Когда Гарри уже покидал Визжащую Хижину, ему послышалось, как будто кто-то тихо, неразборчиво напевает:
- Повяжу смертельну рану
Подаренным мне платком.
А потом тебя оставлю
Вспоминать все о былом...
(Прим. - песня "Черный ворон")
Через неделю, когда руки уже почти не дрожат и стакан наконец удается донести до рта, Снейп просит колдомедика вернуть ему палочку. И когда гладкое прохладное дерево ложится в ладонь, он улыбается этому ощущению и проснувшейся, почти детской жажде деятельности – совсем как перед поездками в Хогвартс, еще школьником. Да, он вернется в Хогвартс, домой, в прохладный уют своих подземелий, к точной и тонкой науке, которая поможет ему, как почти всегда помогала. Пусть названия многих ингредиентов тоже съедены странной забывчивостью, но он справится. Возьмет в союзники таинственное чутье, что вело его руку, заставляя выцарапывать пометки на полях старого учебника, – и сварит себе лекарство сам, раз уж больничные зелья неэффективны. Навсегда избавится от засасывающего, точно зыбучий песок, беспамятства, которое уже перестало забавлять.
И все будет... хорошо?
Какое бессмысленное выражение.
Что – все? Как именно – хорошо?
Нет. Все будет... правильно. Он устроит свою новую жизнь так, чтобы ни о чем больше не сожалеть, не делать новых долгов и не подчиняться старым предубеждениям. И, возможно...
Усмехнувшись неожиданным и совсем несвоевременным мыслям, он взмахивает палочкой – к вечеру стало прохладнее, а тянуться к стулу, на котором висит мохнатый плед, неохота. Взмахивает почти бездумно, рассеянно представляя, как разожжет огонь под котлом – но сначала собственноручно вычистит его до зеркального блеска...
...И, вынырнув из мечтаний, недоуменно смотрит на ничем не прикрытое одеяло. Невербальное заклинание почему-то не сработало.
– Акцио плед, – выговаривает он раздельно, почти по слогам, заставляя голос не дрожать – это случайность, это ничего не значит, это не...
Ничего не происходит.
Спокойно, Северус. Может, слово выговорилось нечетко из-за того, что горло внезапно свело спазмом, как еще сводит иногда, особенно после долгих бесед. Возможно, ты просто забыл нужное движение. Он вытягивает руку вперед, как первокурсник, пристально глядя на палочку и с отчаянием чувствуя – паника, эта злобная хихикающая тварь, уже вцепилась в другой конец, тянет палочку на себя и перетягивает – пальцы дрожат так сильно, что новое движение выходит совсем несуразным.
Плед по-прежнему висит на спинке стула. Палочка мертвым куском дерева лежит в повлажневшей ладони.
Он стискивает никчемную деревяшку так судорожно, что сломал бы ее, будь в руках чуть больше силы. Ничего. Он вспомнит и движение, и интонацию. Он будет повторять это гребаное заклятие до тех пор, пока в палату не слетятся все больничные пледы. Он попробует другие заклинания, вербальные и невербальные. Он не поддастся...
– Не мучайте себя, сэр. – Оказывается, колдомедик все еще в палате. Склонился над ним, забрав палочку, помогая откинуться на подушки, голос звучит сочувственно... Более сочувственно, чем положено врачу. Значит, с ним все гораздо хреновее, чем он думал... Впрочем, разве он дал себе труд задуматься о собственном состоянии, скользя, словно в воздушных потоках, от одной дыры в памяти к другой и наслаждаясь чудесной легкостью бытия? Да уж, легкость просто необыкновенная. От всего ты теперь избавлен – от прошлого, от магии... А если верить сжавшему грудь предчувствию – кажется, и от будущего.
– Что со мной происходит? – Он клянет себя за то, что не догадался выяснить это раньше – тогда хоть подготовился бы к сегодняшнему. Потолок снова начинает кружиться – Мерлин, опять этот опостылевший вальс, кружение в пустоте, когда ему так нужно хоть на что-то опереться, пусть даже на бессмысленное "все будет хорошо"! Но первые же осторожные слова колдомедика выбивают из-под него и эту хлипкую опору.
