От Иларии до Вияма. Часть вторая

Рыцарь Дэвин Рихар, отец досточтимой Мадин, баронессы Бримаррской, в молодости был волокитой хоть куда, не пропускал ни одной юбки, а к старости приутих, зажил спокойно в своём доме, с женой Адиной и дочерью. Сыновей рыцарю Единый даже на стороне не дал, посему с младенчества Мадин отец откладывал ей часть доходов поместья на приданое, но притом был крайне придирчив к женихам, пока однажды его сюзерен, барон Джулиус, не заговорил внезапно на пиру, что он не прочь породниться с Рихарами. Досточтимый Дэвин вначале подумал, что барон имеет в виду своего старшего сына, который засиделся уже на заставе, хотя пора было его приучать к управлению землями. Но Джулиус Бримарр заявил, что он сам с радостью бы взял в жёны юную девицу. Опешив, Рихар не знал, что и сказать на такое, попросил отсрочку: мол, не хочет неволить дочь, юная она слишком, хочет узнать её мнение. Барон же на это ответил, что ни в коем случае не собирается настаивать, если Мадин откажет, а верный вассал пусть не беспокоится, что за отказом последует его баронское неудовольствие.

Приехав домой, Рихар обо всём рассказал жене и с удивлением услышал, что барон, с её точки зрения, вовсе не плохой жених.

— Он напоминает мне тебя, дорогой муж, — сказала Адина, — тоже ветреник, но молодая жена его успокоит, а человек неплохой, незлой. Почему бы Мадин не быть с ним счастливой?

По-простецки почесав в затылке, Рихар подумал, что в словах жены есть резон, велел позвать дочь и сообщил ей новости. При известии о бароновом сватовстве глаза Мадин на мгновение широко распахнулись, она помолчала, помяла платочек и неожиданно согласилась.

Барон, получив письмо от вассала, приехал просить руки его дочери по всем правилам. Досточтимая Адина, наблюдая за дочерью, по ей одной ведомым приметам поняла, что жених той нравится. Почему бы и нет? Барон был ещё мужчиной видным, красивым, полным сил, несмотря на свои годы.

Вскоре сыграли свадьбу, барон приданое взял, но сказал, что оно будет храниться для нужд Мадин (мало ли что в жизни может случиться), а сам он в нём как в дополнительном доходе не нуждается. Юная баронесса, навещая потом родителей, выглядела вполне довольной замужеством, а вскоре и забеременела — барон даром времени не терял. Он был рад рождению дочери, заявив, что мальчишек ему уже достаточно. Словом, сложился по всем статьям благополучный брак, и Адина Рихар уверилась, что жизнь её дочери пусть и пройдёт без страстей и сердечных восторгов, о коих мечтает любая девица, зато будет по-настоящему счастливой.

Разумеется, Рихары получали приглашения в замок на все торжества, как и прочие вассалы Бриамарра, приглашали их и просто так — погостить, поохотиться. Но послания всегда подписывали оба супруга, и вот как-то раз в начале осени Адина получила от дочери письмо, в котором та приглашала мать провести с ней несколько дней в баронском замке. Удивлённая, Адина поехала, ожидая заранее каких-то неприятностей, но оказалось, что в замке перемены: Овайна, эта взбалмошная девчонка Джулиуса от предыдущего брака, сбежала в Виям, собираясь поступить на военную службу. Хорошо, что его светлость герцог написал барону, и тот волновался не слишком долго. Мадин, когда муж спешно собирался в Виям, спросила его, может ли она пригласить в замок мать. Барон охотно согласился. Когда он вернулся, то ещё застал в замке тёщу, был очень любезен и даже поделился последними новостями.

Прошло некоторое время, и Адина опять получила приглашение — на сей раз от самого барона. Тот сообщал, что дела вынуждают его уехать в столицу герцогства, он бы с радостью взял с собой и жену, но ребёнок их ещё совсем мал.
Всё это показалось Адине очень странным.

— Дочь, ты не думаешь, что у барона кто-то появился на стороне? — без обиняков спросила она, приехав в Бримарр.

— Не знаю, матушка … Скорее у Джулиуса какие-то дела с герцогом, тот ведь приезжал летом со своим супругом и собирал всех вассалов Бримарра. Да и отца тоже приглашали, помнишь?

— Барон посещает твою спальню?

Мадин покраснела.

— Да, с тех пор как стало можно, бывает у меня регулярно. И даже иногда засыпает рядом, но я потом полночи не сплю и вынуждена его будить. Он ужасно храпит, матушка.

— Ну и хвала Творцу. Видимо, это и правда политика. Да и Овайна там, всё-таки твой муж любит старшую дочь.

Досточтимая Адина успокоилась, и её визиты в замок на время отлучек барона, которые стали регулярными, с тех пор вошли в привычку. Дочь ни на что не жаловалась. К тому же Рихары побывали в Вияме на праздновании совершеннолетия господина Ленарда Хамата, слышали указ герцога Каффа о том, что юноша назначается его соправителем и преемником. Дэвин Рихар с охотой принёс юному герцогу присягу.

***
Джулиус сидел за столом напротив жены, изредка на неё поглядывая. Ужинали они уединённо, в своих покоях, и вскоре собирались отойти ко сну.

Никаких угрызений совести барон не испытывал. Он смотрел на жену, а в мыслях уже предвкушал страстные ночи с Каделлой. Впрочем, он и в предыдущих браках придерживался правила, что законная супруга не должна оставаться в небрежении и без внимания. Барона хватало на всех. Возможно, отличайся Мадин темпераментом, ему бы пришлось туговато: всё ж не мальчик уже, но он прекрасно справлялся с исполнением долга два раза в неделю, и не просто отбывал повинность или заботился о сохранении своей мужской силы. Барон к постельным битвам подходил всегда ответственно, и его жёны оставались полностью удовлетворёнными. Мадин не стала исключением. Все бабские уловки с целью изобразить страсть и обмануть доверчивых мужчин барон за свою жизнь хорошо изучил. Жена его была не из таких. Она не оглашала спальню громкими криками, не извивалась, как угорь, не изображала страстную наездницу, и вообще не слишком любила разнообразие. Мадин тихонько и как-то незаметно получала свою порцию наслаждения, и, немного приласкав её напоследок, дождавшись, пока она уснёт, барон перебирался в соседнюю спальню и уж там от души храпел всю ночь. Да он бы, пожалуй, удовольствовался такой размеренной жизнью, если бы… не мёд с молоком — прелести лейтенанта Каделлы.

— Завтра с утра я поеду в Виям, дорогая, — сказал он как бы между прочим за десертом.

— Хорошо, барон, как скажете, — отозвалась Мадин. — Вы рано собираетесь? Мне отдать распоряжение слугам приготовить вас завтрак, или вы возьмёте припасы в дорогу?

— Пожалуй, позавтракаю, а потом поеду.

— Хорошо.

— Вы не против, если я приду к вам нынче?

Мадин улыбнулась и потупила глаза.

Она была хороша собой, и барон когда-то соблазнился прелестями юной девы, надеясь, что со временем в ней проснётся страстная женщина, но вот как-то не сложилось… Да может, хватило бы терпения, но дёрнуло же Овайну сбежать в Виям, а там такие лейтенанты…

Впрочем, не только ради дочери и любовницы спешил барон в замок герцогов. Вернее, не столько… На первом месте в его жизни всегда стоял долг вассала, а юный Ленард остался один, и барон за юношу тревожился. К тому же он надеялся, что появились какие-то вести о Кристиане.

