Северус Снейп на педсовете в Хогвартсе:
- Только что получил Патронус с сообщением, что у кого-то из вас горит особняк. Правда, слышно было так плохо, что я не понял, у кого именно.
Орикон неспешно спустился по сходням и сел на причальный кнехт, жмурясь от полуденного солнца. Кэрдан с минуту подождал, нетерпеливо вертя в руках тонкий хлыст, а потом без церемоний ткнул корабельщика рукоятью в плечо:
- Хватит разыгрывать кота. Что скажешь?
Орикон, ничуть не смутившись резкости монаршего тона, кивнул на стоящие у пристани суда:
- Не вопрос, пятерых парней с верфи возьму, и за двое суток починим. Это ж не пробоины, где все доски танцуют, как гнилые зубы, а где какая трещина от глаз схоронилась – вовсе один Ульмо знает. Аккуратно все сделали, без варварства, сразу видно – свои руку приложили.
Лицо Кэрдана передернулось желчной гримасой:
- Не больно ты за своих "лебедей" разобиделся. Я-то думал – рвать и метать будешь.
Орикон же только пожал плечами:
- Ежели я еще не совсем из ума выжил – то корабли были испорчены не дурной потехи ради, а чтоб тебя уберечь. Правы эти поганцы, или нет – это не мне решать. А только ты, Горностай, мне всяко дороже пяти кораблей, да и десяти тоже. "Лебедей" я тебе хоть еще два флота нарублю, а вот самого тебя заново сготовить – это, боюсь, и Эру не сдюжит. Позабыл, поди, рецепт, за столько-то веков.
Владыка тяжело вздохнул и сел на соседний кнехт. Орикон был неисправим: он отличался поразительным равнодушием ко всему, что не касалось лично Кэрдана и непосредственно верфей. Государю казалось порой, что, приключись в Средиземье поголовный мор, корабельщик бы даже не заметил его, пока тот не коснулся бы лучшего друга или рабочей артели, даже если б те остались последними живыми эльфами в Арде и прилегающих мирах.
А Орикон, будто услышав мысли Кэрдана, бесстрастно проговорил:
- Я так и не услышал внятного рассказа, почему Дэриар получил пинка. Все несут какую-то безлепицу о государственной измене. А меж тем, его "Скиталец" – одно из лучших судов моей верфи. Я выстроил его специально для этого пацана, я вложил в него ту же душу, тот же нрав. И я ни разу не усомнился в их родстве. Я вправе знать, в чем обвинили их обоих. Тем более, что с Дэриаром ушли двое моих ребят. А я своих сыновей с кем попало не отпускаю.
- Я не изгонял команду, - устало бросил Кэрдан, - они сами отказались покинуть судно. Все началось с этой особы, что выдавала себя за леди Артанис из Лориэна…
… Кэрдан заново переживал ту странную ночь, оживляя минуту за минутой, будто всматриваясь в них со стороны и ища, где же изначально события сошли с прямой тропы и завертелись в сточной канаве. Орикон молча слушал. Он всегда умел прекрасно молчать.
Дослушав же до конца, он задумчиво прикусил губу:
- То есть, это все? – буднично спросил он, - ты изгнал из Митлонда главного кормчего на одном из лучших боевых судов, объявил его изменником и вычеркнул "Скитальца" из реестра Линдонского флота. И все потому, что этот кормчий не рассказал тебе, что гостья носит чужой парик? Я не знал прежде, что тебе так важно первым узнавать сплетни. Какой ты, оказывается, обидчивый, Горностай!
На челюсти Кэрдана дрогнули желваки:
- При чем тут сплетни, болтун! Девица была ключевой фигурой заговора! Дэриар знал, что она самозванка, но даже не подумал вывести ее на чистую воду! Что это, если не измена?!
- Как насчет обыкновенной мужской деликатности? – усмехнулся Орикон, - Дэриар в свое время отпустил восвояси настоящую леди Артанис, пообещав сохранить ее тайну. Разоблачив самозванку, он нарушил бы свою клятву.
- Никому нет дела до личной жизни леди Артанис! – рявкнул Кэрдан, - но полупомешанная девица, рассказывавшая чудовищные байки о заговоре ужасных тварей…
- …всего лишь пыталась защитить тебя и своих соратников, - кивнул Орикон, - только ты не стал ее слушать. Как в свое время Берсара. Более того, ты, как запальчивый смертный, публично вывалил перед Дэриаром правду о гибели его отца, не забыв лестное слово "изменник". А потом столь же публично оскорбил команду за то, что они остались верны своему кормчему. На месте Дэриара кто угодно ушел бы прочь, послав тебя к Морготу, Горностай.
