Гринготтс, оглашение завещания Сириуса Блэка.
Грипхук:
- ...И наконец, моему любимому крестнику, Гарри Джеймсу Поттеру - все остальные банковские активы, недвижимость и титул Главы Древнейшего и Благороднейшего рода...
Вскакивает Нарцисса Малфой:
- КАК?!! Неужели этот мерзавец Сириус даже не упомянул ни меня, ни Беллатрикс?
- Прошу прощения, леди... все верно, тут приписка: "PS И напоследок - моим дражайшим кузинам Нарциссе и Беллатрикс, которые так жаждали быть упомянутыми в завещании: Цисси, Белла, ПРИВЕТИК!"
— Спрашивается, какого черта ты здесь торчишь, Поттер! — ревет Макнейр. — Штаны протираешь, палату занимаешь зря!
Сижу ни жив ни мертв.
Горилла рехнулась, не иначе. Орет, лапами машет, рожа перекосилась, еще и «тыкает» мне, как сопляку последнему. Обезьянья горячка?
— Какой толк от тебя, скажи! — гаркнул.
Рот бы неплохо закрыть. Пора привыкать к бешеным психам. Антитела вырабатывать, да.
Перекладываю ногу на ногу, невозмутимость изображаю. А сердце почему-то у горла подло колотится. Я в чем-то виноват? Не дай бог ты про...
— Сэр, вы пьяны? — интересуюсь вежливо, по-малфоевски.
А по коже мурашки. Да что я тебе сделал, примат поганый?
Макнейр тяжело валится на стул возле моей кровати.
— Извини, — вздох-рык.
— Извини-те, — улыбаюсь как можно гаже. Всё равно как-то не по себе. В дурдоме прогресс, а я при чем?
Горилла невежливо машет рукой, мол, отвяжись. Одним таким взмахом можно глаз рядом сидящему выбить, а то и нос расквасить.
— В чем дело, можно узнать, сэр?
Опять кого-то убили?
Макнейр втыкает в меня тяжелый взгляд из-под своих гусениц щетинистых. Бровей, то есть.
— Кто-то пытался влезть в мой компьютер.
Всего-то? Вздыхаю с облегчением. Отлегло. Думал, свежий труп в кладовке медсестры. Нашел, из-за чего рычать. Еще бы в грудь себя излупил, как гориллам положено. В мой ноут тоже кто-то захаживал, я же от этого не вспомнил привычки хвостатых пращуров.
— В базу нейроонкологии, — мрачно уточняет Горилла.
Вот оно что. Когда на меня орут, не слишком хорошо соображаю. Думал, ты про свой личный компьютер.
Дьявол, ты же не о том, что я к тебе... Но ведь это когда было?!
— Откуда вы знаете, что... — кажется, краснею. Потухни, морда!
— У меня программа стоит, — Макнейр злобно скребет щетину на подбородке. — Если несколько раз неправильно ввести пароль, появляется сообщение о попытке проникновения.
Хм... Слово «проникновение» у меня кое с чем другим ассоциируется.
Слава богу, что не пытался подбирать пароли к твоему поганому компьютеру!
Сердце отпускает клешня страха.
— У вас ведь все нараспашку, сэр, — изображаю осуждение. — Приемная не закрывается, ваш кабинет и комната для осмотра тоже. Да, тогда вы меня заперли, чтобы изобразить, что я прохожу диагностику, но обычно ваша дверь...
— Да кому нужна моя дверь! — сердито перебивает Горилла. — Данные — в компьютере, медкарты — в сейфе. Кабинет диагностики закрыт — и это главное. Да будь даже открыт, что, томограф вынесут?
Мало ли. Такой мужик, как ты, томограф запросто на плече утащит, как бревно.
— Может, министр здравоохранения побаловался? — шучу нервно.
Раскатистый хохот. Надо же, у Гориллы чувство юмора не окончательно шерстью заросло.
— Мистер Риддл имеет право проверить, что угодно, — перестал смеяться. — А его сопровождающие вчера уехали, только секретарь осталась, советник и охранник.
