Якову оставалось только вздохнуть смиренно и кивнуть, когда отец внушительно, как он умел, произнёс:
– Яша, ведь это скандал.
Мать тут же поддакнула, комкая фартук:
– Ты не можешь жениться, пока не разберёшься с этим… с этим…
– Вопиющим случаем, – подсказал ей отец.
– С этим нелепым предложением! – всхлипнула она. – А если он на свадьбу придёт и что-нибудь…
– Учудит, – снова помог ей Вениамин Давидович.
– Пойди поговори с ним. Ведь если он при всех начнёт тебе в любви объясняться, это будет катастрофа!
– Реши этот вопрос, сын, – нахмурил свои мохнатые брови Дымшиц-старший.
И Яков отправился защищать фамильную честь.
Дима, конечно же, ждал его и, разумеется, дымил сигаретой, с философским прищуром вглядываясь в горизонт. Судя по мечтательному блеску глаз, перспективы ему там открывались одна другой восхитительней.
− Как ты оказался на том концерте?
Яков подошёл и встал рядом с Димой, плечом к плечу. Тот глянул на него с таким восторгом, что Якову стало не по себе. Он поспешил успокоить себя мыслью, что Диму штырит от самого факта выхода из шкафа, а вовсе не от того, что в его сердце сейчас звучит свадебный марш.
– Ребята из качалки позвали с собой. Сказали, что просто похулиганить надо, попугать. Я не думал, что придётся драться.
Отвечая, Дима несколько привял. Понял, что факты эти его не красят. Поэтому спешно добавил:
– Я больше не стану с ними тусить. Клянусь! – И заглянул просительно Яше в глаза. Тот раздражённо вздохнул и отвёл взгляд.
– То есть ты не знал, что я буду там? Что Дина будет там. Ты вообще что-нибудь узнавал обо мне за те десять лет, что переехал отсюда?
Дима понуро покачал головой.
– А тут вдруг увидел и сразу решил жениться? Ты головой там сильно ударился? Или что с тобой случилось? – Яков пытался приглушить вскипающий в сердце гнев, который неизвестно откуда в его благодушном организме взялся. Он старался дышать глубже и чаще, но это не помогало. – У тебя есть ещё сигаретка? Поделись, – сухо велел он.
– Ты же не куришь, – удивился Дима, послушно протягивая ему пачку.
– Самое время начать, – отрешённо ответил Яков. Вытянул сигарету, повертел её в пальцах. Потом вдруг сунул её Диме в карман и решительно заявил: – Пошли. – И показал Диме бутыль коньяка, которую держал в левой руке.
– Это подарок! – возмутился Дима.
– Отец не пьёт. У нас никто не пьёт. И гости тоже, – отбрил его Яков. И повторил настойчиво: – Пойдём. Мы собирались поговорить и всё обсудить. Вот выпьем и обсудим.
– Куда? – робко уточнил Дима. Он резко глупел рядом с Яшей, хмелел от любви и терял опору, чувствуя, что взлетает.
– К тебе. Куда же ещё?
Якову не понравилось, как загорелись Димины глаза после этих слов, поэтому он устало добавил:
– Это не свидание.
Похоже, Диму это не убедило. Он разулыбался, опустил взгляд. Вспомнил про тлеющую в руке сигарету, спешно затянулся в последний раз и загасил бычок о газонный заборчик.
– Лимон у тебя есть? – хмуро поинтересовался Яков.
– Щас будет, – вдохновенно заверил его Дима и будто бы по-дружески приобнял за плечи. Яков не стал возмущаться. Он просто пошёл чуть быстрее и Диме пришлось выпустить его из хамского полуобъятия.
Уже стемнело, и путь их подсвечивали ныряющие в лужах огоньки. Спокойный вечер утихомирил Яшино сердце, в котором снова пробудилось сочувствие и миролюбие. Дима же не со зла. Он точно не хотел ничего плохого. У него просто временно отказал мозг. Но Яков его вылечит!