Закончив ужинать, Джулиус пошёл проверить, как слуги собрали его в дорогу, потом вымылся и направился вначале в детскую: посмотреть на дочь. Он не особо любил своих детей, пока те лежали в колыбели, но Лайву навещал каждый день, если бывал дома. Вовсе не потому, что чувствовал какую-то вину перед её матерью — такая привычка появилась у него вскоре после рождения девочки.

Барон полюбовался крепкой, здоровой малышкой, подержал её немного на руках и выполнил все необходимые ритуалы вроде качания и игры в козу. Потом передал дочь нянькам и направился в спальню баронессы.

***

14 декабря, Виямский замок и окрестности

Утром его милость барон Джулиус выехал из замка в сопровождении оруженосца и тут же пустил лошадь бодрой рысью. Ночевал он в доме паромщика, а на другой день переправился через реку и очень быстро добрался до замка.

— Кто это, интересно, пожаловал? — пробормотал он себе под нос, глядя на стоящие в ряд на замковом дворе телеги, гружённые тюками и сундуками.

Спешившись, он оставил оруженосца позаботиться о лошадях, а сам вошёл во внутренний дворик, кликнул слугу — отправил передать кому следует, что, мол, прибыл барон Бримарр и просит его светлость Ленарда о встрече, кликнул служанку — велел сказать сестре Альеноре, что после разговора с герцогом он с радостью увидится с её подопечной. Очень скоро навстречу барону вышел молоденький секретарь их светлостей, имя которого Джулиус никак не мог запомнить, только слышал, что это сын какого-то карасского барона.

— Прошу вас, ваша милость.

Молодой секретарь поклонился. Он не успел довести гостя до дверей кабинета, когда сам Ленард вышел им навстречу.
— Джулиус, я так рад вас видеть! Вы свободны, Йоан, — прибавил он, посмотрев на секретаря. — Передайте Тьерри, что у нас гость.

«Вот, значит, как парня зовут», — подумал барон.

— Как вы тут, мой мальчик? — спросил он Ленарда, когда они сели за стол и Тьерри подал второй лёгкий завтрак — главным образом, для гостя, конечно.

— Жду известий, волнуюсь. — Ленард опустил глаза.

— Ничего, пройдёт немного времени, и вы отправитесь в Бранн на коронацию. У Кристиана такие молодцы в отряде, с ними сам нечистый не страшен. Не стоит волноваться. А чьи это телеги стоят во дворе? Торговцы?

— Ах нет… Это медведи…

Лени поведал Джулиусу о переселенцах из Ушнура.

— Мне так стыдно перед ними, пора уже ехать в имение, пора решить вопрос с общиной и наделить медведей землёй, а я боюсь покинуть замок: вдруг придёт письмо, а меня нет? Я понимаю, что имение недалеко и письмо мне тут же доставят, но не могу заставить себя выехать за ворота.

— Нельзя вешать нос. Это что за новости? А давайте-ка не будем откладывать дело в долгий ящик. Пусть ваши медведи подкрепятся, а потом мы все вместе поедем в ваше имение. И молодёжь с собой возьмём заодно. Крестьяне ваши увидят, что с вами молоденькая девица, а с ней монашка да ваш брат — совсем мальчик, и поймут, что их новые соседи неопасны. Прогуляетесь в хорошей компании, развеетесь, а заодно и дело завершите. Как вам?
Ленард улыбнулся.

— Отличная мысль! А я и не додумался…

— Это потому, что вы переживаете. По себе знаю: всё из рук валится и приходится просто заставлять себя выполнять каждодневные обязанности.

Ленард посмотрел на барона, на его ласковую усмешку и морщины вокруг глаз и подумал: хорошо, что он такой бодрый и сильный, а то ведь привяжешься, а потом получится как с герцогом Белтраном. И тут же Ленарду стало стыдно за такие мысли.

— Я совсем растерян, — признался он. — То есть я справляюсь с обязанностями, но чувствую себя так, будто сплю и не могу проснуться.

— Ничего, — Джулиус улыбался, хотя глаза оставались серьёзными. — Это, право, не стоит того, чтобы беспокоиться. Если справляетесь даже во сне, всё к лучшему: значит, вы уже освоились с обязанностями правителя, и освоились очень даже неплохо.

Лени засмеялся, понимая, что его успокаивают, но чувствуя долю правды в шутке. Обернулся, чтобы позвать Тьерри, но верный домоправитель уже стоял рядом.

— Я приказал приготовить лошадей, ваша светлость, — сказал он почтительно. — Ваши гости заканчивают завтрак. Капитан Велион и трое её людей отправятся с вами.
Барон нахмурился.

— Кроме Маттиаса и Гарета, полагаю? — спросил Ленард.

— Да, ваша светлость.

— Мы не на заставу едем, любезный Тьерри, а всего лишь к моим арендаторам. Я тоже умею в руках меч держать, да к тому же с нами барон. У капитана и тут дел хватит. Но если едет досточтимая Овайна… — Волчонок с трудом сдерживался, чтобы не посмотреть на барона. — Пусть с ней поедет её наставница, она опытный воин.

Джулиус покосился с подозрением, но спрашивать не решился, а вид у Лени был совершенно невинный. Тьерри, пряча улыбку, кивнул, принимая распоряжения, и удалился, точнее исчез, как не было.

— Пока все соберутся, ещё немало времени пройдёт, — солидно сказал Ленард. Он вновь наполнил бокалы и принялся вежливо расспрашивать гостя о здоровье супруги и детей.

Когда процессия выехала из ворот со стороны Западной башни — господа и сопровождающие впереди, а позади них медведи на телегах, — барон, который не знал уже, что и думать, занял место рядом с Ленардом. Он, конечно, поздоровался с дочерью, с Альбером, перекинулся с обоими несколькими фразами, но видел, что молодым людям не до него. Овайна, может быть, и расспросила бы о домашних новостях, но просто не могла разорваться между отцом и кавалером, так что барон решил отложить беседу с дочерью до завтрашнего дня.

Сестра Альенора ехала рядом с Каделлой, что барона полностью устраивало. Присутствие двух молодых холостяков, бывших на хорошем счету у герцогов, пробуждало в сердце старого волокиты подспудную ревность. А так дамы беседовали себе и на мужчин не отвлекались.

С Ленардом разговор понемногу вернулся к тому, с чего начался. Джулиус в глубине души сочувствовал молодому герцогу, на плечи которого волею судьбы внезапно навалилось столько забот.

— Вы не переживайте, мой мальчик. Вы волнуетесь, потому что впервые в разлуке с Кристианом. Но надо привыкать. Даже когда вы обоснуетесь в Бранне, вам придётся то и дело расставаться. Править страной — совсем не то что править герцогством. Вы ведь станете необычными правителями. Даже не потому, что ваш супруг разделит с вами полномочия, а потому что под вами окажутся ещё три манора. И придётся и поездить по стране, и, боюсь, повоевать.

— Я понимаю. Надеюсь, что Кристиан позовёт меня в Бранн.

