Дни ухаживания

Оригинальное название:The Season of Courtship
Автор: Elizabeth Hootоn (Anghraine), пер.: ivanna
Бета:Нари
Рейтинг:PG-13
Пейринг:Элизабет/Дарси
Жанр:Romance
Отказ:Разрешение на перевод: получено
Фандом:Произведения Джейн Остин
Аннотация:Все ясно из названия – от помолвки до свадьбы.
Комментарии:Все цитаты из «ГиП» даются в переводе И. Гуровой, потому что он мне нравится куда больше перевода И. Маршака. Такая у меня прихоть.
Каталог:нет
Предупреждения:нет
Статус:Закончен
Выложен:2008-07-22 00:00:00 (последнее обновление: 2009.10.31 07:35:05)
  просмотреть/оставить комментарии


Глава 0. Пролог

Мистер Дарси, думаю, после того, что произошло вчера вечером, нет нужды объяснять, почему я решилась навестить своих родителей. Отец серьезно болен и желает видеть своего внука, прежде чем один из них умрет. Мы оба вернемся в Пемберли к девятому мая. Преданная Вам супруга …


***


Родители приняли ее с распростертыми объятиями, хотя и не скрывая удивления. Отец, который против собственной воли научился уважать ее мужа, сразу же спросил:

– Уповаю, с мистером Дарси все в порядке?

– Да, конечно, – вяло ответила она.

Отец приподнял брови: ему не верилось, что это бледное, исхудалое создание и есть его дочь. Однако она бросила Пемберли, поместье, которое полюбила с первого взгляда, бросила мужа – в которого, по всем признакам, была влюблена, и вернулась, умоляя об убежище. Его гордая дочь умоляет! Он едва не расплакался, особенно когда увидел бледный, странно спокойный сверток у нее на руках. Ко всему прочему, она похитила наследника Пемберли! Да, тот был ее сыном так же, как сыном Дарси, но мало нашлось бы тех, кто с этим согласится. Но она была его дочерью, и он с радостью принял ее под свое крыло.

– Почему ты приехала, детка?

Несколько лет она была самой младшей в семье, и он привык думать о ней как о своей детке; может быть потому, что она всегда была ближе к нему и к своей старшей сестре, чем ко всем остальным. Ребенку не могло быть больше полутора месяцев, и из ее писем он знал, каким сладким ядом обернулось для нее материнство. Ее сын родился раньше времени и был очень хрупким. Даже самые большие оптимисты полагали, что мальчик проживет от силы несколько лет, а она едва не умерла родами.

– Прости, батюшка, – сказала она, глядя на него огромными горящими темными глазами. – Я не понимала… это было ужасно… я… – она сжала руки. – Думаю, я смогу простить его и вернуться; но только не сейчас. У нас была ужасная ссора перед этим, но тогда я не знала, что он все еще с ней в связи. – Она бросила на отца отчаянный взгляд. – Ты меня не осуждаешь?

– Нет, нет, – тут же воскликнул он, на мгновение вообразив, каким пыткам он бы с удовольствием подверг своего зятя… и на мгновение удивившись, что именно Дарси, его самый любимый зять (хотя он не имел ничего против мужа старшей дочери, разве что тот был чересчур мягок), совершил это самое банальное из всех возможных прегрешений. Даже от дряблого мужа Кэтрин такого можно было ожидать скорее. Дарси, гордый, благородный, добросердечный… ну, вероятно, всякий мужчина может оступиться.

Внезапно он яростно пожалел, что в свое время не воспротивился этому браку. Его сопротивление было чисто символическим, и она убедила его в своей привязанности к этому человеку. А брак по всем статьям был превосходным.

Его жена суетилась вокруг дочери и внука, распоряжаясь, какие комнаты им приготовить и где найти няньку. Несмотря на горе, дочери хватило сообразительности привезти с собой кормилицу (мрачную и воинственную, напоминающую суровую гувернантку), и сейчас она вручила ей тихо хныкающего ребенка.

– Мне очень жаль, Сара, что тебе пришлось все это вынести.

– Все в порядке, – сурово произнесла Сара, вынимая сверток у нее из рук. Мать явно не хотела с ним расставаться, и Сара добавила: – Мы должны позаботиться о молодом господине, мадам. Мы же не хотим, чтобы он подхватил какую-нибудь заразу, верно?

Она слабо улыбнулась:

– Конечно! Ты о нем позаботишься?

– А как же, мадам.

Сара была ее горничной в девичестве и уехала вместе с ней в Дербишир после замужества. В ее преданности сомневаться не приходилось, но он все равно чувствовал себя неловко, пока служанка не вышла из комнаты.

– Что слышно от Кэтрин, батюшка?

Он улыбнулся:

– Ну, она неплохо устроилась в браке. Лучше, чем ее муж, который, насколько знаю, перед ней трепещет. У нее маленькая дочь, немногим старше твоего сына. – Он нахмурился: – Странно, что я не знаю имени собственного внука. Как вы его назвали?

– Я решила назвать его в твою честь, батюшка, – сказала она со своей прелестной улыбкой, – и мистер Дарси не возражал.

– Эдвард? – сказал он задумчиво. – Дорогая, я польщен сильнее, чем могу выразить.

Она рассмеялась, первый раз за тот час, как появилась у него дома.

– Нет, не Эдвард, – сказала Энн. – Его зовут Фицуильям.



Глава 1. Коварный план Элизабет

Брак мисс Лидии Беннет с мистером Уикхемом положил конец весьма многообещающим сплетням, и даже помолвка мисс Беннет с мистером Бингли не смогла их оживить. Единственное, что всех занимало – почему эта самая помолвка состоялась так поздно, потому как не было никаких сомнений, что эти двое созданы друг для друга. Этого не могли отрицать даже леди Лукас и миссис Лонг несмотря на необходимость пристроить своих довольно-таки простеньких дочек. Если кому и полагалось счастье в браке, так это Джейн Беннет – во всяком случае, так утверждали меритонские кумушки. Такое доброе сердце! А какая красавица! Не ее вина, что у нее такое семейство.

А вот помолвка мисс Элизабет с мистером Дарси возместила нехватку сплетен с лихвой! Все, разумеется, исходили из того, что она пошла за него только из-за его богатства и знатности. Почему он решил на ней жениться, было не так ясно: ведь молодой человек его положения встречал множество самых красивых девушек? Как мисс Элизабет, всего лишь «недурная собой» мисс Элиза Беннет, ухитрилась изловить его, когда столь многие потерпели неудачу?

– Надеюсь, ее ждет большое счастье», – сказала миссис Джеймс. Дочка торговца, на которой женился местный помещик, она была молода, хороша собой и благоговела перед остальными дамами.

Все не слишком искренне присоединились к этим пожеланиям.

– Хотя шансы на счастье с таким тяжелым человеком… – Миссис Лонг не сочла нужным закончить фразу.

– Я никогда не считала, что он совсем уж неприятный человек, – заявила миссис Голдинг, поразив всех без исключения. Очень тихая, она, однако, имела привычку решительно высказывать свое мнение. – Со мной он всегда был вежлив.

Дамы постарше посмотрели на нее с сожалением. Всем известно, как легко красавец может вскружить голову молоденькой женщине, а спорить не приходится: глаз мистер Дарси радует.

– Согласна, – добавила миссис Джеймс. – Молли говорит, что в жизни не встречала хозяина добрее. Не то чтобы она работала на мистера Дарси, но он гостит в Незерфилде, а Смит, ее отец, там дворецким, так он говорит, что мистер Дарси – единственный, кто заботится о слугах, и вообще настоящий джентльмен.

Надобно было признать, что слуги всегда отзывались о нем очень высоко.

– Может, он и хороший хозяин, – заключила миссис Лонг, – но это не значит, что из него получится хороший муж. Что ни говори, а мне Элизу Беннетт жаль.

Остальные дамы были вполне готовы последовать ее примеру, но вскоре оказались в весьма неожиданном затруднении. Трудно жалеть того, кто понятия не имеет о собственном несчастье! Наоборот – Элиза, казалось, была в полном восторге и от своей помолвки в целом, и от своего нареченного в частности. Она была настолько поглощена им, что едва соблюдала правила вежливости: разговаривала только с ним, когда он был рядом, и не обращала внимания на всех остальных, когда его рядом не было. Куда бы он ни пошел, она не сводила с него глаз, а уж выражение этих глаз, по мнению миссис Лонг, было почти что неприличным!

Сам мистер Дарси, которому, казалось бы, положено было играть роль одуревшего от любви, потерявшего голову поклонника, вел себя как ни в чем не бывало. Спокойный, сдержанный, элегантный, он уделял подобающее внимание своей нареченной и переносил интерес местного общества с несколько большей любезностью, чем можно было ожидать, но самообладание ни разу ему не изменило. Никаких особых признаков его чувства к Элизабет, кроме более мягкого, чем обычно, выражения глаз и решительного предпочтения, которое он оказывал ее обществу, заметить не удавалось. Некоторые из дам бессовестно подслушали их разговоры и нашли их не только скучными, но и непонятными.

Они пришли к выводу, что Элиза решила выйти за мистера Дарси, потому что он оказался единственным мужчиной, способным понять хотя бы половину того, о чем она говорит. Миссис Джеймс не без зависти прошептала:

– Она его любит. Как это прекрасно!

Миссис Лонг бросила на нее ледяной взгляд.

– Было бы прекрасно, если бы он хотя бы в грош ее ставил, – ядовито заметила она.

– Видимо, вы считаете, что это она сделала ему предложение? – кротко поинтересовалась миссис Голдинг. – Тогда почему он вообще решил на ней жениться? Ей нечего ему предложить, а если ему нужна красивая жена, так их и в его собственном кругу в избытке.

Миссис Лонг и леди Лукас пришли к выводу, что им никогда не нравилась миссис Голдинг – слишком много о себе воображает! – и пробормотали что-то невнятное в адрес «этих проныр Беннетов».



***



В первые дни после помолвки Дарси и Элизабет были так несказанно счастливы, что забыли обо всем остальном мире. Полные любопытства взгляды, безумные слухи, бесстыдное подглядывание за каждым их шагом – все это не имело ровно никакого значения. Недолгое время Дарси принадлежал только ей, и Элизабет наслаждалась, чувствуя себя бесконечно любимой. Она стремилась как можно лучше познакомиться с его привычками, и пока они разговаривали, он – серьезно, она – жизнерадостно, с бесконечным любопытством его изучала.

Очень скоро она узнала, что опущенные веки говорят об усталости, нервные движения – о волнении, а жест, которым он часто отбрасывал со лба волосы, не говорит ни о чем. Когда он сердился, у него сжимались губы и проступали красные пятна на щеках. Когда над чем-то задумывался – обычно над очередным ее пытливым вопросом, то склонял голову набок, а когда испытывал боль – замирал, прикрыв глаза. Если ему было весело, он слегка приподнимал уголки губ, а от смущения заливался краской и отводил взгляд (что случалось нередко). Если ему не хватало слов – что тоже бывало нередко, – он делал резкий жест правой рукой. Ее занимало, можно ли так же легко расшифровать ее саму, и не переставало удивлять, что прежде она считала его лицо непроницаемым – настолько легко она теперь его понимала.

Но больше всего Элизабет занимала одна его причуда. Сама по себе умилительная и, безусловно, забавная, она, однако, мешала их сближению. Дарси относился к ней с предельным, почти благоговейным почтением, что отнюдь не способствовало преодолению его природной скованности – потому что как еще можно было назвать такую сдержанность в выражении чувств? Неуклонное преклонение Дарси перед ее желаниями – или тем, что он считал таковыми, – вынудило Элизабет чуть ли не двенадцать минут подряд завидовать Джейн, пока она не придумала выход.

– Тетушка Филлипс, – ласково сказала Элизабет, – мы с мистером Дарси хотим снова прогуляться до Оукхемского холма, но боюсь, тебе это будет утомительно. Ты не станешь возражать, если мы пойдем вдвоем, без тебя?

Порой полная бесчувственность миссис Филлипс бывала очень кстати. Теоретически обязанная их повсюду сопровождать, она ограничилась рассуждениями о том, что такой красивой молодой паре холм придется особенно по душе, и без малейших колебаний предоставила их самим себе. Элизабет вздрогнула и бросила на Дарси обеспокоенный взгляд, но не заметила на его лице ничего более страшного, чем сильное смущение. Так что она снова принялась за свой замысел.

– Я видела, что ты беседовал с Джоном Лукасом, Фицуильям, – сказала она небрежно, посматривая по сторонам, чтобы убедиться, что они одни. – И как, тебе понравилось?

– Нет, – сказал Дарси очень довольным тоном. – У него самые нелепые понятия.

– Ты ему это объяснил, конечно?

Он еле заметно улыбнулся.

– Конечно. Мы говорили об условиях на Севере, и он заявил, что бедняки сами виноваты в своем тяжелом положении, и помогать им – только толкать их на дерзости и разжигать недовольство.

– Что-что?

Дарси поморщился.

– Я не первый раз сталкиваюсь с таким мнением. Даже мой дядя, хотя его нельзя назвать черствым, любит повторять, что по молодости я рассуждаю слишком идеалистично, а когда он мной особо недоволен – наивно и невежественно.

Элизабет подумала было, не расспросить ли его про дядю, тем более что из того, что она слышала о графе, было ясно, насколько маловероятно, чтобы он одобрил брак племянника, но отказалась от этой мысли. На это будет время после, а сейчас это только отвлечет от задуманного. Она сильнее сжала его руку и улыбнулась.

– Под конец у мистера Лукаса был самый смиренный вид. Надо полагать, то ему разъяснил, насколько он заблуждается?

– Само собой.

Он посмотрел на нее и улыбнулся широко и открыто. Эту улыбку она видела, только когда они бывали вдвоем. Элизабет прикинула его рост и в первый раз за все время пожалела, что он такой высокий. «Если бы он был хоть чуть-чуть пониже, насколько было бы легче…»

– Я был рад, когда обнаружил, что твой дядя думает так же, – внезапно сказал Дарси. Элизабет, все еще поглощенная вопросом о том, как быть с шестью футами тремя дюймами его роста, рассеянно поинтересовалась:

– Мистер Филлипс?

Он удивился.

– Нет, я имел в виду мистера Гардинера. Когда у меня были… дела в Лондоне (у него был богатый запас иносказаний для тех случаев, когда он не хотел говорить о чем-то прямо), мы это обсуждали. Он не скрывает своего возмущения, но… – сказал Дарси с легким раздражением, – не так молод, чтобы быть обвиненным в невежестве и наивности каждый раз, когда защищает взгляды, не совпадающие с общепринятыми.

Элизабет улыбнулась: она вполне разделяла его чувства. Но ее позабавило еще и на мгновение проступившее на лице Дарси выражение детской обиды. Она любовно посмотрела на него, наслаждаясь своим счастьем, и приступила к действию.

– Фицуильям, – сказала она. Он остановился и с любопытством посмотрел на нее.

– Да?

Она погладила его по щеке и посмотрела прямо в глаза, насколько это было возможно сделать, не напрягая шею до боли. Он слегка удивился, но не выразил никакого недовольства, и тогда она встала на цыпочки и решительно прижалась губами к его губам. В какой-то момент ей показалось, что он отшатнется, в ужасе от ее дерзости, но разве он не восхищался ее живым характером? Так что она не слишком удивилась, когда, после мгновенного колебания, он страстно ответил на поцелуй, его губы разомкнулись, а пальцы в перчатке коснулись ее щеки. У Элизабет кружилась голова, все плыло, она чувствовала, как трепещут веки, и – конечно, исключительно для того, чтобы удержаться на ногах, – крепко обняла его за плечи.

Задыхаясь, они отступили друг от друга. Всегда бледные щеки Дарси порозовели, но она полагала, что отнюдь не от смущения – такой у него был восхищенный вид. Она чувствовала, что ее собственные щеки горят огнем, а она ведь не испытывала ни малейшего смущения.

– Я тебя люблю, – сказала она легко, и он несколько мгновений молча смотрел на нее, а все прочие чувства на его лице вытеснило потрясение.

– Ты… я… как… почему? – Дарси сделал паузу, и, похоже, снова обретя дар говорить связно, сказал, страстно целуя ей руки: – Ты – бесподобна, неотразима. Ты – радость всей моей жизни. Ты…

Элизабет слегка коснулась его головы, пораженная и растроганная такой реакцией на свое легкомысленное заявление. Она не знала, как лучше выйти из этого положения, но тут ей пришло в голову, что он на редкость удачно наклонился к ее руке. Поэтому она погрузила пальцы ему в волосы и поцеловала его снова.



***



Элизабет не помнила его таким разговорчивым и оживленным с того дня, как он сделал ей предложение. И сама она с того дня не была такой тихой. Ее собственные чувства были настолько сильными и беспорядочными, что она с трудом отдавала себе в них отчет; Дарси понять было гораздо проще. Он, похоже, испытывал неподдельный восторг, был переполнен восхищением, которое и выражал с нескрываемым жаром. Торопливо, чуть задыхаясь, спросив: «Ты не против?», он сдернул свои и ее перчатки и переплел ее пальцы со своими даже прежде, чем она успела улыбнуться в знак согласия.

Элизабет рассмешила собственная глупость: испытать такое удовольствием просто от внезапного соприкосновения пальцев… потом они сидели на бревне, с которого просматривалась вся округа, она держала его руку в своей и восхищалась ею… и теперь уже смеялся он. Его рука была намного больше, но скорее в длину, чем в ширину.

– Ты такая маленькая, – сказал он своим тихим голосом, склонив голову на сторону и рассматривая ее. – Такая маленькая, что временами о твоем присутствии просто забываешь.

– Моя маменька оплакивала мое сложение годами, – ответила Элизабет с легким лукавством. – Она мечтала, чтобы я была больше похожа на Джейн или Лидию.

Выражение безмерного ужаса на лице Дарси заставило ее залиться смехом.

– Но маменька постоянно утешала себя тем, что, когда появятся дети, я пополнею – если, конечно, удастся выдать меня замуж!

Но он не рассмеялся – на его лице появилось странное выражение, какого она еще не видела. Он замер и сразу оказался невероятно, ошеломляюще близко и одновременно где-то настолько далеко, что ей стало неприятно.

– Фицуильям, – рассмеялась она, потянув его за рукав, – ты где?.

Вздрогнув, он очнулся.

– О! Я просто задумался.

Элизабет потрясла головой.

– Может, мне стоит испугаться: мы так недавно помолвлены, а ты уже не обращаешь на меня внимания? Это не сулит ничего хорошего после свадьбы!

На мгновение на его лице мелькнула тревога, но ее поддразнивающий взгляд тут же его успокоил.

– Ну, я легко отвлекаюсь, – сказал он, улыбаясь. – И лучше, чтобы ты обнаружила это сейчас, а не после свадьбы.

– Шарлотта думает иначе , – рассеянно сказала Элизабет, пытаясь понять, что он имеет в виду: потому что если уж он принял какое-то решение, остановить его было невозможно. Но, может, в тех случаях у него не было такого соблазна отвлечься. Элизабет счастливо улыбнулась, и, положив голову ему на плечо, снова сжала его руку.

– Легко могу представить, что думает Шарлотта, раз уж она вышла замуж за мистера Коллинза, – не задумываясь, ответил Дарси и поперхнулся, осознав, что именно он только что сказал вслух. Элизабет от души рассмеялась.

– Ты гораздо лучше мистера Коллинза, милый, – ответила она, переведя дыхание. – Могу с уверенностью сказать, что предпочла бы ознакомиться с твоими причудами как можно скорее, чтобы привыкнуть к ним до свадьбы. – Она улыбнулась не без озорства. – И, конечно, чтобы на досуге я могла тебя отвлекать.

Дарси вспыхнул и приподнял бровь. Его ответ подействовал на нее тем сильнее, что оказался очень коротким.

– Да?

Это было решительно больше, чем могла вынести страстная по характеру девушка, в распоряжении которой к тому же имелся молодой человек изумительной красоты. В этот раз Элизабет ничего не планировала заранее и даже не была уверена, кто первый начал. Они только что благопристойно сидели рядом, и в следующий момент она оказалась у него на коленях и они целовались, как безумные, забыв о всякой благопристойности. Они остановились, только чтобы перевести дыхание, и тут Дарси, издав звук, очень похожий на вскрик, отскочил к другому концу бревна, на безопасные пять футов от нее. Элизабет не знала, то ли обидеться, то ли смутиться, но откровенно жаждущий взгляд, каким он на нее посмотрел, заставил ее прийти в себя.

– Э... Элизабет, – сказал он неловко. – Может, нам лучше вернуться?

Она посмотрела на него, не веря своим ушам.

– Ну, мы гуляем уже… довольно давно, и… и твоя тетушка… – продолжал путаться в словах Дарси.

– Миссис Филлипс будет в восторге, если ты полностью меня скомпрометируешь, – откровенно сказала она. Дарси болезненно поморщился и прикрыл глаза, потом взял себя в руки.

– Элизабет, – нежно начал он, – надо иметь в виду, что мы с тобой помолвлены всего неделю.

– По-моему, у нас получилось очень обещающее начало, – сказала она.

– О, да! – От его тона и внезапной улыбки она вспыхнула с головы до пят. Он откашлялся и продолжил: – Но, если учесть, что мы гораздо ближе к началу помолвки, чем к ее концу… поневоле приходится сделать вывод, что если мы… э… продолжим так, как начали, вероятность, что нам с тобой удастся достичь алтаря… э-э… сохранив добродетель в неприкосновенности… на редкость мала.

– Ох! – сказала Элизабет, наконец-то поняв, в чем дело. – Ты, должно быть, считаешь меня ужасной дурой!

– Нет, дорогая, просто очень… невинной и полной энтузиазма, – осторожно ответил Дарси. Элизабет рассмеялась, нашла перчатки, надела свои, передала ему его пару, и, взяв его под руку, сказала:

– Тогда нам надо отвле… – она остановилась. Это слово, похоже, уже никогда не будет иметь для нее прежнего значения. – Надо заняться чем-нибудь другим. Она бросила на своего нареченного лукавый взгляд из-под ресниц. – Ну, то есть в основном.

– Элизабет!

Она рассмеялась, умиленная его пуританством.

– Ну же, Фицуильям, давай тогда поговорим. Нет, в самом деле – я о тебе очень мало знаю, за исключением самых общих вещей. Какое у тебя любимое место?

– Пемберли, – ответил он, не задумываясь, и она рассмеялась.

– Мне следовало сообразить самой.

– А у тебя? – спросил он, к ее удивлению. Слегка порозовев, она ответила:

– Думаю… думаю я тоже выберу Пемберли.

Глаза у него расширились, и она на мгновение остановилась, растворившись в его горячем взгляде.

– Нет, мы неисправимы! Ладно. А в каких занятиях вы блистаете, сэр?

– Прошу прощения?

Она упомянула про это, просто чтобы что-нибудь сказать, но мысль ей понравилась и она храбро продолжила:

– Тебе известно, что я ни в чем не блистаю, во всяком случае, по стандартам мисс Бингли. Но ты, я думаю, знаешь современные языки, и, как это она сказала? – имеешь нечто особенное в своей походке…

– Мисс Бингли! – презрительно сказал он, и Элизабет подавила улыбку.

– Бедняжка мисс Бингли! Ей предстоит стать моей сестрой, и, что еще хуже, твоей! Ее страдания не поддаются описанию. Но ты меня от… сбил с темы. Ты играешь на музыкальных инструментах и поешь?

– И да, и нет, – ответил Дарси, вежливо помогая ей сойти по ступенькам. Это внезапное заявление действительно отвлекло Элизабет.

– Вот как? Надо думать, я ужасно опозорилась перед тобой, когда играла, потому что ты наверняка владеешь инструментом куда лучше меня. Это так, Фицуильям?

– Конечно, нет! – горячо возразил он. – Твое исполнение производит гораздо более приятное впечатление, чем могло бы мое, – не то чтобы я когда-нибудь стал играть.

– Ну да – ты не садишься за инструмент перед незнакомыми людьми, так? Но нас с тобой трудно назвать незнакомыми: могу я попросить тебя сыграть нам сегодня вечером?

На мгновение он замер.

– Нет, что ты! Я бы в любом случае отказался.

– Я бы хотела тебя послушать. – Она сморщила носик, недовольная его упорством. – Неужели нет способа тебя убедить?

– Никакого.

– Даже если при этом надо будет отвлечься?

Дарси благоразумно отступил на шаг.

– Даже так.

– Если ты не хочешь услаждать слух общества и не занимаешься музыкой, зачем ты вообще взял на себя труд учиться?

– Я никогда не говорил, что не занимаюсь музыкой, – строго сказал он, – но это была не моя идея. Матушка начала меня учить, как только я стал доставать до клавиш – думаю, мне было года три-четыре.

– Мне и в голову не приходило, – сказала Элизабет, – но тогда, конечно, ты сам не хотел учиться.

– Нет, и мой отец считал, что я мог бы потратить это время на более подобающие занятия. После смерти матери он полностью запретил мне музыку, хотя на это были и другие причины.

Элизабет внимательно слушала. Дарси говорил об отце очень редко и обычно с каким-то холодным уважением, а о матери не упоминал вообще никогда. Ее не мог не мучить вопрос, каким стандартам ей придется соответствовать.

– И с тех пор ты не играл?

– Играл. Через несколько недель после смерти матушки меня отправили в Розингс, и там мне позволяли, даже поощряли заниматься столько, сколько я хочу. Несмотря на все свои претензии, леди Кэтрин действительно любит музыку . Сам я не получал от занятий большого удовольствия, но продолжал их в память о матери; а когда мы с Джорджианой снова стали жить вместе, я начал учить ее, как собиралась это сделать матушка.

– Твоя мать, должно быть, обладала многими дарованиями.

– О да, она неплохо рисовала, прекрасно танцевала и, если была такая необходимость, могла управлять нашими поместьями не хуже моего отца – он часто бывал в отъезде. Но больше всего она любила музыку. Она играла на фортепиано, арфе и скрипке.

Это звучало устрашающе.

– А как она выглядела? Она была красавица?

Дарси замялся.

– Ну… наверное. Говорили, что она была очень красива. – С легкой улыбкой он добавил: – Мой дядюшка любит повторять, что она свела с ума половину Лондона, даже не отдавая себе в том отчета.

Раздался смех, и на тропинке справа от них появился слегка растрепанный Бингли.

– О ком это ты говоришь, Дарси? О леди Элинор?

– Конечно, нет, – с достоинством ответил Дарси, и поклонился Джейн. – Мисс Беннет.

– Мистер Дарси.

Странно, но он выглядел встревоженным, и несколько мгновений инстинктивное желание защитить сестру боролось в Элизабет с любовью и доверием, которые она испытывала к своему нареченному.

«Я не буду делать поспешных выводов», – сурово сказала она себе и решила поговорить с ним об этом при первой же возможности.




Глава 2. Предостережение Джейн

Не успели Элизабет и Дарси оказаться в Меритоне, как их взяли в оборот приставленная к ним миссис Филлипс и добросердечные соседи, жаждущие пожелать им счастья. Дарси справился почти безупречно, хотя мгновенно обрел обычную серьезность, а на лице у него застыло выражение, которое всеми, кто знал его недостаточно хорошо, воспринималось как непроницаемое. Он переносил неизбежные наглые расспросы гораздо лучше, чем ожидала Элизабет, давая спокойные и вежливые ответы и лишь изредка морщась. Только то, как сильно он сжимал ее руку и каким напряженным стал его взгляд, выдавало, насколько ему неуютно. Джейн и Бингли, разумеется, с обычным благодушием ровно ничего не замечали и вступили в беседу с миссис Лонг и тремя ее племянницами.

Похоже, до конца жизни им предстояло отбиваться от подобных дружеских нападений. Им почти не удавалось побыть вдвоем. Элизабет, хотя она никогда особенно не жаловала меритонских сплетниц и их вялых отпрысков, сначала расстраивалась в основном из-за Дарси. Она делала все, что в ее силах, чтобы ограждать его от них, но сделать могла немного. Но вскоре это испытание, и особенно – непрестанные расспросы дам, стали и для нее самой настолько невыносимыми, что она мечтала только об одном – поскорее от всех избавиться. И радости Пемберли никогда еще не казались ей такими заманчивыми.

Она изумлялась своему везению, наблюдая, как Дарси силится поддержать беседу с сэром Уильямом Лукасом. До нее донеслись слова «драгоценнейшая жемчужина» в сочетании с жестом в ее сторону, потом «Сент-Джеймский дворец» . Она вздохнула. Дарси изумительно держал себя в руках, но – Элизабет подавила смешок – стоило велеречивому рыцарю отвернуться, резко пожал плечами. – Ну, он хотя бы дождался конца разговора!» Она нашла себе не просто человека с высокими принципами и более чем приличным состоянием, но к тому же изумительно красивого и при этом наделенного достаточным количеством причуд, чтобы быть источником постоянного веселья – короче, ей достались все земные блага, завернутые в элегантную оболочку.

– Я написала Шарлотте о твоей помолвке, мисс Элиза, – сказала леди Лукас. – Уверена, что она поздравит тебя с таким выдающимся призом.

Элизабет поежилась, порадовавшись, что ее нареченного нет поблизости.

– Спасибо, леди Лукас, – любезно ответила она. Она бросила взгляд на противоположную сторону комнаты, где стояли Дарси и мистер Беннет. За последние дни, когда, казалось, в доме не осталось ни одного свободного местечка, ее отец стал настоящим брюзгой. Отчаявшись отыскать хотя бы одного здравомыслящего собеседника, он обратился к своему замкнутому будущему зятю и, к своему изумлению, нашел в нем родственную душу. В равной мере нелюдимые, они сошлись и заключили коалицию за кларетом, философией и редкими книгами.

– В нем нет почти ничего забавного, Лиззи, – сказал мистер Беннет, – что и есть его главный недостаток.

Он не вполне понимал природу их союза, потому что Дарси упоминал Элизабет очень редко, и – насколько мог судить мистер Беннет – без особого чувства, в то время как Элизабет могла говорить и говорила о нем часами. Но дела Дарси были громче, чем его слова, и мистер Беннет с этим смирился.

– Я довольна своим выбором, – мягко сказала Элизабет, но мистер Беннет уловил в ее глазах настороженность и приподнял брови:

– Какая серьезность, дитя мое! Это он на тебя так влияет, или твоей деликатной натуре чересчур тяжело переносить общество друзей твоей матери? А, вижу, что попал в цель. Ну же, Лиззи, наслаждайся глупостью, пока можешь – ты очень скоро от нее избавишься.

– Через два месяца, – уныло сказала Элизабет.

Мистер Беннет рассмеялся.

– Лиззи, радость моя, эти девять недель пролетят так быстро, что ты и не заметишь.

– Три недели – и то слишком долго, – ответила, улыбаясь, Элизабет. – Я молода и неопытна, папенька, так что девять недель кажутся мне вечностью.

Мистер Беннет согласился, что в этом есть доля правды.

– Твой суженый, похоже, именно так и думает.

Элизабет улыбнулась.

– Он так старается ради меня, но на самом деле все это ему противно. Но вы с ним, похоже, поладили. – Она выжидательно приподняла брови.

– Он поднимается в моем мнении с каждым часом, – заверил ее мистер Беннет. – Я весьма восхищен всеми тремя моими зятьями. Пожалуй, мой фаворит – Уикхем, но думаю, что твой муж мне будет нравиться не менее мужа Джейн .



***



Элизабет была в смятении. Она думала о том, как нахмурился Дарси, глядя на Джейн, о «леди Элинор», которую упомянул Бингли, и о странном замешательстве Дарси, что было на него совсем не похоже. Проведя пальцами по губам, она закрыла глаза и вспомнила неуверенный, нежный первый поцелуй, и как скользили под ее пальцами его темные волосы, когда она потянулась к нему снова, а потом… На губах Элизабет медленно проступила улыбка. Тогда ее почти целиком поглотили новые, восхитительные ощущения, но крохотная частичка сгорала от любопытства, поэтому она открыла глаза, желая узнать, как повлияло на него ее прикосновение. Было невозможно остаться равнодушной: глаза его были закрыты, голова наклонена в сторону и на высоких скулах горели красные пятна. Они никогда не видела Дарси таким… таким прекрасным, и, охваченная страстью, принялась целовать губы, горло, все, до чего могла дотянуться… Его молчаливое поощрение разрушало последние границы между ними, заставляя забыть, и где они, и что они…

– Лиззи?

Элизабет вздрогнула и резко открыла глаза.

– Джейн! – воскликнула она, заливаясь румянцем. – Я не заметила, как ты вошла.

– Я зашла не слишком тихо. У тебя только что был очень странный вид, Лиззи.

Элизабет рассмеялась: «Наверное». На какое-то мгновение она попыталась представить, как бы выглядела подобная сцена между ее сестрой и будущим зятем. Может, в порыве бездумной страсти мистер Бингли потерял голову и позволил себе слегка прикусить бледную шею Джейн? Элизабет спрятала и улыбку, и румянец: улыбку, потому что не могла в это поверить, а румянец, потому что с удовольствием вспомнила, что поступила именно так. Она была уверена – Джейн никогда в жизни не повела бы себя так бесстыдно. Элизабет улыбнулась. Дарси никогда в жизни не повел бы себя так бесстыдно, как она.

– Лиззи? Лиззи?

– Ох, прости… Мне сейчас о стольком приходится думать! Но я рада, что у меня есть ты, чтобы поделиться мыслями, Джейн – она с любовью посмотрела на сестру.

Джейн сжала руки, потом удовлетворенно улыбнулась:

– Ах, Лиззи, я так счастлива!

Элизабет смотрела на нее, удивляясь уже не в первый раз, насколько они разные. Джейн, все всякого сомнения, была совершенно счастлива; но это было вовсе не то, чего желала Элизабет. Она хотела радости, и смеха, и страсти, а не только теплой, нежной, задушевной привязанности, которая существовала между Джейн и ее женихом. И все это она получила. В любви к ней Дарси была нежность, чем-то похожая на чувство Джейн, но все равно немного другая – в ней была какая-то детская простота, особенно в первое время, когда он едва верил собственному счастью и боялся лишний шаг ступить, чтобы не задеть ее и не лишиться ее расположения. Но в его любви была еще и всеобъемлющая сила и страстное чувство, настолько отличающиеся от того, что она видела в отношениях Джейн и Бингли, и всех своих знакомых пар, и от того, что себе воображала, что она с трудом могла это постигнуть.

– Я так рада за тебя, Джейн, – сказала она, помолчав.

– А ты, Лиззи?

Она поморгала.

– Я?

– Ты счастлива? – настаивала Джейн.

Брови Элизабет взлетели вверх.

– Да, конечно, – она грустно улыбнулась. – И стану еще счастливее, когда окажусь в Пемберли вместе с мужем, вдали от всего этого». Ее взгляд затуманился, и она мечтательно посмотрела в окно, а потом резко вернулась к разговору. – Я думаю, что буду скучать только по тебе и папеньке, Джейн. А так это будут длиннейшие два месяца в моей жизни.

«За исключением тех, – подумала Элизабет, – когда я покинула Пемберли и думала, что больше никогда его не увижу».

