Гермиона жалуется подруге:
- Муж у меня совершенно невозможный. Он только про свою мамочку
все время говорит. "А вот мама так не делает". "А вот видела бы
мама". "А маме бы это не понравилось". А я у него вообще
на десятом месте.
- Надо, чтобы он обратил на тебя внимание как на женщину, тогда он
про мать и помнить забудет. Он вечером придет, а ты его встреть
в каком-нибудь сексуальном наряде.
Короче, приходит вечером Рон - жена его встречает в черном лифчике,
черных чулках, на руках - черные перчатки.
- Боже, ты вся в черном - что-нибудь с мамой?
В лесу громко кричали птицы, пахло свежо и остро, как бывает только первое время после зимних морозов. Уже вовсю цвели строгие пролески, лохматые цветки мать-и-мачехи задорно подмигивали с каменистых пригорков, а в неглубоких овражках еще лежал ноздреватый снег. Бел покачивался в седле, улыбаясь и подставляя ласковым весенним лучам лицо, и вспоминал наставления Флосси.
– Вот тут наша повариха сладостей всяких положила, – строго говорила девушка, перебирая свертки. – А вот тут вам на дорогу пироги. Это сестрицам вашим отдадите. А вот батюшке вашему подарочек. И тетушке – я сама выбирала.
Бел кивал, обещал, что не перепутает, но Флосси вздыхала так недоверчиво, словно он был мальчишкой-несмышленышем, который вечно все забывает. Лично проверив, не забыл ли он чего, обняла на прощанье и пожелала хорошего пути.
Брендон тоже вышел проводить, ухмыльнулся и велел помнить, что Бел теперь не только купеческий отпрыск, но и важный господин. Бел тихо фыркнул и пообещал по возвращении проверить, не развалили ли на радостях хозяйство. Солдаты у ворот захохотали, и Бел, улыбаясь, погрозил им кулаком – дескать, и вас проверю.
На душе было светло и радостно, хотелось обнять весь мир или же взлететь к солнцу и запеть. Или просто улыбаться всем встречным, желая и им стать хоть немного счастливее.
Это состояние продлилось у Бела ровно до того момента, когда его узнали.
Он спешился у ворот и постучал вычурным кованым молоточком, подвешенным специально для этих целей. Приоткрылась калитка, и хмурый слуга, выглянувший в щель, буркнул сначала без всякого почтения: «Чего надо?», а потом, разглядев богатый наряд гостя, согнулся в низком поклоне.
– Не извольте беспокоиться, ваша милость, сейчас доложим хозяину… – Он погромыхал засовом, а потом широко распахнул ворота. – Прошу, ваша милость, проходите! Не сумлевайтесь, и лошадку вашу обиходим по высшему разряду!
– Малоун, ты что, меня не узнал?
Слуга был при доме без малого десять лет, и Белу было странно слышать от него такое почтительное обращение в свой адрес. Малоун взглянул в лицо Бела и застыл, открыв рот. Ждать, пока он отомрет, Бел не стал, прошел мимо и бросил поводья подскочившему конюху.
Отец встретил блудного сына так, словно тот никуда не исчезал – глянул недовольно, буркнул: «Поди переоденься!» и снова уткнулся в огромную книгу расходов. Зато Белинда и Дайна обрадовались – скорее подаркам, чем брату, восторженно ахали и охали, прижимая свертки к груди, а тетка сначала сурово поджала губы, но потом, оценив набор черепаховых гребней, скупо улыбнулась и поблагодарила за щедрый дар.
– Бел, поди к нам! – Белинда, видимо, поджидала его неподалеку от теткиных дверей, и стоило ему только выйти, тут же налетела и потащила за собой. – Идем же!
Девушки вертелись перед небольшим зеркальцем, стараясь получше разглядеть обновки – ленты с золотым шитьем, головные обручи, ожерелья и подвески. Как Флосси умудрилась уложить столько всего в небольшие, хоть и увесистые сверки, Бел не знал.
