Змеёныш

Вечером в пятницу Северус Снейп сидел в своей гостиной и напивался в полном одиночестве. Почти девять, а Гарри все ещё где-то шлялся. Где, знала только преданная Плютти, которой было поручено ходить за мальчишкой хвостиком и смотреть, чтобы он не влип в очередную передрягу. За прошедшие с пасхальных каникул два месяца они почти не разговаривали. Несносный ребёнок умудрялся обходиться фразами: «доброе утро», «приятного аппетита», «я дома» и «спокойной ночи». Иногда, отвечая на настойчивые вопросы или объяснения: «спасибо, всё в порядке». Профессор честно пытался поговорить с ребенком один раз. Но… сорвался, и они в итоге разругались. А он ещё в детстве обещал себе, что никогда не станет вести себя со своими детьми так, как вел себя его отец. Северус, чья жизнь за эти месяцы превратилась в ад, честно признавал, что половину своих проблем создал сам же, своим длинным языком и гордыней. Если бы Люциус Малфой успел заткнуть его рот кулаком или заклинанием, он бы… Но как говорила его покойная матушка: что толку плакать над убежавшим молоком.

Тогда, после неосторожных слов Блэка, проклятого при рождении всеми богами сразу, разразился страшный скандал. Тихие, натянутые, срывающиеся от напряжения голоса, яростный шепот. Со стороны казалось, что они ведут обычную светскую беседы. Хозяин дома, министр и ещё несколько человек мирят разбушевавшихся гостей. Фаджа заинтересовало слово «оборотень». Он, срываясь на полузадушенный хрип, проклинал Дамблдора, и в этом Северус был с ним абсолютно согласен, про себя честя директора старым мерзавцем, и причитая, что не может поверить, будто в школу притащили учителя, который может съесть поедом учеников в буквальном смысле слова. Сэндерса же, чей сын учился на третьем курсе Ровенкло, больше интересовало слово извращенец. Оба устроили форменный допрос, призвав к содействию Малфоя и Паркинсона как членов попечительского совета школы. Помощи от Блэка, как и ожидалось, не было. Ну… почти. Не считать же помощью утверждение, что любой человек, пытающийся наладить приятельские отношения со Снейпом, — извращенец. Северус же, взорвавшись, наговорил гадостей всем: Блэку, который родился идиотом, наверное, потому, что в детстве эльфы уронили его из окна верхнего этажа, Малфою, чтобы не затыкал ему рот, Паркинсону, чтобы не хихикал как идиот, Сэндерсу, чтобы не верил припадочному Блэку, который и до Азбакана был идиотом, а в тюрьме потерял последние мозги. И наконец Фаджу он высказал, что лично отвечая за факультет, а также проживая в школе с малолетним сыном он, Северус Снейп, профессор зельеделья, член европейской коллегии зельеваров, признанный дуэлянт, знаток в защите от темных существ и отменный специалист по чарам, уж наверное позаботился о безопасности!

Ну кто его тянул за язык! И почему Малфой послушался, и не стал затыкать ему рот? Фадж подчеркнуто спокойно вытер с лица брызги слюны и предложил профессору, раз уж он такой специалист, лично нести ответственность за оборотня. В прямом смысле слова. И он настаивает, чтобы оный оборотень переселился в комнаты профессора, для большего удобства наблюдения. А по окончании учебного года чтобы ноги оборотня в школе не было. Последние слова Фадж буквально проорал в лицо Северуса. Брызгая слюной и побагровев от ярости. Последним приятным известие стало то, что Паркинсон успел поставить вокруг них купол безмолвия.

Так и в без того тесные апартаменты Северуса переехал Люпин. Вам никогда не доводилось жить рядом с людьми, которые вас терпеть не могут, а все общение сводится в подобие вежливых фраз? Так вот Северусу доводилось. В детстве, в юности, и как же он был рад получив свободу и вожделенное уединение… Но сперва в его жизнь и комнаты ворвался Гарри, потом туда втиснулся Люпин, а за ним, вполне ожидаемо, приперся Блэк. Жизнь все больше стала напоминать самые отвратительные из школьных лет, наличием в ней компании Поттера, Блэка и Люпина. Первый месяц оборотень почти все время молчал. Соблюдая ледяную вежливость только на публике. Самую длинную фразу он произнес, получив кубок с порцией антиликантропного зелья: «Спасибо, профессор Снейп, заприте, пожалуйста, крепче на заклятье и засов». Гарри все это время ходил набычившись и надувшись. Хорошо хоть с его лица сошло то странное выражение обиды, неверия и готовности расплакаться с выпяченной нижней губой и дрожащим подбородком. Теперь он ходил, выпятив подбородок и обижено прищурив глаза. Блэк… Блэк оставался Блэком он мог ворваться в комнаты в любое время дня и ночи, мотивируя это визитом к другу. Это при том, что ни друг, ни крестник с ним почти не разговаривали. Ни тот, ни другой не реагировали на его виноватые щенячьи глаза и громогласные самообличительные речи.

Способ отвлечься от неприятностей, раньше действовавший безотказно, на этот раз не сработал. Забыться, погрузившись в исследования, не получалось совершенно. Хвала всем богам и демонам, что обязанности декана оставались на нем. Он, срывая злость на себя и обстоятельства, лично взялся следить за подготовкой к экзаменам, особое внимание уделяя пятому и седьмому курсам. Тем более было, к чему придраться. Альбус, в кои веки пригласил на должность профессора по ЗОСТ адекватного специалиста, да только отсутствие нормального преподавателя несколько лет подряд не могло дать систематического образования. Бедные дети не могли понять, что творится в доме декана. Слухи по факультету, да и по школе ходили самые разные. Минерва не могла не порадовать его, сообщив, что вся школа сошлась на версии, будто он увел любовника у Сириуса Блэка. Услышав это за завтраком, он позеленел и не мог проглотить ни кусочка за весь день. Просто ничего не лезло в горло. Помфри кидала на него грозные взгляды и грозилась запереть в больничном крыле на неделю.

К концу первого месяца этой новой «дивной» жизни сломался даже Альбус. Он потребовал, чтобы они объяснились между собой и, разобравшись во взаимоотношениях, пожали руки и примирились. Северус попытался вспомнить, какой по счету была эта попытка директора примирить его и его мучителей. Память упорно отказывалась подчиняться. Нет, это было не каждый раз, когда их ловили или когда издевательства становились особенно неприятными. Только в случаях широкой огласки, и были особенно неприятными и унизительными или едва не приводили к его смерти. Значит не больше пяти раз. Северус откровенно высказал Альбусу всё, что он думал о возникшей ситуации, из-за чего она возникла и кто был главным виновником оной.

— Альбус, я предупреждал вас, что идея взять оборотня в школу не обернется ничем хорошим. Причем это ваша вторая попытка. Вы предпочли проигнорировать мои возражения. Впрочем, как и всегда. Хвала Одину, в этот раз он не попытался никого сожрать, — трус и тряпка Люпин выглядел так, будто хотел забиться под кресло. — А постоянное присутствие рядом с мои сыном Блэка, вполне ожидаемо, не могло не кончиться скандалом, поскольку этот инфантильный, недоразвитый и… — Тут он был вынужден замолчать, буквально отринув с траектории прыжка разъяренного Блэка, и, слегка запыхавшись, продолжил: — Что и требовалось доказать.

