Эстелла-ильви-Лиан дель-Герро, сидя в своём кабинете, перепроверяла расчёты. Сам Лиан дель-Герро, сидя на софе, терпеливо ждал.
Эстелла отложила таблицы с данными и калькулятор.
— Вы правы, Лиан, номер 1000-001-983-295 по биопараметрам и аурометрии подходит лучше всего. Но мне не нравится, что она была в числе отказников. Это может разгневать Дух Рода.
— Всё верно, прекраснейшая из ильви, и я разделяю ваши опасения, но у нас нет времени. Мы подобны больному, которому нужна срочная пересадка сердца, и потому он не может выбирать, а принимает первый хоть сколько-то подходящий орган.
Эстелла отрицательно качнула головой.
— У вас есть сын. И он не только мужеложец, но и бесплоден.
Лиан вскочил с софы, рванулся к Эстелле, схватил её за плечо и горло и выдернул из кресла.
— Как ты узнала?! Следила за мной?!
Эстелла посмотрела на него холодно, жёстко и, хотя голос из-за пережатого горла был хриплый и сдавленный, сказала уверенно, тоном приказа:
— Убери руки!
По телу Лиана прошла дрожь, лицо стало драконьей мордой, но он разжал руки и отступил. Перевёл дыхание и вернул человеческий облик.
Эстелла проговорила ледяным тоном:
— Высочайший властитель Надмирья забыл, насколько сильно жизнь дракона зависит от его ильви?
— Простите меня. Я...
— Высочайший правитель Надмирья, — перебила его Эстелла, — перепутал меня с кем-то из глупых ящериц, не осознающих своей силы, которых видел в домах своих друзей?
— Простите, — склонил голову Лиан. — Но мой сын...
— Именно поэтому, — оборвала оправдания Эстелла, — вам не следует забывать о том, что ильви без особого труда переживёт и смерть своего хозяина, и аукцион, и синхронизацию с новым владельцем. А вот дракон без поддержки ильви не выживет.
— Простите, — повторил Лиан.
Эстелла шагнула к нему и влепила сильную, хлёсткую пощёчину, от которой Лиан пошатнулся.
Эстелла сказала со спокойной, твёрдой уверенностью:
— Никогда не смейте меня оскорблять и тем более поднимать на меня руку.
— Я признаю свою вину, — ответил Лиан. — Я не ищу оправданий, но прошу назначить компенсацию.
Эстелла фыркнула:
— У вас давно ничего нет. Но... — она села за стол, посмотрела на Лиана и сказала: — Я всё ещё не против партнёрства с вами, глава сеньориалла дель-Герро. А потому давайте подумаем, как спасти вашего наследника от кары Духа Рода.
— Благодарю, — поклонился Лиан и сел на софу.
Немного помолчал и сказал:
— Я думал отрешить Дайна от Рода, а когда Дух уснёт, вернуть. Но боюсь, что Дух сделает это невозможным.
— Я боюсь того же самого, — кивнула Эстелла. — А потерять единственного наследника будет катастрофой, при которой даже Дух Рода не поможет. Вас попросту низложат. Поэтому нужно другое средство спасения. — Она несколько секунд помолчала, вновь обдумывая свою идею. — Но оно весьма необычное. Чрезвычайно необычное.
— А именно? — Лиан подобрался: Эстелла нередко давала мудрые советы.
— Миссия вдали от дома. Настолько важное для укрепления Рода поручение, что Дух этого Рода простит наследнику отсутствие и при пробуждении, и в служении.
Лиан обдумал идею, кивнул.
— Здравое зерно в этом есть, но будет очень трудно найти убедительный для Духа повод отправить Дайна в Мёртвые Горы. А во всех остальных местах Дух почует его ауру. И тогда Дух за бесплодие Дайна убьёт меня. А возможно, что и вас.
— Потому я и предлагаю отправить Дайна на Землю.
— Куда?! — поражённо охнул Лиан. — Но это же... — он запнулся, подбирая определение, — низший мир примитивных существ.
— Это недоступный власти Духа мир, — возразила Эстелла. И добавила не без злорадства: — А ещё это мир, который создал артиллерию и авиацию.
Лиан, несмотря на всё своё самообладание, при этих словах вздрогнул. Эстелла усмехнулась:
— Вижу, вы прекрасно помните, что это. Уверена, что Дух вашего Рода запомнил артобстрелы и самолёты-истребители не хуже вас.
Лиан кивнул.
— Вы правы. Дайна нужно спрятать на Земле. Но как мы объясним это Духу? Что может быть миссией дракона среди низших существ?
— Месторождение магии, — с ехидной усмешкой сказала Эстелла. — Если вы поверили в эту ложь, поверит и Дух.
Лиану хватило самообладания сохранить бесстрастный вид.
— Идея хороша, — сказал он, — а ваша мудрость драгоценна, прекраснейшая из ильви.
— Этот вопрос решили, — кивнула Эстелла. — Теперь надо разобраться с элементериями.
— Разве они не безупречны? — удивился Лиан.
— Не вполне. Позволю себе напомнить вам, что элементерии — это продукт слияния набора овеществлённых заклинаний, пранической энергии и магии главы дома, а предназначены элементерии для всевозможных бытовых работ. Но никак не для ведения хроник Рода дель-Герро!
— Они же не умеют писать! — не понял Лиан.
— Зато собирают в себе образы, которые могут вас погубить, если их кто-то увидит. Как показал один случай, эти образы можно извлечь.
— И вы хорошо запомнили этот случай? — подался вперёд Лиан. — Его возможно повторить?
— Думаю, да. Но прежде чем просматривать коллекции образов чужих элементерий, необходимо очистить память собственных. И ограничить её запоминанием только того, что необходимо им для работы. А главное, сделать всё это до того, как проснётся Дух Рода. Иначе не выжить не только Дайну, но и вам, и мне.
— Да, согласен, — сказал Лиан. — Слишком многое элементерии видели такого, чего Духу Рода знать не нужно. Дела последнее время у нас идут неважно.
— Но вы сумели сохранить реноме, — ответила Эстелла. — И для Надмирья, и для Превысья, и для Земли вы по-прежнему Высочайший Предводитель, Луч Правящий. А это немало. Пожалуй, что это главное. Деньги и магию вернуть можно, а репутацию — нет.
— И в этом вы правы. Но прежде чем заняться очищением и модификацией элементерий, надо отправить с миссией Дайна. И сделать это со всеми ритуалами Рода, чтобы у Духа не возникло никаких сомнений.
— Я сейчас же займусь подготовкой, — сказала Эстелла.
— Но куда его отправить? — задумался Лиан. — Земля стала весьма неприятным местом. Страны, которые определяют её жизнь, пренебрегают драконозаветами, драконианская церковь утратила популярность, а в государствах, где драконозаветы и драконианская церковь в почёте, появляться лично будет весьма неразумно, потому что легко можно стать нежелательным лицом там, где делаются настоящие состояния и покупается подлинная власть.
— Я помню об этом. И я выбрала Индию. Она единственная среди драконозаветных стран не имеет плохой репутации в Европе и Штатах.
Лиан отрицательно качнул головой.
— Сейчас у нас напряжённые отношения с Индией. Именно у правителей Надмирья с правительством Индии. Будь Дайн простолюдином, никаких осложнений не возникло бы. — Он немного помолчал и сказал: — Мои коллеги никогда не блистали умом, но эта их склока особенно не вовремя.
— Когда они успели её устроить? — поразилась Эстелла. — Ещё два дня назад всё было прекрасно и дружелюбно.
— Дураку на ссору много времени не надо, — устало сказал Лиан. Он откинулся на спинку софы, полузакрыл глаза. — Я отправлю Дайна в Сэтагаю.
— Где это? — удивилась Эстелла. — Никогда о ней не слышала.
— Это в Японии. Район Токио с особым статусом и собственным правительством, практически государство в государстве. Это очень дорогое, очень японское место. Традиционная архитектура, офисы весьма большого бизнеса, дома для высших управленцев, которым чужды все эти... европейские веяния. Они взяли у Запада лишь то немногое, что действительно было полезным.
— Вы в этом уверены? — с сомнением сказала Эстелла. — В Японии всё не то, чем кажется на первый взгляд.
— Я знаю Сэтагаю. Я был одним из тех, кто создавал этот район и дал ему статус специального.
— Вы ещё вспомните свои подвиги времён сёгунатов, — фыркнула Эстелла. — Когда вы последний раз были в Японии? Шестьдесят девять лет назад?
Лиан немного смутился, но сказал упрямо:
— Япония консервативна и патриархальна. Для неё сто лет — очень малый срок.
Эстелла с сомнением глянула на карманный инженерный калькулятор японского производства, затем на Лиана.
— Вы уверены? Или позабыли то, что было в эпоху Мэйдзи и особенно в эпоху Тайсё?
Лиан снисходительно улыбнулся:
— Зато после была эпоха Сёва, когда Япония избавилась от избытков либерализма и западничества. Впрочем, доля правоты в ваших словах есть. И дабы свести возможные вредные влияния к минимуму, я отправлю Дайна не к моему партнёру по бизнесу, а к настоятелю храма Тэндозди, о-сё Мэйган-сану. Старик многим мне обязан, и потому хорошо присмотрит за Дайном. Храм, пусть даже и не драконианский — не место для вольнодумства и противоестественностей.
— Храм — это прекрасно, — кивнула Эстелла. — Дайну будет на пользу немного строгости и аскезы. Отошлите его туда как можно скорее. А нам нужно заняться элементериями. Затем наполнителем для Родового Камня и кормом для Духа Рода. Экземпляр номер 1000-001-983-295, человеческое имя Льянна Вановская, необходимо доставить как можно скорее, чтобы должным образом подготовить к ритуалу.
— Я сейчас же отправлю за ней ловчего. Он готов и ждёт приказа, — ответил Лиан.


= = =

Чего Вернер Оллер никак не ожидал от юной и неопытной полудраконессы, так это подстроенной ловушки. Причём такой, в структуре которой он не мог разобраться. И это при том, что никаких заклятий или заклинаний использовано не было! Просто переплетение свитых из магии тросов. Глупое, абсурдное, чрезмерное в энергозатратах волшебство, но оно оказалось действенным, потому что Вернер не знал, как из-под тросов выбраться. Они плотно прижимали его к боку буса, не давая даже пошевелиться.
И иссякнуть заряд должен был ещё не скоро, потому что при всей своей непомерной энергоёмкости переплетение было сделано так, чтобы обеспечить минимальный расход вложенной энергии. Иначе говоря, автор ловушки попытался хоть как-то сократить затраты магии и, надо отдать должное, преуспел в своём стремлении.