– Бел, какой обруч мне лучше – этот, – Белинда приложила один к волосам, – или этот?
– Не знаю, – честно признался Бел. – Ты же знаешь, я в тканях разбираюсь…
– Да? А кто тебе тогда украшения подбирал? – глаза сестры светились любопытством. – Думаешь, я не видела фибулу на плаще?
– Служанка, – буркнул Бел и сбежал в свою комнату, пока остроглазая сестра не стала расспрашивать еще о чем-нибудь.
К вечеру отец почтил сына своим вниманием – вызвал через слугу и, только Бел вошел, принялся сверлить взглядом. Бел, который раньше побаивался этого взгляда, сейчас спокойно смотрел на отца, ожидая, что тот скажет.
– Ты вернулся вовремя, – наконец сказал отец. – После весенней ярмарки сыграем вашу с Дайной свадьбу, а пока ты мне поможешь с товарами.
– Тебе придется найти Дайне другого жениха, – спокойно ответил Бел. – Я не могу ни вести ее под венец, ни долго оставаться здесь. Я приехал на несколько дней, только проведать вас.
– Я тебя не спрашиваю, – резко произнес отец. – Теперь иди.
– А я просто предупреждаю, – пожал плечами Бел и вышел из комнаты.
За ужином отец об этом разговоре не напоминал, но утром Бел обнаружил, что ночью исчезла не только одежда, в которой он приехал, но и вообще вся верхняя одежда, а его самого заперли в комнате.
– Господин изволил распорядиться, – заявил явившийся на стук Малоун, – что будете сидеть здесь, пока не образумитесь.
– Долго же ему ждать придется, – пробурчал Бел.
Первым делом он вывалил все, что было в большом ларе, на пол и, пыхтя и обливаясь потом, передвинул ларь к двери, злорадно радуясь тому, что в отличие от дверей в замке здешние открываются внутрь. Потом пересмотрел всю свою одежду и нашел-таки старый плащ и побитое молью сюрко.
– Еще посмотрим, кто кого, – усмехнулся он и принялся запихивать одежду обратно.
К обеду у его был готов не только план побега, но и средства к его осуществлению, частично почерпнутые из книг сестры – скрученная из располовиненных простыней веревка и кошель с деньгами. Дождавшись, пока семейство соберется в трапезной, Бел выбрался из окна и, оглядев двор и убедившись в том, что слуги тоже отправились обедать, выскользнул за ворота. Уже подходя к перекрестку, он услышал какой-то шум и крики, доносящиеся со стороны дома, и поспешил поскорее свернуть за угол.
Торговец лошадьми долго и пристально рассматривал монеты, которыми расплатился Бел за выбранную им кобылу, но придраться ни к чему, кроме разве что потрепанной одежды покупателя, не смог, и Бел стал обладателем красно-рыжей кобылы, а в шорных рядах приобрел всю недостающую упряжь. На него косились недоверчиво, но золото и уверенный взгляд Бела сделали свое дело. Через три часа после полудня Бел выехал за городские ворота и пустил кобылу рысью.
В замке его не ждали. Бел долго тарабанил в ворота, сначала кулаком, потом ногой, с каждым ударом все сильнее приходя в ярость.
– Бродягам не подаем, – наконец раздался ленивый голос из надвратной башни. – Чего расшумелся?
– Я тебе, скотина, сейчас покажу бродягу! – вызверился Бел. – Я тебя, поганца, заставлю двор языком вылизывать!
– Господин Бел?! – ахнул караульный. – Простите, не признал! – Ворота почти тут же распахнулись, с едва слышным скрипом решетка поползла вверх под аккомпанемент вопля караульного: – Господин Бел вернулся!
Во дворе поднялась суета. На полпути к дверям замка на Бела налетела Флосси с радостным: «А я говорила, что вы вернетесь!».
– Флосси, я же говорил, – гладя ее по волосам, говорил Бел. – Я обещал же…
– Я знала, но ваша сестра…
– Что?!