На лице Джейн отразилось вежливое недоумение.

– Ну, ты же знаешь, наши дамы не очень-то меня любят. И Фицуильяму все это очень тяжело. – Элизабет вздохнула. – Такие… ситуации не для него. Когда вокруг одни незнакомые люди и за тобой постоянно наблюдают и оценивают тебя – даже я от этого устаю, а я далеко не такая замкнутая, как он.

– Да, это непросто, – согласилась Джейн. И осторожно добавила: – Я была так рада уехать в Лондон, после того ужаса… после того, что случилось в прошлом году, только для того, чтобы быть подальше…

– От любопытных глаз? – предположила Элизабет.

Джейн покраснела.

– Да. Я уверена, что все мне желали только добра, но с непривычки вынести такое довольно тяжело.

Элизабет грустно улыбнулась.

– Думаю, да. Но все-таки я счастлива, и когда мы вместе – только мы вдвоем или с тобой и мистером Бингли, – мне кажется, что я не была так счастлива за всю мою жизнь, и каждый день я боюсь, что уже никогда не смогу быть такой счастливой. Но только это все сильнее с каждым днем! Он … он такой… я никогда и вообразить не могла, что так бывает. – Она рассмеялась. – Из-за него я ужасно поглупела. Я ему так и сказала – это его вина, что я стала такой глупой. Это на меня совсем не похоже.

– Ты никогда не станешь глупой, Лиззи.

– Если бы я рассказала тебе хотя бы про половину своих мыслей, ты бы так не говорила, – ответила Элизабет, откидываясь на подушки. – Я до смешного счастлива просто от мысли, что он здесь… где-то здесь, и что я могу каждый день смотреть на него, дразнить его и, если захочу, потрогать его так, как мне нравится.

Джейн ахнула. Элизабет выпрямилась на кровати.

– Я сказала это вслух?

Сестра кивнула, и Элизабет, прикрыв рот рукой, захихикала.

– Мне очень жаль… я не хотела тебя смутить… но, милая Джейн, ты же наверняка…

Она остановилась и задумалась, как могла бы выглядеть любовная сцена между Джейн и Бингли. Торопливые поцелуи в щечку, пожатия рук, когда есть уверенность, что никто не видит… согласие по любому возможному поводу… почему-то Элизабет казалось, что опыт Джейн никак не может быть похож на ее опыт, хотя Джейн была помолвлена дольше.

– Ну, – признала Элизабет, – может быть, и нет.

– Лиззи, что ты натворила? – спросила взволнованная Джейн. Элизабет, снова откинувшись на подушки, не удержалась от озорного смеха. Она с драматическим вздохом прикрыла глаза рукой и искоса посмотрела на Джейн.

– Приготовься услышать нечто ужасное, милая сестрица.

Джейн спрятала улыбку.

– Лиззи, будь серьезнее. А если бы вас кто-нибудь увидел?

– Я постаралась, чтобы этого не произошло. – Она прикрыла глаза. – Он вел себя со мной так… бережно, что я стала опасаться, что меня так и не поцелуют до свадьбы. А я предпочла бы заранее подготовиться… – Она кашлянула. – Поэтому я пошла с ним на Холм и поцеловала его сама.

Рот Джейн раскрылся сам собой.

– Но, Лиззи… И что он сказал?

Элизабет лукаво улыбнулась.

– Насколько я припоминаю, почти ничего.

– Ты, должно быть, сильно его удивила.

– Не думаю, – Элизабет хихикнула в подушку. – Подозреваю, он меня для этого слишком хорошо знает.

– И… – Джейн поколебалась, – и это все?

Элизабет отвернула голову и порозовела.

– Нет. Я сказала, что люблю его, – очень рассеянно, почти не думая… Я не сознавала, что он не знал…

Она нахмурилась, припоминая, как выглядел Дарси. Невероятно счастливым, охваченным таким безумным восторгом, что на это трудно было смотреть без боли. Он был настолько удивлен. Она прикусила губу.

– Он не знал? – растерянно повторила Джейн. – Но, по… а!

Элизабет взглянула на нее.

– Что значит «а»?

Джейн опустила глаза.

– Мне не надо бы говорить. Я не хочу, чтобы ты считала себя… само собой, ты была права, но он не мог не… если это было хоть немного похоже на то, что я пережила… ох, прости! – Она глубоко вздохнула, и, сжав руку Элизабет в своих ладонях, тревожно посмотрела на нее. – После всех этих месяцев, когда я верила, что Бингли меня не любит и никогда не любил, мне иногда трудно по-настоящему поверить, что… ну, что он меня любит. Конечно, он всегда был ко мне привязан, и я это знаю, но только не всегда это чувствую, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

– Да, – сказала Элизабет очень серьезно, – кажется, понимаю.

– Очень помогает то, – продолжала, покраснев, Джейн, – что он всегда такой внимательный. Но, должна тебе признаться, Лиззи, я так долго сомневалась в его чувстве и была такой… – она сделала руками быстрый резкий жест, – такой покинутой, да, именно так… что я все равно изумляюсь. – Было видно, что ей очень неприятно говорить. – При этом я знаю, что он все время меня любил, а тут совсем другое. – Глядя на расстроенное лицо Элизабет, она убежденно добавила: – Я тебя не виню, и уверена, что и он тебя не винит, и он не хотел бы, чтобы ты из-за этого мучилась… и я убеждена, что ты поступила правильно – было бы очень дурно принять его предложение, думая о нем так плохо… просто я знаю, что это такое, любить кого-то очень сильно, но… – На глазах Джейн проступили слезы и она отвернулась. – Ну, все, что я хотела сказать, это что временами бывает непросто.

– Ох, Джейн. – Элизабет обняла сестру, которая несколько раз всхлипнула и наконец позволила себе роскошь выплакаться. – Джейн, мне так жаль.

– Со мной все хорошо, правда, и я вправду счастлива, – сказала Джейн. – Просто временами трудно удержаться, и… я так рада, что ты рядом. Не знаю, что я буду делать без тебя, милая сестра. Ты будешь мне писать из Пемберли?

Элизабет поцеловала темноволосую голову Джейн.

– Конечно, буду! Ой! – Она внезапно вспомнила загадочный ответ Дарси на свой вопрос о его странном поведении с Джейн. – Джейн, мистер Дарси хотел бы завтра с тобой поговорить, если тебя это устроит.

– Ну конечно, – сказала Джейн удивленно, – он может говорить со мной, когда захочет.

– Нет, он хотел поговорить с тобой наедине. – Элизабет вспомнила, какой у него был озабоченный и немного виноватый вид, но решила проявить терпение. – Может, когда мы пойдем в Меритон. Я отправлюсь с мистером Бингли и буду ему рассказывать, какой ты была несносной девчонкой в детстве.

Джейн рассеянно улыбнулась.

– О, это было бы великолепно.

– Но ты должна будешь мне все рассказать, если только это не большая тайна, потому что я сгораю от любопытства. Он уже собрался мне объяснить, но тут появилась миссис Лонг, так что я ничего не знаю.

– Я тебе все расскажу, – пообещала Джейн. – Что он мне может сказать такого, чего нельзя знать всем?



***



Утро выдалось ясное и солнечное. Дарси и Бингли обычно так рано не приезжали, поэтому Элизабет пошла в библиотеку к отцу. Начался обычный разговор, после чего мистер Беннет небрежно заметил:

– Надеюсь, в письме Дарси не было плохих новостей?

Элизабет замерла:

– В каком письме? Он написал письмо? Что-то случилось?

Мистер Беннет усмехнулся:

– Ни за какие сокровища мира не хотел бы снова стать молодым! Нет, я имею в виду письмо, которое мистер Дарси получил вчера вечером. Он тебе не сказал?

– Нет… – она нахмурилась. – Я не видела никакого письма.

– Без сомнения, потому, что он разорвал его и бросил в камин, прочитав первые пять строчек, – сухо заметил мистер Беннет. – Но он и впрямь тебе ничего не сказал? Он точно собирался.

– Нет, он… – Элизабет вспомнила, что, когда джентльмены вошли в гостиную после обеда, Дарси был напряжен и погружен в себя более, чем обычно. Но она отнесла это на счет чересчур общительных соседей. Он вообще не любил, когда к нему стояли слишком близко, и особенно – когда его касались незнакомцы. В какой-то момент они оказались рядом, и он, пристально глядя на нее, сказал: «Элизабет, я…», но их снова перебили, и она так и не узнала, хотел ли Дарси сказать что-то важное.

– Я думаю, он собирался, но вокруг постоянно были люди…

– Ну, тогда понятно.

– Он сказал, от кого письмо?

Элизабет стала перебирать его знакомых, пытаясь вообразить, у кого достало бы влияния и желания написать что-то, что могло уязвить Дарси, и пришла к неизбежному выводу еще до того, как мистер Беннет, откровенно развлекаясь, ответил:

– От его тетушки, леди Кэтрин де Бэр. Он тут же написал и отправил ответ.

– Интере… – Элизабет, заслышав стук каретных колес, бросилась к окну. – О, это всего лишь Лукасы, – разочарованно сообщила она. Мистер Беннет рассмеялся.

– Лиззи, они никогда не приезжают до завтрака.

– Знаю, но… – Элизабет зажмурилась, потрясла головой и снова посмотрела в окно. – Папенька, вы приглашали мистера Коллинза на свадьбу?

Мистер Беннет припомнил свой ответ на послание мистера Коллинза.

– Нет, – решил он. – А почему ты спрашиваешь?

– Потому что, если глаза меня не обманывают, он сию минуту идет по подъездной аллее. И Шарлотта! Шарлотта тоже приехала!

Элизабет, задыхаясь, ворвалась в гостиную как раз вовремя, чтобы встретить подругу.

– Я так рада за тебя, Элизабет, – сказала Шарлотта с теплой улыбкой. – Я всегда говорила, что он к тебе не равнодушен, помнишь?

– Да уж, – рассмеялась Элизабет, – ты проявила невероятную проницательность, Шарлотта. А у тебя как дела? Как куры, хорошо несутся? О! Мистер Коллинз! Рада видеть и вас тоже.

– Кузина Элизабет, – начал мистер Коллинз, отвесив тяжеловесный поклон. – Позвольте мне также принести вам свои поздравления в связи с вступлением в сулящий многие преимущества брак, несмотря на расстройство, и очень сильное расстройство, которое он вызывает у моей благородной покровительницы леди Кэтрин де Бэр…

– Уверена, Элиза и так знает о недовольстве ее милости, – вмешалась леди Лукас и рассмеялась похожим на ржание смехом. Элизабет вздохнула и улыбнулась подруге. Во всяком случае, появился хоть один человек, чье общество доставляло удовольствие. Хотя порой ей казалось, что это удовольствие куплено слишком дорогой ценой: Дарси был вынужден выносить всю меру заискиваний и угодливости мистера Коллинза, явно принявшего совет мистера Беннета насчет приходов близко к сердцу.

Молодежь решила отправиться в Меритон. Шарлотта и Элизабет торопились обсудить все накопившиеся новости, Бингли по доброте души взял на себя мистера Коллинза, а Джейн и Дарси, отстав от всех, о чем-то тихо и серьезно разговаривали. В Меритоне Дарси и Элизабет едва успели обменяться несколькими словами.

– Твоя сестра – святая! – сказал он ошеломленно. Элизабет рассмеялась.

– Да, Джейн – настоящий ангел, – согласилась она. – Мне надо ревновать?

– Ревновать? – нахмурился Дарси. – С какой стати тебе ревновать, Элизабет?

Элизабет глянула на него, но он был совершенно серьезен.

– Ты давно смотрелся в зеркало, милый? – дерзко бросила она и наслаждалась целых двадцать секунд, которые ему потребовались, чтобы сообразить, о чем речь. Глаза у него расширились, и он залился румянцем.

– А, ты об этом? – решительно сказал Дарси. – Это не важно. Теперь я твой.

Элизабет просияла, но прежде, чем они смогли продолжить этот многообещающий разговор, за спиной раздался голос мистера Коллинза, пребывавшего в полном восторге от того, что его и близкого родственника его благодетельницы разделяет всего сотня футов. И к ним присоединился многострадальный Бингли.



***



Как ни утомителен был вчерашний день, сегодняшний оказался еще тяжелее, и, расставшись с женихом после церемонного поцелуя руки, Элизабет с радостью поднялась к себе наверх. Прежде чем она успела устроиться на кровати, появилась Джейн, которая после разговора с Дарси весь вечер была молчаливее, чем обычно. Ее темные волосы были распущены и так взъерошены, что было очевидно – их не раз ворошили пальцами. Для Джейн такое состояние свидетельствовало о глубокой обиде.

– Что случилось, Джейн? – Элизабет вспомнила разговор с Дарси и, встревоженная, встала с кровати. – Джейн, что он тебе сказал?

– Кто мне что сказал? – переспросила Джейн, не глядя на нее.

– Мистер Дарси, конечно!

– А… Ну, что это он убедил Бингли, что я нему равнодушна, и что знал, что я была в Лондоне, и ни разу об этом не упомянул, – Джейн, с тем же ничего не выражающим лицом, взмахнула рукой. – Он извинился, и я попросила его называть меня по имени. – Она добавила немного удивленным тоном: – Он действительно сильно мучался по поводу всей этой истории.

Элизабет села на кровать.

– Он сказал тебе? Но за…

Джейн вздернула голову. Она стояла очень прямо, и только пальцы мяли подол ночной рубашки.

– Затем, что, как он сказал, я стану его сестрой. – В ее голосе не слышалось ни малейшего осуждения, даже когда она добавила: – Видишь ли, он считает, что было бы неправильно скрывать это от меня, раз мы будем такими близкими родственниками.

Элизабет не сводила с нее глаз.

– Джейн?

– Элизабет, – начала Джейн. Ее темные глаза горели. – Я могу понять, почему мистер Дарси поступил так, как он поступил, и я понимаю, почему Бингли сделал то, что он сделал; но не могла бы ты… – она на мгновение прикусила губу, – не могла бы ты объяснить, почему, еще с апреля зная, что Бингли искренне мною восхищался, ты мне ни слова не сказала?

Элизабет вздохнула.

– Джейн, к тому времени Бингли уже исчез. Какой смысл было тебе это рассказывать? Тебе бы стало только еще больнее. Это мог объяснить только сам Бингли.

Джейн отвернулась.

– Значит, я была права, – тихо сказала она.

– Прошу прощения?

Джейн вздернула подбородок.

– Думаю, – сказала она, – что ты промолчала, потому что действительно считала, что так будет лучше… потому что ты была не в состоянии понять, что… что… – она стиснула руки, – что я отдала бы все на свете, чтобы знать, что он испытывал ко мне хоть какое-то чувство… хоть что-то.

– Джейн!

– А он понял, – продолжала она задумчиво. – Мистер Дарси понял… наверное, поэтому до сих пор чувствует себя виноватым. Знаешь, я пыталась поблагодарить его за Лидию, а он ответил, что не заслуживает моей благодарности. Как-то странно рассмеялся и сказал, что это ему наказание за грехи. Я почему-то не думаю, что он говорил о деньгах.

Элизабет не вполне поняла, что имела в виду Джейн. Но она осознала, что молчание причинило боль любимой сестре, и извинилась. Джейн устало улыбнулась.

– Все в порядке, – сказала она. – Все это миновало и, надеюсь, принесло нам пользу. Лиззи, – добавила она после мгновенного колебания, – остерегайся.

Элизабет подняла глаза.

– Почему? Что ты имеешь в виду?

Джейн серьезно объяснила:

– Я знаю, ты хотела, как лучше… но если ты станешь что-то скрывать от мистера Дарси, он расстроится гораздо сильнее, чем я. Я только хочу, чтобы ты была поосторожнее, Лиззи.

– Буду, – пообещала Элизабет.



Глава 3. Объяснение миссис Рейнольдс

На следующее утро Элизабет пробудилась усталой, больной и решительно не в духе. Она жаждала скрыться из дома и сбежала вместе с Дарси, как только тот появился. Она знала, что он привык рано вставать и по утрам имеет обыкновение гулять или ездить верхом. К счастью, этим утром он предпочел пешую прогулку, так что не было никакого четвероногого чудовища, чтобы еще более смутить ее душевный покой.

Разумеется, их тайное свидание решительно выходило за рамки приличия. В ее теперешнем состоянии духа это только делало его привлекательнее, но Элизабет знала, что Дарси не так-то легко будет согласовать прогулку наедине с глубоко укоренившимися в нем понятиями о должном поведении. Поэтому она была зла на него, хотя и понимала, что не имеет особых оснований. Она знала, как легко они могут поддаться соблазну, и сознавала, что осторожность Дарси была вовсе не беспочвенной. И когда копившееся в ней весь вечер и утро напряжение наконец прорвалось, она сказала резкость и тут же пожалела о своих словах – даже раньше, чем заметила, как он вздрогнул, а его глаза утратили всякое выражение.

Как ни странно, разрядить обстановку сумел именно Дарси.

– Элизабет, может быть, ты… – начал он неуверенно.

Поскольку обычно в такое время на нее либо вовсе не обращали внимания, либо огрызались в ответ, она даже слегка растерялась.

– Мне так жаль, – виновато сказала она.

– Нет… то есть я имел в виду… ты не… эээ… – Он залился краской.

Элизабет вздохнула.

– Нынче утром я в ужасном настроении, Фицуильям, – резко ответила она. – Пожалуйста, скажи прямо, что ты имеешь в виду.

– Ну… Не знаю, как это назвать. Миссис Рейнольдс так и не сказала, когда у Джорджианы… – Он покраснел еще сильнее. – У тебя… это время?

– Я тебя не понимаю, – сказала Элизабет.

– Время месяца, когда у тебя…эээ… – Он стиснул пальцы и впился глазами в дорожку у себя под ногами.

Элизабет пристально посмотрела на него, потом до нее дошел смысл его слов и она рассмеялась.

– Но как ты догадался?

– Ну… – Он выглядел менее смущенным и, бросив на нее неловкий взгляд, решился продолжить.


***


Джорджиана Дарси проснулась, неуверенно пошевелилась, бросила взгляд на простыни и кинулась прочь из комнаты.

– Фицуильям! Фицуильям! – закричала она, вбегая в библиотеку. Ее брат был в последнее время очень занят и редко ложился раньше двух или трех часов ночи, так что она не стала тратить время и искать его в спальне.

– Джорджиана, что случилось? – спросил он.

– Я умираю! – заявила она, обливаясь слезами. – Я не хочу умирать! Фицуильям, сделай что-нибудь!

– Что? Ты не умираешь, Джорджиана, тебе еще нет двенадцати.

– Нет, умираю! – Она бросилась ему на шею и прорыдала: – Я истеку кровью до смерти, я знаю!

– У тебя… течет кровь? – Фицуильяму едва исполнилось двадцать три, он все еще осваивал родительскую роль в отношении девочки-подростка, а еще очень устал, поэтому соображал куда медленнее, чем обычно. – Но… откуда? Я не вижу…

– Ну… – замялась Джорджиана и покраснела до ушей.

– Вот как, – сказал Фицуильям. Так уж получилось, что он плохо представлял себе, как устроен женский организм и тем более что в нем происходит. – Ты уверена, что кровь течет… э… оттуда?

Джорджиана кивнула и прижалась к нему еще сильнее. Он почувствовал странный запах, похожий и одновременно непохожий на запах крови, с которым ему приходилось сталкиваться. Какой низменный способ… Фицуильям пришел в себя.

– Господи, да ты истечешь кровью до смерти! – воскликнул он и, не зная, как быть, велел позвать миссис Рейнольдс.

– Миссис Рейнольдс, у Джорджианы кровотечение, – сказал он. Экономка, поглядев на побелевшую Джорджиану, сочувственно покачала головой.

– Мне распорядиться переменить простыни? – поинтересовалась она. Брат с сестрой заморгали.

– Я умру! – прорыдала Джорджиана.

– Ощущение может быть и такое, – согласилась миссис Рейнольдс. – Вам лучше полежать.

– Что я могу сделать? – просил Фицуильям, ломая руки.

– Очень немногое. Вы – мужчина, – ответила миссис Рейнольдс, но смысл этого замечания от него ускользнул.

– Я не хочу умирать в одиночестве, – закричала Джорджиана.

– Я не хочу, чтобы она вообще умирала, – вмешался Фицуильям. – Наверняка что-то можно сделать?

Миссис Рейнольдс посмотрела на взволнованных брата и сестру, вспомнила, что матери у них нет, а мистер Дарси ведет строгий, почти монашеский образ жизни, и сообразила, в чем дело.

– А… – сказала она. – Сэр, мисс Дарси не умирает. Может быть, вы предоставите ее женскому участию, пока все не пройдет?

– Конечно, нет, – ответил он, а мисс Дарси испуганно вцепилась в брата. Миссис Рейнольдс вздохнула, но продолжала настаивать:

– Это самое обычное событие, которое случается со всеми женщинами, но мужчин оно обычно не касается и не должно касаться. Но раз у вас нет матери, мисс Дарси, и все произошло так рано…

– Фицуильям, пожалуйста, не уходи! – умоляюще сказала мисс Дарси, как раз когда ее брат твердо заявил:

– Я останусь с ней, пока ей не станет лучше, мэм.

– Но…

– Да что со мной происходит?

– А… – миссис Рейнольдс откашлялась. – Мисс Дарси, когда молодая леди достигает возраста, когда она может рожать детей…


***



Элизабет смеялась до слез. Дарси смущенно улыбнулся и грустно сказал:

– Это был один из тех случаев, когда я мечтал, чтобы матушка или моя старшая сестра были живы…

– Старшая сестра? – Элизабет с трудом представляла себе даже родителей Дарси.

– У моих родителей до меня было четверо детей, – коротко пояснил он. – Старшая дочь умерла за полгода до того, как я родился. Остальные не прожили и несколько часов – они родились недоношенными. Мы все появлялись на свет слишком рано, но я выжил. Потом матушка рожала еще трижды, двух дочерей и сына, а потом… – его сияющая улыбка странно не соответствовала словам, но он продолжил более мягким голосом, –потом появилась Джорджиана.

Элизабет пристально смотрела на него. То, о чем он говорил, находилось в полном противоречии с той неясной картиной, которая сложилась у нее в голове… В первый раз она подумала о его родителях, о семье Дарси не как о нечетких туманных фигурах, существующих только в ее воображении, но как о людях, таких же реальных, как Лидия, миссис Гардинер или ее отец. Она подумала о молодой женщине, всего богатства, красоты и дарований которой недостало… которая родила столько детей и потеряла их всех, кроме одного хрупкого мальчика. Элизабет даже представить не могла, как он ей должен был быть дорог.

– Бедная твоя матушка! – сказала она сочувственно.

– Да, – согласился Дарси серьезно и переменил тему. – Кстати, я получил от Джорджианы письмо. Думаю, тебе стоит его прочитать.

Увидев письмо, Элизабет улыбнулась про себя. Похоже, страсть к обильной переписке была фамильной чертой: мисс Дарси не хватило двух листов, чтобы уместить все свои восторги по поводу помолвки брата. Элизабет была рада как за Дарси, так и за себя, что хотя бы кто-то в семействе одобряет их отношения; но ее поразила манера, в которой Джорджиана обращалась к брату. Было очевидно, что между братом и сестрой существует глубокая привязанность, но еще более очевидно – что у сестры эта привязанность сочетается с почти благоговейным почтением. Достаточно было проглядеть письмо хотя бы наполовину, чтобы понять, что мисс Дарси боготворит самую землю, по которой ступает ее брат, и что в ее глазах он действительно, как когда-то насмешливо заметила Элизабет, «во всех отношениях безупречен».

«От картин совершенства мне дурно и скучно , – подумала она капризно. – Я рада, что у него достаточно недостатков и причуд, чтобы искупить то, что он сумел так близко подойти к идеалу».



***



– На самом деле, – призналась Элизабет несколько минут спустя, – я была в дурном настроении из-за маменьки.

Дарси открыл рот, потом снова закрыл и стал ждать, что еще она скажет. Элизабет, сама не замечая, придвинулась ближе, рассеянно теребя пальцами его рукав. Хотя она, безусловно, предпочитала разговор молчанию, одним из самых больших удовольствий во время их одиноких прогулок было то, что ей не надо было прилагать усилия, чтобы ее услышали. Дарси почти никогда не перебивал ее слова восклицаниями и, конечно, всегда придавал им значение. Хотя иногда он медлил с ответом, его ответы были продуманными и взвешенными. И даже более того: ей не приходилось принимать в расчет сделанные из самых добрых намерений умолчания, небрежные слова, сказанные под влиянием момента и потом вызывающие сожаление, и просто откровенную ложь. Дарси говорил только то, что думал.

Мысли о собственном везении немедленно подняли ей настроение, и Элизабет почувствовала, что может рассказать, в чем дело.

– Маменька твердо настроилась на поездку в Лондон за нашим приданым. У нее от всего, что случилось, немного закружилась голова. Конечно, ни Джейн, ни я не хотим разлучаться, поэтому мы вместе с папенькой попробовали ее отговорить, но … – Она красноречиво пожала плечами.

– Почему вы с Джейн должны разлучиться? – спросил Дарси с немного недоуменным видом. Элизабет порозовела.

– Не с Джейн – с тобой, – быстро ответила она, и, подумав, добавила: – И с мистером Бингли, конечно.

– Понимаю. Тогда… – Слегка расширившиеся глаза Дарси подсказали ей, что он обеспокоен, видимо, из-за какого-то воображаемого оскорбления, которое по неосторожности мог ей нанести.

– Фицуильям, о чем ты?

– Я… мы с Бингли это обсуждали и… – Он откашлялся. – Мы как раз хотели с вами об этом поговорить.

– О чем поговорить?

– О Лондоне. О поездке в Лондон. У нас у обоих есть там дела. Это не срочно, но в связи с брачным контрактом… – Даже такой косвенный намек на разницу в их материальном положении привел его в глубокое смущение. – И мы подумали, что было бы хорошо, если бы вы нас сопровождали.

– Мы все?

– Если Гардинеры согласятся, то, наверное, да.

Элизабет улыбнулась про себя.

– Маменька будет счастлива. Она уже успела выпросить у дядюшки с тетушкой приглашение погостить.

– А ты?

Элизабет подняла глаза на его подозрительно спокойное лицо:

– Конечно, мы спорили с ней только потому, что хотели остаться с тобой. И мистером Бингли.

Дарси улыбнулся. По их возвращении было решено, что миссис Беннет, не перестававшая громогласно жаловаться на судьбу, повезет Джейн и Элизабет в Лондон, где они и проведут две недели, пока Бингли и Дарси закончат свои дела. Несмотря на мрачную перспективу путешествия одновременно с маменькой и Дарси, Элизабет предвкушала краткое спасение от меритонских сплетниц и написала полное благодарностей письмо своей тетушке.


Картины совершенства вводят меня в уныние и скуку.





Глава 4. Восторг миссис Беннет

Когда Джейн, как было у них заведено, зашла в комнату Элизабет, она, к своему изумлению, обнаружила сестру на коленях перед камином: та трясущимися руками подносила к огню какие-то листки бумаги. В самый последний момент она отдергивала руки, и выражение лица у нее при этом было какое-то причудливое и неуверенное. Элизабет поднесла бумагу к огню еще три или четыре раза, потом вздохнула, подалась вперед и стала пристально смотреть в камин.

– Лиззи?

Элизабет вскочила, прижимая к себе письмо.

– Ох, это ты, Джейн, – сказала она облегченно. – Я так рада, что ты пришла.

Джейн подняла брови.

– Я тоже рада тебя видеть, дорогая, – согласилась она осторожно, и Элизабет залилась смехом.

– Я отчаянно нуждаюсь в добром совете, – продолжала она, устраиваясь на кровати и на пробу несколько раз подпрыгнув.

Джейн присела рядом:

– В чем дело?

– Я обещала Фицуильяму, что сожгу его, – сказала Элизабет, крутя письмо в руках. – Я так и собиралась. Вот только… – Она нахмурилась. – Я могу понять, почему он хочет, чтобы я его сожгла. Это совсем не похоже на любовное письмо.

– Любовное письмо?

– Да нет же, просто… – Она развернула листок, и Джейн увидела, что плотная, дорогая бумага выглядит сильно потертой, как будто письмо много раз взволнованно читалось и перечитывалось без особой заботы о его сохранности. Между темными бровями Элизабет появилась морщинка. Она посмотрела на письмо, и, нервно перебирая листки, сказала: – Там есть очень… резкие места. Я понимаю, хорошо понимаю, почему он опасается, что я когда-либо смогу их перечитать. Но есть и совсем другие… и я опасаюсь, что больше никогда не смогу перечитать их. Это все страшная глупость! – торопливо добавила она с легким смешком. – Я уверена, что, если захочу, он мне все повторит сам.

Джейн внезапно сообразила.

– Так это… то письмо?

Элизабет кивнула, не поднимая глаз.

– Джейн, скажи, я сильно изменилась… по сравнению с прошлым годом?

Ее сестра заколебалась.

– Ну, ты такая же, как была всегда… в главном, – сказала она. – Ты все та же Лиззи.

Элизабет устало улыбнулась.

– Но?

– Ты стала спокойнее, задумчивее, и, когда смеешься, это не потому, что… не над другими людьми, а потому, что ты счастлива и довольна. Ты стала… мягче. – Джейн встревоженно посмотрела на нее. – Я не хотела тебя обидеть, Лиззи.

– Ты и не обидела. Я просто пытаюсь понять, как я выгляжу в чужих глазах. Иногда мне кажется, что я стала совсем другой, а иногда – что я совсем не переменилась. – Она взглянула на письмо и вздохнула. – Когда мы простились в Лэмтоне… я знала, что у меня нет на него никаких прав, но письмо было… таким утешением. Думаю, когда он его писал, он был очень уязвлен, и обижен, и зол. – В ее голосе была странная, совсем не похожая на Элизабет, глубокая сосредоточенность, но потом она заговорила более привычным тоном. – И все-таки… несмотря на все… я думаю… думаю, что он очень сильно меня любил, когда его писал. – Она грустно добавила: – Не то чтобы он сейчас меня не любит… любит, конечно, но по-другому. В той любви было больше… горькой радости. Когда он это писал, он любил меня без… без всякой надежды на взаимность. И все-таки он мне доверился.

– Господи, да что в нем было, в этом письме? – Джейн вспыхнула до корней волос. – Прости, мне не надо было спрашивать.

Элизабет протянула ей листок.

– Прочти последнюю строчку.

Мистер Дарси писал четким, изящным почерком, так непохожим на драгоценные для Джейн каракули Бингли, как только можно было вообразить. В конце значилось просто: «Могу прибавить лишь: да хранит Вас Господь!», и стояла подпись: «Фицуильям Дарси».

– Он подписался полным именем, – заметила она рассеянно.

– Что ты сказала? – Элизабет показалось, что она ослышалась. Джейн снова покраснела:

– Я просто удивилась – почему он не ограничился инициалами? Так было бы безопаснее… если бы кто-то его нашел…

– Он был уверен, что я его сожгу. – Элизабет склонила голову к плечу. – Я рада, что оно подписано полностью. В этом есть что-то более личное… – Она осторожно провела пальцами по подписи.

Джейн смотрела на нее с любопытством.

– Ты всегда называешь его по имени, Лиззи? Он к тебе обращается как к «мисс Элизабет».

Элизабет порозовела, и, перебирая пальцами бахрому на шали, призналась:

– Когда мы вдвоем, он всегда называет меня «Элизабет». С самого начала. Но он полагает, что обращаться ко мне на людях только по имени неприлично и неуважительно. Я сказала, что он может называть меня «Лиззи» или «Элиза», если ему больше нравится, но он предпочитает «Элизабет». Кроме него, меня так никто не называет, а он считает, что полное имя мне больше подходит. Ну, и было бы странно, если бы мы остались «Элизабет» и «мистер Дарси», поэтому, раз уж я знала его имя из письма, – она кивком головы указала на подпись, – я стала называть его по имени, и он был в таком восторге, что я так и продолжаю.

– Как прекрасно, – мечтательно заметила Джейн. – Я не могу представить, чтобы я обратилась к Бингли «Чарльз», хотя сестры, конечно, его так и называют. Но мы ведь и раньше знали, как его зовут… я имею в виду мистера Дарси.

– О чем ты? – Элизабет посмотрела на нее. – Я в жизни не слышала его имени до этого письма.

– Но миссис Гардинер же говорила, до того как… ну, до всего. Помнишь, ты ее спросила – это было еще до того, как я уехала в Лондон, а ты в Кент, и она совершенно ясно сказала, что в Лэмтоне все знали «мистера Фицуильяма Дарси» . Разве не помнишь?

Элизабет смущенно потрясла головой.

– Нет, ни единого слова. Ну, в любом случае, мне понадобилось время, чтобы привыкнуть к его имени. И я не собираюсь его сокращать – это было бы так заурядно, и… ну, не похоже на него… и он сказал, что в семье все зовут его по имени. У них всех зовут по именам, потому что у него четыре кузена с одинаковыми фамилиями, это не считая кузин, и иначе бы вышла страшная путаница. И теперь я даже вообразить не могу, что к нему можно обращаться как-то иначе. Даже «мистер Дарси» это не совсем… не совсем о нем. Для меня, думаю, он всегда будет Фицуильямом. – Элизабет взглянула на письмо. – Джейн, как ты думаешь, я должна его сжечь? – Она умоляюще посмотрела на сестру.

– Ну, раз ты обещала…

Элизабет вздрогнула.

– Ты сказала, когда это сделаешь?

– Нет, а то бы мне пришлось сжечь его еще раньше.

– Ну, тогда… Не знаю, мистер Дарси так отличается от Бингли… Но почему бы тебе с ним не поговорить?

Элизабет непонимающе посмотрела на Джейн.

– О чем поговорить?

– О том, что ты хотела бы сохранить письмо. В конце концов, – добавила Джейн, строго глядя на сестру, – ты не можешь постоянно идти на уступки, Лиззи. Если это для тебя так важно, он поймет. А если не поймет, я заставлю его понять.

Временами, подумала Элизабет, Джейн очень похожа на миссис Беннет. Во всяком случае, она так же яростно бросается на защиту своих родных. Немного утешенная, она нагнулась и поцеловала сестру в щеку.

– Спасибо, Джейн. Что я буду без тебя делать?

– Писать мне письма, – коротко ответила Джейн.



***



Элизабет не знала, умрет она от стыда или от сдавленного смеха. Миссис Беннет быстро исчерпала все темы разговоров с Бингли и наскучила даже самой себе; поэтому она перенесла внимание на второго своего предполагаемого зятя. Дарси, слишком сдержанный, чтобы показывать свои чувства, ощущал себя очень неуютно: Элизабет это было очевидно по холодной вежливости его тона и ничего не выражающему лицу.

– Прекрасная у вас карета, мистер Дарси! Такая большая, удобная и богатая! – радостно начала миссис Беннет. Безупречные манеры Дарси в сочетании с несколько меньшей, чем ранее, сдержанностью, к несчастью, подтолкнули его будущую тещу к большей фамильярности.

– Благодарю вас, миссис Беннет.

Она прищурилась.

