Прошлое – прошлому

Потолок был обшарпанным, с облупившейся краской, в серых разводах и с него капало. Грязная жижа долго собиралась с силами, прежде чем насладиться фактом рождения холодной капли, которая упала мне на нос, скатилась с него, как скалолаз-неудачник с непокоренной вершины, и устремилась к пролому рта, чтобы там погибнуть. Я слизал ее с каким-то совершеннейшим равнодушием. Она не излечила ни сухую боль в горле, ни странную удушающую жажду.

- Очнулся? – тугая повязка на шее помешала повернуть голову и посмотреть на обладательницу приятного голоса. – Полегче. Твои раны, полученные при жизни, еще не окончательно затянулись.

При жизни? Я не нашел в себе сил ни усмехнуться, ни спросить: «А это тогда что?». Говорившая женщина склонилась ко мне, осторожно щупая лоб. Ее ладонь была холодной, а внешность - яркой. Она отчего-то походила на юную Беллатрикс, хотя моя память уже не хранила ее образ до Азкабана, давно выбросив его как что-то совершенно не нужное. Но все же я, приложив немного фантазии, мог предположить, что когда-то она была именно такой… Прелестным созданием с белой, как мел, кожей, водопадом темных волос, ярким мягким ртом и глазами - маленькими трагедиями, мухами, навсегда закончившими жизнь в плену янтарного гроба. Да, она могла быть такой, но не была. Ей было недоступно тепло улыбки, которой меня одаривали, простота линий белой блузки, удобство порванных на коленях джинсов… И, конечно, она вряд ли проявила бы заботу, прижимая к моему рту носик маггловского электрического чайника и умоляя:

- Попей. Вот увидишь, тебе сразу станет лучше.

Я не спорил бы, даже точно зная, что содержимое - яд. «Хорошо» и «плохо» уже не имели значения, свою миссию на этой земле я выполнил, не блестяще, но как смог, и все, что еще могло меня настигнуть - это понимание того, что происходит вокруг.

Жидкость, которая потекла в рот, была вязкой и солоноватой. Я пил, жадно глотая, чаще, чем было нужно, позволяя мозгу изумляться таланту мастера, приготовившего неизвестное мне зелье с таким фантастическим эффектом. По венам струилось тепло, запах был сравним разве что с ароматом амброзии, в ушах шумел прибой, рисующий причудливые узоры на песке моего сознания. Я наслаждался; боль, усталость - все растворялось в этом чарующем нектаре. Казалось, я мог глотать его вечно, но девушка отняла источник этого удовольствия, чем сорвала с моих губ невольный стон разочарования.

- Ну все, уже довольно.

Я поднес руку к лицу, чтобы утереть влажные губы, скользнул по ним пальцами, взглянул на свою ладонь. В жизни мне часто приходилось видеть кровь, но никогда раньше она не вызывала у меня такого острого чувства отвращения. Секунду назад я жадно, как шакал, лакал чью-то запертую в пластмассовый чайник жизнь и поражался творцу, ее создавшему. Что ж, это был талантливый мастер, кто бы спорил, но, твою мать, сколько же он наделал брака, лепя свои бесчисленные игрушки.

- Не переживай так, - девушка схватила мою ладонь и ласково ее сжала. – Я тоже через это прошла. Страшно и мерзко только вначале. Потом ты привыкнешь. Все привыкают.

- Как? – это был единственный вопрос, который я смог задать. Хотелось, чтобы тошнило, чтобы рвало на нее и ее теплую улыбку, но тело сопротивлялось воле. Телу было хорошо, оно чувствовало возвращающуюся силу и покорную удовлетворенную сытость.

- Людовик узнал о том, что началась битва рядом со школой волшебников, и решил, что если мы проявим осторожность и пошарим по ее задворкам, никому не попадаясь на глаза, то сможем наесться на неделю вперед. Нам не очень везло: если удавалось найти - то только трупы, а ими мы питаться не можем. Потом я почуяла тебя в старом доме на окраине деревни, и мы пробрались туда. Ты был еще жив. Я не хотела тебя посвящать, так вышло случайно. Когда уже укусила, Найси меня толкнул, я оцарапалась, и моя кровь попала тебе в рану и на губы. – Девушка улыбнулась. – Но я рада, что ты пережил эти три дня и теперь с нами.