Знаю. Уже разнюхал. Секретарь — жаба бальзаковского возраста. Советник — мерзкий тип крысообразный. А охранника Виктор зовут, единственный, кто на человека похож. Правда, всё на бегающую по коридору Гермиону пялится, шеей крутит с трудом — видать, перекачал мышцы. Трапециевидную и... как там тренер наш говорил... грудино-ключичную. Виктор сидит за маленьким столиком у двери Риддла, как приклеенный. Иногда стоит тупо, как королевский гвардеец. Нет, такие с поста не уходят.
— Скорее всего, кто-то из своих, — говорю.
— Вот и я так думаю, — мрачнеет Макнейр.
Надо же, Горилла мне начинает нравится. Что значит однажды посмеяться вместе.
Смех, как табак, объединяет людей.
* * *
Что-то Пантерища нигде не видно. Где ты, док? Уже всю клинику исходил. В лабораторию на третий этаж первым делом заглянул. А что, повод теперь есть — с Дином поболтать. Правда, пообщаться не удалось — так, рукой помахал через стекло. Интересно придумано — вроде бы видишь, как эти то ли космонавты, то ли работники атомной станции над микроскопами и мониторами сидят, но внутрь войти — никак. Видно, стерильно там, боятся, вдруг какой шустрый микроб в вакцину прыгнет.
Постоял, вроде как от скуки, потихоньку сотрудников разглядел. Вытянул из Макнейра подробности, кто есть кто в лаборатории. Гораций (ужас, имя!) Слагхорн — старший ассистент Снейпа, Долохов — помощник Каркарова. Есть и младшие ассистенты, Оливер Вуд у Пантерища, Флер Делакур у Дроздоборода. Дин Томас и Пэнси Паркинсон — лаборанты Снейпа. Маркус Флинт и Дафна Гринграсс — на побегушках у Каркарова.
Все честно записал — на том же листке, что Рон мне передавал. Таскаю его с собой, затер до неприличия. Но что-то в палате оставить — нет уж, увольте. Хватит с тебя ноута, Пиноккио поганый, или кто там свой нос в чужие вещи сует.
Толку от записей — ноль. Кто как выглядит, не знаю. Дина узнал в комбинезоне с капюшоном только по цвету лица. И еще какая-то девчонка смуглая, может, Пэнси? Рядом с Дином крутится.
А это еще что за красотка? Зачем в лабораторию губы красить? Вдруг какая из дендритных клеток соблазнится? Мужчины на красотку и не смотрят, в микроскопы таращатся. Ну и кому тут твои прелести нужны, мадам? Выходит, это или Дафна, или Флер. А впрочем, ну их, баб. Старикашка какой-то... Типчик небритый, мрачный, будто младший брат Макнейра. А вот эти два парня мне совсем не нравятся. То есть... Не верю, что Пантерищу рядом с ними спокойно работается. Особенно один, шустрый, кареглазый, далеко не урод. Но если они и впрямь все натуралы... Повезло Снейпу. И в коттедже, оказывается, ни одной женщины, все мужики. Хотя кто тебя знает, док, при твоем-то бешенстве... Мало ли что вы там вшестером вытворяете. Выходит, девчонки где-то отдельно живут. Ну и Каркаров, понятно. Директорская обитель — что-то вроде пентхауса, стеклянная дрянь на самой крыше. Считай, четвертый этаж. Вот где я еще не был.
Черт, ухожу. Нечего тут ловить, док смылся куда-то. Надеюсь, не министра душить пошел? А так его, подушкой, подушкой... И гидрохлорида чего-то там, уже забыл, — для верности. Хочешь, помогу?
Сдурел, констебль Поттер?
Так точно, сэр. Сдурел, сэр.
* * *
Наконец-то. Свершилось!
— Ну что?..
Ни одного звонка так не ждал. Даже от Драко, когда был влюблен до беспамятства.
Сижу, пальцы скрестил, как школьник на экзамене, мобильный в ухо вдавил.