Северус всё-таки был вынужден принести извинения Люпину за инфантилизм и врожденный кретинизм его неблагодарного приятеля. И вполне ожидаемым было то, что эта тряпка простил своего приятеля недоумка. А вот приносить извинения или высказывать претензии или вообще как-либо реагировать на пустобрёха Блэка Северус отказался. Сорвался он только после слов директора, что он «ведет себя как маленький, обиженный на всех ребенок». Хотя возможно фраза относилась к ним обоим…

— Что ж, Альбус, возможно вы и правы. Наверное, действительно я веду себя как «обиженный на всех ребенок». Всю жизнь. Вы, очевидно, не допускаете мысли, что меня действительно обижали… да почти все! И что этот вид — это попытка добиться, если не жалости, но ободрения и поддержки. Вы правы, в моем возрасте пора бы и повзрослеть. Пора перестать лелеять свои обиды и начать смотреть в будущее. Благодарю вас. Пожалуй, я приму одно из нескольких предложений о сотрудничестве континентальных лабораторий.

Альбус поменялся в лице. Всю доброжелательность и благодушие как ветром сдувает. Он просит гриффиндорцев оставить их наедине и делает расклад сил. Северус может попытаться покинуть Британию, но сделать это да ещё вместе с Гарри он не сможет. Dixi. Потом выходит и через 5 минут возвращается вместе с Сириусом Блэком. Тот выглядит не пристыженным, но испуганным. Запинаясь, он признает всё свои грехи и ошибки, да он имбецил и микроцефал.

— Не забудь олигофрена, — Северус смотрит с некоторым, почти научным интересом.

— Да он, олигофрен, он виноват перед Северусом…

«Кажется, я умер», — думает профессор Снейп.

С Люпином в итоге он всё-таки примирился. В смысле вернулся к отношениям, бывшим для них нормальными до пасхальных каникул. Люпин постоянно хмурился, волнуясь за Гарри, который был обижен на весь свет, и бросая обеспокоенные взгляды на Северуса, когда думает, что тот этого не видит.

~oOo~

Сейчас профессор пытался понять, что же происходит с его жизнью. Чего он хочет и чего может добиться. Чуть больше года назад он был потрясен, шокирован и возмущен, получив в воспитанники и подопечные сына Джеймса Поттера. Он бы многое дал за возможность избавиться от мальчишки и вернуть свой привычный образ жизни. Работа, исследования и покой. Он долго сопротивлялся, но как-то незаметно, исподволь назло всем: Дамблдору, Хмури, покойному Джеймсу и всем остальным он привык к мальчику и уже не мог не думать с… нежеланием о том, как пусто и тихо станет в его доме без сына Лили. Мальчик походил на мать не только цветом глаз, но и тем, что был готов бороться за него, Северуса, против всего мира. И Северус не предаст его в отличие от его матери. К тому же Альбус дал понять, что единственной альтернативой будет Блэк. А этого Северус допустить не мог. Нет, он не отдаст своего сына в руки человека, который сломал жизнь самого Северуса, да и Лили тоже. Блэк лишил его семьи, и он не получит то единственное, что осталось от его возлюбленной.

Северус едва не уронил стакан, когда дверь распахнулась, и в комнату ворвался Люпин. Очень и очень злой. Люпин в ярости… это было удивительное зрелище. Молча подлетев к столу, оборотень судорожно вцепился в бутылку и отхлебнул виски прямо из горлышка. Захлебнулся, закашлялся и, отдышавшись, посмотрел на потерявшего дар речи коллегу.

— Северус, прости!

— За что? Что ты успел… — зельевар изменившись в лице, вцепился в рукав мантии Люпина. — Гарри?!

— Нет! С Гарри всё в порядке! Я… Э-э-э…

–Люпин, ты выглядишь ещё более нелепо и по-идиотски, чем обычно. Если что-то произошло, то ты обязан сообщить мне об этом, — Северус, успокоившись, холодно посмотрел на оборотня. — Ты кого-то покусал?

— Северус до полнолуния полторы недели!

— Кто тебя знает, похоже на то, что твоя животная сущность взяла наконец-то верх! Так за что же ты так экспрессивно просил у меня прощения?

— Я… Я разговаривал с Сириусом… и… э-э-э…

— Я прощаю тебя, главное, что ты не притащил его сюда. В конце-концов, ты волен беседовать хоть с Блэком, хоть с Фаджем, хоть с самим Мерлином. Хотя разговоры с последним в общественных местах могут повлечь за собой госпитализацию в святого Мунго.

Люпин что-то сбивчиво бормочет, не он определенно не пьян, но вот что с ним, и где скажите на милость Гарри? Мальчишке давно пора лежать в постели. Да и уроки он явно забросил, а через две недели у него экзамен. Наконец из невнятного бормотания до Северуса доходит суть. Он удивлен и в глубине души даже обижен собственной реакцией. Он всегда был довольно злопамятным человеком. И вот судьба дает ему шанс поквитаться с одним из виновников его несчастий, но его больше волнует то, что Гарри нет дома. К тому же…

— Забудь. Как выяснилось, к моему удивлению, ты действительно был не в курсе. Что ж, теперь ты знаешь, что у мистера Блэка предательство в природе.

— Нет, Сириус…

— Сириус Блэк отрекся от семьи и не единожды предавал доверие друга, и ты будешь утверждать, что он преданный и честный человек?

— Он настоящий грифф…

— Гриффиндорец? О да, мозгов чуть, зато смелости и наглости через край.

— Но…

В этот момент в комнату проскользнула маленькая фигурка.

— Где ты был?! — не сговариваясь, рявкнули оба мужчины.

Гарри выглядел нерешительно и в то же время целеустремленно, но, услышав тон старших, буркнул «на озере» и ретировался в спальню. Северус со вздохом подумал, что наверное надо бы поговорить с ребенком, но разговор с Люпином откладывать было тоже нельзя. Он впервые за столько лет горел желанием поговорить с Северусом.

— Заруби себе на носу и передай Блэку и его поклонникам, что Гарри я вам не отдам. Он мой. Он всё, что осталось мне от Лили. А я своим не разбрасываюсь. Мне, нищему полукровке, не зазорно донашивать чужие вещи и растить чужих детей, а вот богатым и благородным аристократам не то что чужих вещёй, им и своей родни не нужно.

Северус надеялся, на этом поставить точку в разговоре и теперь разобраться с тем, что хотел сказать ему сын. Он мысленно посмаковал это слово. Сын. Его и Лили сын. Да эта мысль его определенно грела. И он не собирался уступать своего ребенка ни Альбусу, ни Блэку, ни кому бы то ни было. Однако Люпин, как оказалось, мог быть на редкость назойливым и занудным. Особенно когда каялся в своих грехах. Оказалось, что его желание исповедаться в них никуда не делось, а только возросло. Он тихо говорил, изредка кидая обеспокоенные взгляды на дверь в спальню Гарри, куда и сам Северус посматривал с беспокойством и нетерпением.

