Очередной вечер, очередной бар, на этот раз сильно отличающийся от предыдущих. Здесь следят за тенденциями магловской моды – Ремус с отвращением замечает прохладную серебристо-голубую отделку, выложенный черной плиткой пол, побеги бамбука в остроугольных квадратных стеклянных вазах. Музыка, громыхающая из зачарованных панелей на стенах, отличается тяжелым ритмом и отсутствием мелодичности. Ведьмы и колдуны одеты в очень облегающие мантии из дорогих тканей. У некоторых ведьм прозрачные сетчатые вставки на плоских животах и открытых спинах. На некоторых колдунах остромодные тяжелые крученые золотые браслеты, хорошо заметные из-под живописно поддернутых рукавов мантий.
Мантия Ремуса поношена, запястья без украшений. Он выделяется, и не в лучшую сторону. Так и должно быть.
В 10:30 – как по сигналу, секунда в секунду, не то чтобы Ремус ожидал чего-то иного – входит Северус Снейп. Волосы у него как всегда прямые, лицо как обычно мрачное. Он вписывается в обстановку лучше, чем Ремус, правда, не в последнюю очередь из-за презрительного взгляда, брошенного в его сторону. Ремус очень старается выглядеть изумленным, потом утыкается в свой напиток.
Дамблдор наверняка не одобрил бы употребление огневиски на службе, но Ремус полагает, что сейчас оно как раз поможет. Добавит реализма.
Проходит по меньшей мере пять минут, прежде чем Снейп подсаживается к нему и говорит, наверное, чуть громче, чем следует:
– Ну-ну. Не слишком ли дорогое место для вас, мистер Люпин?
– Я могу позволить себе выпивку, – отвечает Ремус. Ему не нужно изображать раздражение – они не писали сценарий для этой сцены, но Снейп отлично знает, куда бить.
– Полагаю, ты не можешь позволить себе больше выпивки. – Снейп поднимает изогнутую бровь. – В самом деле, грустно видеть, что ты дошел до такого. Не то чтобы тебе так уж было откуда падать, но ты открываешь новые глубины.
Ремус старается ответить с угрюмым пьяным возмущением.
– Ты знаешь все о том, как опускаться на самое дно. Ты, человек, который был Пожирателем Смерти.
Последние слова он произносит негромко, но они разносятся по комнате, ясно пробиваясь сквозь шум. На них оборачиваются. Некоторые маги выглядят шокированными, даже испуганными, другие – нет. Последние – их предполагаемая аудитория.
Черты лица Снейпа сейчас кажутся резче, чем обычно, и Ремус совершенно уверен, что это не совсем игра.
– По крайней мере, я могу признать, что я оборотень.
Те несколько человек, что не среагировали на «Пожирателя Смерти» реагируют сейчас. На них уставились все, и отвращение явно направлено на Ремуса. Он сталкивался с этим и раньше, множество раз, но все равно это сильно ранит. Всегда ранит.
– Ты – человек, который не может принять то, чем я являюсь, – говорит Ремус, понизив голос. Слова сейчас значат меньше, чем выражение лица, и Ремус уверен, что оно достаточно злое.
– А почему я должен принимать тебя? – Снейп наклоняет голову. – Почему я должен воспринимать полукровку, нечеловека, как равного чистокровным магам?
Ремус отшатывается, словно его ударили. Вскоре так и произойдет.
Толпа гудит, почти соглашаясь. Пожиратели Смерти волнуют не всех, но никому здесь не нравятся оборотни. Ремус обладает исключительным правом на их ненависть. Он хрипит:
– Осторожнее, Северус. Мы не в Хогвартсе. Здесь нет обманутого Дамблдора, готового тебя защищать.
Снейп улыбается, намного естественней, чем ожидал Ремус. Ублюдок.
– Могу сказать то же самое, мистер Люпин. – Без паузы, мгновенно выхватив палочку, Снейп говорит: – Репалсио!
Резко, словно щелкнули хлыстом, заклинание бьет Ремуса, обжигая грудь языком пламени, выбрасывая его из кресла. Он теряет равновесие и падает назад, ударяясь ногой о ножку стола, роняя на пол свой огневиски. Осколки стакана разлетаются в разные стороны, и Ремус чувствует, как несколько штук впиваются ему в лицо.