— Видели объект, — деловито сообщает Рон. (Чтоб тебя черти взяли, сам ты «объект»!) — Приехал в начале девятого, поставил свой танк между пабом и нашим магазином. Потоптался у двери, но ты же знаешь, мать в восемь закрывает.
Знаю. Миссис Уизли с дочерью — единственные не полицейские в семье Рыжиков. Магазин — слишком громкое слово. Мелкая продуктовая лавчонка, такие только в деревнях и бывают. Что хорошо, мама Рона печет отличные пончики, правда, они мне уже осточертели — весь участок у Молли Уизли пасется, полицейское отделение ванилью и корицей пропахло, особенно кабинет инспектора. Док приехал вкусненьким разжиться? Снейп и пончики... Как-то не вяжется.
— Фил и мужики на пороге паба стояли, — увлеченно продолжает Рон. — Доктор давай к ним. Удивился, что у Фила день рождения, растерялся, видно, сказал, что поздравляет, ну и так далее. Мужики его в паб затянули, доктор всем по пиву заказал, сам пить не стал, как ни упрашивали, бутыль вина у Биннса купил и смылся.
Снейп знает Флитвика? Странно. Хотя кто нашего гнома не знает, притча во языцех. Как и Хагрид.
— Это во сколько было? — спрашиваю. — Ну, когда он смылся?
— Где-то около девяти, — не слишком уверенно говорит Рон. — Мужики на пиво насели, не помнят точно, то ли без четверти, то ли без пяти. А с десяти до одиннадцати объекта... то есть доктора, никто не видел, машину он где-то в половине двенадцатого забрал, помнишь, мы с тобой уже свалили тогда, а Фред и Джордж остались. Доктор заявился черт знает откуда, как из воздуха, Джордж ему сказал, пусть проверит, все ли цело в салоне, сам понимаешь, Хагрид... Снейп без интереса глянул, говорит, мол, все в порядке, ни спасибо, ни до свиданья, сел в свой долбаный танк и укатил.
— Слушай, Рон... — пытаюсь собраться с мыслями. — А как же тогда док узнал, что я там был? Он меня в Лондоне обедом угостил... в знак благодарности. Фред и Джордж ему сказали, что ли?
— Ты глухой? Я тебе слово в слово передал, — с неудовольствием говорит констебль Чипс. — Рассказали про Хагрида и спросили, все ли нормально с машиной, Снейп их слушать не стал. Фред и Джордж обиделись, хотят Хагрида напоить и опять доктору в Вольво подложить, пусть сам попробует вынуть эту тушу, козел неблагодарный.
Смеется.
Я — нет.
У дока нет алиби. Мало ли, кто наболтал, что я там был. Не близнецы, так кто-то другой. Спросить его самого, что ли? От паба до клиники пятнадцать минут пешком... Для быстрого Пантерища и того меньше. Машину бросил и...
— Что в мастерской? — говорю. — Филч вспомнил что-нибудь?
— Конечно, вспомнил, — довольно пыхтит Рон. — У нас редко кто-то ключи заказывает.
Еще бы. В Вудфорде и дверей-то не закрывают. Заходи, кто хочешь. Что интересно, ни одного случая воровства.
— Старушенция какая-то заявилась, — рассказывает увлеченно. — Неделю назад. Описать старуху Филч не сумел, зато про ключи целую лекцию прочел, ложбинки, зубчики, зазубринки... Говорит: «Старая леди, богатая с виду, наверное, из Лондона. Зачем мне на нее смотреть, я работал».
Представляю себе это зрелище. Плюгавый патлатый Филч, с лицом угрюмого часовщика, точит хренов ключ. Пожилая дамочка скисает в кресле, поджидает. Будь на ее месте молодая, небось Филч все заготовки бы запорол, девку разглядывая.
Стоп-стоп! Пожилая... Знаю такую, сестра Помфри из анестезиологии! Й-йес! Все сходится! Значит, вот кто отравитель?! (-ница).
Ликуй, веселись, народ божий! Слава и хвала тебе, Гос...