— Прости меня Северус, я слабый человек.

— Люпин ты, не человек.

— Да, конечно, и именно это делает меня слабым. Страх разоблачения. Он постоянно преследовал меня. Сколько себя помню, я боялся, что окружающие узнают о моей природе, и люди, которые вчера ласково мне улыбались, начнут травить меня как…

— Как оборотня?

— Как Фернира. Как травили в школе тебя. Я был так рад оказаться в Хогварсе, я ведь и не рассчитывал… И сразу же познакомился с такими замечательными ребятами. Весёлыми и отчаянными. И только одно смущало меня. Если они так относятся к бедному человеку, то что же ждет нищего оборотня? На третьем курсе… когда они поняли кто я такой… я думал, что я умру. Представляешь, они устроили мне в спальне форменный допрос. «Так-так-так! Мистер Люпин, как интересно! Вы знаете, мы замелили странную закономерность: ежемесячно вы заболеваете, да-да, и пока вы скрываетесь в больничном крыле, в округе кто-то завывает, и… И болеете вы почти как часы — по лунному календарю, вы ни в чем не хотите нам признаться?.. Например, что вы покрываетесь шерстью и воете на луну?» Ты же помнишь... хотя нет, ты, наверное, не сталкивался с этой их манерой, когда один начинал фразу, а второй подхватывал. Я стоял, окаменев, и мечтал о немедленной смерти. Пока азартный блеск в их глазах не сменил холод презрения. Я был в страхе и ужасе от разоблачения. И испытывая странное иррациональное чувство облегчения оттого, что тайнам конец. И тут они рассмеялись. Начали хохотать как припадочные, швыряться в меня подушками и вопить, как это круто и здорово, иметь приятеля оборотня. Они, не боясь и не испытывая ни капли смущения, выпытывали, что я чувствую обернувшись, что испытываю. Восторг идиотов. «Свой оборотень — это круто! Мы будем звать тебя Лунатик!» — заявил Сириус.

— Ну и… В общем, ты мне даже нравился…. И…

— Люпин, — голос Северуса звучал устало и раздраженно, — пообещай мне, что я тебе больше не буду нравиться. Твоя манера общения с симпатичными тебе людьми мне не импонирует.

Люпин закашлялся, сделал глоток виски и с отчаянием продолжил свою историю о том, как задумался о сексе, о том как Сириус натолкнул его на идею о… Поняв о чем идет речь, Северус буквально захлебнулся виски. И начал возмущаться идиотизмом гриффиндорцев, которые видят только то, что их устраивает.

— Я тогда встречался с Лили. Нам Регулус служил почтовой совой! Он, как и Лили, был в клубе Слагхорна! — постепенно повышая голос, шипел он.

~oOo~

Утро было полно незабываемых и неповторимых ощущений. В голове, тяжелой, но абсолютно пустой и оттого гулкой, вели сражение орды кентавров. Кентавры скакали по всему пространству внутри черепа, а за глазами явно вели разработку чего-то гномы, они работали кирками, гоняли свои вагонетки и, кажется, пели. Как вся эта компания проникла в его пустую голову? Ответ был очевиден, во рту было так гадко, что сомнений не оставалось: и кентавры, и гномы, и, наверное, тролли там ночевали, и там же гадили. Северус, не открывая глаз, застонал, ощущая себя жертвой пыток инквизиции. Так плохо ему не было уже… да десять лет. Свою первую и последнюю попытку найти забвение в алкоголе он помнил очень хорошо. После пятого курса. Он тогда решил, что если его папаше виски помогает забыться, то и ему это поможет. После этого он почти никогда не напивался. Выяснив, что он начал пить в отвратительном настроении, то заканчивает пьянку в настроении дерьмовом, что его желудок не воспринимает алкоголь в больших количествах, а голова становится похожей на… На вот это самое. Он снова застонал.

Он же не собирался напиваться. Вчера он был зол, расстроен и растерян и, налив себе виски, сидел, предаваясь грусти и насмехаясь над собой, уверял себя, будто напивается в одиночестве. Потом пришел Люпин… Северус застонал ещё громче, на этот раз не от боли , а вспомнив, что он нес… Нет, пить ему точно противопоказано. Под голову просунулась чья-то рука и приподняла, одновременно в губы ткнулся край стакана.

— Пей. — Приоткрыв глаза, Северус встретился взглядом с Ремусом Люпином.

Скрывая неловкость и неуверенность, взгляд черных глаз стал презрительно-холодным. Люпин поежился, опустил глаза, и отвел взгляд в сторону, ссутулив плечи. Весь его вид говорил о том, как паршиво он себя чувствует. Северус, всё ещё прожигая его презрительным взглядом, пытался судорожно вспомнить, что же он вчера наговорил. И чувствовал себя с каждой минутой всё хуже и хуже, теряясь в сильнейшем головокружении.

Все твари бездны! Нет! Пожалуйста, пусть это будет кошмарным сном.

Он так и не смог вспомнить, сколько же он вчера выпил, и какого дьявола пустился откровенничать с Люпином. Сперва он, кажется, пытался язвить, объясняя, что друзей выбирает сам. Поведал как долго отбивался от покровительства Люциуса, не желая быть забавной игрушкой старшеклассников, и принял предложенное покровительство, только не желая оставаться объектом для жестоких забав компании малолетних гриффиндорцев. А ещё… ещё он рассказывал о Лили, о той дружбе, которую им приходилось скрывать, чем дальше, тем больше. О её упреках в трусости и своих попытках объяснить, нежелание вести войну против двух факультетов в одиночку. «Это не трусость и не подлость, это разумная предосторожность», — разъяснял он. И всё равно Поттер сходил с ума от ревности, видя, как они занимаются вместе в библиотеке или сидят на зельях. О Регулусе, который приехал в Хогвартс, заранее испытывая отвращение к полукровке, враждовавшему с его обожаемым братом. О том, как на кануне Рождества они с Нарциссой нашли мальчишку на Астрономической баше, заплаканного и замерзшего. Наконец осознавшего, что для Сириуса Блэка он всегда будет стоять после друзей, но возможности воспитать из него настоящего человека тот не упустит. Оборотень бормотал о том, как Сириус выходил из себя их из-за дружбы с Регулом, переживал о любовных неудачах Поттера и злился по поводу симпатий Люпина, которого ревновал. Они, кажется, обсуждали дружбу по-гриффиндорски и по-слизерински. Люпин яростно уверял, что воспитанники львиного факультета готовы за другом в огонь и воду, что прыгнет в пропасть, если друг сорвался, а Северус объяснял, что слизеринец, узнав о походе друга в горы, постарается разведать все тропы и перевалы, и, по возможности, обеспечить надежными проводниками. Что было после этого, Северус не помнил, но вот то, что он проснулся не в своей спальне, он видел воотчую. А уж в свете вчерашних откровений Люпина… Комната закружилась сильнее, и его вывернуло наизнанку.

