Урок трансфигурации. Профессор Макгонагалл достает из сумки банку "Вискас".
- Только ради этого стоило бы превращаться в кошку! (Превращается. Съедает "Вискас". Превращается обратно.) Теперь запишем:
- Ваша киска купила бы "Вискас"!
Воскресенье – это все, что у меня есть. Маршан придумал сложную схему и готов был чуть ли не лично объясняться с Альбусом, но даже он не может без подозрений забирать меня «на лечение» каждый день. Тем более, в какие-то дни действительно придется проходить процедуры – совмещение заклинаний и зелий. Зелья, причем, буду варить не я. Это не приводит меня в восторг, но в целом такие условия кажутся честными. Если не брать во внимание, что ответа на вопрос, зачем я Маршану, я до сих пор не получил. Но думать об этом не то чтобы есть когда…
Альбус тоже сделал большой подарок – в честь лечения заменил меня на дежурствах на две недели вперед и взялся отработать накопившиеся подмены. Поэтому мне по возможности надо находиться в замке. Но воскресенье у меня есть. В воскресенье дежурит не Альбус, а Филиус. Ближайшее полнолуние уже прошло. На Поттере – целая сеть следящих чар, а еще у нас с ним теперь кровная связь, к тому же, есть домовик… Знаю, знаю, что все это при желании можно обойти, и, перемещаясь утром к Маршану, я буквально физически чувствую, как ноет сердце. Замок покидать не хочется, но выбора у меня нет.
Еще очень рано – около семи, и в гостиной меня встречает заспанная Марианна Маршан, костлявая, но миловидная блондинка пятидесяти лет. Она провожает меня в соседнюю комнату, где из всей обстановки только кушетка, столик и кресло. Я как раз вешаю на его спинку мантию, когда в распахнутую дверь врывается Берилл, с красными глазами и в помятом кружевном чепчике.
- Будьте добры раздеться, – холодно говорит она, «забыв» поздороваться, и взмахом палочки раздвигает шторы на узком высоком окне.
Такой подлости я не ожидал. Мы с Хенриком договаривались на совершенно определенные вещи.
- Где Маршан?
- Он всю ночь лечил умирающего, – спокойно отвечает Берилл. – И сейчас не может даже палочку в руке держать.
- В таком случае я приду в следующий раз.
- В следующий раз мало что изменится. Послушайте, Снейп, Хенрик не может быть в вашем распоряжении двадцать четыре часа в сутки.
- Пусть найдет другого целителя, мужчину, – я подбираю мантию и аппарирую прежде, чем она успевает возразить.
Аппарирую, ничего не видя перед собой от злости, и только потом соображаю, что, во-первых, над домом мог стоять и, скорее всего, стоял антиаппарационный барьер, а во-вторых, что я вообще не задал точку назначения. Просто удрал.
Поэтому сначала я вообще не могу понять, где нахожусь. Ветер такой сильный, что меня почти сбивает с ног, я еле успеваю схватиться за железные перила, которые находятся чуть ли не выше моей головы. Тут же меня окатывает брызгами, я поворачиваюсь, и вижу – море.
Я стою на пляже, на песке, и по нему в мою сторону мчится плотная грязно-серая волна. Я мгновенно реагирую чарами полета, так, чтобы приподняться над ней, но она замирает в ярде от моих ног и уже лениво отползает назад, чтобы тут же ее сменила следующая. Это… завораживает. И я бы мог простоять здесь не один час, но ветер мешает дышать и холодно даже в зимней мантии.
Наспех кидаю магглоотводящие чары и аппарирую за поручень, наверх.
Передо мной – дорога и пятиэтажные дома. Людей на улице нет, но в окнах кое-где горит свет, да в окне ресторана напротив видна спина уборщицы.
Последний взгляд на море, и поток аппарации переносит меня к цели сегодняшнего путешествия – одиноко стоящему коттеджу под Лидсом. Ветра здесь нет, зато дождь льет как из ведра. Колеи на дороге, идущей вдоль серого каменного забора, сквозь который проглядывают голые ветки живой изгороди, полны воды. Когда-то мы ходили здесь с Альбусом. Если завернуть за угол, то можно увидеть лес, где…
Впрочем, неважно. Выпиваю оборотное, трансфигурирую мантию в плащ и дохожу вдоль забора до калитки. Еще минут пятнадцать трачу на то, чтобы распознать ниточки охранных чар. Прекрасно! – я до сих пор в списке желанных гостей. Извилистую тропку, ведущую к крыльцу, давно не чистили, да и кусты тут и там острижены явно неровно.