– Хороший удар, – говорит Ремус и отступает от сценария, хватая Снейпа за щиколотку и сильно дергая.
В конце концов, никто не говорил, что он ОБЯЗАН драться с помощью заклинаний.
Снейп валится на пол, давая Ремусу шанс врезать ему прямо в челюсть. Изо рта брызжет кровь, ее запах сгущается в воздухе – не все волчьи инстинкты Ремуса исчезают с полной луной.
– Репалсио! – голос Снейпа невнятен из-за травмы причиненной Ремусом, но заклинание все равно срабатывает, и Ремус скользит по полу и впечатывается в стену. Спина трещит, он чувствует, как штукатурка сыплется ему на голову. На мгновение контуры предметов расплываются, и Ремус рассеянно думает, не стошнит ли его сейчас.
– Какие-то проблемы? – Должно быть это хозяин бара, или администратор, или кто-то, отвечающий за порядок. Ремус не может оторвать голову от плиток пола, чтобы посмотреть на его лицо.
– Боюсь, что да, – говорит Снейп. Кажется, он уже встал на ноги. – Это… нечеловеческое отребье… создает беспокойство.
– Уберите это отсюда! – женский голос пронзительно визжит. Остальные начинают согласно шуметь. Вся эта ненависть – именно то, что им было нужно, но выносить ее от этого ничуть не легче.
Ремус чувствует, как его берут под руки и ставят на колени.
– Оборотень, да? – брюзжит управляющий.
Он отвечает так, как ему всегда хотелось:
– Отъебись.
В ответ Ремуса вышвыривают в дверь, он ударяется о стекло и сталь, потом летит вперед на промерзлую землю. За спиной раздаются приглушенные аплодисменты. Оглядываясь через плечо, он видит ведьм и колдунов, окруживших Северуса Снейпа, хлопающих его по плечам, предлагающих угостить выпивкой. Те немногие, что сомневались в лояльности Снейпа, сейчас убеждены. Он сделал свою работу. Роль Снейпа еще не закончена и, без сомнений, именно по этой причине он не выглядывает наружу, чтобы проверить, насколько сильно пострадал Ремус.
Без сомнений.
Через несколько минут Ремус понимает, что уже может встать и собраться с силами, чтобы аппарировать.
***
– Ты расскажешь об этом Дамблдору, – командует Сириус.
– Дамблдор знает. Это была его идея. – Ремус пытается оттолкнуть полотенце, чтобы встретиться взглядом с Сириусом, но Сириус не позволяет ему ни того, ни другого. Он продолжает протирать порез на скуле Ремуса, и Ремус вынужден лечь обратно в постель и подчиниться ему.
– Идея заключалась в том, что вы двое должны устроить ссору. Возможно, легкую потасовку. Не в том, что Северус Снейп будет тебя избивать – у него никогда не было против тебя никаких шансов, даже когда ты был не лучшей форме…
– Мы и не собираемся драться, – настаивает Ремус. – Мы на одной стороне, Бродяга. Ты забываешь об этом.
– Он забыл об этом сегодня вечером, объективно говоря. – Сириус поднимает полотенце и хмурится, глядя на бледные следы крови. Прислоняется к одной из резных стоек балдахина. Его грустная улыбка неожиданна и потому особенно желанна. – Скажи мне хотя бы, что ты вернул удар, а то и два.
Ремус ухмыляется, игнорируя рвущую боль в щеке.
– Врезал ему, как магл. От души. Он будет чувствовать мою руку еще пару дней.
– Вот это Ремус Люпин, которого я помню. – Правда ли это? Но Сириус улыбается так широко, что Ремус готов согласиться с тем, что его помнят таким. – По крайней мере, ты дал Сопливусу понять, что его ожидало, если бы у тебя не были связаны руки.
Ему следует укорить Сириуса за то, что он употребил отвратительную школьную кличку. Вместо этого Ремус сожалеет, что сам не вспомнил о ней в том баре.
