Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.

Очень важная часть

Автор: ValDi5
Бета:Leta
Рейтинг:NC-17
Пейринг:ГП/ЛМ
Жанр:AU, Angst, BDSM, Romance
Отказ:Героями данной истории являются персонажи, созданные Дж. К. Роулинг. Автор фика не претендует на обладание ими и не извлекает из написанного материальной выгоды.
Аннотация:Детям нельзя воевать, зачастую их психика попросту не в состоянии справиться с последствиями – и кто знает, что тогда может произойти…
Комментарии:
Каталог:Пост-Хогвартс
Предупреждения:слэш
Статус:Закончен
Выложен:2008-10-08 00:00:00 (последнее обновление: 2008.10.08)
  просмотреть/оставить комментарии


Глава 1. Часть первая

Ключ был на прежнем месте, и Люциус брезгливо поморщился, когда кончики белоснежной перчатки потемнели от старой пыли...

Подумать только, он, глава рода, вынужден мало того, что шарить по грязным притолокам, так еще и дверь себе открывать. Вот в такие моменты и начинаешь понимать, за что именно ненавидишь маггловский мир – никакой тебе утонченности. А ведь Поттер при его-то деньгах вполне мог содержать штат слуг едва ли меньший, чем у Малфоев. Но он не хотел – и это бесило.

Раздражал и сам дом: скрипящие двери, тонкий налет пыли везде, куда ни падал взгляд, грязно-серая паутина по углам. Сперва Люциус задавался вопросом, как тут вообще можно жить, пока не понял – Поттер тут и не живет, дом служит одной-единственной цели. Той цели, ради которой Малфой раз в неделю в четко оговоренное время приходил сюда снова и снова.

Не самое достойное занятие для Малфоя – о, Мерлин, какое преуменьшение – и, возможно, он мог бы все прекратить… или не мог. Слишком далеко все зашло, и слишком крепким был крючок, на котором проклятый мальчишка держал его. Интересно, всегда ли в нем были эти качества – или они проявились после войны, когда герой совсем немного и почти незаметно для окружающих свихнулся?

А впрочем, не все ли равно? Результат от этого другим не становился…
Люциус медленно поднимался на второй этаж, механически считая ступеньки, хотя отлично знал, что их тут ровно двадцать шесть.

Две, три, четыре – спешить некуда, он всегда приходил немного раньше, чтобы дать себе время. Время подготовиться морально… когда он понял, что по-другому не будет?

Десять, одиннадцать – Поттер всегда приходит после него, и уходит раньше. Таков порядок, и не Люциусу нарушать его. Не его территория, не его правила.

Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать – может, стоит хотя бы притвориться, что это – по обоюдному согласию? Небрежно уронить на ступеньки перчатки, на площадке сбросить тонкий кашемировый шарф… Но нет, это он уже проходил – безнадежно.

Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре – интересно, какой сегодня сценарий? Хотя… ну какая, к троллю, разница? Все равно у Люциуса в этом спектакле одна-единственная роль, которая не меняется независимо от декораций и реквизита.

… Эту комнату он терпеть не мог, несмотря на то, что ее от всех остальных отличала почти идеальная чистота. Широкая кровать с шелковым, издевательски зеленым постельным бельем, высокие кроватные столбики, к которым так удобно при необходимости и желании привязывать запястья и лодыжки, прикроватная тумба, на которую с завидным постоянством, точно по графику, перекочевывали очки мальчишки. Ну и, разумеется, содержимое тумбы, о котором Люциус предпочитал не вспоминать, пока до него не доходило дело.

Интересно, если бы тогда, в Министерстве, он промолчал, делая вид, что ему на Поттера плевать – изменилось бы хоть что-нибудь? Не сам ли Люциус, образно выражаясь, спустил курок, запуская механизм разрушения, который дремал в непонятно как устроенной голове мальчишки? Вот уж воистину, детям нельзя позволять играть в войну, они слишком остро воспринимают ее, слишком глубоко впускают в свою жизнь, ломая и увеча психику и налагая неизгладимую печать на все дальнейшие действия. Впрочем, оправились же остальные, что же не так было с чертовым Золотым мальчиком? Об этом Люциус думал упорно и долго, пока не понял – Поттер слишком привык к войне, она сопровождала его долгих семь лет… Мальчишка стал походить на наркомана, которому требовалась постоянная доза адреналина. Да еще пресловутая сила любви, о которой после победы трубили все газеты – не решил ли Поттер, что израсходовал слишком много, и не пытался ли восстановить нарушенный баланс? За чужой счет, разумеется. Ну, не стоило также забывать о гормонах – ох уж эти нестабильные подростки.

Даже по отдельности все эти факты были достаточно неприятны, вместе же образовывали гремучую смесь, ураган, сумасшедший торнадо, в эпицентре которого вот уже больше года находился Люциус Малфой – и понятия не имел, когда же это закончится, и закончится ли вообще.

Люциус раздевался неторопливо, аккуратно складывая каждую вещь – мальчишка был слишком нетерпелив, так что лучше было снять все заранее, если Малфой хотел сохранить в целости очередную рубашку. И столь же неторопливо, скривив тонкие губы, готовил себя – для Поттера. Очищающее заклинание, холодная смазка на пальцах – и в анусе… Это было неправильно, и дело было вовсе не в однополых отношениях. В конце концов, в магическом мире соотношение сторон было нарушено очень давно, так что бисексуальностью никого было не удивить. Неправильным было другое: эстет во всем, Люциус предпочитал равноправие в любовной игре. И взаимную прелюдию, приятную для обоих партнеров… Здесь же… С другой стороны, порванным ему быть точно не хотелось, так что и жаловаться смысла не имело.

Растянувшись на кровати, Люциус ждал – минутная стрелка прочно застряла между пятеркой и шестеркой, еще немного, и хлопнет уверенно дверь внизу, раздадутся торопливые шаги. Но еще несколько минут у него было – и Люциус вспоминал, продолжая мучить себя вопросами, могло ли все быть по-другому…

Этот прием в Министерстве был не лучше и не хуже прочих, на которых Малфой был постоянным гостем, почетным гостем. Антураж не изменился, но его положение… теперь вряд ли кто мог назвать Люциуса желанным визитером, приглашая представителя одного из древнейшего рода, все отдавали дань привычке – и только. Тем не менее, понимая все это, Люциус пришел – Малфои никогда не пасовали перед обстоятельствами, они изворачивались так, что обстоятельства в итоге всегда работали на них. Но, может, не в этот раз?

Поттера он заметил сразу – тот стоял среди толпы восторженных почитателей, благодарных спасенных, тут и там мелькали рыжие волосы Уизли… приторная до отвращения картинка. Впрочем, мальчишка откровенно скучал – видимо, даже слава вполне может приестся. Самому Люциусу это не грозило – он всегда был о себе достаточно высокого мнения, не смотря ни на что.

Нельзя сказать, что в тот момент Малфой ненавидел Поттера – он вполне отдавал ему должное. Мальчишка был мощным, хоть и неопытным магом. Коль уж у него хватило сил справиться с Лордом, стало быть, что-то он из себя представлял. Но правдой было и то, что победа разрушила положение Люциуса в магическом мире. Конечно, ему было бы несладко и при Риддле, приди тот к власти, и все же, все же… Раздражение было стойким, словно привкус полыни на языке – и совершенно бессмысленным. Даже когда Поттер с высокой трибуны, куда его пригласили произнести речь, заявил, что покидает магическое общество – легче не стало. Поттер уходил, а проблемы, им созданные – оставались. Видимо, именно этот факт погнал Люциуса вслед за мальчишкой в пустую полутемную комнату, и именно он заставил его заговорить…

Сейчас он не мог восстановить в памяти всего, что произносил тогда, не повышая голоса, с презрительной ухмылкой – ухмылкой, которая приклеивалась к губам всех представителей его рода едва ли не с рождения. Зато он прекрасно помнил реакцию Поттера… Помнил, как побледнело его лицо, и почти до синевы плотно сжались губы. Помнил жар сухой твердой ладони, который жег даже сквозь слой дорогой материи, когда Поттер схватил его за предплечье именно в том месте, где все еще виднелась полустершаяся Метка, и с силой, удивительной для такого хрупкого тела, притянул к себе. И помнил едва слышный шепот, больше похожий на шипение рассерженной змеи.

Наклонившись к Люциусу слишком близко, нарушая его личное пространство, Поттер неистово шептал о тайнике Тома, который он нашел в Тайной комнате, о пузырьках с воспоминаниями. О Пожирателях, которые все еще были на свободе – но которых можно было хватать хоть сейчас и смело приговаривать к Поцелую.

От Поттера пахло виски и возбуждением, нездоровым и страшным. Люциус не считал себя трусом, хотя всегда старался избегать опасностей – вполне сознательно и хладнокровно. Так было проще … но сейчас, наедине с Поттером, ему было очень и очень неспокойно. Тогда он не поверил ни единому слову мальчишки, сочтя все горячечным пьяным бредом. Ведь если рассуждать логически – к чему Тому были нужны подобные воспоминания? Он и так держал своих слуг в кулаке, Метка была лучшей уздечкой. Не учел Люциус только одного – мстительности Риддла. Тот, видимо, хотел быть уверенным, что в случае его смерти от расплаты не уйдет никто. Хотя, вполне возможно, Лорд просто наслаждался, просматривая время от времени избранные моменты, как магглы прокручивают любимые кинофильмы.

Тогда же Люциус просто стряхнул с себя хватку Поттера, отстранил его в сторону, и, прищурившись презрительно, заявил, что глупому гриффиндорцу не мешало бы протрезветь, а уж потом пытаться разговаривать членораздельно. На что Поттер, пьяно рассмеявшись, заявил, что им предстоит веселый разговор, и что мистер Малфой очень сильно пожалеет. Дослушивать Люциус не стал и, наплевав на приличия, попросту сбежал с приема. Несмотря на все доводы рассудка, на душе было тревожно…

Утром следующего дня Малфой был почти спокоен – мало ли чего может наговорить нетрезвый и обозленный мальчишка, да еще человеку, к которому не испытывает ни малейших положительных эмоций. И потом, Гарри Поттер сдержал свое слово и покинул магический мир – Рита Скитер превзошла себя, смакуя эту новость и вытаскивая на свет божий все новые подробности, как полуправдивые, так и совершенно недостоверные и нелепые.

