Самые ранние воспоминания Регулуса Блэка целиком состоят из вкусов и запахов.
Отец пахнет чернилами, типографской краской с газетных листов и тушёным мясом, а иногда - в те дни, когда возвращается с охоты - кровью и палой листвой. Вкус у него горький и неприятный: это вкус любимого напитка Ориона Блэка - много позднее Регулус узнаёт, что он называется "огневиски". А у дежурных поцелуев отца на ночь вкус усталости и равнодушия... впрочем, его мальчик начинает различать много позднее.
Мать поначалу пахнет приятно - молоком. Вкус у неё сладковатый - Регулусу нравится ощущать его на языке, он согревает его узкую грудь теплом и ощущением покоя. Но с годами запах и вкус мамы меняются: тут и пряная острота зелий, которыми она поит Регулуса, когда у него поднимается жар, и острая горечь её любимых духов – однажды он мячом сбил с её туалетного столика пузатый хрустальный флакончик и два часа просидел в своей комнате под надзором бормочущего Кричера, – и разнообразные кухонные запахи: одни наполняют рот жадной слюной, другие вызывают раздражение - опять шпинат!.. Но чем старше становится Регулус, тем явственнее различает запах разочарования - затхлый, как воздух в материнском кабинете, тяжёлый, как обтянутые кожей инкунабулы в библиотеке - позолота с них почти осыпалась, но когда листаешь ломкие страницы, на пальцах всё равно остаётся блестящая пыль - словно пыльца с крыла ночной бабочки... А однажды - в тот день, когда сова приносит из Хогвартса белый, исписанный крупным почерком конверт, тонкий носик Регулуса Блэка явственно ощущает запах отчаяния - тяжёлый, похожий на трупную вонь. С того дня, стоит мальчику услышать голос Вальбурги, во рту у него появляется привкус рвоты, липкий и кислый. Это вкус страха. Страха не за себя - за неё. Регулус боится не матери - того, что происходит с нею.
Домовики не пахнут ничем. Позднее Регулус понимает, что это запах покорности.
А ещё есть старший брат. Сириус Блэк. Си-ри-ус: уже одно это имя - сочетание букета вкусов и запахов, огненный взрыв, прохладный дождь, свежесть первого снега. Брат врывается в тесный мирок их игровой комнаты, наполняя его смехом и болтовнёй, он тормошит младшего, без устали таскает его за собой, исследуя самые дальние уголки дома на площади Гриммо и потаённые местечки в парке тётушки Друэллы. Сломанные ветки, тщательно изучаемые артефакты - к которым вообще нельзя было прикасаться, пышные усы, нарисованные несмываемыми чернилами на физиономии задремавшей в гамаке кузины Беллы - и её истерика, разметавшая выплеском стихийной магии всю посуду на чайном столе, крик матери, успокаивающий баритон дяди Альфарда... Но когда приходит время держать ответ, Сириус всегда выходит вперёд, а после предсказуемой трёпки говорит с деланной небрежностью: "Да ладно, Рег, оплеухой больше, оплеухой меньше...". Он рисуется, младший понимает это, ведь у смуглой щеки, в которую Регулус, утешая, тычется носом, давно знакомый вкус - вкус жидкой соли.
Вечерами он выбирается из холодной постели и бесшумно крадётся в комнату старшего. Забирается под тяжёлое одеяло, приникает к угловатому телу в поисках тепла. Пока Сириус изучает окружающий мир, его брат с той же неутомимостью изучает его самого.
Пальцы старшего пахнут шерстью его любимого книззла, а на вкус - будто лакричные палочки. Волосы – как смоченное дождём сено, у шеи – кисловатый запах свежего пота, в подмышках - резкая сладость мускуса... Брат словно драже Берти Боттс - никогда не знаешь, что будет следующим. Это завораживает Регулуса, и когда Шляпа отправляет его в Слизерин, счастье от воображаемой улыбки матери меркнет перед мыслью о том, что теперь вкус брата можно будет ощутить лишь следующим летом... А потом приходит день, когда Сириус и вовсе становится недосягаем, и с тех пор Регулус ищет его вкус у других - и не находит. Ни разу за всё недолгое время поисков.