– Мы делали то, что от нас требовалось, только и всего. Сомневаюсь, что ему это понравилось больше, чем мне. – Он приподнимается, опираясь на локти, и морщится от пульсации в висках. – Хотя сейчас он, наверное, уже доволен.
Сириус качает головой.
– Совершенно не удивлюсь, если окажется, что он вовлек Дамблдора в эту затею, только чтобы проверить тебя на прочность.
– Жаль, что они не могут отправить тебя вместо меня. Вы с Северусом отлично сработались бы, будь у вас возможность пару раз дать друг другу по морде. И в этом случае сейчас болела бы не моя голова.
– Жаль, – глухо говорит Сириус. Он был бы рад даже возможности быть избитым – хоть какое-то занятие.
– У тебя еще будет такая возможность. – Ремус снова опускает голову на подушку и медленно выдыхает. – Все это не будет длиться вечно.
– Да, – говорит Сириус, но отвечает он автоматически. Он принимается заклеивать пластырем порезы на лице Ремуса, но его мысли сейчас где-то за тысячу миль отсюда. Впервые Ремус понимает, какая странная возникла ситуация – Сириус должен ждать, пока Волдеморт не станет вредить сильней, пока не будут потеряны жизни, пока не начнется открытая война. Другого способа изменить что-то в его жизни не существует. Единственная для него дорога отсюда отмечена кровью.
– Можно было хотя бы выбрать более пристойный бар, – ворчит Ремус, в основном чтобы отвлечься от прикасающихся к щеке пальцев Сириуса. – Тебе бы там не понравилось. Сплошные острые края и хром, и ты должен был видеть сморщенный нос бармена, когда я позволил себе заказать такой примитивный напиток, как огневиски.
Сириус снова улыбается, на этот раз более рассеянно.
– Звучит не слишком привлекательно. – Он прижимает кончики пальцев к пластырю, чтобы приклеить его окончательно. – Надеюсь, там не было симпатичных молодых парней, с которыми стоило бы пообщаться.
Ремус прикладывает усилия, чтобы удержать на лице безразличное выражение. Впервые они говорят, хоть и намеками, о его сексуальных предпочтениях.
– Симпатичных – да. С которыми стоило бы пообщаться – нет.
– Значит, не было никого в твоем вкусе.
– Нет. – Его дыхание учащается, и он не в состоянии встретиться со взглядом Сириуса. Все предыдущие сомнительные ситуации случались в местах куда более безопасных, чем спальня. Лежать в постели, с Сириусом, сидящим всего в нескольких дюймах, почти касающимся ладонью лица Ремуса, небезопасно. Совершенно небезопасно. – Не имело значения, если бы даже и были.
– Почему? – Сириус чуть сдвигается, и Ремус слишком поздно понимает, что выразился двусмысленно.
– Я был там не для того, чтобы кого-нибудь снять. – Он морщится, хоть сейчас и не чувствует боли. – Я был там, чтобы Северус Снейп мог вышибить из меня дух, и он это сделал. Так что сейчас меня интересует только снотворное.
Сириус легко улыбается, словно они ни о чем таком и не говорили.
– Ты прав. Я схожу за ним наверх, ладно?
Ремус кивает, и Сириус уходит. К его возвращению Ремус сможет притвориться полусонным.
В последнее время это случается все чаще и чаще – они доходят до края, а потом отступают. Увы, это наилучший способ соблазнения.
В эту ночь он то засыпает, то просыпается, усталый до изнеможения, но пронзаемый болью и желанием. Ремус думает о том, сколько времени прошло с тех пор, как Сириус к кому-нибудь прикасался. Может, все дело в этом? У самого Ремуса, слишком, черт возьми, давно не было никого, а ведь он не сидел в Азкабане.
Может быть, это просто одиночество. Может быть, они слишком долго были лишены всего, и это дурманит их, как будто они выпили слишком много вина. Если это так, то, может быть, бороться с влечением – самое глупое, что можно сделать. Вместо этого Ремусу следует спуститься вниз, зайти в спальню Сириуса и затрахать его до потери чувств. Они могут повторить это дважды, или пять раз, или десять, трахаться до тех пор, пока будут не в состоянии говорить, думать и двигаться, и тогда они смогут выбросить все это из головы. Они снова смогут вести себя как нормальные люди.
