умели находить столь убедительные оправдания и объяснения для любых своих поступков, что им хотелось верить. Северус же никогда не снисходил до того, чтобы оправдываться или объяснять свое поведение. А когда ученик подробно приводит причины, побудившие его нарушить правила, а потом просит прощения, это производит абсолютно иное впечатление, чем когда он держится так, словно объяснять кому-либо свои действия – ниже его достоинства. Уже тогда гордый упрямый нрав Северуса, его нелюдимость и грубая манера общения отталкивали от него большинство людей. Да и его увлечение Темной магией тоже внушало справедливое недоверие и опасения. Даже на своем собственном факультете он ни с кем не был близок по-настоящему. Лили Эванс была его единственным другом.
Я помню, как первые годы учебы они почти не разлучались. Везде их можно было встретить вдвоем: в библиотеке, на уроках, у озера в тени деревьев, в каком-нибудь из баров Хогсмида за маленьким столиком в углу. Лили была самым милым и добрым созданием на свете – это подтвердил бы каждый, кто был с ней знаком. Ее очарование и нежная сострадательная душа в Хогвартсе стали легендой. Многие ее друзья и товарищи по факультету удивлялись, почему она дружит с Северусом. Я в какой-то мере разделяла их чувства, находя этого мальчика весьма неприятной личностью и совсем неподходящей компаний для Лили.
Однако, понаблюдав немного за ними, нельзя было не заметить, что в обществе Лили Северус ведет себя совершенно иначе. Он в буквальном смысле ловил каждое ее движение. Когда она что-то тихо говорила или улыбалась своей лучезарной улыбкой, он не сводил с нее счастливого взгляда. В такие моменты его угрюмое некрасивое лицо становилось даже приятным. Но стоило ей нахмуриться или рассердиться, как выражение нежности и восторга мгновенно исчезало, сменяясь привычной холодной маской. Лили явно нравилась Снейпу и точно также я видела, что она испытывает к нему лишь дружескую привязанность. Я по-человечески сочувствовала Северусу, хотя не подозревала об истинной глубине его чувств. Для меня он был слизеринцем – хитрым, амбициозным, расчетливым. Эти качества, совершенно противоположные гриффиндорской смелости и благородству, не могли возбудить моей симпатии.
На своих уроках я относилась к Северусу чуть строже, чем к остальным студентам, хотя успевал он вполне неплохо. Но трансфигурация была, пожалуй, единственным предметом, в котором Джеймс Поттер мог его превзойти. По этой причине Северус невзлюбил мой предмет, хотя ни я, ни трансфигурация не были виноваты в том, что Джеймсу эта наука давалась лучше. Дело было еще и в том, что Северус относился к той редкой категории студентов, к которой я до сих пор так и не сумела найти ключа.
Он не походил ни на отличников вроде Джеймса, получавших высшие оценки без особого труда за счет хорошей памяти и легкого усвоения программы, но не придававших учебе слишком большого значения; ни на таких педантичных скрупулезных учеников, как Гермиона Грейнджер – стремящихся быть первыми во всем, боящихся малейшего недочета, способного повлиять на их отметку. Северусу были важны не похвалы преподавателей и высокие баллы. Он учился для себя самого, его стремление знать как можно больше не имело с оценками ничего общего. Склад ума ученого-исследователя, жажда знаний ради самих знаний – это было непостижимо и потому пугало и настораживало.
На пятом курсе произошла та ссора между Северусом и Лили, которая определила его дальнейший путь. Его вражда с Джеймсом к тому времени вышла на новый уровень. В немалой степени этому способствовал случай с Гремучей Ивой, произошедший немного ранее. Тогда Альбус, казалось бы, сумел замять неприятную ситуацию, поступив мудро и тактично. Джеймса превозносили, Северуса директор принудил к молчанию, Сириуса Блэка довольно сурово наказали за то, что он намеренно подверг опасности жизнь своего однокурсника – он был оставлен после уроков на неделю. Кроме того, как мне передавали, между ним и Джеймсом состоялся весьма серьезный разговор. Теперь мне кажется, что в той ситуации в одинаковой степени виновны были не только ученики, но и Альбус и даже я сама.