Ничего у него не будет. Вообще ничего. Яд акромантула и кровь единорога... Дальше можно не вслушиваться – он вспомнил, вспомнил так ясно, будто память напоследок решила сделать ему роскошный цветной подарок.
Отчетливо, словно держит старую книгу в руках, он видит бледно-желтые страницы, черные рунические закорючки и винно-красные вставки-иллюстрации перед каждой главой. Акромантул. Единорог. И пояснение – пространное и не оставляющее надежды.
"...а ежели кто, укушенный акромантулом, выпьет кровь единорога, то два вещества, кои суть по природе своей противоположности – останавливающее жизненные токи и возвращающее к жизни, – смешаются, и ждет того и не смерть, и не жизнь, а пустое бытие без цели и смысла. Так что поистине безумен маг, решившийся на такое в надежде..."
Какой идиот способен сознательно решиться на такое – и в надежде на что?! Действие паучьего яда можно нейтрализовать десятками других способов. Чертов недоучка Хагрид!.. Впрочем, этот колдомедик не лучше – неосведомленный юнец, бубнящий что-то о малоизученном явлении, нарушениях памяти – "мы с этим справимся!", ослаблении магической силы – "конечно же, это временно, сэр!"... А перед глазами скачут неровные строчки старинного письма – и последняя заставляет сердце заколотиться:
"...И иссякнет в нем магия, и откажет память, и угаснут чувства, и опустеет душа, лишившись привязанностей, из коих только самые сильные способны удержать ее на краю. Но пока дух еще жив, есть и средство вернуть утраченное. Ежели не..."
Ежели не – что?.. Заткнитесь, Сметвик, – просто помолчите немного, ладно? Может быть, получится мысленно перевернуть страницу... Но картинка тускнеет и исчезает совсем.
Ежели не гулять в безлунную ночь? Ежели не пить огневиски натощак? Ежели не – что?!
Бессмысленно. И что хуже всего – он даже названия книги не помнит. И находиться она может где угодно – дома, в Хогвартсе, у Малфоев... А может, давно пылится в тайных хранилищах министерства – даже в воспоминаниях она источала дурманный запашок темной магии. Так что на поиски могут уйти месяцы – которых у него, судя по всему, просто нет.
"И опустеет душа..." Бедная душа, неважный тебе достался хозяин. Терял недели, радовался, как идиот, блаженному скольжению в пустоте, малодушно упивался свободой. Потом успел еще порадоваться возвращающимся чувствам. Что там Сметвик бормочет про возможные рецидивы?.. Кажется, внезапно проснувшийся интерес к жизни как раз и был рецидивом – только наоборот. Последняя вспышка перед окончательным угасанием – или не последняя, но какая, в сущности, разница...
– Достаточно, – прерывает он колдомедика. – Вам и самому, наверное, надоел бессодержательный вздор, который вы вынуждены нести... Не огорчайтесь, – он улыбается расстроенному юнцу – почему бы и не поулыбаться напоследок? – Я бы тоже ничего не знал, если бы мой интерес к темной магии ограничивался благопристойными рамками школьной программы. Но так сложилось, что я знаю – уже сейчас я наполовину никто. А через пару-тройку месяцев стану тучкой в небе, овощем на грядке или... – Он пытается вспомнить, как называют больших медлительных червей – непременный ингредиент целебных зелий, и безразлично машет рукой – какая разница. – Так что... просто уйдите, пожалуйста, хорошо?
И Сметвик уходит – уходит так быстро, что Снейп не успевает крикнуть вслед, чтобы забрал ненужную больше палочку – и в придачу свое глупое детское "Не отчаивайтесь, сэр".
Дежурный врачебный совет… Какой в нем смысл? Разве что в очередной раз что-то доказать самому себе… пока есть кому доказывать. Держаться на этом проклятом краю, пока не сожрало безразличие. И не надеяться, ни в коем случае не надеяться на... привязанность. Не надо врать себе, что мальчишке нет до него дела. Но что он сможет – даже вместе с Грейнджер? Перерыть десяток-другой запрещенных фолиантов, если удастся получить к ним доступ?