Когда он смог немного отдышаться, Северус оттолкнул руку Люпина со стаканом воды и постарался спросить как можно более грозно или язвительно, ну или, по крайней мере, презрительно, сильно надеясь, что голос не звучит жалко:

— А почему я спал в твоей комнате?!

— Северус, ты жуткий параноик, — Люпин постарался скрыть ухмылку, от призрака которой зельевара кинуло в дрожь. — На двери твоей спальни наложено такое количество заклинаний, что я просто не смог туда войти.— И добавил, отвечая на полный ужасных подозрений взгляд: — Ничего не было, ты отрубился, да и я был… Слишком пьян. Ты… я слишком хорошо отношусь к тебе, чтобы воспользоваться ситуацией — так.

Очень хотелось ответить какой-нибудь колкостью. Чем-то, что заткнет обороню рот и сотрет усмешку, спрятанную в глубине глаз. Правда усмешки Северус не видел — не рискнул смотреть в глаза собеседника, но в том, что она там была, он ни минуты не сомневался.

В этот момент дверь скрипнула, и в спальню вошел Гарри. Он подозрительно исподлобья осмотрел их, отчего Снейпа просто затрясло. Потом сказал:

— А, вот вы где, хорошо, что вы оба вместе. — Северус тихо радовался, что у Люпина хватило то ли мозгов, то ли брезгливости удалить следы его рвоты, и с ужасом ожидал предстоящего разговора. Он не знал, в чем на этот раз будет обвинен: в пьянстве, в омерзительном поведении, в… извращениях? Но с яростной ненавистью, направленной на себя и отчасти на оборотня, понимал, что все обвинения будут справедливыми. — Я как раз хотел с вами поговорить.

Гарри выпрямился, сложив руки на груди, надул щеки и поджал губы, скорчив потешную гримасу. Сперва опешив, Северус внезапно понял, что мальчик пытается придать себе важный вид. Покосившись на Люпина, с трудом пытающегося сохранить серьезный вид, он постарался подавить смешок. Кажется, это удалось, но ценой такой ухмылки, что Гарри запнулся и обиженно распахнул глазенки. Однако паршивец быстро собрался с духом и снова с важностью надулся.

— Я долго думал, и решил вас простить. — Мальчишка надувается от важности как жаба. — Но больше вы мне врать не будете. Вот!

— Гарри, малыш… — начинает журчать Люпин

— Вот как? Значит мы тебе врали? — ни в силах сдержать сарказма отвечает Северус, — тебе не сказали всей правды, но никто тебе не лгал!

— Северус!

— Заткнись Люпин! — Радостная ухмылка на физиономии Гарри стирает все его потуги походить на земноводное, вне всякого сомнения Северус уже скоро услышит, что его сын просит кого-нибудь заткнуться. Он, вздохнув, обращается к мальчишке: — Это очень грубое выражение, и даже взрослым не стоит его употреблять. Я прошу прощения за несдержанность. Однако я хотел напомнить, что неполная правда не есть полная ложь. Это умолчание было необходимо, чтобы никого не напугать. Ты немедленно извинишься за своё отвратительное поведение. Перед профессором Люпином и передо мною. Я жду.

Две пары глаз яростно прожинают друг друга черные и зеленые. Северусу плохо, его мутит, и голова идет кругом, а тут так некстати семейные сцены.

— Извините, — горящий негодованием взгляд, и минуту спустя зеленые глаза уже смотрят в мыски ботинок. — Прости меня папа.

— Хорошо, но если в следующий раз обидишься, испугаешься или будешь испытывать трудности, ты придешь ко мне, и мы во всём разберемся вместе. Договорились. — Не услышав ничего, кроме обиженного сопения Северус требует: — Посмотри мне в глаза, — и добавляет: — Обещаешь?

— Да!

Виноватый, взгляд, красные уши и открытые честные чистые как родниковая вода зеленые глаза.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — спрашивает он строго, невольно вспоминая, как сидел в кабинете директора на третьем курсе и пытался принять невинное выражение лица на точно такой же вопрос, заданный правда участливо-ласково.

— Ну… Я… Я тут… — мямлит ребенок, покраснев как гриффиндорский флаг, и выпаливает: — Я вчера проклял второкурсника из Хаффплафа! Он первый начал! Правда!

«Спраут скормит меня плотоядным растениям».

— Хорошо, что не врешь, сейчас мы позавтракаем, и ты всё нам расскажешь.

Одеваясь в своей спальне, Северус вспомнил, что вчера рассказал Люпину о последствиях происшествия в Визжащей хижине. Он замер. В голове звучало признание Люпина: «Я не мог поверить, хотя все факты говорили, нет, просто кричали, о том, что… Долг жизни…». И его собственный рассказ о глупом юношеском максимализме, о вере во всепобеждающую силу любви. Он выполнил требование Поттера, сумев лишь выторговать срок до окончания школы. До конца школы избегать Лили. Он верил, что Лили всё поймет. И даже если она обидится, то после получения диплома он сможет всё ей объяснить. Что все остальные так же преданы тому узкому кругу людей, которым верят и любят. Своим ведь всегда прощают то, что не простят чужаку. Она поймет, поверит, простит. Но… Он опоздал.

Днем он выслушивал претензии Помоны Спраут и упреки Альбуса, что ребенок слишком агрессивен и озлоблен, и гордился, черт побери, тем как Гарри игрушечной палочкой сумел наложить ступефай! Путь знают наших! И даже визит министерских чинов из департамента по делам несовершеннолетних в сопровождении Авроров не смогли испортить хорошего настроения.

~oOo~

Слово оборотень громовым раскатом прозвучало в ушах мальчика. Оборотень! Теперь становились понятными все недомолвки и отговорки. Ха! Полная луна неинтересная! Ха-ха! Отец знал! Они все знали! Обманщики! Вруны!!! Ремус Люпин такой же зверь как и тот, что загрыз семью во Франции!

Драко расстроился не меньше, чем Гарри. Во-первых, он хорошо относился к Люпину, потому что тот нравился его другу. Во-вторых, его покоробил поступок дяди, который так легко выдал тайну своего друга, а в-третьих, он не хуже Гарри помнил историю, случившуюся во Франции. Мальчики были расстроены, растеряны и очень-очень злы. Гарри, придя к выводу, что быть обманутым — плохо, а честность — лучшая политика, выдал Драко страшную тайну Сириуса Блэка: у того уже был один мальчик, доверие и привязанность которого он завоевал, а потом он ему надоел и его бросили. Потом дядя Драко пытался приставать к Гарри, а потом уже к Драко! Он, наверное, извращенец, которому нравится любовь маленьких мальчиков. Нужно узнать побольше о том первом — о Рэге! Они напишут ему письмо и всё-всё узнают.

На отца Гарри был зол, с мистером Малфоем он говорить не стал, просто отключившись и пропустив все нотации мимо ушей, но вот миссис Малфой сумела заставить его задуматься. Возможно оттого, что говорила с ним поздно вечером, укладывая спать. Она напомнила Гарри, что отец очень-очень его любит и старается уберечь от неприятностей. Мальчику стало немного стыдно, но только чуть-чуть. Он всё равно не мог забыть, что его обманули и выставили дураком!