– Мы все знаем о родственниках мистера Бингли, а о ваших – ничего. Сэр, расскажите нам о своей семье – она ведь скоро станет и нашей.

Он поморщился.

– Боюсь, что вынужден разочаровать вас, мадам, потому что нас только двое – я и моя сестра.

– Так ваша матушка умерла? – уточнила миссис Беннет со свойственной ей бестактностью.

– Да, она покинула этот мир пятнадцать лет назад.

– Вы, должно быть, были совсем маленьким, – заметила миссис Беннет. – Вы и сейчас еще молоды. Интересно, сколько вам лет?

Дарси глянул на Элизабет… она беспомощно пожала плечами… и на его лице появилось незнакомое ей выражение. Если бы это был другой человек, она сказала бы, что его глаза загорелись озорством.

– Со взрослой сестрой, более чем на десять лет меня моложе, – ответил он серьезно, – вы не можете ожидать, что я признаюсь в своем возрасте .

«Так это оттого, что он сдерживает улыбку!» Лиззи понятия не имела, что Дарси знает о том разговоре. Не было сомнений, что у леди Кэтрин нашлось много чего высказать по поводу дерзкой подруги миссис Коллинз. Миссис Беннет сначала не поняла, о чем он, а потом нечаянно рассмешила свою дочь еще больше, без всяких околичностей заявив:

– Уверена, вы не можете быть более тридцати лет, а потому вам незачем скрывать свой возраст.

Элизабет фыркнула, Бингли и Джейн с любопытством посмотрели на нее, догадавшись, что упустили что-то, а Дарси с заговорщической улыбкой переглянулся с Элизабет, прежде чем наконец ответить:

– Мне двадцать восемь.

– Тогда вы были совсем ребенком, когда ваша матушка умерла. Как же вы росли без ее советов и руководства?

– Я был… э… почтен вниманием других дам из нашей семьи, – сухо ответил Дарси.

– Да, мы знакомы с леди Кэтрин. Изумительно элегантная особа, не так ли, Лиззи?

Дарси и Элизабет обменялись тоскливыми взглядами.

– Она, безусловно… впечатляет, – сумела выдавить из себя Элизабет.

– Мы с тетушкой не ладим, – коротко ответил Дарси. Он впервые признал разрыв публично, и Элизабет расстроенно пошевелилась. Она не питала ни малейшей симпатии к наглой, высокомерной и до абсурда требовательной леди Кэтрин, но не желала, чтобы Дарси пришлось выбирать между нареченной и семьей. Ей вообще было не по душе быть причиной семейного разлада, и она могла только надеяться, что поведение леди Кэтрин не послужит провозвестником поведения остальных Фицуильямов. Несмотря на все ее пороки, с леди Кэтрин было не так легко перестать считаться, как с миссис Беннет. Она не была настолько бесчувственна к мнению окружающих, а причуды судьбы сделали ее влиятельной персоной. И она была сестрой матери Дарси. Пока обида свежа, он не станет сожалеть о разрыве… но со временем, сколько бы он ни утверждал обратное, обида сгладится... Элизабет нахмурилась, обдумывая, как лучше поступить.

– Какая жалость! Семейные ссоры – это такая неприятность, да еще часто длятся до самой смерти, – жизнерадостно сказала миссис Беннет. – Но леди Кэтрин – не единственная ваша родственница.

Дарси слабо улыбнулся.

– Нет, далеко не единственная.

– Ваше семейство, должно быть, из очень богатых и знатных, – предположила миссис Беннет. Дарси, слегка порозовев, просто пояснил:

– Мы никогда не нуждались ни в чем, что можно купить за деньги.

Миссис Беннет ахнула. Как ни смущена была Элизабет, она поняла ее чувства – она и сама чувствовала нечто подобное. Она до сих пор не имела полного представления о доходе Дарси: говоря о своих делах, он как-то упомянул «прочие владения» и сказал, что не настолько богат, чтобы вести разгульную жизнь и распутничать. Это все, что было ей известно. Она знала, однако, что в некоторых отношениях его образ жизни был для нее непостижим. Он был расчетлив по собственному выбору, а не из необходимости; когда она попыталась растолковать ему, почему ей не нравится покупать слишком дорогие вещи, Дарси смотрел на нее так удивленно и непонимающе, как если бы она объяснялась на незнакомом языке.

– А неженатые кузены у вас есть? – пожелала узнать миссис Беннет.

Дарси улыбнулся:

– Да, мадам. Четверо только с материнской стороны.

Миссис Беннет чуть не упала в обморок при мысли о таком нежданном везении.

– И две кузины, – добавил он.

– Четверо! – выдохнула миссис Беннет. – Они также богаты, как вы, сэр?»

– Боюсь, что нет.

Миссис Беннет поникла.

– Один – адвокат, один – священник, еще один – офицер…

– Офицер!

– …в армии, – невозмутимо продолжал Дарси, – а моей кузен Мильт получает щедрое содержание от дядюшки».

– От вашего дяди? А какой у него доход? – Она остановилась. – Какое странное имя.

– Мильт – мой старший кузен, виконт Мильтон.

Когда речь заходила о возможных искателях руки ее дочерей, миссис Беннет без всякого труда складывала два и два.

– Так ваш дядя – граф?

– Да, мадам.

Глаза миссис Беннет засверкали.

– Должно быть, родственник одной из сестер вашей матушки?

– Нет, мадам, у нее была только одна сестра – леди Кэтрин. Лорд Анкастер и леди Энн, мои дядя и мать, были братом и сестрой.

– Господи! – миссис Беннет улыбнулась Дарси ангельской улыбкой. – Вы должны рассказать мне об остальной вашей родне. – Вполголоса она добавила: – Внук графа! Лиззи, ты слышала? Да, ты отлично устроилась!

Бингли поперхнулся, Дарси не смог скрыть румянец, а Джейн и Элизабет залились краской до корней волос.

«Когда же это кончится?» – подумала Элизабет.




Глава 5. Разочарование графа Анкастера

Элизабет немало позабавило, как ее маленькие кузены сначала устремились к Джейн, потом, завидев Дарси, замерли и, после некоторого колебания, разделились на две части и радостно набросились на обоих. Джон принялся дергать Джейн за юбку, Маргарет церемонно сделала реверанс, как и подобает молодой леди, Эдвард вцепился в ногу Дарси, а Амелия стала требовать, чтобы ее подняли на руки.

К изумлению Элизабет, ее всегда сдержанный жених громко рассмеялся и подхватил взвизгнувшую от восторга Амелию, а потом вручил Эдварду свои часы, чтобы тот мог ими поиграть. Конечно, Дарси говорил ей, что любит детей, но она не приняла его слова всерьез; между тем было очевидно, что дети Гардинеров его не только знают, но уже успели привязаться. «Ну конечно! Лидия!»

– Все в порядке, – заверил Дарси миссис Гардинер, которая извинилась за поведение своей младшей дочери. – Мадам, сэр, рад видеть вас снова.

Элизабет увидела, как Бингли прошептал: «Снова?», но тут появился мистер Гардинер в сопровождении сестры и ее нервов, и все прошли в гостиную. Дети покинули своих любимцев, чтобы всех поприветствовать. Маргарет втиснулась между Элизабет и Дарси, а Амелия принялась прыгать у него на коленях.

– Лиззи, – пожелала узнать она, – ты действительно женишься на мистере Дарси?

– Да, – ответила Элизабет, взъерошивая волосы девочки. Эдвард, устроившийся на коленях отца, уронил часы и захлопал в ладоши.

– Я очень рада за тебя, кузина, – с достоинством сказала Маргарет. Амелия со слегка недоумевающим видом переводила взгляд с Дарси на Джейн. Ее бровки были нахмурены.

– В чем дело, Амелия? – спросила Элизабет, приподнимая собственные брови.

– Хорошо, что он станет наши кузеном…

– Куззз-ном? – радостно сказал Джон.

– Потому что с ним весело… – Дарси залился краской. – Но я не хотела бы жениться на человеке, который настолько красивее меня.

Элизабет не смогла удержаться от смеха, как и остальные гости Гардинеров. Маргарет расстроенным голосом прошептала извинение. Элизабет глянула на Дарси: тот прикрыл лицо ладонью, и плечи его еле заметно тряслись.

– Не вижу ничего смешного, – надменно продолжала Амелия. – Мистеру Дарси надо жениться на Джейн – так он все равно станет нашим кузеном, но они гораздо похожее. А ты могла бы жениться на мистере Бингли, Лиззи – он такой же симпатичный, как ты.

Джейн и Дарси посмотрели друг на друга в ужасе; Бингли сумел подавить смех, но не улыбку, а Маргарет прошипела:

– Люди женятся не потому, что похожи, Амелия.

– Ладно, Лиззи, – снизошла Амелия, не обращая внимания на сестру, – вы все равно неплохо смотритесь вместе.

– Спасибо, – серьезно ответила Элизабет. – Ты меня очень утешила.

Миссис Гардинер, помолчав, велела детям отправляться спать, и взрослые смогли насладиться менее откровенной беседой, только изредка прерываемой миссис Беннет (к счастью, удивление, вызванное нескрываемо дружескими отношениями между братом и будущим зятем в сочетании с усталостью сумели ее утихомирить).

Примерно три четверти часа спустя она и Джейн признались, что падают от усталости, и удалились в отведенные им покои. Бингли, у которого больше не было особых причин оставаться и были дела дома (а именно, его сестры), откланялся и отправился на Гровенор-стрит.

– Я вас уже поздравил, – жизнерадостно начал мистер Гардинер, – но позвольте мне еще раз выразить, насколько я за вас рад. Изумительно удачный оборот событий, хотя нельзя сказать, чтобы непредвиденный. – Он улыбнулся Дарси, который слегка покраснел.

– Должна признаться, что я так и не поняла, как вы пришли к согласию, – сказала миссис Гардинер. – Лиззи заверила меня, что вы не были помолвлены, когда мы покидали Дербишир.

Дарси был явно удивлен.

– Конечно, нет. Я был бы рад, если бы к тому моменту не вызывал у нее слишком сильной неприязни.

Миссис Гардинер приподняла брови.

– Не вызывал неприязни? – повторила она, бросив недоверчивый взгляд на свою племянницу. Мистер Гардинер расхохотался.

– Мы… в апреле… поссорились, – запинаясь сказал Дарси. – Я… наговорил вещей… за которые мне теперь очень стыдно, и не был бы удивлен, если бы она возненавидела меня еще сильнее, чем раньше.

– Вещей, за которые тебе стыдно? – воскликнула, рассмеявшись, Элизабет. – Стыдиться следовало мне!

– Я заслужил каждое твое слово!

Элизабет тряхнула локонами.

– Нет! Нет, не заслужил. Не в таких выражениях и тем более не того, что я наговорила об Уикхеме.

– Об Уикхеме? – вмешалась миссис Гардинер. – Так вот как ты о нем узнала?

– Не совсем, – призналась, порозовев, Элизабет. – Он написал мне письмо… кстати, я хотела бы поговорить с тобой об этом. Может быть, завтра? – Она нервно переплела пальцы. Дарси свел брови:

– Оно все еще у тебя? – Он заметил движения ее пальцев и нежно взял ее за руку.

– Да, я… я как раз хотела с тобой о нем поговорить.

Он кивнул в знак согласия. Мистер Гардинер откашлялся:

– Вы написали моей племяннице письмо, сэр?

– Я его не посылал, – торопливо сказал Дарси. – Я отдал его прямо в руки… может быть, мне следовало бы поговорить с ней самому, но…

– Ты поступил правильно, – заверила его Элизабет, прежде чем повернуться к дяде и тете. – Вот так обстояли дела, когда мы отправились в Пемберли. Можете вообразить, что я чувствовала.

– Так вот почему ты так упорно не хотела туда ехать!

– Комедия, достойная пера Шекспира, – заметил мистер Гардинер, откидываясь на спинку стула. – Насколько это было вероятно, как вы думаете?

– Сэр? – недоумевающе переспросил Дарси; но Элизабет полная невероятность того, что произошло, поразила уже давно. Мистер Гардинер усмехнулся.

– Что ваш друг арендует соседнее поместье – это допустить легко. Что ваша тетушка станет покровительницей мистера Коллинза, это уже переварить труднее. А если принять в расчет прибытие Уикхема в Меритон вместе с полком, Маргарет, родившуюся в двух шагах от Пемберли, и совершенно случайное изменение маршрута нашей поездки на Север… – Он потряс головой. – Мое воображение отказывает! Но с вами двумя меньшим вряд ли удалось бы обойтись.

Дарси улыбнулся Элизабет почти так же тепло и открыто, как если бы они были одни.

– Да, наши… отношения дались нелегко, – согласился он.

– Двоих больших упрямцев не существовало в природе, – заявила Элизабет. – Нам нужна была вся помощь, какую мы могли получить. – Повинуясь порыву, она поцеловала тетушку в щеку. – Мы всегда будем питать к вам благодарность, вы же знаете. Если бы вы не взяли меня с собой в Дербишир…

– Не стоит, – ответил мистер Гардинер, ласково глядя на свою жену. – Мы ухитрились свести вас вместе прямо под носом у всех. Я вполне доволен!

– Эдвард, – возразила миссис Гардинер. – Мы не делали ничего подобного. Лиззи и мистер Дарси были вполне в состоянии решить свои проблемы самостоятельно. Мы их просто немного подтолкнули.

– Кажется, вам пришлось все время нас немного подталкивать, – сухо заметил Дарси. – Элизабет права: мы обязаны вам больше, чем кому бы то ни было. За наше счастье мы будем всегда у вас в долгу. Надеюсь… надеемся, вы приедете в Пемберли на Рождество.

Миссис Гардинер покраснела при этой, для Дарси исключительно красноречивой, благодарности. Она с надеждой посмотрела на мистера Гардинера.

– К сожалению, дела вряд ли позволят мне…

– Вы, должно быть, давно не видели настоящую дербиширскую зиму, миссис Гардинер, – добавил Дарси.

– Зима в Дербишире вряд ли отличается от зимы в остальных местах: холод и слякоть, – смеясь, заявил мистер Гардинер.

Миссис Гардинер и Дарси обменялись сочувственными взглядами.

– Мой бедный невежественный муж не понимает, что говорит, мистер Дарси, – объяснила миссис Гардинер. – Он никогда не бывал зимой севернее Хартфордшира.

Оба посмотрели на мистера Гардинера с сожалением.

– Я тоже, – сказала Элизабет. – Неужели Пемберли может быть еще прекраснее, чем летом?

– Тогда все по-другому, – ответил Дарси.

– Я впервые побывала в Пемберли именно зимой, – добавила миссис Гардинер. – Тогда мне казалось, что я попала в царство небесное. Конечно, я была еще ребенком.

– Вы и раньше бывали в Пемберли? – удивился Дарси. – Когда?

– Мне, по-моему, было лет одиннадцать, значит, году в восемьдесят девятом или около того.

– Я в ту зиму болел, иначе мы бы непременно встретились. Матушка всегда была очень внимательна к гостям, даже ес… – он запнулся, но миссис Гардинер сгладила неловкость.

– Да, так и было. Не думаю, что меня когда-либо более любезно принимали в большом поместье, во всяком случае, до нынешнего лета. Она была так изящна, так элегантна, так милостива – настоящая знатная дама! Признаюсь, я была просто в ошеломлении. – Она тряхнула головой. – Никогда и вообразить не могла, что увижу на ее месте собственную племянницу!

– Случались и более странные вещи, – заметил мистер Гардинер, но его жена тут же возразила:

– Только в романах. Я, в гостях в Пемберли? Если бы ты предположил такое, Эдвард, когда ухаживал за мной, я бы рассмеялась тебе в лицо и отказала, как настоящему безумцу. А теперь… – Она пожала плечами. – Прости, Лиззи, иногда слишком большая удача выбивает из колеи.

– Я понимаю, – заверила ее Элизабет. – Вы не можете быть поражены сильнее, чем я сама. – Без особой причины, просто повинуясь порыву, она взяла Дарси за руку и рассеянно переплела его пальцы со своими. – Так что же, дядюшка, может быть, вы все-таки выкроите время среди своих дел?

Дарси и миссис Гардинер открыли рты, без сомнения, чтобы обосновать неизмеримое преимущество дербиширской зимы перед зимой в любом другом графстве, но мистер Гардинер их опередил.

– Думаю, что выкрою. Если Маргарет пропустит ваше ледяное Рождество, мне вовек не знать покоя.

Элизабет просияла, а Дарси серьезно ответил:

– Это большая честь для нас, сэр.



***


Поутру, до того, как миссис Беннет и Джейн встали, Элизабет рассказала историю с письмом миссис Гардинер с несколько большими подробностями, хотя всячески избегая прояснять суть их «ссоры». Они с Дарси давным-давно решили – или им казалось, что это было давным-давно, в самом начале помолвки, – что его первое предложение и последующее поведение обоих должно остаться исключительно их частным делом. О происшедшем была осведомлена только Джейн, и, возможно, Бингли, хотя Элизабет сомневалась, чтобы его поставили в известность.

Мнение миссис Гардинер оказалось утешительно похожим на мнение Джейн.

– Лиззи, – сказала она. – Мне не надо знать, что в нем было. Если это важно для тебя, он поймет.

– Он хотел, чтобы я его сожгла. Это важно для него. – Она знала, что Джейн слишком к ней расположена, чтобы постигнуть, в чем дело, но миссис Гардинер поняла мгновенно.

– Ваши интересы не всегда будут совпадать, Лиззи. Это – первая трудность, с которой вы столкнулись, и от того, как вы ее преодолеете, во многом будет зависеть ваше поведение во время будущих разногласий.

– Мы еще ни разу не ссорились. – Это прозвучало так по-детски, что Элизабет сама не удержалась от смеха.

– Но твои желания противоречат его, – спокойно заметила миссис Гардинер. – Это неизбежно, Лиззи. Послушай, милая. Мистер Дарси поступил очень благородно, и тем благороднее, что не ждал никакой награды. Испытывать по этому поводу… смирение и благодарность вполне естественно. Но ты не можешь позволить, чтобы это создавало неравенство в ваших отношениях, просто потому, что тебе нечем ему ответить.

– Мы только помолвлены, не женаты… когда мы поженимся, все будет по-другому.

– Тогда у него будет даже больше преимуществ. Лиззи, я не думаю, что тебе грозит опасность проникнуться к мистеру Дарси излишним почтением или что он станет это поощрять. Но брак – это не только чувства, Лиззи. Это союз, и то, что заботит тебя, заботит и его.

Элизабет нахмурилась. Она любила Дарси – она никогда не думала, что сможет так сильно полюбить другого человека, – но не имела привычки откровенничать, даже с Джейн, которой многие годы поверяла свои секреты. И еще она испытывала неукротимое желание защищать его, из-за чего опасалась сказать лишнее. Однако они не могли вечно сохранять дистанцию. Через несколько недель они станут мужей и женой и будут неразрывно связаны до конца своих дней.

– Вы совершенно правы, тетенька, – твердо сказала Элизабет. – Я ему все сегодня объясню.

Ее решимость не поколебало даже то, что Дарси явился с непривычным для него опозданием. Он прибыл на пятнадцать минут позже назначенного часа, причем выглядел гораздо хуже, чем прошлым вечером, когда они без всякой охоты простились. Элизабет немедля обеспокоилась, хотя он переносил подшучивание Бингли с невозмутимым терпением, которое прежде она бы приняла за скрытую издевку. Но когда они, воспользовавшись тем, что у него оставался свободный час перед тем, как запереться со своими адвокатами, вышли прогуляться по маленькому парку в небогатом городском квартале, она спросила:

– Фицуильям, что случилось? У тебя ужасный вид.

Он устало улыбнулся.

– Полагаю, что сегодня даже Амелия не заявила бы, что я красивее тебя или кого бы то ни было.

Этого молчаливого признания было достаточно, чтобы она задала следующий вопрос:

– Ты плохо спал?

– Дело не в этом. – Он глубоко вздохнул. – Рано утром у меня побывали с визитом дядя с кузеном.

У Элизабет перехватило дыхание, хотя, если говорить честно, она не была слишком поражена.

– Они против нашего брака?

– Да. – У него был измученный вид, и хотя ее первой реакцией стала вспышка гнева – какое право эти люди, которых она никогда не встречала, имеют ее порицать? – она подавила ее и положила руку ему на рукав.

– Фицуильям, но ты же не ожидал, что будет иначе?

Он поколебался.

– Нет, но я не ожидал и того… и когда Мильтон начал меня упрекать! Мильтон! – Элизабет недоумевающе нахмурилась, но Дарси был в таком негодовании, что ему достаточно было иметь слушателя. – Женился на этой мерзкой женщине… даже не скрывала, что охотится за состоянием… отвратительная мать… а уж про ее безнравственное поведение я и знать не желаю… – Брови Элизабет взлетели вверх. – И они имели наглость напомнить мне… мне! – о долге! – Последнее слово он почти что выплюнул.

– Фицуильям, я не успеваю, у тебя слишком длинные ноги! – воскликнула она.

– О! Прошу прощения! – Он перевел дыхание и замолчал, опустив глаза.

Элизабет была в недоумении. Дарси было совершенно безразлично негодование леди Кэтрин, однако двое мужчин, которые, судя по всему, мало от нее отличались, и неизвестная ей женщина, которую он явно презирал, расстроили его и вывели из себя.

После успокаивающего молчания Элизабет сказала:

– Расскажи мне о своем дяде, Фицуильям. – Когда он открыл рот, она добавила: – Не о том, что было утром – ты бы так не расстроился без причины.

Он остановился и вздохнул.

– Он был… очень добр ко мне, когда я был ребенком. Он обращался со мной, как с сыном… как с любимым сыном. Я бы не удивился, если бы мои кузены меня возненавидели – он не скрывал своего предпочтения. Отец и матушка… они не слишком ладили, и… ну, ты знаешь, что это значит, Элизабет.

Это был первый намек на его мнение о ее семье с тех пор, как он написал письмо, и она прекрасно поняла, почему это было сказано.

– Мы с тобой поладим, – уверенно заявила она, и впервые за все время его лицо просветлело. Он нежно сжал ее пальцы и продолжил:

– Батюшка вечно бывал в отъезде, а у матушки были свои занятия, поэтому я много времени проводил в семействе дяди, хотя, конечно, когда подрос, стал бывать у него реже. Но мы всегда были близки; Рождество мы с матушкой обычно проводили в Хьютоне – это его поместье, а когда я пошел в школу, мои кузены позаботились, чтобы было кому меня защищать .

Элизабет подняла глаза.

– Твои кузены тебя защищали?

– Ну, я же был самым младшим.

Сначала самая мысль показалась ей странной, наверное потому, что она видела его только в роли заботливого старшего брата, но, поразмыслив, она признала, что в ней есть свой резон. Два несовпадающих образа: ласкового, добросердечного мальчика, о котором рассказывала миссис Рейнольдс, и испорченного, избалованного ребенка, о котором говорил сам Дарси, наконец-то стали сливаться у нее в голове. Красивый, умненький мальчик, единственный наследник своих родителей, любимчик графа… Она взглянула на шедшего с ним рядом мужчину, который, кажется, немного успокоился, и подумала, что начинает понимать, как он стал тем, кем стал.

– Твой дядя и матушка были близки? – уточнила она.

– Очень близки. Он ее обожал, оттого так не любил моего отца.

– Полковник Фицуильям – его сын?

– Да.

Вот и еще один человек прибавился к мысленному портрету ее будущей семьи. Гордый, высокомерный мужчина, невзлюбивший Элизабет, даже ни разу ее не видя. Он ни в коей мере не внушал ей симпатию, но и не казался таким отвратительным, как леди Кэтрин. Он любил сестру и оказывал предпочтение ее сыну перед собственными детьми. Такое редко способствует привязанности между кузенами, и безусловная преданность полковника Фицуильяма Дарси стала выглядеть в ее глазах совсем в другом свете.

– Ну хорошо, Фицуильям. Что же он такое сказал, что ты так расстроился? Ты же не ожидал, что он нас благословит, верно?

– Да нет, как раз благословение он дал.

Она посмотрела на него.

– Но тогда… почему…

– Он пришел, чтобы сказать, как я его разочаровал. Он слишком заботится о семейном единстве или хотя бы о его видимости, чтобы порицать меня или мой выбор открыто.

– Но разве неодобрение леди Кэтрин не получило огласку? – удивленно спросила Элизабет. Дарси потряс головой.

– Она не переписывается почти ни с кем вне семейного круга, и слишком горда, чтобы жаловаться публично. Так, во всяком случае, говорит мой дядя. Это единственное во всей истории, что доставляет ему удовольствие.

– Что именно?

На губах Дарси проступила невольная улыбка.

– Разойтись во мнениях с леди Кэтрин.

Поскольку они были не на улице , а в парке, она позволила себе рассмеяться вслух. Несмотря на все их величие, Фицуильямы очень походили на любую большую, тесно сплоченную семью, выделяясь только богатством и знатностью. Она поняла, однако, что Дарси… Фицуильям… вряд ли оценит это наблюдение, и поэтому сказала только:

– В чем именно ты его разочаровал?

– Ну… у всех были связаны со мной другие… надежды.

– Мисс де Бэр?

Он моргнул.

– Нет, ее он никогда не одобрял. Он не думал, что я буду с ней счастлив или безмятежен. – Она вздрогнула, вспомнив опасения собственного отца. – Он хотел бы, чтобы я нашел себе… более подходящую невесту из родни. Или пусть даже не родню, если она принесет связи и состояние, и если я смогу к ней привязаться и ее уважать.

– Тебе двадцать восемь лет, Фицуильям. Неужели ты никогда не встречал леди, достойной твоего уважения?

– Мои родители сначала тоже друг друга уважали, – откровенно сказал он, – и думали, что друг к другу привязаны. Я не хотел повторить их ошибку. Я так и не встретил никого, о ком мог бы судить с уверенностью.

– Более подходящая невеста из родни…

Элизабет никогда не думала, что у нее может быть хотя бы воображаемая соперница. Когда он делал ей предложение в Розингсе, он явно не чувствовал себя связанным с мисс де Бэр, а к мисс Бингли всегда относился со снисходительностью, в которой частенько проскальзывало презрение.

– Никого? Даже среди полудюжины женщин, истинно блещущих своими дарованиями, с которыми ты знаком?

– Нет. Кроме того, две из них – моя бабушка и сестра, а еще две – мои кузины, на которых я не могу смотреть… иначе.

– Почему нет? – настойчиво поинтересовалась она, крепко сжимая его руку.

– Между мной и Эллой только три дня разницы. Матушка считала ее своей дочерью. Она часто повторяла, что мы были единственной радостью, какая выпала на ее долю в том году.

– Это был такой ужасный год?

– Восемьдесят четвертый . – Он явно счел это достаточным объяснением, и продолжил: – Сьюзен много старше меня и наш образ жизни… очень разнится. Кроме того, она знает меня с пеленок. Это было бы невыносимо – мы с ней слишком несхожи.

– Мы с тобой тоже не очень-то похожи, – отметила Элизабет.

– Во всяком случае, у нас одинаковые принципы. – Он потряс головой. – Элла и Сьюзен мне как сестры, Элизабет.

Она подумала о случайном замечании Бингли, которое мучительно вспоминала и переживала гораздо сильнее, чем готова была признать.

– Когда ты рассказывал о своей матери… о том, как она разбила сердца половине Лондона… Бингли упомянул про «леди Элинор»…

– Да, про Эллу, – ответил он, как мог бы ответить гордый брат. Элизабет подавила чувство легкой тревоги и прислонилась головой к его плечу.

– Если они и вправду тебя любят, – сказала она, – они смирятся с твоим выбором.

– Полагаю, что да. – Он помолчал, потом решительно добавил: – Но довольно о моей родне. Ты хотела поговорить со мной о… письме. – В его голосе явственно прозвучало отвращение, и от того высказать то, что она собиралась, стало еще страшнее.

Утешало то, что пальцы Дарси у нее на талии продолжали описывать крохотные круги, хотя он, похоже, этого не сознавал. Она решила его не просвещать, а наслаждаться теплом, которое излучала его рука.

– Да, хотела. Фицуильям, я обещала тебе его сжечь и действительно намеревалась это сделать, но это оказалось мне не по силам… Я не хочу его сжигать.

– Почему? – Он был искренне удивлен. – Это ужасное письмо.

– Да. То есть нет. Ну да, там есть такие места… полные высокомерия и обиды. Но само письмо… ты ведь не только рассказал мне про Джорджиану и про вмешательство между Бингли и Джейн… там как будто весь ты, за подписью и печатью. – Под его пристальным взглядом она залилась краской. – И благодаря ему я поняла не только тебя, но и себя, и сумела исправиться. Я вспоминаю о прошлом с не бóльшим удовольствием, чем ты… хотя наверняка делаю это реже. – Она улыбнулась ему и получила в ответ сухую улыбку. – Если бы не это письмо, я бы так и упорствовала в своих наклонностях, и страшно подумать, во что бы я превратилась. Понимаешь?

Она не знала, почему ей так важно, чтобы он ее понял. Он свел брови с выражением, напомнившим ей лицо Маргарет, когда та боролась со спряжением неправильных французских глаголов.

– Элизабет, – начал он осторожно, и она почувствовала, что в груди что-то сжалось. – Я… я не вполне понимаю (она совершено правильно истолковала «понимаю» как вежливую замену «согласен»), но… – он пожал плечами, – если для тебя это так важно, я, конечно, не буду вынуждать тебя сдержать слово.

Элизабет с трудом удержалась от смеха, такое нежданно глубокое облегчение она почувствовала.

– У меня есть и менее основательные причины сохранить его, – призналась она. – Когда после побега Лидии я его перечитывала, то видела совсем по-иному, особенно самый конец. Ты любил меня, когда его писал. Ты желал мне счастья, с тобой или без тебя – не важно. Сначала мне было легче верить, что ты не питал ко мне истинного чувства, но потом… каким утешением было знать, что ты любил меня. – Она взглянула на него, приподняв брови. – Ты бы поразился, узнай, сколько сентиментальных глупостей я подумала и натворила в то время. И, кроме того, – она улыбнулась, – это было первое письмо, какое ты мне написал. Леди ценят и хранят такие письма, Фицуильям.

– Вот как? Почему?

– Чтобы помнить, конечно. – Они посмотрели друг на друга в полном недоумении, и Дарси потряс головой.

– Такое может понять только женщина, полагаю. Это твое письмо, Элизабет, делай с ним, что пожелаешь.




Глава 6. Вежливость леди Элинор

– Не думаю, чтобы этот оттенок зеленого был вам к лицу, мисс Беннет, – заметила хозяйка модной лавки. Мадам Леклер обращалась с клиенткой со всей подобающей почтительностью, но совершенно не скрывала, что гораздо лучше самой мисс Беннет знает, что той идет.

Большую часть дня Элизабет обмеряли, крутили, обкалывали булавками и затягивали, и она испытывала тоскливое ощущение, что на все это уйдет слишком много отцовских денег – даже если мистер Беннет сам на том настоял. Она не видела Дарси целых шесть часов: он не испытывал ни малейшего желания сопровождать дам в их походе по модным лавкам, и у него было достаточно дел, которые необходимо завершить до свадьбы. Поэтому Элизабет была не в самом лучшем расположении духа.

Всего неприятнее были любопытные взгляды других посетительниц заведения мадам Леклер. Все они были одеты по последней моде и явно считали себя самыми утонченными созданиями, поэтому не могли бы быть поражены сильнее, даже если бы в модную лавку, вместо миссис Гардинер с двумя племянницами, забрел цыганский табор.

Внезапно нудное обсуждение было прервано. Стоявшие неподалеку две дамы, как раз дававшие приказчице подробнейшие указания о том, чего им желательно, заслышав фразу мадам Леклер, замолчали. Более худощавая обернулась и направилась к Элизабет, вторая неохотно последовала за ней.

– Мисс Беннет? Вы – мисс Элизабет Беннет?

– Да, – ответила Элизабет, слегка удивившись. Хотя она была уверена, что никогда не встречала свою собеседницу, все же в ней было что-то знакомое. Она была очень миловидна, и если ее нельзя было назвать красавицей, то, во всяком случае, она превосходила красотой саму Элизабет. Безупречную симметрию черт ее лица нарушали вздернутый нос и широкая улыбка, что делало ее менее эффектной, но гораздо более привлекательной.

– Послушай, Элинор! – воскликнула она. – Это – мисс Элизабет Беннет!

Элизабет хватило одного взгляда на вторую даму, чтобы признать в ней родственницу Дарси. Идеальная осанка, ледяные ясные глаза, холодная аристократическая красота – она походила на Дарси даже сильнее, чем он сам. Элинор… Так это и есть «кузина Элла»? Она, безусловно, могла свести с ума половину высшего света, не отдавая себе в том отчета.

Элинор молчала, не сводя с нее внимательного взгляда. Улыбка ее более молодой спутницы оставалась такой же широкой. Она весело продолжила:

– Я – Сесилия Фицуильям, а это моя кузина, леди Элинор Фицуильям. Надеюсь, вы не станете возражать, что я представилась вам первая? Как только я услышала ваше имя, я просто должна была убедиться, что это действительно вы. – Она с нескрываемым любопытством посмотрела на Элизабет. – Вы совсем не такая, как я думала.

– Вот как? – сказала Элизабет, не зная, рассмеяться или обидеться.

– Ну, тетушка… леди Кэтрин… она нам написала, что вы – бесстыжая охотница за состоянием, – жизнерадостно заявила мисс Фицуильям, – а потом мой дядя отправился потолковать с ним, и он, конечно, стал вас защищать. Но не думаю, чтобы дядюшка ему поверил…

– Боюсь, что не вполне понимаю, о чем идет речь. Кто стал меня защищать?

– Кузен Фицуильям, конечно. – Мисс Фицуильям растерянно заморгала, и Элизабет рискнула предположить:

– Мистер Дарси?

– Ну да! Будь это кто-то другой, дядюшка Эдвард наверняка решил бы, что это просто не стоящее внимания увлечение. Но Фицуильям, он особенный. У него ужасная манера быть всегда правым. Это невозможно раздражает! – Последняя фраза была произнесена с несомненным подражанием тону леди Кэтрин, и Элизабет улыбнулась про себя. – И он… то есть, я имею в виду Фициульям, должно быть, страшно рассердился, потому что до сих пор не был у нас с визитом, а он всегда бывает. Но я так довольна, что встретила вас, мисс Беннет, и желаю вам большого счастья! – Она остановилась, чтобы перевести дыхание, а ее спутница с церемонной вежливостью сказала:

– Рада познакомиться, мисс Беннет.

– Благодарю, – ответила Элизабет, убежденная, что леди Элинор в полной мере наделена тем критическим складом ума, который она некогда приписывала мистеру Дарси. Однако, кроме гордости, лицо ее поражало проницательностью, и Элизабет невольно почувствовала, что эту женщину нельзя будет списать со счета так легко, как леди Кэтрин.

– Это большая честь для меня, леди Элинор. Мистер Дарси о вас очень высоко отзывается.

Непроницаемое лицо леди Элинор несколько смягчилось, хотя она сказала только:

– У моего кузена очень доброе сердце.

