Ты всегда вздрагиваешь, когда кто-то неожиданно подходит сзади. Наверное, как все, кому есть что скрывать. Да, ты лжец. Не то чтобы самый последний - наверное, даже в сотню лидеров не вошел бы, но правды в твоей жизни как-то преступно мало.
- Нет, ничего, - Джинни виновато улыбается. – Просто хотела попрощаться. Мы с Лили поедем в гости к маме, я думаю, оставлю ее там сегодня. Гермиона привезет Хью. Ты же знаешь, как они дружны, так что, думаю, сейчас ей лучше веселиться, чем скучать по братьям.
- Ты не придешь ночевать?
- Нет, наверное, останусь у подруги. А ты что будешь делать?
- Еще не знаю. Планов множество. Сначала на работу, потом выпью с приятелями... – в Лондон, высокий дом, напоминающий пенал, дубовая дверь, звонить один раз, ведь если больше, то есть вероятность пойти далеко и надолго, и ждать, ждать, ждать… Пока обитатель этой этажерки соизволит спуститься из мастерской, обнимет, обязательно испачкав пиджак глиной, и, клюнув щеку, ретируется со словами: «Я занят».
- Да, насыщенный будет вечер. Хорошо тебе повеселиться, дорогой.
- Конечно, и тебе тоже. Ничего, если я задержусь на пару дней? - спать до полудня, ничего не делать, только ходить за продуктами и готовить ужин. Вечерами читать, лежа головой у него на коленях, и мечтать, что через год, когда Лили пойдет в школу, это блаженство будет длиться месяцами.
- Я не против, милый. Удачного отдыха.
В Багдаде все спокойно. В Багдаде теперь всегда все спокойно… Тебе абсолютно не жаль, что к тому времени, когда вы с Джинни, наконец, пришли к пониманию своей комфортной и теплой нелюбви, у вас уже было трое детей, и пришлось проявлять такт и планировать долгое расставание, которое не нанесет им особых потерь. Ее устраивал такой сценарий, тебя - тем более.
- Спасибо.
***
Ровно тринадцать минут под дверью, прежде чем она открывается.
- А, это ты? Входи.
Он не молодеет. На висках уже полно седины, но тебе так даже больше нравится. Твои чувства к этому человеку уже ничего не способно остудить. Ты прятался от них почти семь долгих лет. Бродил вокруг привидением, смотрел издали, не осмеливаясь ни приблизиться, ни насытиться созерцанием. А он жил, расставался друзьями с одним любовником и заводил другого, с которым порывал со скандалом. Становился известным художником и скульпторам, устраивал блестящие выставки, ходил на свадьбу своего бывшего, того, который когда-то так справедливо тебе врезал, и своей лучшей подруги, потом был крестным отцом их ребенка. Женился на какой-то натурщице из Сербии, чтобы помочь ей с гражданством, и даже на полтора года превратил свой изначально фиктивный брак во вполне удачный и состоятельный. Потом мирно расстался с ней, назвав своего ни в чем не повинного сына Мерлином, а у тебя через год из таких же странных, не до конца осознанных побуждений появился Альбус Северус, причем первое имя вышло как-то для галочки, просто потому что ты хотел избежать лишних вопросов.
- Обязательно всякий раз заставлять меня ждать?
- Обязательно.
Он улыбается, сам не зная, насколько ему это идет. В этой улыбке столько жажды жить, которой ты так завидовал, что через два года после рождения Лили и честного разговора с Джинни: «Может, нам пора остановиться? Уже ведь понятно, что к лучшему ничего не изменить», - который завела твоя более решительная жена, ты пришел к нему клянчить дружбу. Он согласился, легко, словно ничего иного и не ждал. У него на тот момент кто-то был. Ты ревновал, кусал локти, но терпел. Молчал, не смея хоть чем-то нарушить тот покой, ради которого он когда-то тебя выгнал. Видимо, тактика была не такой уж и проигрышной, потому что однажды он со свойственной ему категоричностью просто подошел, обнял за плечи и сказал: «Может, хватит? Самоистязание - отличная вещь, но моя жизнь доказывает, что в нем порою чертовски мало смысла, Мерлин». Ты не стал спорить и настаивать на "Гарри". Он ведь нужен был тебе любым - хоть Алексом, хоть Северусом, так имело ли смысл цепляться к именам?