***
− Ты не знаешь меня совсем, − страдальчески выдавил из себя Яков и опрокинул в рот стопку скользкого как масло коньяка. Лицо его сморщилось печёным яблоком, когда он спешно зажевал коньяк лимоном.
− Но хочу-то я тебя! – уверенно ответил Дима и подвинул Яше упаковку с салатом, купленным на закуску.
Яков по-бабьи подпёр кулаком щёку и некоторое время молча дивился на своего обожателя.
− Хочешь? Это ни о чём, Дим. Это несерьёзно.
− Очень даже серьёзно, − страстно заверил его Дима. И взглядом, как горячим шершавым языком, облизнул.
Димин настрой пугал Якова. Он совсем не был уверен, что сумеет отбиться, если Дима начнёт распускать руки, но помочь всё равно хотел. А чем Яков мог помочь? Только душевным разговором. Но душевно пока не выходило, Дима упорно сворачивал с любой темы на своё горячее «хочу» и всё порывался Яшу облапать.
− Где ты работаешь? – Яков сел на стуле боком, закинул руку за скрипучую деревянную спинку, привалился к ней. Тяжёлое, плотное даже на вид тело боксёрской груши висело посреди комнаты, как туша на крюке. Как можно жить в таком неуюте? Засыпать, глядя на этот монолитный снаряд, в который вбито столько дури.
− В автосервисе.
− О! – Яков глянул на Диму с уважением. – И тебе там нравится?
− Ну да. – Дима заметил Яшин интерес к своему снаряду, подошёл, красиво пнул его, как какой-нибудь Джеки Чан – с разворотом. – Мужики там нормальные, платят хорошо. И я люблю работать руками, понимаю железо. А ты чем занимаешься?
− Пишу программы, делаю сайты. Но отец считает, что для семейного человека нужно занятие постабильней, поэтому подумываю пойти на госслужбу.
− А сам ты этого хочешь? – Дима подошёл, присел на корточки, уставился снизу вверх с обожанием. Руки его подрагивали, когда он положил их на Яшины колени, скользнул горячими ладонями на внутреннюю сторону бёдер.
− Я свободу люблю, − стараясь не рассмеяться, ответил Яков. Он попытался свести колени, но Дима решительно подполз ближе, вклинился между ног всем телом. Яше стало и смешно, и жутко. Дима явно отрабатывал свои приёмы на женщинах, которые в такой позе должны были чувствовать себя уязвимыми и оттого возбуждаться. Яшин член опасности для себя в этой ситуации не ощущал и вставать не торопился, но момент был смущающий. Оставалось уповать на Димино благородство, которое могло испариться в любой момент.
− Свободу? А чего ж тогда женишься? – Диме очень хотелось сдвинуть руки ещё ближе к паху, но боязно было, что Яша оттолкнёт, и тогда уж придётся, если по чести, выпустить его из рук, а руки словно приросли и отодрать их было немыслимо. Дима начал вкруговую поглаживать Яшины ноги большими пальцами: сначала робко, потом с нажимом. Он сам дурел от этих прикосновений и уже плохо понимал, что там Яша ему говорит.
− Семья это ответственность, а ответственность − это не рабство. Или рабство, но для слабых. Понимаешь? – Яков говорил без напора и смотрел сочувственно, как на больного.
− Понимаю. Спорт тоже: слабому в тягость, а сильному в радость. А ты занимаешься чем-нибудь?
− Нет, − с нервным смешком сказал Яков. – Со спортом я не дружу.
− Вот почему ты такой мягонький, − умильно улыбнулся ему Дима.
− Когда ж ты успел распробовать? – Яшина улыбка почти погасла. Он чувствовал, что Дима перевалил за какую-то критическую точку, и разговаривать с ним почти бесполезно.
− Успел, – Дима наоборот сладенько разулыбался и говорил теперь, как мурлыкал. – И как же мне это нравится! – шепнул он. –Кто бы знал. – Руки его сами скользнули под Яшину рубашку, устроились на боках.
Яков резко сдвинулся назад вместе со стулом, но спортивный и возбуждённый Дима одним броском догнал его и впился поцелуем в мягкую складочку на животе. Похоже, переклинило его на этом животе знатно. Возможно, потому что он стал самым первым эротическим впечатлением, связанным с Яшей.