Владыка встал, отбрасывая за спину плащ:
- Ты забываешься, Орикон! Я прежде всего правитель! И благо Линдона для меня стоит на несравненно более высокой ступени, чем самолюбие отдельных подданных!
- Правда? – корабельщик невозмутимо распустил шнуровку камизы и утер вспотевший лоб, - а мне показалось, что это ты забываешься. И давно уже поставил свою миссию по возвращению Квенди в Валинор выше всех прочих малозначащих материй, вроде здравого смысла. Ты упускаешь из виду крохотную деталь, Горностай. Даже если в Средиземье не останется ни единого эльфа, это не будет означать, что само Средиземье куда-то денется. Оно останется на прежнем месте, дружище. И здесь по-прежнему будут жить несколько рас, которые по своей ценности ничем не уступают нам, что бы мы о себе ни мнили. Любой хоббитский мальчуган или роханская торговка имеют в точности то же право на мирную и безбедную жизнь, что и эльфийский монарх. И закрывать глаза на все, кроме исхода эльфов на Запад, словно все прочее не имеет никакого значения – это не служение Линдону, а обыкновенный эгоизм. И даже если все, о чем говорила эта самозванка – ложь и бред до последнего слова, в одном она все равно права: ты ослеп, Горностай. Закостенел в своей единственной цели. И любого, кто стоит на пути к этой цели, ты тут же клеймишь либо изменником, либо сумасшедшим. Это опасный путь, брат.
С этими словами Орикон встал, набросил снятый камзол на одно плечо и неторопливо двинулся к воротам гавани, оставив Кэрдана стоять на месте с пылающим от гнева лицом.
***
- Учитель! – звонкий голос раскатился по гулкому трюму, и Орикон выругался, едва не уронив гвоздь.
- Чего орешь? – рявкнул он в ярко освещенный квадрат трюмного люка, куда свешивалась золотоволосая голова Квентаро:
- Учитель, к тебе премного важный визитер, - без тени смущения отозвалась голова, - изволь пожаловать на причал, а я уж тут похлопочу.
Орикон поднялся с колен и погрозил поганцу молотком:
- Кого там лихо принесло?
Но Квентаро уже спрыгнул в трюм и заговорщицки подмигнул:
- Не представился, чинами я не вышел, чтоб передо мной титулы метать. Однако осанистый, надменный пуще кота, и в таком плаще, что кабы мне повезло его стащить – до весны бы не голодал.
Орикон закатил глаза, привычно отвесил Квентаро подзатыльник, сунул ему молоток и зашагал вверх по трапу, на ходу отряхивая опилки с грязной камизы.
Квентаро – хоть и был невыносимым треплом – на сей раз не соврал: прямо на потемневших от времени и сырости досках пристани возвышался сам лихолесский король, этот вечно расфранченный мальчуган с задранным носом и склочным характером.
Он выглядел совершенно безмятежным, глядя в сияющую полуденным солнцем даль, и даже щегольский плащ был по-домашнему наброшен прямо на камизу, будто король выехал на верховую прогулку в собственном парке. Но Орикон видел, как Трандуил нетерпеливо похлопывает кончиком хлыста по сапогу, и понял, что монарх приехал вовсе не ради морского воздуха. Моргот бы его подрал…
Спустившись по сходням, мастер поклонился монарху, на короткий миг порадовавшись, что выглядит сущим чучелом. Он не выносил несвоевременных визитов и испытывал подобие злорадства, появляясь перед важными гостями в дегте и смоле, всклокоченным и пропотевшим до разводов соли на рубашке.
- Сиятельный король, какая честь принимать тебя в нашем скромном углу, - постарался он скрыть неудовольствие. Однако король лишь качнул головой:
- Знаю, мастер, я не ко времени и наверняка отрываю тебя от более важных дел, чем светские реверансы. Однако у меня к тебе неотложный разговор.
Орикон не подал виду, что тон августейшего лихолесца ему польстил, но ответил не в пример сердечнее:
- Пустое, милорд, мои парни обучены так, что и смерти бы моей не заметили, не то что отлучки. Здесь несносно жарко, дерзну пригласить тебя в свое скромное жилище.
