* * *
Она сидит напротив и смотрит на меня с каким-то непривычным выражением – такая серьезная, такая взрослая. Мерлин, до чего же она стала взрослая… Вроде все то же – те же встопорщенные розовые волосы, те же три сережки в ухе, - но я вижу этот сосредоточенный взгляд, заострившиеся черты лица, и у меня щемит сердце.
- А если я скажу, что это приказ?
- А если я скажу, что ты блефуешь? – парирует она, и я прикусываю язык. Действительно, в качестве кого я ей могу такое приказывать?
Она насмешливо морщит нос и делает глоток горячего шоколада.
Я смотрю на нее, а вижу – их. Девчонок, которые были в Ордене первого призыва. Которых мы с гордостью называли «наши девочки». Они работали, как мы, без поблажек: участвовали в рейдах, собирали информацию, несли дежурства, жили под прикрытием. Они смеются и машут с потрепанной колдографии, которую я все время таскаю в кармане - таскаю уже шестнадцать лет. Как будто смогу кого-то забыть раньше, чем сдохну. Доркас Медоуз, резкая и ершистая, с бритой наголо головой и вечной сигаретой в зубах; красавица Марлин МакКиннон, всегда собранная и точная, как часы; компанейская хохотушка Алиса Лонгботтом; Лили Поттер, неизменно готовая к очередному крестовому походу против несправедливости; Эммелин Вэнс, несущая себя гордо, как факел...
Я помню их – тех и тогда. Живых. И еще кое-что помню.
…Лили Поттер, лежащая с раскинутыми руками, как на маггловском распятии, и глядящая стеклянными глазами в небо, на месте которого еще недавно был потолок. По сравнению с другими ей, можно сказать, повезло.
…Алиса Лонгботтом, разом постаревшая на двадцать лет, с трясущейся челюстью и затравленным взглядом, никого не узнающая и ничего не понимающая.
…Доркас Медоуз – мы искали ее две недели и нашли только с помощью маггловской полиции; мне пришлось вести ее родителей в морг на опознание.
…Марлин МакКиннон обнаружили в ее собственной гостиной – с поседевшими висками и искусанными в кровь губами: перед тем как убить ее, Пожиратели на ее глазах расправились со всей семьей – ее родителями, мужем и трехлетней дочерью.
…Эммелин Вэнс погибла совсем недавно; ее похоронили в закрытом гробу – лицо, как и тело, было буквально располосовано Сектумсемпрой.
Вот и всё – вот и все наши девочки. Никого не осталось. Мне хочется схватить ее за шкирку и окунуть в думосбор с этими воспоминаниями, но я знаю, что это бесполезно. Отчаянная и упрямая – за это я и настоял, чтобы ее приняли в Школу авроров. Кушай теперь, старый дурак, не обляпайся.
- Я же знала, на что шла, Грозный Глаз.
Знала, ага. Я сам, драклы меня раздери, не знал, на что шел. Уж не на то, чтобы посылать таких, как ты, на смерть. Не на то, чтобы похоронить большую часть боевых товарищей, а потом, через 15 лет, начинать войну заново.
- Подумай хорошенько. Времени осталось очень мало.
Она смеется:
- Не будь таким пессимистом. Ну все, я побежала. Увидимся завтра в Норе.
Смеется, а во взгляде – твердость, которой раньше не было. Когда она успела повзрослеть? Когда погиб Сириус? Когда погиб Дамблдор? Когда вышла замуж? Где та девчушка, которую я знал? Ту я, может, и смог бы убедить. Так нет же. Растил-растил – и вырастил, в Мерлина душу мать…
Уже отойдя от столика, она внезапно разворачивается и решительно направляется обратно. Мое сердце, давно отвыкшее от подобных упражнений, делает в груди кульбит. Неужели..?
А она наклоняется ко мне, обнимает за шею и говорит:
- Спасибо, Аластор. Я знаю, что ты хочешь, как лучше.
Целует в щеку и снова удаляется, стуча каблучками.
А я остаюсь сидеть в этом гребаном маггловском кафе перед нетронутой чашкой кофе. Ни дать ни взять старый баран.
* * *
То, что с Люпином разговаривать бесполезно, я понимаю сразу, как только с ним встречаюсь. Мог бы догадаться, кстати, - что-то я совсем нюх теряю.
В глазах у него – характерный эйфорический блеск, и весь он напоминает уличного пса, которого взяли в дом и который ошалел от собственной удачи. Он – с тем же невидящим взглядом счастливого дебила – внимательно слушает все, что я говорю, а потом изрекает:
- И что, на твой взгляд, я должен сделать?
Несколько секунд мне очень хочется зарядить ему в лоб Ступефаем, а еще лучше – съездить кулаком в челюсть. Я медленно вдыхаю и выдыхаю.
- Убедить ее. Уговорить. Заставить. Тебя-то она должна послушаться?