«Вот и слава Мерлину». Эта мысль грела Люциуса целых сорок восемь часов, ровно до тех пор, пока в огромное окно кабинета не постучалась полярная сова мальчишки. Первым порывом было испепелить нахальную пичугу заклинанием поболезненней, представив в этот момент на ее месте Поттера. Но затем любопытство, свойственное как магглам, так и магам, победило. Интересно, если бы Люциус не открыл тогда окно и не взял из цепких когтей совы маленький сосновый ящичек – оставил бы Поттер его в покое? Эта мысль часто посещала Люциуса – наравне вместе со всеми другими, касающимися гриффиндорца. Смысла в таких размышлениях было мало – что сделано, то сделано – но не думать об этом Малфой не мог. Хотя, вряд ли бы мальчишка остановился, даже отошли Люциус сову обратно. Скорее всего, нашел бы другой способ… А тогда Люциус просто открыл крышку.

В обитом войлоком ящичке серебристо поблескивал крохотный пузырек. Воспоминания Риддла?

- Чушь какая, - Малфой покрутил в руках бутылочку, раздумывая, в чем подвох. Ну в самом-то деле, неужели Поттер думает, что он настолько легковерен? Но мысль о том, что, возможно, во всей этой неправдоподобной ситуации есть крупица правды, заставила Люциуса взять в руки палочку. И сомнения, которые крутились в голове, словно маленькие юркие червячки, вынудили его подцепить тонкую серебряную нить и поднести к своему виску... лучше бы он этого не делал.

Это было одно из самых худших его воспоминаний, спрятанное глубоко – настолько, что он почти забыл о нем, заставил себя забыть. Столько крови, столько боли… маленькие вечеринки Пожирателей этим отличались. Лорд получал извращенное удовольствие, наблюдая за играми своих слуг с беззащитными магглами. Это было весело. Не для Люциуса, конечно – он всегда старался избегать подобных развлечений. Не то, чтобы он боялся причинять боль, вовсе нет – просто не любил маггловкие способы убийства. Слишком много грязи… Но в тот вечер, как и во многие другие, открутиться не удалось, и он, опьянев от виски и тяжелого запаха крови и страха, неистовствовал вместе с остальными… безумие.

Задыхаясь, чувствуя, как во рту скапливается горькая слюна, Люциус вынырнул из своего прошлого.

«Мразь, мразь, мразь». К кому именно относились в тот момент эти слова, Малфой затруднился бы ответить. В эту минуту он ненавидел Тома, ненавидел себя… но больше всех, конечно же, ненавидел Поттера, который не солгал. Пузырек полетел в стену, жалобно звякнуло стекло, раскалываясь и выпуская на волю невесомую нить. Люциус бессмысленно наблюдал, как воспоминание тает в ставшем вдруг тяжелым воздухе комнаты.

«И что теперь?» Вопрос мучил его недолго – до следующего утра. Сова прилетела во второй раз, постучалась с бесцеремонностью, свойственной ее хозяину – и оставила на полу смятый лист бумаги с неровно оборванным краем. Всего несколько слов: адрес и место, где хранился ключ.

Сомнений в том, идти или нет, даже не возникло – Люциусу необходимо было знать, сколько еще пузырьков попало в руки мальчишки.

«Достаточно», - на заданный в лоб вопрос Поттер рассмеялся громко и счастливо, и именно в тот момент Люциус подумал, что что-то с мальчишкой не так. Он утвердился в своем мнении, когда Поттер, сверкая глазами, начал подходить к нему все ближе и ближе, расстегивая одну за другой пуговицы на своей рубашке. Малфой застыл – подобного он просто не ожидал. Или может его, всего на короткий миг, смутила гладкая смуглая грудь, вызывающе напрягшиеся соски, тонкая темная дорожка волос, скрывающаяся под поясом брюк. Секундного промедления хватило для того, чтобы Поттер подошел вплотную и нагло, по хозяйски, словно уверенный в том, что отказа не будет, сжал пылающими пальцами член Люциуса.

Вполне возможно, что в тот момент Поттера можно было привести в адекватное состояние просто словами, решительным «нет», сказанным громко и уверенно, не оказывая при этом сопротивления на физическом уровне – кто знает? Тогда Люциус об этом не думал, инстинкты подавляли разум и требовали яростного сопротивления происходящему. Забыв, что Поттер несмотря ни на что просто мальчишка, Люциус не рассчитал… С силой оттолкнув гриффиндорца и с удовлетворением проследив, как тот впечатывается в стену, ударившись головой с отчетливым стуком, он почувствовал себя почти хорошо. Болезненная гримаса Поттера его искренне порадовала, капелька крови на губе – подумаешь, от удара прикусил кончик языка, бывает – выглядела картинно прекрасно. Но за эту маленькую победу ему пришлось заплатить очень дорого.

Решив, что такого ответа вполне достаточно, чтобы осадить гриффиндорского идиота, Люциус ошибся – в который раз. У Поттера тоже были инстинкты, воспитанные Дурслями, Риддлом, Снейпом, войной. Бьют – значит, давай сдачи, не смей подставлять другую щеку. Веди себя как захватчик на чужой территории. Победить, подчинить, сломить – вот все, что сейчас бушевало в его крови, снося крышу, сводя с ума, заставляя зашкаливать и без того безумный уровень адреналина. Гормоны радостно присоединились к встряске – и участь Люциуса в тот момент решилась окончательно и бесповоротно.

Люциус Малфой, холодный по натуре своей, с самого детства в силу воспитания привыкший подавлять практически все эмоции, оказался совершенно неподготовленным к такому шквалу. Настолько, что на какой-то миг, очень важный и решительный, забыл, что он волшебник. А когда вспомнил и потянулся за палочкой, было уже поздно.

Именно в эту минуту Поттер смог обуздать свои инстинкты ровно настолько, чтобы суметь воспользоваться оружием, присущим слизеринцам. Несомненно, Малфой был сильнее его физически, а одержать победу в магическом поединке Поттеру явно было неинтересно… применить же к Малфою его собственные методы – это, видимо, показалось мальчишке забавным. И он заговорил, глядя Малфою прямо в глаза.

«Их много, воспоминаний… с Пожирателями – и вами. Очень много – и все такие откровенные. Порочащие, обвиняющие. Том был странным, да? Находя интерес во всем этом. Я вот думаю – как много может отдать Малфой за то, чтобы Министерство и газеты никогда их не увидело? И дело ведь не только в Азкабане и Поцелуе, вы ведь понимаете, правда? Есть еще ваша семья… знаете, смерть ведь еще не конец. И она вовсе не решает все проблемы – не для живых, во всяком случае. Вы можете оказаться храбрым безумцем и уйти, но они – они останутся. И будут жить с этим клеймом, с этим позором до конца дней своих. Замечательная перспектива, правда?
Так сколько же стоит спокойствие вашей семьи?»

Люциус понял, что проиграл, в тот момент, когда Поттер упомянул Нарциссу и Драко. И ему действительно казалось, что можно перетерпеть, вынести это унижение – а потом просто забыть, как страшный и неправильный сон. И он верил в это – ровно до той минуты, когда мальчишка толкнулся в него – грубо, жестоко, без подготовки.

Сексуальный контакт с девственником, который не знает толком, что и как именно делать, сам по себе мог быть весьма болезненным, но если вдобавок ко всему девственник настроен агрессивно и не намерен щадить вынужденного партнера… Одним словом, к концу этой встречи Люциус готов был не только наплевать на свою жизнь, общественное мнение в эти минуты не стоило ломаного кната. В конце концов, Нарцисса была достаточно сильной для того, чтобы забрать сына, уехать из страны – и все начать сначала.

Но Поттер, словно предвидя, словно применив окклюменцию, двигаясь в Люциусе быстро и резко, шептал, захлебываясь словами, что у Тома были и редкие, совершенно чудесные воспоминания. О Драко – такие порочные, такие шокирующие… И Люциус, вздрагивая всем телом, чувствуя, как по вискам катится пот, а по губам – редкие соленые капли, похожие на слезы, понял, что ничего не сделает.

А потом Поттер кончил – и это было как откровение. Выброс неконтролируемой стихийной магии безумной волной пронесся по комнате, пронзил тело Люциуса, пройдясь по всем нервным окончаниям, по каждой клеточке, по каждой поре… Магия была везде – потрескивала в волосах, искрилась на кончиках пальцев. Так отвратительно и так чудовищно прекрасно Малфой еще никогда себя не чувствовал.

Тогда, отдышавшись и торопливо одевшись, Поттер ушел, громко хлопнув дверью, даже не взглянув на прощанье в сторону Люциуса, обессилено распростершегося на тонком неуютном ковре, и Малфой с облегчением и коротким, мгновенно загнанным в самый дальний угол сознания сожалением решил, что это конец. Каким же он был глупцом.

Через неделю, день в день, проклятая сова проклятого Поттера принесла очередную записку. Короткий приказ, как удар хлыста. «Адрес ты знаешь, время то же, ключ на прежнем месте. И не заставляй меня ждать». Ни слова о Драко – но Люциус прекрасно умел читать между строк. С того времени прошло уже больше года – а он приходит сюда снова и снова…

Глухой стук входной двери, быстрые уверенные шаги в прихожей, на лестнице – скрип-скрип по ступенькам – и Люциус напрягся в ожидании. В последнее время Поттер вел себя странно, очень странно – если к слегка спятившему герою подобное определение вообще было применимо. Нет, игры ему не приелись – их прелесть мальчишка открыл для себя спустя четыре месяца после начала их… хм… отношений. Но они стали… Люциус затруднялся дать точное определение. Поттер все так же возбуждался, привязывая Люциуса, все так же нетерпеливо и жадно облизывал губы, используя плеть или трость Малфоя – и не только для избиения. Его член был красноречивей стрелки компаса, со смущающей откровенностью демонстрируя, что Люциус все так же интересен Поттеру в качестве сексуальной игрушки, как и год назад. И все же…

- Малфой, - Поттер остановился в дверях спальни, прищурившись, рассматривая обнаженную фигуру на зеленом шелке. Если бы это был не Поттер, Люциус мог бы поклясться чем угодно, что тот не решается войти. Но короткое замешательство прошло почти мгновенно, и мальчишка медленно пошел вперед, на ходу снимая с себя одежду и небрежно роняя ее на пол. До кровати он добрался голый и возбужденный до предела, дыхание сбилось, яркий румянец пятнами проступил на щеках, капелька смазки предательски повисла на темно-красной головке.