Весь последний день в поместье стал настоящим кошмаром. Отец ходил с таким неподвижным и спокойным лицом, что Гарри понимал, стоит им оказаться наедине, как состоится весьма неприятный для них обоих разговор. Отец был зол и расстроен. Гарри тоже. Сириус Блэк ходил с видом несчастного мокрого котенка, заглядывая в глаза с мольбой. Мучился. Ну и пусть. Гарри тоже было плохо. И Люпину. И отцу! И… После обеда они с Драко и Панси, которая присоединилась к их затее со всем восторгом и энтузиазмом свойственным настоявшей подруге, разработали план по выяснению загадочной личности Рэга — сова с письмом отказалась лететь.

Как Гарри и ожидал, дома состоялся неприятный разговор. И не один. Сперва Северус умчался к директору, а после попытался поговорить с Гарри. Кончилось всё тем, что они наорали друг на друга. Особенно когда выяснилось, что Люпин теперь будет жить вместе с ними. Гарри после этого старался бывать дома как можно меньше, усердно избегая как одного, так и второго. Да ещё и Блэк регулярно наведывался, пытаясь выпросить прощенья. Гарри буквально переселился в слизеринскую гостиную и библиотеку.

К сожалению, экзамены вскоре ожидали не его одного, да и ещё многие ребята пытались узнать от него о происшедшем, всё больше свободного времени он проводил в парке или на берегу озера. Однако и там было трудно избежать нежелательного внимания. С Гарри пытались поговорить директор Дамблдор и декан гриффиндора, но Гарри не желал слушать их оправданий ни Люпину, ни отцу, ни, тем более, Блэку. Он вообще не хотел ни с кем об этом говорить. Поэтому он частенько прибегал своё тайное место. Там он читал письма от Драко и Панси, там он злился, скучал и читал книжки. Там он болтал с портретом. Только Питер был настолько деликатен или настолько не посвящен в подробности его жизни, что не приставал с расспросами. Если Гарри был расстроен, он не начинал с навязчивой заботой приставать с расспросами, а предлагал порисовать или рассказывал интересные истории о картинах, о своей жизни, о Фландрии, Италии, Испании и других странах. Смешные и грустные, страшные и веселые эти истории здорово помогали отвлечься от собственных переживаний.

Примерно через месяц после случившегося, пережив самую жуткую в жизни ночь полнолуния, когда Гарри снился Люпин, во вспышке зеленого цвета превратившийся в огромного волка и сожравший отца, мальчик не выдержал и сам рассказал всё Питеру. Тот в задумчивости отложил кисти и посмотрел поверх гарриной макушки в окно замка. Потом перевел взгляд в окно, нарисованное на его портрете, где виднелся канал забитый лодками и баржами. После некоторого раздумья он сказал:

— Знаешь, мне всегда помогало размышлять рисование. Давай попробуем нарисовать их.

Гарри идея понравилась, и он принялся рисовать портреты отца, Люпина и Блэка. Первые портреты ему совсем не удались, но через две недели старательной работы у него получились рисунки, удовлетворившие и его, и наставника. Потом они долго обсуждали получившееся. Гарри уже знал, что определенное выражение лица означает определенное чувство, что нельзя нарисовать нахмуренные брови и улыбающееся лицо, что складка между бровей — задумчивость, а опущенные уголки глаз и губ — грусть. И вот теперь они разбирали портреты на составляющие. Ни один из рисунков Люпина Питер не признал злобным. Он отмечал силу воли и усталость, спокойную стойкость характера, но вот злости и хитрости в оборотне так не признал. Но все возражения Гарри Питер отвечал только:

— Но это же ты его нарисовал, значит, видишь его именно таким!

Гарри злился, дулся, пытался возражать, но в итоге сдался. Следующими разбирали рисунки изображавшие Блэка. В итоге он сперва хотел смертельно обидеться на Питера, потом ещё сильнее обидеться на Блэка, а потом решил, что обижаться стоит на себя. Питер доказал, что Сириус Гарри нравится! Он всегда рисовал его с улыбкой.

— Ухмылкой, — поправлял Гарри, — и весьма наглой.

— Улыбкой, обаятельной и заразительной, — поправлял Питер.

— Он противный и злой!

— Нет, он равнодушен или жесток к посторонним, но добр и искренен со своими.

— Да откуда тебе это знать!

— Ну… может быть потому, что я знал его в те времена когда он учился в школе?

— Что?!

— Я не особенно интересовался именно им, но вот другой мальчик, он, кстати, чем-то походил на тебя, частенько приходил ко мне, мы с ним нередко болтали. В том числе и о Сириусе.

— Мальчик… — Гарри почувствовал себя тупоголовым гоблином, нет — гигантом, — ведь Люпин каждый рассказ о настоящих родителях Гарри начинал словами: «Когда мы учились в Хогвартсе!»

Если бы он был один, он бы постучал себя по голове. Почему он не подумал, что и крестный и родители были детьми, что мальчик мог вырасти? Сегодня же он пошлет Дарко и Панси по сове.

— А-а… этого мальчика звали не… Рэг?

Питер покосился и, приподняв брови, ответил:

— Я думал ты назовешь другое имя, но ты угадал! Это действительно был Регулус Блэк.

Гарри в очередной раз почувствовал себя идиотом. Его разрывало от противоречивых желаний выяснить всё возможное о Регулусе, немедленно написать Драко, узнать, что скажет Питер об отце по его портретам…

Последнее желание победило. Мальчик пренебрежительно фыркнув, узнал, будто главное о чем говорят его рисунки, что он любит Северуса. Это было и так очевидно. Но ещё Питер сказал, что отцу свойственны застенчивость и неуверенность, которые он старательно скрывает. Гарри даже обиделся. Папа вовсе не был трусом и слабаком! Вот ещё. Он… Он даже оборотня не боится! Вот. Питер в ответ только посмеялся и сказал, что Гарри свойственны импульсивность и опрометчивость в суждениях, а также ослиное упрямство. Они долго спорили в тот день. Говорили обо всём. Питер ни в чем не пытался убедить. Но он оказывается, не всегда оставался на своем полотне, он поддерживал дружбу и знакомства со многими другими портретами. И немало знал о школьных годах отца, мамы, Джеймса и его друзей. Он даже рассказал несколько забавных случаев о студенческих годах папы и мамы Драко.

От Питера Гарри сперва пошел в совятню, где написал письмо Драко, а потом отправился побродить на берегу озера. Письмо доставило Гарри немало мучений. Драко требовал, чтобы переписка велась «тайным языком», якобы для прикрытия их расследования, мол, если письма перехватят, они сознаются в том, что учатся писать в э-п-и-с-т-о-л-я-р-н-о-м жанре. Этот жанр давался легко только самому Драко, а Панси и Гарри к середине письма откатывались обратно к нормальному языку.