Нормальные. Ремус смеется над собой, заглушая звук подушкой.
Если твои логические обоснования так глупы, говорит он себе, значит, ты основательно увяз. Но он и так это знает.
***
Кингсли Шеклболт хмуро смотрит на витиеватые цифры гоблинской нумерологии.
– Объясни мне еще раз.
Ремус вздыхает и прислоняется к стене из унесенных из малоиспользуемого сейфа Гринготтса гроссбухов в бордовых кожаных обложках – унесенных с большим риском. Похищение бухгалтерских документов включало в себя тайные проходы, дезиллюминационные чары и уклонение от по меньшей мере дюжины тщательно замаскированных проклятий. Об этом вербовщики молодых авроров еще долго рассказывали страшные истории. Правда, они забывали упомянуть о долгих часах дешифровки нудной и сухой информации, добытой с риском для жизни.
Сейчас они создали импровизированное рабочее место в сердце неиспользуемой катакомбы, опутанной паутиной и холодной, где единственным источником света служили зачарованные Кингсли свечи под потолком.
– Счета Министерства не отражают ничего похожего на то, что происходит с реальными платежами. Они дюжинами нанимают новых людей, создают для них должности – что, несомненно, влечет за собой увеличение затрат.
Ремус делает жест в сторону длинных столбцов цифр, однако не настолько длинных, как следовало бы.
– Но ничего из этого не записано. – Нимфадора Тонкс бросает сердитый взгляд на реестры, словно они совершили что-то непростительное, например, назвали ее по имени. Ее волосы – сейчас длиной до талии, изумрудно-зеленые – падают на Ремусово плечо, когда она наклоняется. – Это плохо?
Ремус вспоминает старое заклинание, думая: «А еще говорят, что после школы арифмантика не нужна». Он резко стукает по гроссбуху палочкой и произносит: «Табуло!»
В тот же миг цифры начинают суетливо перемещаться по пергаменту, как крохотные паучки, переползая из одной колонки в другую. Тонкс лучезарно улыбается, но Ремус хмурится и качает головой.
– Однако они все равно не суммируются.
Он накладывает чары еще раз, мелкие цифры снова перестраиваются в совершенно новом и абсолютно неверном порядке.
Кингсли тихо присвистывает.
– Эти документы – полная фикция.
– И вот еще, – Ремус засовывает палочку за пояс, – мы не получим никакого результата.
Тонкс тяжело вздыхает.
– Что, Министерство и гоблинов окрутило? Я думала, что этим наплевать на войны волшебников.
Ремус отвечает:
– Им за это платят.
– За подтасовку цифр?
Тонкс отвечает улыбкой на гримасу Ремуса, а Кингсли просто возводит очи горе.
– За организацию черной бухгалтерии, – произносит Ремус, приподнимая брови. – Вопрос в том, кто им платит – Министерство или кто-то еще.
Кингсли первым улавливает суть дела.
– Кто-то может пытаться подсидеть Фаджа или какого другого чиновника, создавая видимость переадресации средств. Или же средства на самом деле перенаправляют в кассу Волдеморта через внутренние источники.
– Но это может быть и само Министерство? – продолжает настаивать Тонкс, постукивая аккуратными ноготками по странице. – Может они догадались, что мы именно так и поступим – попытаемся проверить их бухгалтерию через наличку?
– Все может быть, – соглашается Ремус. – К сожалению, мы не знаем, как.
– И не сможем выяснить без, – Кингсли морщится, – без того, чтобы украсть собственные бухгалтерские книги гоблинов.
– Ты псих? – Тонкс отвешивает Кинсли затрещину, от которой даже его золотые серьги качаются. – Ты хоть представляешь, сколько на эти штуки навешано проклятий? Да сегодняшний вечер покажется садовым лабиринтом!
Ремус вздыхает.
– Думаю, ты права Тонкс. Защитные чары, наложенные на счета… Думаю, овчинка выделки не стоит.
Кингсли тяжело вздыхает.
– Таким образом, все это было впустую.