– Ну да, в основном, – согласилась мисс Фицуильям. Она взглянула на Джейн: – Вы, должно быть, сестра мисс Беннет. Вы выходите замуж за мистера Бингли?

Джейн, миссис Гардинер и мисс Фицуильям начали общий разговор. Элизабет время от времени вставляла реплики, не спуская глаз с молчаливой леди Элинор. При упоминании Бингли высокомерное лицо той похолодело, однако на Джейн она посмотрела с несомненным одобрением. «Настоящая загадка!» – подумала Элизабет и твердо решила не делать поспешных выводов. Раз Дарси так ее любит, в ней должно быть много больше, чем кажется на первый взгляд, – как и в нем самом. Однако она не могла не гадать, является ли чувство леди Элинор к кузену таким же чисто родственным, как его чувство к ней.

– Мисс Элизабет, вы должны нас навестить, – говорила в это время мисс Фицульям. – О, и вы, мисс Беннет, тоже, если пожелаете. – В ее обращении к Джейн сквозил легкий оттенок пренебрежения. Это было настолько не похоже на то, как обычно вели себя с сестрами, что Элизабет одновременно сердилась и забавлялась.

– Возможно, у мисс Беннет имеются собственные дела, – сдержанно заметила леди Элинор. – Мы были бы весьма польщены, если бы вы втроем всё же сочли возможным нанести нам визит в удобное для вас время.

На такое приглашение мог быть только один ответ. Больше из вежливости, чем с радостью, Элизабет его приняла, и дамы семейства Фицуильям откланялись.

– Простите, что вынудили вас ждать, – начала Элизабет, но мадам Леклер, ставшая заметно более любезной, только тряхнула головой.

– О, я понимаю parfaitement! – воскликнула она. – Ваш fiancé, он один из Фицуильямов, и дамы хотят с вами познакомиться. – Она деловито добавила: – Очень обходительные господа, даже самые молодые. Совсем не такие, как все в наши дни, которые пекутся только о себе. И такие высокие и красивые – трудно найти семейство красивее.

Элизабет улыбнулась, вспомнив Амелию.

– Благодарю, мадам. Я пока мало кого из них встречала, но один из них даже слишком красив!

Мадам Леклер проницательно заметила:

– Так вы выходите за мистера Дарси, мисс Беннет? Хотя, быть может, мистер Генри… о, нет! Это может быть только мистер Дарси, потому что мисс Дарси вчера заказывала новый наряд и сказала, что у нее будет новая сестрица. – И почти без перехода продолжила: – Раз уж вам так нравится зеленый, возможно, этот оттенок придется более по вкусу?

Элизабет вместе с миссис Гардинер изучила ткань.

– Идеально, мадам, – признала она, и, когда она покидала заведение француженки, все ее приданое было заказано к полному ее удовольствию и удовольствию мадам Леклер.



***



Вернувшись домой и проходя мимо кабинета мистера Гардинера, Элизабет внезапно услышала голос Дарси:

– Дело в том… дело в том, что я все еще чувствую себя с ним неловко, сэр.

Мистер Гардинер что-то ответил. Он тоже говорил негромко, но его голосу недоставало четкости и ясности выговора Дарси, поэтому она не смогла разобрать ни слова.

– Это совершенно прилично, – сказал Дарси. Элизабет, опомнившись, прошла мимо кабинета и нагнала своих спутниц. Через несколько минут в гостиной появился Дарси, и, завидев его, она улыбнулась от радости. Он тут же подсел к ней и, извинившись перед Джейн за отсутствующего Бингли, позволил себе слегка коснуться руки своей нареченной.

– Мистер Дарси, – сказала миссис Гардинер, разливая чай, – мы сегодня повстречали ваших родственниц.

Дарси застыл, на лице его проступила настороженность, и Элизабет поспешила добавить:

– У мадам Леклер, когда мы заказывали приданое.

Он слегка расслабился:

– Так вы познакомились с девочками?

Элизабет подумала, что это довольно странное определение, учитывая, что леди Элинор не могло быть меньше двадцати восьми лет, но согласно кивнула.

– Мисс Фицуильям, она такая… непосредственная, – сказала она, и лицо Дарси озарилось улыбкой.

– Так вы познакомились с Сесили? Прекрасно! У нее… – он заколебался, – у нее не так много друзей.

Элизабет удивленно посмотрела на него.

– Не могу понять, как она может прийтись не по душе, Фицуильям.

– Обворожительная молодая леди, – вставила миссис Гардинер. Джейн сосредоточенно смотрела в окно.

– Благодарю вас. У нее самое широкое знакомство, однако она не позволяет ему перейти в дружбу, – пояснил он с некоторой неловкостью. – Она… в некоторых отношениях она очень не похожа на остальных из нас, поэтому временами… ей бывает одиноко, хотя мы все ее очень любим.

– Убеждена, что тоже ее полюблю, – уверенно заявила Элизабет, и добавила. – С ней была леди Элинор.

– Элинор? Надеюсь, она вела себя прилично, – сказал он. Это заявление показалось ей довольно неуместным: хотя открытые и сердечные манеры мисс Фицуильям были Элизабет бесконечно более по вкусу, чем холодная сдержанность леди Элинор, но, если какое-либо отступление от хорошего тона и было допущено, виновницей этому могла быть только первая.

– Безупречно, – ответила она, и Дарси поморщился. Элизабет тряхнула локонами. Со всей очевидностью, общение в семействе Фицуильямов зависело от того, о чем не говорили, в той же мере, как и от того, о чем говорили.

– Они пригласили нас нанести им визит, – пояснила она.

Дарси моргнул.

– Всех троих?

– Да, тетушку, Джейн и меня. – Надеясь его успокоить, она сказала: – Они были исключительно любезны, Фицуильям.

Он стряхнул с себя странное настроение, которое на него нашло, и улыбнулся:

– Уповаю, что да. Вы заказали все, что хотели? Джейн, мне очень жаль, но Бингли занят делами и появится не ранее четырех.

Джейн вздохнула.

– Не то чтобы всё, – ответила миссис Гардинер, – но большую часть мы с рук сбыли. Кажется, у вас было дело к Эдварду, мистер Дарси?

– Не совсем дело, но… я просто хотел посоветоваться с ним по одному вопросу, помимо… помимо всего прочего. Я сейчас улаживаю разные дела, чтобы обеспечить Элизабет и детей, которые у нас могут быть, – он повернулся к ней, и она счастливо порозовела, думая о его… об их детях. – Мой батюшка вложил несколько тысяч фунтов в предприятие, которое, на мой взгляд, выглядит довольно рискованным, но я плохо знаком с такого рода коммерцией и позволил себе смелость обратиться к мистеру Гардинеру за советом.

Элизабет отлично знала, как он уважает ее дядю и тетю, но такой степени доверия не ожидала. Она улыбнулась ему сияющей улыбкой, и Дарси, удивленный, но ни в коей мере не разочарованный, улыбнулся ей в ответ.



***



– Ты прелестно выглядишь, Лиззи, – сказала миссис Гардинер.

– Это ужасно глупо, – ответила Элизабет. – Это просто… визит.

– Конечно, – согласилась Джейн, бросая на тетушку встревоженный взгляд. – У тебя руки, как лед, Лиззи.

– Я не боюсь! – Миссис Гардинер не вполне удалось скрыть недоверие, и Элизабет уступила: – Ну, хорошо… я волнуюсь… чуть-чуть.

– Лиззи, тебе предстоит первая встреча с людьми, в семью которых ты войдешь, людьми, которые тебя не знают и заранее к тебе нерасположены. Вполне естественно, если ты немного боишься.

– Ну, хорошо. Я чуть-чуть напугана.

Элизабет вошла в гостиную с прямой спиной, горящими щеками и самым спокойным выражением лица. Их ожидали четыре дамы: леди Элинор, мисс Фицуильям и еще две незнакомки. Одна – очень красивая, светловолосая, примерно возраста миссис Гардинер, вторая – элегантная пожилая леди с очень знакомым пронзительным взглядом синих глаз.

– Бабушка, Диана, – холодно сказала леди Элинор. – Это – невеста Фицуильяма мисс Элизабет Беннет, ее сестра мисс Беннет и их тетушка, миссис Гардинер.

Джейн, Элизабет и миссис Гардинер сделали реверанс; пожилая леди любезно наклонила голову в знак приветствия, однако дама, которую леди Элинор назвала «Дианой» едва соизволила им ответить, в то же время разглядывая с недобрым интересом.

– Мисс Элизабет, – продолжала леди Элинор, – позвольте представить вам мою бабушку – и бабушку Фицуильяма – вдовствующую графиню Анкастер. А это моя невестка, леди Диана Фицуильям. – Никакого явного пренебрежения выказано не было; но Элизабет, целый год изучавшая манеры Дарси, сразу поняла, насколько леди Элинор презирает леди Диану. Блеск в глазах, наклон головы, плотно сжатые губы – все говорило о том, что она питает к жене брата не слишком сердечные чувства и только правила хорошего тона не позволяют ей выразить их прямо. Элизабет подавила улыбку.

– Прошу садиться, – сказала леди Анкастер мягким голосом, обращаясь к Элизабет. – Это для нас большая часть, мисс Элизабет. Мой внук о вас очень высокого мнения.

– Ох уж эти молодые люди с их увлечениями! – небрежно заметила ее сноха. – Будем надеяться, вам повезет, мисс Беннет, и его высокое мнение таковым и останется.

Ошибиться в смысле ее высказывания было невозможно. Элизабет, протягивавшая руку за чашкой чая, застыла.

– К счастью, – ледяным голосом сказала леди Элинор, – Фицуильям не склонен поддаваться капризам или легко менять свое мнение. В отличие от очень многих, он всегда знает, чего хочет, и редко ошибается.

Ее невестка поджала губы. Леди Анкастер торопливо произнесла:

– Насколько мне известно, вы, мисс Беннет, собираетесь замуж за друга моего внука – мистера Бингли?

– Да, мадам. – Джейн была немного подавлена как изысканностью принимавших их дам, так и царившим в гостиной напряжением, смысл которого она не вполне улавливала.

– Желаю вам большого счастья! Для вас обоих это на редкость удачный союз: он – приятнейший молодой человек, и, учитывая его происхождение, ему очень повезло, что за него согласилась пойти дочь почтенного джентльмена. – Джейн моргнула, а графиня повернулась к миссис Гардинер: – А вы, мадам, кажется, родом из Лэмтона?

– Да, миледи.

– Очаровательное местечко. Теперь у вас, я думаю, будет возможность чаще его посещать.

Миссис Гардинер улыбнулась.

– Надеюсь, что так.

Наступило молчание. Мисс Фицуильям, бросив нервный взгляд на невестку, решилась его нарушить.

– Кузен Фицуильям был у нас сегодня утром, мисс Элизабет. Он был очень занят, поэтому не нанес визит раньше. Я понятия не имела, сколько скучных дел требуется уладить для того, чтобы жениться! Надеюсь, они не мешают ему навещать вас? – Она слегка изогнула губы. Элизабет нахмурилась, удивленная, насколько безжизненной выглядит неукротимая Сесилия.

– Нет, что вы! – с улыбкой сказала она. – Мистер Дарси – сама любезность! – Она вспомнила их страстное прощание предыдущим вечером и залилась жаркой краской.

– Какое везенье! – пробормотала леди Диана.

– Вы давно знаете моего кузена, мисс Элизабет? – поинтересовалась Элинор.

– Около года. Мы впервые встретились в прошлом октябре.

– Я же говорила! – воскликнула Сесилия, тряхнув головой и на мгновение превратившись в ту мисс Фицуильям, с которой они познакомились за день до того. – Он никогда бы не решился на такой шаг, не обдумав все возможные последствия.

Что, если вспомнить об основательном объяснении по поводу последствий, имевшем место в Хансфорде, было, безусловно, верно.

– Сесили, придержи язык! – резко бросила леди Диана. Сесилия потупилась и осторожно отпила глоток чаю. На ее бледных щеках проступил румянец.

– Приятно сознавать, – заметила леди Анкастер, – что его решение было хорошо взвешено, а не принято под влиянием момента. Это очень в его духе… Ну, не смотрите на меня с таким ужасом! Все в порядке – тут одни дамы, и мы скоро станем родственницами.

Элизабет выпрямилась.

– Со всем должным уважением к вам, миледи, я не готова обсуждать привязанность мистера Дарси иначе, как в самых общих выражениях.

Леди Диана нахмурилась, на губах леди Элинор проступила легкая улыбка, а пожилая графиня посмотрела на Элизабет с чем-то, похожим на одобрение. Сесилия бросила на нее заговорщический взгляд и снова занялась чаем.

Покинув Анкастер-хаус, Элизабет с облегчением вздохнула. Нелюбовь Дарси к жене своего кузена стала ей совершенно понятна. Именно леди Диана постаралась сделать их визит таким неприятным: Элизабет легко могла поверить в ее дурной нрав, глядя на то, как она обращается с Сесилией. Она склонялась к мнению, что леди Диане нравится распоряжаться другими людьми. Это объясняло и напряжение между нею и золовкой. Элинор Фицуильям, каковы бы ни были ее недостатки, не меньше своего кузена была наделена несгибаемой волей и упорством, и это вызывало у Элизабет уважение. Ее непоколебимая преданность Дарси – потому что нападки леди Дианы в равной мере затрагивали не только Элизабет, но и его – не могла не восхищать, и хотя она явно не торопилась вынести окончательное суждение о невесте кузена, в ее манерах не было ни следа ревности или зависти. Если бы ее удалось убедить в их взаимном чувстве, она перешла бы на их сторону. Сесилия и Джорджиана и так были на их стороне, а на леди Анкастер, как хотелось верить Элизабет, она произвела скорее приятное впечатление. Главной проблемой оставался граф: Элизабет оставалось только надеяться, что старший сын и невестка не пользуются у него большим влиянием.

– Ну, – радостно заметила Джейн, – какой интересный визит!

– Это верно, – пробормотала миссис Гардинер.




Глава 7. Тревога мисс Дарси

Они сидели в гостиной миссис Гардинер, поджидая джентльменов. Джейн не находила себе места и вертелась так, что Элизабет стала опасаться за ее платье. Лиззи с трудом удерживалась от смеха: она никогда не видела сестру в таком возбужденном состоянии, тем более – по самой банальной из причин. Перед этим бледнели даже переживания Джейн по поводу побега Лидии! Хотя в конце концов та немного опомнилась, все же, казалось, едва сознавала, где находится. Миссис Гардинер прятала улыбку, а Элизабет решила, что расскажет обо всем Дарси попозже, когда они останутся вдвоем. Это его повеселит.

– Мадам, к вам мистер Дарси, мисс Дарси и мистер Бингли.

Элизабет вздрогнула от изумления. Дарси упоминал, что его сестра в Пемберли и приедет в Хартфордшир примерно за неделю до свадьбы. Она подозревала, хотя прямо об этом ни он, ни она не говорили, что ему не хочется подвергать Джорджиану опасностям общения с меритонскими барышнями, особенно с Китти. Однако мисс Дарси вошла в гостиную.

Джорджиана крепко вцепилась в руку брата, и вид у нее был довольно испуганный – хотя для нее это было привычное выражение, поэтому сложно было судить, расстроило ли ее что-то конкретное. Но ее встретили очень тепло, и она, похоже, немного успокоилась.

– Я рада, что мы станем сестрами, – застенчиво сказала она Элизабет. – Я думала… то есть я надеялась… мой брат о вас всегда так высоко отзывался, и он так счастлив… – Обе взглянули на Дарси, который увлеченно обсуждал что-то с мистером Гардинером. Он, казалось, почувствовал их взгляд и с легкой улыбкой посмотрел в ответ, прежде чем вернуться к разговору. – Приятно, когда… – продолжала подыскивать слова мисс Дарси, – когда видишь, что он делает что-то… для себя. Я так боялась, что в конце концов он выберет леди, которой важны только его состояние и положение в свете.

Дарси был слишком умен и проницателен, чтобы его могла провести даже самая изощренная охотница за состоянием. Элизабет чуть было не сказала это вслух, но вспомнила историю самой Джорджианы. Бледное лицо девушки было очень серьезным. Элизабет, повинуясь порыву, коснулась ее руки.

– У вашего брата много других достоинств, – сказала она, улыбаясь. – Уверена, что его ценят за его собственные заслуги.

Мисс Дарси неуверенно улыбнулась.

– Фицульяма любят все, – сказала она просто. – Во всяком случае, все, кто его знает.

Элизабет немного поколебалась.

– Как ваша кузина леди Элинор?

Джорджиана выглядела застигнутой врасплох.

– Ну, может, не так сильно, как она, – призналась мисс Дарси. – Фицуильям и Элла, они… дядюшка часто повторяет, что с ними вышла ошибка, потому что они должны были быть братом и сестрой. Они очень близки и к тому же такие одинаковые… Все говорят, что я похожа на брата, но я и наполовину так на него не похожу, как Элла.

Джорджиана с горящими щеками уставилась на свои руки. Элизабет не могла решить, вызвано ли ее смущение излишней откровенностью, или просто необходимостью самостоятельно поддерживать разговор.

– Я рада, что их связывают только родственные чувства: ваша кузина очень красива, – заметила Элизабет.

– Да, они с Фицуильямом самые красивые в семье, – согласилась Джорджиана, нервно сцепив пальцы. – Хотела бы я выглядеть как она или как мисс Беннет. Я всегда чувствую себя такой… – Она замерла, глядя на Элизабет большими встревоженными глазами.

– Мисс Дарси, мы с вами скоро станем сестрами, – сказала Элизабет и, действуя по наитию, положила свою теплую руку поверх ледяных пальцев Джорджианы. – Мне можно говорить все.

– Я не знаю, каково это, – робко заметила Джорджиана. Элизабет чувствовала, как дрожат под ее рукой сильные тонкие пальцы. – У меня никогда не было сестры, а все мои кузины намного старше. Сесили из них самая молодая, но между нами восемь лет разницы, и я знаю, что Фицуильям не хочет, чтобы я с ней слишком сближалась.

Элизабет с трудом скрыла свое удивление.

– Ну, уверена, что он хочет, чтобы вы сблизились со мной.

Девушка неуверенно улыбнулась в ответ:

– Да, конечно… Я… я только хотела сказать, мисс Элизабет, что… что когда я рядом с Фицуильямом или Эллой, я всегда чувствую себя такой… уродиной.

Элизабет от души ей посочувствовала. Джорджиана вовсе не была дурнушкой, просто она не успела вырасти из детства. Ее лицо все еще сохраняло детскую пухлость и мягкость, и безупречно правильные, как у всех Фицуильямов, черты слишком резко этой мягкости противоречили, чтобы ее в полной мере можно было назвать красавицей. Ее облику не хватало уравновешенности. Но, тем не менее, она была хорошенькой девушкой и обещала стать еще красивее, когда окончательно повзрослеет.

– Я вас понимаю, – утешила ее Элизабет. – Моя старшая сестра… ну, вы же видите Джейн. Никто, кроме вашего брата, не счел бы, что я могу с ней сравниться, и даже он сначала так не думал.

Джорджиана залилась ярким румянцем.

– Он просто хотел, чтобы мистер Бингли оставил его в покое, – с жаром сказала она. – Он иногда бывает ужасно настойчивым… я имею в виду, мистер Бингли. Не брат. Хотя брат тоже временами… но только не ужасно… – Она смущенно остановилась.

– Брат вам все рассказал, не так ли? – спросила Элизабет. – Ну, вот видите, он сначала отказывался считать меня хотя бы «недурной», что не помешало ему в меня влюбиться. Так что не волнуйтесь, мисс Дарси, тем более, что вы гораздо красивее меня.

– Конечно, нет! Ничуть не красивее! И он с самого начала считал, что вы очень хорошенькая, он сам мне сказал, когда… – Она прикусила губу. Элизабет приподняла брови. – Он мне о вас писал… много писал, – призналась мисс Дарси. – Мы с Фицуильямом так долго были разлучены, что привыкли писать друг другу обо всем. Он уже через несколько недель после вашего знакомства написал мне, что вы очень хорошенькая, но не так, как другие женщины. Что у них самое главное – то, как они выглядят, а у вас – то, что вы есть. – Она нахмурилась. – Я до сих пор не вполне уяснила, что он имел в виду.

– Тогда мы у него спросим!

– Ой, я не смогу! – Мисс Дарси взглянула в сторону брата с выражением одновременно нежным и почтительным. – Мне, наверное, вообще не следовало об этом говорить, но… вы же поженитесь и вы станете моей сестрой, так что в этом нет ничего страшного, верно? Или мне сначала надо было спросить у него разрешения?

– Мисс Дарси, милая, – сказала Элизабет, – я уверена, что он не был бы против.

– Я… мисс Беннет… я… я надеюсь, это не слишком дерзко с моей стороны, но… раз бы будем сестрами… вы не возражали бы, если… вы не могли бы звать меня по имени?

– Конечно! — ласково сказала Элизабет. – Но только если ты будешь звать меня «Элизабет», или даже «Лиззи», как мои сестры.

Джорджиана робко улыбнулась:

– Я буду рада, ми… Элизабет. У ва… тебя очень красивое имя. Мою прабабку тоже звали Элизабет. Джорджиана Элизабет, если полностью, но все называли ее «Лиззи». Она умерла до того, как я родилась, но брат ее очень любил.

– Теперь я понимаю, почему твой брат не хочет называть меня «Лизи», – сказала Элизабет.

– Ну, я не думаю, что он часто вспоминает прабабку, когда вы вместе, – ответила Джорджиана и покраснела до ушей. – Господи! Неужели я произнесла это вслух?

Элизабет рассмеялась.

– Я ему не скажу, не бойся.

– Нет, мне от Фицуильяма скрывать нечего! – воскликнула Джорджиана. Ее горячность удивила Элизабет, но потом она вспомнила историю девушки. Какими бы неравными не казались Элизабет отношения брата и сестры, существовавшее между ними доверие спасло ту от участи, которая выпала Лидии. Эта мысль мгновенно ее отрезвила.


***


Дарси снова прибыл без Бингли, и они вместе с мистером Гардинером прошли в кабинет. Вскоре дядюшка появился в гостиной и с усталой улыбкой обратился к Элизабет:

– Пойдем, Лиззи. Мистер Дарси хотел с тобой поговорить.

Элизабет удивилась официальной сухости его тона.

– Но…

– Это довольно важно, – мягко добавил мистер Гардинер. Элизабет нахмурилась и прошла за дядей в кабинет. Дарси стоял у окна, и такого напряженного вида она у него не помнила очень давно.

– Элизабет, – сказал он и продолжил деловым тоном: – Я, конечно, передам бумаги твоему отцу, и, если ты захочешь, мы сможем обсудить их еще раз, но я предпочел бы, чтобы ты… высказала свои пожелания сейчас, пока мы в Лондоне и можно без труда внести нужные изменения.

– Изменения? Какие… а! – Брачный контракт. Она заметила, что среди привычного делового беспорядка на столе мистера Гардинера лежит аккуратно сложенная пачка бумаг, и почувствовала, как ей передается неприкрытая обеспокоенность Дарси. «Глупости, – сказала она себе. – Я всегда знала, что он богат». Она понимала неравенство их положения в обществе с самого начала; он сам приложил все усилия, чтобы и ей, и всему Меритону это стало предельно ясно. Пусть до недавнего времени его богатство не воспринималось ею как реальное, но она не могла, не должна была испытывать удивление. Тем не менее она ничего не могла поделать с чувством неловкости. Мистер Гардинер ласково похлопал ее по плечу.

– Я… на самом деле я… я тебе доверяю, Фицуильям, – сумела наконец выговорить она. Дарси немного расслабился и впервые за все эти дни улыбнулся ей теплой, открытой улыбкой. Она протянула ему руку. – Правда, это не важно… я любила бы тебя, будь твое состояние в двадцать раз меньше. Ты это знаешь, и я знаю, и только это и имеет значение.

Он сжал ее пальцы. Даже теперь, когда они украдкой целовались каждый вечер, и часто – еще и по утрам, от его прикосновения ее пробирала сладкая дрожь. Она надеялась, что так будет и после долгих лет брака.

– Да, конечно, – сказал он, слегка задыхаясь. Мистер Гардинер даже не стал скрывать ласковую, снисходительную улыбку. – Но это важно, Элизабет. Ты станешь моей женой, и по этому контракту станут судить о том, насколько я тебя ценю. Это… не правильно, но так принято в свете. Понимаешь?

Она неохотно кивнула. Все это могло не нравиться, но не стоило притворяться, что мнение света им совсем безразлично. А свет интересовался не тем, каковы они, а тем, что у них есть. Она выходила за богатого человека и не могла ожидать иного отношения. Однако ее твердое намерение быть практичной не устояло, когда Дарси приступил к условиям брачного контракта.

– Пять тысяч в год! – воскликнула она. – Да на что мне столько?

– Четыре тысячи девятьсот шестьдесят семь фунтов, и только после моей смерти. Я не хочу, чтобы ты зависела от чьей-либо милости, Элизабет, – объяснил он.

Элизабет вздрогнула. Когда она смотрела на него, высокого, красивого, в полном расцвете сил, казалось немыслимым, что однажды… «Я не буду об этом думать».

– И потом, это сумма не окончательная, – добавил он. – Многое зависит от инфляции, налогов и прочего. Естественно, наш доход после свадьбы будет временами колебаться.

– Естественно, – Элизабет приподняла бровь, и он вздохнул, прежде чем перейти к другим деталям контракта.

– Фицуильям, совсем не надобно… ну, ладно. Будем уповать, что ты проживешь дольше, так будет гораздо проще.

Дарси моргнул, потом осторожно вставил:

– Во всяком случае, Пемберли – не майорат.

– Это большое утешение для меня… и для моей матушки.

Мистер Гардинер, который как раз отпил глоток чая, внезапно поперхнулся.

– Сэр, вам нехорошо? – Дарси похлопал его по спине. Мистер Гардинер откашлялся, а Элизабет закусила губу.

– Для дочерей и младших сыновей – еще пятьдесят тысяч фунтов, с тем, чтобы мы распоряжались ими по своему усмотрению, – безмятежно продолжил Дарси.

У Элизабет перехватило дыхание.

– Пятьдесят тысяч? – повторила она. – Фицуильям, как это возможно? Где ты их раздобыл?

– Ну, у нашей семьи были кое-какие вложения, – неопределенно ответил он. – Вот и получилось хорошенькая кругленькая сумма.

– Хорошенькая су… – Ее глаза округлились. Неужели он ее поддразнивает? Не может быть, вопрос слишком серьезный… Нет, поддразнивает! Она рассмеялась от восторга. У мистера Гардинера тоже был довольный вид. Возможно, он радовался, что его жизнерадостной племяннице не придется в одиночку вносить в семейную жизнь оживление. Дарси только слегка улыбнулся.

– Я вполне искренне считаю ее достаточной, – добавил он. – Поэтому я и был так занят: мне пришлось разбираться с мелкими вложениями, чтобы в должной мере обеспечить тебя и детей, хотя у меня и были двадцать тысяч, унаследованных от матушки и бабушки.

– Только ты, – сказала Элизабет, нежно улыбнувшись, чтобы скрыть, как сильно она расстроилась, – только ты можешь назвать пятьдесят тысяч фунтов достаточной суммой.

– Меньшую все равно пришлось бы увеличивать, – сказал он деловито. – Так что лучше отложить ее сразу.

Ну, конечно. Пятьдесят тысяч фунтов, поделенные всего между двумя детьми, уже уступали приданому нынешней мисс Дарси. Элизабет не настолько витала в облаках, чтобы не понимать, почему брачный контракт отнял у него столько усилий: он собирался жениться на девушке с приданым, которое и досталось бы младшим детям. О деньгах им с Дарси все еще трудно было говорить. Ее не слишком заботило его состояние: его средств хватало, чтобы они могли жить с комфортом, и этого было достаточно. Во всяком случае, так она себе говорила. Но как бы они не настаивали на полном равенстве, в этом отношении его не существовало, и именно поэтому тема вызывала такую сильную неловкость.

До сих пор она не слишком-то задумывалась о детях, разве что как о неизбежном последствии брака. Она взглянула на Дарси. Очень ли суетно с ее стороны радоваться, что у ее детей будет такой красивый отец? Интересно, в кого пойдут их дети: будут ли они высокими, как отец и тетки, или унаследуют хрупкое сложение Гардинеров? Такими же смуглыми, как Элизабет, или бледными, как Дарси? И внезапно она ощутила неистовое желание, сравнимое только с тем, что чувствовала в разгар своего унижения в Хансфорде, – ей страстно захотелось выйти замуж, оставить позади Элизабет Беннет из Лонгборна и стать миссис Дарси из Пемберли.



Глава 8. Мнение леди Дарси

Хотя Элизабет волновалась, отправляясь на чай с четырьмя дамами из семейства Фицуильямов, но это было ничто по сравнению с тем, что она испытывала теперь. Ее должны были официально представить всем членам семьи, бывшим в Лондоне, и, само собой, приглашение включало всех ее родственников. Миссис Беннет с утра до вечера пребывала в восторженной истерике и собиралась хранить молчание исключительно из почтения к богатству и знатности, кроме тех случаев, когда могла выразить полное согласие с чужим мнением. Но Элизабет все равно опасалась, что она скажет какую-нибудь глупость. Она в жизни не была так благодарна Гардинерам и Джейн!

Семейство Дарси-Фицуильямов было звано на «скромный обед в узком кругу». Под узким кругом понимались только самые близкие родственники. Дарси небрежно заметил, что главная сложность будет состоять в том, чтобы они, припомнив старые обиды, не переругались вдрызг. Но Элизабет ни минуты не сомневалась, что недоверие и неприязнь к ней всех сплотят. За исключением Сесилии, конечно. Она еще раз встретилась с Сесилией и охотно приняла горячие извинения своей будущей родственницы за поведение невестки и собственное слабодушие. Ее радовало, что хотя бы один член семейства испытывает к ней симпатию, но не переставало удивлять, почему Дарси не хочет, чтобы Джорджиана тесно общалась с Сесилией: тут была какая-то тайна.

Они отдали накидки и предстали перед леди Анкастер. На мгновение резкий контраст между простотой собственного убора и роскошным одеянием будущей свекрови ее смутил, но тут она вспомнила советы мистера Коллинза, развеселилась, и ей сразу полегчало. Особняк отличался меньшей элегантностью, чем Дарси-хаус, где она побывала, нанося визит мисс Дарси и налаживая с ней отношения, к величайшему удовлетворению всех заинтересованных сторон. Но он был куда величественнее. Дарси, немного забавляясь, объяснил ей, что Фицуильямы так и не смогли забыть о своем сравнительно скромном ирландском происхождении и поэтому приложили все усилия, чтобы остальные о нем забыли.

– Мой дядя, мистер Гардинер, и моя матушка, миссис Беннет, – сказала Элизабет. Вдовствующая графиня приветствовала их любезно (миссис Беннет была так ошеломлена, что с трудом пролепетала несколько слов в ответ), но с гораздо меньшей теплотой, чем саму Элизабет. Остальные гости, пояснила она, уже прибыли и собрались в голубой гостиной, потому что лорд Анкастер хочет преподнести мистеру Дарси совсем особый подарок, и все семейство – даже Дарси и Мередиты – предвкушает, как тот будет потрясен. Элизабет слегка расслабилась: как бы они ни относились к ней, в их привязанности к Дарси усомниться было невозможно. Если они увидят, как он с ней счастлив, возможно, они легче примирятся с их браком?

Лакей объявил их имена, и перед ними предстал джентльмен лет пятидесяти или шестидесяти, все еще сохранивший замечательную красоту, с седеющими темными волосами и пронизывающими синими глазами. Он был высок и строен: первый мужчина, который ей встретился, который был так же высок, как Дарси, и шире в плечах и талии. Примерно так, по ее мнению, должен был бы выглядеть Дарси в пожилые годы. Его сопровождали сам Дарси и еще один джентльмен лет тридцати пяти, немного пониже ростом и с менее выраженными фамильными чертами.

– Дядя, – сказал Дарси с угрюмым и решительным видом, – разрешите представить вам мою невесту, мисс Элизабет Беннет.

Как она и полагала, пожилой джентльмен оказался лордом Анкастером. Элизабет улыбнулась, и пока Дарси представлял остальных ее родственников, принялась разглядывать графа из-под ресниц. Он был очень похож на Дарси – так же сильно, как леди Элинор. Так похож, что мог бы быть его отцом. Во внезапном озарении она поняла, что именно чувствовал Дарси, возможно, даже лучше, чем сознавал он сам. Она прекрасно помнила, как терзала ее мысль, что она ранит любимого отца своим выбором. Почему ей никогда не приходило на ум, что ее жених может чувствовать в точности то же самое; что его семья – мисс Дарси, лорд Анкастер, полковник Фицуильям – значит для него так же много, как для нее – своя?

Прошли месяцы со дня их знакомства, прежде чем она начала думать о нем как о реальном человеке, а не как об образе, который сотворила и который всегда был при ней. Только в Пемберли она с изумлением осознала, что понятия не имеет, что происходит у него в голове, и что он – реальный человек с собственными интересами. Но, похоже, она так и не избавилась от привычки думать о нем лишь как о «мистере Дарси», который существует исключительно для нее и сводится к тому, что она в нем видит. А ведь она знала, что Дарси был любимцем графа…

Он прилагал все усилия, чтобы угодить ее семье. Она может сделать не меньше, и особенно – для человека, который так сильно напоминал ее нареченного, того Фицуильяма, с которым она решила связать свою жизнь.

– Мисс Элизабет, – сказал граф, беря ее за руку, – позвольте мне приветствовать вас от имени всей семьи.

– И позвольте выразить надежду, что мы всей семьей не запугаем вас до смерти, – сказал полковник Фицуильям. Она его заметила и так обрадовалась знакомому дружескому лицу, что улыбнулась ему улыбкой почти столь же сияющей, какой улыбалась Дарси. Граф вскинул брови.

– Полковник Фицуильям!

– Мисс Элизабет. – Он поклонился. – Мисс Беннет, миссис Беннет, мистер Гардинер, миссис Гардинер. Я имел удовольствие познакомиться с мисс Элизабет, когда она прошлой весной гостила в Хансфорде. – Он улыбнулся с привычным теплом, однако в глазах его сквозила настороженность.

Элизабет от души образовалась, когда Дарси выступил вперед, решительно стал рядом с ней, легким защитным жестом положил руку ей на талию и сердечно приветствовал ее родственников, бросив на остальных многозначительный взгляд. Намека оказалось достаточно. На нее обрушился целый водопад имен. Джентльмен, стоявший рядом с графом, оказался его старшим сыном лордом Мильтоном. Суровый, старомодно одетый джентльмен, десятью годами старше лорда Анкастера, был представлен ей как сэр Джеймс Дарси, двоюродный дед-судья, а столь же пожилая леди рядом с ним – как его жена, леди Дарси. Подошел любезный господин лет шестидесяти – кузен Дарси с отцовской стороны лорд Вестхемптон. Его сопровождала светловолосая пара – его сын, лорд Беркхэм, и племянница, леди Сьюзен Элфретон. Остальные – леди Элинор, полковник Фицуильям, Сесили и прочие – были ей уже знакомы.