Вскоре между Северусом и Лили произошел разрыв. Это произошло в конце года, во время сдачи экзаменов С.О.В. Я слышала, как несколько студентов обсуждали какое-то неприятное событие, случившееся днем, после экзамена по Защите от Темных Искусств. Все преподаватели в это время находились в учительской с экзаменационной комиссией. Филиус, дежуривший на этом экзамене, принес туда работы студентов и остался с нами для чаепития. Никто из нас, конечно, не беспокоился о том, чем занимаются предоставленные сами себе студенты…
О «визите» Северуса Снейпа в Башню Гриффиндора мне сообщил староста школы, услышавший об этом от кого-то из моих гриффиндорцев, разговаривавших со Снейпом в ту ночь. Я вызвала нескольких своих учеников, рассчитывая узнать у них подробности, и они с неохотой, но рассказали все. Слушая рассказ о ночном происшествии, я горела праведным гневом, который слегка поутих, едва мне в красках расписали его спор с портретом, униженные просьбы и обещание провести в коридоре всю ночь, если понадобится. Я решила закрыть на поступок слизеринца глаза, но хоть я и сочувствовала его переживаниям, я не воспринимала их серьезно. За время своей работы в Хогвартсе я повидала множество детских и юношеских влюбленностей и знала, что подростки в этом возрасте часто склонны драматизировать, а со временем все это проходит. Я забыла только о том, что люди такого склада, как Северус, если влюбляются – то один раз на всю жизнь.
С того дня Северус окончательно замкнулся в себе, стал еще неразговорчивее обычного и занимался так много, что это начало беспокоить даже не слишком жаловавшего его Горация. Несколько раз декан или старосты пытались отправить его в Больничное Крыло, но он все время отказывался идти туда, до тех пор, пока однажды не упал в обморок на моем уроке. Пока двое одноклассников, поддерживая его под руки, отводили из последних сил сопротивляющегося Северуса к Поппи, Джеймс отпустил по этому поводу насмешливый комментарий. Я не догадывалась, что именно разрыв с Лили явился причиной, по которой Северус довел себя до такого состояния, но все равно мне стыдно, что я не одернула тогда своего любимца.
После школы подробности службы Северуса лорду Волдеморту и его сотрудничества с Альбусом остались скрытыми от меня. Но решение Дамблдора взять его на работу в Хогвартс казалось мне сомнительным. Я доверяла директору безоговорочно, однако прошлое Пожирателя Смерти само по себе заставляло относиться к Северусу с подозрением. Да еще мне было сложно привыкнуть смотреть на бывшего ученика, как на своего коллегу. То, что за его грубость или пренебрежение моим мнением я не могу больше назначить ему отработку или сделать замечание доставляло дискомфорт. Наверное, в душе я так и не смогла смириться с тем, что больше не способна на него влиять. Он же, в своей обычной манере, не слушал никого и руководствовался лишь собственными понятиями о том, как нужно обращаться с детьми. Слушая жалобы гриффиндорцев, я с сожалением отмечала, что он гораздо более суров с ними, чем в прошлом вела себя с ним я. Причины его вспыхнувшей с первого же урока неприязни к Гарри я приписывала только его многолетней ненависти к Джеймсу. Мысль о том, что он все еще любит Лили не приходила мне в голову ни разу.
Возвращение Того-Кого-Нельзя-Называть и возобновившаяся деятельность Ордена Феникса на время отвлекла меня от всех других дел. Сириус при жизни неоднократно высказывал Дамблдору свои сомнения насчет Снейпа, но Альбус вежливо отметал их. Рассерженный тем, что Альбус не принимает всерьез его доводы, Сириус давал волю своему вспыльчивому характеру, постоянно ввязываясь в перебранки с Северусом в штаб-квартире Ордена. Стычки этих двоих действовали на нервы всем, кто жил в доме, но прекратить их никто не мог. Я понимала, что раздражение Сириуса вызвано необходимостью сидеть взаперти, да еще и общаться со столь неприятным ему человеком. Я, в свою очередь, соглашалась с Сириусом. Мне казалось, что у него есть основания для сомнений в преданности Северуса Дамблдору. Не один раз я тоже пыталась поговорить с Альбусом, но он отнесся к моим словам ничуть не более внимательно, чем к обвинениям Сириуса. Он не желал слышать против Снейпа ни единого слова. Ни от кого. Признаться, меня тогда это задело, ведь я считала, что Сириус прав. Но гибель бывшего ученика лишила нас возможности прислушаться к его словам…
Смерть Альбуса, свидетелем которой оказался Гарри, убедила Орден в правоте юноши и его крестного. Нельзя передать, как мы были поражены вероломством нашего коллеги, но все же большинство сходилось на том, что этого можно было ожидать. После того, как в школу проникли Пожиратели Смерти, я винила во всем себя. Все мы всегда относились к Альбусу с благоговением, и было трудно поверить, что какой-то слизеринский мерзавец мог обвести его вокруг пальца, разыграть раскаяние, а потом нанести удар из-за угла. А уж после побега Северуса вместе с Пожирателями, когда Гарри, погнавшись за убийцей, остался невредим только каким-то чудом (теперь-то понятно, каким), всеобщая ненависть к нему перешла все мыслимые границы.
Его появление в школе в должности директора было воспринято всеми преподавателями, как оскорбление. Мы не думали, что он когда-нибудь еще осмелится показаться нам на глаза. Каждый из нас с наслаждением отомстил бы за Альбуса, но мы сознавали, что связаны по рукам и ногам.