— Позвать-то позовёт, но наверняка после коронации на время отошлёт или в Виям, или в Каррас.

— Я не поеду, — Лени прикусил губу. — Останусь с Кристианом. Он поймёт, что я должен быть с ним.

Барон покачал головой, сомневаясь. Нет, он вовсе не думал, что, заняв трон, Кафф озаботится более приличествующим королю браком и оставит волчонка под благовидным предлогом, передав ему во владение Виям и Каррас как отступное. Да и будет ли безопасней в тихой гавани? Новое правление начинается с бунта, едва ли всё утихнет, лишь корона коснется каффова чела. И супруг Кристиана, такой юный и неискушённый, станет самой очевидной слабостью и мишенью для всех, кто чем-то да против нового короля. Может, и впрямь Ленарду лучше оставаться рядом с мужем? Если и суждено погибнуть — так вместе...

Джулиус отогнал неуместную мысль.

— Там видно будет, мальчик мой, — сказал он. — Что мы... что я, право, вздумал решать за Кристиана, как ему поступать.
Ленард кивнул и обернулся — просто чтобы посмотреть, как там остальные. И верно: будто выехали на увеселительную прогулку. Даже Каделла, хотя и была при мече, но выглядела скорее картинкой из рыцарского романа, чем опытной наёмницей. Довершали впечатление монахиня, юная дева с кавалером и два молодых рыцаря. Ленард не удержался и улыбнулся. Если бы не тянувшиеся позади телеги — прямо хоть художника зови: пусть миниатюру рисует.

Волчонок поймал вопросительный взгляд Маттиаса, покачал головой и вернулся к разговору с бароном, но машинально продолжал думать о картинке, художнике, галерее, что расписывал в замке молодой мастер. Получалось у того живо и очень даже неплохо, в старом стиле, что любили оба герцога. Лени улыбнулся своим мыслям, решив дать художнику новое задание, тряхнул головой и извинился перед собеседником за рассеянность.

В Вияме жизнь текла на диво спокойно. Словно бы и не бунтовали в Бранне, словно бы не сменялась буквально на глазах династия, не рушились планы и расчёты многих и многих людей. Конечно, тишина была обманчива, в любое мгновение её могли всколыхнуть отголоски столичных перемен, но тем дороже делалась каждая минута покоя, привычных, даже скучноватых ежедневных дел, возможность просто ехать с друзьями по дороге, не оглядываясь и не ожидая беды.

Каделла отстала от монахини, заговорив с Маттиасом о чём-то, похоже, интересном им обоим, её место занял Гарет, чтоб не нарушать порядка в кавалькаде. Он часто расспрашивал сестру о жизни в обители, вспоминал сводных братьев. Барон, бросив взгляд назад, нахмурился, но Ленард, тоже оглянувшийся, завёл неспешный разговор о его арендаторах да их проблемах, и Джулиусу пришлось отвечать.

Вскоре миновали указатель, обозначавший границу бывших земель Мандриана, а ныне — вотчины Ленарда Хамата. Поля давно опустели, и, только проезжая мимо хуторов, можно было заметить мужчин, что-то мастерящих у себя во дворах или продолжающих заготавливать дрова на зиму. Увидев господина, крестьяне выходили за калитки, снимали шапки, кланялись, с недоверием поглядывая на телеги и едущих на них незнакомых людей.

Со скарбом, за господином вслед... поселенцы, кто да откуда? И традиционная крестьянская недоверчивость к чужакам боролась с крестьянской же рачительностью, твердившей, что негоже земле оставаться без хозяйской руки. От молодого господина зла пока что не видели, да и переселенцев было не так чтобы много — на уже обжитые, обихоженные участки вряд ли найдутся желающие, а коли и так... Дальше мысль не бежала, признавая, что решение — за господином, и только за ним. Оставалось надеяться, что наследник старика не переменился нравом там, в городе, не станет избавляться от старых арендаторов, заменив их пришлыми.

Зоркие глаза подмечали, сколько добра привезли с собой чужаки — по всему выходило, что люди зажиточные, достойные, а приехали навсегда или уж надолго. Помечали, и каковы они на вид — крепкие все, и силой Единый никого не обидел, а вот детишек-то на телегах и нет... видать, не от хорошей жизни подались на новое место. Да женщин мало совсем, больше мужчины.

Гарет и Маттиас по приказу Ленарда подъезжали к арендаторам, передавали просьбу явиться в господский дом для беседы. Управляющий Миро выбежал на порог, лишь только завидел процессию с господином во главе.

— Ваша светлость! — заулыбался он, кланяясь. — Доброго вам здоровья, значится, и добро пожаловать! Желаете выпить и перекусить с дороги? Записи сию же минуту предоставлю.

— Не суетись, я по другому поводу, — перебил Ленард, но про себя отметил готовность управляющего предоставить отчёт. — Мне планы имения нужны. Где у нас незанятые под арендаторов участки?

— Ох же! — Миро посмотрел на телеги. — Никак арендаторов подыскали, ваша светлость? Прошу, прошу! — он ещё раз поклонился и отошёл в сторону, пропуская господ внутрь.

— Досточтимый Венцик, — позвал Ленард вожака медведей, задержавшись в дверях, когда прочие вошли в дом. — Заходите. Все заходите, уважаемые, незачем на улице оставаться.

Медведи нерешительно приблизились к дверям.

— Милости просим, — закивал Миро, — да вы не тушуйтесь, это общинный дом милостью его светлости.

Дамы в имение приехали впервые, да и Миро немного растерялся в их присутствии, но быстро опомнился, расстарался, притащив из дальних зал удобные кресла, до поры укрытые рогожами. Охранники, что по очереди сопровождали Ленарда или Йоана в мандриановы земли, ориентировались в доме неплохо, осмотрели его — как обычно, со вниманием, заняли давно присмотренные и просчитанные места, откуда удобнее было следить за безопасностью герцога и его спутников.

Ленард склонился над столом, изучая планы поместья, доставленные расторопным Миро. В небольшой зале постепенно собирались арендаторы. Те, кто ранее не видел проезжавшего со спутниками герцога, поглядывали с изумлением на городских гостей и с недоверием и любопытством — на приезжих: кто такие, да что с собой привезли?

— А где дети? — спросил как бы невзначай Ленард. — Час ещё не поздний.

— Да в саду они гуляют, ваша милость. Наставница за ними приглядывает, — ответил Миро. — Покушали и гулять пошли.

— Дети? — переспросила Овайна.

— Здесь школа, — пояснил Ленард. — А в домике, который был по правую сторону, целитель живёт.

— О… Дальше, я заметила, здание строится. Что это, Лени?

— Там будет лечебница.

— А можно, я на детей посмотрю? Они не испугаются меня?

— Эти — да испугаются? — Ленард рассмеялся. — Увидишь там девочку по имени Риани, передай ей привет от господина Бартока.

— Я с Овайной пойду, брат.

Альбер встал, а Ленард подал знак Гарету, чтобы сопровождал их. Разумеется, сестра Альенора захотела тоже пойти в сад, познакомиться с наставницей. Только Каделла осталась в зале, и барон едва не принялся подкручивать усы от удовольствия.

Ленард видел, как погрустнели на миг медведи, когда речь зашла о детях. Пожелал им про себя поскорей найти подруг по сердцу. Поднял голову, осмотрел зал — кажется, собрались все. Можно было начинать разговор.