Для церемонии вручения подарка ее посадили между леди Дианой и леди Элинор. Те старательно игнорировали друг друга, пока лорд Анкастер обращался к Дарси.

– Я всегда намеревался преподнести тебе этот дар, – говорил тот холодно и жестко. Элизабет подняла голову и на мгновение встретилась взглядом с пожилым мужчиной. В глазах графа отражалось все, что напрочь отсутствовало на лице: боль, смирение и какое-то странное облегчение. – Мне давно следовало это сделать, но я счел, что сейчас – самый подходящий случай.

Он откашлялся и вполголоса распорядился о чем-то слугам, которые деликатно расположились неподалеку. Через несколько минут в гостиную внесли что-то плоское, завернутое в холст – по всей видимости, картину.

Все присутствующие замерли в предвкушении, а Дарси, подчиняясь желанию графа, поднялся на ноги, с любопытством вглядываясь в холст. Она не ожидала, что у него может быть такое незащищенное лицо: похоже, он тоже догадывался, что это может быть. Холст сняли, и на свет появился великолепный портрет молодой женщины. В гостиной воцарилось молчание. Элизабет услышала, как леди Элинор резко втянула воздух. По щекам леди Анкастер катились слезы. Беннеты и Гардинеры, недоумевая, молча рассматривали портрет.

В ушах дамы сверкали изумительной красоты жемчужные серьги. Жемчужное ожерелье обвивало стройную шею. Напудренные, высоко взбитые волосы спадали до плеч, а на пышных кудрях под косым углом едва держалась черная шляпка. Она была на редкость хороша, но какой-то холодной, неприступной красотой, несмотря на сверкающую улыбку и ясный, прямой взгляд. Элизабет поняла, что перед ней леди Энн Дарси, едва ли не сразу, как ее увидела. Она провела слишком много времени, изучая лицо Дарси, чтобы не узнать на портрете эти же черты. Если он был похож на дядю, то только потому, что очень походил на мать.

Она вспомнила их разговор на Оукхемском холме. «Она была красавица?» Теперь она понимала, почему он замялся: все, что можно было сказать о внешности его матери, в равной мере относилось и к нему самому, а его тщеславия недоставало, чтобы так себя аттестовать.

Дарси шагнул вперед, не сводя взгляда с совершенно таких же, как у него глаз, смотрящих на него с портрета. Для большинства людей, несомненно, в выражении его лица не было ничего необыкновенного – даже самые близкие родственники могли ничего не заметить, но Элизабет увидела в его глазах глубокую, тщательно скрытую тоску. На ее глазах выступили слезы, и она взглянула на собственную мать. Они никогда не были близки. Миссис Беннет открыто отдавала предпочтение самой старшей и самой младшей дочерям и частенько пренебрегала второй. Та была отцовской любимицей и слишком на него походила. Конечно, матушка билась бы за нее насмерть, как и за любую из своих дочерей, но в семейном кругу она с трудом ее выносила. И Элизабет часто ловила себя на том, что с трудом выносит мать. Она не могла припомнить, когда бы не испытывала невыносимого стыда, появляясь с ней в обществе или будучи вынужденной признавать свое родство. Такими чувствами не приходилось гордиться и тем меньше хотелось о них задумываться.

И уж подавно она не считала себя счастливицей. До этих пор. Горе Дарси отозвалось в ней, как свое собственное. Будь они одни, она бы подбежала, обвила его руками, прижалась щекой к спине и сказала бы первую утешительную фразу, какая пришла бы в голову. Но она могла только смотреть и думать. Миссис Беннет прониклась к дочери истинным расположением с момента помолвки с Дарси, и еще более – после приглашения на званый обед. С тех пор, как Джейн исполнилось пятнадцать, первейшей и единственной целью ее жизни стало выдать замуж дочерей. Дженни Гардинер слишком хорошо знала, что такое бедность. Она и вообразить не могла, что однажды увидит, как ее собственная дочь станет невестой графского внука, род которого напрямую, от отца к сыну, восходит к временам Вильгельма Завоевателя, если не еще ранее. Все прочие его качества были для нее непостижимы; но он оказал предпочтение ее дочери и тем заслужил ее бесконечную преданность. Мысли миссис Беннет не отличались сложностью.

Элизабет перевела взгляд со своей молчаливо ликующей матери на Дарси, который говорил: «Благодарю вас, милорд» голосом, звенящим от счастья при мысли, что у него будет портрет своей.

Она никогда не испытывала должной благодарности. Она даже не подозревала, что ей есть, за что быть благодарной. Ее мать была жива.

Дарси протянул руку и слегка провел пальцами по нарисованной щеке. Тишину внезапно разорвал поток поздравлений и восклицаний. Несколько минут Элизабет видела только макушку Дарси, окруженного многочисленными высокими родичами.

– Это мать мистера Дарси? – прошептала миссис Беннет.

– Да, мэм, – ответила Элизабет и пригляделась к ней. Миссис Беннет молчала не только из почтения – она была сильно напугана. «Та, что умерла, когда он был ребенком». Как это странно – не знать, что сказать собственной матери.

Миссис Беннет обозрела портрет.

– Отец мистера Дарси вряд ли был доволен, – заявила она. – Джентльмены предпочитают, чтобы сыновья были похожи на них.

Элизабет вздохнула.

– Так что постарайся, чтобы твой сын выглядел как должно, – сурово добавила миссис Беннет. – Отцы никогда не нуждаются в дочерях, но сыновья – другое дело. И, ради Бога, постарайся, чтобы у тебя были сыновья!

Элизабет проглотила напрашивающийся ответ и сказала сквозь стиснутые зубы:

– Сделаю, что смогу, маменька.

– Мне и думать не хочется, что тебе придется уступить свое место какому-нибудь противному кузену, – пояснила миссис Беннет более мягко. Элизабет, смягчившись, ответила:

– Пемберли – не майорат, маменька. Если у нас не будет сыновей, поместье перейдет нашим дочерям или сыну мисс Дарси.

Она решила, ради спокойствия материнских нервов, не упоминать, что ее вдовья доля в два раза превышает доход мистера Беннета.


***


– Какой очаровательный подарок!

Все прошли в столовую и, по распоряжению леди Анкастер, расселись по местам. Элизабет оказалась между леди Дарси и миссис Гардинер и улыбнулась в ответ на вежливое замечание первой. Та держала себя вполне естественно, и ее обращение можно было назвать почти что дружеским. Элизабет испытала глубокое облегчение от того, что хоть кто-то так себя ведет.

– Да, очаровательный, – ответила она с теплой улыбкой.

– Мне не следовало бы этого говорить, но… – леди Дарси понизила голос, – от Фицуильямов я такого не ожидала. О, я никогда не сомневалась в их привязанности, особенно в привязанности лорда Анкастера, но…. – И она печально покачала головой.

Гостей начали обносить едой.

– Мистер Дарси, думаю, был очень рад, – настойчиво продолжала Элизабет.

– Могу себе представить. – Она глубоко вздохнула. – Бедняжка Энн. Не думаю, что она сумела оправиться после смерти Александры, она стала такая… суетливая.

– Александры? – недоуменно переспросила Элизабет.

– Старшая сестра Фициульяма. Умерла еще до рождения.

Элизабет попыталась разобраться в этой фразе.

– Александра умерла до рождения мистера Дарси?

– Да. Ей было лет пять-шесть. Знаете, одна из тех болезней, которые просто случаются… Лишиться ребенка – это всегда тяжело, но подросшего ребенка… – Леди Дарси снова покачала головой. – Они так и не смогли это пережить. Энн цеплялась за Фицуильяма, а он за нее, хотя, конечно, он не понимал, в чем дело. Он был совсем не похож на Александру, поэтому ей было легче. А его отцу, наоборот, тяжелее – он любил Александру почти так же сильно, как Энн – Фицуильяма. Я частенько думала, что… и леди Александра тоже… что это не совсем правильно… Фицуильям был такой болезненный, и… но вдвоем они смотрелись очаровательно. Мистер Дарси и леди Энн были душой общества, не пропускали ни одного бала или вечера, и, помню, она всегда брала к себе Фицуильяма, пока ее одевали. Они смеялись вместе, и ему всегда принадлежало последнее слово, когда она решала, что надеть, и если он просил, она оставалась дома. Она могла протанцевать ночь напролет, но потом сразу слечь, и ей снились ужасные сны. Бедняжка, она была такая чувствительная и просто не могла обойтись без сына. Порой я думаю, что он заботился о ней не меньше, чем она о нем.

– Да, это очень на него похоже, – задумчиво сказала Элизабет. Портрет, нарисованный леди Дарси, ее огорчил и одновременно утешил, потому что она поняла: ей не придется состязаться с совершенством, как она опасалась.

Леди Дарси улыбнулась и отпила глоток вина.

– Вы, милочка, кажется, хорошо его понимаете.

– Не сказала бы, – печально призналась Элизабет. – Каждый раз, когда я думаю, что наконец-то разобралась в нем, он поворачивается новой стороной и снова меня поражает.

Миссис Гардинер тихо рассмеялась.

– Лиззи, дорогая, так будет до конца твоей жизни. Джентльмены любят ставить нас в тупик.

– И леди тоже, – подхватила миссис Дарси. – Любой сложный характер разгадать не просто, а уж такой замысловатый, как у Фицуильяма? Тут приходится заниматься толкованиями и предположениями, потому что наверняка сказать ничего нельзя. Но не сомневайтесь, вы для него такая же загадка. Что говорить – мы с сэром Джеймсом прожили вместе больше сорока лет, но он до сих пор не перестает меня удивлять.

Элизабет улыбнулась. Она видела, с какой заботой сэр Джеймс относится к своей жене. Каковы бы ни были обстоятельства их брака, у нее не было сомнений, что они друг друга любят. Наблюдая за ними, трудно было удержаться от улыбки – в них было что-то бесконечно располагающее.

– Думаю, вы правы. Ф… мистер Дарси настаивает, что он – самый скучный и предсказуемый человек.

– Ну, он действительно человек привычки, – согласилась леди Дарси, – но скучный? Только для тех, кого не пугает до смерти. Мы всегда говорили, что любая леди, которая вздумает его заполучить, заслуживает того, на что напрашивается. Помню… как ее звали? Дочь лорда Уитэйкра. Премерзкая была особа – пакостная и злобная, но умела это скрывать, в отличие от мисс Бинг… – она закашлялась. – Ну так вот, леди Корнелия… точно, так ее и звали! Наконец-то я вспомнила. Леди Корнелия любила издеваться над молоденькими девушками, только что выехавшими в свет, а потом она открыла охоту на Фицуильяма… Понятно, он не желал иметь с ней ничего общего… А потом увидел, как одна молодая леди, рыдая, убежала из зала из-за того, что она ей сказала. Увидел собственными глазами. А леди Корнелия старалась втянуть его в разговор. Она рассуждала о том, насколько лондонское общество превосходит всё остальное, и он, конечно, сказал что-то резкое насчет того, что ему не вкусу лицемерие и притворство высшего света. Ну, леди Корнелия заявила, что только в Лондоне встретишь такое разнообразие развлечений. Тогда он бросил: «Не сомневаюсь, что это общество – как раз по вам», повернулся на каблуках и ушел. Но все, конечно, поняли, что он имел в виду, и несколько недель подряд те самые молодые леди, которых она запугивала, демонстрировали ей свое презрение, так что она нигде не смела появиться. Конечно, он поступил нехорошо, но все были рады, что ее наконец-то поставили на место.

– Кажется, припоминаю, – вмешалась Сесилия, которая сидела как раз напротив и на безопасном расстоянии от леди Дианы. – Какая она была противная! И сейчас есть, думаю, хотя я о ней с тех пор не слыхала.

– Она вышла замуж за ирландского баронета, – сказала леди Дарси. – Он богат, но чурается общества. Так что ей пришлось довольствоваться главной ролью в приходе Святой Екатерины.

– Какая трагедия, – заметила Элинор и вернулась к беседе с полковником.

Элизабет слегка улыбнулась. Ей не слишком понравилось поведение Дарси, но она утешила себя тем, что все это было в прошлом, а жертва заслужила наказание. Ее это даже позабавило, и она отлично понимала, что, присутствуй она при той сцене, у нее не нашлось бы никаких возражений. Что поразило ее больше всего, это то, какие последствия возымела резкость Дарси. Ирония состояла в том, что в обществе, где он был как будто менее значим, где он был не заезжим знатным гостем, а частью общего круга, одним из многих, его влияние ощущалось гораздо сильнее. Она думала об этом влиянии с точки зрения связей, интересов, зависимости, но никогда – под этим углом. В Меритоне его неодобрение не значило почти ничего, в Лондоне высказанное им осуждение, без сомнения, тут же подхваченное его родней, влекло за собой множество последствий. Здесь никто бы не осмелился над ним подшучивать, как это делала она: никто не мог себе такого позволить. И это касалось не только его самого, но и всех, кто был с ним связан. Мисс Дарси, будь у нее желание, могла бы поступать точно так же, и, учитывая, что ее застенчивость часто принимали за надменную гордость, возможно, уже нечаянно кого-то задела. А когда она, Элизабет, станет миссис Дарси… Ей придется проявлять сугубую осторожность. Но у всего этого была и оборотная сторона, из которой Бингли неосознанно извлекал выгоду: одобрение Дарси значило не меньше. Она с предельной ясностью осознала, откуда взялось подобострастие мисс Бингли: отношение к ней в высшем свете, принадлежностью к которому она так гордилась, целиком зависело от расположения Дарси. Она не могла рисковать.

Элизабет улыбнулась леди Дарси, почти не прислушиваясь к разговору. На мгновение она помечтала, чтобы Дарси был простым сельским сквайром, таким же, как ее отец. Насколько все было бы легче!.. Но она же не хотела, чтобы было легко? Он был сложным человеком, и, если быть честной с самой собой, с ней тоже бывало непросто… Их счастье становилось только полнее от того, что досталось так трудно.



Глава 9. Мнение леди Анкастер

Оставшаяся часть обеда прошла вполне приятно. Благодаря дружелюбию леди Дарси настроение Элизабет улучшилось, и все четверо – Элизабет, миссис Гардинер, леди Дарси и Сесилия, беседовали со свободой старых друзей и жаром новых знакомых. Элинор изредка вставляла реплики, которые свидетельствовали о том, что, разговаривая с братьями, она успевает слушать и дам… Элизабет мельком отметила, что в этом отношении она сильно отличается от Дарси, который порой с трудом мог сосредоточиться даже на одной беседе. Но она не позволила этой мысли встревожить или расстроить себя. Дарси сидел далеко от нее, но время от времени их глаза встречались, и тогда она улыбалась ему ослепительной улыбкой.

Обед закончился и все двинулись в гостиную, поскольку час был еще ранний. К изумлению Элизабет, граф подошел к ней и предложил руку. Остальные Фицуильямы незаметно разбились на пары. Дарси и Элинор, не задумываясь, встали вместе и последовали за лордом Мильтоном, который сопровождал вдовствующую графиню.

– Позвольте поблагодарить вас за любезность, оказанную мне и моей семье, – вежливо начала Элизабет. Лорд Анкастер едва заметно улыбнулся и небрежно ответил:

– Это не любезность, а удовольствие.

Старая нелюбовь Элизабет к безупречным манерам Дарси воскресла с новой силой. Ей так и не удалось уличить его в нарушении правил хорошего тона, потому что даже самые оскорбительные его выпады – за исключением одного случая – сочетали резкость со строгим следованием формальностям. Лорд Анкастер, похоже, был слеплен из того же теста.

– Я должен извиниться перед вами, мисс Беннет, – сказал он внезапно, сохраняя все тот же легкий светский тон.

– Прошу прощения?

– За поведение моей сестры, – пояснил он. – Кэтрин, какого бы мнения она ни придерживалась, не имела права оскорблять вас так, как она себе позволила, и тем более не имела и не имеет никакого права вмешиваться в личные дела нашего племянника. Ему двадцать восемь лет, он сам себе хозяин и вовсе не обязан к нам прислушиваться.

Элизабет посмотрела ему прямо в глаза.

– Милорд, вы не ответственны за поведение леди Кэтрин. Я никогда не стала бы винить вас за пренебрежение ваших родственников хорошими манерами – к вам оно не имеет никакого отношения.

Лорд Анкастер слегка улыбнулся. Не было ни малейшего сомнения, что он отлично ее понял. Она продолжала как по наитию, руководствуясь исключительно своими чувствами.

– Однако мистер Дарси ставит мнение своей семьи гораздо выше.

– Вот как?

Граф скользнул по ней взглядом и отвел темные глаза.

Несомненно, он был бы сильно утешен, услышь он первое предложение Дарси. При этой мысли Элизабет едва удержалась от кивка и настойчиво добавила:

– Да, и ежели в конце концов он судит только на основании собственного сердца и разума, то так, я полагаю, его воспитали в семье?

Он бросил на нее загадочный взгляд.

– Судить на основании собственного разума – пожалуй. Мы не хотели, чтобы он повторил ошибку моей сестры. – Элизабет почему-то сразу догадалась, что он имеет в виду леди Энн, а не леди Кэтрин. – Жаль, что нам так и не удалось добиться успеха.

С этим non sequitur они вошли в гостиную. Граф передал Элизабет племяннику и удалился.

– Что он тебе сказал? – тут же потребовал Дарси. Элизабет выразительно на него посмотрела.

– Какая очаровательная комната, милый. Помнится, в Пемберли я видела что-то похожее, хотя, конечно, гостей было гораздо меньше.

Он слегка смутился и, когда появилась его бабушка, откланялся, повинуясь кивку Элизабет.

– Мисс Элизабет, не хотели бы вы посидеть со мной?

Несмотря на старомодное очарование ее манер, вопрос был чисто риторическим – если это вообще был вопрос. Элизабет села.

– Я только что беседовала с мисс Беннет, – начала графиня. – Прелестная молодая леди.

– Благодарю вас.

Леди Анкастер по очереди рассматривала сестер, и вид у нее был слегка недоуменный. Очевидно, она находила выбор племянника довольно странным. Элизабет заметила:

– Моя матушка до сих пор удивляется, почему мистер Дарси решил жениться на мне, а не на Джейн, раз уж он вообще решил выбирать из ее дочерей.

Губы леди Анкастер дрогнули.

– Ваша сестра очень красива и кажется милой и добросердечной, но Фицуильяму нравятся совсем другие женщины.

– О? – Элизабет вскинула брови.

– Ему нравится, когда у человека живой и открытый нрав, как у Ричарда, или он умен и умеет настоять на своем, как Элинор, – спокойно сказала графиня. «Или то и другое вместе», – без ложной скромности подумала Элизабет. Удивительная дружба между Дарси и Бингли стала ей более понятна. Бингли шли на пользу твердость нрава и проницательность ее нареченного, а Дарси – открытость души и уступчивость Бингли.

– Я рада, что он женится. Я хотела бы увидеть его детей до того, как умру. Из всех моих внуков женат только Мильтон, а остальные становятся все старше. Элинор, как и Фицуильяму, уже двадцать восемь.

«Столько же, сколько Шарлоте», – подумала Элизабет, глядя на свою будущую золовку новыми глазами. Элинор была богата, красива и знатна. Она могла выйти замуж, за кого захочет, или не выходить вовсе. В то время как Шарлотта, наделенная не меньшими достоинствами, была принуждена стать женой мистера Коллинза. Она давно уже не чувствовала всю несправедливость этого с такой остротой. «Ну, всё скоро закончится», – утешила она себя, и тут ее темные глаза округлились. Она поняла, что всё не закончится никогда. Званому обеду конец придет, но когда она выйдет замуж за Дарси, его семья станет ее семьей до самой смерти. Она перевела дыхание и осторожно посмотрела на бесстрастное лицо графини.

– Леди Анкастер, я хотела бы задать вам один вопрос.

– Конечно.

– Есть что-то во мне, что вам не по душе, или у вас вызывает недовольство только мое скромное происхождение?

Графиня моргнула.

– Не уверена, что поняла вас, мисс Беннет. Вас интересует, почему вы не нравитесь мне или нам?

Стало ясно, откуда у Дарси пристрастие к бесконечному уточнению смысла слов. Элизабет вздохнула.

– Я говорила только о вас, миледи.

Леди Анкастер подумала некоторое время.

– Я вас не слишком хорошо знаю, но полагаю, что Фицуильям вряд ли бы вас выбрал, если бы у вас были какие-либо пороки. У него безупречный вкус. Нет, меня беспокоит только ваше… положение в обществе.

– Это утешительно, – сказала Элизабет. – Было бы ужасно, если бы речь шла о чем-то, что я могла бы изменить.

– Вы не можете изменить свое происхождение, это верно, – согласилась графиня. – Но, мисс Беннет, проблема вовсе не в богатстве и родовитости, хотя и о них не надо забывать. Мы хотели бы, чтобы его жена была нашего круга и разбиралась в наших обычаях. Конечно, вас не приходится винить за ваше невежество – откуда вам было набраться знаний?

Почему-то, подумала Элизабет, из уст графини это не звучало так уж оскорбительно: в ней была какая-то мягкость, которая начисто отсутствовала у ее дочери, постоянно задевавшей окружающих. Однако непреклонная откровенность, похоже, была семейной чертой.

– Мадам, – сказала она, – я понимаю ваши чувства. Однако я – дочь джентльмена. Неужто я не смогу научиться быть женой джентльмена?

– Дорогая мисс Беннет, – ответила леди Анкастер, улыбаясь, как улыбаются, слушая простодушные рассуждения детей, – известно ли вам, что, когда мистер Дарси ухаживал за моей дочерью, основные возражения выдвигало не мое, а его семейство? Они считали этот брак мезальянсом.

Элизабет нахмурилась.

– Я не знала, что были какие-то возражения.

– Они полагали, что она его недостойна, потому что Дарси – старинный, могущественный род, прибывший из Нормандии семьсот с лишним лет назад. Дарси ставили на место разбогатевших выскочек в ту пору, когда все, о чем мечтали Фицуильямы, – это торговать шерстью в Дублине. С его происхождением и родством то, что у Фицуильяма нет титула, не имеет ни малейшего значения – его имени вполне достаточно. Он принадлежит нашему кругу, а не вашему. Простите мою откровенность, но все обстоит именно так. Джордж Дарси выбрал Энн, потому что она была богата и хороша собой, а это было все, чего он ждал от жены. Она вышла за него, потому что мечтала попасть в самый избранный круг, а из всех ее кавалеров к нему принадлежал только он.

Элизабет улыбнулась:

– Ну, а я не богата и не хороша собой, и оттого вы не верите, что я смогу стать достойной женой вашему внуку? Полагаю, все семейство одного с вами мнения?

– Я не знаю, кем вы можете стать, – сказала леди Анкастер. – Я знаю только, кто вы есть.

– Дочь неотесанного сельского помещика, хотите вы сказать? Вы желали для мистера Дарси совсем не такую жену? И сам он желал не такую? – Элизабет вздернула подбородок. – Полагаю, вы считаете меня корыстной и бесчувственной, леди Анкастер?

– Нет, – сказала графиня. – Не сомневаюсь, что внука вы любите. Любой, кто видел вас вместе, в этом не усомнится. – Элизабет вздрогнула от удивления. – У вас очень выразительное лицо, мисс Беннет.

– Спасибо.

Теперь удивленный вид был уже у леди Анкастер. Она, очевидно, не рассматривала свои слова как комплимент. Элизабет подавила вздох. Ее все сильнее поражало, как Дарси сделался таким, каким был. То, что он стал так отличен от них, руководствуясь только собственной волей и совестью, походило на чудо.

– Миледи, мы с мистером Дарси помолвлены. Мы поженимся. Мы сделали свой выбор, и теперь его никому не изменить. – Она вздернула подбородок. – Нерасположение ко мне его семейства никак не повлияет на его решимость, только сделает несчастным. В этом нет никакого смысла, раз вы не намерены рвать отношения ни с ним, ни со мной. Поэтому единственное, что вы можете сделать – это помочь мне стать такой, какой я, по вашему убеждению, стать не могу.

– Что вы сказали? – Графиня в изумлении смотрела на нее. – Боюсь, не постигаю, о чем вы.

Элизабет посмотрела пожилой женщине прямо в глаза.

– Признаю, что в полной мере не могу оценить все последствия, но не полагаете же вы, что я не задумывалась о возможных сложностях? Я не имею ни малейшего желания, чтобы из меня пытались сотворить то, чем я не являюсь: я не хочу быть бесполезным украшением гостиной своего мужа и жить без всякой цели, но это не значит, что я должна цепляться за старые привычки в новой жизни. Мистер Дарси вправе жениться на мне, потому что он – джентльмен, а я – дочь джентльмена, но я хорошо понимаю, какое место в обществе он занимает благодаря своему происхождению. Вас вряд ли удивит, что я хочу быть достойной своего мужа. Это не мимолетное увлечение: я хочу, чтобы он гордился мной так же, как я горжусь им.

Леди Анкастер улыбнулась с большей теплотой, чем на протяжении всего вечера. В ее широко раскрытых глазах появились слезы, и она промокнула их кружевным платочком.

– Ваше сиятельство?

– Простите меня, мисс Беннет, – к старости становишься сентиментальной. – Она посмотрела на нее. – Вы, кажется, мыслите очень здраво. – Она положила на руку Элизабет свою хрупкую руку с проступающими синими жилками вен. – Он слишком хорош для нашего мира, и, конечно, ни одна женщина его по-настоящему не достойна, но, надеюсь, вы будете счастливы.

Элизабет улыбнулась, чувствуя, как сильно отлегло у нее от сердца. Она не думала, что за один-единственный вечер ей удалось покорить всю семью или хотя бы леди Анкастер, но знала, что это сражение она выиграла.

– Благодарю вас.


***


– Элизабет!

Гостям – во всяком случае, в теории – показывали дом. С выражением мальчишеского озорства на лице Дарси схватил ее за руку и увлек в пустую комнату.

– Фицуильям! – воскликнула она, рассмеявшись.

– Тише! – ответил он, закрывая ей рот рукой и притягивая к себе, – а то нас услышат.

Она захихикала и тут же ахнула, потому что он прижался губами к ее шее. Это была на редкость приятная неожиданность, и девичий смешок, который слетел с ее губ, превратился в низкий, грудной стон. И вдруг все ее тело ожило и приобрело невероятную чувствительность. По плечам побежали мурашки, а то место на талии, куда легла его затянутая в перчатку рука, стало излучать тепло. Впервые, насколько она могла припомнить, он обнял ее, повинуясь порыву, и она была в совершенном восторге.

Он поднял голову и сказал легким и веселым тоном, совсем не похожим на его обычный, размеренный и серьезный:

– Дорогая, в этой комнате гораздо меньше гостей.

– Фицуильям, это же дом твоего дяди! – пробормотала она. Это было сказано исключительно ради приличия – ее охватила восхитительная истома и совсем не хотелось шевелиться. Хотя разница в их росте временами причиняла неудобства, сейчас это оказалось весьма кстати: она смогла положить голову ему на плечо и замереть в полном удовлетворении. И, конечно, теперь он легко мог наклонить голову и поцеловать ее в шею, что тоже было… приятно. Они довольно рано обнаружили, что обоим это доставляет даже слишком большое удовольствие.

– Да, – ответил он, – это очень кстати.

Она едва не подняла голову с его плеча.

– Кстати?

– Конечно. В детстве я и мои кузены постоянно гостили здесь, и поскольку нам давали больше воли, чем в доме моего отца, мы облазили все закоулки… – Тут он поддался соблазну и его губы переместились с ее ушка вниз, в основание шеи. – Мы обнаружили множество тайников. Думаю, что я не только знаю этот дом лучше собственного – я знаю его лучше дядюшки. Представь себе, тут есть потайные ходы!

– Потайные ходы? – неуверенно переспросила она. Дарси, совершив сверхчеловеческое усилие, отступил на шаг и повернулся к ней лицом. В комнате было полутемно, и она различала только, как сияют его глаза.

– Фицуильям, – сказала она, чувствуя, что по мере того, как он отдаляется, к ней возвращается способность говорить связно. – Что случилось? Ты на себя не похож.

– Я думаю, все уже ушли далеко, – сказал он и громко рассмеялся. – Просто я очень счастлив.

– Судя потому, как ты себя вел себя весь вечер, мне бы в голову не пришло, – ответила она, пытаясь привести в порядок растрепавшиеся кудри.

– Мы были на людях. Я не могу показывать свои чувства перед другими людьми.

«Только передо мной», – подумала она, тоже чувствуя себя совершенно счастливой. Ей всегда казалось, что ей пришелся бы по душе поклонник, не стесняющийся демонстрировать свои чувства публично, но теперь ей вовсе не хотелось, чтобы он вел себя по-другому.

– Ты доволен всем на свете, или тебе угодило что-то особенное? – Она подошла к окну и отдернула штору. Бледный, сумрачный свет залил темную комнату. Дарси снова рассмеялся.

– Ну, я никогда не доволен всем на свете. Но до сегодняшнего вечера я и вообразить не мог… – Он остановился, и она увидела, что он пытается преодолеть природную замкнутость. На его лицо появилось выражение сердечного восторга, и лицо полностью переменилось. Он подошел к ней и, взяв руку, прижал ее к губам. – Элизабет, я… сегодня вечером ты… ты была великолепна. – Он говорил сбивчиво, как приносящий извинения ребенок. – Я так тобой горжусь. Я давно тебя люблю, но, только увидев среди нашей семьи, понял, что, выбрав тебя, обеспечил не только свое… наше счастье, но и всё... Ты оказала мне честь, согласившись стать моей женой, матерью моих детей и хозяйкой моего поместья.

Элизабет в изумлении вскинула глаза. Она не могла припомнить, что она совершила такого, что отличалось бы от обычного ее поведения. Быть может, она вела себя сдержаннее, чем обычно, из почтения к собравшемуся обществу, но не более того – исключением была только ее попытка ублаготворить леди Анкастер. Но одного этого было мало для такого взрыва чувств. Ее первым невольным желанием было избежать откровенности, отделавшись какой-нибудь шуткой, однако что-то подсказало ей, что такое поведение будет недопустимым даже тогда, когда они поженятся. Она подумала, что сейчас наступил момент, который определит, как они станут вести себя дальше.

– Фицуильям, я…

И тут они услышали чьи-то шаги.

Дарси вздрогнул.

– Должно быть, нас хватились. Нам лучше вернуться.

Нельзя было, чтобы между ними осталась недосказанность. Она сжала его пальцы, поразившись, что даже через две пары перчаток чувствует, какие у него ледяные руки.

– Фицуильям. – Она не могла придумать ничего умного, в голове была пустота, и Элизабет сумела сказать только: – Я тебя люблю.

Но этого оказалось достаточно. Его лицо, светившееся счастьем, засияло еще ярче.

– Спасибо, Элизабет.

И когда они вышли из комнаты, чтобы присоединиться к его родственникам, он положил руку ей на талию и на мгновение коснулся ее виска полным нежности поцелуем.



Глава 10. Беседа

– Лизи, – сонно сказала Джейн, устраиваясь под покрывалом, – почему мисс Фицуильям так настаивала на разговоре с тобой?

Элизабет вовсе не чувствовала себя усталой. Она неподвижно лежала, устремив глаза в потолок. Пожалуй, самый удивительный сюрприз за весь вечер поджидал ее незадолго до отъезда. Элизабет, конечно, сознавала, что ее решение выйти замуж за Дарси повлияло на жизнь многих людей, однако не понимала, насколько сильным оказалось это влияние, пока Сесилия не привела ее в еще одну незнакомую и, по всей видимости, малопосещаемую комнату. Похоже, в детстве Сесилия ходила за своими более взрослыми кузенами по пятам и обнаружила не меньше тайников, чем они.

– Она хотела меня поблагодарить, – сказала Элизабет.

Джейн недоуменно спросила:

– За что? Ты оказала ей какую-то услугу?

Элизабет рассмеялась.

– Не совсем. Во всяком случае, не намеренно.

Перед ней снова возникло лицо Сесилии с полными слез голубыми глазами. «Если бы не вы, я бы в жизни на это не отважилась. Понимаете, Диана про нас узнала и все время угрожала, что расскажет лорду Анкастеру. Он ведь мне не родной дядя. Мой отец был просто бедным родственником. Он взял нас с братом на воспитание, когда наши родители умерли, так что у нас нет ничего, кроме благородного происхождения. Я ему обязана всем. А потом Фицуильям, который всегда был его любимцем и всегда был такой послушный, и надежный, и правильный – Фицуильям осмелился! И у меня появилась надежда, но, только когда я повстречалась с вами, я набралась смелости и написала мистеру Хэммонду, что согласна. Он проявил ангельское терпение! А Фицуильям обещал, что даст Джону… мистеру Хэммонду приход недалеко от Пемберли и попробует заступиться за меня перед семьей. И завтра я скажу Диане, что настою на своем, даже если она все откроет дядюшке!»

Элизабет уже открыла рот, чтобы все это рассказать, и тут же его закрыла. Джейн не была склонна излишне любопытничать, и если бы она ей рассказала, это не имело бы никаких дурных последствий, но все-таки ей оказали доверие. Она дала слово, что не расскажет о помолвке Сесилии никому, кроме Дарси. Да, она когда-то рассказала Джейн о том, как Джорджиана чуть не убежала с Уикхемом, но это было другое – она предположить не могла, что Джейн когда-либо познакомится с Джорджианой. Конечно, она была бесконечно предана Джейн, но то, что для Джейн было предметом простого любопытства, для Сесилии составляло смысл жизни. И она ей пообещала!

– Прости, – сказала она Джейн со слезами. – Я дала слово, что никому не расскажу, о чем мы говорили.

– О! Тогда я ни о чем не спрашиваю, – не задумываясь ответила Джейн и перевела разговор на другую тему.

Но Элизабет продолжала чувствовать неловкость. Первой большой тайной, которую она скрыла от Джейн, были обстоятельства замужества Лидии, но она все равно собиралась когда-нибудь об этом рассказать и в конце концов так и поступила. И потом, умолчать о чем-то, чего Джейн не слышала, было совсем не то, что прямо отказаться отвечать. Возможно, она вдавалась в излишние тонкости? Лежа в кровати, Элизабет думала о том, что их с сестрой отношения изменились и уже никогда не будут прежними. Теперь ее первейший долг был перед Дарси. Она вздрогнула, а потом ей вспомнилось непривычно восторженное поведение Дарси. Ну, конечно – первым Сесилия сказала ему. Поэтому он и был так доволен – узнать, что его счастье принесло столько блага другим!

Элизабет еще раз вспомнила о том, что сказала Джорджиана. Дарси не хотел, чтобы она сближалась с Сесилией. Она еще удивлялась – почему, учитывая, как он любил свою кузину. Не полагал ли он, что своеволие Сесилии, особенно если он ее поддержит, может подтолкнуть Джорджиану к чему-то подобному ее неосторожной привязанности к Уикхему? Однако это выглядело не слишком правдоподобно. Элизабет все еще раздумывала над этим вопросом, когда наконец погрузилась в сон.