— Подожди, самое интересное, — Рон вдруг понижает голос до шипящего шепота. — Когда я в мастерскую заходил, этот урод Снейп оттуда вылетел, меня толкнул, не извинился, рванул так, будто за ним черти гонятся.
Сам урод! Подожди, что ты сказал?
— Ну и что, — мямлю, — мало ли, спешил человек.
Интересно, куда? Хотя Пантерище не ходит, а летает. Но так, чтобы кого-то толкнуть?.. Нет, это к Невиллу.
— Хам он, вот и все, — недовольно говорит Чипс. — Слушай дальше. Филч ругаться начал, бубнить себе что-то под нос, мол, ишь, чего выдумал, ключи по гипсовым отпечаткам ему подавай.
— По отпечаткам?
Что-то гаденько холодеет внутри.
— Ну да, — увлеченно шипит Рон. — Доктор принес ему кусок гипса, в нем следы продавленные, и видно сразу, ключ необычный.
Молчу. Где вы, слова? Холод в панику перерастает.
— Слушай, — не узнаю свой севший голос. — А ты можешь... вернуться к Филчу и сфотографировать этот гипс?
Можно ведь узнать по внешнему виду ключ, ведь так? Легче, чем сдавать сто ключей на криминалистическую экспертизу.
— Да ну, — неуверенно говорит Чипс. — У меня таких полномочий нет. Разве что Билл или отец...
— Не надо! — ору. — Не вздумай их звать, умоляю!
Успокойся, Поттер, идиот, выдашь и себя, и...
— Откуда старому хрычу знать, есть у тебя полномочия или нет? — говорю поспокойнее.
Дух перевожу.
— Забыл, Рон, ты — представитель закона, — давлю на самолюбие, авось поможет. — Филч обязан дать тебе эту дрянь, тем более, все равно ты отпечатки уже видел.
— Ладно, попробую, — сопит недовольно.
— Давай, друг, ты сможешь, — вкладываю в голос всю силу убеждения. — Кстати, Гермиона завтра дежурит, — прибавляю как бы между прочим.
В нашем деле главное — позитив.
— Да? Э-э... — что-то Чипс радостно взволновался, ожил. — Ладно, Гарри. Бегу к Филчу.
— Удачи, друг.
Уже не слышит — отключился.
Фанарт Nadin_1977Хагрид
* * *
ГАРРИ. ДЖЕЙМС. ПОТТЕР. Тебе послание из Космоса: Выбрось. Из. Головы. Пантерище. То есть доктора. То есть Снейпа. То есть Северу...
Включай мозги, кретин!
А у весны-заразы запах нежный... И опять миндаль, вездесущий, проклятый... Нет-нет, мне даже нравится. Слышу его через сладкий дурман других цветов, которым только Медведь название знает. Но точно знаю, чувствую, вот он, миндаль, дыхание весны и...
Идиот! Хватит!
Значит так, что имеем?
Первое. Снейп был у Бербидж. Но не доказуемо, что после дока к ней не зашел еще кто-то. Значит, не в счет. Эх, если бы записи вести... Но уж нет, раз по ноутбукам привидения шарят, писать в блокнотах опасно, тогда все в голове, в голове, все в твоей дурной...
Голова... Твои руки перебирают мои волосы. Так нежно, будто скряга-рыцарь золотой песок любовно пересыпает... Пахнешь простым дурацким мылом, а я слышу сквозь него запах твоего тела. Вкуснее миндаля, лучше всякого цветочного дерьма. Простой, такой приятный и вкусный запах чистой кожи, а потом... другой, острый, мучающий запах желания... Или это паранойя?
Нет, ты и впрямь как-то чудно пах... Твоя голова на моем плече, а я дышу, дышу тобой... Господи, уберите к чертовой матери все эти растения, весь этот сад вонючий и сладкий! Один, один запах оставьте, твой, Пантерище, Снейп, Северус! О мой Бог, если слышишь, дай мне еще раз...
Совсем поехал, Поттер?
Так, на чем... На чем остановился...