Не употеет ли высокий гость на щедром линдонском солнце, Орикону было мало дела, однако интуиция шептала, что "неотложный разговор" лучше учинять без свидетелей…
***
Усадив короля у погасшего камина, Орикон тщательно вытер руки, принес кружки, отлучился в погреб за элем – словом, безбожно тянул время за бестолковыми хлопотами, незаметно приглядываясь к визитеру и пытаясь заранее прикинуть, к добру ли этот визит.
Но Трандуил не торопил мастера, охотно согласился выпить, долго рассматривал висящие на стенах гостиной Орикона панцири гигантских морских черепах и чудовищные черепа глубоководных хищных тварей, расспрашивал об их названиях и нраве, стало быть, тоже выбирал правильный момент и нужную фразу.
Наконец, отставив пустую кружку, он прямо посмотрел мастеру в глаза и начал:
- Не в моих правилах ходить кругами, мастер Орикон. У нас в лесах и так слишком извилистые тропы, чтоб еще и на словах петли вертеть. Мне непросто было явиться к тебе с этим разговором. Не потому, что ты не мой подданный. А потому, что ты Перворожденный, которых я почитаю превыше всех королей. Но я знаю – к тебе, и ни к кому иному уже давно следовало отправиться со всеми моими печалями, потому что никто не знает Ульмо и его затей лучше тебя. Скажи мне, мастер, веришь ли ты в историю леди Артанис о неведомых чудовищах? Тебе ее наверняка уже пересказали во всех подробностях.
Орикон помолчал. Потом неопределенно пожал плечами:
- Мой сюзерен звался Корабелом, когда я еще в такелажниках служил. Уверен, он уже рассказал на совете все, что известно о морской сволочи любого размера и нрава. Не след доброму вассалу сыпать свою соль в монаршью стряпню.
Но Трандуила было нелегко сбить с толку. Он нетерпеливо повел ладонью:
- Я знаю твою преданность Кэрдану, мастер. Но я сам сюзерен, и у меня тоже есть верные вассалы. Поверь, я давно назубок знаю разницу между пересудами скучающей челяди и взглядом глаз, которые смотрят не так, как мои. Я приехал не сравнивать кэрдановы слова с твоими. Я хочу увидеть это невообразимое колобродье твоими глазами и понять, нет ли чего-то, что все мы упускаем.
Орикон нахмурился и покусал губы. Долго смотрел в окно за плечом Трандуила. А потом неохотно проговорил:
- Видишь ли, милорд. Я отдал всю жизнь самому непредсказуемому из всех хозяев – морю. И за прошедшие тысячелетия оно научило меня всего одной мудрости, которая никогда еще меня не подводила: в мире нет ничего абсолютного. Ничего, что можно считать непогрешимым и однозначным. Даже правота Перворожденных.
Орикон умолк, и король видел, как в серых глазах мастера разверзается та особая бездна, вековая усталость, которая неизменно выдает эльфов в моменты тяжелых мыслей. Но продолжил мастер также ровно:
- В мире все устроено на один лад, милорд. Законы в нем схожие даже для с виду разных вещей. А потому я часто ищу ответов на одни вопросы в совсем других, и обычно оказываюсь прав. Так вот, милорд. Мне не раз доводилось строить корабль для военных целей, а потом выяснялось, что его трюм превосходно подходит для перевозки винных бочек. Или древесина, купленная и просушенная специально для изготовления рей, на поверку годилась лишь для новых стапелей. Этот дом выстроен из обломков шести прекрасных судов. Столешница, на которой сейчас стоят наши кружки, когда-то была частью палубы. Так что я знаю, творец может лишь задумать и взяться за исполнение. А что получится в конце – это всегда немного игра в шарады. И если Эру Илуватар создал мир так, как мы привыкли думать – это не значит, что плоды его усилий не могли пойти вразрез с его замыслами. Любой чудовищный убийца когда-то был прелестным малышом. Отчего же в море не может завестись ужасная тварь, когда-то бывшая мирным поедателем ракушек… или воспоминаний…
Трандуил подобрался, вдруг ощутив, как азартно кольнуло где-то внутри:
- Так значит, это может оказаться правдой!
- Я сам растил Берсара, - сухо отозвался Орикон, - я знал его так, как не знал никто. Этот мальчишка не был ни мечтателем, ни вруном. Он не был позером, не был собирателем легенд. Он никогда ничего из себя не строил. Он сам выбрал, каким быть, и всегда был верен себе и тем, кого любил. И я знал прежде и знаю сейчас: Берсар мог ошибаться в деталях, но не в сути. Средиземью действительно грозит опасность, я уверен в этом. И хуже всего то, что мы слишком заняты очевидным врагом. Кто знает, не отвлеклись ли мы от врага куда более грозного.