Двойную полосу сигнальных чар я выявляю легко – когда-то этот вид специально для членов ордена разработали Лонгботтомы. Выявляю, но решаю не снимать: во-первых, придется потратить силы, а во-вторых, Дожа легче взять на крыльце.
Разумеется, чары срабатывают, и я оказываюсь на нижней ступеньке как раз в тот момент, когда он выскакивает наружу, босой и заспанный, в мантии, надетой прямо поверх ночной сорочки с желтыми уточками. Увидев незнакомца, Элфиас тут же пытается заскочить назад, но мое невербальное Империо оказывается быстрее. Он застывает, ожидая приказаний. А еще безуспешно пытается сфокусировать взгляд на моем лице. Криво наложил, но будем надеяться, что хватит.
- В доме есть кто-нибудь, кроме тебя?
- Нет.
Спустя полминуты мы оказываемся в уютной маленькой гостиной. Обстановка здесь все та же, что и во время моего краткого визита с Альбусом на чай полгода назад – чехлы и голубые цветочки. В глубине дома гулко ухают часы.
На все про все у нас уходит не больше часа. Люди типа Дожа легко поддаются Империусу, и через несколько минут он уже охотно выбалтывает все, что знает о прошлом Альбуса. Печально только, что знает он о нем совсем немного. И практически все рассказывал мне раньше. Однако кое-что новое все-таки есть.
- Ближе меня его знает только Аберфорт. Но он всегда Альбуса терпеть не мог. Вел себя ужасно, то и дело перечил Альбусу, пытался командовать им, – говорит Элфиас, поджимая губы. – Как будто не видел, что Альбусу и так тяжело сидеть с больной сестрой. Особенно когда я наслаждался кругосветным путешествием, о котором мы так мечтали, и мог отправиться, куда угодно. А в день похорон Арианы этот… Аберфорт устроил драку прямо над гробом. Обвинил Альбуса в ее смерти и сломал ему нос. Альбус, добрая душа, видел, что Аберфорт в невменяемом состоянии и, конечно, не стал ему отвечать. А стоило бы. У Альбуса еще есть близкий друг – учитель зельеварения Северус Снейп. Они даже как-то гостили у меня вдвоем.
Историю про Северуса Снейпа мы опускаем.
- Любовники Альбуса, – говорю я быстро. – Кого из них ты знаешь?
Маленькие глазки Дожа делаются в четыре раза шире натурального размера:
- Да что вы такое говорите! Альбус, он никогда!.. Как вы могли такое подумать?!
- Что ты знаешь о его романах?
Дож явно озадачен:
- Ничего. Альбус никогда не делился такими вещами. Он всегда был воплощением благопристойности.
Мерлин, ты еще «святости» скажи!
- Нет-нет, он даже в школе себе ничего не позволял. Была одна девушка в Годриковой впадине, которой Альбус нравился. Эмма Смик. Она закончила школу за два года до него. Она явно была на него обижена, знаете, не хотела даже его имени произносить, но Альбус поклялся мне, что между ними ничего не было.
- Что с ней потом случилось? Где она живет сейчас?
- Она умерла через несколько лет. Во время эпидемии красной лихорадки.
Промах.
- Кто еще может знать о его романах?
На этот раз он думает куда дольше:
– Батильда Бэгшот, автор «Истории магии». После смерти Кендры она присматривала за Альбусом… Они были соседями в Годриковой впадине.
Что ж, я давно предполагал, что следы нужно искать именно там.
- В Годриковой впадине еще кто-нибудь может знать что-то об Альбусе?
- Вряд ли. Дамблдоры после переезда в Годрикову впадину общались только с Батильдой.
- А до переезда?
- После того, как отец Альбуса покалечил магглов, Дамблдоры оборвали все связи.
Несколько секунд я тупо моргаю, пытаясь переварить информацию.
- Как это случилось?
Дож вздыхает:
- Альбус предпочитал никогда не говорить об этом. Он очень переживал из-за этого, очень. Но всегда говорил, что отец действительно был виноват.
Да уж. Выйдя из дома, я некоторое время иду по дороге в сторону деревни, рискуя то и дело свалиться в мокрую грязь. Следов Мемория Абдиката в голове у Дожа не нашлось, Обливиэйты же, если они и существуют, у меня распознать не получилось.
Впрочем, на многое я и не рассчитывал – Элфиас с его непрошибаемой наивностью никогда не видел дальше того, что ему говорили. И все же жаль, что ниточка оборвалась. Ведь Батильда – это явно слишком раннее прошлое. Что если я ничего не найду и там?