Келли тоже оказалась в плену. Полудраконесса сбила её с ног и набросила парализующую сеть, выбраться из-под которой невозможно ни человеку, ни дракону.
«Однако полудраконесса выбралась, — отметил Вернер. — Не знаю как, но выбралась и человечицу свою вытащила. А значит выберемся и мы».
Человечица тем временем вышла из ночной тьмы, в которой пряталась, и спросила с интонацией следователя:
— Зачем вы нас похитили?
— Если вас увидят драконы, — сказала Келли, — вы обе покойницы. Они никогда не оставляют в живых ни полукровок, ни их соучастников.
— Соучастников в чём?
— В существовании полукровок, — сказал Вернер. — Драконы уничтожают любое потомство драконессы и человека, и сыновей и дочерей. А в потомстве дракона и человечицы — только сыновей. Вместе с полукровками драконы убивают всех, кто связан с ними родством или дружбой.
— И чем мы им помешали? — спросила полудраконесса и приняла человеческий облик.
«Она ещё и не верит! — с раздражением подумал Вернер. — Хотя нет, драконов она боится. Значит, у нас есть шанс».
И сказал вслух мягко:
— Отпустите нас, и мы вам всё объясним.
— Вы уже объяснили похищением, — фыркнула полудраконесса. — И теперь я хочу знать, от какой ещё сволочи, кроме драконов, мне надо прятаться.
«Она права, — с досадой отметил Вернер. — Мы вели себя как враги. Но что ещё оставалось, если в городе полно драконов? Наивная полукровка не прожила бы и суток».
— Мы ваша надежда на спасение, — сказал Вернер. — Если бы не наше похищение, вас убили бы драконы, которых сейчас в Алма-Ате немало. А мы не драконы. Мы драконнейи.
— Только аура у тебя чисто драконья, — ехидно ответила полудраконесса.
А сопровождающая её человечица скептично хмыкнула:
— Что-то о драконнеях ни в одной книге нет.
Келли бросила зло, её тоже не радовало присутствие возле потенциальной драконнейны лишней персоны:
— Не всё сказано в книгах. Кое-чему надо учиться и у людей.
Полудраконесса на это хохотнула и сказала:
— У человеков учиться? В твоей ауре ничего драконьего и близко нет.
Человечица посветила в лицо Келли фонариком и сказала:
— Это тюрчанка. И, скорее всего, южная. Кожа смуглая, а северные тюрки чаще всего белые как молоко, белее европеоидов.
— А говорила по-английски, — заметила полудраконесса. — И на американском английском!
— Я американская гражданка, — сказала Келли. — Но от рождения меня звали Каламкас. А родилась я в Казахстане, в селе под Сарыагашем. После школы приехала в Алма-Ату на заработки, на фабрику устроилась. Надеялась выйти замуж в большом городе, сёстрам хороших женихов найти. Рассказывать, что с хорошенькой аульной овцой дальше стало, или твоя бабка поделилась с тобой воспоминаниями? Ведь она такая же, как и я!
— Тебе тридцать с небольшим, — ответила полудраконесса. — Ты родилась, когда в сказки об истинных парах и тем более в бредни о прекрасных драконах уже перестали верить.
Келли-Каламкас зло рассмеялась:
— Даже в больших городах богатых европейских стран до сих пор хватает дур, которые верят в счастье от встречи с истинной парой и с вожделением взирают на драконов. Что уж говорить о селе в полунищей азиатчине? Как и положено глупой овце, я смотрела не на поведение мужчины и не на его характер, а на абсурдные выдумки о назначенной судьбой любви и на мнение столь же овцеподобных подруг. Но самое главное, аульная девочка не знала, что можно жить и по-другому, с тем мужем, который уважает её и смотрит на жену как на равноправного партнёра, сотрудничает с ней, а не использует и командует. — Она немного помолчала и добавила: — Но даже у нас в ауле женщины не унижались до того, чтобы оставаться супругой мужчины, заикнувшегося о второй жене.
— Ты убежала беременной? — спросила полудраконесса.
— Да. Когда ты брюхата, надзор ослабевает. — Келли-Каламкас вздохнула и сказала: — Родовой Камень считает беременных начисто лишёнными способности к самостоятельным действиям. Но при этом всегда готов перенести из прер-башен в убежище в горах. Если как следует настроиться ментально, то Родовой Камень начнёт телепортацию, которую ментальным давлением на Камень можно перенаправить так, как надо вам. В моём случае из безопасных стран были США. Телепорт выбросил меня на окраину Питтсбурга. И мне повезло, что я наткнулась не просто на патрульного полицейского, а ещё и на женщину-соцработника. Она быстро опознала во мне жертву насилия и потребовала, чтобы меня увезли в приют для женщин. А дальше аборт, беженство, документы на то имя, которое могли выговорить чиновники, аннулирование брака через суд, языковые курсы, кредит на организацию палатки с беляшами. И накапливание денег на киллера, который убьёт моего бывшего истинного муженька. К счастью, я познакомилась с драконнейями и занялась более важными вещами — борьбой за то, чтобы из изгоев, прячущихся по углам, мы стали народом, равноправным другим. — Келли мгновение помолчала и добавила с ледяной злостью: — Но экс-мужа я при случае всё равно убью. И подыхать эта тварь будет очень больно и очень медленно.
— Как тебя приняли в драконнейны? — не поверила полудраконесса. — Ты же человек!
— У нас это не имеет... — начал Вернер, но человечица перебила:
— Келли, вы замужем?
— Да. За драконнейем. И у нас трое детей.
— Ваш муж полукровка? — продолжила допрос человечица.
Келли ответила с яростью:
— Он тот, кого драконы называют «женородец» и обрекают на уничтожение. Сын дракона и человечицы. Дракон, по физической силе и магии равный драконессе, а значит неполноценный, потому что для безмозглых драконов жизнь заключается исключительно в драках! А мой муж — доктор микробиологии, его разработки благословляет множество фермеров.
— Кто ваши дети — драконы, человеки, полукровки или драконы-двуостники? — задала новый вопрос человечица.
Услышав упоминание главной тайны драконнейев, Вернер зарычал, попытался трансформироваться, вырваться из пут. Безуспешно. Волшебство, при всей его нелепости, держало крепко. Келли ругалась матерно сразу на трёх языках, но сеть это нисколько не ослабляло.
Полудраконесса смотрела на них с удивлением.
— Что это с ними? — спросила она человечицу.
Та пояснила:
— В драконьих легендах упоминаются двуосники — драконы и драконессы, которые владели одновременно и прямой, и обратной магией. И если рождения дракона-обратника считалось благословением небес, потому что такая магия заметно сильнее прямой, то двуосников драконианская религия объявляла порождением тёмных сил, потому что любой, даже самый слабый двуосник будет физически и магически сильнее Высочайшего. А Высочайшие считаются сильнейшими и благословеннейшими из драконов, и превосходить их объявлено грехом. В «Истории взаимоотношений человеков и драконов» упоминается легенда о тайной деревне двуосников, которую Пятёрка Высочайших уничтожила, бросив на каждого двуосника по десять прямников или по семь обратников. — Человечица развела руками, подчёркивая и своё удивление, и необычность ситуации: — Похоже, это не легенда. И, судя по всему, двуосники рождаются из-за сильной примеси человеческой крови.
Полудраконесса приняла вторую форму, стала внимательно рассматривать Вернера.
— Нетссс, — сказала она. — У негоссс одна магичессская ссспиральссс, — полудраконесса опять превратилась в человека. — И спираль закручена по часовой стрелке. Стандартная драконья магия.
— Попробуй заглянуть под эту спираль.
Полудраконесса отрицательно качнула головой:
— Моей магии на это не хватит.
Келли тут же влезла:
— Тебе не хватает умения. Но если ты пойдёшь с нами, тебя всему научат.
— Спасибо, обойдусь, — фыркнула полудраконесса. И тут же рявкнула: — Где наши телефоны, уроды?! И наличка.
— У меня в сумке, — сказала Келли. — Мы не воры, собирались всё вернуть.
Человечица подошла к Келли, подобрала с асфальта её сумку, но едва взялась за застёжку, как полудраконесса вскрикнула:
— Бежим отсюда! — и потянула человечицу за собой.
— Что слу...
— Скорее! — перебила полудраконесса. — Пентакли почуяли опасность!
«Пентакли?! — изумился Вернер. — Кто в наше время пользуется пентаклями?! Это же как писать гусиным пером!»
Человечица, при всей своей неповоротливости и медлительности, свидетельствующими о слабом здоровье, рванула с площадки так, словно за ней гнались черти. Полудраконесса на бегу обернулась в боевую трансформу, крикнула:
— На ссспину!
Человечица неуклюже, но как могла быстро залезла полудраконессе на спину, и та умчалась намного проворнее, чем обычно бегали полукровки. А в следующую секунду на груди Келли расплылось кровавое пятно.
«Пистолет с глушителем», — успел понять Вернер до того, как в его голове вспыхнул ослепительно белый свет, и мир исчез навсегда.


* * *

Кафе «Долорес» было дешёвой студенческой забегаловкой, здесь отвратительно пахло дрянной едой, стоял круглосуточный гвалт, было, вопреки запрету о курении в общественных местах, надымлено дешёвыми сигаретами, но Артур терпел все эти неудобства ради анонимности, которую обеспечивали такие шалманы. Тут можно было встретиться с кем угодно, не боясь скомпрометировать себя этой встречей.
Однако было скверным то, что посредник, связавший Артура с драконом-ловчим, захотел повторной встречи.
«Ловчий должен был прислать сообщение о том, где он оставил Льянну, а не посредника».
Артур мысленно обложил Витека отборной бранью.
«Мог бы свести меня с хорошим ловчим, гад. У него связи с Намирьем намного теснее, чем у меня. А этот посредник нашёл какого-то мошенника, который дело не сделал, зато решил стрясти ещё денег. Хрен ему! Он мне эти деньги вернёт».
Посредник, человечишка вида потёртого и бесцветного, уже ждал Артура в кафе.
— Вы предоставили неверные сведения об объекте, — сказал посредник вместо приветствия. — Мой клиент вернёт вам две трети суммы. Одна треть останется ему в компенсацию. Или вы доплачиваете за сложность, и мой клиент привозит вам заказ.
— Какая, к драной матери, сложность?! — мгновенно вскипел Артур. — Что это за ловчий, если с заурядной продавщицей из мелочной лавки справиться не может?
Посредник усмехнулся:
— Эта продавщица залезла под дракона, который взял в плен двух драконнейев-боевиков.
— Кого? — отопрел Артур. — Это вообще кто?