- Она лжет, - я вспомнил этот голос, слишком певучий, чтобы принадлежать мужчине, и с трудом приподнялся, не без помощи той, кто была повинна во всем, что со мной произошло.

Человеку, который рассматривал меня с хорошо скрываемым интересом, на вид было лет двадцать семь, хотя кто может с уверенностью сказать что-то о возрасте вампира? Он был красив. Я, всегда с презрением относившийся к чужой привлекательности, в силу отсутствия таковой у меня, почувствовал себя вдвойне неловко, осознав, что полностью раздет и его взгляд беззастенчиво скользит по моему едва прикрытому шерстяным пледом телу. Закрыться - значило сыграть в поддавки с оставшимся чувством собственного достоинства, поэтому я ответил ему таким же пристальным изучающим взглядом. Девушка была хороша, но в том музее восковых фигур, частью которого я стал, у этого типа были все шансы называться самой посещаемой экспозицией. Он весь состоял из противоречий. Мертвенно-бледную кожу оттеняли золотистые волосы, а темно-серые, почти черные глаза словно расцвечивали блеском того же дорогого металла ресницы. Брови, легкая щетина на щеках, наоборот, повторяли оттенок темных зрачков. Я никогда раньше не видел таких казусов, совершенных природой, и невольно усомнился в естественности подобной фантастической привлекательности. Красился этот тип, что ли? Подобное предположение позволило мне усмехнуться, отложив в сторону последний стыд.

- Людовик, ну что ты говоришь, какая ложь? - заволновалась моя сиделка.

Вампир пожал плечами.

- Самая обычная. Случайность там, в хижине, не могла привести к обращению. Он бы не пережил трансформации, но ты притащила его сюда и три дня пичкала собственной кровью. Так что никакой случайности, – он сурово взглянул на девушку. – Не нужно начинать с вранья. – Он еще раз окинул меня взглядом. – Что делать с твоим выкормышем - решим потом, а сейчас тебе пора на работу.

- А может, я сегодня пропущу?

Вампир сурово на нее взглянул.

- Я сказал: на работу, Мария.

Девушка встала, бросив на меня виноватый взгляд.

- Я до рассвета вернусь, ты полежи еще. Трансформация завершилась, но нужно время, чтобы набрать полную силу.

Признаюсь, не знал, как реагировать на такую заботу незнакомки. Люди редко были ко мне внимательны, и основной причиной этого, полагаю, было то, что я старательно выбирал, кого впускать в свою жизнь. Результат такого подхода? Количество друзей - ноль. Вера не была моей сильной стороной, впрочем, я никогда не разочаровывался в своем скепсисе. Может, поэтому в тот момент выбрал в качестве реакции то, что мне всегда легко давалось, - безразличие. Потом, однажды, когда я в полной мере осознаю то, что сотворило со мной это существо, я найду что-то другое из доступного мне списка отношений к таким особям, а пока хватит и возможности промолчать.

Вампир, похоже, читал мои мысли. Это раздражало.

- Ему плевать на твою заботу, Мария.

Девушка посмотрела на меня, словно ожидая опровержения этих слов. Его не было. Она тяжело вздохнула и, поднявшись с постели, на которой я лежал, поспешила к двери, но замерла на пороге, стоя рядом со странным Людовиком и глядя в пол.

- Если вы решите от него избавиться, я уйду.

Тот только пожал плечами.

- Не угрожай мне.

Эта Мария, видимо, сочла его слова добрым знаком, потому что кивнула и, наконец, ушла. Я воспользовался ее отсутствием и молчанием оставшегося вампира, чтобы оглядеться. Комната действительно была обшарпанной и запущенной. Минимум мебели: шкаф, кровать и потрескавшийся туалетный столик с разбитым зеркалом. Щиты из фанеры, надежно закрывающие окна, оторванные кое-где обои. Несмотря на все эти следы упадка, в помещении было прибрано, несколько мелочей, вроде брошенной на столик помады и склянки каких-то духов, свидетельствовали, что жила в нем обычно женщина.

- Достаточно убого, по-твоему?