К этому он уже приучил своих крестьян — новости в поместье сообщались сразу всем, открыто и ясно, и каждый мог задать вопросы, высказать мнение, а то и пожелания — без боязни, без фиги в кармане.

Ленард свернул карту, найдя на ней всё, что нужно.

— Уважаемый Венцик, — обратился он к медвежьему старосте, — расскажите вашим будущим соседям, кто вы и откуда.

Тот встал, откашлялся.

— Здравствуйте, добрые люди, — почтительно поздоровался он и начал свой рассказ. — Иллёр Венцик меня зовут. Со мной мои братья и племянники. Сведущи мы в кузнечном деле и в гончарном, знакомы с охотой и рыбалкой, сохранили и искусство огороды разводить. Нахваливать себя — того и гляди в гордыню впадёшь, ругать без причины — смешно да глупо. Вот мы, как есть, стоим перед вами. Коли не смущаетесь соседства с медведями, принимайте нас. Скажу только, что народ мы мирный, с соседями дружны, любимым верны да почитаем Единого, как и своих богов.

Крестьяне слушали, переглядывались, словно пытались на лицах соседей прочитать мнение о странных чужаках, которым господин желает выделить ничейные земли. Конечно, на то воля его, но жить-то с оборотнями бок о бок им самим.

— Да вы не бойтесь нас, уважаемые, — добродушно рокотал Венцик. — Мы мирные, в зверином обличие разум не теряем, ни на кого не нападаем, скотинку не трогаем. Нам бы только по лесу погулять, размяться немного. Хотим, конечно, парней наших холостых женить. Детишек мы любим.

Тут крестьяне зашептались. Были в семьях девицы, которые ещё не нашли себе женихов, но вот как местные парни посмотрят на то, что явились им соперники? К тому же по желанию обрастающие шерстью.

— Дети у нас рождаются обычные, человечьи, вы не подумайте. Это уже потом, позже, начинают оборачиваться.

— На всё воля его светлости, — промолвил седовласый пожилой крестьянин, — а мы тоже народ мирный, хорошим соседям рады. Летом бы вам приехать. Эх… под зиму-то дома строить несподручно, но мы уж поможем.

— В лесе недостатка не будет, — сказал Ленард.

— Вы не сомневайтесь, уважаемые, мы не из милости какой строиться собираемся, нам есть чем заплатить… — начал Венцик.

— Лес на ремонт жилищ мои арендаторы получали часть даром, часть — в долг. Не вижу причин, чтобы вы были лишены этих привилегий. А за работу, конечно, отблагодарите соседей.

— Ваша светлость, мы поможем, платы не надо. Им же ещё запасы на зиму закупать. Да и семена на весну. Правильно я говорю? — спросил старик остальных.

Крестьяне закивали головами и одобрительно зашумели.

— Семена у нас есть, — сказал Венцик. — Спасибо, ваша светлость, спасибо вам, соседи. И для поля — немного, правда, и для огорода. Весной охотно поделимся рассадой, если будет у вас желание. Кое-какие редкости из самого Ушнура привезли, — улыбнулся смущенно, — любим полакомиться.

Видя, что общинники готовы их принять не только по приказу господина, но и по доброй воле, попросил подняться сородичей, назвал, как кого зовут, те поклонились по очереди, но рта не открывали, предоставляя говорить старшему.

Ленард обсудил с арендаторами текущие дела. Выслушал каждого, ответил, потом и сам спросил, нравится ли ребятишкам в школе, удобно ли иметь поблизости целителя, как прошла поездка в монастырь Блаженной тени. Особенно крестьяне нахваливали колдуна, который не только лечил, но и помогал советами. Поначалу, конечно — и это от его светлости скрыли — старик раздражал своей привычкой лезть во все дела, но потом у кого корова болеть перестала, потому что колдун подсказал, какой травой её лучше кормить, у кого-то куры стали лучше нестись. Понемногу крестьяне поняли, что советы все дельные, и сейчас, довольные, любовались на дружно проклюнувшиеся озимые. Колдун прошёлся по полям, везде набрал по пригоршне земли, потом чародействовал над образцами у себя в доме и расписал на карте владений, где что стоит сажать, а какие участки лучше оставить и не мучиться: лучше что-нибудь построить на них, а для земледелия они непригодные.

Ленард, глядя на карту своих земель, отметил, что колдун не только занятые участки изучил, но и ничейные, и теперь медведи могли строиться, опираясь на его заметки.

— В чём ещё имеете нужду? — спросил он арендаторов.

— Ваша светлость, — заговорил Миро, — мы тут давно хотим вас просить вот о чём… о вере нашей. Раньше мы священника звали из соседней деревни, а по большим праздникам ездили в Виям. Но сестра Рагна стала читать священные книги нашим детям, а те начали задавать вопросы: почему у нас на все хутора даже часовни нет. — Управляющий потупился. — Ваш дед, не тем будь помянут, набожностью не мог похвастаться, вот мы и выкручивались, как могли…

Ленард кивнул.

— Вы хотите построить храм и пригласить священника. Я понял. Что ж, я могу только поддержать вас в этом начинании. Деньги на строительство получите.

— А мы сами что же — и не поучаствуем, ваша светлость?

— Наймите на общинные средства мастеров, чтобы храм украсили.

— Но священник... — Миро потупился снова. — Как быть со священником, ваша светлость? Это же не работника нанять на сезон, и на рынке его не купишь.

— Я поговорю с преподобным Гильмаром, — пообещал Ленард. — Он назначает священникам приходы, пришлёт святого отца и в новую церковь.

Вздохнул про себя — когда ещё получится поговорить с преподобным! Он в столице сейчас, с тётушкой-настоятельницей, с Кристианом... когда уже вернутся они, да и вернутся ли...

Пока Ленард беседовал с крестьянами, барон готов был метать громы и молнии, потому что один из медведей завёл разговор с Каделлой. Сначала стеснялся, а потом осмелел: видимо, узнал, что девица из простых, не знатного рода. Что-то тихо говорил ей, улыбаясь, на ухо. Каделла слушала, опустив глаза, и тоже улыбалась. А когда взяла парня за руку, у барона в глазах потемнело. Но вот Каделла наклонилась к уху оборотня и что-то ему шепнула. Парень изменился в лице, посмотрел на неё с плохо скрываемой жалостью, покачал головой. «Если отшила, — подумал барон, — то чего медведь её жалеет? Вот уж завидный жених, нечего сказать!»

Тут Каделла встала и пошла прочь из зала. Барон, пользуясь тем, что никому до него не было пока что дела, выскользнул следом за ней на крыльцо.

— Что этот невежа хотел? — спросил он резко.

— Почему невежа? Он был любезен. Вполне воспитанный медведь, — невесело усмехнулась Каделла. — Спрашивал, не хочу ли я покинуть службу и выйти замуж.

— Что?!

— Да полно, Джулиус. Им же всем дети нужны, а я бесплодна. Сами видели, как парень расстроился, услышав это.

— А я и не знал, что ты к ведьме обращалась.

— Думаешь, стала бы я с тобой так кувыркаться, если бы могла забеременеть? Да тебе уже детей девать некуда. Остынь!