– И нам придется проделать все заново, чтобы вернуть гроссбухи на место. – Тонкс пинком откидывает одну из книг и плюхается рядом с Ремусом. – Твою мать.
Несколько минут они не говорят ни слова, и Ремус пытается до конца уловить все разочарование и безысходность момента. Так что потом, когда он будет пересказывать Сириусу, тот не будет чувствовать себя таким ненужным.
Люпин задумывается и говорит:
– Слушайте, могу я заручиться вашей поддержкой в одном деле?
Кингсли пожимает плечами и кивает. Тонкс произносит, ухмыляясь:
– Всегда открыта для любых предложений.
Ремус осторожно выговаривает:
– Я думал о том, чтобы пойти поговорить с Дамблдором. Попросить его сделать пару изменений.
– Например, чтобы нам платили миллион галеонов в год, и нам не надо было скрываться, делая свою работу? Звучит неплохо, – замечает Тонкс.
Но Кингсли, кажется, понимает, что Ремус ведет речь о чем-то важном. Он склоняется над столом, опираясь на мощные руки.
– В чем дело, Ремус?
– Это насчет Сириуса. – Ремус предпочитает не заметить, как они оба напрягаются при звуках этого имени. – Я знаю, мы должны его прятать. Но это не значит, что мы не можем дать ему никакого задания. Хоть что-нибудь.
Тонкс меняется в лице – метаморфически, а не буквально.
– Он нестабилен, ты же знаешь, – говорит Кингсли. Он повторяет слова Дамблдора с точностью до буквы, и Ремуса это злит – ну почему бы людям не думать самостоятельно, когда речь идет о Сириусе. Хотя бы раз.
– Я не отрицаю, что у него проблемы, – говорит он. – Но сидеть взаперти, ничего не делая, ему только во вред. Он умен, и к чарам у него настоящий талант. Он мог бы стать нашим преимуществом, а не слабостью.
– И как мы можем его использовать? – вопрошает Тонкс. – Мы никуда не можем его взять, иначе он рискует снова попасть в Азкабан. Или даже хуже – если у Фаджа в штате все еще есть парочка дементоров.
Ремуса передергивает при мысли о поцелуе дементора – Сириуса едва не постиг этот печальный конец.
– Нет, я знаю, что ему нельзя выходить. Но мы можем работать у него. Есть же заклятия, которые мы не можем снять самостоятельно. Свитки, которые мы не в состоянии перевести. А у Сириуса есть нужные навыки, и он сможет, если мы дадим ему шанс.
– Он не единственный, кто обладает подобными навыками, – возражает Кингсли. – У нас есть и другие, кто может с этим справиться.
– Но им не нужна работа. А Сириусу нужна.
Тонкс вскидывает голову.
– Дело не в том, что кому-то нужна работа. Дело в самой работе. Мы должны это сделать как можно быстрее и как можно лучше. Это тебе не трудотерапия.
Ремус сверлит ее взглядом. Она права, и это злит его еще больше. Тонкс вдруг как-то потухает. При всем своем темпераменте она добрая девочка.
– Мне жаль его, Ремус, ты же знаешь, – она сжимает его запястье. – Но сейчас дело не в нем. И не в нас.
– Мы все готовы умереть ради Ордена, – голос Кингсли звучит глубоко. – Жертва, которую мы требуем от Сириуса, иная. Но все равно жертва. Все должны это запомнить и принять.
"Говоря "все", они имеют в виду меня", – думает Ремус, а вслух говорит:
– Это не будет благотворительностью. Он же мастер своего дела, только немного поднажмет и все вспомнит...
– А до этого? – Кингсли качает головой. – Поговори с Дамблдором, если хочешь. Как он решит, так и будет, я соглашусь. Но я не стану тебя поддерживать, если ты на это рассчитываешь. Не думаю, что это мудро.
– Тонкс, а ты? – спрашивает Ремус.
Она уже взяла себя в руки и теперь вызывающе задирает подбородок.
– На меня тоже не рассчитывай. Я не позволю своим чувствам взять верх, и тебе не советую.