Подступы к дому Батильды оказываются еще более запущенными, чем сад Дожа. Дверь мне открывает согбенная старуха. Палочка в ее руке трясется. От старухи разит немытым телом и гниющими зубами. Я представляюсь новым соседом. Мне явно рады, и на секунду я чувствую угрызения совести. Но рисковать я не собираюсь. В гостиной холодно, и, приглашая меня присесть, Батильда с трудом разжигает огонь, попадая заклинанием едва ли не с десятого раза. Я незаметно очищаю воздух и чашки, стоящие на ближайшем столике. В окна, скрытые за плотными шторами, размеренно и уютно стучит дождь.
Схема та же самая. Как ни странно, несмотря на преклонные годы и явные признаки начинающегося слабоумия, Батильда пытается бороться с Империусом. Но на этот раз я наложил его куда тщательнее. Палочка Батильды в моей руке. Не знаю, откуда в моей голове возникает эта идея – подкрепить Империус Конфундусом, но Батильда прекращает попытки борьбы и спрашивает меня, не выпью ли я чаю.
Расспрашивать ее легко. Возможно, она и забросила себя, но ее долговременная память в полном порядке, а мои приказы, видимо, заставили ее задействовать все возможные ресурсы мозга, делая сознание ясным. Батильда с удовольствием рассказывает об Альбусе, и мое сердце нетерпеливо подскакивает, когда я понимаю, что сейчас услышу нечто, принципиально отличающееся от слащавых восторженных воспоминаний Дожа. Но к тому, чтобы узнать о том, что Альбус и Геллерт Гриндевальд «души не чаяли друг в друге», я оказываюсь совершенно не готов. Это известие обрушивается на меня примерно как сообщение о смертельном проклятье.
- Вот они, – говорит Батильда и тянется рукой к пузатому комоду, указывая на колдографию. На снимке, черно-белом, – двое юношей, и я не сразу понимаю, кто из них Альбус.
- Это – Геллерт. У него были самые настоящие золотые волосы, как и у всех нас. Теперь он, наверное, такой же седой или лысый, как и я.
Сухой палец Батильды стучит по колдофото, и юноша поменьше ростом, скорчив презрительную гримасу, пытается исчезнуть за белой рамкой, однако не преуспевает и разворачивается к зрителям, с выражением полного превосходства скрещивая руки на груди.
Получасом позже, когда я вламываюсь в мозг Батильды, у меня так трясутся руки, что я то и дело причиняю ей боль. Но думать о мерзости собственного поведения некогда. Обливиэйты я нахожу достаточно легко. Их несколько, и наложены они явно впопыхах. Однако тот, кто это сделал, явно обладал недюжинной силой. Возможно, Батильда что-то подозревала, но сбросить их ей не удалось. Около часа я пытаюсь прорваться под первый из них, и уже готов было сдаться, как заклинание слетает. Надо видеть в этот момент лицо Батильды. Торжествующая улыбка даже не говорит – кричит: «Я так и знала!»
Мне не хочется кричать. Я выдыхаю и наваливаюсь спиной на стол, чтобы не осесть на пол. В воспоминании Батильды – бинокль, который она наводит на пышно цветущие заросли около беседки. На белых ступеньках сидит Геллерт со штанами, спущенными до щиколоток. Альбус делает ему минет. Видно, что он очень старается, но Геллерт то и дело морщится, и его лицо становится высокомерным. Впрочем, кажется, это его естественное выражение. Но когда Альбус неуклюже вынимает член изо рта и поднимает голову, на губах его партнера появляется смешливая улыбка, придающая обаяния резким чертам.
- Ты ничего не говоришь. Так тебе нравится? – спрашивает Альбус, слегка задыхаясь.
- Я еще не разобрался, – смеется его любовник и ласково ерошит волосы Альбуса. – Продолжай.
Тот опускает голову и, несмело дотронувшись пальцами до покрытых светлым пушком яиц Геллерта, снова вбирает в рот его член. На этот раз Геллерту уже не так легко сдерживаться. С его губ слетает стон, он закрывает глаза и, притягивая голову Альбуса к своему паху, несколько раз буквально насаживает его рот на себя. Судя по движению горла, тот почти давится, но попыток освободиться не делает. Наконец Геллерт кончает, еще сильнее удерживая голову Альбуса и не давая ему отстраниться, и отпускает его только тогда, когда тот, очевидно, проглатывает все.
- Прости, я был несдержан, – небрежно бросает Геллерт. Его штаны сами по себе оказываются надетыми и застегиваются.
- Но тебе понравилось? – допытывается Альбус, вытирая губы рукой.