– Да уймись ты, спортсмен! – Яков попытался отодрать от себя одуревшего Диму, но тот совсем слетел с катушек и с голодным урчанием пожирал теперь вожделенное тело и уже дёргал молнию на джинсах, чтобы добраться до самого сладкого.
Яков в отчаянии дотянулся до книги на подоконнике и, не жалея сил, стукнул Диму по маковке. Тот растерянно поднял взгляд и обнаружил, что Яков смотрит на него холодно и неодобрительно. И сладкая нега в глазах его не плещется.
– Яша… ну, Яша! – взмолился он. – Я же никогда чужой член в руках не держал.
– И почему же это должен оказаться мой член?
– Так я же люблю тебя!
– Опять двадцать пять! Какая связь между «люблю» и «подержаться за член»?
– Прямая. Яш…
– Так. Сядь. Сядь и послушай меня. – Яков смиренно вздохнул, когда Дима не вернулся на место, а подтащил к себе табурет и уселся напротив, зажимая Яшу в углу, куда тот задвинулся вместе со своим стулом. – Совершенно очевидно, что ты смешиваешь два абсолютно разных мотива: влюблённость в придуманного тобой человека и свою сексуальность, которая направлена на человека одного с тобой пола.
– Почему «придуманного»? – нахмурился Дима.
– Потому что ты не знаешь меня совсем. Я с этого начал, Дим. А у нас ничего же общего. Ничего! Ни вкусов, ни воспоминаний, ни стремлений. Ты не знаешь, чем я живу, ты идеализируешь мой характер. Поверь мне, ты будешь неприятно удивлён, если попробуешь сблизиться со мной.
– Я всё равно хочу попробовать, – упрямо заявил Дима. – Прикидывать можно сколько угодно, а жизнь это жизнь!
Яков со стоном выдохнул и провёл ладонью по лицу.
– Я просто твой типаж, – попытался растолковать он. – Первый такой вот кудрявый еврейский мальчик, который попался тебе на пути. Но ты можешь найти другого: такого же… «мягонького». – Яков не удержался от смешка. – И быть с ним счастливым. А я совсем не тот человек, которого ты ищешь.
– Тот, – с отчаянием шепнул Дима. – Тот...
Он придвинулся вместе со своим табуретом почти вплотную, снова вклиниваясь между Яшиных ног и вынуждая его прижаться к стене. Руки распускать в этот раз он не стал, просто смотрел горящими глазами и грел собой тот небольшой зазор между телами, который фатально разделял их без полноценных объятий. Якова это впечатлило сильнее, чем страстные поцелуи в живот. Он настороженно глядел в Димины глаза и сознавал, что искушение – это очень жестокая штука. Вот не сомневался он никогда до этого момента, что все его жизненные выборы верны и тем приносят ему радость и покой его сердцу. А тут вдруг жизнь как будто поставили на паузу и показали чужую судьбу, которая могла бы стать твоей, имей ты побольше дерзости. А ещё жутко хотелось попробовать: как это, когда тебя так пылко любят? Пожалеть страдающее сердце и попробовать. Вроде как благородное же дело! А в реальности абсолютно телесный позыв. Яков, как человек религиозный и навыкший различать природу своих помыслов, очень хорошо это понял. Поэтому безжалостно задавил в себе дурманящее кровь желание податься вперёд и поцеловать жаждущего его Диму, отдаться ему, чтобы ощутить телом чужую страсть под благородным предлогом утешения страждущего.
– Дима, давай договоримся так: для сексуальных экспериментов ты найдёшь себе другого. Я ничего к тебе не чувствую. Извини, но это правда. Я просто хочу тебя поддержать, чтобы ты не гробил свою жизнь. Ведь твои так называемые друзья невольно заставляли тебя ненавидеть себя, ломать. Тебе придётся теперь выбрать: они или ты сам.
– Я со всеми порву. Честное слово, Яша! – по-щенячьи заскулил Дима.
