Я не буду лукавить, Атос. Я желал вашего внимания всегда. Я никогда не забуду, как впервые увидел вас в кабачке на улице Вожирар, посреди пирующих мушкетеров.
Мы оставили там несколько мертвых тел. И даже не помогли раненым. Вас их судьба не волновала. Мне до них не было никакого дела. Возможно, кто-нибудь упрекнул бы нас в равнодушии или холодности, но меня гораздо больше волновала ваша рана, чем несколько наемников, которые даже не поняли, насколько коротка может быть жизнь человека.
После ухода из полка и для меня многое изменилось. Я был вынужден переменить свой образ жизни. И никакого удовольствия мне это не доставило. Именно поэтому до сих пор большинство моих соседей по имению не видели меня и не говорили со мной.
- Что он тебе предложил? – Ник Стоукс замер посреди собственной кухни с заварочным чайником в руках. На лице его было непередаваемое выражение: изумленное, как у ребенка, который наткнулся на игрушку своей мечты, и одновременно обиженное, потому что игрушка оказалась чужой.
Вообще, мечты – это самая дурная вещь на свете. Они всегда заставляют тебя верить в несуществующее, меняют внутренний мир до неузнаваемости, играют твоими чувствами в своеобразный пинг-понг, гоняя их от одного края стола до другого.
В такие моменты, когда хочется просто захлебнуться собственными переживаниями, вперемешку с горьким спиртом, и на все остальное наплевать, Джим предпочитает оставаться один.
За всю прошедшую ночь он ни разу не присел. Столько всего навалилось, что даже перекусить не вышло. Вместо завтрака ему подкинули убийство, или скорее убийство и похищение, в колледже, который до последнего времени считался вполне благополучным местом.
Я ведь был уверен, что меня никто и никогда не найдет. По крайней мере, живым. И я так и умру в проклятом прозрачном гробу, глядя на дуло собственного пистолета.
Но как бы часто Ник ни приходил в ресторан, иногда даже заезжая усталым после смены или заглядывая буквально на минуту перед началом работы, он никогда не заставал там капитана Брасса.
Здравствуй, Джил!
Извини, что я так долго тебе не писал. Конечно, я тебе часто звоню, но ведь я не могу все рассказать по телефону. Слишком много нового, слишком много непонятного, чтобы уложиться в пару минут разговора.
До сих пор он мог внезапно вспомнить запах ванили, которым был пропитан воздух, или вкус конфитюров, джемов и варенья, которые он любил есть в любое время суток в неограниченном количестве ложкой из банок самого странного вида, хотя призрак дантиста иногда и призывался матерью в свидетели его глупости, когда отнять джем не представлялось возможным.
Мне было страшно, я был зол, потому что тревожился за тебя. Мне казалось, что все работают слишком медленно, что улики будут неправильно истолкованы, что… В голову лезли тысячи дурацких мыслей, от которых хотелось разбить голову об стену, только бы разучиться думать.
действие происходит задолго до появления молодого гасконца по имени д'Артаньян в Менге и тем более в Париже, в тексте делается попытка понять, насколько ценным могло быть письмо, похищенное у юноши, и какие же отношения на самом деле связывали его отца с блестящим придворным и капитаном роты мушкетеров господином де Тревилем
День проходит за днем, но ничего не меняется. В доме по утрам так тихо, что слышно как ветерок, легкий и почти незаметный, шелестит листьями деревьев, чьи ветви заглядывают в мои окна...
Какова собака, таков и хозяин. Кристиан взглянул на занятого чем-то очень важным Рихарда и чуть не засмеялся, увидев, что занят был не только Мозер, но и Рекс. Рихард рассматривал отчет Лео, а Рекс обозревал из своего угла окружающие его владения.
Фандом(-ы): Дживс и Вустер Последнее обновление: 2011.08.31 09:11:52
- То есть я не спятил, Дживс? – мистер Вустер облегченно выдохнул. – А я уж подумал, что Гасси все-таки удалось свести меня с ума, хотя раньше я думал, что быстрее всего я свихнусь от рассказов про тритонов.
Фандом(-ы): Хаус Последнее обновление: 2010.07.10 16:55:30
Разумеется, очевиден вывод, что все вокруг Уилсона любят настолько же сильно, насколько мечтают, чтобы меня переехал ближайший каток для укладки асфальта.
Сегодня на Королевской площади я вел себя как неразумный юнец. Я знал, что не имею права так забываться, но на мгновение мое желание причинить боль д’Артаньяну и отплатить ему за то, как он смеет говорить с нами, превзошло все остальные.