- Малфой, - снова повторил гриффиндорец – и это прозвучало странно потерянно, словно Поттер не узнавал Люциуса и не узнавал самого себя. Люциус молчал, и гнетущая тишина в комнате словно подстегивала Поттера, требовала заполнить ее всхлипами и хриплым дыханием, тонким поскрипыванием кровати и гортанным стоном удовольствия.

Мальчишка протянул руку к тумбе, медленно, словно во сне – Люциус следил за растопыренными пальцами пристально, не мигая… вот они дрогнули неуверенно, прикоснувшись к лакированной поверхности, скользнули по ручке со стершейся позолотой – и отдернулись, сжавшись. И Поттер, коротко и невесело рассмеявшись, резко опустил руку вниз, скользнув по виску Люциуса, впечатывая с силой кулак в подушку.

- Ненавижу, - яростный злой шепот. – Соси, сука… ну же!

Даже зная, что сопротивляться бессмысленно, Люциус не мог поступать иначе. Это было сильнее его – и это безумно заводило Поттера, подпитывало его желание и жажду обладать и подчинять.

Малфой плотно сжал губы, позволив той толике ненависти, что все еще горела в нем, подняться из глубины, собраться в глазах, выплеснуться наружу, обжигая мальчишку. Поттер подавился вздохом, закашлялся – капелька слюны шлепнулась на щеку Люциуса, и тот брезгливо поморщился. Гарри зашипел, как рассерженная гадюка, гибким движением устраиваясь на груди у мужчины, запуская руку в густые тяжелые пряди волос Люциуса, притягивая его голову к себе, к своему члену, размазывая сочащуюся смегму по презрительному сжатым губам.

- Ты, кажется, забыл, чем может окончиться твое сопротивление, - Люциус прикрыл глаза, сожалея о том, что мальчишка не говорит сейчас на серпентаго. Тогда он не понимал бы смысла слов, а вслушивался в обволакивающий сознание змеиный шелест, тонул в затягивающих ощущениях. – Как там поживает наш маленький Драко?

Проклятье, это было подло… Люциус вздрогнул, тут же послышался довольный смешок, и Поттер снова толкнулся вперед, в приоткрывшиеся губы.

- Чудесно, ты уже не так уверен в том, что следует упрямиться, не так ли, Малфой? – Гарри запрокинул голову назад, открывая смуглое гладкое горло, наслаждаясь касаниями языка к своей плоти, лениво покачивая бедрами, с каждым толчком погружаясь все глубже. – Он ведь теперь женат, твой милый наследник. И даже, кажется, готовится стать отцом… интересно, знает ли он, какое именно наследство ждет его в случае твоего отказа?

Испытывая невыносимое желание сжать посильнее зубы, Люциус расслабился, позволяя Поттеру беспрепятственно трахать его рот… мальчишка задышал быстрее, ускоряя толчки, застонал нетерпеливо, когда губы плотнее обхватили его ствол, а кончик языка заскользил по вене – вверх-вниз при каждом новом движении – задевая узкую расщелину на головке…

После первого визита в этот дом Люциус решил, что так, как хочет Поттер – не будет. Помнится, он тогда обыскал все места, где Поттер мог бы хранить воспоминания Риддла – во всяком случае, попытался это сделать. В Тайную комнату было не попасть, но Люциус был уверен, что мальчишка не оставит пузырьки в школе – однажды тот обмолвился, что в Хогвартс не вернется больше никогда, ему невыносимо смотреть на портрет Дамблдора, дающий отеческие советы слащавым голосом, и выслушивать восторженные признания обступивших его малолеток. В Годриковой Лощине, в развалинах дома, хранить что-то решился бы только полный идиот, каковым Поттер не являлся, несмотря на уверения Снейпа, дом Уизли с вездесущими отпрысками тоже отпадал. Оставалась ячейка в Гринготсе – и Люциус за очень большие деньги смог заглянуть туда… ничего. Уже потом, после этих отчаянных и безрезультатных попыток, до него дошло, что коль Поттер остался жить в мире магглов, то вряд ли будет хранить воспоминания в магическом мире, предпочитая, чтобы они всегда были под рукой. А искать что-то здесь… это было безнадежно и бессмысленно.

- Дааа, вот так, чудесно, - едва слышно шептал Гарри, не останавливаясь, продолжая двигаться. А затем резко отпрянул, когда подошел слишком близко к грани, за которой начинался ослепляющий экстаз. – Но не так быстро. Ты же знаешь, чего я хочу, правда?

Да, Люциус знал. Когда Поттер понял, что просто получить физическое удовлетворение, грубо оттрахав Малфоя, и вполовину не так приятно, чем если довести того до оргазма, он быстро превратился из неопытного мальчишки в маленькое чудовище, прекрасно знающее как не только брать, но и доставлять удовольствие. И ощущать, как вокруг члена судорожно, жарко сжимается чужая плоть, видеть, как узкие губы открываются в немом крике, чувствовать, как содрогается под ним сильное тело, выплескивая последние капли спермы… И острой приправой, тонкой издевкой служил тот факт, что Малфой не только был принужден находиться под Поттером, но и получал наслаждение от процесса, в то же время осознавая, насколько это унизительно.

Рука мальчишки вновь потянулась вперед, к тумбе – к чертовым игрушкам, которые так ненавидел Люциус, пусть они и предназначались в конечном итоге для доставления наслаждения. И снова миг нерешительности – а затем Гарри, яростно полыхая зелеными глазищами, скользнул вниз, влажным членом проводя скользкую дорожку по груди Люциуса, ногтями оставляя тонкие царапины, задевая ставшие слишком чувствительными соски. Впился жадно в один из них зубами, отпечатывая идеальный темнеющий круг на бледной коже – и, облизнув пересохшие губы, задохнувшись от предвкушения, закинул ноги мужчины себе на плечи, вошел одним рывком, уловив тихий болезненный стон, улыбнувшись в ответ…

Поттер двигался, задевая простату – и Люциус чувствовал, как удовольствие медленно затапливает его, распространяясь от вставшего члена возбуждающими всплесками, заставляя поджиматься яички и пальцы на ногах, вызывая головокружение и рваные вздохи из его груди. С приливом крови пришел оргазм, как всегда упоительный и опустошающий, Люциус извивался на горячих влажных простынях, крепко прижатый к ним руками Поттера, рычал, стискивая зубы и задницу – и ждал…

Гарри захлебнулся криком, кончая – и стихийная магия, которую Поттер так и не научился сдерживать в такие моменты, рванулась наружу. Тонко звенела подвесками хрустальная люстра, оконные стекла возмущенно дребезжали и очки Поттера позвякивали металлом оправы, мелко подрагивая на тумбе. А Люциус плавился в огне чужой – и такой родной – магии, и мечтал, чтобы это никогда не заканчивалось…

Поттер давно ушел, быстро одевшись, не сказав больше ни слова, а Малфой продолжал лежать на кровати, чувствуя, как на животе медленно, стягивая кожу, засыхает сперма. Люциус не обманывал себя – он давно и безнадежно подсел на эти чертовы отношения, стал заядлым наркоманом, зависящим не только от угрозы, источаемой мальчишкой, но и от силы Поттера, от его магии.

Он помнил, когда именно увяз окончательно, когда осознал, что это ему необходимо. Поттер тогда как с цепи сорвался – он пробовал все, что могло доставить удовольствие, использовал любую возможность, любое средство в попытках получить еще большее наслаждение. И на очередную встречу заявился, перебрав афродизиаков… Странно, что он тогда решил испытать их действие на себе – а может, и не очень. Иногда Люциусу приходила в голову мысль, что Поттеру следовало бы учиться на факультете Салазара. Случайно это произошло или вполне сознательно, но Поттер сделал все для того, чтобы Люциус, раз за разом корчась в судорогах настоящего, не вызванного препаратом оргазма, чувствовал себя на редкость отвратительно… ровно до того момента, пока сам мальчишка не кончил первый раз. А затем еще несколько… и с каждым разом стихийная магия становилась все сильнее, она переполняла комнату, доводила до безумия, опьяняла и будоражила. Почти сходя с ума от такой неимоверной концентрации магической силы, Люциус подумал, что Риддл никогда не обладал такой мощью. И, возможно, подчиняться столь могущественному волшебнику было не столь уж унизительно. Но просто подчиняться – этого было мало, слишком мало… к тому же, Поттер менялся.

Очень медленно, почти незаметно – но Малфой подмечал каждое такое изменение, складывал их в копилку своей памяти, чтобы затем извлечь на поверхность, осмотреть со всех сторон, оценить каждую грань. Ласковое прикосновение к щеке, неосознанное и торопливое… полный сожаления взгляд на кровоточащие, стертые наручниками запястья… прикрытые томно веки и трепещущие крылья носа, втягивающего аромат кожи… Почти вырвавшееся, но задушенное на первом же слоге, его имя. Именно тогда Люциус задумался о том, что все может быть по-другому…

Несомненно, Гарри Джеймс Поттер стал едва ли не важнейшей частью жизни Люциуса. Столь же очевидно – во всяком случае, для Малфоя – было и то, что Поттер плохо представляет свою собственную жизнь без него. Правда, существовал один, но очень значительный, минус: если Люциус был вполне готов признать подобное положение вещей, то мальчишка принимать его как данность не собирался. Это было совершенно неправильно – и совершенно непоправимо. Ибо как объяснить упрямцу, что в их отношениях уже давно нет войны, Люциус не представлял. Они не разговаривали, их встречи ограничивались сексом, в котором лишь изредка проскальзывали чувства, с которыми Поттер мириться не хотел и даже замечать их не стремился. Их нельзя было назвать парой – и, дементор все побери – Люциус понятия не имел, что с этим делать…

«Черт бы тебя побрал». Эта фраза крутилась в голове Гарри, как щенок, гоняющийся за собственным хвостом, по кругу, не останавливаясь для передышки. Все было не так, все было неправильно… А ведь как замечательно все начиналось! Дьявол, это было здорово – заполучить в свое полное распоряжение Люциуса Малфоя. А ведь до того приема в Министерстве ему и в голову подобная идея не приходила. Гарри было просто скучно – с окончанием войны исчез смысл жизни, временами парень даже начинал сомневаться в собственной реальности. Снейпа не было, никто не говорил ему гадостей и не опускал на грешную землю, исчез стимул, заставляющий бороться. Гарри Поттер плыл по течению – и ему это не нравилось.