***



– Лиззи, Джейн, мы с вашей матерью хотим с вами полчасика поговорить. Мистер Гардинер, я уверена, найдет, чем занять ваших кавалеров.

Сестры удивленно переглянулись, но послушно последовали за миссис Гардинер и миссис Беннет. Мистер Гардинер с самым мрачным видом расставлял шахматные фигуры: мистер Бингли, похоже, ничего не смыслил в шахматной стратегии.

Миссис Беннет почему-то раскраснелась.

– Дочки, – начала она. – Настало время рассказать вам о… супружеских обязанностях. Чтобы у вас было время подготовиться.

Элизабет подавила смешок. Джейн зарделась. Миссис Гардинер хранила молчание, но Элизабет показалось, что она сдерживает улыбку.

– Вам повезло, что вам достались такие красивые молодые люди. Иначе пришлось бы предупреждать, что муж ни в коем случае не должен догадаться, что внушает вам отвращение. Вам, слава Богу, это ни к чему.

Элизабет вспомнила фразу Амелии «я не пошла бы за человека настолько красивее меня» и плотнее стиснула губы.

– Но все равно… Джентльмены, они… устроены не так, как леди.

– Я это заметила, маменька, – сказала Элизабет.

Миссис Беннет переменилась в лице.

– Лиззи, дурочка, что ты успела натворить?

– Ничего! – запротестовала она. – Но, маменька, это трудно не заметить! Мужчины просто не похожи на дам, даже такие, как Би… даже сравнительно невысокие. В мистере Дарси почти шесть с половиной футов роста.

– Это так, – признала миссис Беннет, – но я имела в виду немного… другое. То есть… ну, вы же видели собак, кошек, лошадей и все такое?

Элизабет сморгнула.

Миссис Гардинер кашлянула.

– Ваша мать хочет сказать, что разница между самками и самцами – та же самая, что между мужчинами и женщинами.

Джейн нахмурилась. Элизабет закусила губу. Честно говоря, у батюшки отыскались довольно любопытные медицинские трактаты, где эта разница иллюстрировалась наглядно. Она только надеялась, что Джейн не будет слишком поражена.

– У мужчин гораздо больше волос. У дам тоже растут волосы на руках и ногах, но не в таком… изобилии. А у некоторых мужчин волосы бывают, – тут миссис Беннет выразительно посмотрела на Джейн, – даже на спине. Слава Богу, к вашему отцу это не относится.

Элизабет проглотила комок в горле. Ей совсем не хотелось знать в подробностях, как они с сестрами были зачаты, и еще менее того – откуда миссис Беннет разузнала про спину Бингли. К счастью, миссис Гардинер промолчала.

– Когда вы в первый раз ляжете в постель с мужем, – торопливо продолжала миссис Беннет, – может быть немного больно. Но если муж осторожен, а я уверена, что мистер Бингли будет очень осторожен, Джейн, милая, то боль несильная. А потом это может быть даже приятно, особенно если вы намекнете мужу, где вас лучше трогать. А если после свадьбы у вас возникнут какие-то особенные вопросы, вы всегда можете спросить меня или написать Лидии.

Элизабет содрогнулась от одной мысли о такой перспективе. К счастью, ее мать была целиком поглощена Джейн и ничего не заметила.

– Но иногда это может быть очень неприятно. Доченька моя дорогая, ты у меня такая нежная, боюсь, что тебе придется нелегко. Тогда ты просто лежи неподвижно, пока все не кончится, чтобы было не так больно.

– Но ты же сказала, что больно только в первый раз, – с пылающими щеками прошептала Джейн, не сводя глаз с ковра.

– Ну… – миссис Беннет беспомощно посмотрела на невестку: – Маргарет…

– Все зависит от обстоятельств, – мягко начала миссис Гардинер. – Джентльмены бывают разные, и леди тоже. Некоторым женщинам все это совсем не нравится, и они просто терпят ради мужей. А некоторые проявляют такой же… – она поперхнулась, – такой же энтузиазм, как их мужья. В большинстве случаев получается где-то посередине. Но если ты не испытываешь… энтузиазма, это может быть довольно неприятно и даже болезненно, особенно если муж не слишком внимательный.

– Ты всегда можешь придумать отговорку, – добавила мисс Беннет. – Конечно, когда у тебя месячные, он и сам не захочет, хотя вы можете… ну, не важно. – Элизабет изумленно посмотрела на мать: она за всю жизнь не видела, чтобы та так краснела. – Всегда можно сослаться на головную боль, особенно когда предстоит бал или званый обед. Можно даже выпить чего-нибудь, чтобы стало дурно, но обычно в этом нет необходимости: достаточно запереть дверь, и он все поймет. А когда родишь сына или двоих, можешь дальше не мучиться. Можешь прямо так и сказать мужу и покончить с этим.

«И жить счастливо до конца своих дней», – сухо подумала Элизабет.

– Но это только если ты сама захочешь, – добавила миссис Гардинер. – Это не обязательно.

– Да, да, конечно. Джейн, милочка, если тебе будет очень неприятно, ты всегда можешь подтолкнуть мужа, чтобы он завел любовницу. С таким увлекающимся человеком, как наш дорогой Бингли, это будет совсем несложно.

Джейн побледнела и подняла глаза на мать:

– Но… я не хочу, чтобы он…

– Ну конечно, не сейчас. Позже. – Она со знающим видом покачала головой. – Поверь мне, родная, когда вы станете постарше, и у вас будет пятеро, шестеро или семеро детей, и мистер Бингли растолстеет и начнет лысеть, а от твоей красоты мало что останется, вот тогда ты начнешь думать по-другому

– Только не батюшка! – воскликнула Элизабет.

Миссис Беннет фыркнула.

– Позвольте сообщить вам, мисс Лиззи, что твой отец всегда так гордился тем, что никогда мне не изменял. Я бы предпочла, чтобы это было не так, можешь мне поверить. Если бы это сделало его подобрее ко мне и девочкам, я бы была вполне довольна. И тогда Мэри и Китти родились бы у другой женщины, а я смогла бы принести сына. – Она встряхнула головой. Элизабет даже не стала пытаться проникнуть в логику этого рассуждения. – Но, Джейн, если тебе все-таки понравится, когда он с тобой, и ты захочешь, чтобы он и дальше приходил к тебе в постель, ты должна потрудиться. Ты красивее, чем была я, и ты будешь богаче. Существуют кремы, лосьоны… и если ты откажешься от еды, сможешь восстановить фигуру после родов.

– Джейн, – твердо вмешалась миссис Гардинер, – ты у нас красавица, и я уверена, что мистер Бингли восхищается тобой сейчас и будет восхищаться и после того, как ты родишь двоих, троих или семерых детей. Он тебя любит и будет о тебе заботиться, я в том нисколько не сомневаюсь. Он – добросердечный, ласковый джентльмен и, полагаю, представляет, что к чему.

На лице Джейн отразилось недоумение, но Элизабет вспомнила, как когда-то давно Дарси написал: «Прежде я часто видел, как он влюблялся»… А полковник Фицуильям полагал, что неудачное увлечение – как раз такая неприятность, какая может приключиться с Бингли. Она прикусила губу. Может, для Джейн так будет лучше, но все равно ей это не нравилось. А если Джейн повстречается с дамами, с которыми у него были романы? Это было бы просто ужасно!

– Но на всякий случай я попросила мистера Гардинера с ними поговорить.

Глаза Джейн округлились.

– С обоими?

Элизабет не смогла удержаться от смешка. Нет сомнений, все это было ужасно неловко и затруднительно, и если бы Дарси вздумал упомянуть об этом, она, как полагается, выразила бы ему сочувствие, однако перед ее мысленным взором возникла на редкость забавная картина. Бингли, Дарси и мистер Гардинер – мужчины, которым уже исполнилось двадцать три, двадцать восемь и тридцать шесть лет соответственно, сидящие вместе и обсуждающие свой «супружеский долг»! Нет, это не поддавалось воображению. Она попыталась прикинуть, будет ли дядюшка говорить с каждым по отдельности или с обоими вместе, и не смогла решить, что хуже. Ничего удивительного, что, когда они уходили, у него был такой несчастный вид – он знал, что его ждет!

– Да, – спокойно ответила миссис Гардинер. – Для вашего же блага. – Она повернулась к невестке: – Дженни, я думаю, что это все, вот только…

Миссис Беннет расправила плечи и залилась еще более глубоким румянцем:

– Ты иди, Джейн. Нам надо еще рассказать Лиззи про кое-какие мелочи. Кстати, дети все утро допытывались, где ты.

Недоумевающая Джейн послушно кивнула и отправилась разыскивать маленьких кузенов.

– Лиззи, ты не такая, как Джейн, – заявила миссис Беннет. – Ты не такая нежная, поэтому мы… в общем, есть вещи, которых Джейн лучше не знать. – Элизабет вскинула брови. – Это ради ее же блага – чтобы впоследствии не разочароваться. Она – истинный ангел, но кровь у нее не такая горячая, как у меня и Лидии. И у тебя. Ты похожа на нас.

Элизабет с трудом удержалась от гримасы отвращения. «Я не похожа на Лидию! Она – моя сестра, и я ее люблю, но у нее нет ни стыда, ни совести, ни…» Но ее мать говорила о другом – и миссис Гардинер ее не останавливала. Свою жизнерадостность Элизабет унаследовала явно не от нелюдимого, вечно скрывающегося в библиотеке отца. Лидия единственная разделала ее любовь к смеху и веселью. Да, они были разными, но в то же время похожи. Она вспомнила о Мэри Кинг и содрогнулась.

– Не думаю, что тебе захочется, неподвижно лежа, выполнять свой долг, – продолжала миссис Беннет. – Ты, вероятно, получишь от… этого не меньше удовольствия, чем мистер Дарси. Ты так на него глядишь, что порой я опасаюсь… Раз он такой холодный… Как бы тебе не пришлось соблазнять его, когда ты захочешь, чтобы он… проявил к тебе внимание.

– Дженни, – сказала миссис Гардинер, бросив сочувственный взгляд на свою стремительно заливающуюся краской племянницу. – Это можно обсудить и попозже, когда они поженятся. Если такое и случится, до этого еще далеко.

– Ну, наверное, – согласилась миссис Беннет.

– Милая Лиззи, когда молодой человек и молодая леди, страстно привязанные друг к другу, вступают в брак, их чувства первое время бывают очень пылкими. Не думаю, что ты представляешь, насколько сильными они могут быть и в твоем случае наверняка будут. Все, что тебе известно о скромности, о приличиях…

– И чему я вас так хорошо научила, – радостно вставила миссис Беннет.

– …Все это не имеет к браку никакого отношения, понимаешь? Все этим правила нужны, чтобы охранять твою репутацию и твое целомудрие. Но чем ты занимаешься с мужем, касается только тебя и его, и больше никого.

– Просто забудь о приличиях, – пришла на помощь миссис Беннет. – От них не будет никакого толку.

Элизабет нахмурилась. Вот так сразу отказаться от девичьей скромности, которой следовала всю свою жизнь? Она была даже рада, что никогда не соблюдала приличия так строго, как Джейн или Мэри. Но она никогда не вела себя как… ну, как Лидия. Она всегда была хорошей девушкой. Она краснела от одной мысли, что ей придется надеть те ночные рубашки, на приобретении которых настояла тетушка. Она были прелестны, но стоило подумать, что Дарси увидит ее в этой рубашке… Ей делалось ужасно стыдно, но одновременно хотелось, чтобы он увидел ее такой. Все это трудно было выразить словами.

Миссис Гардинер откашлялась.

– Так вот, когда вы поженитесь… если вы соблюдали приличия во время помолвки… вы не будете знать, что нравится другому. Вы и про себя этого не будете знать.

– А мужчины просто не желают говорить, – сказала миссис Беннет. У Элизабет голова пошла кругом. – Даже такие говорливые, как мистер Бингли. А мистер Дарси, он совсем неразговорчивый. Так что этим придется заняться тебе.

– Говорить? – переспросила Элизабет.

– Да, – решительно сказала миссис Гардинер. Элизабет во все глаза посмотрела на нее. Было крайне странно видеть такое согласие между матерью и теткой. – И тебе придется убедить его рассказать, что ему нравится.

Элизабет прижала руки к пылающим щекам.

– Но я не смогу, – сказала она, чувствуя, как ханжески и неуверенно это звучит. – Как я смогу? Я такого и вообразить не могла.

– Есть многое на свете, чего ты не можешь вообразить, – многозначительно заметила миссис Беннет. Элизабет казалось, что вся ее кровь, до последней капли, прилила к щекам. Она не могла припомнить, когда была смущена сильнее.

– И ты должна сказать ему, что тебе нравится, – уточнила миссис Гардинер.

– Зачем? – умоляюще спросила Элизабет.

– Потому что иначе ему неоткуда узнать. Не важно, если ты будешь чувствовать себя наглой и развратной, – скажи ему. Моя матушка не рассказала мне почти ничего, кроме того, до чего я и сама к тому времени додумалась, и жутких историй об ужасной боли. Ты представить не можешь, как я была напугана.

– Я не боюсь, – сказала Элизабет.

Миссис Гардинер улыбнулась.

– Мы знаем, что ты у нас бесстрашная.

– Я вовсе не бесстрашная, я многого боюсь. Только не мистера Дарси.




Глава 11. Еще одна беседа

Элизабет и Дарси едва не столкнулись друг с другом, она – спасаясь от миссис Гардинер и миссис Беннет, он – от мистера Гардинера. Оба замерли и вспыхнули от смущения, почти такого же сильного, как когда-то в Пемберли.

– Ээ… ты была с матушкой? И тетушкой? – спросил Дарси, глядя на портреты детей, на ковер, на ее башмаки, словом, на что угодно, кроме ее лица. Его смущение помогло ей побороть собственное, и она, улыбнувшись, сказала:

– Да. Это было очень поучительно.

Он покраснел еще сильнее, но вскинул глаза и встретил ее взгляд:

– Вот как… Я… эээ… как замечательно.

Элизабет рассмеялась.

– Я шучу. Мама рассказала мне и Джейн очень мало.

– Но Джейн ушла, – сказал он недоуменно. – Бингли был с ней.

Он испытывал такую неловкость, что она представить не могла, как они разговаривали с мистером Гардинером. Ее бы очень удивило, если бы было сказано что-то серьезное. Если честно, ее бы удивило, если бы было сказано что-то помимо «э…» и «сэр». Вне всяких сомнений, он жаждал, чтобы Бингли прошел через то же испытание, что и он.

– Ну… да. Маменька сочла, что ей нужно рассказать мне кое-что, что, как она полагает, а вернее, как полагает моя тетушка, Джейн знать не стоит.

Дарси поднял брови, но не сказал ни слова. Он предложил ей руку и торопливо переменил тему.


***


На следующий день, к всеобщему облегчению, они покинули Лондон. Радовалась даже миссис Беннет, предвкушавшая, как наконец-то выдаст замуж дочерей. Странно, но следующие шесть недель прошли гораздо быстрее, чем первые три. Все были очень заняты: надо было планировать свадьбу, рассылать приглашения, занимать детей Гардинеров. И, само собой, принимать и наносить бесконечные визиты.

И Дарси, и Элизабет слишком уставали, чтобы совершать свои привычные тихие прогулки. Элизабет проводила все свободные часы с Джейн, понимая, что после свадьбы пройдут месяцы, если не год, прежде чем они снова увидятся. Ей еще надобно было утешать отца, который изо всех сил пытался скрыть, как сильно его огорчает утрата сразу обеих здравомыслящих дочерей, и особенно ее, всегдашней своей любимицы. Она знала, что перед поездкой в Лондон он предложил Дарси вернуть долг, но тот не стал «бешено возражать и бурно уверять в своей любви», а просто отказал в своей обычной властной манере. Она была уверена, что ее нареченный нравится мистеру Беннету, но порой не могла не задумываться, насколько ее отец нравится Дарси. Было очевидно, что ее жених прилагает все усилия, чтобы ему угодить, но также очевидно, что для этого требовались именно усилия, в то время как с Гардинерами он общался легко и свободно.

Но, может, так сравнивать было нечестно. Дарси знал Гардинеров гораздо лучше, мистер Гардинер был человек общительный, умел расположить к себе, и не следовало забывать о дербиширской связи. Дарси сошелся с миссис Гардинер даже ближе, чем с мистером Гардинером… но, возможно, дело было в Амелии. Элизабет видела, как настороженность и подозрительность, которую вызывал ее жених у большинства соседей, сменяется более теплыми чувствами. Они по-прежнему считали его нелюдимым молчуном, но невозможно было питать неподдельную неприязнь к человеку, если к его ноге постоянно цепляется шестилетняя девочка, а ее брат обретается где-нибудь рядом, поглощенный карманными часами, которые Дарси привычно вручал ему для игры.

За две недели до свадьбы прибыли родственники Дарси и Бингли. Элизабет без малейшего удовольствия приветствовала сестриц и зятя последнего, но его двоюродный дед оказался любезным, хотя и глуховатым джентльменом, которому Джейн явно пришлась по душе. Фицуильямы на этом фоне смотрелись гораздо выигрышнее. Приехало еще несколько родственников, которых она ранее не встречала. Кроме леди Анкастер более пожилой родни не было, но зато появился достопочтенный Джеймс Фицуильям, овдовевший священник, и жена лорда Анкастера, некрасивая вялая женщина, которая, похоже, была ответственна за неказистый вид бравого полковника и разговоры которой касались исключительно ее мопса и внуков. Из последних Элизабет чаще всего сталкивалась с самой младшей, белокурой девочкой, ничуть не походившей на Фициульямов и, похоже, приходившейся дочерью преподобному Фицуильяму. Отпрыски лорда Мильтона и леди Дианы, по всему, твердо усвоили, что детей должно быть видно, но не слышно. Они вели себя почти бесшумно, и она их от души жалела. Джорджиана также хранила молчание, если не считать того, что время от времени изумленно ахала. Стремление Дарси любой ценой оградить ее от местного общества выглядело вполне оправданным, во всяком случае, пока.

Через три дня после их прибытия Элизабет, под предлогом усталости, скрылась из гостиной, чтобы избежать скопления многочисленной родни. Они все смотрели в другую сторону, а она оказалась у окна в соседней комнате как раз вовремя, чтобы увидеть, как Дарси подкидывает Амелию в воздух. Девочка визжала от восторга – она была начисто лишена стеснительности и скованности его собственных племянников. Элизабет вздохнула: Дарси она видела ясно, поскольку он стоял к ней лицом, но Амелия спрятала голову у него на плече. Эта хрупкая темноволосая девочка могла быть чьей угодно. Но ее волосы были не черными, как у Элизабет и мистера Гардинера, а каштановыми, как у миссис Гардинер и Дарси. На мгновение она позволила себе вообразить, что на руках у него не ее кузина, а дочь – их дочь.

– Он очень любит детей.

Элизабет вздрогнула. Позади нее стояла мисс Фицуильям, Сесилия. Она до сих пор не понимала, как с ней обращаться – с того званого обеда, на котором Сесилия излила ей душу, их общение ограничивалось обменом обычными светскими любезностями. Сесилия вела себя в манере, которую Элизабет про себя называла «фицуильямовской» – спокойной, слегка загадочной и подчеркнуто отрешенной. Может быть, она стыдилась своего пылкого признания, а может, так и не сделала того, что намеревалась. А может, ее все-таки сумели переубедить: могло случиться что угодно. Но Дарси ни о чем таком не упоминал, а уж ему-то Сесилия наверняка бы призналась?

Элизабет осторожно улыбнулась.

– Мисс Фицуильям.

– Мисс Беннет. Надеюсь, я не доставлю вам неудобства, если отвлеку вас на несколько минут, пока подойдет мой кузен? Во мне достаточно от Бертрамов, чтобы разговор со мной не стал наказанием.

– О, конечно, – сказала Элизабет. А что еще она могла ответить? Сесилия решительным шагом приблизилась к окну. Что-то в ней изменилось, и сильно.

– Я никогда ранее не была в Хартфордшире, – продолжила она. – Места здесь очаровательные.

Элизабет моргнула.

– Спасибо, – сказала она не без удивления. – Я и сама от них в восторге, хотя с недавних пор мне более по вкусу Дербишир.

Сесилия улыбнулась.

– Надеюсь, что так. Там… там красота более дикая, вы не находите? И в то же время какая-то упорядоченная.

– Да, – ответила Элизабет. – Полностью с вами согласна. Вы часто там бывали? Я поняла, что вы родом из Йоркшира, мисс Фицуильям.

– Лорд Анкастер и леди Энн были очень близки. Когда я была маленькой, до смерти тетки, мы часто гостили в Пемберли.

Элизабет, задумавшись, наклонила голову набок. О женщине, которая могла бы стать ее свекровью, ей было известно только то, что рассказала леди Дарси. Дарси о ней вообще не упоминал, и Элизабет была уверена, что за этим что-то кроется.

– Ну, конечно, – пробормотала она. – Мистер Дарси не говорит о леди Энн. Она была похожа на брата?

– Ну, мы все похожи, – сказала Сесилия, сморщив носик. Элизабет подавила смешок. Фицуильямы и вправду были похожи до однообразия. – О, в смысле по характеру? Когда она умерла, мне было только девять, но, насколько я помню сама и как о ней говорили, она была очень гордой, замкнутой, даже высокомерной, но в то же время ей была присуща и большая доброта. И блеск, само собой, она была редкая умница. Мы ее любили, но любить ее было непросто, а еще сложнее – понять. Да, думаю, что она очень походила на дядюшку, особенно в молодости. Кузен Фицуильям пошел в обоих.

– Почему-то, – сказала Элизабет, – я сначала думала, что он весь в отца.

– Характер у него во многом отцовский, – признала Сесилия. – И отец научил его… многому. Он не выносил обмана и несправедливости, и у него были… не знаю, как сказать… идеалы, мечты. Но практичным я бы его не назвала. Мне он всегда нравился. У него были очаровательные манеры, открытые, живые и непринужденные. Бабушка говорит, что в молодости он был большой вертопрах, но, женившись на моей тетке, остепенился.

– Должно быть, они были интересной парой, – заметила Элизабет. – Но ведь Дарси как-то упомянул, что они были несчастливы?

– Ну, насколько мне известно, они не очень ладили, – сказала Сесилия, отведя взгляд в сторону. Она сглотнула и заговорила в своей прежней, торопливой манере, так что слова налетали друг на друга. – Дело не в том, что вы нам не нравитесь, мисс Беннет. Мы желали бы, чтобы он выбрал женщину нашего положения, но это не все.

«Мы? – подумала Элизабет. – И Сесилия тоже?»

– Вы хотели, чтобы он женился на родственнице?

– Фицуильям, он… он не такой… да, мы этого хотели. Но это не потому… это не то, что вы думаете. – Сесилия перевела дыхание. – Дарси, мои дядя и тетя… Я сказала, что они не ладили, но это было не так. Они были отчаянно несчастны. Возможно, поначалу они и были увлечены, особенно дядя, но под конец друг друга ненавидели. Порой я думаю, что моя тетка была рада умереть, такой она была несчастной, измученной, и… Мисс Беннет, это было ужасно! А Фицуильям очень на нее похож. В Пемберли нет ни одного ее портрета, только в Хьютоне и в лондонском особняке, потому что, когда она умерла, дядя… он, кажется, немного повредился в уме и видеть не мог ее лица. Теперь вы понимаете, что означало, когда лорд Анкастер отдал ему свой портрет? Вы же знаете, мисс Беннет, Фицуильям – совсем не такой, как другие мужчины, вообще другие люди.

Элизабет посмотрела в окно на высокую, гордую фигуру своего возлюбленного, который как раз громко рассмеялся и взъерошил волосы Амелии.

– Да, – сказала она, – знаю.

– Он сильный, умный и уверенный в себе, но за ним надо присматривать. И они… мы ужасно боимся, что вы этого не поймете и станете вести себя, как мой дядя, – вы в некоторых отношениях очень его напоминаете. – Глаза Элизабет расширились. При всем ее любопытстве и богатом воображении, такое ей никогда не приходило в голову. Отец мистера Дарси был мужчиной… но, очевидно, родственники не очень-то отличали Дарси от его матери, так что, возможно, это было не так уж дико. И если они думали, что она не только неподходящая партия в глазах света, но и сделает его несчастным… Элизабет вздохнула. – Дядя и бабушка, они ее просто боготворили, и когда она умерла, были в полном отчаянии. После они только сильнее привязались к Фицуильяму, но мистер Дарси… он с трудом его переносил. – Элизабет прищурилась. Да как он посмел? Фицуильяму было тринадцать, он был еще совсем мальчик… Она попыталась сообразить, какую роль во всем этом играл Уикхем. Какая-то роль у него была наверняка. – И вот, мы не хотим, чтобы ему причинили боль или вообще сломали. И еще они обижены на вас, потому что он всегда… ну, он всегда был там, где нужно, преданный и надежный. И мы боялись, что вы его у нас отнимете. – Сесилия смотрела на нее с каким-то детским, умоляющим и тоскливым выражением. – Остальные до сих пор боятся, кроме Ричарда и, может быть, Джеймса.

Полковника и священника, предположила Элизабет и, вздохнув, повернулась к своей собеседнице.

Сесилия была бледна и не скрывала волнения. Что ни говори, она также была из рода Фицуильямов, и такая искренность, такая откровенность не могли дасться ей легко. А еще, подумала Элизабет, как бедная родственница она не слишком заботилась о положении в обществе и больших ожиданиях, но отличалась большей глубиной, чем можно было подозревать. Возможно, среди всей родни Дарси она одна была ей другом и она заслуживала достойного ответа.

– Когда я попала в Пемберли, – медленно начала Элизабет, – я его едва узнала. Я решила, что он переменился, стал другим человеком. Я не осмеливалась в него влюбиться. Мы были слишком разные, он бы меня не понял. Я не могла дать ему того, чего он заслуживал.

Сесилия понимающе улыбнулась и спокойно сказала:

– Я не заметила никакой особой перемены.

– Нет, – сказала Элизабет, – и теперь я это понимаю. – Она улыбнулась со всей теплотой, на какую была способна. – Благодарю вас, мисс Фицуильям. Я и помыслить не могу, чтобы отнять… или хотя бы попытаться отнять Фицуильяма у тех, кто его любит и ценит. – Она рассмеялась. – Их и так не много.

– Прошу вас, мисс Беннет, – сказала Сесилия, сжав ей руку. – Надеюсь, мы станем не только родственницами, но и друзьями, что бы остальные ни думали. В семье меня зовут Сесили.

– Имя достаточно простое, думаю, я смогу его запомнить, – легко ответила Элизабет. – Я могу надеяться, что вы справитесь с «Лиззи»?

Сесили рассмеялась вместе с ней, и в ее смехе впервые с момента их знакомства отсутствовали истерические или тревожные нотки.

– Можешь, Лиззи.


***


За два дня до свадьбы миссис Беннет внезапно пришло в голову, что одной беседы с Элизабет недостаточно. Она застала дочь врасплох и обрушила на нее уйму самых разнообразных советов, большей частью противоречащих друг другу: когда и как ей придется соблазнять Дарси и как убедить «такого человека» завести любовницу, если ей это потребуется.

– В некоторых отношениях, – сказала она с выражением, которое у нее сходило за задумчивое, – он напоминает мне твоего отца.

Так что когда Элизабет рано утром скрылась из дома, она дрожала от ярости, тревоги и веселья. В последние дни у них с Дарси появилось больше времени, потому что почти все было улажено, и зачастую, пока остальные еще не встали, они встречались у холма.

– И тут, – закончила она, – матушка поведала мне, что, если мне будет неугодно твое… общество, я должна подтолкнуть тебя обзавестись любовницей, чтобы тебе было чем заняться.

– Что? – Его голос стал… не мягче, но тише, спокойнее и размереннее, как обычно бывало, когда он выходил из себя. В конце их ужасного объяснения в Хансфорде она едва могла его расслышать. Элизабет была одновременно обрадована и немного расстроена тем, что он принял ее слова так близко к сердцу. Она понимала, что ступает на опасную почву, так как ее знания о нравах высшего света были весьма скудными, но все-таки, защищаясь, сказала:

– В рассуждениях моей матери нет ничего особенного, Фицуильям. Ты же знаешь, чего-то в этом роде даже ожидают.

– Прошу прощения? – Он резко остановился и впился в нее глазами. Щеки его пылали, но от гнева или смущения – она сказать не могла, а губы были крепко сжаты.

– Ну… я не хотела сказать… – Она не была уверена, что хотела сказать. Она никогда особо не задумывалась о таких вещах.

С ледяной отчетливостью он бросил:

– Очень надеюсь, что ты не хотела сказать, что ожидаешь чего-то в этом роде от меня.

– Нет, – резко ответила она. – Я знаю, что ты посвятил свою жизнь… как ты тогда выразился? Тому, чтобы избегать тех слабостей, из-за которых можно стать предметом насмешки.

– Должно быть, это звучало невыносимо высокопарно.

– Да, – согласилась она. –Хотя, возможно, не так высокопарно, как могло показаться, если заранее настроиться видеть все, что ты делаешь и говоришь, в самом худшем свете.

– Ну да, как мисс Бингли, – сухо заметил он, и Элизабет рассмеялась.

– К счастью для твоего рассудка, мир не состоит только из женщин, подобных мне, и женщин, подобных мисс Бингли. – Она поколебалась. – Фицуильям, не надо переводить разговор. Я должна… я хотела бы знать.

Дарси моргнул.

– Тогда тебе лучше поговорить с миссис Гардинер.

Элизабет улыбнулась и ответила:

– Я слышала, что вы с мистером Гардинером снова обсуждали сей предмет.

Его щеки вспыхнули жаром.

– Амелия?

– Нет, Маргарет. Не думаю, что Амелия могла бы… эээ… постигнуть, что она услышала.

На его лице проступило какое-то измученное выражение, и он сказал:

– Дети способны постигнуть гораздо больше, чем это принято считать, Элизабет.

Лиззи нахмурилась.

– Фицуильям, – сказала она, – ты расстроен, и я не думаю, что дело только в словах.

Он взглянул на нее.

– Элизабет, я не хочу об этом говорить и не могу понять, с какой стати ты настаиваешь.

– Отказ от обсуждения неприятных тем ни разу не привел нас ни к чему хорошему, – упорствовала Элизабет. – Мы скоро поженимся, Фицуильям. Мы можем говорить обо всем.

– Когда мы поженимся, да, – уточнил он.

– Осталось меньше двух дней, – нетерпеливо сказала Элизабет, усаживаясь и предлагая ему сделать то же самое. – Я понимаю, что тебя задели намеки моей матери, но все это – вполне в ее духе, и раньше ты не обращал на ее слова внимания.

Он недоверчиво посмотрел на нее.

– Одно дело – время от времени допускать бестактность, а другое – заявить, что я непременно буду тебе изменять.

– Я ей ни на миг не поверила, – ответила Элизабет. – Ты же знаешь, что нет.

Он вздохнул.

– Да, знаю.

– Тогда в чем дело? Я люблю матушку, но она не самая разумная женщина. Представить не могу, чтобы тебя всерьез заботило, что она о тебе думает.

– Ты же не можешь ожидать, что мне будет безразлично мнение твоих родителей?

– Пожалуйста, перестань меня сбивать. – Она недоуменно добавила: Фицуильям, ты же не хочешь сказать, что ты… что ты не…

– Я не что? – спросил он тоном, в котором звучала легкая нотка враждебности.

– Я не знаю, как сказать.

Он бросил с холодным презрением на лице, хотя она не могла понять, на кого это презрение направлено:

– Я не имею привычки соблазнять чужих жен и вдов, посещать бордели, увиваться за актрисами или танцовщицами и пользоваться слабостью тех, кто от меня зависит. Надеюсь, твое любопытство в полной мере удовлетворено?

Элизабет, одновременно обрадованная и задетая, поднялась на ноги и сделала несколько шагов, прежде чем повернуться к нему лицом.

– Фицуильям, если ты всего этого не делал, я не понимаю, что тебя так беспокоит. Если ты настаиваешь, мы можем отложить разговор до брачной ночи, но я бы предпочла, чтобы мы разобрались во всем до этого. Почему ты не хочешь мне объяснить? Если бы ты предавался разгулу и распутству, я бы могла понять, но я уверена, что это не так… Ты сам это сказал, и твои кузены уверили меня, что твое имя ни разу не связывали ни с одной дамой, поэтому мне нечего бояться возможных неловкостей. – Она протянула руку, переплела его пальцы со своими и скорее почувствовала, чем увидела, как его яростная защита дала трещину.

Он поразил ее, на мгновение прижавшись лбом к их переплетенным пальцам.

– Я рассказал тебе не все, что случилось в моей семье, пока мы были в Лондоне.

– В твоей семье?

– Любовница Мильтона в ожидании, – сказал он прямо. – Нам пришлось решать, как поступить.

Элизабет удивленно посмотрела на него.

– У виконта есть любовница?

– Ты же сама только что сказала, что это скорее правило, чем исключение, – ответил он, но было видно, что ему это нравится не больше, чем ей. – Поэтому он и женился на Диане – он любит мисс Мартин, но не мог, не должен был на ней жениться. Мне так жаль, Элизабет, – на его лице внезапно проступило раскаяние, – мы с ним часто ссорились по поводу его поведения. Я не мог примириться с его неверностью, а он не видел другого выхода. И вскоре после того, как… в апреле… я… – Дарси нахмурился. – Он часто брал у меня в долг. Я знал, зачем ему деньги, но он – мой родственник, и самый старший из нас, поэтому я всегда давал. Деньги были не слишком большие, во всяком случае, для меня, но отец выделяет ему только две тысячи в год, и он с трудом сводит концы с концами.

Элизабет довольно смутно понимала, к чему он ведет, но уловила слова «в апреле» и спросила:

– Тогда почему ты перестал?

– Потом… после всего… я тогда много думал. И, поразмыслив как следует, понял, каким лицемером был.

– Лицемером? – воскликнула она. – У тебя много разных качеств, любимый, но лицемерие к их числу не относится.

– Я потворствовал ему в жизни, которую осуждал, – возразил Дарси. – И по совести не мог поступать так дальше. В любом случае, когда мы приехали в Лондон, он все еще был сильно обижен, но слишком во мне нуждался, чтобы показать это открыто. Он уже знал о ребенке и был полон решимости воспитать его вместе с собственными детьми, в своем собственном доме. У нас не было другого способа его разубедить, кроме как прекратив снабжать средствами, а от этого стало бы только хуже. Он не вел бы себя так по-дурацки, если бы имел хотя бы малейшее представление о том, каково это… – Дарси оборвал себя, выпрямился и продолжил более спокойным тоном: – Распутство моего кузена едва не раскололо нашу семью. Мне непереносимо думать, что кто-то может считать, что я могу поступить так же.

– Что ж, я рада, что ты далеко не так неумолим, как я когда-то думала, – сказала она и добавила: – Мне так жаль. Я хотела бы, чтобы ты рассказал мне раньше.

Он нервно рассмеялся.

– Такой сюжет сложновато вместить в обычный разговор, и в любом случае, у меня тогда и так хватало причин для расстройства.