Трандуил секунду молчал, а потом улыбнулся почти забытой мальчишеской улыбкой, словно школяр, которому задали задачу настолько странную, что он подозревает в ней розыгрыш:
- Так что же нам делать, мастер Орикон? – с неподдельным любопытством спросил он, и корабельщик вдруг ощутил себя до отвращения старым и скучным, как всегда в присутствии этого юного и задиристого короля.
- Нам нужно всего лишь защитить Кэрдана, - спокойно отозвался он, подавляя неприятное чувство, - потому что пока Горно… пока владыка жив – порядок расового устройства в Арде будет неизменен. Беда лишь в том, что сам Кэрдан не хочет нашей защиты. Порой приходится настоять.
Трандуил недоуменно приподнял брови, а Орикон усмехнулся:
- Ты тоже не слышал об этом… Никто этого не знает, кроме меня и самого Кэрдана. Когда-то знал и твой отец. Скажи, милорд, тебя не удивило, что, пока в Средиземье бушевала Война Колец, Линдон остался в стороне?
- Эльфы вообще не принимали участия в этом безумии, - пожал плечами Трандуил, - ну, кроме моего несносного сына, разумеется. Он не пропускает ни одной драки с тех самых пор, как завел собственный меч.
- Верно, не принимали. Ведь Галадриэль лично разослала всем владыкам весть о том, что это не наша война.
- Да, - лихолесец сделал паузу, - я сам наблюдал за ходом войны без особого воодушевления. Люди всегда грызлись с орками, и продолжат и впредь. Сумасшедший же фанатик Саурон натравливал свои орды на эльфов лишь там, где они приходили на помощь людям.
- Дело было не в людях, - Орикон откинулся на спинку кресла, и глаза его слегка затуманились ностальгией, - этот падший майа всерьез надеялся захватить Арду, благо, времени и опыта ему было не занимать. И нужней всего Саурону был Гондор. Ведь именно там растет Нимлот…
- Белое Древо Гондора? – Трандуил выглядел озадаченным, - зачем оно ему? Не сам ли Саурон еще в недобрые времена Нуменора так яростно талдычил Ар-Фаразону, что дерево нужно срубить?
- Даже майар когда-то были молодыми и запальчивыми идиотами, - ухмыльнулся Орикон, - и Саурон не исключение. Но века и невзгоды сделали его прилежнее к наукам. Однако сейчас речь не об этом покойном фанфароне. Дело в том, милорд, что Эру Илуватар тоже не попечитель сиротского приюта, и терпение у него не бесконечное. После падения Нуменора он порядком разочаровался в своем замысле, слишком своевольными и непредсказуемыми оказались созданные им народы. Поначалу он вовсе решил было сгоряча пустить всю Арду ко дну, как худо выстроенный корабль, пощадив лишь эльфов. Даже Единым творцам нужно хоть что-то на память… Однако мы сумели отмолить нашу горькую землю.
- "Мы"? – тихо переспросил король.
- Да. Мы. Несколько самых сентиментальных и самых неисправимых. Гил-Гэлад, Тингол, Кэрдан… и еще несколько старых друзей, которые давно ушли в людские легенды. Мы были безумно молоды и отчаянно романтичны. Мы хотели спасать, защищать, жертвовать собой. И мы заключили с Эру Илуватаром договор. Один из нас должен был съесть плод Нимлота и тем самым на века связать себя с Ардой, стать гарантом ее существования и равновесия жизни в ней. Принять на себя ответственность за баланс добра и зла и справедливость царящих порядков. Если однажды гарант пожелает снять с себя свой обет и передать его другому – преемник тоже должен вкусить плод Нимлота и взвалить на свои плечи все сопутствующие долги и обязательства. Если же гарант погибнет, не передав обета… хм… договор будет нарушен. И наш Всеблагой Единый отец вновь оценит, оставлять ли Арду в бренном мире, или отправить в тут вечную тьму и хаос, из которого она и родилась.
Трандуил, бледный до желтизны, отер со лба пот:
- Ты разыгрываешь меня, мастер, - резковато отрезал он, - судьба целого мира не может висеть на волоске одной единственной жизни.