Все то время, что я разглядывал комнату, Людовик продолжал изучать меня. Видимо, все, что его интересовало, он уже узрел и решил вернуться к разговору. Для этого даже подошел, двигаясь совершенно бесшумно, и сел на край кровати.

- Мне это не интересно.

Он кивнул, доставая пачку сигарет.

- Будешь? – я отрицательно покачал головой. Он щелкнул зажигалкой. – Как хочешь, только помни, что это больше тебя не убьет. Привычка, конечно, так себе, но какая-то человеческая, не находишь?

Я пока совершенно ничего не находил. Мое положение, все происходящее вокруг казалось каким-то полотном, написанным пьяным сюрреалистом. Я, кажется, умер, я, должно быть, в аду. Декорации тут могли быть и помрачнее, но сути это не меняет. Меня нет. Я просто хотел, чтобы это произошло не так, хотел не думать, не чувствовать ничего больше, и уж конечно, в мои планы не входили разговоры по душам ни с кем, кроме, возможно, Создателя, хотя не факт, что даже для него у меня нашлись бы иные слова, кроме проклятий.

- Мы должны обсуждать ваши пристрастия?

Он улыбнулся, обнажая клыки. Вышло у него это как-то совершенно не угрожающе. Словно у школьника, выбравшего на Хэллоуин костюм, который ему необыкновенно идет. Я невольно вспомнил Большой зал, украшенный гигантскими тыквами Хагрида, и парящих под потолком летучих мышей. Скольких нервов мне стоило выдержать баталии с Альбусом и добиться, чтобы их зачаровали так, чтобы они не гадили студентам на головы и в пудинг. Когда я был жив, мне казались значимыми слишком дурацкие вещи. Наверное, интерес к ним и являл собою сам факт существования. Сейчас мне было безразлично почти все. Почти.

- Кто победил?

Людовик пожал плечами.

- Судя по тем тряпкам, в которые ты был одет, новость тебя скорее расстроит.

Он лгал в одном. Я видел по лицу этого вампира, что он отлично знает, кто я, но, видимо, для высказывания своего мнения на этот счет дожидается официального представления. Облегчать ему данную задачу я не спешил. Не в силу каких-то скрытых мотивов, исключительно следуя собственному характеру, который даже моя мать не именовала иначе, чем скверный. И все же тот подтекст, что я уловил в его словах, поразил меня до глубины души.

- Значит, он мертв?

- Кто он?

- Темный Лорд, - вампир кивнул. Я с удивлением понял, что ничего не чувствую. Ни радости, ни облегчения. Свершилось то, на что я положил остаток всей моей жизни, а мне совершенно плевать. Потому что это уже ничего для меня не изменит. Это никогда не способно было хоть что-то изменить лично для меня. - А мальчишка Поттер?

- Жив.

Наверное, я не должен был верить его словам. Должен был спрашивать: «Как такое возможно?», но я молчал, и я верил. Альбусу никогда до конца не мог, а вот здесь и сейчас этому вампиру… Что-то предавало меня, складывая губы в улыбку. Мир в кои-то веки не подвел, не счел мою надежду бредом убийцы, растерявшего все мечты, кроме последней иллюзии. Выслушивая все уверения в фатальности судьбы, коими так щедро кормил меня Дамблдор, я принимал их с кивком, но только крепче сжимал зубы. Не знаю, что это было - извечная тяга к противостоянию или сомнительная покорность, но мое сердце - измятая жестяная банка, на дне которой камешками перекатывался десяток воспоминаний, - отказывалось мириться с роком. Я хотел, чтобы этот отвратительный ребенок жил. Чтобы он справился. Ну сколько можно, поскуливая, опускаться на колени? Сколько потерь надо нанизать на нитку своих четок, чтобы заорать во всеуслышание: «Эй, боги, с меня довольно! Вы больше тут не властны!». Я сражался не ради мести, не во имя всеобщего благополучия, мне была нужна сломанная система. Не с памятником герою, а с взрослеющим лысеющим человеком с кучей детей и веснушчатой дурой-женой. Довольно драм, мне был необходим финал с толикой липкого отвратительного быта. Настолько приторного, чтобы меня от него перекосило до тошноты. Чтобы зеленые глаза, когда-то забравшие себе мое юное, не способное еще обороняться сердце, продолжали смотреть на мир и через поколения. Чтобы они так же покоряли, душили и выворачивали наизнанку, до застиранного в слезах исподнего. Я верил этим глазам больше, чем фактам. Я знал, что у них есть лимит предательства по отношению к стареющей вороне, вроде меня, и он уже исчерпан. Дальше могла быть только правда. Только наплевательство на все законы судьбы - и победа. Моя победа, та, которая сделала бы все чуть-чуть ненапрасным. И с кем я ее делю? С облезлыми стенами и равнодушным ко всему кровопийцей? Прекрасная компания, если вдуматься. Никогда не умел достойно ликовать. Или просто мои причины для радости не совпадали с общепринятыми стандартами? Неважно. Мне не с кем ни пьянствовать, ни обниматься. Дамблдор бы, на худой конец, сгодился, но я его убил. До сих пор не знаю - потому ли, что это было нужно, или сыграло мое нежелание смириться с его правдой. Впрочем, факт остается фактом: единственного собутыльника я прикончил, а значит, и печалиться по поводу срыва вечеринки мне незачем.