– В будущем, – спросила Элизабет, – ты не станешь о чем-то умалчивать?

Дарси заколебался.

– Фицуильям, я не хочу, чтобы меня опекали и лелеяли, как какую-нибудь невежественную простушку. Сколько недоразумений мы могли бы предотвратить, если бы просто поговорили?

– Элиз…

– Обещай мне, – произнесла она так яростно, что он с нескрываемым изумлением посмотрел на нее. – Обещай, что не будешь ничего от меня скрывать, даже для моего собственного блага. Я так утомилась от скрытности и сдержанности, что думать не могу.

– Обещаю, – ответил он с легкой улыбкой, – только вот со сдержанностью ничего поделать не сумею.

Она отмахнулась.

– Это просто манеры, это совсем другое дело. – Она взглянула на его склоненную темноволосую голову и добавила: – Тут есть что-то еще.

– Вот как? – О его недовольстве свидетельствовал только легкий трепет ресниц.

Она решилась.

– Почему это тебя так мучит? Я гораздо меньше тебя знаю свет, но понимаю, что твой кузен не совершил ничего из ряда вон выходящего. Но ты… ты сказал, что он не имеет представления о том «каково это», и еще обронил что-то про детей, которые способны постигнуть гораздо больше, чем это принято считать. Что ты подразумевал?

Он сжал губы и отвернулся, не сумев скрыть выражения боли. Элизабет, чувствуя себя виноватой, сказала:

– Если не хочешь, не говори, милый.

– Нет, ты права. Ты… это нечестно по отношению к тебе… ты имеешь право… – Он глубоко вздохнул и сжал ее пальцы так, как будто держался за соломинку, но на его лице проступило неожиданное спокойствие. – Я помню.

Элизабет посмотрела на него. Ей почти расхотелось продолжать. В ее голове всплыл образ леди Энн, как ее описывала леди Дарси – матери, цеплявшейся за маленького сына, и она догадалась, сама не зная, как.

– Твоя мать?

– Мне было столько, сколько сейчас Амелии, когда я в первый раз… увидел. Говорят, что дети ничего не понимают, но можешь мне поверить – я понял.

– Но как? – Элизабет пыталась приспособить то, что он сказал, к той картине, которая уже была в ее голове, но ничего не получалось. – Тебе было шесть лет.

Дарси нахмурился.

– Тогда были другие времена, особенно… особенно в кругах, где вращались мои родители. Это теперь на такое поведение смотрят косо – или хотя бы делают вид. Люди женились и жили вместе ради титулов, земель и наследников, ну, иногда случалась и некоторая привязанность. Хотя отец как раз ее любил, во всяком случае, поначалу. Она не хотела идти за него, но она вообще не хотела замуж… Но решила, что он не хуже любого другого кавалера, и потом это был такой блестящий брак… Полагаю, она была права: учитывая, каковы были нравы в его кругу, его поведение можно было назвать положительно щепетильным. Должно быть, я к тому моменту уже видел и понимал достаточно, чтобы догадаться, что это значит, когда мужчина нашего круга, мужчина, которого я знаю, выходит за полночь из спальни моей матери. Она плакала, и я возненавидел его за то, что он причинил ей боль. Это одно из первых моих воспоминаний, и очень яркое. Кроме этого, я помню только Лиззи, свою прабабку Дарси – у нее были рыжие волосы, и она постоянно смеялась. Она часто бывала у моей матери, когда у той случалось… нервическое расстройство.

Голова Элизабет пошла кругом.

– А твоему отцу это было… безразлично?

Дарси потряс головой.

– Они не слишком ладили, но у него была своя жизнь, у нее – своя, и в целом они были довольны. Они почти никогда друг с другом не разговаривали. Пока она соблюдала приличия, его не волновало, чем она занята. И, конечно, были еще женщины, которые жили в крыле для прислуги, но они… они не заслуживали даже звания любовниц – их держали не для общества или разговоров, а исключительно ради… его удовольствия. – Дарси осекся, похоже, только сейчас осознав, что он ей сказал и какими словами. – Мне не следовало… ты – леди, Элизабет. Мне не следовало упоминать об этом.

– Нет, следовало, – с силой сказала она. – Я не хочу выходить замуж с закрытыми глазами, даже если тебе, именно тебе, так больше нравится… И я достаточно слышала, как ты осуждаешь навязанное женщинам невежество.

Он отвернулся.

– Мне не следовало рассказывать об этом, – повторил он. – Я никогда не собирался.

«Действительно не собирался?» – подумала Элизабет, но вслух сказала:

– Ну, раз мы это обсудили, мы можем… – Она покраснела. – Вернуться домой прежде, чем у матушки начнется истерика.

– Вернуться? Ладно. – Он помолчал. – Мне кажется, за всем… этим таится какой-то вопрос.

Элизабет рассмеялась.

– Что-то не припоминаю. Я, право, не думаю, что ты когда-либо… – Она закусила губу. – Фицуильям, помнишь, когда я была немного… огорчена тем, что ты… так сдержанно выражаешь свои чувства… – Дарси улыбнулся, позабавленный этой полной иносказаний речью. – И ты сказал, что не хочешь меня опорочить?

– Помню.

– Но только потому, что мы не женаты. Ты это имел в виду? Что не хочешь меня обесчестить?

– Конечно. – Он посмотрел на нее с легким удивлением.

– Тогда, – Элизабет, как ни смущена она была, решительно продолжила: – если, когда мы поженимся… если я захочу, чтобы ты… чтобы ты пришел в мою постель, ты не сочтешь, что я – порочная?

У Дарси перехватило дыхание и несколько мгновений он молчал. Потом спокойно сказал:

– Нет. Нет, не сочту.

– Я рада, потому что… понимаешь… я не хочу, чтобы ты передо мной преклонялся. Особенно, когда…– Она уперла глаза в землю, радуясь, что поля шляпки скрывают ее лицо, и едва слышно прошептала: – э… когда мы вдвоем.

– Я сознаю, что у тебя есть недостатки, Элизабет.

– Тетушка сказала… а что тебе сказал мистер Гардинер?

Дарси вспыхнул.

– Он отдолжил мне кое-какие книги, и мы их… э… обсудили.

– Книги? Что за книги? – Не дождавшись ответа, она добавила: – Ты мне их покажешь, милый?

– Ни за что! – У него был такой возмущенный вид, что Элизабет в восторге рассмеялась. Ее умиляло его пуританство: такие маленькие причуды заставляли ее заново почувствовать, как сильно она к нему привязана.

– Что я хотела… помнишь, до того, как я… ну, до знакомства с Уикхемом, мы с тобой все время спорили?

– Да… ты тогда меня ненавидела, и по заслугам.

– Нет, – возразила она. – Это была не ненависть, и вообще причина была не в тебе, а скорее во мне. Но я хотела сказать о другом… Может, я и… Полагаю, я вижу ту пору через розовые очки, но временами я по ней тоскую. Не по той неприязни, которую я к тебе испытывала, она только делала меня несчастной, но по нашим разговорам. – Она рассмеялась. – Тогда тебя ничуть не беспокоило, что я – леди. Ты спорил со мной, как будто я… ну, почти так же, как если бы я была мужчиной.

Дарси недоуменно посмотрел на нее.

– Я имею в виду – без всякой снисходительности, полагающейся леди. Я так привыкла быть умнее всех, что, думаю, во многом именно из-за твоего ума так тебя невзлюбила… и все-таки это было первое, что я в тебе оценила. Ну, точнее, – она зарделась, – второе.

– Второе? – Он повернул голову. Элизабет почувствовала, что краснеет все сильнее.

– Сначала… ну, я подумала, что у тебя красивые глаза. Но, – торопливо добавила она, – стоило тебе открыть рот, как я про это позабыла.

Дарси рассмеялся.

– Временами мы с тобой до ужаса похожи.

– Но я хотела сказать о другом. Когда мы поженимся, ты станешь снова со мной спорить? Мне нравится, когда мне бросают вызов. И, – виновато улыбнулась она, – думаю, мне это на пользу.

– Конечно, – ответил он. – Элизабет, из меня не получится мягкий и податливый муж, как из Бингли, сколько бы я ни старался.

– Но я вовсе не хочу, чтобы ты походил на Бингли! – воскликнула она. – То есть… он мне, понятно, нравится, но…

– Ты не пошла бы за него замуж. Понимаю. Я сам бесконечно восхищаюсь Джейн, но… – Он тряхнул головой. – Думаю, стоит нам пожениться, я вернусь к своей прежней манере постоянно вступать в спор.

– Стоит нам пожениться? Почему только тогда?

Он улыбнулся.

– Потому что тогда ты уже не сможешь от меня избавиться.



Глава 12. Просьба лорда Мильтона

– Возлюбленные чада, мы собрались здесь перед лицом Господа и перед лицом всей общины, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину святым таинством брака. Это состояние почетное, учрежденное Господом во времена людской невинност, и подобное обручению Христа с Церковью, который возлюбил ее, как чистую невесту…

Элизабет улыбнулась, когда Джейн протянула руку Бингли. Она почти не следила за венчанием, скользя взглядом по гостям. У преподобного Берсфорда был довольный вид. Должно быть, не часто ему выпадала возможность обвенчать такую пару: молодые, влюбленные и вполне достойные того счастья, которое их, вне всякого сомнения, ожидало. На лице Бингли застыла широкая, немного глуповатая улыбка. Непокорные кудри лезли ему в глаза, но Элизабет была уверена, что он этого не замечает. Джейн являла собой картину безмятежного спокойствия души.

Миссис Беннет силилась расплакаться, но была в таком восторге, что так и не преуспела. Нервы нимало ей не досаждали, хотя с утра она впала в настоящее расстройство, хлопоча над прической и убором невест. Джейн немного прибавила в весе, и новое платье сидело на ней не совсем идеально, а несколько веснушек на носу Элизабет и вовсе довели миссис Беннет до истерики. Но теперь ничто не могло нарушить ее блаженства.

Мистер Беннет часто моргал. Элизабет вздохнула. «Бедный папенька!» Она знала, как сильно ему будет их недоставать. Конечно, в Пемберли ему всегда рады, но она не знала, как часто он решится покидать свой дом, он так не любил путешествовать. Стану ему писать, пообещала она себе. Писать длинные, несвязные письма, полные самых разнообразных новостей.

У Китти вид был скучающий и довольно одинокий. Временами она бросала жадные взоры на кружевную отделку платья Джорджианы. Элизабет почувствовала укол совести. Она едва вспоминала о младшей сестре, так полны были ее мысли собственными заботами и заботами Джейн. Мисс Дарси внушала Китти почти такой же благоговейный страх, как ее брат, но она часто посматривала на нее со смешанным выражением изумления и зависти. Слух о приданом в тридцать тысяч фунтов успел обежать всю округу так же быстро, как когда-то толки о десяти тысячах годовых ее брата, и на Джорджиану смотрели как на экзотическое заезжее чудо. Мэри ее пугала, но с Китти она порой действительно разговаривала. Если бы ту удалось избавить от меритонского влияния и дать подобающее образование, она могла бы перемениться к лучшему – она была еще очень молода.

– Обоюдный брачный союз предназначен, во-первых, для зачатия детей, чтобы вырастить их в страхе Божьем и преклонении перед Ним и чтобы славили они его святое Имя.

Элизабет с нежностью подумала о своих маленьких кузенах, мальчиках и особенно девочках, старшая из которых стремилась быть образцом поведения. Амелия изводила Дарси и Джейн бесконечными вопросами, вцепившись рукой в юбку или панталоны. Элизабет на мгновение попыталась представить, как будут выглядеть ее собственные племянники и племянницы, на кого они будут похожи. Что за жизнь ожидает Лидию, и много ли счастья достанется отпрыскам от такого союза?

Она опустила глаза на свои сложенные руки. Не было смысла тревожиться о детях, которые еще и на свет не появились, во всяком случае, не в такой день. Дети Бингли должны от них сильно отличаться. Если только… на мгновение Элизабет позабавила мысль, что у них родится дочь, похожая на нее саму или, еще ужаснее, на мисс Бингли. Ну, тогда им придется приложить особые усилия. Бингли, конечно, порой бывал безалаберным, но она не сомневалась, что в случае необходимости Джейн или Дарси быстро приберут его к рукам. Его покладистый характер имел свои преимущества.

– Во-вторых, предназначен он как средство от блуда и во избежание греха; чтобы те, кто не могут воздержаться, вступали в брак и оставались неоскверненными членами Тела Христова.

– В-третьих, предназначен он для подачи друг другу заботы, помощи и утешения в печали и в радости. И этим святым таинством будут соединены эти двое. Так что если кому-то из вас известно препятствие, воспрещающее им вступить в законный брак, пусть объявит о нем незамедлительно или пусть умолкнет навеки.

Элизабет подняла глаза и встретила взгляд Дарси. Она видела, что он очень счастлив. Но, в отличие от Бингли, на его лице не сияла ослепительная, радостная, глуповатая – хотя, вне всякого сомнения, милая и трогательная – улыбка. Дарси еле заметно улыбнулся, встретившись с ней глазами. Интересно, о чем он думает: он казался суровее, чем обычно. Возможно, испытывает сожаление, что попытался разлучить пару, так очевидно созданную друг для друга; а возможно, – такое же радостное возбуждение, как она сама. Элизабет ни минуты не усомнилась в своем выборе, но так многое должно было перемениться. Они будут связаны навеки и никогда не станут прежними.

Она увидела, как по щеке Джейн скатилась крупная слеза, и сосредоточилась, забыв обо всех, кроме них четверых – своей сестры, человека, которому предстояло стать ее зятем, и своего нареченного. Вскоре Бингли уже надевал на безымянный палец левой руки Джейн прелестное золотое кольцо. Оно было совсем новым. Бингли только обзаводились историей и собирались завести потомство: большинство подарков, которые Джейн получила от своего жениха, никогда не принадлежали другим женщинам, а тем более – обручальное кольцо. Может, для них так было лучше. Элизабет никогда бы в этом не созналась, но ей более по душе был тот груз столетий, который тянулся за Дарси и любым его подарком. У нее было ощущение, что она стала частью чего-то значительного и величественного; она никогда ничего подобного не чувствовала и наслаждалась этим ощущением.

– С этой поры Джейн и Чарльз соединены священным союзом, чему свидетели – Господь и эта община, и они дали друг другу обещание и клятву и скрепили их обручением кольцом и соединением рук. Объявляю вас мужем и женой, во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

И вдруг наступил их черед. Джейн теперь уже замужняя дама… на мгновение в голове промелькнуло нелепое требование Лидии уступить ей место за столом и тут же исчезло… Джейн поцеловала ее, и прежде, чем Элизабет успела сообразить, что происходит, они с Дарси оказались у алтаря. Наступила оглушительная тишина. Она подумала о своей семье, подумала, что расстается с ними навсегда, и оглянулась было в поисках Джейн, матери, Джорджианы, кого угодно… Но вместо этого взглянула на Дарси. У него был совершенно спокойный вид. Слишком спокойный. Она достаточно его узнала, чтобы понимать, что это спокойствие, это ничего не выражающее выражение означает предельное напряжение всех чувств, и слабо улыбнулась.

Сколько раз она слышала эту службу? Элизабет не могла припомнить. Еще минуту назад она почти не обращала на слова внимания: она знала их наизусть и могла прочитать, разбуди ее среди ночи… но внезапно все изменилось. Она пристально смотрела на мистера Берсфорда и слушала с большим вниманием, чем когда-либо прежде. Как быстро все случилось! Только что он говорил: «И оттого дар супружества доступен не всякому, и не должно вступать в него легкомысленно и бездумно, чтобы утолить плотские желания, как поступают дикие звери, но со всем благоговением, разумением, трезвостью и в страхе Божьем…», и она снова подумала о Лидии и Уикхеме, и вдруг, несмотря на все ее старания сосредоточиться, монотонный голос мистера Берфорда затих в ее ушах и она услышала, как Дарси произносит громким, ясным голосом: «Согласен».

У Элизабет перехватило дыхание. Она не плакала, когда Джейн говорила эти слова, они была просто счастлива, но теперь…

– Согласна ли ты взять этого человека в мужья, чтобы жить с ним по заповедям Господним в священном союзе брака? Согласна ли ты повиноваться ему, служить, любить и почитать в болезни и здравии; и, отринув всех остальных, прилепиться к нему до конца дней?

– Согласна, – сказала Элизабет, с трудом сдерживая слезы. Она не желала плакать, даже счастливыми слезами…

Но отец ее плакал, вручая ее своему старому другу-ректору, и она могла только утешающе ему улыбнуться. Дарси взял ее за руку и сказал все тем же ровным голосом – и только Элизабет услышала, как этот голос дрогнул на слове «жена», и только она увидела, как засияли от восторга его глаза…

– Я, Фицуильям, беру тебя, Элизабет, в законные жены, дабы беречь и заботиться в печали и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, дабы любить и лелеять, пока по предначертанию Божьему смерть не разлучит нас; и в том приношу свою клятву.

Ей совсем расхотелось плакать, ее охватил восторг предвкушения, как будто перед ней должен был открыться целый мир. Она взяла его руку, и сказала:

– Я, Элизабет, беру тебя, Фицуильям, в законные мужья, дабы беречь и заботиться в печали и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, дабы любить, лелеять и повиноваться, пока по предначертанию Божьему смерть не разлучит нас; и в том приношу свою клятву.

Она неохотно выпустила его руку и сквозь туман перед глазами увидела, как скользнуло на безымянный палец кольцо леди Энн. От него нельзя было отвести глаз; Дарси вручил его ей, когда они были в Лондоне, и распорядился переменить оправу, так что теперь оно свидетельствовало одновременно и об истории, которую она унаследовала, и о самой Элизабет.

– Своим кольцом я с тобой обручаюсь, своим телом тебе поклоняюсь, и все мои земные блага отныне твои; во имя Отца, Сына и святого Духа. Аминь.

Это кольцо, которое ей больше никогда не снять, превратило ее руку из девичьей руки в руку женщины. Она улыбнулась сияющей улыбкой, не в силах скрыть радости, когда они вместе опустились на колени.

– О предвечный Господь, наш Творец и Хранитель, Податель благодати и Обетование жизни вечной; благослови слуг своих, этого мужчину и эту женщину, и мы благословим их Именем Твоим; чтобы сохранили друг другу верность, как Исаак и Ревекка, чтобы истинно соблюли завет и клятву, которую дали (символ и залог которой есть кольцо, врученное и принятое), и вечно пребывали в совершенной любви и согласии…

«Неужели такое возможно?» – подумала Элизабет.

– …и чтобы покорялись закону Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.

Их руки соединились в последний раз. Они смотрели друг на друга, Дарси, опустив ресницы, Элизабет, приоткрыв губы, и их пальцы крепко сплелись, пока мистер Берсфорд говорил:

– Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает1.


***


Венчание закончилось, и на нее разом обрушилось не менее полудюжины мыслей. Наконец-то это свершилось: Элизабет Беннет исчезла и на ее месте была Элизабет Дарси. Она стала женой этого человека, она будет жить с ним, рожать ему детей, вести его дом. Она перестала быть одной из Беннетов, а превратилась в Дарси из Пемберли. В глазах закона она не просто полностью принадлежала ему, она стала его частью. Она ничуть его не боялась, но понимание того, что теперь в его власти сделать ей любое добро и причинить любое зло, заставило ее остро осознать, как переменилась ее жизнь. За последний год в ее семье случились сразу четыре свадьбы: Шарлотты и мистера Коллинза, Лидии и Уикхема, Джейн и Бингли и, наконец, ее собственная. И все они были такими разными! Внезапно ее охватила невероятная благодарность за счастье, которое она едва не упустила.

Хор запел: «Господь помнит нас»2, и Элизабет в последний раз написала свое прежнее имя, в то время как на ее руке поблескивало новое кольцо.

Бингли, Хёрсты, Дарси и Беннеты отправились в Лонгборн из церкви пешком. Кареты были отосланы вперед, потому что идти было очень недалеко. Китти и Мэри тут же пристроились за мистером и миссис Беннет, а Джорджиана осталась в одиночестве. Сестры Бингли обернулись, явно намереваясь пригласить ее пойти с собой, и Элизабет мгновенно перешла от размышлений о своем замужестве к выполнению обязанностей, которые влекло за собой это замужество.

– Джорджиана, ты с нами? – спросила она, и на лице девушки вспыхнула улыбка облегчения.

– Я бы не хотела навязываться…

Дарси с привычной нежностью обратился к сестре: «Пойдем, дорогая», и предложил ей свободную руку. Было странно и довольно-таки неловко возвращаться из церкви не только без Джейн, но и впереди нее, поэтому Элизабет сосредоточилась на своих новых спутниках.

– Очень глупо с моей стороны ни разу не поинтересоваться, но, Джорджиана, куда ты отправишься, когда мы с Фицуильямом останемся вдвоем в Пемберли?

– На север, в Хьютон, – кротко ответила Джорджиана. – Не знала, что вы собираетесь в Пемберли.

– Да, завтра утром. Мы давно уже согласились, что хотим хотя бы некоторое время провести вдали от городской суеты, и я так мечтаю снова увидеть поместье. – Она улыбнулась так ободряюще, как только могла.

– Зимой там очень красиво, – произнесла Джорджиана, прежде чем вздрогнуть, заслышав, как ссорятся сестры Элизабет, и вновь погрузиться в молчание. С этого момента она только следила за беседой брата с женой, изредка отваживаясь тихо выразить свое согласие.

Свадебный завтрак был накрыт в Лонгборне, и они совсем ненамного опередили пунктуальных, как всегда, Фицуильямов. При появлении новых родственников Элизабет машинально приготовила улыбку. Но, к ее изумлению, они обращались с ней совсем по-иному: манеры их нельзя было назвать дружескими, но неодобрение и холодность исчезли, и ее улыбка быстро стала искренней. Все по очереди пожали ей руку и назвали «миссис Дарси». Глаза графа блестели, глаза его матери были залиты слезами.

Элизабет предложила вдовствующей графине свой платок. Леди Анкастер высморкалась.

– Спасибо, дорогая.

– Не за что.

Леди Анкастер, выпрямившись, не сводила глаз с Дарси, который о чем-то серьезно и спокойно разговаривал с полковником Фицуильямом и леди Элинор.

– Их с детства было водой не разлить. Эллу отправили к Энн, когда моя невестка заболела. Они часто бывали в Хьютоне и тогда не расставались с Ричардом. – Ее синие глаза снова наполнились слезами. Она сердито их смахнула. – Вы видели портрет. Он весь в нее.

– Да, он очень на нее похож, – мягко заметила Элизабет.

– В такой день ей следовало быть с нами. Она так его любила. – С этими словами старая графиня ее покинула, и, прежде чем Элизабет успела опомниться, к ней присоединилась Сесили.

– Бедная бабушка, – сказала та. – Не думаю, что она счастлива, она так и не сумела пережить свое горе. Впрочем, мы все довольно мрачные. Надеюсь, ты не в обиде – все-таки это твоя свадьба.

– Понимаю, – сказала Элизабет. Можно ли считать сиротой мужчину двадцати восьми лет, или только шестнадцатилетнюю девушку? Ее удивляло, почему его родня так решительно настояла, чтобы присутствовать – для свадьбы их было многовато. Но, конечно же, они хотели восполнить холодную пустоту от отсутствия родителей. Может, они и были черствыми и замкнутыми, но Дарси они любили; и, выйдя за него замуж, она стала частью семьи.

Элизабет тряхнула головой и подошла поцеловать отца и мать, которые, каждый на свой собственный лад, сияли от гордости и немного печалились. Обе Амелии, племянница и новая кузина, крутились около Дарси. Одна дергала его за рукав, пока он не поднял ее на руки, вторая просто стояла поблизости, не сводя с него тоскливого, кроткого взгляда темных глаз, такого же, как у всех детей в семействе Фицуильям. Он взял ее за руку, и девочка боязливо улыбнулась. Элизабет подумала – может быть, даже сегодня она сумеет зачать наследника или дочь… На самом деле, она обязана, это ее первейший долг. Ее охватило внезапное желание взять на руки их ребенка, показать его или ее Дарси, увидеть, как он подкидывает в воздухе их дочь или гуляет вместе со следующим хозяином Пемберли.

– Мисс Беннет? – раздался робкий голосок. Элизабет опустила глаза на белокурую девочку. Ее звали Софи, но это имя ей не слишком подходило. Ей куда больше пошло бы имя попричудливее, потому что в ней было что-то от лесной феи, но вот назвать ее «мудрой»3 было никак нельзя, по крайней мере, в житейском смысле. – То есть миссис Дарси. Могу я называть вас «тетя Дарси»? Я называю мистера Дарси «дядя», потому что он – мой крестный. И еще он крестный Джона и Амелии.

Элизабет услышала собственные слова: «Ну конечно, можешь». Она понимала, что так к ней будут обращаться и другие, ее же собственные племянники и племянницы… но маленькая Софи Фицуильям была первой, кто назвал ее «тетей Дарси», и она была глубоко тронута.

– Ты что-то хотела мне сказать?

– Я подумала, что раз дядя Дарси так с вами счастлив, может, вы сумеете найти жену и папеньке? Он всегда такой грустный.

– Твой отец уже был женат, Софи. Вдруг ему не нужна другая жена?

– Может, и так. – Софи несколько мгновений рассматривала отца, который, стоя поодаль от всех остальных, разговаривал с лордом Мильтоном.

– Он все время говорит с дядей Мильтоном, а остальные не хотят. На него все сердятся. То есть на дядю Мильтона, не на папеньку. Особенно дядя Дарси. Я слышала, как они ссорились. Дядя Мильтон кричал, но дядя Дарси никогда не кричит. Мне это нравится. Джон хочет стать таким, как он, когда вырастет. Джон – это сын дяди Мильтона. А вы знаете, что тетя Сесили собралась замуж? На нее тоже все сердятся, ну, кроме дяди Дарси, тети Элинор и папеньки. Надеюсь, она не поедет в Кент, потому что там живет тетя Кэтрин, а она страшная и совсем мне не нравится, а ей не нравится, когда кругом дети, поэтому я ее редко вижу. Если они будут жить в Йоркшире, я смогу ездить к ним в гости. Если дядя Анкастер даст им… как это называется? Тогда они смогут. Или дядя Дарси, он тоже близко живет. Я уже была в Пемберли. Я смогу быть в Пемберли, если вы там будете? Тетя Джорджиана мне разрешала.

– Я тоже разрешаю, – заверила ее Элизабет.

– Софи! – Леди Диана отвела девочку обратно к остальным детям. Софи, отвернувшись, высунула язык, и Элизабет прикрыла рот, прежде чем обернуться к лорду Мильтону, который терпеливо ждал рядом.

– Миссис Дарси. Рад приветствовать вас в семье. – Он пожал ей руку. Ее немного удивило, что ему потребовалось так много времени, но она понимала, что он избегает общаться с Дарси без крайней необходимости.

– Благодарю. – Она посмотрела на него. Виконт походил на Дарси сильнее, чем оба были готовы признать, но выглядел гораздо романтичнее. Его темные кудри были искусно уложены, в карих глазах светилась грусть, и одет он был по последнему слову моды. Но прямой нос, густые ресницы и благородная наружность были теми же самыми. Еще Мильтон, в отличие от Дарси, полностью сознавал достоинства своей внешности и то, какое впечатление он производит.

– Миссис Дарси, боюсь, вы сочтете меня ужасным наглецом, раз я обращаюсь к вам в день вашей свадьбы, – нервно продолжил он, – но я всё думал, не могли бы вы…

Догадаться было несложно.

– Вы хотите, чтобы я поговорила с мужем… (она с наслаждением произнесла это слово) о вашем финансовом положении? Или вам нужен его совет?

– Достаточно, если мы помиримся, – сказал лорд Мильтон. – Похоже, Дарси вам все рассказал.

В его тоскующем взгляде проступило что-то похожее на изумление и зависть.

– Я не могу ничего обещать, особенно сегодня, – сказала Элизабет, – но я всегда считала, что семейных ссор следует избегать.

Мильтон моргнул, не улавливая ее логику, потом слабо улыбнулся.

–Спасибо, кузина. – При этом обращении она вздрогнула. Он поклонился и отошел.

К моменту, когда они собрались уезжать, Элизабет поступило не менее семи требований от самых разных членов семейства Фицуильям, которые хотели, чтобы она убедила Дарси помириться с кузеном. Еще три относились к совершенно посторонним темам. От просьб воздержались только лорд и леди Анкастер и их дочь. Анкастеры, похоже, в принципе не умели вести себя неблаговоспитанно: лорд Анкастер рассуждал о погоде, леди Анкастер – о своей мопсе, а леди Элинор, хотя и заметно смягчившаяся, ограничилась тем, что пожелала им счастья и упомянула о Пемберли. На эту тему обе женщины могли говорить часами, что и позволило им благополучно завершить беседу.

Несколько раз Элизабет бросала взгляд на Джейн, которая терпеливо переносила внимание своих новых сестер. Внезапно она ощутила благодарность к Фицуильямам, которые не лицемерили и которых можно было не стыдиться. Готовясь к отъезду, она продела руку под локоть Дарси и, обняв и поцеловав родственников, повернулась к Джорджиане.

– Вы все отбываете нынче после полудня?

Та робко кивнула, бросив боязливый взгляд на родню. Элизабет сочувственно улыбнулась. Саму ее Фицуильямы ничуть не пугали, но застенчивой, неуверенной в себе девушке, вечно опасающейся сделать что-то не так, они могли внушить не меньший ужас, чем тот, который Бингли некогда приписал Дарси. Элизабет взяла юную золовку за руки и прошептала:

– Возвращайся как можно скорее, через неделю или две. Пемберли – твой дом, мы теперь сестры, и я хочу узнать тебя так же хорошо, как собственных сестер. И думать не смей, что ты нам помешаешь. – Она отступила назад и повысила голос: – Мы оба хотим, чтобы ты была с нами. Верно, Фицуильям?

– Конечно, – спокойно подтвердил он.

На губах Джорджианы проступила неуверенная улыбка.

– Все говорят, что вы захотите побыть одни.

– Ну, может быть, недолго, – Элизабет взглянула на Дарси, и оба залились румянцем. – Но я всю свою жизнь провела в женском обществе, а твой брат будет очень расстроен, если не сможет вокруг тебя хлопотать.

Глаза Джорджианы округлились, она посмотрела на Дарси, но тот вовсе не выглядел задетым, только слегка позабавленным. Она сглотнула.

– На Рождество мы ждем Гардинеров, – добавил он. – За неделю до их приезда ты должна быть в Пемберли.

– Но это уже через неделю, – заколебалась Джорджиана, потом улыбнулась брату, – я приеду так скоро, как ты желаешь.

Элизабет ее обняла, Дарси поцеловал, и, выслушав на прощанье множество пожеланий, они присоединились к Джейн и Бингли, виновато радующимся своему освобождению, расселись по каретам и отправились в Незерфильд, где должна была пройти их брачная ночь.



Глава 13. Просьба мистера Дарси

Они провели весь день с четой Бингли. Все четверо испытывали огромное наслаждение, гуляя по парку, разделяя хорошо приготовленную трапезу и просто разговаривая. Трудно было переоценить удовольствие, какое вызывает общество разумных, воспитанных людей, к тому же – близких друзей. Постепенно напряжение от свадебного завтрака растаяло. Джейн призналась, что всегда мечтала узнать, какова по-настоящему холодная, снежная зима¹, на что Бингли заявил, что такие зимы – сущее наказание и служат исключительно для воспитания крепости духа, а Дарси обвинил своего друга, нет, теперь уже брата, в том, что его изнежила привольная жизнь в Лондоне. Элизабет, Джейн и Бингли весь день смеялись, а Дарси улыбался. Но никто ни разу не упомянул как о наступающей ночи, так и об Уикхемах. Они в той или иной степени обсудили все знакомые супружеские пары, но на эти две темы был наложен запрет.

Элизабет почувствовала первый укол неловкости, только когда настала пора прощаться. Бингли не скрывал нетерпения, а Джейн – беспокойства, хотя все оставалось в рамках приличия. Дарси стал очень серьезным и задумчивым, что у него всегда свидетельствовало о внутреннем напряжении, а Элизабет… она едва сознавала, что чувствует, потому что у нее безумно колотилось сердце, как от вполне естественной для новобрачной тревоги, так и от предвкушения, что наконец-то ей не придется подавлять те чувства, какие вспыхивали при каждом украденном поцелуе, при каждой запретной ласке. Наконец-то все это стало естественным и дозволенным! Понимание, а может, отсутствие понимания того, что должно произойти, стояло между ними почти ощутимым барьером. Элизабет не была напугана и уж точно не боялась Дарси, но ее снедало острое беспокойство. Она часто дышала, и наступившая тишина так сказалась на ее нервах, что она запнулась о ступеньку. Неужели они оставили Джейн и Бингли только полминуты назад? Она никогда не думала, что это такая длинная лестница, не сравнить с парадной лестницей в Пемберли…

Но стоило Дарси протянуть руку и придержать ее за плечо, чтобы помочь устоять на ногах, как острое чувство неловкости рассеялось.

– Элизабет?

Она ощутила прилив счастья. Они были женаты, они стали мужем и женой, и теперь никто не посмеет косо посмотреть на слишком долгие прогулки, на запертые двери комнаты, на слишком… На всё. Теперь никто не посмеет им указывать, как им надлежит, а как не надлежит поступать. И даже если посмеет, они могут не слушать. Они могут забыть о приличиях – когда они вдвоем, они принадлежат только друг другу.

У нее было ощущение, что «мисс Элизабет Беннет» и «мистер Дарси из Пемберли» словно бы испарились, как будто были только масками, в которых предстают перед светом, но которые не нужны наедине. – Дарси» и «Лиззи», такие, какими их знали друзья, тоже исчезли. Ей казалось, что от нее осталась только самая суть, то, что составляло ее глубинную основу, и не было частью чего-то другого – «Элизабет. Переживал ли он что-то подобное? У него был встревоженный вид. О! Она опомнилась.

– Не волнуйся, – сказала она. – Ничего страшного. Я всего лишь споткнулась.

И вдруг они оказались у двери, которая, как она предположила, вела в отведенную ей спальню. Оба посмотрели друг на друга и на мгновение вновь испытали сильнейшую неловкость.

– Мне… мне понадобится время. Чтобы приготовиться.

– Разумеется, – он рассеянно кивнул. – Полчаса будет довольно?

– Хватит и двадцати минут, – сразу же ответила она и порозовела. – Больше двадцати минут не понадобится.

– Тогда через двадцать минут я к тебе присоединюсь.

Он тоже залился краской, и за это она полюбила его еще больше.

– Что я… может быть, я что-то… – Она не могла подобрать слов, а может, просто не могла их произнести.

– Ступай, Элизабет, я тебя подожду, – сказал он, улыбаясь так, как он улыбался на портрете в галерее Пемберли. Она как раз отвернулась, скрывая неуверенность, когда он ее остановил. – Разве что… я хотел попросить тебя об одолжении….

Она повернула голову и серьезно спросила:

– Каком?