- Она висела на куда более ненадежных нитях, - мягко отозвался Орикон, - любой мир может рухнуть в любой момент, мой мальчик. Это простая основа бытия. И со временем ты привыкнешь к ней, как привыкаем все мы. Именно поэтому об этом не знают люди. У них нет времени понять эту нехитрую истину, и потому им лучше жить без нее.
Трандуил взметнулся из кресла и зашагал по комнате. Вдруг замерев на месте, он обернулся к мастеру:
- Итак, Кэрдан. Кэрдан стал гарантом существования Арды, верно?
- Верно. Они с Гил-Гэладом страшно поссорились из-за этого.
- Что случится, если Кэрдан не умрет, а покинет Арду?
- Он не может ее покинуть. Обет не пропустит его в Валинор.
- Значит, когда последний эльф отбудет на Запад, Кэрдан должен будет передать обет преемнику?
Орикон не ответил, и лихолесец ощутил, как внутри проснувшейся мышью зашевелилось понимание:
- Обет нельзя передать смертному… Слишком короток век, слишком велик риск… Значит, или не все эльфы покинут Арду, или сам Кэрдан окажется заперт в ней навечно.
Орикон еще немного помолчал и улыбнулся, буднично и почти легкомысленно:
- Для того Саурону и нужен был контроль над Гондором. Саурон надеялся самолично съесть плод Нимлота и тем самым сделать Арду своей вотчиной, потеснив эльфов. Но он просчитался, милорд. Вся эта война оказалась лишней. Видишь ли… В последний раз Нимлот плодоносил в тот самый день, когда Горностай съел этот проклятый фрукт. Кстати, он оказался отвратителен на вкус…
- Но, - Трандуил осекся, словно в лицо ему плеснули ледяной водой, - как же так? Какой тогда во всем этом смысл, если Древо больше не плодоносит?
Орикон вздохнул и сделал единственный жест, который всегда выручал его, когда разговор заходил в тупик: наполнил кружки.
- Еще недавно мне казалось, что Эру тоже постарел и подустал. И ему самому наскучила Арда и ее судьба. Он наигрался в свое детище и уже мало интересуется его будущим. Но сейчас, пересказывая тебе всю эту старую историю, меня вдруг осенило: не посмеялся ли над нами Единый. Не загнал ли нас, гордецов и спасителей мира, в ловушку для всех горе-пророков, дав всего один миг торжества и целую вечность на разочарование.
Орикон отпил эль и поморщился, словно тот горчил больше обычного. Потом же поднял взгляд, и в голосе его прозвучала уже привычная Трандуилу насмешливо-рассудительная нота:
- Печально, что и говорить. Однако, пока влыдыка здравствует – сила эльфийского духа господствует в Арде и хранит ее покой. А значит, никакая таинственная раса не опасна нашему миру. Эру Илуватар насмешник, но не жулик. И он тоже должен соблюдать свою часть договора.
Эльфы умолкли, прислушиваясь то ли к шуму волн невдалеке, то ли к собственным невеселым мыслям. Но Трандуил не умел долго предаваться хандре. Залпом допив эль, он хлопнул ладонью по столу:
- Что ж, дай Эру славному Кэрдану еще долгие века здравия и процветания. А я дерзну тебя успокоить, мастер Орикон. Пусть даже Нимлот принесет свой плод завтра же – мой друг сможет отбыть за море в тот же день, если пожелает. Я никогда не покину Арду. Валинор не звал меня даже в самые горькие дни, я слишком дорожу вечной битвой, чтоб променять ее на вечный покой. Так что, случись такая оказия – я сам попробую гадких яблок Нимлота, клянусь.
Орикон улыбнулся:
- Не вздумай проговориться о нашей беседе владыке, милорд, иначе он больше не привезет мне пирожных. И тогда в Валинор придется уйти мне. Я не перенесу такого горя.
Трандуил, уже вернувшийся в превосходное расположение духа, расхохотался:
- Одно твое слово, мастер, и я пришлю тебе лучшего кондитера во всем Рованьоне. Ты утешил меня, Орикон. Один Эру знает, как ты меня утешил.
Король подхватил с кресла плащ:
- Мне пора, друг мой. Не черкнуть ли весточку Элессару, чтоб получше присматривал за Древом?
Орикон встал, чтоб проводить гостя. Но уже в дверях Трандуил снова остановился:
- Мастер, но Кэрдан собирался возглавить поход к Границе, чтоб найти неведомого похитителя судов. Однако ты уже знаешь о заговоре. Суда были испорчены собственными командами. Неужели все это лишь для того, чтоб защитить владыку и не дать ему выйти в море? Но откуда им было известно об опасности, грозящей Арде в случае гибели Кэрдана?