...Однажды он сталкивается с братом у мадам Малкин - Регулус пришёл туда, чтобы забрать заказ матери, а Сириус сопровождает своих друзей - тех самых, чьи имена запрещено упоминать в особняке на Гриммо. Рыжая грязнокровка примеряет мантию для беременных, её очкастый супруг смотрит на круглый живот жены, словно на величайшую ценность в мире, а Сириус оживлённо болтает с жеманящейся хозяйкой. Когда он видит вошедшего в лавку брата, его губы сжимаются на мгновение, но спустя секунду отчуждённое выражение исчезает. Не обращая внимания на напрягшегося Поттера, он подходит к Регулусу.
- Привет.
- Здравствуй, - с прохладцей отвечает тот, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не приблизиться к Сириусу вплотную. Он глубоко вдыхает и слегка морщится - обоняние тревожит неприятный запах сигарет и маггловского фастфуда. И есть что-то ещё... ещё чей-то запах. Незнакомый. Ненужный. Непростительный.
- Как ты?
- В порядке... Не хочешь спросить, как ма… отец?
- Я видел его в Хогсмиде на прошлой неделе.
- Отец говорил с тобой? – несколько удивлённо спрашивает Регулус. Он слишком хорошо помнит тот, последний скандал: вопли, взрывающиеся светильники, гудящее пламя в каминах, рыдающие эльфы… А потом звонкий, как пощёчина, хлопок аппарации и резкий запах разлившегося Успокоительного зелья, сменившийся вонью палёной шерсти семейного гобелена. Этот запах обжёг ноздри Регулуса, а спустя минуту вокруг завыло и застонало – родовые заклятия дома Блэков расплетались, выбрасывая прочь те нити магии, что были связаны с бывшим наследником… В тот день отец дал матери слово, что с «недостойным отродьем» даже в одну зону аппарации не войдёт.
- Говорил, - спокойно отвечает Сириус. – Но, надеюсь, у тебя хватит ума не посвящать в это дело матушку.
Младший Блэк презрительно щурит глаза, лихорадочно придумывая достойный ответ. Одна из белошвеек Малкин пискляво смеётся какой-то поттеровской реплике, этот неожиданный звук заставляет Регулуса вздрогнуть, и старший брат вдруг говорит:
- Рег... пойдём пока, посидим в "Котле". Хоть поговорим немного.
- Как пожелаешь, – поборов удивление, отвечает младший.
В "Дырявом котле" пусто - ещё слишком рано для веселья. Том дремлет за стойкой, однако, увидев нежданных посетителей, слегка оживляется. Они заказывают усладэль, Сириус закуривает, но, заметив неприязненный взгляд брата, вскоре тушит сигарету. Он явно чувствует себя не в своей тарелке и, чтобы скрыть это, медленно прихлёбывает хмельное питьё - Регулус напряжённо смотрит, как смыкаются вокруг зелёного горлышка яркие губы. Говорить не о чем - всё уже давно сказано. Брат словно сам не понимает, зачем сидит здесь – молчит, хмурится, царапает цветную этикетку, сдирая её с бутылочного бока, откидывает со лба длинную чёлку… И в конце концов не выдерживает.
- Рег, перестань. Не надо так смотреть.
Злость вдруг охватывает Регулуса, он выпрямляется, кусает губы - совсем как мать в приступе ярости, и на лице Сириуса тут же, словно зеркальное отражение, появляется та же злость.
- А как надо, братец? Как?! Ты предал семью, опозорил нас в чужих глазах. О тебе болтают все – все до последнего эльфа! Думаешь, никто не знает, почему, имея в собственности дом дядюшки Альфарда, ты предпочитаешь жилище этих...
- Прекрати. – Голос брата тяжелеет, блестящие радужки серых глаз вдруг наливаются пронзительной синевой – словно кровь у него и впрямь голубого цвета. - Их сюда не приплетай. Не надоело петь с матушкиного голоса? Хоть раз скажи, что думаешь сам!
– А тебе это надо?! Да плевал ты, что я думаю, тебе важен только этот…
- Заткнись, - бросает Сириус, стремительно поднимаясь с места. - Мерлин, какой я идиот, что предложил... к чёрту!
- Ты насквозь провонял им! - рявкает Регулус, но голос почему-то срывается.
- Да пошёл ты.
Старший швыряет на стол горсть кнатов и выходит вон, не обращая внимания на взгляд бармена, позабытый им усладэль тоскливо остаётся на столике. Дождавшись, когда Том скроется в подсобке, Регулус хватает бутылку брата и делает жадный глоток. Торопливо пробегает кончиком языка по горлышку бутылки. Ещё раз. Ещё.
И целую минуту верит, что теперь знает тот вкус Сириуса, который никогда не мог ощутить прежде. Вкус его губ.