- Ну, конечно, есть куда совершенствоваться, но для первой попытки неплохо, – заверяет Геллерт, смеясь.
Альбус оглядывается. Губы распухшие, а глаза сияют и кажутся не голубыми – темно синими.
- Ты не кончил, – небрежно замечает Геллерт. – Сними штаны.
Альбус снова оглядывается и застенчиво задирает мантию, под которой только высокие, многократно штопанные гольфы и застиранные трусы. Геллерт оттягивает трусы и залезает в них рукой. Альбус со стоном опускает голову ему на плечо. Его тощие ноги неуклюже дергаются.
- Хочешь, чтобы я продолжал? – со смехом говорит Геллерт.
- Пожалуйста, – шепчет Альбус, – пожалуйста.
Наконец он кончает, почти обваливаясь на партнера.
- Ты словно хрупкая барышня, Ал, – смеется тот, усаживаясь обратно и вытягивая длинные ноги. – Я порой уже боюсь тебя трогать. Вдруг в обморок упадешь?
Альбус краснеет и, опускаясь на ступеньку рядом, притягивает колени к груди так, чтобы спрятать в них лицо.
- Мне надо идти, – говорит он глухо. – Вдруг Ариана проснется и будет меня звать?
Геллерт фыркает:
- Брось. Ничего с ней не случится. Подумаешь, пару часов без тебя.
- Она же не понимает, – затравленно говорит Альбус.
- Вот именно, – уверенно возражает Геллерт. – Она вообще не в состоянии понять, отчего ей плохо, и есть ты дома или нет, не имеет никакого значения.
- То, что мы делаем, мне не нравится, Гел, – гнет свое Альбус. – Я обещал Абу, что буду заботиться о ней, а сам то и дело оставляю одну. А еще накладываю сонные чары, и от этого она потом не спит и бродит по ночам.
- Разве у тебя недостаточно зелья сна-без-снов? – хмурится Геллерт. – И вообще, кончай уже эту ерунду. Признай в конце концов, что твоя сестра сумасшедшая, и что бы ты ни делал, лучше никогда не будет. И нам все равно придется ее усыплять и поить зельями, когда мы отправимся путешествовать. Иначе она со своими спонтанными выбросами прибьет нас обоих точно так же, как твою мать.
Альбус молчит.
- Ты же хочешь отправиться со мной, Ал? – спрашивает Геллерт. – Или ты передумал?
В небрежном тоне проскальзывает тревога.
Альбус оглядывается на него беспомощно.
- Конечно, хочу, – говорит он тихо.
Геллерт ласково очерчивает пальцем его распухшие губы, наклоняется и целует, проникая в рот языком. Альбус выгибается, громко стонет и вдруг отстраняется:
- Что ты сделал с Эммой, Гел? Мы встретились сегодня у кладбища, и она шарахнулась от меня, как будто я болен драконьей оспой!
Геллерт хохочет:
- Просто удалил все ее воспоминания о тебе и наложил отвращающие чары.
- Ты… ведь не сделал ей ничего?.. – в тоне Альбуса тревога.
Геллерт морщится.
- Пальцем не тронул. А надо было бы. В следующий раз задумается, прежде чем посылать письма, пропитанные амортенцией.
- Гел, она же не со зла, – убежденно говорит Альбус. – Просто неумный поступок.
- Ну разумеется. Только это ничего не меняет.
Некоторое время они молчат. Наконец Геллерт нехотя поднимается.
- Ладно, иди уже домой. Скоро Батильда вернется из Лондона. Она хоть и кажется порой спятившей, но не стоит ее недооценивать.
Он наклоняется над Альбусом, целует его и уходит. Тот несколько минут еще стоит на дорожке с задумчивым лицом, тяжело вздыхает и аппарирует.
Я выхожу из воспоминания и медленно сажусь на диван, чувствуя на себе внимательный, живой взгляд Батильды. Мне, несомненно, нужна передышка.
На то, чтобы снять второй Обливиэйт, у меня уходит вдвое больше времени и неизвестно сколько сил. Альбус снизу – это первое, что приходит мне в голову, и это единственное, что я успеваю заметить, прежде чем, практически потеряв сознание, обрушиться на пыльный пол. Впрочем, удар головой о ножку стола помогает взбодриться. По шее течет кровь, и я дотрагиваюсь до нее рукой, нащупывая длинные волосы, и осознаю, что совершенно забыл про оборотное, которое прекратило действовать еще час назад. Поднимаю голову и вздрагиваю – Батильда стоит надо мной с усмешкой на лице и обеими – моей и своей – палочками в руке.