Орикон шагнул назад в полумрак дома:
- Об этом следовало спросить леди Артанис. Но увы, свой секрет она унесла в морскую пучину. Мы так и не знаем, кто она была, милорд. И наследницей чьих секретов могла оказаться.
А лихолесец все стоял на пороге, скрестив руки на груди и глядя на мастера с неожиданной задумчивостью:
- Что ж, Арде остается лишь благодарить своего неведомого защитника… Да еще кормчего "Птички", любезно укрывшего на своем борту заговорщиков и спасшего их от монаршего гнева. А ведь хозяин "Птички" больше не сможет даже сунуться в Линдон, стало быть, он потерял заработок… Не удивлюсь, если выяснится, что он вовсе ни при чем, и его суденышко попросту украли. А потом у него вдруг появится новое. В наследство там, или в кости выиграет… Судьба такая затейница…
Орикон взялся за кольцо двери:
- На что ты намекаешь, милорд? – мягко спросил он.
Но король только покачал головой:
- Какие намеки, друг мой? Мы лишь делимся предположениями. В конце концов, все обернулось к лучшему.
Орикон еле заметно кивнул:
- Мы все служим нашему долгу, как умеем, милорд. А потомки будут судить не наши методы, а лишь их плоды.
Монарх накинул плащ, со щелчком застегнул фибулу:
- Мой сын тоже так говорит, - без улыбки ответил он, - и я всегда бранил его за это, чтоб он не догадался, как, в сущности, прав. До встречи, мастер Орикон. И не забудь – при нужде я приму обет, не задумавшись. Пусть мой друг будет спокоен.
***
Конь мчал лихолесского короля назад, к Митлонду. Дробно цокали по укатанной пыльной дороге копыта, и перепелки заполошно шмыгали с обочины в густые вересковые заросли.
На душе у Трандуила царил сущий кавардак. Там сплеталось потрясение от откровений Орикона, почти эйфорический восторг и странное, неуютное чувство хрупкости мира. Королю даже хотелось придержать коня, чтоб тот не поколебал равновесия Арды своим галопом.
Кэрдан… Десятки тысяч лет жизни с осознанием того, что на его плечах лежит весь мир. Обреченность в обертке великого подвига. Безумный договор бессмертного юнца с вечным владыкой.
Следом за этой мыслью неопрятной вороной прошелестела другая: Кэрдан отрицает опасность. Он готов рисковать собой, хотя знает, как высока цена его жизни. Не значит ли это, что ему уже все равно? Что он жаждет сбросить опостылевший, невыносимый груз, и уже не чинится последствиями?
Эта мысль была слишком ужасна, чтоб надолго задерживаться на ней, а позади нее неотвязной тенью маячила другая: кто он такой, чтоб судить? Не таким ли же точно отчаявшимся, уставшим, раздавленным циником станет он сам, очертя голову дав обещание принять обет?..
Солнце уже давно перевалило за полдень и вгрызалось палящими лучами в темно-зеленое сукно плаща, даже серебряное шитье на капюшоне, лежащем на плечах, казалось раскаленным. Трандуил сжал колени, придерживая аллюр скакуна, сорвал плащ и перебросил через конскую спину, подставляя разгоряченные плечи морскому бризу.
На миг стало легче, но чувство внутреннего жара не исчезло, будто выпитый эль сам собой превратился в крепкий хоббитский самогон.
- Моргот, - пробормотал Трандуил, отвязывая от пояса флягу. Вода тоже была тепловатой и гадкой на вкус. Наливая воду из ручья по дороге на верфь, он не подумал ополоснуть флягу от подкисшего вина.
Однако жжение в груди притихло, и король снова пустил коня вскачь. Отчаянно хотелось в тишину своих покоев, где можно будет обдумать все невообразимые открытия этого дня. И да, письмо Элессару… Моргот…
Король выбранился, хватаясь за грудь, где разрасталось какое-то страшноватое чувство, будто невидимый стеклодув выдумал прямо за сердцем пышущий жаром сосуд. Раскаленный пузырь становился все больше, сжимая сердце и легкие, вдавливая их в ребра и шипя собственным невыносимым жаром.
Дыхание перехватило, от боли онемели губы. Конь резко сбился с галопа, загарцевав на месте и недоуменно храпя.