— Драконы в квадрате и враги драконов истинных. А ваша продавщица спит с тем, кто смог взять их в плен.
Артуру от ярости перехватило дыхание.
— Спит с драконом?!
— С очень необычным и весьма опасным драконом, — уточнил посредник.
— Что за дракон? Откуда он вообще взялся?!
— Это неизвестно, — ответил посредник. — Мой клиент видел лишь последствия его деяний. Два драконнейя, причём опытные оперативники, были взяты в плен весьма необычным способом. А сам дракон сбежал за несколько секунд до того, как там появился мой клиент. Дракон сделал уникальные сторожевые маячки, которые предупредили его о приближении чужака. Им в данном случае был мой клиент. А дракон прихватил известную вам особу и удрал.
Артур спросил скептично:
— Если ваш клиент ничего толком не видел, то почему решил, что это был дракон? И что известная вашему клиенту продавщица — любовница этого дракона?
Посредник фыркнул:
— А головой подумать никак? Если дракон таскает с собой человечицу, то кем она может ему доводиться кроме любовницы? И кто ещё, если не дракон, может использовать магию? Тем более такую.
— Какую? — насторожился Артур.
— С вами имеет смысл говорить о тонкостях применения магии?
— И поподробнее, — зло процедил Артур.
— Этот дракон не творил заклятий и заклинаний, а использовал пентакли.
— Что использовал? — поразился Артур.
— Всё верно, — кивнул посредник, — это равносильно использованию свечек вместо электрической лампочки. Но как свечи не создают электромагнитного поля, так и пентакли не генерируют те типы магического эха, которые могут засечь современные сканеры. А чтобы драконнейи не учуяли запаха пентакльной магии, он использовал пентакли для ловли демонов, в которые вписал параметры драконов.
— Это как? — оторопел Артур. — Демонов же не существует!
— Но это не означает, что для них делали плохие ловушки. Сама конструкция у них прекрасна и эффективна, а чтобы пентакль ловил дракона, надо всего лишь заменить в нём элемент-определитель.
— Да кем надо быть, чтобы до такого додуматься?! — охнул Артур. — Откуда вообще в наше время знать устройство ловушки для демона, да ещё и оценить её чисто с механико-конструкторской стороны? Это всё равно, что покупать ружьё для охоты на Снарка!
— Однако нашёл тот, кто поймал Снарка. И это ещё не всё. Конструкция заряда ловушки модифицирована по принципу систем энергосбережения в электроавтомобиле. Очень примитивных, первых моделей, но благодаря этому они заработали на чисто магической основе.
— Невозможно, — не поверил Артур. — Сопряжение магии и техники крайне сложный и трудоёмкий процесс.
— А сопряжения и не было. Он просто соединил между собой то, что было более-менее похоже. Долго такая конструкция не проработает, но ведь долговечности и не требовалось. А часа два это сооружение продержалось бы как миленькое. И этого как раз достаточно, чтобы ввести пленных в состояние анабиоза и погрузить в машину. — Посредник посмотрел на Артура, усмехнулся криво: — Однако сам факт такого комбинирования говорит о весьма незаурядном мышлении и высокой находчивости, предприимчивости. Это очень опасный противник, за борьбу с которым надо соответственно платить.
Артур задумчиво поглаживал подбородок.
«Девка — ценность невысокая: быстро постареет, приестся. Наказать её за своеволие — это другое дело, но не настолько важное, как заполучить бойца подобного уровня. Так что девку пусть забирает боец, а я возьму его самого. К тому же дракон наиграется девкой очень быстро, и тогда продаст её за грош. И девка сполна расплатится за то, что дерзнула отвергнуть того, кто несоизмеримо выше её, но оказал ей честь и выбрал себе в жёны. Только на сей раз прощения она не получит. За предательство эта тварь будет расплачиваться всю её жизнь».
Артур сказал вслух:
— Пусть ваш клиент следит за этим драконом. Пусть собирает всё, что может его скомпрометировать или поставить под кару закона. Пусть покопается в его прошлом, если сумеет. Пусть поищет обязательства, которые этого дракона тяготят и от которых он хочет избавиться. Но никаких активных действий вашему клиенту предпринимать не нужно. Только сбор информации.
Посредник кивнул, достал телефон, открыл калькулятор и набрал число.
— Мой клиент предполагал такой заказ, — сказал посредник. — Вот сумма доплаты.
Он показал набранное число Артуру. Тот кивнул.
— Договорились.


* * *

Жэка метался по комнате в родительской квартире, которую занимал вместе с двумя младшими братьями.
— Жэк, не мельтеши, мешаешь, — сказал один из братьев.
— Молчи, мелкий, я думаю.
— Иди думать во двор, — ответил второй брат. — Мы уроки делаем, а ты отвлекаешь.
Жэка бросил на них мрачный взгляд и вышел из комнаты на балкон, облокотился на перила.
«Задолбало всё, — думал он со злостью. — Нищета чёртова, теснота, перспектив никаких. Осеннюю практику зарубили, козлы. Придётся отбывать её в университетской лаборатории. Чем я им плохой инженер? Какого-такого креатива им у меня мало? Можно подумать, на нашем вонючем заводе есть то, с чем можно креативить!»
— «Зубрёжка не метод!», — ядовито передразнил он преподавателя. — А сам-то чем лучше, пень старый? Если такой умный, то чего сидишь в Риллене, а не в Париже и не в Сеуле, спец по эко-автомобилям ты хренов? Или хотя бы в маарскую столицу свалил... Правильно говорят, что в универах преподают те, кто не нужен на нормальной работе.
Жэка сплюнул с балкона и вздохнул. Перспективы собственного трудоустройства были отнюдь не радужными.
«Тут и в универе преподавать рад будешь».
При этой мысли сразу же вспомнилась взбучка, полученная от ректора. Гениальная затея закрыть грантовикам выезд не прошла проверку практикой. Соответственно, ректора крепко взгрело начальство — в Мааре всячески старались сократить эмиграцию, особенно среди востребованных специалистов и перспективных студентов. А ректор компенсировал обиды от полученного пистона, оторвавшись на Жэке.
Но беда была вовсе не в оре старого маразматика. Его Жэка просто не слушал, лишь кивал в такт покаянно. И была настоящая проблема даже не в том, что не получилось отомстить засранцам, которые ничем не лучше Жэки, а исключительно на слепом везении отхватили самый счастливый билет, какой только мог быть в жизни. Катастрофой стало грядущее увольнение из ректората, а значит и конец всем надеждам взять ипотеку на отдельную квартиру.
«Каринка, сучка! — от злости Жэка так сжал перила балкона, что стало больно пальцам. — Это она всё придумала и организовала. Когда только успела...»
Догадаться о том, как и что произошло, было не сложно.
«Карька никак не могла проделать всё это одна. И другие грантовики ничем ей помочь не могли, в дирекциях зарубежных университетов, грантовых советах и где там ещё, никто не стал бы их слушать. Карина уговорила кого-то из наших преподов связаться с тамошними преподами и исследователями маарского происхождения и попросить их выступить на грантовом совете или ещё где, чтобы нашим гадёнышам разрешили приехать без направления. Бывшие маарцы с энтузиазмом просветили грантовые советы и о беспредельной маарской коррупции, и об изъятиях книг из библиотек, и о приказах студентам и преподавателям голосовать за того, на кого укажут, и о травле за инакомыслие, и о многом другом, от чего у нормальных людей волосы дыбом встанут».
И тут Жэка понял, как спасти карьеру.
«Ректор не дурак, сразу сообразил, откуда пришла помощь грантовикам. Но вычислить, а значит и наказать того, кого считает предателем и вредителем, не может. И потому с восторгом ухватится за идею чистки преподавательского состава от опасных элементов, разлагающих неокрепшую психику студентов».
Теперь надо было определить, кого считать опасным элементом. Точнее, как именно записать в опасные элементы тех, кто больше других досаждает ректору.
«Сложность в том, что надо назвать не имена, потому что тогда это будет акция одноразовая, а необходимо дать определение, в которое десятилетиями можно вписывать самые разные имена».
Жэка перебирал в памяти все случаи избавления от неугодных, которые приобретали мало-мальскую известность в маарской соцсети.
«Следователя судили за написание слэша, иначе говоря, литературы о гей-любви. Ничего не доказали, эротику до порно не дотянули, растление несовершеннолетних, совершённое при помощи текстов, тоже не повесили, потому что в тексте было предупреждение о его предназначенности для взрослых. Но дама ушла из правоохранительной системы в частный нотариат. Это хорошо, поскольку слэш читает и пишет практически всё женское население универа и четверть мужского. Но мелко, ректора этим не впечатлить, тем более что сначала придётся объяснять, что такое слэш. А выслушивать объяснения он не настроен. Слэшеров надо оставить на тот случай, когда ректор сам потребует новых идей. Тогда как сейчас надо пробивать идеей его. Следовательно, необходимо использовать то, что зацепит его сразу. Нескольких журналистов судили за шутки о религии. Кого-то посадили, кого-то оштрафовали, но своего добились — писаки или профессию сменили, или вообще из страны свалили. Тоже хорошо, но тоже мелковато, хотя и покрупнее слэша. И от текущих проблем ректора религиозные вопросы находятся далеко. Спору нет, в ситуации, когда правительство насаждает религиозность, можно очень хорошо разыграть карту атеизма и недостаточного религиозного пиетета, но не сейчас, когда ректора прессанули из-за грантовиков. Непочтение к религии надо использовать позже и пустить перед слэшем, когда настанет время приучать ректора ценить и мелочи. А сейчас надо нечто такое, что прошибёт его с одного удара».
Жэка достал телефон, стал просматривать маарскую соцсеть, комментарии к новостям, надеясь выудить из них идею.
«Бесполезно. Настоящих комментариев тут нет, всё писаниной презеботов забито. Говорят, при аппарате маарского президента есть целое подразделение презеботов, вся работа которых в том, чтобы шариться по сети и на каждое критическое замечание о маарской жизни и на все новости оставлять пропрезидентские комментарии. А ещё презеботы ведут патриотические блоги и страницы в соцсетях. — Жэка мысленно хохотнул: — Наше правительство всерьёз надеется, что найдутся идиоты, которые будут верить словам, а не реальности? Ведь судя по тому, что творится на популярных ресурсах маарнета и по некоторым репликам президента и его команды об интернете, презеботы, коих велеречиво наименовали "операторы по мониторингу интернета", и правда активно пишут. А судя по топорности и неуклюжести этой писанины, все места в подразделении наглухо забиты неудачно слепленными детьми чиновников в возрасте от пятнадцати и до бесконечности. Теми самыми, которые сначала в школе балду гоняют, затем в универе всё сдают по родительскому звонку в деканат или через родительский же подарок декану. Те детишки, что получились с мозгами, учатся в Европах-Америках, там же работать остаются, а глупых чад родители пристраивают, как могут. — Жэка вздохнул. — Вот бы мне такой приработок! Говорят, за один комментарий платят как за полбатона хлеба. За пару дней абсолютно неэнергозатратной работы — у них все реплики по одному шаблону, многие просто дублированы! — можно срубить бабла на вечер в крутом ночном клубе. А за год и на квартиру-односпаленку заработаешь без напряга. Но увы, к такой кормушке и чиновники-то не все могут своих чад пристроить, куда уж мне...»