«Достапочтенный сэр, спешу сообщить, Вам, что по делу, касательно коего мы имели с вами разговор в прошлом письме, появились новые интересные данные». Гарри задумчиво поводил пером по губам, потом впился в него зубами и стал в ожесточении грызть. Ну и как прикажете писать дальше? Мальчик тяжело вздохнул. «По данным из дастоверного источника нам следует проверить детские годы интерисующей нас персоны, зия персона…» Гарри задумался как пишется это слово через «з» или «с», наверное все-таки «з» «…зия персона имела контакты с интересующей нас особой во времена своего детства. Драко, в общем так, Рэг — это точно Регулус Блэк, помнишь ты говорил что у тебя был дядя, который погиб совсем молодым! В школе они с братом были в ссоре. Рэг сперва переживал, а потом подружился с отцом, кажется назло братцу». С сожалением оттого, что это письмо нельзя показать ни отцу, ни Люпину, которые обычно проверяли ошибки, он подозвал одну из сов и попросил доставить лично в руки мистеру Драко Малфою.

Остаток дня он провел на берегу, наблюдая, как солнце опускается в воду. Отец его обманул! И в воду летит камешек. Гарри вспоминает, как в августе отец и Люпин учили его лепить блинчики по воде. Камешек давно пошел ко дну, оставив только круги, расходящиеся от места его падения. На глаза навернулись слёзы. Обманщики. Он наклонился и выбрал камешек, как учил его… Размахнулся. Раз! — Два — Три! — Четыре! Они его обманули! Он смахнул слезы рукавом. Совесть голосом Питера ответила: «Они о тебе заботились, они тебя любят и оберегают». Ну и что! Они же врали! А ты не врал? Гарри покраснел от злости. Это не считается! Вот получайте! А этот Блэк! «Ты нужен ему больше чем родной племянник». Очень надо! Вот Драко он нравится, пусть он ему подарки и дарит! И снова между водой и небом летит камешек, отталкиваясь… раз — два — три — четыре — пять — шесть — семь!!! «Признайся, ты же хочешь помириться с отцом?» Ну… «И ты хочешь, чтобы все было по-прежнему, до того дня, когда ты узнал о том, кто такой Люпин!» Гарри вздохнул и запустил камешек. Бульк! «Ты сердишься настолько, что и блинчика слепить не можешь, почему?» Ты им нужен всем троим и каждому по отдельности не как героический Гарри Поттер, а как Гарри сын Джеймса для Люпина и Сириуса или как сын Лили для Северуса.

Именно в этот момент одному из хаффплафских второкурсников, озлобленных на профессора зельеварения не повезло. Он попытался достать Гарри насмешками, но тот был слишком зол и сам с удовольствием кинулся в перебранку. Общение со слизеринцами отточило его язвительность и увеличило словарный запас оскорбительных фраз. Всё шло весело и сердито пока дурень не оскорбил Северуса назвав того «сальноволосым ублюдком» и «любителем мужчин». Возможно, мальчишка и сам не знал значения слова ублюдок, но Гарри, вертящийся среди студентов дома Салазара, которые придавали большое значение крови и происхождению, прекрасно его знал. И знал, почему это слово больше никто не употребляет в присутствии одного из семикурсников этого года. За семь лет тот приучил своих однокашников, что за это оскорбление следует немедленное возмездие. И не важно, кто его произнес в его адрес. Гарри так же немедленно выхватил свою палочку: «Ступефай!» Уходя, он с удовольствием пнул хама ногой.

Домой Гарри бежал — так хотелось рассказать наконец-то отцу, что он его простил, и суметь поделиться с ним всем-всем, что случилось за последнее время. И иметь возможность воспользоваться помощью профессора Люпина в подготовке к приближающимися экзаменам, в конце концов, если уж он теперь у них живет, пусть приносит пользу. Гарри радостно подпрыгнул. Однако когда он ворвался в дверь, то даже испугался. Он никогда не видел отца пьяным, да и профессора Люпина тоже. Нет, последнего он видел несколько раз подвыпившим, но вот таким… Заплаканные глаза и красное лицо Ремуса странно сочетались с черными отчаянными глазами на бледном до синевы лице отца. Гарри даже испугался. Отец вроде бы покачнулся, пытаясь встать и подойти к Гарри, но Драго тихо, но угрожающе зашипел с плеча мальчика, и Северус остался сидеть. Дракончик успокоился только после того, как за ними захлопнулась дверь, а тяжебный засов, установленный после переезда Люпина к ним, был задвинут на место.

Гарри думал, стоит ли обидеться на них снова, но пришел к выводу, что он сам виноват, доведя до отчаяния своей суровостью и непреклонностью. Засыпая, он чувствовал себя мудрым и великодушным.

Утром мальчик проснулся свежим бодрым и в приподнятом настроении. Ещё не открыв глаза, он, улыбаясь, пытался припомнить, что же вызвало эту улыбку — сон? Нет, что-то… Ах да! Он же решил простить папу и Люпина. Не умывшись, только натянув поверх ночной сорочки халат, он кинулся в спальню отца. Кровать аккуратно застелена, комната пуста. Немного расстроившись тем, что папа успел убежать по делам, он отправился в комнату Люпина. Ремуса. Почему-то отец оказался там. Гарри даже не удивился, только обрадовался, что нашел сразу обоих мужчин.

— А, вот вы где, хорошо, что вы оба вместе. — Гарри волновался. Он хотел, очень хотел рассказать им о том, что простил их, но в то же время выглядеть сдающимся слабаком… Мальчик постарался принять как можно более солидный вид и был вознагражден грустными выражениями лиц своих собеседников. — Я как раз хотел с вами поговорить. — Отец переглянулся с Ремусом и ухмыльнулся. Кажется, он понял, что сын пошел на попятную. Драго, угнездившийся на шее у Гарри, вцепился коготками в кожу, помогая собраться.

— Я долго думал и решил вас простить. — Он постарался принять важный и солидный вид. — Но больше вы мне врать не будете. Вот!

— Гарри, малыш… — растроганно и растерянно заулыбался Ремус.

— Вот как? Значит мы тебе врали? — Ну конечно, отец-то спуску не даст, его не удастся растрогать трогательно-наивными рожицами, да Гарри уже и не пытается. — Тебе не сказали всей правды, но никто тебе не лгал!

Гарри старается держаться. Он останется всё таким же взрослым, солидным колдуном. Ему скоро 7 лет! Он не боится. Отец грубо затыкает Люпина, который пытается остановить отповедь, и мальчик радостно ухмыляется, отец снова ругается на Ремуса! Всё вернулось!

Признать, что он был не прав? Да пожалуйста, только пускай все снова будет как и прежде. Пусть отец пропадает в лаборатории, и ругается на Гарри и Ремуса, которые не умеют толком ничего, только мешаться под ногами. На радостях Гарри даже рассказывает почти без утайки о том, как сумел проклясть этого глупого хаффплафца. Он не стал повторять оскорбительные слова, сказал только, что тот оскорбил их семью. Потом ему читали мораль и профессор Спраут, и директор Дамблдор, и профессор МакГонагалл, и даже папа с Ремом. У Гарри отняли до конца занятий метлу, но он не огорчился, он не огорчился даже тому, что Ремус немедленно потребовал от него проверки, как идет подготовка к экзамену.