– Уж лучше вообще ничего не чувствовать, – вздыхает Ремус. – Удобно, наверное, говорить человеку, который провел 12 лет в Азкабане за убийство, которого не совершал, что ему придется вернуться в тюрьму, но только в этот раз его упекут не дементоры, а друзья, так что ему повезло...
– Ремус, – Тонкс берет его за руку. От ее нежного голоса и прикосновений горечь куда-то уходит. – Я знаю, что Сириусу сейчас тяжело. И что тебе также тяжело видеть его в таком состоянии. – Ее голос звучит так мягко, что Ремус отстраненно думает, как много она знает... или догадывается. – Но пока война продолжается, мы все должны стараться на пределе возможностей.
– Это правда. – Может, стоило порадоваться, что Сириус сейчас не в самом пекле? Может ему и этого достаточно. Хотя, Сириусу никогда не бывает достаточно. – Я напомню ему. И запомню сам.
Тонкс ободряюще улыбается:
– Ну вот и хорошо. Кроме того, некоторые члены Ордена такие упрямые ослы – попрекают нас тем, что мы уже сделали достаточно исключений. Тупицы.
Ремус напряженно застывает, приоткрыв рот. Кингсли трет лысину, глядя куда-то в потолок, и Ремус не может поймать его взгляд.
Исключение для оборотня, конечно же. Ремус знает, что его так называемые сородичи никому не внушают доверия, но он даже не предполагал, что и внутри Ордена будет такое же отношение. Орден Феникса – единственное место, где он считал себя равным остальным. Единственное с тех времен, когда четыре зверя веселились в Визжащей хижине.
Мои соратники, думает он. И мои друзья. В конце концов, они все видят одно и то же.
– Ремус? – Тонкс пристально смотрит на него. – Что не так?
– А разве не очевидно? – Ремус пытается засмеяться, свести все в шутку. Но голос звучит как-то странно, почти расстроенно.
– Ты же не обращаешь внимания на всяких придурков, да? – Она искренне не понимает. Наверное, потому, думает Ремус, что ей подобное предубеждение чуждо. Тонкс все равно с кем работать – с оборотнем, с призраком или с мегаразумным пингвином. – Они все идиоты, ты же знаешь! И все знают.
Кто – все? Кингсли все еще избегает смотреть ему в лицо, и тот островок вселенной, на котором Ремус чувствовал себя спокойно, становится еще меньше.
Тонкс еще крепче стискивает его пальцы.
– Ремус?
– Давайте вернем их, – Ремус кивает на книги. – Чем дольше будем ждать, тем будет тяжелей.
***
Ремус возвращается на площадь Гриммо, 12 почти на рассвете. Февральский холод пробирает до костей, до зубовного скрежета. Он не хочет будить Сириуса, не хочет показываться ему на глаза в таком виде, так что он просто бормочет: «Алохомора» и заходит.
Он на цыпочках проходит мимо жуткого портрета миссис Блэк. Только возле лестницы ему приходит на ум, что он точно так же мог вернуться в квартиру, которую снимает на другом конце города. Сегодня Сириус его не ждет. Ремус обычно приходит сюда, когда считает, что Сириусу это будет на пользу. Составить компанию, к примеру. А как объяснить свой поздний приход, когда Сириус уже несколько часов как заснул?
Поздно уже, понимает он – площадь Гриммо уже стала для него домом. Ему нужно либо изменить этот факт, либо принять. В данный момент он не знает, что хуже.
Темная фигура движется в углу, и Ремус на мгновение застывает, пока не осознает, что это Сириус, одетый только в ночную рубашку. Он медленно выдыхает, сжимая палочку.
– Черт возьми, Лунатик, – бормочет он. – Почему не постучал?
– Там такой колотун, – говорит Ремус. Его все еще трясет, слова даются с трудом. – Неважно.
Сириус окидывает его более внимательным взглядом, его глаза, наверное, уже привыкли к темноте.
– Ты только посмотри на себя, – мягко говорит он.
Ремус не успевает среагировать, как Сириус убирает палочку и притягивает его в объятия, энергично трет плечи и спину, пытаясь согреть.
И он согревается, во всех смыслах. Боже, он мог бы придумать кучу оправданий и отговорок для всего на свете, но не в этой ситуации – в объятиях Сириуса. Ремус обхватывает Сириуса за спину, не в силах себя контролировать.