- Что ж, – вот и все слова, которые я нашел, чтобы как-то оценить ситуацию.

- Да уж, - вампир затянулся сигаретой. Похоже, он тоже был не слишком многословен. – Значит, газеты не врут, мистер Снейп, и вы действительно неоднозначны.

- Газеты? – не люблю это слово. Может, мне не посчастливилось жить во времена, в которые все покупается и продается, и правду бесполезно искать там, где все решают деньги или удар кулаком по столу кого-то наделенного даже не всею полнотою власти, а так, ее крошками.

Людовик кивнул.

- Не то чтобы мы - ярые подписчики «Пророка», но в такие смутные времена лучше быть в курсе, чем все может обернуться. Последний год был невероятно удачен для нас. Министерство было слишком занято внутренней политикой, чтобы обращать внимание на темных существ, желающих пустить кровь одному-другому десятку магглов, но, боюсь, как только все наладится, нам придется снова потуже затянуть пояса.

Я кое-что смыслил в законе «О темных тварях». Когда я в разговоре со своим студентом Драко Малфоем упоминаю о том, что Ремус Люпин - оборотень, я хочу быть точно уверенным, к каким последствиям для вышеозначенного Люпина это приведет.

- Вы дикие незарегистрированные вампиры.

Он не опроверг моих слов, наоборот, с какой-то странной гордыней их подтвердил:

- Точно.

Я знал, что несколько таких групп, отказывающихся от переписи в министерстве и совершавших нападения на магглов, перешли на сторону Темного Лорда. Сам я никогда не имел с ними дела, эта работа была не в моей компетенции. Что если Людовик и его сподвижники - из их числа?

- Вас расстроил такой поворот событий, как победа Поттера?

Вампир пожал плечами.

- Нет, не слишком. Для нас что Темный Лорд, что авроры - все одно и то же. Ну, примкнули бы мы к Пожирателям Смерти - и что? Война бы закончилась, и ненужные союзники очень быстро перешли бы в разряд рабов. У меня два брата по крови и одна сестра, среди нас ни одного мертворожденного. Что еще хуже - из них всех только я маг, остальные - посвященные магглы. Как думаете, как скоро мы бы очутились на свалке победы сил Тьмы? С той же скоростью и вероятностью, с какой можем сейчас оказаться в жерновах защитников Света. Мы живем на грани риска. Для нас ничего никогда не изменится. Вот смута - это да… Это было наше время, но оно рано или поздно кончилось бы, так или иначе.