– Вот и хорошо. – Яков одобрительно похлопал его по плечу, как лошадь по крупу. – А теперь давай ещё по глотку, и я пойду. Я жутко устал, да и тебе надо отдохнуть.
«А то ведь ещё немного и трахнемся», – смиренно признался себе Яков. Ох уж эта физиология! И любопытство. И желание быть любимым. А с Диной ведь и вполовину нет такой страсти. Но, положа руку на сердце, страстей ли хочет Яков? Нет. Дина идеально вписывается в те жизненные сценарии, которые Яков сам любовно для себя выбрал. Короче: скажи телу «нет», включи мозг и ступай домой, Яков!
***
Шойфет умел мобилизоваться в секунды и стартовать в любой момент даже из положения «лёжа», поэтому он сначала натянул на себя джинсы и футболку с такой скоростью и чёткостью, будто винтовку в бою перезаряжал, и только потом подумал, какого хрена кто-то насилует его дверной звонок в самый глухой ночной час. Руднев выполз в прихожую мгновением позже: недовольный, в бархатном длинном халате. Андрей Константинович тоже был натаскан на эффективное решение задач в условиях фарс-мажора. Когда-то в его жизни что ни день приходилось соображать быстро, пока не убили, но за годы благополучной семейной жизни хватку он уже подрастерял. Руднев равнодушно наблюдал, как Шойфет, матерясь, отпирает дверь и убивает взглядом гопника Диму, который, не здороваясь, сразу заорал:
− Я передумал!
− Опять?! – театрально ужаснул Шойфет.
− Нет! Не в том смысле! – вопил Дима. – Я хочу договор! Но другой!
− Зайди, − смирился Шойфет. И отошёл в сторону, пропуская Диму в квартиру.
− Здрасьте, − смущённо пробормотал Дима, заметив адвоката в халате. Тот под его взглядом сразу запахнулся поплотнее.
− Ну, говори. Приворожить кого-нибудь хочешь? – сладенько разулыбался Шойфет. – За что ты теперь готов душу продать?
− Я… − Дима метнул отчаянный взгляд в сторону прекрасного даже в неглиже адвоката, и нервно сглотнул. – Я понял, что должен стать другим. Таким, чтобы Яше понравилось.
− Так пойди и стань, − ласково посоветовал ему Шойфет. – Тебе на это целая жизнь дана.
− Вот именно! – Дима горестно шмыгнул носом. – А он ведь женится. Яша. Поэтому мне надо сейчас.
− Хм. – Шойфет потёр подбородок. – Действительно. И в кого же ты хочешь стремительно мутировать?
− Хочу быть… как он! – выпалил Дима. И ткнул пальцем в сторону Руднева. Тот только глаза округлил на такую претензию.
Шойфет некоторое время осторожно молчал, разглядывая попеременно то шикарного адвоката, то простецкого Диму. Наконец почесал в затылке и резонно заметил:
− Ты совершаешь ту же ошибку, что и многие до тебя. Ты видишь результат и хочешь результат, но он не продаётся отдельно. Поверь, ты точно не захочешь такую судьбу, которая выточит из тебя такого вот Андрея Константиновича.
− Что же мне делать?! – Дима в отчаянии сжал и разжал кулаки. Он бы сейчас с огромным удовольствием что-нибудь пнул, но в гостях это было неудобно.
− Сначала хорошенько подумать, − подсказал ему Шойфет. − Ты уверен, что Дымшиц захочет нашего Андрея Константиновича? Или всё дело в том, что это ты его хочешь? То есть не стать им, а быть с ним.
Дима дар речи потерял от такой глубины колдунского прозрения. Он глотал воздух ртом, как рыба на берегу, и так же как она таращил глаза, задыхаясь.
− Ты вот что, − Шойфет подошёл, душевно обнял за плечи. – Ты ступай сейчас домой, а как надумаешь чего умного, так и приходи продавать душу. Она у тебя одна и прогадать будет обидно.
Шойфет уже подвёл Диму к самой двери и собирался ласково выставить его за порог, но тот вдруг встрепенулся, вывернулся из объятия и твёрдо глянул колдуну в глаза.