Значит, что имеем против тебя, док? Во-первых, твоя вакцина. Которая якобы лучше всех и которой Козлобород в крайних случаях пользуется, когда пациент лыжи в поход собрал. Ты за нее ни денег не имеешь, ни признания, ни премии Нобелевской. Что же ты от бабла отказался, когда Каркаров... Стоп. Это другая тема. Откатим назад. «Лилия». Черт, этот цветок о маме напоминает... Ну его. Так, давай дальше, Гарри Джеймс. Значит, док, ты считаешь, твое зелье лучше, чем каркаровское, посылаешь своих мелких агентов рекламировать «Лилию» и дестабилизировать обстановку в клинике. Заодно гробишь тех, кто на вакцине Игоря сидит. Повышаешь смертность, или как там Каркаров сказал. Нет, опять не туда. Недоказуемо. Факты где? А в заднице факты...
Ну вот, цветы вездесущие. Уже мне на штаны сыплются. Что за растение? Вроде цветок как цветок, а внутри между лепестков — хуечек маленький, розовый. Пестик? Мать твою, что за сад? Японцы, ребята, повырубайте к чертям всю эту экзотику-эротику, две-три сакуры, окей, а дальше — камни, камни и еще раз камни! Душе легче будет. Проваливайте, хуечки, ишь, насыпались.
О чем это я...
Ах да, ключ. Что за чертов ключ? Рон, гриб рыжий, что молчишь? Жду, изождался, извелся, ни звонка, ни гудка. Сколько можно Филча обрабатывать? Будь я на твоем месте, у меня бы Филч и в анфас, и в профиль был в кадре, и все чертовы ключи до единого!
Нормальные люди приносят ключ — мол, сделайте дубликат. А воры и пройдохи тягают отпечатки и слепки. Как так, кусок гипса принести? Где ты его выкопал, док, в ортопедии? Гермиона сегодня не дежурит, выходит, он воспользовался, утащил ключи и...
Бог мой! Каркаров поменял замок на хранилище! В тот день, когда мы с Пантерищем в Лондон ездили. Значит, док решил подсуетиться и сделать дубликат?
— Молодой человек, с вами все в порядке? — чужой голос над ухом.
Дергаюсь. Не ожидал. Ты кто, мурло бородатое? Ах черт, очередной скучный старикан на коляске. А-а, вчера его видел.
— Спасибо, сэр, — бормочу, — все хорошо, так, задумался.
Старый хрыч подкатывает поближе свою колымагу. Рука сухощавая, в печеночных пятнах, противная — рычажком управляет ловко. Ноготь большого пальца длинный, желтый, пакостный. Еще и перстень золотой, тьфу, на кой он тебе, дед?
Пообщаться захотелось? Не вовремя ты свой маразм на колесиках прикатил. Не до тебя. Сейчас скажешь, какая погода прекрасная.
— Хорошо жить, — говорит старик. — Как же хорошо.
Твою мать.
А как же погода?
Молчу глупо. Боюсь разговоров этих.
— Смерть — избавление, — улыбается, блестит бесцветными глазами из-под очков дурацких. — Так говорят. Но как же не хочется избавляться, как же страшно... не хочется.
Язык что-то отнялся. Молчу, глазею на странного старика.
— Думаешь, ну еще, дай мне боже, еще один день, — голос глубокий, странный, не старческий вовсе. — Дышать... Видеть небо, солнце, жизнь, всё, что копошится вокруг... И людей. Людей видеть! — с дикой жадностью и страстью говорит старый псих.
Пялится на меня, как на восьмое чудо света.
— Да! Красивых, молодых, сильных!
Костлявая лапа хватает меня за локоть.
Пошел вон, педик старый!
Неловко пытаюсь высвободится. Покраснел сто раз, знаю. Что сказать козлу бородатому? Отпихнуть неудобно как-то. Ехал бы себе дальше на оглоблях своих. Э-э, оглобли... Коляска явно не дешевая. Да что там, у Каркарова в раю нищих нет, пора привыкнуть.