Даже воспоминания Риддла его не развлекли – картинки для маньяка, что в них интересного? Изобилие слез, страданий, криков и крови – противно и гадко. Не страшно – на войне он видал вещи и похуже, а видения, заботливо подсовываемые ему Томом, сделали его привычным ко всему.

«Сдать, что ли, всю кодлу аврорам? Тут есть такие, о которых и не подумаешь, что Пожиратели – уверились в своей безнаказанности, живут, суки, и в ус не дуют… а с другой стороны, какое мне дело? Я Тома убил, победу обеспечил – пусть с последствиями сами справляются. А я свалю отсюда, надоело. Освобожу магический мир от своей персоны – и пусть магический мир валит из моей жизни», - нечто подобное думал тогда Гарри, сидя на каменном полу возле скелета василиска, лениво перебирая пузатенькие пузырьки, уютно устроившиеся в большой черной коробке с извивающимися золотыми змеями на крышке.

Чем именно его привлекли те самые, Гарри понятия не имел. Может тем, что стояли отдельно, в мягких бархатных гнездышках, тогда как другие просто небрежно лежали на дне – кто знает. Впрочем, заглянув в воспоминания с Люциусом Малфоем в главной роли, Гарри не был ни шокирован, ни удивлен – нечто подобное он и ожидал увидеть… и в тот момент он и не думал как-то использовать эти стекляшки для себя лично.

И кто знает, что было бы, не пойди за ним Малфой в Министерстве и не наговори он кучу гадостей. «Зазнавшийся полукровка» - это было самое безобидное словосочетание… но даже тогда Гарри пытался сдерживаться, устраивать склоку накануне прощания с миром магии не особо хотелось. И если бы тогда Люциус не упомянул Джеймса и Лили – вполне возможно, Гарри просто сдал бы Малфоя в Азкабан, умыв при этом руки. Но упоминание родителей подействовало на него как красная тряпка на быка. Да черт возьми, это был настоящий вызов! Малфой хотел войны – и Гарри, как истинный гриффиндорец с весьма впечатляющими задатками слизеринца, не мог пройти мимо. Тем более что у него было замечательное, стопроцентно надежное оружие – хоть чем-то почивший Том оказался полезен.

Ясное дело, Малфой ему не поверил – смотрел презрительно, высокомерно поводя головой. Испугался, правда – но осуждать его за подобную реакцию было бы сложно. Обозленный Гарри Поттер всеми порами излучал опасность, и слизеринец прекрасно это чувствовал. Но все равно – не верил.

«Ну-ну», - язвительно хмыкнул про себя Гарри, когда Люциус, не дожидаясь окончания очередной поттеровской фразы, сбежал с приема. – «Посмотрим, что ты запоешь, когда получишь от меня подарок».

Он выбирал воспоминание долго, хотелось как следует встряхнуть заносчивого аристократа. Упаковывал заботливо – не разбился бы… Ему было безумно весело, жизнь вдруг обрела смысл. А затем все пошло не так. Трахаться с Малфоем у него и в мыслях не было – во всяком случае, поначалу. Он вообще не знал, что будет с ним делать, просто как-то отстраненно подумал, что мужчина чертовски хорош – держится уверенно, несмотря на несомненное потрясение. И это было совсем неправильно. Люциусу полагалось умолять его, а вместо этого тот совершенно спокойно поинтересовался, сколько у Поттера этих пузырьков. Можно подумать, ему одного было мало… Гарри захотелось согнать с лица Люциуса гримасу превосходства, разрушить возмутительное спокойствие сфинкса. Он пошел вперед – гормоны резвились вовсю, азарт туманил разум, ошарашенное, недоумевающее выражение на лице Малфоя стоило всех сокровищ мира. Захотелось шокировать его еще сильнее – Гарри протянул руку вперед, скользнул по жесткой ткани брюк, царапнул ногтем застежку, с силой сжал пальцы – и отлетел к стене, больно ударившись спиной, прикусив от удара язык… И разозлился по-настоящему.

Малфой оказался узким, горячим, невероятным. Это было потрясающе – двигаться, с силой вжимаясь в крепкое мужское тело, чувствовать короткие судороги чужой плоти, терять от наслаждения контроль и давать выход стихийной магии, которая постоянно бурлила в нем, словно лава в вулкане, то и дело грозя вырваться наружу, сметая все на своем пути. Ему нравилось постоянное сопротивление Люциуса – даже зная, что Гарри держит его в кулаке, тот пытался бороться. Гарри каждый раз завоевывал мужчину заново, адреналин бушевал в крови, жизнь обретала смысл – он и сам не заметил, как втянулся. Увяз в этих платиновых волосах, в серебряных глазах, в презрительной ухмылке – как насекомое в смоле. Замечательная игрушка, от которой было не оторваться. Только ли игрушка?

Малфой стал слишком важной частью его жизни – и это, делая Гарри по-настоящему живым, вместе с тем пугало. Он был хозяином положения и в то же время зависел от Люциуса… иногда Гарри казалось, что самым лучшим будет разорвать эти странные отношения, забыть о слизеринце, выбросить из памяти последний год жизни… А потом он видел Малфоя – и забывал обо всем. И каждый раз, уходя, клялся себе, что это последний раз, что этого больше не повторится, что он сможет противостоять самому себе – и не мог…

«Черт бы тебя побрал» - эту фразу он твердил снова и снова, подходя к дому, где ждал его Люциус. - «Сегодня, да, наверное, сегодня. Я смогу, я почти уверен. Черт, только не сразу… да, я хочу его… скажу потом, после… Пусть проваливает в свой мир, пока окончательно не подчинил меня себе. Сумасшествие какое-то – я могу делать с ним все, что захочу, так почему же тогда чувствую себя рядом с ним таким беспомощным? Не-на-ви-жу».

Дом встретил его привычной тишиной. Поднимаясь по лестнице, Гарри пытался подобрать правильные слова, но они все не находились, и парень махнул рукой на бессмысленное занятие, как всегда понадеявшись, что все само собой пройдет как надо.

Возле закрытой двери спальни Гарри ненадолго замер – вдруг показалось издевкой сперва трахнуть Малфоя, а потом говорить, как ему жаль. Да и не было ему жаль, нисколько – скорее, больно и холодно. Отпускать Малфоя казалось сейчас еще более неправильным. Но стоять перед дверью и не решаться войти было совсем уж глупо. Набрав в грудь побольше воздуха, словно перед прыжком в ледяную воду, Гарри толкнул дверь. Сейчас или никогда…

- Малфой, я… - начал было Гарри, и тут же замолчал, окончательно позабыв все слова. В комнате царил настоящий погром: пышный балдахин, дань воспоминаниям о школе, сорван, простыни на кровати разорваны в клочья. Перевернутая тумба лежала раздавленным спичечным коробком, а игрушки из секс-шопа, которые неудержимая фантазия Поттера выбирала щедрой рукой, украшали ковер абстрактным диковинным рисунком. Кто-то был очень-очень зол.

«Да что за…» - додумать Гарри не успел, взглядом зацепившись за свернутый неаккуратным прямоугольником пергамент. Рука дрожала, когда он срывал записку с треснувшего зеркала – страшно открывать, догадываясь, что в ней… Потемневший галеон, тревожно звякнув, упал на пол. Не обращая на него внимания, Гарри жадно читал.

«Если тебе нужен твой драгоценный любовник – заметь, целым и почти невредимым – стоит поспешить. Галеон – портал, пароль – Люциус. Надеюсь, ты его не забудешь. Прежде чем воспользоваться, захвати с собой воспоминания Лорда».

Подписи не было, да и без разницы в этот момент было, кто автор письма. Такой улыбки на губах у Поттера не видел никто и никогда. Как же все перемешалось… он мог бы рассмеяться, если бы не хотелось плакать. Странным образом писавший записку оказался прав – Гарри действительно нужен был Люциус. И что с того, что они не были любовниками в том смысле, который подразумевал писавший? Можно было плюнуть – подарок судьбы, вот так запросто отделаться от Малфоя. И сам-то вроде ни при чем, все решено другими. Просто перестать сомневаться, отдаться течению – и плыть по нему, не шевелясь, тихо и покорно. Но опять за него что-то решали, принуждали действовать так, как он не желал… марионеточная жизнь, давно забытая со смертью Дамблдора, вновь пыталась прогнуть его под себя.

Та часть слизеринской натуры, которая больше года подавляла в нем гриффиндорца, тихо нашептывала на ухо отступить, забыть обо всем, делать так, как удобнее и проще. Но наследие Годрика – безудержная смелость, для которой доводы разума не помеха – уже проснулось, взметнулось вверх бешеным порывом, смешалось с хитростью и собственническими замашками Салазара…

«Ну уж нет», - ярость всколыхнулась с безумной силой, Гарри зло прищурил глаза и скомкал пергамент в судорожно сжавшемся кулаке. – «Будет только так, как я захочу. И с Малфоем разберусь сам, без посредников… То, что мое – мое!»

