Черные Ящерицы сумели перехватить Розу на улице. Без лишнего внимания и шума, они усадили ее в машину и доставили к третьей башне. Довольно худая и невысокая, она потеряла сознание под действием седативных, что ей вкололи вместо приветствия. С абсолютно непроницаемым лицом Хироцу подхватил ее на руки. Гин позвонила Чуе.
— Неси ее сразу в допросную А1, — сказала девушка после короткого разговора, блокируя машину.
Допросную А1 между собой называли прелюдией перед основным допросом. Этакая передняя, куда попадали те, с кем будут работать Юрии. Если по какой-то причине им не удавалось добыть нужную информацию, человека начинали спускать на нижние уровни, как по лесенке в Преисподнюю.
Девушку усадили в жесткое кресло, зафиксировали руки на подлокотниках и новым уколом заставили проснуться. Морщась от сухости во рту и набирающей силу головной боли, Роза приоткрыла глаза.
— Тебя зовут Роза, верно? — спросил Юри.
Тот сидел напротив нее, их разделял стол и железные наручи. Закинув ногу на ногу, Юри довольно скучающим взглядом следил, как девушка начала дергаться, а паника затапливала ее сознание.
— Кто вы? — высоким, истеричным голосом спросила Роза, с силой дергая руками. — Что это за место, где я?
Сзади Юри у стены сидели Виктор и Плисецкий, пока лишь немо наблюдая за сценой. Роза, обратившая на них панический взгляд, увидела лишь холодно взирающего на нее льдистыми глазами мужчину и Юрия с плотно закрытыми веками. Сегодня его дело было поддержкой и восстановлением, так что пока он прозябал на задних рядах, настраиваясь на рабочий лад.
— Здесь более важно, кто ты, — нейтрально произнес Юри, опираясь на стол и подпирая щеку рукой. — Что британку привело в Японию?
Девушка выглядела всерьез напуганной. Темные карие глаза стали еще больше под фактором эмоций, наполнились влагой, и весь ее образ слабой и беззащитной иностранки был до того трогательным, что кто угодно мог купиться.
— Я просто учусь здесь, — дрожащим голосом произнесла Роза, бессильно сжимая и разжимая кулаки. — Изучаю языки.
Юри впитал достаточно образов пленницы, так что встал и неторопливо подошел к ней. Она настороженно смотрела на приближающегося, но лишь сумела дернуться, когда обе руки Юри опустились на ее виски.
Для Юри это было как искать дорогу в густом бамбуковом лесу. Абсолютно непроходимом, темном, с поджидающими опасностями на каждом шагу — и Юри использовал меч. Метафорический, но он рубил им в чужом сознании дорогу сквозь дебри воспоминаний, эмоций и мыслей. Девушка в его руках конвульсивно дернулась, но Юри с силой сжал ее голову, продолжая рубить чужое сознание в поисках. Роза истошно закричала, зажмурилась, но все только начиналось.
Для нее все казалось иначе. Сначала будто какая-то назойливая мысль на задворках сознания — мельтешащая мигающая точка, которую ни игнорировать, ни уловить не получалось. Но вот она приближалась, увеличивалась и на проверку оказалось горящим факелом в несуществующей руке. Теплый и ласковый огонь, от него мурашки расходились по телу и где-то в глубине появлялась истома, желание чего-то, кого-то. Но то лишь в первые секунды — теплый огонек в превратился в пожар, буквально охватил ее мозг огнем. И он горел, горел, горел, превращая ее существование в агонию. Она кричала так громко и так отчаянно, окруженная огнем и видя только его, что в какой-то момент в огне явились образы.
Юри нашел кое-что. Едва не пропустил, но в последнее мгновенье остановился, поднял в руки деталь от игрушечный куклы. Рядом с ней валялся клок человеческих волос.
Роза видела тот день, когда мать сказала, что ненавидит ее. Оранжево-желтая, ее мама вырвала куклу из ее рук, бросила в растопленный камин и за волосы выволокла из гостиной. Она рыдала и просила мамочку остановиться, но безмятежная женщина притащила ее в детскую и заперла.
Картинка исчезла вместе с ключом в домашнем костюме ее матери. А затем появилась другая:
Снег был оранжевый. И группа одноклассников, стремительно удаляющихся, была оранжевая, с бордовыми подпалинами. А она сидела на камне, на ногах были лыжи, а палка застряла в чем-то под слоем снега. И когда она наконец достала ее, снежная буря набрала силу, превратилась в белую, непролазную пелену перед глазами, в пепел, в порох, в крошево угля… И она осталась одна во всем этом.
Юри запнулся. Лес закончился. Сзади него была вырублена тропа в чащобе чужого сознания, впереди — стена. Бетонная, монолитная, уходящая вдаль настолько далеко, насколько хватало взгляда. Юри коснулся преграды, приложил к ней ухо. Где-то там, за ней, доносились голоса, но превращались в сплошной шум из-за стены. Сколько ни вслушиваясь, он не мог уловить ни одного отдельного слова. Он потоптался на месте, перехватывая меч поудобнее. Дальше идти было некуда. Он не узнал практически ничего.