Жэка, печально вздыхая над своей тяжкой долей, машинально продолжал просматривать соцсеть.
«Что ж у всех презеботов такой союзяшинский лексикон? — с раздражением отметил Жэка. — Как по "Методичке партпропагандиста" пятидесятилетней давности писано. "Наймиты госдепа", "пятая колонна", "предатели Родины", "маарофобство", "злотворный имперско-американский либерализм", "тлетворные западные ценности"... На каких идиотов это рассчитано? Похоже, на тех, кто экзамен без родительского звонка декану не сдаст. Но никак не на читающих то, что эти деятели понаписали. Во всяком случае, не на тех читающих, чей IQ от сотни, минимального балла для умственной нормы, и выше. О, а вот это прямо-таки шедевр дебиломыслия! "Под видом так называемой борьбы с коррупцией проводят действия, направленные против правительства Маара". Ё-моё, и вот такое запредельно безмозглое по жизни имеет всё: и крутых родителей, и работу без работания, и зарплату офигенную».
И тут Жэку озарила великолепная мысль. Жэка покрутил её так и сяк, попробовал со всех сторон и убедился — мысль гениальная. Она не только сохранит ему место в ректорате, но и принесёт льготную магистратуру, а затем должность преподавателя и льготную защиту научной степени.
«Ректору не нужна интеллектуальность, — принялся оттачивать идею Жэка. — Ему нужен повод выгнать тех, кто для него неудобен! И в коррупции он по уши, поэтому поведётся как телок на верёвке».
Но начинать надо было обязательно с мелочи, с тех преподов, которые вели малозначительные на рынке труда предметы типа культурологии и философии.
Жэка вышел из соцсети и зашёл на сайт университета, в рабочий сектор, посмотрел данные на преподавателей.
«Вот то, что нужно. Макарьев Дмитрий. Бывший армейский политработник, о чём заявляет каждому встречному при знакомстве, а после напоминает чуть ли не еженедельно. Нынешний преподаватель социологии и кошмар студентов, потому что на лекции не материал объясняет, а ругает все те страны, с которыми разругалось маарское правительство. Учитывая, что таких восемьдесят процентов, поговорить Макарьеву есть о чём. А ещё о своих успехах в международной научной деятельности, потому что два года назад тиснул свою статью по философии в каком-то заштатном праворелигиозном журнальчике. Таких изданий возле любой западной гуманитарной кафедры трётся сотнями, там к псевдонаучным журнальчикам относятся либерально, но и ценят их мнение в ноль. Зато всякие неуделки из стран третьего мира могут хвастаться гонорарными публикациями в научных журналах Европы и Америки. И по этой причине задавать Макарьеву вопрос о том, почему он, такой международно успешный и публикуемый на Западе, сидит во второсортном маарском университете, нельзя ни в коем случае. Сначала он будет долго орать о патриотизме, тыкая в прицепленный на груди значок с маарским флагом, а после не сдашь ему ни одной лабораторной. Жалобы студентов, которым для будущей работы нужна полноценная социология, а не макарьевские высеры, вынудили завкафедрой и кафедрального ассистента настоятельно порекомендовать Макарьеву уволиться по собственному желанию, не дожидаться, когда студенты вместо устных жалоб на кафедре сделают письменное обращение в горотдел минобраза. Говорили, Макарьев от такого предложения напился вдрызг и жаловался, что теперь нигде не найдёт работы».
Жэка посмотрел список сотрудников кафедры ещё раз, затем кафедру политологии и философии.
«Тюнечева. И, возможно, Гольдштейн. Обе работают с дистанционщиками и вечерниками, иначе говоря, полупреподы, практически внештатники для внестудентов. Соответственно, чего бы с Тюнечевой и Гольдштейн ни случилось, внимания штатных сотрудников и дневных студентов-очников это не привлечёт. И, судя по тому, что у дамочек есть часы по социологии, они в неплохих отношениях с завкафедрой и ассистенткой. А преподавая социологию, обе дамы не могли не пересечься с Макарьевым. Идеальная тройка для пробной акции».
Жэка скопировал из штатного расписания телефонный номер Макарьева и вставил в окошко телефонного приложения, нажал кнопку дозвона. Через два гудка Макарьев ответил. Жэка сказал:
— Добрый вечер. Вас беспокоит младший ассистент ректора Евгений Игольев.
— Что ещё? — хмуро буркнул Макарьев.
— Студенческому совету, точнее, студкомиссии при нём, известно о вашем несправедливом увольнении. Мы хотим предложить вам поддержку.
— Это как? — мгновенно повеселел Макарьев.
— Вам надо написать ректору жалобу на Тюнечеву и Гольдштейн и попросить студкомиссию засвидетельствовать её, чтобы это было действительно обращением пострадавшего, а не выглядело попыткой неудачника свести счёты.
— Так это они оклеветали меня перед завкафедрой?! — мгновенно подхватил брошенную кость Макарьев. — Я так и знал, что это происки завистников, ревнующих к моим научным успехам. Особенно от этих двух маарфобских либералок! Я сам слышал, как они подбивали студентов на участие в антиправительственном митинге!
«Главное, не сблевать при общении с этим идиотом, — сказал себе Жэка. — Он мне ещё не раз понадобится».
И ответил вслух:
— Если вы не против, то давайте обсудим жалобу.


* * *

Льянна, сидя в зале ожидания берлинского аэропорта, читала с телефона алма-атинские новости. Дарья сидела рядом и занималась тем же самым. Льянна глянула на неё и сказала:
— Не знаю как ты, а я из-за смерти похитителей переживать не собираюсь.
— Меня больше волнуют живые, чем мёртвые, — буркнула Дарья и потеребила такой же серебряный кулончик, как и у Льянны, но не с драконианской, а с лютеранской символикой. — Хорошо, что в Берлине антикварные лавки есть рядом с аэропортом. И хорошо, что там продаются не слишком старинные вещи с разрешением на вывоз.
— Это точно, — криво усмехнулась Льянна. — Без некоторых безделушек начала прошлого века девушке не обойтись никак.
— А ничего, что я у тебя половину лекарства забрала?
— Не волнуйся, — успокоила Льянна. — Этой половины хватит на троих. Даже если это трое чистокровных драконов. Сама говорила, что аура у этого лекарства непростая.
— Ещё какая непростая! Хорошо, что лекарство без запаха, а серебро блокирует излучение ауры, и потому его не замечают на таможне.
Льянна кивнула и сказала:
— Но как ни крути, а тебе надо общаться с другими полукровками, учиться у них маскировке.
Дарья отрицательно качнула головой:
— Прятаться надо только в большом городе, в многолюдье легче затеряться. А что касается учёбы, то лучше я сама как-нибудь, чем с собратьями тех двоих.
— Вполне возможно, что на Земле есть не только их община драконнейев. Вас явно больше, чем кажется.
— В этом я не сомневаюсь, — процедила Дарья. — Но не уверена в том, что другая община лучше. Они прячутся, стараются выжить. Сама же видела — не успели полукровки себя проявить, как прибежал какой-то дракон и убил их. А может и не дракон. С там же успехом это может быть конкурирующая община полукровок. Если представители одной общины украли нас, чтобы сделать членами это общины, то почему члены другой общины не могли их убить, чтобы забрать нас себе?
— Логично, — согласилась Льянна. А Дарья сказала:
— А потому в общинах и паранойя будет зашкаливать, и порядки сектантские, и на размноженчестве они наверняка зацикленные. Я не против детей, но лет через десять, а то и пятнадцать. Сначала надо для себя как следует пожить, чтобы не сожалеть об упущенном и непопробованном, когда из-за ребёнка свобода сильно ограничится лет на двадцать. Но самое главное, прежде чем заводить ребёнка, на него надо накопить деньги. Нужна и няня не абы какая, а способная заниматься с ним всеми этими методиками раннего развития, и развивающий детский сад, чтобы нянино учение закрепить и продолжить, и школа хорошая, и качественные продукты питания, и одежда натуральная, и игрушки, и гаджеты, и расходы на лечение... Много чего надо. Поэтому сначала карьера, после дети.
— Это правильно, — кивнула Льянна. — А с принципом «Дал бог зайку, даст и лужайку», обретёшь исключительно проблемы и тупик.
— Фу, насмотрелась я на тех, кто так живёт. Дело, конечно, их, но сама я так ни за что жить не буду. Для этого я слишком сильно люблю не только себя, но и своих будущих детей.
— А вот это верно, — отметила Льянна. — Только те, кто по-настоящему любит своих детей, сначала создают материальную базу для их роста и воспитания, и лишь после этого рожают самих детей.
— Жаль, не всем хватает ума это понять. И чёрт бы с ними, с дураками, но дети страдают.
— И это верно, — сказала Льянна. — Однако сочувствие сочувствием, а сначала надо свои проблемы решить. Твой дракон малоуправляем.
— Причём с недавних пор. Даже в тринадцать лет было легче. Я много раз искала в интернете сведения о физиологии взросления драконов, но на английском и тем более на маарском ничего толкового нет. А драконис я не знаю.
— Похоже, придётся выучить.
— Угу, — согласилась Дарья. — Но кое-что я всё же нашла. У драконов три совершеннолетия. Первое в шестнадцать, второе в восемнадцать и третье в двадцать. Похоже, у меня сейчас период острого гормонального кризиса, как у человека в тринадцать лет. Только если у человеков в это время дуреет сам подросток, то у меня — драконесса.
— А если это первая линька? — предположила Льянна. — Даже волнистый попугайчик во время линьки нервный и агрессивный. А у тебя дракон.
— Если это линька, то мы закажем себе самые крутые косухи в мире, — рассмеялась Дарья. И добавила серьёзно: — Очень может быть. А в книжке Роджера Грина написано, что с каждой линькой дракон обретает новые магические способности. И поскольку нечто никогда не возникает из ничего, мой гипофиз и надпочечники должны сходить с ума.
— И аппендикс.
— А он-то тут при чём? — не поняла Дарья.