Следующие полчаса прошли для Гарри как в бреду. Подавив желание немедленно воспользоваться портключом, он выбежал из дома, проклиная все на свете и больше всего жалея в этот момент, что его квартира находится почти на другом конце города. Ему нужны были эти чертовы воспоминания – как козырь, как ключ к освобождению Малфоя. О том, что при этом он сам подвергается еще большей опасности, Поттер в тот момент не думал – и совершенно забыл о том, что он волшебник. Глупо, но он пробежал почти квартал, прежде чем сообразил аппарировать. Хорошо хоть ума достало спрятаться от прохожих в безлюдном проулке…

Пузырьки, позвякивая друг о друга, падали в картонную коробку, и внезапно Гарри, схватив очередное воспоминание, вынырнул из состояния полусна-полуяви, в котором находился все это время. Вцепившись руками в волосы, он опустился на пол и замер в полной неподвижности, пока мысли, одна безумней другой, мелькали в голове все быстрее и быстрее.

«Не может быть! Хотя, он же слизеринец. О пузырьках я говорил только ему… черт, черт, черт. С другой стороны, разве мог быть Малфой уверен, что я брошусь его спасать? Жизнью, между прочим, рисковать. Вдруг я ошибаюсь? Мало ли… может, за мной следили – все-таки Снейп был прав, я бестолочь. Решил, что если ушел из магического мира, то и проблемы, с ним связанные, исчерпались сами собой. А про уцелевших Пожирателях как-то забыл. Вот идиот. Проследили, увидели, что Люциус тоже в дом приходит, как по часам, и сделали выводы. Но воспоминания, эти чертовы воспоминания – как же быть с ними?».

Вот сейчас он растерялся… Сомнения незримыми цепями приковали его к месту, лишая уверенности, заставляя колебаться. Идти или не идти? А затем Гарри посмотрел на часы – не специально, просто блуждающий взгляд остановился на стрелках, лениво проследил за бегом секундной, споткнулся о минутную. Мерлин, прошло больше часа с тех пор, как он прочитал записку. Что, если Люциус действительно стал невольной жертвой его неосторожности? Если его действительно приняли за добровольного любовника Золотого Мальчика? И ведь все свидетельствовало об этом: уединенный дом, как нарочно созданный для свиданий, визиты Люциуса – он ведь приходил сам – и все эти игрушки, и то, как Малфой ждал его… обнаженный, покорный, не сопротивляющийся. Остались бы у кого-нибудь хоть крошечные сомнения в природе их отношений? Вот уж вряд ли. А воспоминания… ну что ж, ведь не только Гарри мог знать о них, правда? Но кто еще?

А так ли уж это важно – сейчас? Что если, пока он позволяет сомнениям бушевать в своей крови, Люциус страдает? Или, что гораздо хуже, уже мертв? И эта последняя мысль, страшная, но такая реальная, заставила утихшую было ярость всколыхнуться с еще большей, чем раньше, силой.

«Надеюсь, я выживу, чтобы разобраться с этим», - и Гарри, схватив со стола почти полную коробку одной рукой, во второй судорожно сжал галеон вместе с палочкой и выкрикнул пароль…

Он ненавидел аппарировать, ненавидел порталы и портключи, путешествие по каминной сети заставляло его чувствовать себя неуклюжим недоумком. Единственный приемлемый способ передвижения – полеты на метле – остался в прошлой жизни… Вот и сейчас, мир завертелся перед глазами, темный коридор времени и пространства, в который его затягивал портключ, пускал в глаза разноцветные слепящие блики, тошнота накатывала тяжелыми волнами. Споткнувшись, Гарри упал на колени, выпустил из рук коробку – и услышал холодный смешок, подхваченный еще несколькими голосами. «Опасность, опасность, опасность», - гремело и гудело у него в голове. Преодолевая дурноту и внезапную острую боль в висках, Гарри дернулся, вскочил, покачнувшись, на ноги и завертел головой, желая в эту минуту одного – увидеть Люциуса и убедиться, что тот, по крайней мере, жив.

Тусклая лампочка на потолке, кое-где поржавевшие старые трубы, влажные стены, покрытые мерзкими пятнами плесени, монотонный стук падающих где-то капель… Глаза выхватывали подробности, не фиксируя их в памяти, не находя того единственно важного, на ком были сосредоточены все его мысли.

- Он здесь, Поттер, - прозвучало из угла, и, оглянувшись на глуховатый мужской голос, Гарри увидел, как стоящий на коленях маг вдавливает кончик волшебной палочки в горло лежащего без движения Люциуса. – Бросай сюда свою палочку и не глупи. Ты ведь не хочешь, чтобы Малфой пострадал еще больше?

Этого мужчину Гарри помнил – один из тех, кто частенько мелькал в воспоминаниях Риддла, и один из немногих, до кого аврорат так и не добрался за неимением доказательств его вины.

«Какой же я кретин», - Гарри угрюмо швырнул свое единственное оружие ловко подхватившему его магу. – «Надо было мне не в игрушки с Малфоем играть, а просто отправить все пузырьки Хмури – и черт с ними. Пусть бы делали все, что хотели… и я бы не вляпался сегодня в неприятности. Жаль, что сейчас сожалеть об этом немного поздно…»

- Ну наааадо же, - новый голос резанул слух, отзываясь щемящей болью в сердце. – Гарри Поттер, спаситель. Кто бы мог подумать – действительно пришел, даже зная, что здесь его не будут встречать овациями и восторженными речами. Мерлин, вот посмеялся бы Лорд, если бы знал, на кого теперь направлена твоя сила любви.

Гарри повернулся очень медленно, воздух давил на плечи, пригибая к земле. Этот голос он узнал бы из тысячи других, в самых страшных кошмарах он бился у него в ушах злобной назойливой мухой. Пятый курс, Министерство магии – и смерть Сириуса…

- Ты, - с ненавистью выдохнул он в лицо Беллатрикс Лестранж, забывая в этот момент, что палочки у него уже нет и пытаясь нашарить ее рукой, видя на губах женщины издевательскую улыбку.

- Ну-ну, Поттер, не стоит суетиться, - это подал голос еще один маг, которого Гарри не заметил, сосредоточив все свое внимание на Белле. – Ты же не хочешь наблюдать за смертью Малфоя, правда? Пусть он лучше умрет после тебя – тебе же проще…

Люциус… вот черт! Оцепенение первых минут медленно уходило прочь, на его месте разгоралась знакомая злость и давно припорошенная пеплом жажда мести. Сомнения отступили в сторону – разумеется, кто как ни Белла мог быть в курсе? Любимица Лорда, она вполне могла знать – если не о тайнике, то о существовании воспоминаний. Но пока Гарри не затеял эту глупую игру с Малфоем, Лестранж добраться до него не могла. А сейчас, получается, Гарри сам, своими руками, предоставил ей превосходный шанс закончить начатое много лет назад Томом Риддлом. Проклятье! И подставил человека, который сейчас был для него намного важнее всего остального…

- Да-да, - тянула Белла, не спуская с Гарри глаз; она походила на довольную кошку, которой в лапы попалась неожиданно крупная добыча. – Совсем как с Сириусом Блэком, не так ли? И все из-за тебя… только ты один виноват, только ты. Смотри, наш бывший друг Люциус уже страдает. Конечно, в Круцио мало приятного, особенно если его применять достаточно часто. Можно ведь и с ума сойти, не так ли? Вот Лонгботтомы, к примеру… были ведь не самыми слабыми магами – и поди ж ты, не выдержали. От боли, наверное, как думаешь? Интересно, на сколько хватит Малфоя?

«Я не виноват, нет, нет», - прикрыв глаза, словно мантру Гарри повторял эти слова снова и снова. Не его вина была в смерти Сириуса: прошло много времени, он смог посмотреть на ситуацию со стороны и оценить ее без горечи потери и груза ответственности. Несомненно, он вел себя, как глупый ребенок, но не его рука послала Аваду в Блэка. И сейчас не он пытал Люциуса, угрожая затем убить его…

И вдруг, неожиданно даже для себя, Гарри почувствовал, что может все, абсолютно все – нужно только дать выход своей силе, перестать сопротивляться, убрать контроль. Почувствовать себя так, как после секса с Малфоем, свободным от всего… Он ощущал свою магию, дикую и необузданную, он почти видел, как она бурлит в нем, недовольная оковами и преградами, подпитываемая ненавистью, местью, страхом – и любовью. Да-да, любовью – ведь мог же он признаться самому себе? Требовалось лишь маленькое усилие, крохотный шаг – и, оглянувшись на неподвижное тело Малфоя, Гарри с легкостью сделал его.

Сила, ничем больше не сдерживаемая, ринулась наружу, волной пронеслась по подвалу, вырывая крики ужаса из уст магов, отшвыривая их в сторону от Люциуса, лишая сознания – и, собравшись в огромный огненный шар, ударила в главный источник боли и гнева Поттера. Беллатрикс Лестранж, даже не успев понять, что произошло, осыпалась на холодный бетонный пол маленькой кучкой дымящегося пепла…

Гарри приходил в себя мучительно долго – а может, прошло всего несколько секунд, кто знает? Стоя неподвижно, Поттер недоуменно рассматривал то, что так недавно было живым человеком. И это сделал он? Даже без помощи палочки? Невероятно… видимо, он действительно был настолько глуп, что умудрился окончательно, бесповоротно и совершенно безоглядно влюбиться в Люциуса, иначе, откуда такой сумасшедший всплеск магии? Даже смерть Сириуса, страшная и нелепая, не смогла так подействовать на Гарри. Вот и сейчас… первым порывом после осознания того, что сиюминутная опасность прошла стороной, было броситься к Малфою, убедиться, что он жив, сжать в своих руках его ладони, прикоснуться своими губами к его губам.

«Еще не время, погоди», - совсем не к месту в нем проснулся слизеринец, напоминая о том, что Белла была не одна. Чертыхаясь, проклиная все на свете, но подчиняясь голосу разума, Поттер с опаской подошел к лежащим ничком Пожирателям… едва слышное хриплое дыхание, ни намека на движение. Тихий стон заставил Гарри вздрогнуть и, забыв обо всем на свете, броситься к Люциусу. Бледное лицо, закрытые плотно глаза, засохшая кровь в уголке рта. Рубашка, разорванная во многих местах – и порезы с уже свернувшейся кровью, темнеющие следы ударов на светлой коже. Гарри почувствовал желание убить Беллатрикс еще раз – но теперь очень медленно и очень мучительно.