Он усмехается:
- Так же, как послушалась, когда я убеждал ее не выходить за меня замуж?
Я, не говоря ни слова, смотрю на него своим магическим глазом, и до его изъеденных любовью волчьих мозгов, по всей видимости, доходит, что я не шучу.
- Аластор, я с ней поговорю. Постараюсь… убедить. Но это ей решать. Она ведь взрослый человек, это ее выбор. И, боюсь, она его уже сделала.
Мне подмывает напомнить, что один тут тоже любил рассуждать про собственный выбор человека, а теперь лежит в Хогвартсе в белом склепе. А с ним – еще многие из тех, кто сражался на нашей стороне, и Люпину ли этого не знать. Но я смотрю на его счастливую физиономию – и у меня, честное слово, не поворачивается язык. Я его, в общем, понимаю. Я знаю, что это такое – каждый день возвращаться в пустой дом и не иметь ни единой родной души на свете. Знаю, как оно бывает, когда внезапно осознаешь, что жизнь-то почти прошла, а у тебя в активе деревянная нога, разукрашенная шрамами морда и коробка с медалями, которые, видимо, прибьют тебе на крышку гроба… Впрочем, к боггарту. Речь не о том.
- Ладно, бывай. Увидимся в Норе, - говорю я.
Что еще я могу ему сказать? Как в идиотской мелодраме – «Береги мою девочку»? В том-то и штука, что она не моя девочка. Она, если уж на то пошло, его девочка. Или своя собственная девочка. Я это знаю. Мне нужно одно – чтобы эта девочка была живой.
Так что прости, Люпин. Если мы доживем до конца войны ты, наверно, меня поймешь. А не доживем – так и говорить не о чем.
* * *
- Пошли покурим, Флетчер, - говорю я после того, как Молли убирает со стола остатки ужина.
С тех пор как Дамблдор погиб, штаб-квартира Ордена без каких-либо официальных объявлений переместилась в Нору. Не могу сказать, что Молли была счастлива, особенно учитывая их масштабные приготовления к свадьбе, но назвался груздем… Вообще все это свадебное предприятие было грандиозным идиотизмом, который наносил очередной сокрушительный удар по нашей и так хилой конспирации. Но когда я сказал об этом Молли, намекнув, что неплохо бы Биллу и Флёр взять пример с Люпина и Тонкс и пожениться тихо, не привлекая внимания, она разразилась длинной тирадой, из которой я уяснил, что ее старший сын может жениться только в том случае, если это событие будут сопровождать пир на весь мир и прием, от которого вся магическая Британия сдохнет в муках зависти. Если бы меня поддержали хотя бы Шэклболт и Люпин, нам бы, возможно, удалось как-то на нее повлиять. Но Шэклболт сказал, что в такие трудные времена очень важны мероприятия, поднимающие моральный дух (по-моему, если он еще немного проработает секретарем у маггловского премьер-министра, аврорат лишится последнего вменяемого сотрудника), а Люпин покраснел и пробормотал что-то про то, что свадьбы – это прекрасно. Я сказал, что они не имеющие понятия о конспирации ослы, и тему пришлось закрыть.
Сейчас на повестке дня другое – операция по перемещению в Нору Поттера. Именно ее мы только что обсуждали. И именно в ней, кстати, отчаянно не хочет участвовать Флетчер.
- Слышь, Флетчер, дело есть.
Мы стоим на крыльце и курим. Услышав про «дело», Флетчер оживляется, и я прямо-таки вижу, как в его голове начинают бешено крутиться шестеренки, просчитывая возможную выгоду. С такими, как Флетчер, легко работать – всегда понятно, на какие кнопки нажимать.
- …Сможешь достать?
- В принципе, можно, - задумчиво тянет Флетчер. – Но ты же понимаешь…
- Не обижу.
Флетчер хмыкает, но видно, что он заинтересован. Вот и прекрасно. У нас будет взаимовыгодная сделка.
Когда я выхожу из Норы, собираясь аппарировать домой, за моей спиной хлопает входная дверь – кто-то выбегает мне вслед.
- Мистер Муди!
Гермиона. Очень взволнованная Гермиона, которая набирает в грудь воздуха с таким видом, будто собирается кинуться с обрыва в воду. Ничего хорошего это, разумеется, не сулит.
- Мистер Муди, я… простите, я слышала ваш разговор с Мундунгусом. Пожалуйста, мне очень нужен ваш совет...
* * *
- Смотри сам. Все по высшему разряду, - говорит Флетчер, протягивая мне конверт.
Флетчер – жулик, мелкий воришка, торговец краденым и вообще полный ублюдок, которого я, будь моя воля, не подпустил бы к Ордену на пушечный выстрел. Но этот сукин сын как свои пять пальцев знает и магический, и маггловский преступный Лондон. Если вам нужно что-то из того, чем волшебники и магглы торгуют нелегально, - хоть драконьи яйца, хоть краденые алмазы, хоть зачарованные маггловские артефакты – это к Флетчеру. Причем в маггловском мире (точнее, на его дне) он настолько освоился, что даже научился водить машину – один из немногих известных мне волшебников, которые умеют это делать. Именно в его машине мы сейчас и сидим.