— У драконов он вырабатывает магию.
— Надо же, — удивилась Дарья, — У драконов есть аппендикс. Но тогда получается, что Homo Sapiens Terrus и Homo Sapiens Drakus — две ветви одного вида?
— Или это закон единообразия движения материи. Хотя не надо забывать, что ретикулярную формацию и мозжечок человеки унаследовали от динозавров.
Дарья вздохнула.
— Интересно было бы почитать об этом хороший научпоп. Но драконы, сволочи, себя изучать не дают. — Она подумала немного и сказала: — А что будет, если хорошенько пнуть дракона в аппендикс?
— Возможно, то же самое, что бывает, когда хорошенько пнули в селезёнку. У человеков в таких случаях смерть до прибытия шестьдесят три процента. До прибытия «скорой» имеется ввиду. Смертность в больнице — двенадцать процентов в навороченных клиниках. В средней больнице возрастает до двадцати шести. Драконы более живучи, да и степень повреждения селезёнки при аналогичном ударе ниже, но без операции и дракону не выжить. Лёгкие повреждения селезёнки дают общую слабость, умеренную тахикардию, небольшую тошноту — симптомы множества других болезней, той же нетяжёлой простуды, например, или лёгкого сотрясения мозга. Но кровотечение в брюшную полость идёт. И за несколько дней доходит до перитонита. А это опять высокий уровень смертности до прибытия. Так любители уличных драк часто умирают. Не идут после махача, в котором получили по животу, проверяться в больницу.
— Адреналин и у драконов есть, — задумчиво проговорила Дарья. — А значит боль от разрыва они могут и не почувствовать.
— Добавь, что у всех гимнастов и бойцов-рукопашников вырабатывается рефлекс на блокировку боли. Пробить его в момент выполнения задачи очень нелегко.
— Хреново, — подытожила Дарья. Немного подумала и сказала: — А если из полимерной глины или термопластика понаделать шариков-пентаклей и швырять в драконов и драконнейев? Не получат ранение, так хотя бы навернутся на шариках. А полимерная глина и особенно термопластик почти ничего не весят, носить с собой легко, на таможнях и в самолётах оружием не считается.
— Зато магия считается опасным предметом, — возразила Льянна. — Точнее, имеющие магический заряд вещи, даже самые безобидные. Но можно попробовать замаскировать магию. Всё же пентакли в наше время практически нигде не используются. — Она вздохнула. — Поэксперементировать бы как следует. Но мы будем жить в разных странах.
— Угу, — мрачно кивнула Дарья. И слегка подскочила на сидушке, вдохновлённая идеей. — Ты говорила, что фомористов настолько не хватает, что легко дадут рабочую визу и грин-карту?
— Даша, ты представляешь насколько сильно фоморы генерируют страх и депрессию, если даже мексиканцы и сомалийцы, готовые пролезть в США любым способом, не идут на эту работу?
— Ничего, с полгодика перетерплю, — отрезала Дарья. — Если я эти самые полгода выдержала занудство Иржека Тапенского, то фоморов и подавно выдержу. Страх... Пусть они боятся мне в башку заглядывать! Иначе такие картинки из моего детства узрят, что обсерутся.
Льянна пожала плечами.
— Всегда лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном. Не получится — улетишь в Испанию. А попробовать сделать боевые шарики надо. И подумать над мини-пращей надо.
— Я знаю как сделать трубку-стрелялку, — сказала Дарья. — Иржек научил. А вообще нужно заняться единоборствами. Против оборзевших олигархов хватало и обычной полудраконьей силы, я не боялась, что любовник меня побьёт или изнасилует, как нередко бывает с их жёнами и ещё чаще с содержанками. Но оказалось, есть звери пострашнее маарских бизнесменов. И мне необходимо уметь постоять за себя в рукопашной.
— Правильное решение, — одобрила Льянна. А Дарья спросила:
— Пробьёшь мне место фомористки?
— Попробую. Ничего не обещаю, но очень постараюсь вытащить тебя в Колледж-Стейшен хотя бы на три месяца.
— И будем делать боевые шарики! — довольно улыбнулась Дарья.
— И чтобы действовали ещё и на человека, — сказала Льянна, припомнив поползновения случайного велинградского любовника. — Человеки иногда хуже драконов.
— Это точно, — согласилась Дарья. — А потому сделаем всё, чтобы выжить.
— И остаться на свободе.
— Это самое главное, — кивнула Дарья. — Свобода.


* * *

Люсьена Угличева, сидя в офисном кабинете, предназначенном сразу для бухгалтера, логиста, товароведа, переводчика и планировщика, переводила длинный нудный контракт и грустно вздыхала. Зоран Деличек, гад такой, не оставил её в магазине. Нанял какую-то толстую хиврю пенсионного возраста. А ведь в магазин в основном заходят мужчины. И какие мужчины! Люсьена опять вздохнула, глубоко и печально, вспомнив прекрасный букет, который эта ненормальная Льянна Вановская вышвырнула в урну.
«Вот глупая! Он нашёл её даже в другой стране, сразу узнал в ней истинную пару, а она бросила его, даже не поговорив. Отвергла такую любовь! Да ещё и богатый, и красивый».
Люсьена тяжко вздохнула, сожалея, что никто не пришёл так к ней. И Игорь оказался не истинной парой, а обманкой. Усугубляло обиду на мир и то, что не получилось отомстить Вановской за её непомерное везение и пренебрежение ценнейшим подарком судьбы. Вановская просто не пришла в салон, где её ждала Катя Райдер.
— Угличева! — грянуло над ухом. — Если болит живот, идите к врачу, а тут стонать нечего.
Люсьена бросила на говорившую мрачный взгляд и опять занялась переводом. Логистку Изабеллу Кернер Люсьена возненавидела с первого взгляда. Это была точная копия Льянны Вановской, разве что не под сорок, а хорошо за сорок. Нет и никогда не было ни мужа, ни детей, как нет и никогда не было сожалений по этому поводу. Одевается не для красоты, а для удобства. Да ещё и переводит яойную мангу, японские комиксы о гомо-любви, весьма популярные и в Японии, и в обоих Америках, и в Европе, но совершенно неприемлемые для Маара. Однако Кернер нисколько такого занятия не скрывает, на кофе-брейке или обеденном перерыве внаглую с планшета администрирует сайт с этой, Истинностью Связей запрещённой, мерзостью.
И если Вановская спокойна и молчалива, да и об увлечениях её ничего не было известно, то Кернер ехидина и насмешница, без своего замечания не оставляет практически ничего.
А ещё Кернер, в точности как и ненавистная Люсьене Вановская, плевать хотела, как относятся к ней люди, что о ней думают.
Пропиликала мелодия настенных часов, возвещая о начале пятнадцатиминутного кофе-брейка.
Люсьена взяла кружку, бросила в неё чайный пакетик и пошла к кулеру за кипятком. Там уже собралась немалая толпа, пришлось стоять в очереди.
К кулеру подошла и Тереса, нежная, хрупкая, хорошенькая и милая блондинка двадцати пяти лет, такая же новая работница как и Люсьена. Одевалась Тереса с безупречным вкусом, всегда была такой нарядной и женственной, что хоть на обложку журнала фотографируй. Люсьена ей даже немного завидовала.
Но сегодня Тереса была печальной и подавленной.
— Что случилось? — тихо спросила её Люсьена.
— Оштрафовали, — ответила Тереса. На глазах у неё сверкнули слёзы. — Муж меня теперь вообще загнобит. И так твердит постоянно, что я бесполезна. А тут только начала работать — и сразу штраф.
Люсьена утянула Тересу на балкон. Тут, правда, уже были Кернер и кадровичка Темирбекова, но всё же можно поговорить спокойнее, чем в кабинетах.
— За что оштрафовали? — спросила Люсьена.
Тереса сморгнула слёзы и проговорила дрожащим голосом:
— Вчера утром я рассказывала о ссоре с мужем, просто не могла иначе успокоиться, а наша начальница сказала, чтобы я перестала грузить коллег своими проблемами, что мои отношения с кем угодно — это исключительно моё дело и никого больше не касаются. — Тереса зло и ядовито передразнила: — «Не устраивает муж — разводись. Не хочешь разводиться — веди его к семейному психологу. Не идёшь к психологу — значит всё у тебя именно так, как надо тебе, потому замолкни и жри то, что имеешь. А захотелось язык почесать, то делай это в перерывы и говори о погоде, не загружая людей тем, что к ним не имеет отношения».
— Вот сука! — возмутилась Люсьена.
— Ещё какая! — согласилась Тереса. — А вчера вечером муж такое устроил, что просто слов нет. Я всю ночь не могла уснуть, хотела утром выговориться, а Цаплина на меня акт составила и оштрафовала за создание негативной обстановки на рабочем месте.
— Дрянь, — сказала Люсьена.
— Правильно сделала, — вмешалась Кернер. — Развели моду на работе о личном трындеть, даже не спросив, надо ли это окружающим. В Западном Мире такое вываливание словесного дерьма на чужие уши называется «наггинг» и относится к асоциальному поведению. В Европе вплоть до начала девятнадцатого века любителей жаловаться на жизнь или ворчать обо всём подряд суд приговаривал к ношению намордника с кляпом, без него ворчунам и нытильщикам запрещалось выходить из дома. Но сейчас времена гуманные, и вместо намордника используют штраф. И это справедливо! Если у тебя проблемы, то или конкретной помощи проси, например, как подешевле снять приличную комнату, чтобы было где жить во время развода с мужем, или вали к психологу и ной там. А паразитировать на нервах окружающих и вываливать на них свой негатив нечего.
— У психолога не поноешь, — фыркнула Темирбекова, высокая, сексапильно-пухленькая азиатка в строгом деловом костюме из тонкого натурального шёлка, ровесница Кернер. — У меня дочь психолог, так они клиентам сопли жевать не позволяют. Или человек решает проблему, а психолог поддерживает и вдохновляет, или проваливай, не мешай лечиться тем, кто свою жизнь действительно хочет исцелить.
— Что это за психологи такие? — возмутилась Люсьена.
— Профессиональные, — вежливо улыбнулась Темирбекова.
— Профессиональный психолог учит быть женственной, нежной, милой, уметь подстраиваться под характер суженого, добиваться своего по-женски, исподволь, а не превращает женщину в бой-бабу!
— Настоящий психолог никогда и никого не учит быть жертвой и тряпкой для вытирания ног! — отрезала Темирбекова. — Если психолог говорит о подстаривании под кого-то или подо что-то, а не о выстраивании того, что приятно и удобно клиенту, и учит не взаимодействию, а обману и манипуляциям, то это никакой не психолог, это мошенник. И никогда ни один психолог не будет использовать такие абсурдные понятия как «суженый», «истинная пара» и «вторая половинка». Это лексикон мошенников.