- Люциус, - он так хотел, чтобы мужчина пришел в себя, увидел его, прочел в глазах все то, что Гарри чувствовал сейчас. – Пожалуйста, Люциус…

- Га-рри, - ресницы вздрогнули, на короткий миг приподнялись, серебристые глаза слепо смотрели вверх. – Га-рри…

Поттер впервые слышал свое имя – от него. Это было невероятно больно… услышать бы, как эти губы шепчут это томное «Гарри» не в бреду, а на грани оргазма, увидеть бы в этих глазах не равнодушие и презрение, а настоящее желание, страсть. Он опять все испортил, снова. И думает черт знает о чем…

Гарри сердито вытер пальцами непонятно когда ставшие влажными глаза, оставляя на щеках грязные разводы, глубоко вздохнул, попытавшись отгородиться от эмоций. Малфою нужна была помощь, вот только где ее можно было получить, Гарри попросту не представлял. Да и смогут ли магглы помочь? Что, если вред, причиненный Беллой, был куда сильнее, чем ему казалось? Нет, он не мог потерять Люциуса, как уже потерял Сириуса. И пусть потом Малфой презирает его и ненавидит – если он выживет, Гарри готов был примириться с этим. Передать бы Люциусу часть своей силы… ее было много, слишком много, и с каждым годом она росла и росла, становилось все труднее контролировать этот поток, казалось – конца-краю ему нет.

«По крайней мере, я должен попробовать», - он положил голову Люциуса себе на колени, наклонился низко, вдыхая знакомый будоражащий запах мужчины, закрыл глаза, вслушиваясь в свою и чужую магию, которая пела, искрилась, жила своей жизнью. Гарри растворялся в этой силе, становился ее частью, связующим звеном и источником одновременно. В эту минуту он знал, что все получится – просто нужен был более полный контакт, одного прикосновения показалось мало. Гарри прижался пересохшими губами к приоткрытому рту Малфоя, скользнул языком внутрь, пробуя, узнавая – и позволяя своей магии смешаться с магией Люциуса, подталкивая ее вперед, внутрь мужчины, туда, где нужна была ее целительная сила. Юноша слабо улыбнулся – надо же, он никогда раньше не целовал Малфоя, боялся стать еще более зависимым, уязвимым. И сейчас как никогда жалел о том, что ни разу не поддался порыву. И нет ни малейшей уверенности, что в будущем удастся еще хотя бы раз его поцеловать.

Люциус застонал негромко, когда стихийная магия, сейчас подчиненная и усмиренная, капля за каплей начала вливаться в его тело. Гарри не отрывался от губ Малфоя, углубляя поцелуй, наслаждаясь им, усиливая напор… он чувствовал, он почти видел, как вред, причиненный Беллатрикс, сходит на нет, как затягиваются порезы, останавливается внутреннее кровотечение, исцеляется плоть… Он жалел, что не может так же просто вылечить душу – для этого одной магии было мало, а простых слов недостаточно. Нужно было нечто большее – но что именно, он не мог сейчас понять.

«Но я обязательно что-нибудь придумаю, обещаю… хотя бы верну утраченное тобой спокойствие», - Гарри оторвался от Люциуса, осторожно погладил ладонью его щеку. Малфой нахмурился, не открывая глаз, и Поттер отдернул руку, всматриваясь в черты его лица, а затем вздохнул с облегчением. Уже не обморок, просто сон – слишком большая нагрузка, слишком много событий…

Гарри помедлил еще немного, желая продлить этот момент как можно дольше, а затем отыскал свою палочку и галеон, служивший портключом – и, перенастроив портал, осторожно вложил монету в чуть сжавшиеся пальцы Малфоя. Едва слышно он прошептал пароль, глядя, не отрываясь, как Люциус исчезает в слабом свечении, направляемый в Малфой-мэнор…

Сколько он простоял на одном месте, не шевелясь, и, кажется, даже не дыша, Гарри понятия не имел. В себя его привел тихий шорох, едва заметное шевеление в том углу, куда стихийная магия отбросила Пожирателей. Поттер задумался, что с ними делать. Убивать очень не хотелось, ему с лихвой хватило Лестранж. Звонить в полицию – идиотизм полнейший. Разве стены маггловских тюрем могут остановить магов? Сдать уродов в аврорат, приложив воспоминания Риддла – и что потом? Люциусу в свое время удалось прекрасно отмазаться от обвинений, что, если каким-то образом эти двое тоже избегут наказания? И провести остаток жизни под дамокловым мечом, да еще и Малфоя при этом подставить в очередной раз?

Хотя… Гарри хмыкнул: план с авроратом вовсе не был таким уж неудачным, просто требовал некоторых корректив. Он неторопливо подошел к магам, опустился на колени, положил ладони к ним на грудь, как раз туда, где бились неровно сердца. Вспомнил, как чувствовал магию Люциуса, слышал ее – и в то же мгновенье уловил слабый отклик, воспринимая магию мужчин как свою собственную, находя ее источники. А затем одним ударом отсек магическую составляющую от физических тел, коротким усилием превратив Пожирателей в сквибов.

Поттер брезгливо поморщился, поднимаясь и отряхивая с брюк грязь, небрежно взмахнув палочкой, пробормотал Obliviate, лишая этих двоих всех воспоминаний, выставил пузырьки аккуратным полукругом – и выбрался из подвала на свежий воздух. Помедлил еще секунду, решаясь, прикусил с силой губу и выкрикнул в чернеющее небо с печальной луной Morsmordre… После чего аппарировал, не дожидаясь появления авроров.

…Люциус Малфой стоял у распахнутого окна и пытался убедить себя, что любуется цветущим садом, и не ждет - нет, совершенно точно не ждет - наглую сову Поттера. Прошло уже три недели после того, как мальчишка вытащил его из подвала, и Люциус предполагал, что Поттер не замедлит потребовать благодарности за спасение – и, ясное дело, благодарности не в денежном эквиваленте. Но маленький мерзавец пропал, словно его и не было. Он не писал записок, не назначал встреч, вообще не давал о себе знать.

В первую неделю Люциус вздохнул с облегчением, не получив ожидаемого приказа явиться на очередную встречу. В конце концов, что бы он там ни чувствовал, заниматься принудительным, пусть даже при этом и совершенно упоительным, сексом было гадко. Но, странное дело, день прошел, а у Малфоя появилось чувство, что ему чего-то недостает. И к концу недели это ощущение только усилилось.

Он рассорился с Нарциссой, которая заявила, что в последнее время у Люциуса совершенно испортился характер. В ответ Малфой, не повышая голоса, с абсолютно непроницаемым выражением лица наговорил гадостей, припомнив все просчеты половины за все время их брака. Учитывая, что Нарцисса вовсе не была идеальной женой, хотя на людях изо всех сил старалась этому образу соответствовать, грехов накопилось многовато. А если прибавить то, что долготерпение ей также не было присуще, ссора получила замечательное продолжение. Нарцисса в свою очередь вспомнила прожитые годы, недостатки супруга, которых за это время собралось предостаточно, а также то, что Драко уже совершеннолетний, женатый и получивший причитающееся ему наследство. Результат не замедлил сказаться – миссис Малфой собрала вещи и драгоценности и укатила в неизвестном направлении, пообещав супругу встречу с адвокатом и напоследок громко хлопнув дверью. Одним словом, Люциус в один день стал совершенно свободен – и странно несчастен. Причем Нарцисса к этому состоянию души имела весьма сомнительное отношение.

Вторая неделя прошла ничуть не лучше первой. Письма не было, и Люциус поймал себя на том, что волнуется – дементор все побери, он переживал за глупого мальчишку. Вопреки мнению Поттера, тогда, в подвале, слизеринцу вовсе не было настолько плохо – во всяком случае, сознания он не терял, и наблюдал весь спектакль от начала и до конца. Смерть Беллы оставила его равнодушным, тогда как искреннее и отчаянное желание Поттера спасти его – удивило. Магия же, которой мальчишка так щедро поделился с Малфоем – окончательно выбила из колеи. За прошедший год Люциус постоянно сталкивался со стихийной магией Гарри, но, как оказалось, нерегулируемый и почти неосознанный выброс силы весьма отличается от того, когда волшебник отдает ее добровольно. Стихийная магия Поттера, изливающаяся вместе с оргазмом, была невероятно мощной, притягательной - но при этом отстраненной и холодной… неживой. Точно так же она могла бы проявлять себя, если бы Поттер был очень зол, и ему требовалось выплеснуть излишки – просто необходимость, и не больше.

Но то, что происходило в подвале… тепло, доброта, желание помочь… и, кажется, любовь – хотя Люциус счел бы ненормальным любого, кто до этого сказал бы ему о том, что мальчишка может испытывать к нему подобные чувства. Магия Поттера вливалась в него настойчиво и властно, поцелуй, неопытный и неловкий, туманил голову, и если бы Люциус был Фаустом, именно в эту минуту он мог бы пожелать остановить мгновенье.

К началу третьей недели Малфой перешел от раздражительности и проклятий к откровенной злости на ситуацию в целом и на Поттера в частности. Образ мальчишки занозой сидел в уме и сердце, заставляя совершать идиотские и совершенно нелогичные поступки.

Признав однажды, что Поттер его привлекает, Люциус решил, что тоже немного свихнулся – как иначе было объяснить ту тягу, которую он испытывал к мальчишке? Приняв то, что Поттер ему нужен, Люциус пришел к выводу, что его сумасшествие постепенно прогрессирует – но и с этим можно жить, стоит только направить все в нужное русло. Неожиданная боль от исчезновения Поттера лишь подтвердила тот факт, что Малфой - едва ли не впервые в жизни - ситуацию уже не контролирует. И именно эта боль заставила его вернуться туда, где он в последний раз видел Гарри. Никого… тишина и пустота вокруг, темнеющее пятно на цементном полу – единственное напоминание о Беллатрикс – и ни следа Поттера. И Мерлин знает – вздыхать ли с облегчением, что с мальчишкой все в порядке, или думать о том, в какую еще историю умудрился угодить этот глупец.