Юри выпустил чужую голову из рук и отшатнулся. Девушка лишь слабо захрипела из-за сорванного горла, обессиленно откинулась на спинку, потеряв сознание от боли.
Ноги Юри дрожали. Хоть он и был в чужом сознании очень мало, это было настолько же энергозатратно, как полноценный опыт. Он чувствовал себя до краев наполненный чужой жизнью, самыми ее отвратительными, переломными, болезненными моментами. Они наполняли его голову, и Юри терял себя в чужой жизни, он уже едва мог вспомнить собственное имя, потому что его имя — Роза…
Плисецкий заставил Юри сесть на свое место. Глаза того закатились, покрасневшие белки с лопнувшими сосудами наполовину прикрывали веки. Виктор, поджав губы, обхватил его пальцы, ведь только этим он и мог помочь.
Плисецкий коснулся пальцами чужой пылающей губы. Лицо Юрия выражало скорбь, молчаливое сострадание. Юри не должен это испытывать, никто не должен.
Сознание Юри полнилось тенями — дикими, хищными и злыми. Их было так много, что они заволокли чужое сознание плотным грязно-серым туманом. И Юри, как образ самого себя, находился в центре, он сидел в невесомости, прижав колени к груди и спрятав лицо. Его нагое тело кровоточило от ран, оставляемых взбешенными тенями, его Я страдало от откатов использования расширенной силы.
Юрий появился в его сознании как чистый белый свет, одним своим присутствием сжигая чужеродное и агрессивное. Он коснулся человека, что был в центре, и его раны затягивались на глазах, натекшая кровь втягивалась обратно, исчезали последние царапины. Юри поднял лицо — на нем отразилось облегчение.
Плисецкий мягко покинул чужое сознание, оставил Юри приходить в себя и направился к Розе.
Никто не заслуживал испытывать это.
Юрий позволил себе секундную слабость и помедлил, прежде чем коснуться бессознательной девушки.
Ее сознание — пепелище. Все было выжжено под корень, вокруг не было ничего живого — только копоть, гарь и руины вместо воспоминаний и того, что делает тебя Личностью.
Юрий торопливо шагал, и под ногами его оживала земля, зеленела, но он не обращал на то внимания, весь он был обращен в поиски. Роза была там — тяжело привалилась у огромного камня, но ее трудно было узнать. Ее обнаженное тело представляло из себя воспаленное красное полотно, с белеющими волдырями и где-то чернеющей, омертвевшей кожей. Ей не было больно — нервные окончания были поражены ожогом третьей степени. Она безмолвно смотрела, как Юрий приближался глазами без ресниц и бровей, с лопнувшей и обуглившейся кожей губ.
Юрию было больно — больно каждый раз наблюдать подобную картину после вмешательства Юри. И силу этой боли не мог представить никто.
Он сел напротив Розы, и вокруг него сквозь пепел начала расти слабая зелень. Юрий без страха и отвращения взял руки девушки в свои, огладил воспаленную кожу и позволил Агапе забрать ее боль, ее страх, излечить ее.
Казалось, все что Юрий копил в себе, все силы, что у него были, он вливал в Розу, как в пустой сосуд, что не знал дна. Ее кожа бледнела постепенно, будто нехотя, волдыри рассасывались, а Плисецкий даже в чужой голове чувствовал испарину на своем лбу от перенапряжения. Еще через секунду все тело стало мелко, противно дрожать здесь, в реальности, но он не отпускал Розу, пока последний рубец не исчез с ровной кожи ее метафорического Я.
Девушка была все еще без сознания, но дышала уже ровнее, пальцы разжались, а лицо разгладилось, прекратило выражать муку.
Была очередь Юри восстанавливать Плисецкого.
Юри подошел к нему сзади, обнял со спины, удерживая на ногах и не позволяя завалиться на бок, положил подбородок ему на плечо и взял за руку. Система замкнулась. Больше ничего не убавлялось и не прибавлялось — способности их обоих свободно циркулировали от одного к другому, восполняя утраченное Юрием и мгновенно восстанавливая Юри. Это была идеальная, сбалансированная система, которая не требовала вмешательства. Это было их источником восстановления и ресурса.
Спустя минуту Виктор вывел их обоих и повел к лифтам.
— Как вы? — спросил он, немного напряженно глядя то на одного, то на другого.
Плисецкий отпустил пальцы Юри и засунул руки в карманы толстовки. Он сделал глубокий вдох и прерывисто выдохнул, стремительно выходя из состояния, что требовало Агапе. Рядом идущий Юри расправил плечи, снова ощущая границы своей силы, как вторую кожу, и это придало ему толику уверенности в этом мире.
— Жрать хочу, — заявил Плисецкий, как всегда после значительного использования способностей. — Виктор, у тебя есть…
Юрий в последний момент успел словить летящую в него шоколадку. Чуть подтаявшая, но она казалась самой вкусной и необходимой в тот момент.