Хотя и это не так уж мало... На такое он, пожалуй, даст согласие. Вернее, перешлет письмо с совой или передаст через колдомедика. Встреч с Поттером больше не будет, пока овощу не станет безразлично, кто пожаловал в палату. Но пока он еще не овощ, он не желает корчиться от унижения под сочувственным поттеровским взглядом, стыдясь своей ущербности. Да и без жалостливых взглядов остальных как-нибудь обойдется.
Наутро своим особым голосом, от которого бледнели семикурсники-гриффиндорцы и заикались Кэрроу, он просит – настоятельно просит! – врача больше никого в палату не пускать. И когда через пару часов дверь тихонько приоткрывается, не прекращает бессмысленного – единственного, которое ему осталось, – занятия.
Акцио. Люмос. Эванеско. С-с-с… – промельк тьмы, вой ветра, заклятие летит в черную спину и промахивается, язык отказывается выговорить слово до конца. – Серпенсортиа. Вингардиум левиоса. Сметвик, что вы торчите в дверях? Вы хотели сообщить, что уже отправили Поттеру сову?
– Мне передали ваше письмо, сэр.
Что?.. Горло перехватывает так, что он вынужден схватиться за шею, задохнувшись от ярости. За последний год он как-то подзабыл наихудшее качество Поттера – полнейшее пренебрежение его требованиями, советами... просьбами, в конце-то концов! Мальчик-который-всюду-готов-сунуть-свой-нос, конечно, не упустит возможности полюбопытствовать, правда ли Снейп ни на что больше не годен!
Он понимает, что, скорее всего, опять не прав, и это тоже приводит в бешенство, и змеиная тень их хогвартской вражды радостно поднимает голову: а ты надеялся, что в новой жизни все пойдет по-иному, Северус? Что ты сможешь смотреть на него другими глазами – смотреть именно на него, Гарри Поттера? Видеть то, что есть, а не то, что желаешь увидеть?
А вдруг тебе и сейчас хочется видеть несуществующее – но уже с другим знаком? Он молчал о воспоминаниях, ни разу не заговорил о матери, и ты осторожно радовался этой нежданной тактичности и поверил, что действительно ему... небезразличен?
А если это правда, Северус? Да что там, ты же знаешь, что правда, что и сейчас дело не в желании оскорбить или в праздном любопытстве. Что он и впрямь хочет помочь – настолько сильно, что наплевал на просьбу, даже зная, как тебя это взбесит.
Все равно. Он четко обозначил границы помощи, которую согласен принять от желающих помочь – особенно от Поттера. Он, Снейп, и так наполовину никто, и очень скоро его мнения и желания совсем ничего не будут значить. Но он еще вправе сам распоряжаться своей жизнью... или тем, что от нее осталось. И вправе требовать, чтобы просьбы выполнялись.
– Вы что, разучились читать? Я вас не звал. Я никого не звал. Убирайтесь, – сдавленно выговаривает он.
Не отвечая, Поттер делает осторожный шажок – но не к двери, к его кровати. Наглеем, да? Пользуемся беспомощностью?
– Вам отказал слух вместе с остатками разума?
Прежний Поттер, втянув голову в плечи, давно выскочил бы за дверь. Этот придвигается еще на полшага ближе, не сводя с него непонятного взгляда. Снейп представляет, как выглядит со стороны – костлявый полутруп, утонувший в подушках, бессильно сжимающий в синюшных пальцах бесполезную палочку – и рывком садится, не обращая никакого внимания на стены, рванувшие в карусельный галоп.
Ах так?!.. Я тебе не наглядное пособие по Защите, которое можно бесцеремонно изучать и демонстрировать желающим – вот, дети, к чему приводит увлечение темной магией! Я еще жив, мальчишка!.. Бурлящая в крови, сразу согревшая тело ярость подбрасывает вверх руку с зажатой в ней палочкой, и, не успев подумать, насколько это бессмысленно, Снейп выплевывает:
– Инсендио!..
Вспышка, и в глазах сразу темнеет, будто перегорела маггловская лампочка. Но прежде чем, рухнув обратно в подушки, провалиться в глухое беспамятство, Снейп успевает увидеть три вещи – и удивиться им. Первое – что Поттер, отпрыгнув, ожесточенно хлопает по дымящейся мантии. Второе – что в палате вдруг оказывается удивительно много народа.