Люциус казался жалким самому себе, когда прямо из подвала аппарировал в хорошо знакомую комнату. Он был готов к чему угодно – жестоким насмешкам, не менее жестокому траху, даже - тролль бы все побрал – к слезливой роли сестры милосердия, если вдруг мальчишка не смог выпутаться из этой гадкой истории без ущерба для себя. Не был он готов только к одному: в комнате царил идеальный порядок, словно нападение Пожирателей было лишь дурным сном – вот только Поттера там не было.

Именно в тот момент канули в небытие последние крохи самообладания Люциуса. Ему даже не пришла в голову мысль, что Поттер не живет в этом доме, что сюда он приходил по определенным дням и с определенной целью. Мужчина знал одно – Поттер жив, он был здесь после того, как отправил Малфоя в имение. И прошло уже почти три недели, а он так и не дал о себе знать. Люциус вспомнил о замках на песке – он так тщательно возводил свое строение, но не подумал о том, насколько непрочны и уязвимы такие сооружения… Он громил комнату методично и с наслаждением, представляя, что бы сделал с проклятым мальчишкой, попадись тот ему сейчас. А затем, разрушив все, что можно было разрушить, вернулся к себе, усталый и опустошенный.




Глава 2. Часть вторая

… Люциус устало прикрыл глаза: полночи он безрезультатно пытался уснуть, а когда отчаялся погрузиться в спасительный сон, размышлял до самого утра, силясь понять, что же пошло не так. Странно, он никогда не думал, что Поттер сможет отказаться от власти над другим человеком – слизеринец по собственному опыту знал, насколько это чувство затягивает и не желает потом отпускать. Полная безнаказанность, господство… единожды испытав, остановиться было почти невозможно. Сам Люциус был уверен, что, представься ему такая возможность, он ни за что не отпустил бы Поттера – независимо от своих чувств. А ведь Гарри он был нужен – там, в подвале, Малфой убедился в этом окончательно. Так почему же упрямый мальчишка не пользуется своим превосходством? Или он решил вспомнить о том, что является гриффиндорцем? Смешно – после того, как в течение года он проявлял одни лишь слизеринские черты. Неужели проснулось чувство вины? Люциус горько рассмеялся – он бы с радостью приветствовал его в самом начале их отношений, но только не теперь. Сжав пальцы в кулак с такой силой, что ногти оставили на ладони тонкие яркие следы, Малфой громко выругался – и услышал в ответ укоризненное уханье. Птица Поттера, появления которой он не заметил, смотрела на него, не мигая, устроившись на небольшом ящичке, принесенным ею.

Люциус потянулся к посылке и нахмурился, заметив, как предательски дрожат пальцы. Он догадывался, что находится внутри – но отчаянно не хотел верить в это.

Шесть пузырьков, заключенные в стекло порочащие воспоминания. Почему-то Люциус был уверен, что Поттер вернул их все – как твердо знал и то, что воспоминания именно о нем, что они не фальшивка и не подделка. Но он все равно, двигаясь как во сне, доставал пузырьки один за другим, просматривал их мучительно медленно, и капля за каплей уничтожал серебристый туман, стирая память о прошлом. Воспоминаний о Драко не было – ни единого – и Малфой задумался, не пытался ли Поттер казаться более благородным, чем был на самом деле? Быть может, мальчишка хотел оставить себе средство давления на него – или пытался вынудить Люциуса сделать следующий шаг? Впрочем, сомнения терзали его недолго – под последней бутылочкой лежал сложенный вчетверо обычный листок маггловской бумаги. Всего-то несколько строк торопливо-неловким почерком…

«Тут все, поверь. Не смею просить о прощении – да я его и недостоин. Возвращаю то, что принадлежит тебе. Больше приходить не нужно». Ни подписи, ни прощания… Благородный гриффиндорец, гиппогриф его раздери! Люциус взбесился окончательно: надо же, этот паршивец шантажировал его, сделал своей вещью, заставил почувствовать свою силу и зависимость от нее, пробудил чувства, Малфоям несвойственные – а теперь собирался делать вид, что ничего не было?

Если Поттер хотел так просто избавиться от Люциуса, он, несомненно, был весьма наивным молодым человеком. Малфой с создавшимся положением дел мириться не собирался, и, в отличие от Поттера, отпускать того был не намерен. Даже будь Поттер в тысячу раз сильнее, он, несомненно, заслуживал урока – и Люциус страстно желал его преподать.

… Гарри со стоном перевернулся на живот и уткнулся головой в подушку – на душе было мерзко, хотелось отгородиться от окружающего мира и от действительности, забыться хотя бы на короткое время. Последние три недели он плохо спал, почти не ел, в сердце как будто загнали тонкую стальную иглу, которая впивалась в него все глубже и глубже, грозя уничтожить. Поттер и не думал, что все будет настолько плохо – ему действительно казалось, что нужно просто перетерпеть, отбросить прошлое в сторону… как с наркотиками – прекратить их принимать и постепенно все пройдет, подобно затяжной надоевшей болезни. Как же он ошибался. Люциус походил на яд – коварный, незаметный и смертоносный. Он отравил его, впитался в его мысли и желания, окутал своими волосами, околдовал глазами, заставил забыть о прошлом – о ненависти, о презрении… обо всем, кроме него самого. Больше всего на свете Гарри хотел, чтобы Люциус остался с ним – по собственной воле. Но как он мог рассчитывать на это – после всего? Глупые извинения ничего не меняли, к тому же Поттер сомневался, что подобное вообще можно простить. Скорее всего, получив посылку, Люциус постарается выбросить из головы весь прошедший год – в лучшем случае. В худшем же – попытается отомстить. И Гарри, признавая за ним это право, не собирался сопротивляться.

Не чувство ли вины и подсознательное желание получить заслуженное наказание заставили его покинуть квартиру и вернуться в дом, в котором все начиналось? Ведь именно здесь в первую очередь станет искать его Малфой… или же Гарри надеялся на прощение, где-то там, в глубине души? Сложно сказать, его мышление никогда не отличалось стройными логическими построениями, он жил чувствами и эмоциями, не особо заглядывая в день завтрашний, предпочитая жить сегодняшним… быть может, ему просто хотелось еще немного побыть здесь, в этой комнате, пропитанной памятью о нем и Люциусе. На самом деле он не думал, что Малфой вернется – это было бы совсем уж глупо.

Звонок в дверь заставил его вздрогнуть – и только. Открывать Гарри не собирался, гостей он не ждал, а единственный человек, которому он был бы рад, ни за что в жизни не переступил бы порог этого дома по собственной воле.

Люциус брезгливо поморщился, рассматривая следы старой пыли на кончиках пальцев – некоторые вещи не меняются никогда. Правда, ключа на прежнем месте не оказалось, но так было даже лучше. Судя по всему, Поттер находился в доме… надо же, а ведь Люциус сомневался, что застанет его здесь, был готов ждать сколько угодно, в крайнем случае, начать поиски квартиры мальчишки – и тут такая удача. Все-таки, он не ошибся – при всей своей силе, обладая наследием Салазара, мальчишка все так же оставался сентиментальным глупым гриффиндорцем.

Малфой пожал плечами и нажал кнопку звонка – ему очень хотелось увидеть выражение лица Гарри, когда тот откроет дверь. Одна минута, три, пять… тишина, ни звука шагов, ни скрежета открывающегося замка, ничего. Тем не менее, Люциус был уверен, что Поттер здесь. Пожалуй, он и сам бы не смог объяснить, откуда эта уверенность взялась – разумеется, если не прибегать к объяснениям, взятых из дамских популярных романов… надо же, сердце подсказывало. Люциус тряхнул головой, нахмурился и позвонил еще раз… и еще. Никакой реакции.

- Достал ты, Поттер, - прошипел Люциус в запертую дверь, вспоминая Северуса и его реакцию на мальчишку – поистине, даже своим бездействием Поттер мог вывести из себя кого угодно, он вечно все делал не вовремя…

- Alohomora, - Люциус нахмурился, подумав, что скоро из-за паршивца у него навечно заляжет складка между бровями – в который раз он нарушал свои принципы? Малфои редко когда являлись без приглашения, стараясь всегда соблюдать правила приличия. А уж ломиться в запертые двери и вовсе считалось дурным тоном, сам Люциус по пальцам мог пересчитать случаи применения им Alohomora – он вообще предпочитал использовать влияние, связи и деньги, которые с успехом заменяли заклинания и могли открыть самые неприступные замки…

- Поттер, - Гарри вздрогнул, но поворачиваться не спешил – он, узнав голос, просто отказывался верить своим ушам. Не могло быть, чтобы Люциус Малфой добровольно явился в ЭТОТ дом.

- Поттер, - Люциус добавил в интонации холода – и мальчишка, передернувшись, наконец-то соизволил сползти с постели и обернулся. На короткое мгновенье мужчина почувствовал мстительную радость, заметив темные круги под глазами и выражение лица – вина, сожаление, и, удивительно, страх. Страх тем более непонятный, что сейчас магически Поттер был намного сильнее Люциуса, и при необходимости запросто мог скрутить слизеринца в бараний рог.

- Что ты здесь делаешь? – мужчина поразился, насколько тускло звучал голос мальчишки. – Я ведь отдал тебе все воспоминания…

Поттер наконец-то осмелился посмотреть Люциусу прямо в глаза, правда, продолжалось это недолго – взгляд Малфоя, напряженный, тяжелый, пригибал к земле, не давал связно мыслить. Юноша действительно не понимал, что Малфой делает здесь, хотя… Конечно же, Драко.

- Ах да, ты из-за сына пришел, правда? Я… - Гарри запнулся. Черт, он просто не знал, как сказать правду. Слишком многое изменилось, его поступки, в свое время казавшиеся правильными, теперь ужасали. Поттер сморгнул, помотал головой, пытаясь привести мысли в порядок, закусил губу с такой силой, что повредил нежную кожицу. Люциус пристально смотрел на капельку крови в уголке рта мальчишки – молча. Гарри глубоко вздохнул, попробовал успокоиться – удавалось плохо, взгляд Люциуса жег огнем – и сделал еще одну попытку.