В конверте, который он мне протягивает, документы на имя Эммы Джонсон, гражданки Соединенного Королевства, 24 лет. На фотографии в паспорте – знакомое лицо с ежиком розовых волос. Впрочем, маггловские девицы тоже часто красят волосы в такой цвет.
Я выуживаю из кармана тяжелый мешочек с галлеонами.
- Держи, заработал.
- Слышь, Грозный Глаз, а она согласилась, что ли? – мешочек исчез в бардачке, дело сделано, и теперь Флетчеру хочется жареных фактов. – Ну, да, дело-то понятное… Я слыхал, Беллатрикс поклялась ее извести. Чем лезть на рожон, лучше уж сменить имя и махнуть куда-нибудь заграницу от греха подальше.
И смотрит на меня выжидательно. Я тоже смотрю на него, причем магическим глазом, и он быстро отводит взгляд.
- Много болтаешь, Флетчер.
Согласилась она, конечно, держи карман шире. До операции по перемещению Поттера осталось три дня, там мне будут нужны все свободные руки. А потом – модификация памяти, и Эмма Джонсон отправится в Нью-Йорк начинать новую жизнь.
Кстати, насколько мне известно, родители Грейнджер вчера улетели в Австралию.
Я мимоходом задаюсь вопросом, простит ли меня когда-нибудь Люпин, но тут же выбрасываю это из головы. Сейчас есть дела поважнее.
- Остался еще один нюанс, Флетчер. Конфиденциальность.
- Можешь на меня полагаться, - говорит этот сукин сын, и глазом не моргнув. Как будто я не знаю, что он расколется при первом же допросе, еще задолго до применения непростительных заклятий.
Я мог бы стереть ему воспоминания, но стопроцентной гарантии это не дает. Искусный легилемент всегда может эти воспоминания вытащить. По крайней мере, шансы достаточно велики, чтобы мне не хотелось рисковать.
- Я смогу на тебя полагаться, если ты дашь Нерушимый обет.
Флетчер бледнеет и шумно сглатывает. Собственно, если бы у меня оставались какие-то сомнения по поводу необходимости Обета, они бы тут же улетучились.
- Мы так не договаривались, - быстро говорит он.
- Думал, я поверю тебе на слово?
- Нерушимый обет… стоит дороже.
Жадный ублюдок.
- Сколько?
Тут на его лице неожиданно для меня отражается какой-то сложный мыслительный процесс, после чего он выдает:
- Дело не в деньгах. Я про эту… операцию. Освободи меня от участия, а? Подумай сам, в конце концов, зачем я вам? Какой из меня боец?
Что боец из него никакой, я знаю прекрасно. И, видит Мерлин, я бы сам заплатил кому-нибудь, кто избавил бы меня от участия Флетчера в этой операции. Но, драклы меня задери, мне просто некого больше привлечь.
- Слышь, Флетчер. Освободить – не могу. Могу попробовать тебя прикрыть… по максимуму.
Он мотает головой, и мне приходится прибегнуть к чрезвычайным мерам. Моя палочка упирается ему в бедро.
- Я ведь могу использовать и другие… аргументы. Лучше подумай.
Я загнал его в угол, и мы оба это понимаем. Но он, разумеется, будет торговаться до последнего.
- Я полечу в паре с тобой, - говорит он.
Я мысленно усмехаюсь. Со своими вечными хитроумными комбинациями Флетчер совсем разучился мыслить, как боец. Я бы и сам взял его с собой – не другим же доверять такое сокровище. Только, боюсь, в этот раз со мной будет опаснее всего. Волдеморт наверняка решит, что со мной летит настоящий Поттер.
- И, Грозный Глаз… если что… я тебя сразу предупреждаю, честно… если что – я дезаппарирую.
Ах ты гребаная склизкая тварь. Я смотрю в его глаза, заглядываю в его сознание – он боится настолько, что со страху готов на любую отчаянную выходку. Больше из него уже ничего не выжмешь. Я быстро прикидываю, чем мне грозит согласие. Сколько Пожирателей может против нас выйти? Ну, пусть даже по пять на каждую пару… Кто я, в конце концов, Грозный Глаз Муди – или кто?
- По рукам, Флетчер. Если что – скатертью дорожка. А ты сейчас дашь мне Нерушимый обет в том, что никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не расскажешь о том, что доставал для Тонкс эти документы.
…В общем, все не так уж плохо. Главное – через четыре дня Тонкс будет в Нью-Йорке, за тысячи миль от Волдеморта и Лестрандж. И если это не причина рискнуть – то за каким боггартом тогда все?