На следующий день произошли два события: во-первых, пришло письмо от Драко, он писал, что его мама восприняла расспросы адекватно, то есть: удивилась интересу к семейной истории, поплакала и рассказала, каким замечательным ребенком был кузен Рэг. Во-вторых, из министерства прибыла следственная комиссия. Толстый колдун с усами, похожими на жуков, и маленькая худенькая ведьма в больших очках. Они проверили палочку Гарри. Он естественно устроил скандал, наотрез отказываясь «остаться безоружным» и уверяя, что не доверит свою палочку, которая «есмь воплощение души и силы колдуна»* незнакомцам. Незнакомцы же получив, наконец, не без помощи отца и Рема, его волшебную палочку были удивлены, убедившись, что это игрушка. На слово игрушка он обиделся и тут же продемонстрировал обратное, сумев поджечь ею мантию противного толстяка.

В общем и целом Гарри остался доволен устроенным им переполохом. Ровно два дня. Через два дня он навестил Питера и получил выволочку. В Хогвартсе от портретов почти нет секретов. Если он не видел сам, то ему расскажет свидетель происшествия или его друг. И Питер знал и о кутерьме устроенной вокруг гарриной палочки, и о том, чем могла эта кутерьма окончиться. И не стал скрывать этого от ребенка.

— Ты несовершеннолетний колдун, применяющий колдовство вопреки всем указам министерства. Твой официальный опекун — профессор Снейп, и если он не в силах остановить тебя, то и отвечать тоже ему, не тебе.

— Отвечать?

— Конечно, — Питер фыркнул, сердито наложив мазок на полотно стоящее на нарисованном подрамнике, — его могли оштрафовать, судить и даже отправить в тюрьму.

— В тюрьму? — Гарри испугался и возмутился, — шалил я, а в тюрьму его? И что будет со мной?

— Ну на выбор, возможен новый опекун, выбранный министерством или директором, а возможен детский приют. Ведь ни у тебя, ни у профессора нет родственников магов? Значит маггловский приют.

Гарри содрогнулся.

— Значит, если я буду плохо себя вести…

— Может пострадать твой отец.

— И что же мне делать?! — Гарри сам понимал насколько жалобно и по-детски звучит его голос, но ничего не мог с собой поделать. Ему что же теперь быть паинькой?!

— Думать. Умение думать и обдумывать не только, как что-то сделать, но и последствия своего поступка — очень полезное качество в жизни. Поверь мне. Помни, не только семья отвечает за тебя, но и ты в ответе за семью.

Этим же вечером Гарри, занимаясь с профессором Люпином, смог незаметно навести разговор на некоторые интересующие его темы. Он выяснил, что Ремус простил Сириуса Блэка, что тот в школе не дружил с братом, что отца действительно оштрафовали и сделали предупреждение, и только вмешательство директора смогло уверить всех, что Гарри просто смог воспользоваться стихийным выбросом, а ещё он выяснил, что катастрофически не готов сдать экзамены экстерном. Ну а так же передал письмо для Блэка.

~oOo~

Северус, вздохнув, отложил перо и тоскливо посмотрел на эссе «Свойства и применение зелий на основе или с применением морозника, история и современность». Нужно стараться быть спокойным и упрямым, чтобы сдерживать порывы написать всё, что он думает об авторе четвертого одинакового эссе. Они различались только количеством грамматических ошибок. Печальным фактом было то, что наиболее грамотным был не «первоисточник» списывания, а результат пользования самопишущим пером. Не менее печальным фактом было и то, что «оригинальная» работа была не менее банальной тупой компиляцией из нескольких справочников, без малейшей попытки осмысления.

Голова гудела. Для него неприятным последствием выходки Гарри стала комиссия из министерства. Мальчик устроил совершенно безобразную сцену, за которую ему потом влетело, чтобы он не позорил Северуса при посторонних, но выглядел он ничуть не раскаявшимся, а очень даже довольным. В этот момент он впервые за долгое время напомнил слизеринцу своего папеньку. Но дня через два мальчик выглядел пристыженным и расспрашивал Люпина о том, как могли наказать Северуса. Все это давало поводы к размышлениям. С Гарри кто-то явно проводил воспитательные беседы. Кто-то кому мальчик доверял. Альбус? Нет, директор так и не добился безоговорочного доверия и уважения Поттера. Минерва — ещё более нелепое предположение. Он перебрал имена всех взрослых и даже старшеклассников. Никто не подпадал под критерий «полное доверие». Северус знал, что мальчик поддерживает активную переписку с Драко, но ребенок не мог дать мудрых советов, а его родители… Письмо к Малфоям дало отрицательный результат — ни Люциус, ни Нарцисса, ничего не знали. Загадка разрешилась с помощью сжалившегося над страданиями профессора Снейпа Кровавого Барона.

— Я частенько вижу вашего мальчонку в компании Питера Брейгеля. Его портрет висит на четвертом этаже западной башенки крыла Ровенкло.

Как реагировать на вмешательство портрета он нее знал. С одной стороны Северус испытывал благодарность, Гарри стал серьезнее и вдумчивей относиться к своим порывам, но с другой… В конце концов, он не мальчишка, он профессор и педагог, и именно он отвечает за ребенка.

Визит к портрету оказался ошибкой, особенно учитывая тот факт, что днем раньше с теми же намереньями его навещал Люпин. Оборотень согласился со всеми характеристиками, данными несносному куску раскрашенной холстины, за исключением одной — «в жизни не видел». Он только буркнул: «В зеркало посмотрись». В общем, портрет отсчитал Северуса как мальчишку, заявив, что тот не умеет обращаться с детьми и что его самого следовало бы хорошенько выпороть! Язык у покойного фламандца был подвешен хорошо, запасы колючек под ним имелись необъятные. Он довел Северуса до белого каления, уверяя, что он в отличие от «профессора Снейпа воспитал нескольких детей, да ещё и несколько десятков учеников, да учитывая возраст…» Примирило Северуса с ним предложение увести мальчика подальше от Англии: «Мир посмотрите, жизни поучитесь, от интриг подальше окажитесь». В благодарность же он обещал добыть и развесить в пределах видимости современные виды Брюсселя и Антверпена.

Теперь он понимал, что неприятный разговор, вызвавший у него разлитие желчи и обострение язвы, был спровоцирован вовсе не Люпином. Несколько дней назад, вскоре после визита министерской комиссии, члены которой настойчиво добивались права осмотреть его покои на предмет утаенной нелегальной волшебной палочки мальчика, а также для возможности удостовериться в том, что мистер Люпин не представляет опасности для окружающих», Гарри завел разговор о Сириусе Блэке. Он был непривычно тих и смущен, но тверд в своем решении довести беседу до конца.

— Пап, ты понимаешь… у меня же никого кроме тебя нет. Ну, есть ещё профессор Люпин, но он же нам не родственник… Вот. А Сириус Блэк… Он… Ну…

— Будь так добр, научись наконец ясно и четко формулировать свои мысли, без всех этих «вот» и «ну»! — Разговор был Северусу неприятен, и потому он был излишне резок.