— Мне вот надоело людей видеть, — что попало бормочу. — Уйти бы куда подальше. К ковбоям, где только степь, коровы и так далее. Осточертело все.
Что мелешь, Поттер?
— Понимаю, — неожиданно мягко говорит старик.
Ого, бородищу нарастил. Маг и волшебник, Мерлин хренов.
— В молодости хочется взорвать мир, — улыбается в свою дурацкую бороду или усы, там уже не разберешь, лесом поросло. — А на старости... собрать бы в ладони и любить, любить, любить этот мир — до последнего муравья.
Ну вот, понесся, старый хрыч. А не пошел бы ты с муравьями своими... У меня от тебя какой-то страх мистический. Хуже, чем от теткиного падре.
— Извините, сэр, — не могу долго притворяться. — Я сейчас... Э-э... Простите, как-то мне не до философии.
Пантерище. Здесь. В моей палате. Постучали, да, но кто знал, что...
Сижу в кровати, съежился, как придурок. Еще и с тупой книжкой Рона. В трусах и старой майке — лучше бы голый! Одеяло мятое-изжеванное, и чипсы, чипсы проклятые... Рассыпал от неожиданности, как только кое-кто свой римский нос в дверь сунул.
Как-то все нехорошо, неправильно...
— Мистер Поттер.
Ну вот. Поттер. Официоз. Мистеры Поттеры, они такие, валяются в постели по уши в дерьме и проблемах.
Пантерище молча стоит у двери. Что застыл? Давай, заходи, пялься на мой позор.
Тоже молчу, как дурак. Друг на друга смотрим.
Док застыл изваянием, черной фигурой вход загородил. Высокий, сволочь. Кстати, тебе не надоело одно и то же носить? Рубашка черная, штаны... Униформа дьявола? В руках пакет какой-то.
— Я был в супермаркете, — выдает внезапно.
Лицо серьезное.
Закусываю губу, иначе... В супермаркете он был! Доктор Киллер, ты в своем репертуаре. Таким голосом сообщают «Я был на похоронах».
Хрюкаю невежливо. Вот черт.
Док пристраивает на тумбочку свой пакет дурацкий. Лицо смущенное, или мерещится?
— Послушайте, Гарри, — начинает.
Да сядь ты на кровать, ну?..
Мне вскочить, тебе на шею кинуться? Нет уж, сначала посмотрю на твои обходные маневры.
Слабовато... Один мягкий шаг вперед — всё. Опять замер настороженно. Лицо хмурое, пантеристое, губы крепко сжаты.
— Нам действительно нужно поговорить, — разомкнул бессовестно красивый рот.
Сволочь.
Глаза-чернила. Непроницаемые, непонятные... Пантерище, да что ты за зверь такой?
— И желательно не здесь, — совсем тихо.
Еще шаг вперед.
Нет, это не маневры, а черт знает что. Учись, док!
Одеяло скинул, спускаю голые ноги с кровати.
Черт, спугнул. Пантерище к двери отскочил. Нет, скорее отступил мягко.
— Разве я против? — улыбаюсь в сто зубов.
— Х... хорошо, — смотрит неотрывно, глаза диковатые.
Черт, я в одних трусах, вот оно что!
— В таком случае... — взглядом прожигает. (Трусняк гнусный сейчас точно сгорит). — Давайте решим, где мы можем...
— Мы везде можем.
Улыбка, сгинь!
Что-что? Мне кажется, или ты покраснел, Пантер? Даже шея...
Вскакиваю, сколько можно!
Бросаюсь, хватаю, обнимаю всего. Раздираю мерзкую черную рубашку. Дай поцеловать тебя тут, между ключиц ямочка такая нежная... Я ее еще тогда, на пробежке углядел.
— Вот... — целую, лижу чертову ямку. — М-м...
Это разве я? Нет, это не я стону... Вроде... вроде бы.
Слова... Нет их.
Док сгребает меня за задницу, к себе придавил. Смотрит какими-то ненормальными глазами.