Он был практичным фаталистом, этот вампир. Я понимал, что он прав. К мертворожденным вампирам маги испытывают хоть какое-то уважение. В конце концов, они вряд ли способны поспорить со своей природой. Их регистрируют, позволяют заносить в список человек пять добровольцев, жертвующих им свою кровь, таких людей называют «кормящими». Обычно подобная сделка взаимовыгодна. Кланы вампиров, как правило, очень богаты. В древности, не ограниченные законами магов, они с помощью своих сверхспособностей нажили состояния, которым могут позавидовать самые удачливые дельцы. Их люди всегда содержатся в роскоши. Кровь для них - предмет торга и гарант безбедного существования. Я знал одну хаффлпаффку, которая заключила сделку с вампиром. Ее бриллианты и положение в обществе с лихвой окупали некоторую временами нездоровую бледность. С посвященными вампирами дело обстояло иначе. Вот уже на протяжении пяти веков закон строго запрещал мертворожденным посвящать кого-либо без его на то согласия, зарегистрированного и одобренного министерством. Вампиры, идя на подобное, обычно брали на себя обязательство принять того, кого изменили, в клан, найти ему добровольных доноров и дальше следить за его судьбой. Любые средства не вечны, любые расходы, если не будут разумными, однажды начнут доминировать над доходами, а потому таких посвященных было немного. Официально немного, ибо кровь всегда берет свое. Для вампира отравлять собой так же естественно, как для оборотня, но если вервольф не может контролировать заражение, то вампиры - существа на порядок выше. Их укус не означает посвящения и редко приводит к смерти, вызывая у постоянной жертвы, максимум, пару терпимых болезней, вроде анемии или похожей по симптомам на катаракту аллергии зрения на дневной свет. Но то, что они способны на контроль, не означает, что он им приятен. У вампиров есть стадия перенасыщения, переносить которую для них очень болезненно, причем как для мертворожденных, так и для посвященных. Эта стадия возникает не по причине щедрых кровавых возлияний - это другое. Кусая кого-то, вампир на генетическом уровне скачивает информацию - знания, навыки, привычки. В какой-то момент его тела становится недостаточно, чтобы вместить в себя такой огромный кусок мира, и тогда его одолевает инстинкт - делиться. К деторождению он не имеет никакого отношения. Даже у мертворожденных дети - редкость и ценность, посвященные же практически не способны избавиться от ноши иначе, чем путем чьего-то заражения. Отсюда столько магглов, не способных защититься от нападающего, часто брошенных, как кульки с мусором, на солнце на растерзание боли, встречающих утро обращения как вестника смерти. Что посвятившему? Он чувствует гнев от потери, но и радость избавления. Как начинающей черстветь хлеб, с которого больно срезали лишние корки, позволив сохранять свежесть, пока он искусственно не обрастет новыми, чтобы опять начать плесневеть. Неприятно? Да, но не более. Что с теми несчастными, которым удается выжить? Многие дичают, повинуясь законам собственного измененного тела, следят своими преступлениями и узнают, кто и что они, только в зале суда, где приговор один - казнь за многочисленные нарушения закона. Того закона, о котором эти неудачники и представления не имеют, в мире, в котором не жили, и то это только в том случае, если аврор попадется совестливый. Ему ведь за очередную раздавленную мразь светит награда, а не порицание. Я считал это справедливым. Я не знал, думаю ли так до сих пор. Те, для кого отнимать чужую жизнь - это естественная манера поведения, не станут разумнее или покорнее. Дамблдор пытался приручить волка. Я, как никто, помню, насколько неудачная была идея.

- Значит, я - посвященный вампир, - ну вот, стоило произнести, и это начало походить на правду. Некоторые, может, и появляются на свет с серебряной ложкой в заднице, но на мне, видимо, при рождении судьбой было поставлено клеймо изгоя. Пожиратель Смерти, убийца, а вот теперь еще и вампир. Было и новое ощущение. Я впервые не чувствовал, что несу ответственность за то, как все изменилось.

- Значит, - кивнул Людовик, показательно туша о ладонь сигарету и глядя на то, как затягивается ранка. От него даже паленой плотью не пахло. Только табаком. – Кол дать? У нас тут найдется парочка - осталась от таких же неудачников. Правда, выстрогав их, ими никто так и не воспользовался. Но ты можешь избежать стадии недолгих раздумий. Тебе они достанутся уже готовыми.

Я задумался. Поставить точку? Смириться? Хороший вариант. Можно закончить жизнь сейчас, зная, что все было не напрасно. Но такой выбор не предполагал воли - скорее, ее отрицание, а я, наверное, отвык жить вне фронтов, сдаваться обстоятельствам, не пытаясь с ними сразиться. Собственная новообретенная природа в качестве врага? Ха, были соперники и опаснее. Такие рассуждения - жалкая попытка взбодриться? Скорее, тот эгоизм, что я долго в себе душил. Всегда хотел любить себя, но очень давно разучился это делать.