– Ты же весь замерз, – бормочет Сириус. Их щеки соприкасаются, кожа Сириуса просто пылает по сравнению с онемевшим от холода лицом Ремуса.
– Все нормально, – говорит Ремус. Он должен отстраниться. Последний шанс все прекратить, пока не стало слишком странно или опасно, тает с каждой секундой. Вместо этого его руки сжимают талию Сириуса.
– Уверен? – но Сириус не ждет ответа. Его усилия уже вернули тепло и чувствительность в тело Ремуса, наверное, Сириус это тоже ощущает, потому что замедляет движения. Трение сменяется поглаживанием, медленным и спокойным. Одна рука ласкает коротко стриженные волосы Ремуса, а затем скользит по шее.
Часть Ремуса (та часть, что вымуштровал Дамблдор) все еще хочет отстраниться. Но остальная его сущность думает только о том, как хорошо, когда тебя касаются, как хорошо, когда обнимают так крепко.
– Так приятно, – шепчет он.
– Да, – отвечает Сириус, небритой щекой проижимаясь к лицу Ремуса.
Они обнимаются в темноте, все еще не глядя друг на друга, не решаясь на последний шаг. Все, что раньше было под запретом, сейчас кажется таким важным, таким необходимым.
– Ремус... Я знаю, это не будет легко...
– Да.
– И все может пойти не так... и если пойдет не так, то это будет ужасно...
– Точно. – Очень медленно они отстраняются, чтобы наконец взглянуть друг другу в глаза. Ремус упирается лбом в лоб Сириуса, их носы встречаются, а губы почти соприкасаются. – Будет ужасно.
Они смотрят друг другу в глаза, но это насколько интимно – находиться так близко. Сириус опускает голову и бормочет:
– Я все надеялся, что смогу удержаться.
– От чего удержаться?
– От того, чтобы не упасть в твои объятия, – улыбается Сириус, и от его улыбки становится светлей.
– Прости, что подверг твою силу воли такому испытанию, – Ремус улыбается в ответ.
– Я прощу тебя. На этот раз, – дыхание Сириуса теплом оседает на губах. – В нашей жизни все через задницу.
– Неправда, – говорит Ремус. И он прав. Из всех людей, что сомневались в нем когда-то, Сириус – единственный, кто заплатил свою цену. Он может доверять Сириусу, потому что Сириус пострадал за то, что не доверял ему. Это настолько близко к нормальности, насколько Ремус может вообразить. – У нас все будет хорошо.
– Обещаешь? – шепчет Сириус, и их губы соприкасаются, но это еще не поцелуй.
– Нет, – отвечает Ремус. И наконец целует его. Язык Сириуса проникает между его губ, и Ремус понимает, что зря так долго сдерживался. Они целуются с жадностью и наслаждением, не в состоянии ни сдвинуться с места в сторону спальни, ни прижаться друг к другу теснее, – они просто целуются, и целуются, и снова целуются.
– Господи, – Сириус стонет в изгиб шеи Ремуса. – Мы уже зашли слишком далеко, да?
– Ага, – соглашается Ремус, принимаясь за застежки на своей мантии. – И мне все равно. А тебе?
– Мне тоже, черт возьми!
Дамблдор не одобрил бы. Как и остальные члены Ордена, все по разным причинам. Ну и к черту их всех! Да, его долг – служить Ордену, но больше Ремус не позволит им влезть в свою душу, что бы ни случилось. С новым глубоким поцелуем он подталкивает Сириуса в сторону спальни. Сириус на мгновение застывает в нерешительности, и Ремус шепчет:
– Доверься мне.
– Да, – говорит Сириус. – Я верю.
***
Если случится, что вдруг зима
Поселилась в каждом из нас навек,
В голове пустота, небо – в никуда,
А для сердца лучший подарок – снег…
Схоронившись под ветхим худым одеялом,
И обнявшись нежно, бедро к бедру,
Мы отправимся в лето на миг (разве мало?)
В июльскую бешеную жару.
Ron Wallace (пер.: precissely, стих. обработка: Таня Геллер)