Барон глянул на женщину оскорблённо:

— По-твоему, я детей от тебя хочу? Ты мне нужна, неужели не видишь, не понимаешь?

— Вижу, понимаю, — кивнула Каделла. — Только... сам-то не видишь, Джулиус? В замке — жена с малой дочкой, в Вияме — я, а ты? Так и станешь метаться на старости лет меж нами двумя? И она не жена, и я так, просто развеяться?

— А что мне останется? Ты же за меня замуж не пойдёшь?

— Да ты макенец, что ли? Второй женой меня в замок приведёшь или здесь походной оставишь?

— Разводы у нас разрешены, — мрачно отозвался барон. — Мадин имеет полное право. Приданое её неприкосновенно лежит, дочь я обеспечу.

— А ты её спросил? — возмутилась Каделла. — Или она за тебя ради денег шла?

— Может, не из-за денег, просто по сговору, но и не по любви. Да и я не по любви на ней женился, просто устал жить один после смерти предыдущей жены. Хотелось, чтобы в замке появилась хозяйка, думал, что и у Овайны её мальчишество из головы вылетит.

— Мальчишество? — Каделла усмехнулась. — Это точно не ко мне. А мечом девочка куда лучше владеет теперь, особенно если не отвлекается. И глупостей про отрезанную грудь больше не говорит — и не думает.

Барон хмыкнул, но сказать ничего не успел.

— Жена из меня, Джулиус, может, и получится, а вот баронесса — навряд ли. Хорошо нам сейчас — и ладно. Большего требовать — только Единого гневить. Про развод и нелюбовь ты всё складно говорил, может, и правильно, вот только не той, кому нужно бы. Ты с женой поговори, а там посмотрим.

Что такое «гневить Единого», барон знал, и очень хорошо. Был бы он макенцем, как сказала Каделла, он бы не раздумывал: взял вторую жену — и дело с концом. А если женщины вместе жить не желают, так по его приказу первую вместе со скарбом погрузили бы на повозку и отправили к родителям.

Если бы он лучше понимал свою жену, он бы не чувствовал сейчас что-то странное, напоминающее беспокойство. Он далеко не всем своим жёнам изменял, вовсе нет. И разводиться ему случалось, когда на горизонте появлялась новая пассия, которую он желал бы удержать возле себя узами брака. Но ему никогда не выставляли условия, он решал всё сам.
У него в душе даже шевельнулось «нехорошее». Мол, жена у него молодая, а любовницу можно найти и посговорчивее. Но он тут же почувствовал гнев на самого себя и нахмурился.

— Да что ты, Джулиус? — улыбнулась Каделла. — Было бы из-за чего? Не великая, чай, любовь у тебя. Пока видимся, а там — кто знает? Да не запрёшь ты меня в замке, даже если и женишься. Воин я, а не клуша, чтобы в четырёх стенах сидеть.

Барон гневно посмотрел на неё, потом схватил в охапку и потащил за кусты можжевельника, росшие неподалёку от угла господского дома. Там, пользуясь этой удобной ширмой, он прижал тихо посмеивающуюся Каделлу спиной к осине — и давай целовать.

***
Овайна с Альбером тем временем, забыв о высоком положении, играли в салочки с деревенскими ребятишками, а поодаль за ними наблюдали Гарет и монахини. Первый сейчас был при должности и пусть никакой опасности не видел, но всё же… А местная наставница, хотя обычно играла с детьми, при постороннем воине стеснялась.

Сами ребятишки не слишком задумывались, что за девица и парень бегают с ними взапуски. Они визжали от радости, загребали ногами, обутыми в неуклюжие сапоги, поднимали в воздух кучи совсем иссохших листьев, падали в мягкую подстилку, оставшуюся от погожих осенних дней. Потом принесли мяч — из хорошей кожи, набитый опилками: господин подарил, и ещё один, и велел играть, а не любоваться. Овайна была одета по-мужски, поэтому тоже пожелала присоединиться. Альенора посмотрела, покачала головой и пошла в дом, чтобы не смущать воспитанницу.

Игра в мяч досталась гутрумцам в наследство от времён господства Лиманской империи. По краям площадки отмечали две линии, а потом команды, действуя только ногами, пытались отобрать мяч у соперников и загнать их в свою «крепость». По краям лужайки палками провели глубокие борозды, Альбер пошёл в одно «войско», Овайна — в другое. А Гарета попросили быть судьёй. Тут уж он не мог устоять на месте — только сначала снял с себя плащ и накинул на плечи монахини, вогнав бедняжку в краску. Гарет бегал вдоль «поля боя», хлопал в ладоши, раздавал игрокам указания. Шум стоял такой, что даже Ленард не удержался и, как раз закончив свои дела, вышел вместе с Миро и Венциком посмотреть, что творится в саду. И управляющий, и медведь дивились, глядя на то, как знатные господа носятся по лужайке с крестьянскими детьми.

— Не будем им мешать, — сказал Ленард, — поедем, посмотрим участки.

Гарет тут увидел герцога и подбежал к нему.

— Ваша светлость? Мы слишком шумели?

— Нет, Гарет, нет. Я возьму Маттиаса, и мы отъедем ненадолго. Ты не видел барона Джулиуса и лейтенанта?

— Нет, ваша светлость. Мне их поискать?

Ленард задумался. Увидев, что появился герцог, игроки опешили, и кто-то напоследок пнул мяч слишком сильно, он пролетел мимо Овайны и исчез за кустами.

Альбер было бросился на помощь своей «даме», но та решительно заявила, что сама достанет мяч. Забежав в чащу можжевельника, она мяча сразу не нашла и принялась заглядывать под каждый куст, осторожно отводя в сторону ветви и продвигаясь всё дальше от поляны.

— Ага, вот ты где, — пробормотала Овайна, обнаружив искомое у самого ствола. Радуясь, что Альбер не видит, она опустилась на четвереньки и потянулась за мячом. И тут услышала где-то совсем рядом странные звуки: постанывания, возню какую-то. Схватив мяч в охапку, Овайна приподнялась на цыпочки, вытянула шею, посмотрела поверх зелёных игл и чуть не вскрикнула.

В ту же секунду она испуганно присела, тяжело дыша, а потом поспешила назад, нагибаясь, чтобы отец и Каделла не заметили её.

Но барон всё-таки уловил шорох в кустах и отвлёкся от молока и мёда.

— Что-то эти разбойники притихли, — пробормотал он, прислушиваясь.

— Мяч потеряли, — заплетающимся языком промолвила Каделла, поправляя на груди рубаху и застёгивая камзол. — Как бы его светлость нас не хватился, пора возвращаться в дом, Джулиус.

— Мяч? Значит, кто-то из пострелят в кустах шуршал.

— Деревенским на нас плевать. Иди первым, а я чуть погодя.

Альбер тем временем был удивлён и встревожен, увидев лицо Овайны, когда она, появившись на лужайке, бросила мяч детям, а сама побежала в глубь сада. Ленард к тому времени уже ушёл, оставив Гарета исполнять свои обязанности.
Альбер бросился за Овайной, а у Гарета хватило ума и выдержки не бежать следом. Он только крикнул: «Осторожнее там, ваша милость! И верните госпожу, прошу вас!»

