В лаборатории неожиданно застаю Макмиллана, следящего за кипением кроваво-красного варева в котлах. Ну то есть Брокльхерст тут тоже есть – спит на кушетке, которая… трансфигурирована из моего стула?!
Убью.
- Сэр, это я виноват, - быстро говорит Макмиллан, вскакивая и одновременно пытаясь и загородить собой Брокльхерст, и не оторвать взгляда от котлов.
Надо же… Впрочем, этот с самого начала был небезнадежен. По крайней мере, простые зелья с первого раза всегда прилично варил.
- Следите за котлами! – бросаю. – Как давно?
- Правый закипел за минуту до того, как вы вошли, сэр. Левый… через две минуты будет ясно, пора снимать или нет.
Что ж, цвет зелий на этом этапе, по крайней мере, удовлетворительный и лаборатория не разгромлена. Милостиво киваю.
- Итак, Макмиллан, что вы здесь делаете, где Нотт и в чем вы виноваты?
- Я помогаю Мэнди, сэр. – Он переходит на шепот, и я, недолго думая, набрасываю на Брокльхерст сонные чары. - Нотт в больничном крыле из-за отравления. Несколько слизеринцев отравились, сэр. Нотт не мог помочь Мэнди, и мадам Пофмри послала за мной, сэр. Я виноват в том, что испортил ваш стул, - сосредоточенно говорит он.
- Слизеринцев, говоришь… И как именно они отравились?
Он мнется, и поверхность его разума легко выдает картинку: блюдо с оранжевыми пастилками, которое у первокурсника-гриффиндорца отнимает Крэбб. И-ди-от.
- Уизли, не так ли?
Макмиллан, гася огонь, чуть не сбивает котел со стойки. Нууу, так неинтересно. Весь год носил значки «Поттер – вонючка», а все равно умудрился спеться с львятником против Слизерина. Смотрю на спящую Брокльхерст. Пригрел двух змей на груди.
- Минус пять баллов, Макмиллан, за то, что покрываете преступников.
По его виду ясно - думает, что легко отделался. И это верно. Я бы снял больше, но он взялся за варку зелий, которые, по-хорошему, должен был варить я. Впрочем, Хаффлпаффу баллы, по большому счету, без разницы – на моей памяти он всегда в хвосте.
- Да-да, именно так, Макмиллан. Те, кто вредит здоровью других – преступники.
Брокльхерст вздрагивает, но не от звука моего голоса – в лаборатории, как всегда прохладно. Набрасываю согревающие чары, потом рассоздаю их и приношу плед. Макмиллан зевает. В этот момент замечаю на угловом столике котел с остатками бурой массы, а рядом что-то черное и блестящее – длинный кривой корень.
- Кто варил противорвотное?
- Мы вдвоем с Мэнди, сэр.
- Как я понимаю, мадам Помфри признала его удовлетворительным?
- Да, сэр.
- А что здесь делает хочуха? Вы собирались добавить ее в противорвотное?
Он втягивает голову в плечи, потом решительно вскидывает голову:
- Я думал над этим, сэр. Потом решил, что сейчас экспериментировать нельзя.
Да, здравый смысл у него все-таки есть. Пожалуй, надо будет вернуть пять баллов.
- Чего вы хотели добиться с помощью хочухи?
- Усилить желание пить зелье, сэр.
- И как вы думаете, насколько это нужно в данном случае, Макмиллан?
- Не нужно, - признает он со вздохом. Потом на его лице расцветает улыбка: – Но скажите, я был прав, да? Оно бы появилось? Желание?
- Появилось бы. А еще у меня появилось бы желание содрать с вас 208 галлеонов за бесполезную трату ингредиента.
- Я не думал об этом, сэр.
- Он не думал, - произношу медленно.
Макмиллан пугается.
Я прекрасно знаю, какой эффект произвожу. Зато в следующий раз он подумает и не дважды, и не трижды, а и пять, и десять раз. Экспериментирует он…
И посоветовал бы экспериментировать дома, но не ему. Вот Брокльхерст, с определенной долей оговорок – можно. Нотту без всяких оговорок можно. А Макмиллану однозначно нельзя.
- Я больше не буду, сэр, - говорит, опуская голову, но исподтишка поглядывая на котел.
Отворачиваюсь и очищаю котел от противорвотного, чтобы скрыть усмешку.