— Гарри, не надо, — бормочет растерянно. (Ага, и попу мою сжимает-тискает. «Не надо», а пальцы уже у меня в трусах). — Я пришел, чтобы... Чтобы... — умолкает.
— Чтобы я тебя съел, — притираюсь покрепче к его бедрам.
Поговорить? Ага, сейчас.
Теплый, большой, жадный зверь, пахнущий желанием.
Задушу тебя. Задавлю. Изгрызу, исцелую до смерти, вот так, так!
— С-с... — шипит. Голову запрокинул, выгнулся, дрожит весь. Даже зубы стучат, ничего себе!
Из Пантерища звук страсти вырвать — раз плюнуть. Бог мой, какая шея бархатная, а губы... Нежный ласковый мерзавец!
Док, ты такой высокий, а я...
Что делаю, что? Мну, терзаю твои плечи, облизал, закусал, рубашку порвал, что ли... нет, то пуговица была... Шею вкуснющую обцеловал, обсосал.
— Северус, — я ведь не завываю, нет?
Откуда взялось твое имя? Северус.
— Мой, мой Северус.
Рывок. Эй, Пантерище, с ума сошел? Глаза одичалые. Сердито-испуганные, что ли?
— Я тебе не Севе...
Заткнись, док. Мой язык в твоем вредном красивом рту.
Эй, док, ты куда пальцами пробираешься? Вот гад, приятно... не то слово.
Ноги, где вы?
— Разве ты не Северус? — секунда передышки.
Вот, вот оно, чудо, твердое, большое, не видел, но... Поймал, а-а! Гад, опять попытался руку снять, но, видно, не в силах уже.
— Нельзя Северус? — сжимаю в ладони горячую и нежную находку.
Пантерище задыхается, по телу моему руками бродит.
— Как хочешь, — шепчет бездумно. — Если тебе так удобно.
Док, ты и впрямь дурак. Псих интеллигентный. Бросался на меня с первого дня, а как до дела дошло...
Тоже из себя мачо строил, как я, да?
Смешно. Улыбаюсь. Мы с тобой похожи, не пойму, в чем.
— Тогда... — целую все, что находят губы, — раз не хочешь Северуса... Будешь Пантер, Пантерище.
Сладкая судорога одна на двоих. Один на двоих жар и бешеный стук в груди.
Смотрим друг на друга пьяными дураками, глаза в глаза.
Не отпускай меня! Держи, или я...
Туман... Откуда? Такой белый, такой тума...
* * *
— Эту гадость я заберу.
Док сминает в комок мой пакет чипсов. Возразить — нет, мне слишком хорошо, чтобы возражать.
Говорит что-то... Мурлыкает Пантерищем. Нет, ты говори, говори, твой голос — то, что сейчас надо.
— Тебя обманывают, пойми.
Что ты сказал?
Вот дерьмо. Сознание раз в жизни терял, в вонючем школьном автобусе.
Когда трепались, мол, от оргазма отъехать можно, не поверил, думал, брехня.
А вот, приплыли.
Док на кровати расселся. Теплая рука у меня на груди. Тьфу, тебе не противно? Липкий я какой-то... мокрый весь, везде. Мутно всё... А, очки куда-то делись.
Опять что-то говорит. Не соображаю, руку твою сгреб, схватил, к сердцу придавил. Ничего не надо больше. Только чтобы ты не уходил, Пантерище, сидел бы тут целую вечность.
— Ты напрасно истратишь деньги.
Ты о чем? О лечении?
Туман... Сладкий, хороший такой туман. Если бы еще покурить...
— У меня страховка, — бормочу.
— И что? — наклонился к моему лицу, волосами щекочет. — Разорви контракт.
— Док, хватит об этом, а?
Черт, что мне с тобой делать? Может, признаться? Но тогда...
— Что тебе мешает уйти? — шепчет, навалился нежно, лбом к плечу прижался. — Я тебе компенсирую... что угодно. Не думай, у меня есть средства и возможности, правда, есть.
Док, псих? Что мелешь? Какие средства? Дурак ученый... Тебе что деньги, что трава под окном.