— Дети, заканчивайте игры, — вмешалась монахиня, понимая, что молодой телохранитель оказался в сложном положении, а дети шумом ему только помешают. — Идёмте в дом, остынете немного, умоетесь. Идёмте, идёмте.

Гарет поклонился женщине, благодаря за такт и помощь, и немного прошёл в ту сторону, куда убежали молодые господа — ровно настолько, чтобы до него доносились их голоса, но слов разобрать было нельзя.

— Овайна, куда ты? Постой!

Альбер ухватил девушку за плечи, а та вдруг принялась отбиваться от него, словно он был врагом каким.

— Единый, да что с тобой? Тебя кто-то обидел?

— Пусти! — крикнула Овайна и вдруг расплакалась.

— Да что ты, что? — всё повторял Альти, чувствуя себя беспомощным и толстокожим. — Там был кто-то? Он обидел тебя? Я пойду сейчас и найду...

— Стой! Не ходи никуда, не нужно!

Альти обнял её снова, но она сбросила его руки, выкрикнула:

— Оставь меня! Уходи!

Юноша уже и сам не знал, чего от него хотят, а спрашивать рыдающую Овайну явно не стоило — как бы ещё сильнее не разозлилась.

— Ты не можешь остаться здесь одна. Если ты не хочешь меня видеть, я позову Гарета.

Овайна испуганно посмотрела на него, вытащила платок и принялась утирать лицо. Она ещё не растеряла здравомыслие и понимала, что тут она не в замке, уединиться негде, и пусть ничто ей не угрожало, но Гарет был на службе, и она не хотела навлекать на голову юноши неудовольствие Ленарда.

— Всё. Видишь, я успокоилась. Иди и скажи Гарету, что я немного погодя приду к остальным.

— А остальные уехали. То есть Ленард с управляющим и медвежьим старостой. Маттиас с ними. Наверное, и твой отец с лейтенантом тоже к ним присоединились.

— Да? Вот и хорошо, — наигранно беспечным тоном промолвила Овайна. — Мы их в доме подождём. Да иди же наконец! — не выдержала и снова закричала она.

— Хорошо, только не сердись, умоляю.

Совершенно сбитый с толку Альбер обогнул угол дома и увидел стоящего поодаль Гарета — спокойного и невозмутимого.

— Ваша милость, — почтительно обратился тот к Альберу, — а где госпожа?

— Она сейчас придёт. Подожди её.

Гарет только пожал плечами, глядя вслед молодому господину. Спустя пять минут из-за угла показалась и Овайна: лицо красное, нос распух. Хорошо, что его светлость и его милость барон уехали, а то не миновать бы расспросов.

— Желаете пройти в дом, досточтимая? — Гарет поклонился.

Соображал при этом лихорадочно — что стряслось, кто постарался? Альбера винить было не за что, разве только не успокоил, да и то смешно — куда ему? В кустах досточтимая на сучок напоролась? Не похоже, чтобы из-за этого такой переполох поднялся, на тренировочном поле ей от Мастера и не так доставалось, а никогда не ревела, даром что девчонка. А был бы обидчик в тех кустах — так не молчала бы.

— В доме ли сестра Альенора? — спросила Овайна, стараясь, чтобы голос не дрожал. Чуть скосив глаза, углядела красноту на носу, охнула про себя — и глаза наверняка заплаканы! на кого похожа, Единый!

— Наставнице помогает с ребятишками, поди, — доложил Гарет, будто к слову пришлось. — После игры как раз.

— Пойду и я. — Девушка уже мечтала о прохладной воде, а может, и о золочёной коробочке с порошком, что у мачехи на туалетном столике после рождения ребёнка валялся в небрежении. Тонко размолотый, белый, он так хорошо скрывал ненужную красноту. Но «женские штучки» прежде казались ей противными и фальшивыми, а где теперь их искать? Не у монашки и не у крестьянских девиц.

Овайна осторожно проскользнула в дом. Голоса детей слышались из правого крыла: мытьё было в самом разгаре. Двери пиршественного зала остались открыты настежь, но там уже никого не было. Крестьяне разошлись по домам, а куда делись медведи, Овайну не интересовало. Она пошла на детские голоса: в первой комнате была устроена классная, во второй дети ели и играли в непогоду, а в третьей могли переночевать, если вдруг какая надобность вынуждала родителей уехать в город. Вот там-то они и выстроились возле медных тазов. Девочки уже умылись, и обе монахини расчёсывали им волосы, убирая потом под полотняные чепчики, а мальчишки дружно плескались и визжали, когда мыльный настой попадал в глаза.

— Сестра Альенора, — тихонько позвала Овайна.

Её наставница подняла голову и ахнула, поспешно надела девочке чепчик и поцеловала в подставленный лоб.

— Ступай, милая.

Подбежав к Овайне, поспешно вывела её в пустую комнату для занятий.

— Дитя моё, вы плакали? Что случилось?

Тут Овайна не выдержала, повисла у монахини на шее и заплакала опять.

— Пойдёмте отсюда, а то дети бегают туда-сюда.

В пиршественном зале Альенора усадила воспитанницу к горящему камину и сама села рядом.

— Вас кто-то обидел, дорогая?

— Нет. Просто я видела кое-что и расстроилась.

— Что ж, это бывает. А что вы видели, сказать можете?

Овайна затрясла головой.

— Сестра, вы… вы смыслите что-нибудь в мужчинах?

Альенора рассмеялась.

— Кое-что смыслю, не девицей в монастырь ушла.

— Почему они... все они... почему... ах, я, наверное, тоже уйду в монастырь! Никого бы из них не видеть!

— Монастырь — не тюрьма, дорогая моя, да и мужчинам вход туда не заказан. Что вы такое говорите, честное слово.

Сестра Альенора вышла, принесла воды в умывальной миске, чистое полотенце, достала из рукава расшитый мешочек с гребнем.

Лицо Овайны горело — то ли от воды так казалось, то ли воспоминания об увиденном всё ещё жгли.

— Неужели господин Альбер позволил чего лишнего? — спросила монахиня.

— Нет! — воскликнула Овайна, а сама подумала: это что же, тихоня Альбер тоже когда-нибудь так станет делать? Перед глазами встала увиденная картина: её отец, женатый человек, мял грудь Каделлы, целовал, соски ей покусывал, а та стонала и тёрлась спиной о ствол осины. Лицо Овайны стало совсем пунцовым.

— Дорогая, может, вы увидали деревенскую парочку? — предположила Альенора.

— Нет… но…

Монахиня приподняла ей голову и заглянула в лицо.

— Никак отца и лейтенанта?

— А вы знали?! — закричала Овайна.

— Тсс! Негоже кричать на весь дом!

— Да ведь он женат! Как вы можете? И Лени тоже знает, да? И его светлость Кристиан?

— Наверняка. Шила в мешке не утаишь, как говорится. Конечно, их светлости такого одобрять не станут, но и запретить не могут. Что толку запрещать? Ваш отец тогда скорее разведётся и новую жену в дом возьмёт, чем позволит чинить себе препятствия в сердечных делах. Да полно, дорогая, о подвигах вашего отца в молодые годы до сих пор по всему Вияму легенды ходят. И я говорю сейчас не о подвигах на поле брани. Неужто вы не слышали?