— Столетиями в истинной паре никто не сомневался, — возмутилась Люсьена, — а сейчас вдруг это стало мошенничеством!
Кернер презрительно фыркнула:
— Столетиями землю считали плоской. А после поумнели.
— Нет, — качнула головой Тереса. — Невозможно найти никого лучше истинной пары. Каким бы ни был твой суженый, но только он твоя истинная любовь и судьба, твоя вторая половина, без которой ты никогда не увидишь настоящего счастья. Всё остальное будет враньём, развратом, паскудством и грязью!
Темирбекова искренне рассмеялась:
— Так забавно, когда лезут рассуждать о счастье те, у кого пятьдесят процентов от личности, полулюди, недоразвитые существа, которые даже не могут сами определить, с кем и как им хочется жить, и потому сношаются по приказу, опускают себя ниже, чем проститутки с проститутами, потому что даже они сами решают, кого, когда и как обслужить, а кого прогнать навсегда.
Темирбекова смерила Тересу и Люсьену иронично-насмешливым взглядом и ушла.
— А сама-то замужем за истинным! — крикнула ей вслед Тереса. — Я сама печать видела!
Темирбекова вернулась и сказала:
— От своей истинной пары я сбежала ещё до свадьбы и аж до Маара добежала, чтобы не догнал. И вышла замуж не за истинного супруга, а за подходящего и приятного мне мужчину, с которым хорошо партнёрствовать по жизни. Что касается печати, то это её имитация, мы сделали магические татуировки в виде соединённых меток истинности на двадцатую годовщину бракосочетания. Мы решили, что это интереснее и оригинальнее, чем получать в подарок нафиг не нужный фарфоровый сервиз. Поэтому друзья оплатили нам церемонию, похожую на ритуал обретения истинности. Свадьба-2 была такой же скромной, как и свадьба-1, но не менее радостной. Мы не искали истинного супружества, вторых половинок и прочей мути, а сами сделали себе настоящую семью.
Темирбекова торжествующе, победно улыбнулась.
Кернер насмешливо добавила:
— Естественный отбор и правда никогда не ошибается, — взяла Темирбекову под руку, и обе женщины ушли с балкона.
Тереса качнула головой:
— Вот из-за таких сучек семьи и распадаются. Раньше мужчина и не думал с истинной супругой разводиться, а сейчас запросто. Причём восстанавливают истинность и опять новых истинных ищут.
— Это как? — поразилась Люсьена.
— Истинность разорвать можно хоть валяясь на диване дома, хоть гуляя на улице, хоть сидя в сортире. Визит в секторальный храм Сферы Истинности для этого не нужен. А после можно прийти в секторальный храм, показать оператору мёртвую печать, покаяться в грехах юности и восстановить метку. После чего искать новую истинную супругу, женщин-то в Сферу вписано в четыре раза больше, чем мужчин.
— Какой ужас! — охнула Люсьена.
— И это ещё не всё! Когда в одном городе закончатся все не видевшие этого мужчину операторы, такой козёл начинает ездить по храмам пригородных сёл, благо из-за обилия маршруток с поездками нет никаких проблем, это тебе не рейсовый автобус два раза в день времён Маарского Союза. Да и своя машина сейчас у каждого второго.
— Но ведь столько браков не будут регистрировать в ЗАГСе, — не поверила Люсьена.
— А эти гады брак и не регистрируют. Они встречаются с очередной истинной парой, предлагают ей попробовать, живут с ней месяца три-четыре, а то и полгода, после чего заявляют «У нас ничего не складывается, удачи тебе с новым парнем» и уходят к другой истинной. Причём, мерзавцы, так тихо связь истинности разрывают, что бедная девушка ничего не замечает! А они, живя у одной, приискивают себе другую.
— Но ведь есть обязательства истинности! — всё ещё не верила Люсьена. — Есть отношения.
Альтер-Эго Люсьены, её внутреннее Я тут же ехидно напомнило голосом мамы Тамары об Игоре. Люсьена мысленно отмахнулась от него, а Тереса сказала ядовито и зло:
— Они говорят: «Отношения отношениям рознь. У нас были пробные. И я тебе ничего не обещал, предлагал не жениться, а только лишь пожить вместе».
— Небеса великие, — в ужасе и потрясении простонала Люсьена, — зачем им это?! Сейчас ведь полным-полно шлюх, которые заявляют, что мужа и детей надо заводить не раньше тридцати, если не в сорок, а до этого делать карьеру, развлекаться и откладывать деньги на детей, тогда в браке и с ребёнком на руках не придётся жалеть об упущенных радостях жизни и считать гроши. Эти паскуды сами хотят секса без обязательств! Так почему блудодеи не сношаются с распутницами? Зачем им нормальные девушки?!
— Потому ни одна распутница никогда не пустит мужчину к себе жить и не будет ему готовить и наглаживать штаны с рубашками! Эти блудодейки говорят, что для брака нужно только отдельное совместно проплаченное жильё, а домашние дела или каждый делает сам для себя, или оба за двоих по очереди, чтобы у каждого был одинаковый вклад. Эти шлюхи всегда всё рассчитывают, каждый грош и каждое действие. А на истинную любовь способна только непорочная женщина. Девственная девушка или честная вдова. Вот козлы этим пользуются. Свои квартиры сдают, гребут за это деньги, а сами наживаются на любви тех, кого собираются обмануть. Да ещё и хвастаются на сайте для таких уродов, кто сколько истинок распечатал. А женщины остаются в слезах, с разбитым сердцем и без шанса на истинную пару, потому что печать истинности убита. Новую же делать означало бы обманывать судьбу, а расплата за это всегда жестокая.
Люсьена потёрла виски — от таких новостей разболелась голова.
— Но ведь истинность есть истинность. Если довести мужчину до брака, то он никуда не денется, вскоре влюбится так, как и предписано судьбой.
— В том-то и дело, что мужики теперь на истинных парах не женятся! — возопила Тереза.
— А забеременеть этим дурам ума не хватает?! — возмутилась Люсьена. — Ребёнок меняет всё!
Внутренний голос тут же напомнил, что её собственная беременность вызвала у Игоря только ругань и крики о том, что ребёнок не от него. И не сделай Люсьена аборт, осталась бы одна с ребёнком, который ей на самом деле был не нужен, да ещё и стал бы ненавистен за то, что не удержал Игоря.
«С истинной парой всё иначе!» — горячо возразила себе Люсьена.
А Тереса тем временем говорила отчаянно и горько:
— Распечатывальщики знают, насколько важна в истинной паре беременность. Они заставляют девушку после каждого соития прямо при них пить таблетки безопасности.
— Умная женщина подменит таблетки. Или за щёку спрячет и вскоре выплюнет.
— И распечатывальщик скажет идти на аборт, — печально ответила Тереса.
— Так умная женщина говорит о беременности только тогда, когда аборт делать поздно.
— Это ничего не даёт, — ещё горше проговорила Тереса. — Распечатывальщики отказываются от теста ДНК, а без него отцовство не доказать и алименты на ребёнка не получить. Принудительного анализа в Мааре нет. Но даже если удастся добиться алиментов без анализа, то это ничего не даст, потому что в Мааре с десяток способов от них уклониться, этому любой, даже самый тупой адвокат научит на раз.
— Не может такого быть! — не поверила Люсьена. — Связь истинности — это не просто так! Она разожжёт в мужчине любовь, даже если её изначально нет!
— Бывает и хуже, — всхлипнула Тереса. — Когда моя сестра сказала своему истинному, что аборт делать поздно, он отпинал её в живот и ушёл.
— О нет! — простонала испуганно Люсьена.
— А когда сестру привезли в больницу, то выяснилось, что этот козёл ещё и хламидиоз ей притащил!
— Его посадили? — с надеждой спросила Люсьена.
— Да ты что? В Мааре побои уже год как не преступление. Издали же закон, по которому за побои всего лишь штраф. Разве что моральный ущерб с избившего взыскать можно. Да и тот не доказали. Не было свидетелей побоев. Мы с сестрой даже не доказали, что этот урод был во время избиения у наших родителей в доме. До суда так и не дошло. Наоборот, это он заявил, что моя сестра в его отсутствие таскала в дом любовников, заразила его вензаблоеванием, а наши родители её блудни прикрывали.
— Вот сволочь!
— А моя сестра осталась без девичьей чести, бесплодная и с мёртвой печатью. Вечной брошенкой и в вечном позоре.
Люсьена только и смогла, что охнуть жалостливо. Тереса кивнула и сказала зло:
— А эти твари, вроде Кернер и Темирбековой, говорят: «Сама, дура, виновата. Нечего было путаться с мужиком, который не надевает презерватив, потому что так делают только заведомые сволочи. И нечего переживать из-за какого-то перепихона. Секс — это всего лишь секс, сам по себе он ничего не значит. Не получилось с одним мужиком построить отношения, в которые есть что-то ещё кроме траха, плюнь на него, забудь и ищи мужчин получше, попутно потрахиваясь просто для здоровья. Ну и чтобы не появлялось иллюзий, будто в трахе есть что-то ещё кроме оргазма».
— Мерзавки! — возмущённо воскликнула Люсьена не столько для Тересы, сколько для внутреннего голоса, который напоминал об Игоре и о маме Тамаре, которая твердила то же самое.
Люсьена кое-как угомонила собственный эмоциональный раздрай и осторожно сказала Тересе:
— Но вот до свадьбы надо было до тела не допускать.
— Умная, да? — ядовито прошипела Тереса. — Если печать пробудилась, то был ритуал соединения истинности или нет, а отказ мужчины от суженой убивает её печать! Ты всё равно остаёшься вечной брошенкой, без надежды на истинную любовь и истинное супружество. И от девственности твоей в этом случае пользы будет ноль.
— Ой, а ведь и точно! — испуганно охнула Люсьена.
— Так что тут надо мужчину удерживать всеми возможными средствами. А любовь после появится. В истинном союзе она не может не появиться! — с отчаянием возопила Тереса. — Я прочитала и просмотрела всё, что только нашла об истинных парах. И везде женщина могла разжечь любовь в своём супруге, изменить его этой любовью. Даже если он сначала ненавидел её, то истинная связь всё меняла. Не сразу и не легко, но меняла. Появлялась любовь, и ненавидящий мужчина становился любящим, заботливым и нежным, настоящим защитником и опорой.
Люсьена мысленно цыкнула на свое Альтер-Эго, взявшееся перечислять соседей, коллег и знакомых, у который истинный брак отнюдь не был счастливым, и кивнула.