— Все для тебя, Юрочка, — хмыкнул Виктор, так и не дождавшись благодарности.
— Это было странно, — сказал Юри, когда они поднялись с подземного уровня и вышли на улицу, чтобы перейти в главную башню. — Я еще такого не встречал. Нужно сказать остальным.
Его не пытались расспрашивать, потому что — зачем он будет повторять дважды?
Виктор быстро набрал сообщение остальным.
Они поднялись почти под самую крышу главной башни, вошли в кабинет Мори, где уже были стоящие Дазай, Чуя и, неожиданно, Ацуши, который посмотрел на вошедших огромными круглыми глазами, в которых плескались праведный страх и десятки вопросов.
— Что ты увидел, Юри? — спросил Мори, махнув рукой и позволяя остальным сесть.
Плисецкий первый плюхнулся на стул, продолжая грызть шоколад.
— Ничего, — зло выдохнул Юри. — Я увидел кое-что, конечно, и это в корне отличается от информации в досье, но в ее сознании стоит блок. Он прячет все после окончания школы. Точнее даже не школы, а случая зимой, когда она попала в метель в горах и отстала от группы. На этом все обрывается.
— Это довольно странно, — заключил Мори, окинув взглядом остальных. — Такое раньше случалось?
— Никогда, — уверенно заявил Юри, с силой сжав челюсти. Ему не нравилось чувствовать себя бесполезным. — Подобное впервые случается. Раньше я всегда видел от начала сознательной жизни до настоящего дня.
— Тогда стоит предположить, что это чья-то способность, — задумчиво сказала Дазай. — Может, она сама обладает защитой от ментальных воздействий, а может, кто-то посторонний оградил ее.
— Кто-то оградил на всякий случай? — прищурился Виктор. — Или этот кто-то точно знал, что она может заинтересовать Портовую Мафию, и попасть к нам в руки. Вот и защитил важную информацию, поставив блок.
— Нет доказательств, — сказал свою любимую фразу Чуя. — Она может быть просто урожденным эспером с защитой.
— Тогда бы я не увидел вообще ничего, — отмахнулся Юри. — Эта защита очень избирательная, и вплоть до определенного момента жизни.
— Так она вообще относится к моему делу? — неуверенно спросил Ацуши, и сразу попал под перекрестные взгляды всех присутствующих. — Она ведь моя соседка через дверь.
— Я не знаю, — зло и уязвлено бросил Юри, откинувшись на спинку и отвернувшись.
— Просто отправьте ее сразу на уровень С3, к Агутагаве, он выпотрошит из нее всю информацию, есть там какие-то блоки или нет, — равнодушно предложил Плисецкий, закончив с шоколадкой.
— Вытащит только если этот блок не прячет информацию от нее самой, — сказал Дазай, выразительно приподняв брови.
— Что думаешь, Ацуши? — обратился Мори, словно поставив того на одну ступень с Дазаем, Чуей и Виктором в этой ситуации. — Нам следует продолжить допрос Розы?
Ацуши растерялся. Перед глазами был образ милой девушки-соседки — назойливой, но безобидной. А сейчас ее истошный вопль стоял в ушах, картинка с камер наблюдения в допросной вызывала тошноту и непонимание, но… они ведь просто так не схватили бы ее, если бы у них не было хоть каких-то оснований?
— Я считаю… следует разобраться в этом случае, — все еще колеблясь и не зная, что от него хотели услышать, а чего хотел он сам, ответил Ацуши. — Если Юри не удается увидеть то, что могло бы помочь в этом деле, то следует поговорить с ней по-другому.
— Эй, ты же в курсе, что Мори говорит про пытки? — выгнул бровь Плисецкий. — Хочу проверить, осознаешь ли ты, на что отправляешь Розу.
Ацуши крепко сжал зубы, желваки проступили на лице. Он на секунду отвел глаза, а затем решительно встретился взглядом с Юрием.
— А ты в курсе, что они как минимум пять раз переходили в наступление и пытались убить меня? С чего бы мне жалеть девчонку, которая может быть причастна к этому? А если нет — блок не ставят на воспоминания о вечеринках в колледже. Она что-то знает.
Юрий показательно поднял руки вверх, словно сдаваясь. Если Ацуши сам в это верил, он не собирался прерывать на корню и регрессировать его становление, сказав, что это может оказаться пустышкой. Никто не сказал ему, что это может оказаться пустышкой.
— Дазай, передай задание Акутагаве, — голосом, в котором можно было различить довольство, сказал Мори. И перевел взгляд на Ацуши: — Так какого будет твое решение?
Ацуши снова попал под перекрестный огонь взглядов. Только в этот раз он чуть приподнял подбородок и уверенно сказал:
— Я хочу присоединиться к вам.
Виктор хлопнул его по спине и солнечно улыбнулся, сказал:
— Жду тебя завтра на тренировку в 10. Не опаздывай.