— Слышала, и братья мои от разных жён, и разводился отец не раз. Всё я знаю. Но он ведь уже не молод, а Мадин хорошая, добрая, и ребёночек у неё. За что с ней отец так? Она ведь его любит.

— У мужчины совесть искать — что блоху ловить. Только схватишь, а она и ускакала. Но не все они такие, дитя моё, хотя многие думают лишь тем, что в штанах у них.

— И Альбер такой?

— Творец! — рассмеялась Альенора. — Альбер ещё мальчик совсем. Может, и его посещает желание, но в такие годы, когда мальчик становится мужчиной, желание это редко связано с любовью.

— Какая уж тут любовь? — Овайна передёрнула плечами.

— Ну а дети-то от чего бывают? Дорогая, да расти вы с младенчества в монастыре, вы бы и то так не говорили. В самих любовных играх греха нет. Грех у людей в помышлениях.

— А жене изменять разве не грех?

— Грех, но и отца осуждать — тоже. А стыдить мужчину, который влюблён, — глупость. Мужчины упрямы и своего никогда не упустят. Надо просто подождать. Скоро и вашему отцу, и Каделле станет не до любви. Того гляди на севере с наступлением зимы опять поганые зашевелятся.

— Ох, не надо бы.

— Не думайте о том, что видели, дитя моё. Отец ваш перебесится, поди, и к жене вернётся. А Каделле тоже женского счастья хочется, хотя бы такого. Вы же знаете: бесплодна она. Да как судьба повернёт: хорошо, если дослужится до капитана, станет новобранцев учить, уйдёт в годах на покой, мужа себе найдёт. А ведь может и на войне погибнуть. Женщины-воины все бесшабашные и отчаянные. Страшно им, дитя моё. Не женское это дело — воевать. Когда уж совсем плохи дела, враги у ворот — тогда и старики оружие берут в руки. А в мирное время наше дело, дитя моё, — жизнь беречь, детей рожать, о больных и слабых заботиться.

— А почему вы не вышли замуж? — спросила Овайна. — Ведь у вас был кто-то?

— Почему не вышла? Давайте расскажу. Родом я из Земерканда. Отец мой был капитаном на судне, возил товары в Лиман и Макению. У него был помощник, молодой и такой же удачливый. Отец к нему сильно привязался, ведь сыновей ему Единый не дал. Хотел потом, как на покой пойдёт, корабль передать.

— А как его звали?

— Ириен, — вздохнула монахиня. — Я влюбилась в него, а он — в меня. А раз уж Ириен был для моего отца почти как названный сын, то мы до свадьбы и не ждали, раньше поладили. А мать к тому времени уже умерла, я одна дома хозяйничала, уберечь меня от ошибки было некому.

— А потом?

— Потом Ириен привёз из очередного плавания женщину с ребёнком. И ребёнок был от него.

— Что за женщина?

— Из Лимана. Нравы там не такие строгие, как в Макении, но всё равно на женщину смотрели косо, потому что вроде как без мужа родила. Она была старше меня, вдова уже, и бездетная. А тут останавливались моряки на постой, понравился один…

— И как ваш отец Ириена не выгнал за такие дела?

— Отец, конечно, был расстроен, но он не знал, что я уже была не девица. Думал: что ж, помощник оказался дураком, так дочь себе и получше мужа найдёт.

— Но ведь у вас же… вы же не… Ребёночка ведь не было?

— Не было. Я потихоньку ходила к ведьме, брала у неё особый отвар. Словом, я будто чувствовала.

— Но зачем же вы в монастырь-то ушли? Ведь не стоил он того.

— Когда я узнала про Ириена, я не смогла сдержаться… плакала… Отец пристал с расспросами — я и призналась. Ириен сразу, как приехал, женился на той женщине. А отец мой его почему-то из команды не прогнал. У нас ведь не Макения, и хотя многие жениться хотят не иначе как на девице, но и потерявших девство никто порченными не зовёт. Я горевала, конечно, но и радовалась, что отец меня не попрекает.

— А что дальше было? — спросила Овайна, чувствуя, что история на том не закончилась.

— Дальше… Отец отправился в плавание, Ириен тоже. Они благополучно достигли того самого лиманского порта, погрузили товары и поплыли домой. Случился шторм, Ириен нёс вахту, и его смыло волной за борт. Так записали в судовом журнале. А когда корабль встал на якорь в земеркандской бухте, боцман побежал к дознавателю и рассказал, что слышал, как капитан и помощник ругались в ночь шторма: мой отец насмехался, что Ириен продешевил, и это последнее их плавание, пусть ищет другой корабль. А Ириен сказал, чтобы отец, когда наймёт нового помощника, держал меня в узде и сначала выдал замуж, а то я так и норовлю задрать юбку и раздвинуть ноги.

Овайна охнула.

— Негодяй какой!

— Отец накинулся на Ириена с кулаками, изловчился и выкинул за борт.

— И он признался?

— Признался.

Альенора замолчала, глядя на огонь. Наверное, от блеска пламени глаза у неё слезились.

— Отца казнили, я отдала имущество вдове Ириена и его сыну, а сама ушла в монастырь. Сперва в Земерканде, а потом перебралась в обитель Блаженной Тени.

— Бедная вы моя! — воскликнула Овайна и обняла монахиню за шею.

— Ну-ну, дитя моё. Дело это давнее, я нашла своё призвание в служении Единому, и я счастлива.

— Ну вот как тут в монастырь не уйти? Как тут замуж-то выходить?

Овайна, кажется, совсем позабыла, что ещё совсем недавно сама мысль о замужестве казалась ей нелепой.

— Полюбите — да и выйдете, дорогая моя, — тепло усмехнулась сестра Альенора. — Поверьте, это не так уж и трудно. Особенно когда не надо приданое собирать или ждать, пока родители смягчатся. Хотя, — она посмотрела на подопечную внимательно, — вы ждать не станете.

— Вот ещё! — Овайна гордо вскинула голову, забыв на мгновение о припухших глазах и покрасневшем носе. — Я... я убегу!

— Куда бы вам всё бегать да бегать, — монашка протянула девушке полотенце. — Вот вернётся его сиятельство — и поедем в замок.
Овайна вспомнила, что придётся ехать вместе с отцом и Каделлой, приуныла снова.

— И как же... как же мне... с ними теперь? И не скажешь, что видела, и делать вид, что ничего не случилось, тоже не смогу.

— Оставьте, дорогая. И вам ни к чему сложности себе придумывать, и им перед вами виниться не в чем. В то, что между мужем и женой происходит, лишним людям вмешиваться не стоит. Единый им судья, дорогая. Думайте о своей жизни, живите своей жизнью, так, чтобы не жалеть потом ни о чём.

Когда вернулись остальные, Овайна немного успокоилась. Ей даже стало немного стыдно, когда она узнала, что бедняга Альбер так и просидел всё время на втором этаже дома в обществе медведей, которых там пока поселили. Сам юноша, впрочем, не жалел об этом: наслушался историй об Ушнуре, тамошних легенд и рассказов о войне за престол Калхедонии.
Ленард закончил дела, снабдил Миро указаниями, к кому обращаться за помощью в случае, если его самого в Вияме не окажется, и отправился со своими спутниками обратно в город. Он так погрузился в свои мысли, что не замечал мрачное настроение брата и подруги. Слишком уж доволен Ленард был поездкой: медведи пристроены, земли его окажутся в заботливых руках, обживутся новые поселенцы, будут и свадьбы, и дети пойдут. Он чувствовал, что именно в этом и есть его предназначение: заботиться о нуждах людей, строить и устанавливать повсюду мир и процветание. Даже тоска по Кристиану, казалось, немного утихла, сменилась терпеливым ожиданием. А барон прав: сидеть в замке и ходить хвостом за супругом — это не то, что требует от него судьба.