— Да, всё так и есть.
— Поэтому я и делаю всё, чтобы не допустить развода. Пока сохраняется связь истинности, есть и открытая дорога для истинной любви.
— Да, — пробормотала пришибленная новостями и внутренними противоречиями Люсьена. — Да.
— Мать постоянно ругает сестру, что та никчёмная и глупая, не смогла истинную пару удержать. Опозорила семью. А отец то и дело за это поколачивает обеих. Если ещё и меня суженый бросит, то совсем жизни не будет.
— Твоя мать в истинном браке?
— Конечно! — Тереса даже задохнулась от возмущения. — Она не шлюха, чтобы в безыстинности жить, не со своей родной половинкой, а с чужим мужиком.
— Тогда всё наладится, — сказала Люсьена громче, чем нужно, чтобы перекрыть вопль Альтер-Эго о том, какая дура Тересина мать, что сразу не развелась с тем, кто её ударил. — Истинность связи вернёт любовь.
— Я знаю. И потому ни за что не допущу развода. Не превращусь в такую шмару как Цаплина. Она с истинным мужем сама, по своей инициативе развелась, после ещё два раза замужем была, теперь с четвёртым мужем живёт, да ещё и хвастается этим, говорит, что без проб и примерок хорошего товара не найти. Это любовь настоящую ей никогда не найти! Она даже не понимает, что значит любить и быть любимой! Ты знаешь, что она говорит о браке? «Счастливая жизнь бывает не в истинной паре и не со второй половинкой, а только с подходящими партнёрами, и только если все партнёры в равной мере работают на поддержание этой подходящести. Но если работа перестала приносить положительный результат, это значит, что сами люди изменились, и потому им надо не терять зря время, а как можно быстрее расстаться, чтобы найти себе новых подходящих партнёров и снова стать счастливыми».
— Из-за таких понятий семьи и превратилось в чёрт знает что, — кивнула Люсьена. — На Западе вообще и геям жениться позволяют, и разрешение на тройной-четверной брак обсуждают, и даже бабы внебрачно детей рожают, а общество их за такое распутство не изгоняет.
— Всё верно! Семейные узы и мужчины испортились из-за них. Раньше мужья не говорили жёнам, что они бесполезны и никчёмны. Не упрекали тем, что содержат их. Не называли тупыми колодами, с которыми даже не о чем говорить, и на которых ни в чём нельзя положиться.
Альтер-Это тут же напомнило Люсьене о том, как жестоко избивали мужья жён за маленькое приданое и за низкую прибыль от вышивок и кружевоплетения, и не просто так напомнило, а со ссылкой на сайты госархивов Маар и других стран, которые в университете заставляли посещать на истории и страноведении. Люсьена мысленно оттолкнула Альтер-Эго, припомнила свои самые любимые фильмы-мелодрамы и любовные романы, после чего сказала с тяжёлым вздохом:
— Узаконенным отказом от истинности убили любовь и уничтожили настоящих мужчин.
— Но пока есть истинный брак, не закрыта дорога к счастью, — ответила Тереса.
— Это так, — кивнула Люсьена. И, памятуя об Игоре, спросила заинтересованно: — А как ты заставила своего жениться?
— Мне просто повезло. Тогда он планировал чиновничью карьеру и сам подал заявку на истинную пару. Но чиновником так и не стал, занялся бизнесом. И сразу же заговорил о разводе. Только я этого не допущу! Я дождусь, когда истинность нашего брака заставит его полюбить меня.
— Поздравляю! — гаркнула с порога офис-менеджер. — На вас составили акт об опоздании с перерыва и оштрафовали!
Тереса испуганно, болезненно простонала и опрометью бросилась в кабинет. Люсьена же шла медленно, полностью погрузившись в размышления об истинной связи.
В кабинете Люсьена открыла браузер и поискала закон о бракосочетании после объединения связи. Оказалось, что последний любовный роман об истинной паре не солгал — если печати не просто активированы, но и произошло их соединение, то это приравнивается к браку в том случае, если никто из соединившихся не разорвал связь в течение трёх суток. ЗАГС сразу же выдавал брачное свидетельство, если кто-то из связанных предъявлял справку из филиала Сферы Истинности об истинной связи, продлившейся более семидесяти двух часов с момента установления.
«Надо сразу же, как только печать активируется, — размышляла Люсьена, — установить связь с суженым. Но так, чтобы он ничего не заметил. А после получить брачное свидетельство. И тогда он никуда не денется, признает себя мужем и вскоре полюбит жену, потому что истинной пары без счастливой любви не бывает! — Она цыкнула на внутренний голос, ехидно пророчившим ей любовь в виде побоев, как у Тересиной матери, и продолжила размышлять: — Если две половинки встретились, то они непременно полюбят друг друга и обязательно обретут великое счастье!»
Но сложность была в том, что талисман, тайно устанавливающий связь истинности, стоил немалых денег.
Люсьена повертела в руках телефон, посмотрела на приложение банка. Мама Тамара положила на счёт Люсьены деньги для оплаты за первый семестр второго высшего образования. Этих денег должно было хватить на талисман.
«Чёрт с ним, с образованием, — решила Люсьена. — Без цифрового графического дизайна я обойдусь. А вот без истинной пары — нет. И если в университете можно взять годичный отпуск или забрать документы и поступить на следующий год, потому что универ никуда не денется, то истинную пару встречают только один раз в жизни. И я должна быть к этому готова. Причём как можно скорее, потому что мой суженый может появиться и сегодня».
Она положила телефон на стол и принялась искать в интернете сайт-магазин, связанный с Надмирьем и специализирующийся на магии истинности.


* * *

«Следить — не ловить, всегда легко» — этого принципа дракон-ловчий Вильмор Теренс, высокий жилистый брюнет, придерживался твёрдо. Но и не отрицал, что есть случаи, когда слежка выходит на уровень ловитвы.
И с такими делами Теренс не связывался, свой профессиональный уровень и боевые навыки он оценивал здраво.
А порученный ему объект — дракон, чьей любовницей была Льянна Вановская, оказался совсем не прост.
Для начала, Теренс потерял его в Алма-Ате. Следы дракона исчезли, как будто он растворился в воздухе. А этого никак быть не могло, потому что летает дракон исключительно благодаря магии, и из-за этого в точке взлёта всегда остаётся след. Тем более дракон не может обойтись без следов в человеческой ипостаси. Однако дракон исчез именно бесследно. И это пугало. До сих пор такого не мог сделать ни один дракон.
Единственной ниточкой к этому дракону оставалась Льянна Вановская.
Найти Вановскую было несложно. О том, что она уехала в Техасский университет A&M, Теренс знал, а Колледж-Стейшен — городок небольшой, все жители так или иначе упомянуты на сайте университета в списках персонала, студентов и волонтёров. Теренсу даже не нужно было крутиться у фоморника, расспрашивать о Вановской, неизбежно привлекая к себе внимание — в маленьких городках, даже студенческо-научных, любое новое лицо становится заметным.
Теперь Теренс сидел в кафе возле фоморника, ждал, когда у фомористов начнётся ланч и размышлял о практически невозможной странности того, что дракон позволил своей женщине работать. Ведь бессмысленно ждать смирения и покорности от тех, кто может прокормить себя сам. И потому женщины драконов заняты исключительно домашними делами. В прер-башнях они вытачивают заготовки для талисманов и амулетов или плавят их из стекла, шьют для своего господина и его ильви ритуальную одежду, покрывая её обильной вышивкой, делают кирпичи для ремонта и расширения замка. Но даже в саду, огороде и в хлеву работают только элементерии, потому что ни в коем случае нельзя позволять женщине появляться там, где она сможет что-то продать на сторону тайком от своего властелина и начать копить собственные деньги, а значит и приобретать своеволие со строптивостью.
На Земле, конечно, правильно содержать женщину намного труднее, однако всё равно хватает возможностей сделать так, чтобы она не имела касательств к опасным для её природы вещам.
И тем более никогда ни один дракон не подпустит свою женщину к фоморам. А ну как соберёт фоморида и будет мстить за каждую оплеуху, не говоря уже о более основательном поучении? Как такую женщину воспитывать?
Конечно, дракон мог свою любовницу и бросить, но только не вскоре после того, как спасал от драконнейев.
«Спасал-то он себя, — размышлял Теренс, — но если прихватил с собой и бабу, то она имела для него такую полезность, которая не исчерпывается за неделю. Или всё же Вановская была нужна для чего-то одноразового?»
В случае брошенности Вановская не могла знать, где скрывается дракон. И дракон возле неё больше не появится. Но был и другой вариант. Очень и очень маловероятный, однако возможный.
Вановская не спала, а сотрудничала с драконом. И это делало её весьма проблемным объектом. А ещё уличало во лжи заказчика.
Поэтому Теренс и хотел посмотреть на Вановскую поближе, понаблюдать, оценить.
«Вполне вероятно, что она сама по себе действительно никто и ничто. Маарский бизнесмен не мог ошибиться в оценке, эти полубандиты в людях разбираются превосходно, иначе их очень быстро убивают. Другое дело, что Вановская, будучи пустым местом как собственно Вановская, является ключом к чему-то значимому и ценному. Наследница, которая не знает о наследстве. Свидетель, который что-то важное видел, но не понимает, насколько это значимо. Или вообще на ДНК её прабабки когда-то закрыли клад, и теперь нужна жертва из Вановской, чтобы его открыть. Последнее было больше из земных приключенческих романов, чем из реальности, но такие дела иногда делались, писаки не из фантазий это взяли».
Но тут с размышлениями пришлось заканчивать, потому что в кафе вошли работники фоморника.
У Вановской запиликал телефон. На звонок она ответила по-маарски, а собеседника назвала «Мариной» — имя международное, при этом по-маарски говорят не только маарцы и выходцы из Маара, но и немало американцев и европейцев.
«Так что собеседница может быть откуда угодно», — отметил Теренс и включил замаскированную под телефон прослушку, запеленговал разговор Вановской. Линия была незащищённая, подслушать разговор труда не составляло.
— Я просто в шоке, — говорила Марина. — Прямо стииленские времена! Настоящий донос тех лет, прямо как витрины музея Жертв Стииленского Режима.
— В стииленские времена доносы писали анонимно, — уточнила Вановская. — А у вас сейчас формируется аналог ранне-джулиановского режима. Ещё не военный союз-социализм, когда всё и вся было в руках кучки прорвавшихся к госвласти террористов, а маарцам запретили все личные свободы и все контакты с заграницей, зато ввели для них первые массовые расстрелы и пытки, но преддверие такой ситуации. И это именно агрессивно-параноидальный режим военного союз-социализма позволил Стиилену пролезть к верховной власти.