- Колы можете поберечь, вдруг самому пригодятся. Какие еще варианты?

Вампир взглянул на меня с нескрываемым интересом.

- Можно зарегистрироваться в комиссии по контролю. На той бурде, что они называют «Подавляющее голод зелье», протянешь лет пять, но можешь мне верить, это будут не лучшие годы в твоей жизни. Я лет двадцать назад пробовал, меня хватило на три месяца этой непрекращающейся агонии, и я послал их к черту. Но, может, тебе повезет больше. Ты же у нас знаменитость. Вдруг найдется пара желающих кормить тебя из чистого альтруизма.

На подобное я бы рассчитывать не стал, но слова о «знаменитости» меня задели. Вот еще одно понятие, которое я не люблю. В нем сокрыто слишком много чужого интереса к твоей персоне.

- Могу я узнать, о чем вы говорите?

Людовик кивнул.

- О слезливом интервью всенародного героя магической Британии, – он хмыкнул. – Ведьмы, должно быть, над ним рыдали. Столько жертв во имя единственной любви…

Я почувствовал озноб. Его, скорее всего, вызвало отвращение. Этот аспект победы я как-то своевременно не оценил. Поттер выжил, и он знает все. Знает намного больше правды, чем я когда-либо хотел ему доверить. Как можно было всерьез ожидать, что это юное, помешанное на жажде справедливости чудовище, заглянув в чужую душу, просто оставит все как есть, хотя бы из простого уважения к покойнику? Мне не нужны были индульгенции. Я не хотел быть отданным во власть сплетников. Вот он я, моя жестяная банка, искореженное нутро, чего вы ждете? Ворошите, ковыряйте, оставляйте на ее стенках потожировые следы своих пальцев. Мне без вас, наверное, было недостаточно больно. Но теперь поздно… Неважно, кто я или что я, это уже не изменит того факта, что он швырнул мою душу в толпу, которой она всегда так боялась. Не из стыда перед осуждением. Ей просто и своей скверны хватало, в чужой потребности уже не было.

- Можно мне газеты?

Вампир кивнул, вставая с постели.

- Конечно.

В тот момент я, наверное, уже почти принял единственное возможное решение. Мне необходимы были всего лишь факты, чтобы его подкрепить. Я никогда не любил мир достаточно, чтобы он отвечал мне взаимностью. Просто не умел, меня этому не учили. Всегда только попрекали в несовершенствах, но никто не пытался понять или изменить. Даже она… Даже ее терпения и желания быть рядом в какой-то момент оказалось недостаточно. Я помнил каждую фразу, все слова в бесчисленных письмах, оставшиеся без ответа. Мой грех, моя гордыня, которую я впоследствии растоптал, но было уже слишком поздно. Я ведь готов был ради нее на все, но мне хотелось, чтобы усилия не канули в Лету, чтобы она попросила о жертвах, обещая взамен самую желанную из наград - себя. А она не просила. Никогда ничего не требовала, я только потом понял, что не потому, что боялась что-то пообещать. Ей не хотелось, чтобы я обрекал себя на ненужный выбор, она надеялась, что я по своей воле приму решения, которых она ждет. Мы запутались, потеряли свои сердца в круговороте извечных недомолвок, но все же… Я жил как эмоциональный калека, утешаясь робкой верой в то, что не я один пострадал. Что она тоже любила меня, и я был ей нужен. Пусть недолго, пусть она родилась способной свое сердце делить, но когда-то оно было только моим. Не уравнением из мужа, сына и нескончаемых друзей. Мне она принадлежала без остатка. Пусть всего лишь мечтой. Призрачной тенью единственного счастливого воспоминания, но она оставалась только моей тайной, проклятием, которое теперь растиражировано тысячами страниц и брошено на всеобщее обозрение. Северус Снейп не умел делиться свой болью тогда, и слишком мертв, чтобы делать это теперь, а значит, его оставалось только похоронить. Не воскрешать жалкой обездоленной тенью на пороге министерства. Не заставлять смотреть в глаза тем, кто с удовольствием сунет в его нутро свой любопытный нос. Его можно только похоронить без лишних почестей и предать, наконец, единственному, чего он заслужил всей своей жизнью, - забвению.