- Драко… там не было воспоминаний о нем, ни одного. Я… я солгал тогда. Ну, ты понимаешь… я…

- Ты поступил как слизеринец, - очень тихо произнес Малфой, делая шаг вперед. – Но сейчас меня мало интересуют воспоминания, мне нужно кое-что другое…

Люциус и не предполагал, какое впечатление окажут его слова на Поттера: мальчишка побледнел, шарахнулся было в сторону – и вдруг замер, безвольно опустив руки.

- Я поступил как самый настоящий мерзавец, - тихо шептал Гарри, так тихо, что Люциус едва слышал слова. – Если не Драко… Ты же за этим пришел – отомстить? Я прав? Конечно, прав – такое забыть и простить нельзя. Я понимаю, правда.

Гарри действительно думал, что все понял: Малфой хочет заставить его мучиться так же, как он сам заставлял слизеринца страдать. Чувство самосохранения трепыхнулось несмело – обозленный Люциус вполне мог убить Поттера, и ни одна живая душа не узнала бы об этом. В конце концов, никто из магического мира и понятия не имел, где живет Гарри, что с ним, да и миру магглов не было до него никакого дела. Юноша опустил голову – он не собирался сопротивляться. Только Малфою удалось заставить его чувствовать себя по-настоящему живым, а раз Люциуса больше не будет в его жизни – какой же тогда смысл в бесцельном жалком существовании?

- Хм, - Люциус никогда не был силен в окклюменции, но для того, чтобы читать мысли Поттера это и не требовалось – лицо мальчишки походило на открытую книгу, самые потаенные чувства и желания на виду. - Месть бывает разной, и не всегда смерть – лучший вариант, не правда ли, Гарри?

Впервые Малфой называл его по имени, но трепет прошел по всему телу юноши вовсе не от предвкушения – он уловил подтекст, понял, о чем сейчас говорил Люциус. Но не может же он… хотя, сам же Гарри смог, так почему слизеринцу не отплатить ему той же монетой?

Люциус хищно улыбнулся, тонкие губы приоткрылись, кончик языка мелькнул между узкими зубами – и сделал широкий шаг вперед, оказавшись в одно короткое мгновение вплотную к Гарри. Малфой видел, как рука Поттера дернулась в сторону тумбы – на лакированной поверхности лежала палочка, стоило только пожелать… но там она и осталась, неподвижная и ненужная.

- Глупый мальчишка, - Люциус наклонился к волосам Поттера, вдохнул запах шампуня – яблоневый цвет… пальцы заскользили по пуговицам рубашки, вверх, подбираясь к горлу. – Целого года было мало, чтоб ты смог понять – секс не всегда оружие… иногда он – нечто большее, нужно только вложить в него то, что есть в сердце.

Поцелуй ошеломил Гарри так же, как и слова… ни капли принуждения – но требовательная просьба; теплое дыхание и властные губы на его губах, касание языка – осторожное и чувственное. Тихий стон, вырвавшийся из охрипшего внезапно горла – и еще один поцелуй, и еще, и еще – в покорно приоткрывшийся рот, в закрытые от наслаждения веки, в маленькую ямку на подбородке – на ощупь, страстно, неистово. Тихий шепот заклинания в уголок рта, жар обнаженной кожи, сильный неожиданный толчок…

Гарри упал на кровать, задыхаясь, хватая воздух широко открытым ртом – Малфой целовался так, как будто каждый поцелуй был последним. Горячо, неистово, жадно… опьяняюще. Подумать только, сколько времени он потерял, сколько возможностей упустил. Но разве мог он предположить, что подчинение может быть таким одухотворенным? Что, отдавая добровольно, можно получить не меньше? Малфой был прав – целого года оказалось мало, Гарри мог лишь надеяться, что еще не слишком поздно.

- Перевернись, - тихо попросил Люциус, и Гарри, вздрогнув, подчинился. Внезапно навалился страх – сейчас поцелуи не туманили голову, воздух, еще минуту назад казавшийся раскаленным, неприятно холодил обнаженную кожу, вдруг все происходящее показалось нелепой ошибкой. Умом Гарри понимал, почему так – он не был уверен, что Люциусом движет не жажда мести, к тому же, он слишком привык контролировать ситуацию всегда и при любых обстоятельствах. Подчиниться желаниям другого человека, пусть даже они – возможно - совпадали с его собственными, было непривычно и откровенно страшно.

Малфой почувствовал, как напрягся мальчишка, понял причину – что ж, Поттеру придется научиться доверять ему – и осторожно прикоснулся ладонями к узкой спине. Повел ими неторопливо вниз, успокаивая и лаская, склонился, борясь с искушением дать своему желанию волю, наброситься жадно - укусив, узнать наконец-то вкус. Вместо этого он лизнул теплую кожу, с силой повел языком вслед за руками, спускаясь все ниже и ниже, по позвоночнику – до ягодиц, все еще судорожно сжатых. Рано, еще рано – и снова вверх, терпеливо и медленно, исследуя губами, вслушиваясь в тяжелые судорожные вздохи. Поттер плавился в его руках, открывался все больше и больше, наслаждался, понимая наконец-то, всю прелесть добровольной отдачи… стонал, извиваясь, когда язык Малфоя скользил по его ягодицам, неторопливо подбираясь к анусу. Еще одно доселе неизведанное наслаждение… Гарри вскрикнул, когда Люциус с силой провел кончиком языка по сфинктеру, забился на кровати, почувствовав неглубокое, осторожное вторжение, всхлипнул, выругавшись неразборчиво, когда на смену языку пришли пальцы…

Боль принесла с собой чувство единения – сейчас, двигаясь в нем, Люциус стал его продолжением, неотъемлемой частицей. С каждым рывком Гарри ощущал все усиливающееся, накатывающее волнами острое наслаждение – он подчинялся, но и подчинял, отдавал себя – и получал не меньше в ответ…

Оргазм Поттера обрушился на Люциуса волной стихийной магии – диким бушующим водоворотом, захлестывая и увлекая за собой. Невероятное чувство, еще ни разу им не испытанное за долгий, очень долгий срок – в какой-то момент слизеринец услышал крик, и понял, что кричит он сам. А затем его собственная магия смела годами устанавливаемые и укрепляемые барьеры, хлынула наружу, смешалась с магией Поттера, на короткий промежуток времени делая их одним целым. Мир раскололся на мириады осколков, вонзаясь под кожу новыми и новыми вспышками удовольствия, и восстановился, возвращая магию назад. Оставляя странное сожаление, чувство, что они потеряли что-то очень важное - и надежду, что все можно вернуть, испытать еще не раз... просто нужно остаться вместе.

… - Не уходи, - негромко произнес Люциус в спину Гарри. Тот замер в дверях, не решаясь переступить порог – и не решаясь обернуться. – Вернись со мной, мир магии не так уж плох – если мы вдвоем будем там.

- Я… - Гарри опустил голову, размышляя. – Я еще не готов. Здесь ты – только мой. Там, так или иначе, мне придется сталкиваться с другими. Возможно, потом… когда-нибудь. Ты же не против?

Он так и не повернулся – а потому не смог увидеть, как сжались плотно узкие губы, как холодом полыхнули глаза. Но голос Люциуса был мягким и успокаивающим, а слова – правильными. Идеально.

- Нет, конечно. Теперь время принадлежит нам, и я могу подождать.

Стоя у окна, Люциус смотрел, как Поттер бредет по влажной от дождя мостовой, низко опустив голову, размышляя о чем-то своем. Остановился на мгновенье, помедлил, обернулся – и потянулся взглядом туда, к Люциусу, приподняв руку в намеке на прощание. И улыбнулся несмело и почти счастливо, когда увидел ладонь, прижатую к стеклу в ответном жесте…

Малфой одевался неторопливо, тщательно разглаживал каждую складку – и думал, что Поттер так и остался глупым мальчишкой. Люциус давно знал, что существование воспоминаний Лорда о его сыне – ложь от начала и до конца. Он сам поговорил с Драко – не сразу, нет – тогда, когда его план сформировался полностью, когда он проработал все детали и продумал все возможные последствия. Ему нужно было твердо знать, что у Поттера больше нет ничего, кроме воспоминаний о нем… а затем, окончательно уверившись в том, что не только он увяз в этих невероятных отношениях, в странных чувствах и немыслимых желаниях – только тогда он начал действовать.

Являясь противником всего маггловского, ненавидя самих магглов, сейчас Люциус был им почти благодарен – ох уж эти невежественные людишки, они даже ближайших родственников знали далеко не всех, что уж говорить о родословных и фамильном древе. У магов родственные связи были куда прочнее и глубже, замкнутый магический мир, с ограниченной численностью, мог смело хвастаться тем, что все маги знают друг друга едва ли не поименно… И кто же виноват, что дальний родственник Лестранжей, последний из рода, оказался одним из тех, кого не схватили авроры? И, скорее всего, единственным, кто знал, где скрывается Беллатрикс… Люциус понятия не имел, были ли о нем воспоминания – нет ли… какая разница? Страх за свою жизнь и желание отомстить Поттеру – соединить эти составляющие, добавить сюда письмо, написанное измененным почерком – гремучая смесь…

Конечно же, Малфой рисковал – Белла вполне могла сделать то, чего не смог Риддл, к тому же, его могли убить, не дожидаясь Поттера… но он верил в свою удачу и рассчитывал, что Гарри справится. В конце концов, несколько синяков и парочка Круцио не такая уж большая цена за новую жизнь.

Что ж, у него действительно есть время – и терпение. Когда-нибудь Поттер вернется в мир магии, а он поможет принять мальчишке это решение – и сможет стать тем, кем так и не стал при Лорде, вернуть себе влияние, деньги, былую славу Малфоев. Ну а любовь… кто сказал, что ее нет? Но и она может быть очень разной…

Финал

"Сказки, рассказанные перед сном профессором Зельеварения Северусом Снейпом"