- Да пошел ты на хрен.
У тебя злость получалась ненастоящей. Он, когда ему хотелось немного потрепать тебе нервы, действовал более изощренно. Например, приглашал в гости своего приятеля Стива, который все еще смотрел на тебя так мрачно, словно подозревал в том, что ты прячешь в кармане гранату. Или его супругу Дженни, мучавшую тебя вопросом: «Когда, черт возьми, ты, скотина, переедешь в этот дом насовсем?». Они любили своего Алекса, их волнение было тебе понятно, но ты ведь тоже его любил. Пусть не всегда идеально, но ты ведь больше не гнался за вылизанными до блеска чувствами, просто отдавал все, что имел, и надеялся, что со временем сможешь отдать еще больше. Все без остатка, никого при этом не унизив и не оскорбив. Алекс понимал тебя, он знал, что ты принадлежишь ему, где бы ни был. Он не хотел боли - ни своей, ни чужой, а потому ждал даже там, где тебе не хватало терпения.
- Сейчас не хочу. Есть будешь?
- Буду.
Ты все с ним будешь. Завтра, послезавтра, всегда, и только по нарастающей. Сомнение, побеги, проблемы - поодиночке вы преодолевали их нелегко, но вместе, как выяснилось, справлялись отлично.
***
- Про что книга?
Ты показал обложку.
- Какая-то фантастическая муть про сгоревшие города.
Он изобразил удивление, откладывая в сторону свой журнал по архитектуре. У него было много разнообразных интересов. У тебя - куда меньше. Иногда Алекс любил обсуждать с тобою прочитанное. Ты не особо увлекался такими разговорами, но мужественно вносил в них свою лепту, потому что он не заставлял тебя убраться со своих колен, которые ты любил использовать в качестве жесткой подушки, и иногда задумчиво перебирал твои волосы, слушая о тех нелепостях, которыми ты интересовался.
- Зачем ты читаешь муть?
- Написано скверно, но мне нравится концепция. Тут рассказывается про два города, которые враждовали. Так совпало, что в один день они выслали друг против друга армии, но те разминулись. Города пали и были сожжены. Захватчики возвращались с победой, еще не зная, что им некуда больше идти.
- И что?
- На обратном пути они встретились, перед лицом общего горя объединились, и так появился новый народ.
Он усмехнулся.
- Гомосексуалистов?
Ты растерялся.
- Что, прости?
Он рассмеялся.
- Я спрашиваю, как этот самый народ появился? У них в армии служили женщины?
- Я об этом не думал.
- Я заметил. Книжка - муть, как и твоя концепция.
- Тебе обязательно во всем искать логику?
- Нет, я просто хочу, чтобы ты перестал читать всякую ересь и сходил в магазин. У меня чай кончился.
- Хорошо.
- И сыр купи.
- Ладно.
Тебе было хорошо. Просто хорошо от его улыбки. Оттого, что можно принести в этот дом что-то свое. Пусть даже всего лишь пижаму и им же самим подаренные ромашки. Как там он их назвал? Вера, надежда и та, третья… Самая главная, без которой все остальное - не так уж важно и нужно. Та ромашка, что делает ссоры пустячными, а сыр и чай для кого-то родного, хоть иногда и не в меру капризного, - чем-то очень важным. Может, города порой и горят, но само ее существование - той, третьей - порождает мечты и легенды. Пока она пусть даже всего лишь куском гипса в стакане стоит на вашем столе, мечты будут сбываться. Они не могут иначе, и ты будешь для своего любимого человека кем угодно - богом, чертом или всего лишь Мерлином с тремя ромашками, - если это именно то, что ему нужно.