— Быть в преддверии не означает войти в дверь! — горячо сказала Марина. — Ещё можно всё изменить.
— Не мне, бакалавру культурологии, объяснять магистру философии и кандидату наук, что любое развитие идёт не только по восходящей, но и по нисходящей, а социум — самособирающаяся система, потому что люди объединяются в группы по сходству интересов, целей, стилей жизни, убеждений и многому другому. Поэтому социумы бывают добрые и злые, прогрессивные и консервативные, динамичные и ригидные, дружелюбные и агрессивные, активные и пассивные... Одни социумы развиваются, другие деградируют. Но объединяет их всех одно: никакой социум никогда нельзя изменить. Можно только выбрать какой-то из имеющихся. Или создать свой собственный, но это для тех, у кого и ума побольше, и характер покрече, чем у нас с тобой.
— Почему социум нельзя изменить? — возмутилась Марина. — Ведь мир столько раз менялся!
— Менялся он только там, где социум ориентирован на динамику, активность и развитие, — ответила Льянна. — Там люди сами постоянно ищут чего-то нового, стремятся к переменам и предпочитают сами отвечать за свою жизнь, поэтому стараются сами, никого и ничего не дожидаясь, эту жизнь улучшить. Такие социумы всегда процветают. А там, где у людей преобладает стремление к неподвижности, где они боятся обновлений и перемен, где перекладывают ответственность за свою жизнь на других и ждут, пока за них все улучшения сделает кто-то другой, там социум всё время норовит откатиться от тех достижений, к которым его подтолкнуло взаимодействие с другими социумами, обратно в дикость, да ещё и закрыться от любых контактов. Люди в ригидных и консервативных социумах ненавидят всё, что отличается от шаблона, стремятся это уничтожить, видят в любой нешаблонности причину собственной скверной жизни.
— Это всё теории! — вскипела Марина.
— Хорошо, вот тебе практика: пьяница, если хочет бросить водку, сначала должен бросить своих пьющих дружков и пойти в группу поддержки для анонимных алкоголиков. Женщина, если хочет порвать с распускающим руки мужем, то сначала должна порвать с такими же подружками-жертвами, которые советуют не злить мужа, и познакомиться с сильными, самостоятельными и независимыми женщинами, которые будут её подбадривать в желании развода и внушать решимость давать мужу отпор. Если родители хотят, чтобы их дети хорошо учились, то должны найти им класс не с мажорами, которым мамочка с папочкой покупают высшие оценки, и не с потомством пьяниц, которым плевать на двойки, которые приносят их дети. Для хорошей учёбы ребёнку нужен класс, где все родители с раннего детства приучают своих отпрысков думать о будущем, планировать его, накапливать полезные для карьеры знания и умения. Поэтому и тебе надо менять твой бодро бегущий к корлагам и инквизиции социум на нормальный.
— Ну и куда я поеду со своей философией? — возопила Марина. — Это программисты везде нужны, более-менее нужны биохимики и дизайнеры, а я безнадёга полная. Счастье, что в университет преподавать дистанционщикам и вечерникам удалось пристроиться.
— Лапа моя, — с такой ласковой ядовитостью сказала Вановская, что Теренсу стало не по себе. «Да это Внесудьбинник! Тот, кто столько раз менял данное им судьбой предопределение на собственную прихоть, что Судьба ушла от них навсегда, и теперь их жизнь зависит только от воли случая и собственных сил этот случай подчинять. Интонацию Внесудьбинника ни с чьей не спутаешь. А связываться с Внесудьбиннками рискованно. Слишком непредсказуемым делают мир вокруг себя. Так что заказчик должен мне двойную оплату».
Вановская тем временем говорила:
— Угомони истерику и включи мозг. Философия — это не столько наука, сколько надёжный способ прилепиться к любой отрасли человеческой деятельности. Философское содержание, нуждающееся в немедленном изучении, можно найти в чём угодно. А клей для этого прилепления называется «грант».
— Ну и куда мне лепиться?! — возмутилась Марина. — Это на словах легко.
— А в какой социум какой страны и какого города ты хочешь попасть?
— Ну знаешь, не в моей ситуации выбирать! — огрызнулась Марина.
— Как раз в твоей, — уверенно и спокойно ответила Льянна. — Для каждой страны клей будет индивидуален. И хотя в первые строчки списка востребованных стран сразу не влезешь, но в добротненький середнячок типа Португалии или Исландии — вполне. А из них перебираться в первую пятёрку списка будет в два раза легче. И даже если не получится перебраться, то не страшно, потому что эти середнячки не скатываются в худшие из кошмаров в истории Земли. Поэтому надо всего лишь определить, философское содержание какого из вкладов в мировое развитие и у кого из середнячков ты будешь исследовать.
— Ты что несёшь?! — оторопела Марина.
А Вановская ответила так обыденно, словно обсуждала цвет купленной на распродаже юбки:
— У тебя из языков только английский, поэтому работа может быть исключительно международной направленности. Но в то же время максимально ценное и важное для выбранной тобой страны. Например, для Португалии нужно что-то типа: «Влияние уникальности мирного характера Революции Гвоздик на политические процессы в мировом сообществе как проблема динамики гуманизации менталитетов разных культур».
— Это невозможно... — обалдело сказала Марина.
— С чего вдруг? Тема-то превосходная! На ней несколько крупных научных работ можно сделать. Хм... Правда, это больше культурология и социология, но главное, что есть рабочая идея, а удобную тебе формулировку сделаешь сама.
— Я не настолько хорошо знаю английский, — упиралась Марина. — Я могу сносно болтать на нём, смотреть фильмы и читать развлекательную прозу, но не писать научные труды. Это просто стыдно, делать что-то на языке, которым не владеешь полноценно!
— Стыдно в преддверии опасности сидеть и ничего не делать, — сказала Вановская таким тоном, как будто объясняла правила пользования светофором ребёнку. — Что касается языка, то для любой работы сначала всегда пишут черновик. А когда дойдёт до чистовика, как раз подтянешь язык до нужного уровня.
— Одного языка мало. Надо ещё и то, что на этом языке говорить. Я же не могу гнать пустопорожние речи. Необходимо что-то по-настоящему осмысленное.
— С твоей головой смыслом можно наполнить всё, что угодно. Будь у меня такая голова, я уже возглавляла бы кафедру в одном из университетов Лиги Плюща.
— Ну что ты такое говоришь, — досадливо ответила Марина. — Если считать по стобалльной системе и за ноль взять первокурсника, то я наберу баллов пятьдесят шесть, не больше. Ты бы видела тех, кто у нас на кафед...
— Хватит себя недооценивать, — оборвала Льянна. — Я читала твои статьи для университетского журнала.
— И вот с этим я получу приглашение в Унивесидаде де Порто?! — зло хохотнула Марина. — Думаешь, там своих таких умных мало?
— Но за них платят португальские налогоплательщики, а за тебя заплатит фонд Сороса или кто-то в этом роде. И будет платить все те годы, которые необходимо прожить для получения гражданства Португалии или работы в университете США или Оксбридже.
— Ты вообще в курсе, сколько людей по всему миру пытаются получить грант от Сороса и ему подобных?! — возопила Марина.
— А ты в курсе, что сейчас копируешь люмпениат из моего бывшего дома? Это он мастер сидеть на сломанной скамейке среди грязи, часами трындеть о том, как всё плохо, но при этом виртуозно изобретать отговорки от любого предложения активности. Такие находчивость и упорство да на толковое дело, давно бы все озолотились.
— Да не хочу я озолачиваться! — разозлилась Марина. — Я хочу жить спокойно и тихо, чтобы никто никогда меня не трогал, и в свободное время вязать игрушки.
— Вот и будешь спокойно писать грантовые опусы в уютном городе буколически-милой и тихой страны, которая прекрасна именно тем, что там никому ни до кого нет никакого дела, а в перерывах вязать игрушки и даже продавать их в интернете. В Европе такое покупать любят, а европейские почты, в отличие от маарских, работают быстро, точно и аккуратно.
— А родители?! — с трагизмом воскликнула Марина. — Они никуда не захотят уезжать, а я не могу оставить стариков! Да и не пустят их ни в Германию, ни в Великобританию — туда молодым-то пробиться трудно.
— Для родителей есть пенсионерский ВНЖ в недорогих странах типа Болгарии, Португалии, Испании, Италии, Греции и балканских государств, большинство которых — члены ЕС. А в этих странах есть фирмы по уходу за пожилыми, причём качество работы таких фирм очень высокое, потому что две трети туристического бизнеса, иначе две трети налогов в госказну держатся на обслуживании пенсионеров, которые съезжаются с северных регионов всего мира, чтобы дожить остаток дней в тёплом мягком климате. А дети и внуки этих пенсионеров дистанционно проверяют качество работы фирм через службу защиты прав потребителя и соцслужбу. И навещать родителей, живя в Европе, несложно.
— Я же говорю — они не захотят уезжать! — трагизма в голосе Марины прибавилось. — Это пожилые люди! Им тяжело менять место жительства и окружение.
— Оплати им месяц или даже две недели проживания в хорватском или португальском пансионе, и они не захотят возвращаться в Маар. А для общения с привычным окружением есть телефон с ватсапом, скайпом и тому подобным, так что прежние контакты никто никогда не теряет. Этот метод вывоза родителей проверен сотнями тысяч уезжантов.
— Льянна, я тебя люблю, но твои высказывания настолько абсурдны, что слов нет. Ладно, тебе хорошего дня, а я спать пошла, у нас уже полночь.
Связь оборвалась. Вановская пожала плечами, выражая своё отношение к нежеланию подруги позаботиться о себе, убрала телефон, занялась ланчем. Телефон пискнул, сообщая об СМС. Судя по тому, как Вановская сосредоточенно и долго читала послание, пользовалась какими-то приложениями, текст был на английском.
Вановская закончила перевод, подошла к коллеге, показала сообщение и сказала:
— Я идти. Предупредить, пожалуйста, старший смена.
— Хорошо, — кивнула коллега.
Льянна улыбнулась, кивнула и пошла к административному зданию. Теренс поспешил за ней.
Льянна свернула к боковому входу, к которому вела небольшая, но густо затенённая старыми дубами аллейка. Теренс отметил, что в ней нет ни обжимающихся парочек, ни зубрил-ботанов, хотя место что для тисканья, что для учёбы идеальное — тихое, спокойное, закрытое.
Льянна прошла половину аллейки, когда открылся портал, из него вышел полуобернувшийся дракон, набросил на Льянну парализующую сеть и утащил в портальный проём.
Портал закрылся.