Сестра обнаружилась в главном зале. Сидела в кресле и глядела в огонь, слушая Брендона.
– Такая красавица, как вы, всегда может рассчитывать… – Брендон осекся, увидев стоящего в дверях Бела, перевел взгляд на Белинду, снова на Бела и замолчал.
– На что же может рассчитывать моя сестра? – идя к нему и пристально глядя в глаза, спросил Бел.
– На самое уважительное отношение, – поспешил ответить Брендон.
– Бел? – удивленно повернулась сестра. – Отец передумал?
Бел метнул на нее негодующий взгляд и молча пошел в свою комнату. На лестнице его нагнала Флосси.
– Она приехала вскоре после обеда, – зашептала служанка. – Сказала, что вы остаетесь дома, что там невеста ждет. А она тут теперь будет. Но я не поверила. Так и сказала господину – дескать, не могу я ей прислуживать, вы же вернетесь. А он…
– Он решил поверить ей, – буркнул Бел. – Флосси, ужин уже был?
Он тяжело вздохнул и признался:
– Меня без завтрака оставили…
– Я сейчас пирог принесу, – ахнула девушка. – Передохнете с дороги, умоетесь, и как раз к столу пора будет идти.
До ужина Бел успел не только умыться, но и быстро ополоснуться. А потом позвал Флосси и велел подобрать самый красивый женский наряд.
– Волосы уложи, как ты умеешь, – велел он и, гневно сузив глаза, добавил. – И шоссы шелковые дай.
Флосси тихо хихикнула и кинулась к шкафам с одеждой.
Увидев вошедшего в зал Бела, Белинда уронила кубок на пол и замерла, словно ее превратили в статую.
– Надеюсь, я вовремя, – улыбнулся Бел и прошел к своему месту. Шлейф новомодного сюрко с «демонскими окнами», шурша, змеился вслед за ним.
Брендон молча покачал головой. Молчал он весь ужин, иногда поглядывая то на Бела, то на Белинду. Сестра предпочла разглядывать еду на тарелке и, немного поев, поспешила удалиться, пожаловавшись на усталость после трудного дня.
– Талбот, – негромко произнес Бел, едва только Белинда покинула зал, – поди вон. И скажи, что я велел никому не заходить.
– А если я велю зайти? – поинтересовался Брендон, с интересом глядя на Бела.
– И стать посмешищем? – вкрадчиво спросил Бел.
– Мои слуги не осмелятся смеяться над своим господином!
– Все бывает впервые, – пообещал Бел и, почти не целясь, швырнул в него ближайший соусник.
– Совсем ополоумел?! – едва уклонившись и от снаряда, и от ярко-алой ленты соуса, зарычал Брендон. – Полыни по пути нажевался?
– Значит, меня можно спровадить, а после перед этой змеюкой подколодной бисер метать?
Вскоре Бел и Брендон уже орали друг на друга, периодически швыряя на пол подворачивающиеся под руку блюда и кубки, и припоминали друг все обиды. Заглядывал ли кто в зал, Бел не знал, да и не особо ему было это интересно – злость и негодование, клокотавшие в нем с той минуты, как он начал стучать в ворота Эйнсли, нашли выход.
– Она, значит, красавица?! – кричал Бел, стоя вплотную к Брендону, которого загнал в угол, и тыча в его грудь пальцем. – Она?!
Брендон, еще недавно рычавший на Бела, моргнул пару раз, потом неожиданно мягко улыбнулся и, осторожно подцепив когтем выбившийся из тщательно уложенной, но уже изрядно растрепавшийся прически локон, тихо спросил:
– Это ревность?
Бела словно ледяной водой окатило. Он оглядел разгромленный зал, припомнил все, что они друг другу наговорили, и, надеясь, что удастся скрыть смятение, ответил:
– Нет, восстановление справедливости!
Он вскинул подбородок и гордо удалился, тщательно обходя живописные останки ужина и старательно не замечая тихий смех Брендона.