− Я понял. Я знаю, чего хочу. И это стоит того, чтобы заложить душу.
− В самом деле? И что же это? – Шойфет, снисходительно улыбаясь, прислонился к косяку и сложил руки на груди.
− Я хочу найти и получить того человека, который точно мой. И если это всё-таки Яша, я всё сделаю, чтобы его отбить.
Шойфет сделал вид, будто размышляет, потом незаметно подмигнул Рудневу:
− Андрей Константиныч, неси свечи, пергамент и ритуальный нож.
Руднев едва слышно фыркнул и невозмутимо уплыл в комнату.
Дальше всё завертелось с такой скоростью, что Дима не успевал ни жалеть, ни соображать, что происходит. Его втолкнули в полутёмную гостиную, поставили на колени перед низким столиком. На столик между двух чёрных свечей положили пергамент, на котором колдун с безумным блеском в глазах острием ножа прочертил круг и в нём пентаграмму. Он бормотал что-то непонятное страшным шёпотом, потом порезал Димины пальцы и заполнил контур пентаграммы его кровью, посыпал солью и землёй, поминая Венеру и призывая каких-то демонов. Затем полоснул ножом уже по своей ладони и собственной кровью начертал пару зловещих символов на Диминой груди против его сердца.
Со звоном в голове Дима смотрел, как колдун сворачивает и скрепляет печатью пергамент. Он был опустошён и выжат досуха. Шойфет вызвал ему такси.
Как только дверь за Димой закрылась, Руднев возмущённо поинтересовался:
− Ты не мог просто объяснить ему, что незачем притягивать то, что и так есть в карте, а значит, по-любому произойдёт?
− Отстань, Руднев, − бинтуя руку, огрызнулся Шойфет. – Он хотел продать душу, я её купил. В нашем братстве прибыло. Патрон будет рад.
− Да зачем нам такая гопота?
Шойфет бросил наматывать марлю на ладонь и сел поудобней.
− Ты ничего не понял! – восхитился он
.
− Что я должен был понять? – обиделся Руднев.
− То. С такой страстью и самоотдачей, как этот Дима, можно любить только Бога. Вот Бог идеален и свят. За Него можно умереть. Ему можно служить. Считай, что этот Дима теперь воин Христов. Патрон будет плакать от умиления.
− И поэтому ты предлагал ему меня трахнуть? – оскорблённо напомнил Руднев.
− Я сам тебя трахну, если ты не перестанешь нудить, − сладким голосом пообещал Шойфет и пошёл на кухню, чтобы запить стресс чаем.
Руднев пошёл за ним следом.
– А как же твоя сестра? Ведь этот одержимый и после свадьбы теперь не оставит их в покое.
– Брось, – отмахнулся Шойфет. – Их ничто не разведёт. Они кармическая пара. У них договор. Они должны родить и воспитать прописанные в этом самом договоре души. И они не в первый раз это делают. Они в этом спецы и к ним очередь стоит из желающих на несколько жизней вперёд. Я узнавал.
– То есть весь этот балаган ты затеял только для того, чтобы воспитать толерантность в будущих родственниках?! – потрясённо воскликнул Руднев. – Ты чудовище, Роман Аркадьич.
– Я литератор, Андрей Константинович. – Шойфет бухнул перед Рудневым кружку и заварочный чайник. – И если ты не уймёшься, я тебя так сочиню, что ты имя своё забудешь.
– Ну попробуй, – холодно улыбнулся ему Руднев. – Я в долгу не останусь.
– Вот за что я тебя люблю, Андрей Константинович, так это за твой зловредный характер, – умилился Вий, ломая шоколадку на дольки. – Не так посмотрел кто, и ты уже готов проклясть его самыми страшными клятвами. Прям женился бы на тебе, если бы у меня уже не было Тёмушки.
– Это вряд ли. Я тебя за одну фантазию импотентом бы сделал, – зловеще прошипел Руднев.
– Ну, значит, отдадим тебя Диме, – притворно вздохнул Шойфет и зафыркал от смеха в чашку с чаем.