Не могу больше врать тебе, не могу! Скажу, как есть. И если ты не уйдешь...
Буду ждать тебя из тюрьмы, откуда угодно, да хоть с того света!
— У меня есть клиенты... — бормочет, целует мне шею. — В Вудфорде, в Лондоне... И не только. Одним словом, пусть финансовые вопросы тебя не волнуют.
Фух, туман немного развеялся. Финансовые вопросы? Это ты о чем? Надо кое-что другое прояснить.
— Скажи, док, — говорю. — Откуда ты узнал, что это я из твоей машины Хагрида вытаскивал?
Пантерище моргает удивленно. Ну да, не в тему.
Руку мою взял, к глазам поднес. Пальцы разглядывает. На кой? Что там хорошего? Гадость пальцы.
— А не скажу, — неожиданно целует ладонь.
Приехали. Вот так и допрашивай подозреваемых пантер, констебль Поттер.
И как тебя про ключ спросить?
* * *
Сам виноват, Гарри Дурак Поттер. Нечего было намекать на трипак, мол, чего не показываешь. А что я думать должен? Про кодекс Гиппократа? Ну-ну.
Что за хрень в пакете?
Черешни. Большие, темно-красные, спелые... По одеялу рассыпались, разбежались дурацкими шариками. Беру одну — упругая, свежая, сочная.
Что-то горячее щекочет морду.
Пошел ты на х..., док!
Десять лет не плакал, сукин ты сын!
Раздавил ягоду поганую. Как кровь и мясо в ладони.
* * *
Опять этот звук. Не пойму, что... Гадость, будто стонет кто-то. И вчера... Да, точно так же, среди ночи. Опять разбудили.
Лежу. Слушаю тишину. Нет, опять. Таки стон. Как от боли. И откуда, сбоку, сверху?
Нет, это невозможно. Встаю. Ага, сверху!
Теперь слышу... Стон тихий, ужасный. Мурашки по коже.
Заснешь теперь. Каркаров, а про звукоизоляцию не думал?
Черт, что там изоляция. Кому-то больно, причем не просто больно, а... Может, позвать кого-то? Наверху не наше отделение. Кровь, гемато... не помню. Стоп. Палата Бербидж, там сейчас ее соседка, выходит, это она?..
На кой хрен тогда отделение Купирования Боли, где вы, купирщики... копирщики... купировальщики... Тьфу, дьявол.
Опять стон, мучительный, приглушенный.
Спасибо, поспал. Воздуха дохнуть, что ли...
Выхожу на балкон. Эх, сигарету бы.
На втором этаже почти никого не знаю. Подожду чуть-чуть, если эта, как ее, Трелони... так и будет ныть, пойду наверх. Может, человеку плохо, а сестры заснули к черту?
Видел я дежурство ваше, сурки сурками дохлыми.
Холодно ночью. Зябко. И тихо, как в гробу. Слава богу, гнусные стоны смолкли.
Воздух чудный, острый от прохлады. Какие-то жужжалки не спят. Ого, жук здоровенный пролетел! Как вертолет пузатый. Разве жуки по ночам...
— Ангел, обними меня... — стон-хрип.
Это не слуховые галлю... Трелони, точно!
Ангел?!!
Коридор, два дежурных, центральная лестница, опять коридор...
Оглядываюсь. Некогда по коридорам!
Парапет балкона, так. На стене украшение кирпичное, можно ногу пристроить. Руку куда — ага, вот. Первый этаж, нет, уже первый с полови... Грохнусь — а что, врачей навалом... Второй выступ. Так, нога на месте. Босиком отлично чувствуется. Руки-руки, мать твою, схватиться за что? Спасибо, кирпичик, ты мой друг!
Й-ес! Почти! Второй балкон, решетка, спасибо, Каркаров, твой дворец создан для...
— Спасибо, — хрип в тишине.
Гарри, ты успеешь.
Подтянуться, ногу закинуть... Ну вот. Спасибо, Академия! Не зря дрессировали.