— Ну… Э-э-э — Северус поморщился, и Гарри торопливо набрав в грудь воздуха выпалил: — Он же дядя Драко и мой крестный, в общем, если он научится вести себя хорошо, то я смогу считать Драко кузеном и у меня станет большая семья! Пап! Ну пожалуйста, дай ему шанс, потерпи немного, ты только сам на него не кидайся — ладно? Ладно?

Люпин поработал в тот день почтовой совой. Блэк встретился с Гарри, и они втроем долго о чем-то разговаривали. Блэк в присутствии Северуса вел себя подчеркнуто корректно и вежливо, Северус отвечал ему тем же, от взаимных улыбок сводило лицо и желудок. Про себя профессор Снейп размышлял, настолько ли хорошо слышен его зубовный скрежет, как у Блэка, и надеялся, что нет. Кажется, единственным человеком, который радовался этому повороту событий, был Альбус. Гарри и, что удивительно, Люпин вели себя настороженно, словно ожидая каждую минуту нападения. Блэк, искренне пытаясь наладить отношения (хотя с таким выражением лица, что становилось ясным: будь его воля, он бы скорее убил, чем пожимал руку школьному недругу), даже попытался завести разговор о зельях. Это было ужасно. Он был в них полнейшим профаном, а то немногое из школьной программы, что он усвоил ради сдачи Сов и Тритонов, он давно и благополучно забыл. Однако он оказался довольно интересным собеседником в разговоре о темных искусствах, которые называл исключительно темной магией. К ней он относил всё подозрительное, презрительно относился к исследованиям природы магии и созданию новых заклинаний, но всё это искупалось тем, что он частенько приносил восхитительно редкие книги из семейной библиотеки.

Профессор Снейп при некоторой небольшой поддержке профессора Люпина с удовольствием разгромил несколько теорий мнящего себя знатоком темных искусств Блэка. Да, может быть, Люпин был прав, и не стоило упоминать в разговоре Рэга, вкупе с упоминанием о том, что он-то не преминул ознакомиться с семейной сокровищницей знаний, но посрамление Сириуса того стоило.

— Ты не думал, что все неудачи, преследующие блудного Блэка, — последствие материнского проклятья?

— Северус, неужели ты веришь в эти?..

— Я не верю, я точно знаю, как оно бывает. — Он криво усмехнулся. — Вспомни меня в школе, вечный аутсайдер и неудачник. Даже покровительство Малфоя не могло помочь. Слагхорн пригласил в свой клуб гр…магглорожденную Эванс и Сириуса Блэка. Но не меня.

— Меня он тоже не пригласил.

— Ну про твое проклятье мы говорить не будем, но ты-то о нем знаешь так же хорошо как и старина Горацио. Старшему Блэку везло дико, неимоверно, ему многое просто сходило с рук, но стоило ему сбежать из семьи, как его стали преследовать неудачи. — Северус отсалютовал бокалом оборотню. — Тебе и мне повезло, что он сбежал из дома после того случая в Хижине.

— Север…

— Знаешь, я был знаком с четырьмя членами этой семьи, и двое из них стали моими хорошими друзьями, а людей, которые могут так называться, легко посчитать на пальцах одной руки, а двое люто меня ненавидели.

— Се…

— В общем, о том, что на мне проклятье бабки, я узнал уже… Он был великим волшебником, и, как это ни странно прозвучит, он был прекрасным учителем. Снятие проклятья, возможность приобщиться к тайному знанию и хорошему обществу, возможность мести. О-о-о! Причин сказать «да» было так много…

— Почему, — голос Люпина звучал тихо и виновато, — почему ты заговорил об этом сейчас.

— Просто пришлось к слову, — пожал плечами Северус, — мне, честно говоря, хотелось бы посмотреть, насколько я достоин своего Учителя. Но предлагать ему снять проклятье я не стану.

~oOo~

Северуса искренне забавляло то, как единственный чистокровный колдун пытался просветить Гарри — жившего с магглами, а также двух магов полукровок, какие магглы хорошие. Гарри, хлопая глазами, отбивался уверениями, что и волшебники и магглы разные. Северуса не удивляло то, что для Блэка это утверждение было равнозначно сомнению в его Блэка правоте.

После долгих дебатов было решено, что Гарри будет разрешено встречаться с крестным только в присутствии Люпина. Северус объяснял, что будет слишком подозрительным, если крестного Гарри Поттера будут видеть с сыном декана Слизерина. В том, что всего не предусмотришь, он вскоре убедился лично. Первый звоночек прозвучал, когда за завтраком Минерва, неодобрительно поджимая губы, поздравила его с наладившимися отношениями с Люпином. Северус слишком задумавшийся буркнул что-то вроде: «Живой оборотень хорошим не бывает» и забыл об этом. Через день мадам Помфри высказала сожаление, что «не знала об этом до того, как пыталась познакомить его с племянницей», — и поспешно добавила, что она рада за них с Люпином. Потом он конфисковал у шестикурсников пергамент, на котором были нарисованы они с Люпином и Блэк. Северус в начале не понял, что мужик нарисованный со спины и целующий Люпина это он, но вот ревниво-злобное выражение морды Блэка было передано мастерски. По округе ползли слухи, в них упоминался скандал в доме Малфоев, о котором было известно только что он был, ссоры между ним и Блэком, а также Блэком и Люпином. И все это увязывалось воедино с тем обстоятельством, что после данного события профессор ЗОСТ переехал жить в комнаты школьного зельевара. Когда до Северуса дошло, на что намекают окружающие, он был готов убить обоих гриффиндорцев. Желательно медленно и мучительно. Единственным утешением служило то, что ни Люпину роль Елены троянской, ни Блэку роль царя Минелая не нравились столь же активно, как ему приписываемая роль Париса. Единственный, кто находил в этом что-то забавное, был директор, но, хвала громовержцу, он изводил своими шуточками не только Северуса.

Часть каникул семья Снейпов собиралась провести в Уэллсе, потом Гарри был приглашен к Драко. Блэк, конечно же, набился в гости к Нарциссе. Самым хитрым или подлым, Северус не знал, как ещё назвать этот ход, было решение продать фамильный особняк Блэков Люциусу. Причем эту идею по неосторожности подкинул чертовой псине сам Снейп. Он выказал сожаление, услышав рассуждения о намерении избавиться от опостылевшего родового гнезда и посетовав, что в роду Блэков больше не осталось мужчин, Белла не в счет, да она к тому же в Азбакане, которые бы могли удержать особняк за членами рода.

Больше всего Северус недоумевал, каким образом Блэк смог затащить в свой дом Нарциссу с Драко и Гарри. Где они и провели последние две недели каникул. Ну и естественно, туда же был отправлен Люпин с наказом придушить приятеля, чтобы не болтал слишком много и не выкинул чего-либо эдакого.

___________________________

*Гарри цитирует детскую популярную книгу «Приключения маленького Мерлина»