Северус с самого начала дал нам понять, что противиться любым распоряжениям новой власти абсолютно бессмысленно. Мы должны были покориться, чтобы остаться в школе и суметь защитить детей. Самым трудным было пресечь самодеятельность студентов, уговорить их не давать Кэрроу и Снейпу поводов наказывать их. Наши с Филиусом и Помоной усилия мало помогали. Ученики трех факультетов развернули настоящую «подрывную деятельность». Конечно, главными заводилами во всем этом были гриффиндорцы. Северус не раз пытался заставить меня повлиять на моих учеников, призвать их вести себя благоразумно. Когда в школе хозяйничала Долорес Амбридж, я
Сама советовала Гарри поступать именно так. Но сейчас, сколько я не урезонивала его друзей – те не слушали моих советов. Склониться перед двумя садистами, мерзавцами, перед убийцей Альбуса было выше их сил. Я ругала своих учеников, но втайне гордилась ими – ведь они поступали, как настоящие гриффиндорцы. Порой я даже жалела, что не могу вместе с ними отравлять существование адептам нового режима.
Безумные выходки студентов продолжались, вопреки всем усилиям Северуса держать их в рамках. Он ограничил, а потом и вовсе запретил посещения Хогсмида, ввел ночное патрулирование коридоров, ужесточил наказания даже за мелкие нарушения дисциплины, возобновил декрет Амбридж о роспуске студенческих организаций и запрещении собираться группами больше трех человек – и тому подобное… Ведь мы же не могли знать тогда, что все эти жесткие меры принимаются лишь для того, чтобы защитить учеников, а не чтобы утеснять их.
Невозможно даже вообразить, сколько самообладания, мужества и воли нужно было Северусу в то время, чтобы сносить всеобщую ненависть – весь преподавательский состав демонстративно выражал ему презрение, – не допускать, чтобы ребята слишком провоцировали Кэрроу, и при этом ничем не выдать себя. Тонкая хитрость, с которой он организовал все «счастливые случайности», поистине достойна восхищения. Наказание для Лонгботтома, Джинни Уизли и Лавгуд, загадочное устранение Амикуса на целых две недели, изоляция Нотта, происшествие с Майклом Корнером, редкий ингредиент для противоядия, который Поппи нашла у себя в комнате и прочие странности. Мы не могли отыскать им объяснения, терялись в догадках, строили самые различные предположения. А объяснение было рядом с нами, в лице человека, который с необыкновенным мужеством каждый день сражался на собственном ни для кого не видимом поле битвы, хотя мы не замечали этого.
До сих пор я вспоминаю, как пыталась убить Северуса, после загадочного появления Гарри в Хогвартсе. Мастерство, которое Снейп показал в бою было впечатляющим, при том, что и я и Филиус, без ложной скромности, были не самыми слабыми противниками. Праведная ярость смешалась во мне в тот момент, с досадой на невозможность одолеть бывшего ученика и это удесятерило мою силу. Но тот самый студент, который, как я считала, не тянул по моему предмету более чем на «Выше Ожидаемого», держался против наших заклятий и атаковал с невероятной силой. И сбежал он, как выяснилось, не из трусости, а потому что не мог больше сражаться с нами, не причиняя вреда. Полет его меня удивил... Я никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Припомнив школьные неудачи Северуса в этом искусстве, я должна была признать, что «уроки его хозяина» оказались куда более успешными. Это был последний раз, когда я видела его…
Битва, ультиматум, весть о смерти Гарри, снова битва, чудесное воскрешение нашего героя, его поединок с Тем-Кого-Нельзя-Называть – все сливается для меня в сплошной калейдоскоп событий. Правда, раскрытая Гарри в присутствии всех участников Битвы, его подробный рассказ, демонстрация предсмертных воспоминаний Северуса и свидетельство портрета Альбуса... Теперь я склонна думать, что они оба были правы, скрыв от нас правду. Клятва была дана не просто так – Дамблдор не мог предать человека, доверившего ему самую сокровенную из всех тайн – тайну своей любви.
О самом же Северусе я теперь не могу вспоминать без слез и жгучего чувства вины. Но что сейчас казнить себя, ведь мои терзания не вернут ему жизнь. Он добровольно обрек себя на такую судьбу, сделал то, что должен был сделать. Я всегда знала, что любовь может заставить человека раскаяться, переосмыслить свою жизнь. Именно это и сделала с Северусом его любовь к Лили. Она заставила его не просто совершить подвиг, пойти на самопожертвование, но и проявить истинно гриффиндорское благородство и отвагу. Поэтому те слова Альбуса я не воспринимаю, как кощунство, насмешку или неискренний комплимент. Не знаю, как сложилось бы все, прими Шляпа двадцать семь лет назад иное решение, но в одном не приходится сомневаться: я гордилась бы таким учеником. Я и сейчас могу им гордиться...