- Что дальше делать, знаете?
- Конечно, сэр. Истолочь рог двурога, соединить его с растолченными шипами шалфея, вымоченными в растворе сока наперстянки, сэр, соединить все это с вываренным корнем мандрагоры… - бодро рапортует он.
Хорошо она его выдрессировала. Какая пара б была…
- Пропорции раствора наперстянки?
- Один к десяти.
- Мандрагору оглушить сумеете?
Бодрости заметно убавляется.
- Думаю, что да, сэр.
- Макмиллан, мне нужно, чтобы вы не думали, мне нужно, чтобы вы ее оглушили и потом нарезали.
Он встряхивается:
- Сумею, сэр.
- Делайте.
Давлю усмешку при виде того, как он гордо выпрямляется. Как действует на людей, даже на маленьких засранцев то, что они считают себя важными… Что ж, посмотрим, как он справится. Даже мне это нелегко. Не оглушить мандрагору, это-то пустяки, а вот резать корень с человеческим лицом, который, чуть не так нажмешь, очнется и завизжит, - та еще феерия.
Так что мысленно желаю Макмиллану удачи и ослабляю сонные чары на Брокльхерст.
- Проснется через сорок минут, если вы не будете кричать ей в ухо. И не забудьте вернуть мне стул. И, кстати, - оглядываюсь уже от двери, - почитайте на каникулах «Высшие зелья» Фадвига, если уж вы так внезапно нашли себя в зельеварении.
Он расплывается в улыбке:
- Обязательно, сэр.
Что ж, если он его действительно осилит, тогда можно о чем-то говорить. Потому что Фадвиг – это сплошная теория и скучнее книги просто на свете нет.
Через десять минут я стою перед часами факультетов и с удовольствием наблюдаю, как гриффиндорские рубины поднимаются обратно в верхнюю часть – по 10 очков за каждого отравленного слизеринца. Восемь или девять человек они из строя вывели перед прощальным пиром, не хило.
Отворачиваюсь и не успеваю пройти и шага, как слышу за спиной шум. Какого?!. На моих глазах рубины перетекают обратно вниз. Ну Альбус, ну шутник! Хорошо еще, что все заняты своими предотъездными делами и никому ни до меня, ни до манипуляций с часами нет дела.
«Северус», - вдруг слышу так отчетливо, что с трудом удерживаю себя от того, чтоб оглянуться. Нет, связь мысленная.
«Северус», - повторяет он.
Его голос, может быть, чуть нетерпелив, не более, но меня внезапно охватывает просто безумная тревога. Не помню, как оказываюсь около его кабинета. Наверное, и вид у меня соответствующий, потому что на этот раз горгулья пропускает меня без пароля. В кабинете Альбуса не оказывается, я рывком открываю дверь гостиной. И…
И он всего-навсего сидит на столе, болтая ногами и распевая во все горло песню на валлийском. Фальшиво к тому же. Правое стеклышко в очках разбито, борода всклокочена, на задравшемся к коленям подоле светло-сиреневой робы - бордовое пятно. В руке пузатая бутылка с засаленной этикеткой, еще две, явно уже пустые, лежат на столе, в липкой луже. Ковер усеян осколками зеленого стекла. Причем вино самое дешевое – я такое, кажется, в забегаловке в Лютном видел, даже в кабаках как у Аберфорта пойла такого низкого качества не найти.
- Какого тролля?!.
И ведь не просто же так бутылки оставил! Целую демонстрацию устроил, придурок! И звал меня не просто так!
- А на что это похоже, Северус? – спрашивает, еле ворочая заплетающимся языком.
- На идиотизм! – рявкаю я, стаскиваю его со стола и тащу в ванную.
Слава Салазару, он не сопротивляется. Опускаюсь на колени рядом, пока его рвет. А рвет его долго и мучительно – желчью. Мерлин, он еще и не завтракал! И не ужинал, скорее всего. Вспоминаю – да, на ужине я его не видел.
Очищаю от рвоты бороду, глажу по волосам:
- Альбус, ну как же так?!
- Ничего ты не понимаешь, Северус, - говорит.
- Да где уж мне, - шепчу, обнимая, пока его выворачивает в очередной раз.
Все я понимаю. Он не справляется. Альбус - не справляется. А еще – у него никого нет, кроме меня.