Ленард посмотрел на Джулиуса: тот ехал задумавшись, изредка хмуря густые брови и играя желваками. Каделла даже не глядела в его сторону и лицо её казалось безмятежным.

Новыми глазами смотрел волчонок на земли Вияма. Думал, как устроится всё в герцогстве, как потечёт жизнь, если... когда, даст Единый, исчезнет вечная опасность, не будет нужды в постоянной готовности к схватке. Помолился про себя за безопасность и благополучие супруга, как делал всегда, вспоминая о нём. Молитва за молитвой, лиг за лигом — незаметно и в замок приехали.

У западных ворот впереди стражников, застыв в ожидании, стоял Барток, и сердце Ленарда ёкнуло. Он почти скатился с коня, только и спросил хриплым шёпотом:

— Кристиан?

Барток глянул на него серьёзно и вдруг расплылся в улыбке.

— Всё хорошо, ваша светлость. Письмо вам. Но всё хорошо.

Ленард охнул и повис у Бартока на шее. Тот рассмеялся:

— Негоже при подданных-то, Ваше Высочество. — Но волчонка всё же обнял.

— Как ты меня назвал?

— Идёмте в ваши покои.

Ленард торопливо извинился перед остальными и ушёл вслед за Бартоком.

— Кажется, у нас новый король, — промолвил Джулиус, глядя им вслед. — Да пошлёт Единый ему и его супругу долгих лет.

Каделла одобрительно улыбнулась. Маттиас с Гаретом едва сдерживали себя, чтобы не закричать «Ура!». Альбер, побледнев, поспешно соскочил с седла, сунул повод в руки слуги и убежал в замок. Овайна, очнувшись от размышлений, нахмурилась, глядя ему вслед.

— Что ждёшь? — шепнула ей сестра Альенора. — Иди поговори с ним. Он же друг твой.

Овайна не могла не признать справедливость слов монахини, спешилась и побежала искать Альбера.

— Ваша милость, на два слова, — позвала Альенора барона.

— Сестра? Что-то случилось? Я заметил, дочь чем-то расстроена.

Джулиус говорил с монахиней, а сам поглядывал вслед уходящей Каделле.

— На меня посмотрите, ваша милость. Постыдились бы так открыто пялиться на любовницу.

Барон воззрился на монахиню, опешив от такого непочтения.

— Дочь вас видела. Ваши шашни — это ваше дело, а девочку не донимайте разговорами. Захочет — сама поговорит.

С этими словами монахиня развернулась к Джулиусу спиной и гордо удалилась.

Судьба явно к барону не благоволила. Впервые с ним случилась такая неприятность, чтобы кто-то из детей застал его с любовницей. Даже когда он изменял мачехам своих мальчишек, он и то старался, чтобы те не знали. А тут девочка, да ещё с таким беспокойным нравом и странностями. Только в платье влезла, можно сказать, перестала о мечах думать — и вот вам…

***
— Альти, да подожди!

Сообразив, что незачем привлекать внимание челяди, как раз совершавшей уборку в коридорах Восточной башни, Альбер остановился.

— Ты что? — Овайна, запыхавшись, прислонилась к стене.

— Зайдём ко мне.

Альберт открыл дверь в свои покои и пропустил подругу вперёд.

— Зачем бежала-то? — спросил он, дождавшись, пока Овайна сядет, а сам оставаясь стоять возле узкого окна.

— Я увидела, что ты чем-то расстроен.

— А когда я увидел, что ты чем-то расстроена, ты меня чуть не побила.

— Извини. Но ты же не из-за меня, надеюсь?

— Из-за брата.

— Почему? — удивилась Овайна. — Он же станет королём! А ты, выходит, принцем.

— Я сводный, даже не единокровный, — машинально ответил Альбер, уставившись на разноцветные стёкла.

— Значит, тебе полагается титул никак не меньше графского.

— Да, ты же у нас знаток.

Овайна насупилась, почуяв в ответе Альбера насмешку.

— Вот он уедет сейчас в Бранн, и когда я его ещё увижу?

— Но мы же наверняка все вместе поедем на коронацию. И она не завтра случится. Сначала гости соберутся, а после торжества последуют ещё празднества для знати и народа. Да почти месяц проведём в столице.

— А потом?

— Потом Их Величества будут навещать Виям — ведь это их герцогство. Это Целестин у нас лежал бревном… ой… в общем, королям положено разъезжать по стране. Ленард точно захочет, чтобы ты был при дворе!

— А ты?

Овайна пожала плечами.

— Королевы там нет, так что и фрейлины не полагаются по штату.

— Ну да… Вернёшься в замок отца, значит?

— Не хочу.

Альбер наконец-то посмотрел на девушку.

— Прости, что спрашиваю. До меня только дошло: тебя не отец, часом, обидел там, в имении?

— Меня не обидел… — Овайна махнула рукой. — Ах, всё равно в замке только ленивый не знает! Жену мой отец обидел.

— Каделла?

— Вот, даже ты знаешь!

— «Даже я»?

— Прости, но ты всё время… витаешь в облаках, Альти. Но я сама тоже ничего не замечала, пока не увидела случайно.

— И ты решила, что все мы одним миром мазаны. Что же я так о женщинах не думаю? Моя мать была осуждена к монастырскому покаянию. Она изменяла моему отчиму с человеком, который посягал на жизнь Лени и меня пытался отравить.

У Овайны задрожал подбородок. Она вскочила со стула и кинулась Альберу на шею.

— Альти! Давай не будем ссориться из-за них всех! Я не хочу, чтобы ты оставался в Бранне без меня.

Альбер не ожидал такого. Он осторожно погладил девушку по спине, чувствуя, что ещё немного — и он подтвердит её мнение, будто все мужчины одинаковы. Да его самого такое открытие ошеломило.

— Значит, я буду там, где ты, — сказал он.

— Поклянись!

Овайна посмотрела на него, сверкая глазами.

— И ты поверишь мужской клятве? — усмехнулся Альбер, немного приходя в себя.

— Я поверю клятве друга.

— Тогда клянусь.

— Давай кинжал!

Овайна разжала руки и вытащила из ножен Альти тонкий клинок из калхедонской стали — подарок отца.

— Побрататься хочешь?

Альбер даже не знал, что и думать. Такие союзы и у женщин с мужчинами были в обычае. Ничуть, правда, не мешали и простой любви.

— Да, хочу! — И Овайна полоснула себя по правой ладони.

— Дай сюда.

Альбер забрал кинжал и сделал то же самое.

— Клянусь всегда быть тебе другом и братом и никогда не покидать, — сказал он, протянув Овайне ладонь.

— Клянусь всегда быть тебе подругой и сестрой и никогда не покидать, — ответила она и сжала его ладонь. Кровь их смешалась.

— Единый нам свидетель! — прибавили они хором.