– Я хотел бы… – У него перехватило дыхание, и понадобилось время, чтобы снова заговорить. – Не разбирай волосы, пусть останутся, как есть.

Элизабет коснулась рукой изысканной прически, которая стоила Саре таких трудов.

– Волосы? – удивленно переспросила она. – Ну, если ты просишь…

– Я хочу видеть, как ты их распускаешь, – ответил он, не сводя с нее глаз. В его взгляде появилось что-то новое. Не желание, с ним она уже была знакома, но что-то иное. Что-то в нем изменилось…

«Решимость», – подумала она. До этого он всегда сдерживался, всегда вел себя так, как будто желание ничего не значит, потому что он все равно не даст ему воли, а теперь оно значит…

Решимость и что-то еще, чему она не знала названия. Она смущенно отняла руку от волос.

– Тогда увидишь, – сказала она, бросив на него дерзкий взгляд, ошибиться в смысле которого было невозможно, и вошла в спальню, ощутив, как по щеке скользнул легкий поцелуй. Ей вслед послышался его тихий смех, и внезапно стало нечем дышать. Она не была уверена, что за перемена в нем произошла, но чувствовала в себе ее отзвук. И была этому рада.


***


Элизабет была убеждена, что в жизни не представала перед мужчиной одетой столь непристойно. Даже перед собственным отцом. Она с нервным смешком вспомнила мистера Коллинза, возблагодарив небеса за то, что мужчина, которого ей предстояло встретить без защиты нижних юбок и корсета, ни в чем не походил на ее кузена. Через пятнадцать минут она обратилась к Саре, которая отправлялась с ней вместе с Дербишир, со словами: «Больше ничего не надо».

– Но, миссис Дарси, ваши во…

Элизабет вспыхнула от удовольствия, услышав это обращение, все еще не утратившее для нее своей новизны и прелести, и в то же время со смущающей остротой ощутила тяжелый узел волос на затылке.

– Больше ничего не надо, – повторила она более настойчиво.

– Да, мадам, – сказала горничная и, бросив на хозяйку наполовину сочувственный, наполовину испуганный взгляд, выскользнула из комнаты. Элизабет перевела дыхание и посмотрела на часы, стоявшие на туалетном столике. Прошло восемнадцать минут. Она почувствовала, как забилось сердце и вспыхнули жаром щеки, как будто она снова стояла перед алтарем. Она в жизни не представала перед мужчиной одетой столь непристойно… Нет, сказала она себе строго, в этом нет ничего непристойного, он мой муж. Но все равно он оставался мужчиной, мужчиной, который как-то раз потерял дар речи от одного вида ее лодыжки. Она покусала губы и обернулась, чтобы посмотреться в зеркало. В белом пеньюаре, бледная от нервического ожидания, с проступившими на носу веснушками, она выглядела как дева, которую вот-вот принесут в жертву какому-то языческому богу. Ну… Элизабет потеребила полу пеньюара… ни одна уважающая себя дева не рискнула бы появиться на людях в таком виде. Миссис Гардинер настояла, и покрой был прелестный, но… вдруг ему не понравится?

И как раз в этот момент, как раз когда длинная стрелка на ее часах отсчитала двадцать одну минуту, в дверь постучали и раздался голос Дарси: «Элизабет?»

У нее свело живот. После сегодняшней ночи все изменится навсегда… Она сама изменится навсегда. А он? Она не знала, насколько это важно для мужчины – взять жену и лечь с ней. Но она уже не сможет смотреть на него по-прежнему.

Элизабет, прижав руку к животу, постаралась успокоиться и сказала:

«Да, входи».

Как странно, подумала она. Халат и ночная рубашка прикрывали его так же прочно, как самый парадный костюм, но насколько по-другому это воспринималось. Ее глаза скользнули по его обнаженной шее. Как глупо, что от одного вида такой обыкновенной и заурядной части тела, как шея, у нее застучало сердце и запылали щеки. Но она никогда не видела его без галстука1, никогда не видела ничего, кроме лица и рук, и в халате он выглядел совсем по-иному, чем в обычной своей одежде. Выше, тоньше, при этом шире в плечах, и… ей захотелось коснуться синего шелка. Синий был ему к лицу, хотя она никогда его в нем не видела. Почему он его не носит? Все ее знакомые мужчины носили – но он всегда одевался в черное.

Пока она собирала разбежавшиеся мысли, Дарси стоял совершенно неподвижно.

– Я… Фицуильям, предполагается, что мы будем не только смотреть друг на друга, какое бы это ни было увлекательное зрелище, – сказала она с самой дерзкой улыбкой, какую сумела изобразить. Дарси очнулся и с резким стуком закрыл дверь у себя за спиной.

– Очень увлекательное, – спокойно ответил он, сделав несколько быстрых шагов ей навстречу. – Ты… – он отвел глаза от ее лица и обежал ее взглядом. Элизабет покраснела. – Ты совершенно очаровательна, дорогая.

– Я… – Она в жизни не чувствовала такой растерянности и, поскольку держаться было не за что, ухватилась за его руку. – Я тебя люблю, – внезапно сказала она. – Люблю, что ты считаешь меня очаровательной.

Он протянул другую руку и коснулся ее щеки. Под его пальцами по коже пробежал трепет, и в то же время прикосновение было таким нежным и успокаивающим, что ее губы изогнулись в неуверенную улыбку. Если так пойдет и дальше, подумала она, ей нечего волноваться – такое можно пережить без всякой неловкости.

– Тебе страшно, Элизабет? – спросил он спокойно.

Она потрясла головой, кивнула и снова потрясла головой. Дарси улыбнулся, а она рассмеялась.

– Тебя я не боюсь – я знаю, что ты никогда не причинишь мне обиды, – честно ответила она. – Но я немного побаиваюсь… ну, неизвестности. То есть я понимаю, что надо… теоретически, а это не одно и то же. И я хочу доставить тебе удовольствие и боюсь, что у меня не получится. – Ей велели разговаривать, но это было так тяжело! Она старалась, как могла… Элизабет сильнее сжала его руку.

– Элизабет, – сказал Дарси, – поверь, что этой ночью, что бы ты ни сделала, доставит мне удовольствие. Но… если тебе не понравится, ты должна мне сказать. На самом деле тебе придется сказать мне, и если тебе понравится, чтобы я мог… чтобы я знал, что доставляет тебе удовольствие.

Она залилась жаркой краской и, крепко вцепившись в его руку, ответила:

– Скажу. И ты… ты тоже?

– Попытаюсь.

Оба улыбнулись, испытав облегчение, хотя толком и не понимая, почему.

– Я не позволила Саре разобрать волосы, – сказала она, чувствуя, что до смешного напоминает ребенка, преподносящего отцу сюрприз.

– Вижу. – Кончики его пальцев коснулись выбившихся из прически прядок. Ощущение оказалось очень приятным, и Элизабет, наслаждаясь, на мгновение прикрыла глаза. Ей всегда нравилось, когда ее волосы расчесывали, заплетали, просто трогали и вообще делали что угодно. И тут ей пришло в голову, что в то время, как он изучает ее, она просто стоит. Это было нечестно, и потом – ему бы, наверное, тоже понравилось?

– Фицуильям, могу я тебя потрогать?

Они стояли так близко, что она видела золотые и серебристые искорки в его глазах… Она с интересом наблюдала, как он затаил дыхание, глядя на нее ясными глазами – глазами, которые когда-то вызвали у нее такое восхищение.

– Элизабет, – выдохнул он, не сводя с нее взгляда. Она решила, что это означает «да», выпустила его руку, на мгновение опустила глаза и поднялась на цыпочки, чтобы дотянуться до его волос. Прямые темные пряди скользили под ее пальцами. Она нежно откинула их со лба.

– У тебя точно такие волосы, как у тетушки Гардинер, – сказала она, наблюдая, как затрепетали его веки, как некогда у нее самой. – Сейчас они кажутся почти черными, но летом отливают золотом. Я помню по Пемберли.

Он открыл глаза и спросил:

– Ты заметила еще тогда?

– Ну, я всегда замечала, какой ты красавец. Милый, я же не слепая. – Она не смогла удержаться от смеха, когда его щеки залились вполне предсказуемым румянцем. Она убрала руку. – Тебя не раздражает, что всякий может видеть, когда ты смущаешься?

– Часто, – невнятно ответил он. – Элизабет… – он обнял ее за плечи и повернул лицом к зеркалу. Несколько мгновений они просто смотрели на свое отражение. Элизабет отступила назад, оказавшись в кольце его рук, и удовлетворенно улыбнулась.

– Я так счастлива. Я тебе про это уже говорила?

– Нет. Сегодня еще нет. – Он коснулся ее черных волос и уронил руку. Элизабет вздрогнула.

– Как хорошо, – мечтательно сказала она. – Кто бы мог подумать, что шея может быть такой чувствительной. Я никогда не замечала ничего подобного, кроме того, что ранней весной она чешется.

Он издал сдавленный смешок и замер, когда она резко повернулась и прижалась губами к его шее.

– Я помню… мне это понравилось. А тебе? – спросила она.

– Нет… да… не сейчас, – сказал он, шагнув назад и ухватившись за дальний кроватный столбик. С отголоском своей старой – а для всего остального света привычной – властной манеры он сказал:

– Элизабет, распусти волосы.

– Может быть позже? – спросила она. – Мне нравятся шеи.

Вид у него стал едва ли не мученический.

– Позже ты сможешь делать, что душа пожелает, я буду полностью в твоем распоряжении. Но сейчас распусти волосы – я хочу тебя видеть.

– Матушка не советовала ничего подобного, – заметила Элизабет, бросив на него взгляд через плечо.

– Матушка!

– А как, по-твоему, мы все появились на свет?

Он вспыхнул.

– О некоторых вещах лучше не думать, – чопорно сказал он, и она рассмеялась. Потом снова стала серьезной и сказала:

– Иди сюда. Ты слишком далеко, а я хочу тебя видеть.

Он повиновался беспрекословно, подошел ближе и, прислонившись к соседнему столбику, сложил руки на груди и впился взглядом в ее отражение в зеркале. Элизабет не смогла удержаться от долгой, откровенно соблазнительной улыбки, пока опускалась на стул и поднимала руки, наслаждаясь пристальным взглядом мужа. На его щеках проступили красные пятна. Она вытащила шпильку… потом еще одну… и еще одну. В сооруженной Сарой прическе их было не так уж много, так что прошло всего несколько безмолвных, наполненных напряжением мгновений, и вся масса кудрей упала ей на спину. Почти сразу он сделал два быстрых шага и, сдвинув кудри с шеи, протянул руку за щеткой и принялся расчесывать ее волосы.

– Как хорошо, – сказала Элизабет. – У тебя получается лучше, чем у Сары.

Он улыбнулся.

– Я всегда расчесывал матушке волосы. Это ее успокаивало.

– Не думаю, что мне это нужно.

Он смущенно рассмеялся.

– Думаю, что нужно мне.

Она осознала, что рука, придерживающая волосы у шеи, слегка дрожит.

– Ты волнуешься, любимый?

– А ты не волнуешься?

– У меня на то есть причины, – пояснила она. – У мужчин все по-другому.

Его рука замерла. Он серьезно посмотрел ей в глаза.

– Не думаю, что… Элизабет, ради тебя я хочу, чтобы все прошло безупречно. Ты этого заслуживаешь.

– Нет, нет, – воскликнула Элизабет. – Я бы никогда не смогла ужиться с совершенством. Не думай так.

Она прикрыла глаза. Он продолжал свободными, мерными движениями расчесывать ее волосы, и она подавила дрожь, чувствуя, как все тело охватывает трепет. Она всегда любила, когда ей расчесывали волосы, но сознание, что щетку держит в руках ее муж, что пальцы Дарси почти касаются ее головы, превратило это простое действие в что-то совсем особенное.

– Чего же ты тогда хочешь? – спросил он, на мгновение прекращая медленную ласку. Элизабет протестующе мурлыкнула, и с удивленной, довольной улыбкой он снова стал водить щеткой.

– Чего я хочу? – Она постаралась преодолеть смущение, чтобы дать по-настоящему правдивый ответ. Как она ни старалась, позабыть о правилах приличия и девичьей скромности оказалось гораздо труднее, чем она думала. Вдруг перед ней на краткий, ужасный миг вспыхнул образ Лидии с Уикхемом. У них точно не было таких проблем, так что она им чуть не позавидовала. Потом вспомнила, какая их ждет жизнь, и подумала: «Уикхем никогда бы не задал такой вопрос: ему не было нужды, а главное – не было любви. Я рада… так рада, что Фицуильяму пришлось спросить, что он ничего не знает заранее, что это не какое-то… приукрашенное соблазнение, что безупречно не получится и мы сможем учиться вместе – нам придется. Пусть лучше сегодня ночью мы будем стесняться и путаться, чем делить его, и каждый раз, когда мы вместе или когда я увижу его с другой женщиной, думать – сколько раз и с кем, он делал то же, что со мной?»

Так чего же ей хотелось? Элизабет зажмурилась и постаралась перестать думать и отвечать только по наитию.

– Чтобы ты погладил мои волосы. Мне это так нравится… Такое изумительное чувство. А потом… – Она с трудом смогла это выговорить. – Потом я тоже хочу тебя потрогать, – Дарси приподнял брови, – и ты должен сказать мне, чего хочешь ты.

Когда его рука коснулась ее тщательно расчесанных волос, у нее затрепетали веки. Зеркало только усиливало все ощущения, потому что она одновременно и не видела, что он делает, и могла видеть свое и его лицо. Она поднялась на ноги и покачнулась.

– Что? – с удивлением спросил он.

– Я не хочу, чтобы зеркало нам мешало. Я не вижу твои руки.

– Не закрывай глаза, – сказал он, подступая ближе. Его рука стала рассеянно, как будто против его воли, скользить по ее шее. Другая рука робко поднялась к виску, откинула со лба выбившиеся пряди и погрузилась в волосы.

– У тебя чудесные волосы, – нежно сказал он. – Я мечтал увидеть их распущенными, коснуться их, с тех пор, как… – Он замер, как будто не в силах продолжать.

Голос его звучал непривычно. Элизабет моргнула, положила голову ему на плечо и посмотрела на их отражения. Мужчина и женщина, которые смотрели на нее из глубины зеркала, были ей настолько незнакомы, что не верилось, что это они и есть. Она, с копной распущенных волос и частым дыханием, полуоткрытыми губами, выглядела как какое-то дикое создание, как лесная нимфа. А какой ее видел он? Уж конечно, отвращения не его лице не было – скорей совсем наоборот. На его отрешенном лице вообще редко проступали какие-либо чувства, и только глаза были выразительными – порой даже слишком выразительными. Сегодня ее это не пугало, главное, чтобы он их не закрывал. Он не сводил с нее взгляда – с нее, а не с нимфы в зеркале. Она могла его видеть, но он себя не видел и не знал о том, какой восторг отражается в его глазах, когда он перебирает ее кудри и даже когда просто смотрит на нее. И она тоже могла открыто восхищаться тем, какой он изумительный человек. Это чувство только окрепло, когда спали все условности, наложенные богатством и знатностью.

– Фицуильям, – она стала поворачиваться к нему, и ее затопило ощущение безумного, невозможного счастья. Он выпустил прядь ее волос, чтобы не причинить ей боли, но счастье такой силы тоже вызывало боль. – Я хочу… – Она так и не нашла нужные слова, поэтому сжала его запястья, чувствуя бешеное биение пульса под пальцами. Почему-то сознание, что он возбужден не менее ее, было очень успокаивающим. – Пожалуйста, – умоляюще сказала она, – пожалуйста… помнишь, тогда на Холме? Ты остановился, ты едва меня не покинул, потому что все случилось так внезапно.

Он обхватил ее запястья своими пальцами.

– Помню, – тихо сказал он. – Я понятия не имел, как прожить следующие девять недель.

– Мы женаты, – ответила она, глядя ему в прямо глаза. – Нам нет нужды останавливаться.

Он посмотрел на нее.

– Если… если что-то будет тебе неприятно… ты скажешь?

– Я же обещала! – рассмеялась она, обвила руками его шею, встала на цыпочки и запрокинула голову. Он наклонился ей навстречу, одной рукой зарылся ей в волосы, а второй резко притянул к себе. Нежность поцелуя странно противоречила сильному движению руки. Элизабет не успела удивиться – ее затопило возбуждение: она внезапно полностью и до конца осознала, что дверь заперта, что они женаты, что теперь их ничто не остановит и она может делать все, что захочется, как только ей это придет в голову. Она крепче обняла его за шею, приоткрыла губы и наклонила голову просто потому, что ей этого хотелось.

И вдруг что-то в их объятии резко переменилось. Элизабет ощутила это на мгновение раньше, чем оно случилось, и по привычке, а еще потому, что была не в силах окончательно побороть беспокойство, прикусила губу. Во всяком случае, собиралась, но они стояли так близко, и так трудно было понять, где его рот, а где ее, что на самом деле ее зубы задели его губу.

– Ой! Тебе, наверное, бо… – начала она, подавшись назад, но ее муж повел себя так, что ее вопрос уже через секунду утратил смысл. Он рывком притянул ее к себе, и она ощутила, что он перестал сдерживаться: его руки упали ей на талию, затем скользнули вверх по телу, как будто он не мог решить, что он хочет погладить сильнее. Элизабет ахнула, ее глаза распахнулись – это уж никак нельзя было назвать успокоительным! – и на мгновение она прижалась губами к его челюсти, стараясь перевести дыхание. И, как только смогла, снова вернулась к его рту, вжимаясь в него всем телом, отвечая на его страстные поцелуи такими же страстными.

Они снова были на Оукемском холме, только в этот раз все было в десятки раз сильнее. Она совершенно потеряла голову от грешного трепета, охватившего все тело, и впоследствии могла вспомнить только какие-то обрывки – все остальное утонуло в тумане страсти. Первое ошеломляющее прикосновение его длинных пальцев к ее груди… на его холодной белой коже проступает румянец, когда она прижимается губами в его шее… мгновение трезвости, когда они отступили друг от друга, задыхаясь так, как будто бегом пробежали от Лонгборна до Незерфилда. Он смотрел на нее глазами, почерневшими от страсти, – только едва заметная полоска серого оставалось на границе зрачков, и она почувствовала себя странно покинутой несмотря на то, что их разделяло не более шести дюймов.

– Фициульям, – сказала она, и ей показалось, что это первое слово, которое они произнесли за много дней. Ее собственный голос прозвучал в очарованной тишине так громко и резко, что она просто не смогла это вынести и снова обняла его, поднявшись на цыпочки, чтобы прижаться к нему всем телом. Он прикоснулся к ней, и все началось сначала, и она окончательно пропала.

Прошло еще несколько часов, а может, несколько секунд. Она с необычайной отчетливостью запомнила, как рукав сорочки соскользнул с плеча и пальцы ее мужа немедленно оказались там, где ее никогда не касался ни он, ни какой другой мужчина. Элизабет вскрикнула, и он замер, прижавшись лбом к ее лбу.

– Нет, нет, не останавливайся, – невнятно сказала она. Все было так неожиданно и так чудесно, что она хотела только, чтобы это продолжалось и продолжалось, но ее руки, почти помимо ее воли, стали развязывать пояс его халата и решительно стягивать с его плеч. Его пальцы не двигались, и когда Элизабет прижалась к его груди, к ней внезапно вернулась прежняя неуверенность.

– Фицуильям, – прошептала она, – можно я?

Ее рука замерла на верхней пуговице рубашки.

– Да, – сказал он и сдернул с нее второй рукав. В какой-то момент он успел развязать пояс, и шелк соскользнул на пол. Элизабет ахнула и прижалась к нему еще сильнее: внезапно к ней вернулись все страхи, которые она когда-либо испытывала по поводу своего тела. Она стала лихорадочно расстегивать его рубашку, изо всех сил стараясь отвлечься.

– Элизабет, постой… – Он слегка отстранился. Она бросила на него укоризненный взгляд.

– Ты же сказал, что можно…

– Да, знаю. – Он перевел дыхание. – Тебе нечего стыдиться, ты прекрасна.

– Маменька всегда утверждала, что с такой фигурой я никому не смогу понравиться, – ответила Элизабет, слишком поглощенная происходящим, чтобы думать, что говорит. Стоявший перед ней мужчина с взъерошенными волосами, горящими глазами и пылающими щеками, в полурасстегнутой рубашке и с халатом, забытым у ног, так мало напоминал всегда невозмутимого мистера Дарси, как это только можно было вообразить. – «Фицуильям, – подумала она. – Это и есть Фицуильям. Он мой». Она едва не рассмеялась от самого примитивного чувства обладания.

– Твоя маменька ухитрилась так и не научиться разбираться в мужчинах, прожив с одним из них почти четверть века, – сказал он, глядя на нее сияющими глазами. – Я восхищался твоей фигурой с нашей третьей встречи.

Ее губы дрогнули – такая точность в такую минуту!

– Тогда я тебя опередила, – сказала она, раскрывая губы, чтобы он их поцеловал, и воспользовавшись моментом, чтобы расстегнуть еще несколько пуговиц.

– Элизабет…

Ее руки замерли у него на талии. Она серьезно посмотрела на него.

– Я что, не могу тобой восхищаться? – Она осторожно провела пальцами по его голой груди и рассмеялась от восторга, когда почувствовала трепет его мускулов. – Мужчины не похожи на женщин, но вовсе не так непохожи, как я думала.

Ей послышалось, что он сказал «О!», но она могла и ошибиться.

– Ты такой высокий и у тебя такие широкие плечи, – добавила она самым светским тоном. – Но талия у тебя почти такая же узкая, как у меня, а волос гораздо меньше, чем должно было бы быть, если верить маменьке.

Она попробовала повторить то, что он делал с ней, и была вознаграждена, когда у него вырвался то ли вскрик, то ли стон.

– Нет, – сказал он. – Слишком много, слишком быстро…

Элизабет широко раскрыла глаза.

– Но, милый, ты же меня трогал, а теперь моя очередь, не так ли?

– Это совсем другое дело. – И прежде чем она успела ответить, он подхватил ее на руки. Комната закружилась перед ее глазами, и Элизабет не смогла удержаться от счастливого смеха. Он тоже рассмеялся, и этот радостный звук разнесся по комнате. Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга, потом Элизабет, наслаждаясь непривычным ощущением от того, что оказалась выше него, наклонилась и медленно поцеловала его в губы.

– Элизабет, – выдохнул он ей в рот. Глаза его сияли. Он отвел взгляд, только чтобы найти стул, который смог бы выдержать их двойной вес во время очередного обмена страстными поцелуями. Но Элизабет обвила его шею руками, прижалась щекой к волосам и прошептала:

– Фицуильям, отнеси меня в постель.



Глава 14. Раздумья миссис Дарси

Элизабет Дарси проснулась, в полной мере сознавая, кто она и где она. Это случилось в основном благодаря присутствию в одной кровати с ней ее мужа. Это была не ее постель – она никогда не спала в ней до этой ночи. Они ночевали в гостевой комнате арендованного поместья. В таком месте было невозможно почувствовать себя как дома.

С другой стороны, они сделали множество маленьких открытий. Дарси предпочитал спать справа, а она слева. Они не храпели и не издавали других странных звуков – во всяком случае, во сне. Элизабет в постели частенько бывало жарковато, а Дарси, наоборот, мерз, но когда они были вдвоем, это не имело значения. Прошлой ночью они, устало обнявшись, быстро и счастливо погрузились в сон в переплетении рук, ног, волос и простыней.

Элизабет, моргая, смотрела в потолок. Она чувствовала себя немного вялой, как будто заспалась слишком долго.

Судя по свету, льющемуся в окно, так оно и было. Элизабет потянулась и осторожно высвободилась из-под руки мужа. Его лицо было от нее скрыто – он не любил спать на спине, поэтому, кроме обтянутого шелком плеча и прядей темных волос, она видела только очертания тела под простыней.

Она подошла к окну, поморщившись от боли. Между ног немного саднило, хотя, отдаваясь наслаждению, она почти не заметила мгновенной острой боли.

День был солнечный и холодный. Элизабет немного смущенно закуталась в ночную рубашку и бросила взгляд на спящего мужа. Ей понравилось лежать, прижавшись к нему, когда их ничто не разделяло, но она даже помыслить не могла, что прислуга может застать ее в таком виде. И еще менее – что в таком виде могут застать Дарси! Она никогда не думала, что склонна к ревности, поэтому сила собственных чувств ее изумила и позабавила.

Он об этом не упомянул ни разу. Когда она первый раз спросила, зачем ему ночная рубашка, он вспыхнул и ответил, что он – не дикарь, чтобы разгуливать без нитки на теле.

– Значит, я – дикарка, милый? – спросила она. Дарси только рассмеялся новым низким смехом, совсем не похожим на его обычный смех; она сказала ему, что это похоже на мурлыканье, что только заставило его рассмеяться сильнее. Нежно откинув ей волосы со лба, он ответил:

– Только время от времени.

При этом воспоминании Элизабет улыбнулась про себя, прижавшись лбом к стеклу. Ей хотелось бы увидеть, как встает солнце, но с другой стороны, парк был таким скучным, что это зрелище вряд ли бы ей понравилось. Первый рассвет она хотела сберечь для Пемберли. У нее было ощущение, что она зависла между прошлым и будущим и что ее новая жизнь начнется только в Пемберли. Все начнется там.

Она повернула голову, поймала свое отражение в зеркале и подошла ближе, гадая, как она выглядит после этой ночи. Вчера зеркало отразило маленькую стройную девушку с широко раскрытыми любопытными темными глазами и прямым носиком, усеянным веснушками. А теперь?

Она принялась себя рассматривать. Она не прибавила в росте, веснушки не исчезли вместе с девичьей фамилией, и всей родовитости ее мужа недостало, чтобы придать солидности ее носику. Гладкая смуглая кожа, узкое лицо, простая золотая цепочка на шее, решительный подбородок и озорная улыбка – все осталось прежним. Но когда она машинально подняла руку к лицу, на пальце блеснули сапфиры. У нее перехватило дыхание, и она сделала еще шаг к зеркалу. У нее изменились глаза: цвет и форма остались прежними, но такого выражения в них никогда ранее не было. Взгляд стал более задумчивым, хотя и сохранил веселость; в глазах прибавилось уверенности в себе и одновременно появилась новая неуверенность. Таких глаз не могло быть у девушки по имени Лиззи.

Она внезапно подумала, что такой ее видит Дарси, когда смотрит на нее. Для него не существует юной озорной девушки, которую так хорошо знали – или думали, что знали, – ее родные и знакомые. Точно так же, как для нее навсегда останется тайной мальчик, обнимающий свою мать. Для Дарси она всегда была и всегда будет женщиной по имени Элизабет.

– Элизабет? Ты где?

Она резко развернулась. Дарси так и не переменил позу. Кажется, он даже не пошевелился – просто протянул руку и обнаружил, что ее нет. Не раздумывая, она нырнула в постель, на мгновение отметив, что ее одежда раскидана по всему полу, в то время как его аккуратно сложена на стуле.

– Я смотрелась в зеркало, – сказала она, прижав к его ногам свои.

– Элизабет, у тебя ледяные ноги, – пожаловался он и притянул ее к себе еще ближе.

– Я хотела проверить, сильно ли я изменилась после … после… – Она залилась румянцем и застенчиво отвернулась. Дарси сел и отбросил волосы со лба. Она лениво отметила, что его волосы перепутались гораздо меньше, чем ее собственные.

– Ты точно изменился, – сказала она, прикоснувшись к его щеке. Жесткие волоски кололи пальцы. Она никогда его таким не видела и не могла решить, нравится ей это или нет. – Щетина у тебя гораздо светлее волос. Наверное, поэтому ты всегда выглядишь свежевыбритым.

– Надо полагать. – Он откинул покрывало и встал, рассеянно поправляя рубашку. – Мне надобно побриться и одеться. Я выгляжу как дикарь.

Элизабет подумала. «В общем, да». Он поморщился, и она добавила:

– В дикости имеются свои прелести.

– Прошу прощения? – Он кинул взгляд через плечо.

– Если она не выходит из границ, разумеется. – Она перекинула ноги за край кровати. – Фицуильям, ты уже три минуты как проснулся и до сих пор меня не поцеловал. Я думала, у меня будет более обязательный муж.

Ее порадовало, когда вместо того, чтобы слегка смутиться, как обычно случалось во время помолвки, когда она позволяла себе что-то в этом роде, он рассмеялся, подошел к краю кровати и наклонился, чтобы поцеловать ее. Это был не осторожный поцелуй жениха, а уверенный и страстный поцелуй молодого мужа.

Она уже собралась было закинуть руки ему на шею и поцеловать его в ответ, когда в дверь осторожно постучали. Оба оглянулись не без досады.

– Это, должно быть, Сара, – разочарованно заметила Элизабет. Щека у нее горела, и она прикоснулась к ней. – Ты был абсолютно прав, Фицуильям.

– Прав?

– Тебе стоило побриться прежде, чем целоваться со мной.

Он улыбнулся кончиками губ.

– Конечно. А тебе стоит поговорить со своей горничной. Похоже, у нее что-то спешное.

Привычной своей легкой походкой он направился в соседнюю спальню, на ходу рассеянно подняв с пола ее одежду и сложив на стул. У Элизабет слегка закружилась голова: такой жизнерадостной и полной сияния показалась ей внезапно скучная комната в чужом доме. Она с радостной улыбкой открыла дверь.

– В чем дело, Хилл1?

У горничной был очень виноватый вид.

– Миссис Дарси, я не хотела ме… Я хотела сказать, что вы… вы сказали, чтобы я не поднималась, пока вы за мной не пошлете, но мне сказали…

– Сара, – ласково спросила Элизабет. – Что случилось?

– Ваша матушка, ми… мадам. Миссис Бингли занимает ее уже четверть часа. А потом появился мистер Бингли, и миссис Беннет захотела узнать про всякие разности и задала столько вопросов, – в голосе ее звучало непривычное для Элизабет осуждение, – и они послали меня за вами.

Элизабет никогда не слышала от Сары таких дерзких замечаний. Ну конечно, ведь теперь хозяйка Сары – она! Теперь горничная служит не Беннетам, а Дарси. Вне всяких сомнений, она будет пересказывать Элизабет ходящие среди слуг сплетни, как ее матушка пересказывала миссис Беннет.

– Спасибо, Хилл. Я скоро спущусь.

На лице Сары выразилось глубокое облегчение.

– Помочь вам одеться, мадам?

– Нет, сегодня не надо, – ответила Элизабет. – Просто спустись в гостиную и передай им, что я сказала.

Сара сделала реверанс. Элизабет закрыла дверь и вздохнула. Конечно, она любила мать, но Дарси был не так уж не прав, когда предположил, что она не захотела бы поселиться по соседству с Лонгборном. До Дербишира было три дня пути в хорошую погоду. Миссис Беннет никогда не рискнула бы подвергнуть свои нервы такому испытанию, во всяком случае, зимой.

Так что в браке обнаружились и другие преимущества, кроме красоты ее мужа.

– Фицуильям, – окликнула она. Дарси, уже гладко выбритый и безупречно затянутый в черное, появился почти немедленно.

– Что случилось, Элизабет?

– Маменька, – сказала она. – Она уже здесь.

Дарси приподнял брови.

– В такую рань? Сейчас только…

– Знаю, – вздохнула Элизабет. Глупо было желать, чтобы маменька вела себе по-другому – она никогда не изменится. – С ней Джейн и Бингли.

– Нам надо бы к ним присоединиться, – Дарси было повернулся к двери, но Элизабет удержала его, положив руку на рукав.

С улыбкой она сказала.

– Джейн – ангел, но, как бы добра она ни была, у меня нет желания следовать ее примеру. Мы спустимся в свое время.

– Как пожелаешь.

Он согласился даже слишком легко. Элизабет бросила на него подозрительный взгляд поверх плеча.

– В отличие от Бингли, я не испытываю желания угождать всем и каждому и быть всем довольным. Если ты считаешь, что можно не торопиться… Ну, это же твоя мать. Тут я подчиняюсь твоему решению.

– Только «тут»? – Она поискала щетку. – Что мне надеть?

– Элизабет, опасность, что я стану невыносимо покорным, тебе не грозит. – Он открыл ящик комода и подал ей щетку, похоже, немного позабавленный. – Теперь мне понятно, почему твой отец решил отправить с тобой горничную.

– Это твоя вина. Ты меня отвлекаешь.

– Ты сама не захотела, чтобы я ушел, – указал Дарси. Он был очень красив и очень не к месту. С его мужественной внешностью он на редкость странно смотрелся среди разбросанных по комнате женских уборов и украшений. Элизабет внезапно осознала, что на ней нет ничего, кроме ночной сорочки, в то время как он полностью одет. Чтобы скрыть острое смущение, она стала рыться в своих платьях, выбирая то, которое бы подошло для долгой дороги, и раскидывая остальные в своей обычной беззаботной манере. Дарси благоразумно отступил на шаг от кровати и стал наблюдать за ней, сложив руки на груди и приподняв бровь.

– Ну, одно из этих двух подойдет, – заявила она. – Какое тебе нравится больше – желтое или голубое?

– Я… Элизабет, зачем ты меня спрашиваешь? Я знаю о платьях не больше, чем дозволяется брату. Уверен, что всегда найдется кто-то, кто сможет дать тебе более толковый совет.

Она рассмеялась.

– Фиуцильям, женщина почти всегда наряжается только для собственного удовольствия. Оттого, что она сменит наряд, ни один мужчина не станет восхищаться ей сильнее и ни одна женщина не проникнется большим расположением2.

– Тогда зачем ты спросила? – поинтересовался он.

– Я не закончила. А потом… потом она выходит замуж. – Она встретилась глазами с его озадаченным взглядом. Неужели так будет всегда? Неужели только от одного его вида ее будет затоплять волна счастья? От природы она обладала привязчивым нравом, но такого… такого она даже вообразить не могла. – Ты же не думаешь, что меня заботит, понравлюсь ли я кому-нибудь другому, – добавила она более серьезным тоном.

Он моргнул, перевел дыхание и осторожно сказал:

– Ты мне больше нравишься в желтом.

Она просияла.

– Знаешь, это мой любимый цвет3.

– Знаю. – В своей обычной манере он неожиданно добавил. – В Пемберли ты была в желтом.

– Верно! Это было мое самое любимое платье. – Напевая что-то себе под нос, она стала одеваться. – Фицуильям, помоги мне!

– Что я могу сделать? – почти с ужасом спросил он.

– Я не достаю до всех пуговиц. Я забыла, что у него такой сложный фасон.

Неловкие движения его обычно таких изящных пальцев, пока он боролся с пуговичками на спине, заставили ее рассмеяться, а теплое дыхание у нее на плече – порывисто обернуться, обхватить его за шею и поцеловать. Он был удивлен, но ни в коей мере не разочарован, и его губы впились в ее губы.

Они отодвинулись друг от друга. Несмотря на проступивший на щеках яркий румянец, Дарси спокойно заметил:

– Милая, ты так и не расчесала волосы.

Она не смогла удержаться и негодующе наморщила носик, а потом в вихре оборок опустилась у зеркала.

– Было бы поделом, если бы я отправила тебя справляться с матушкой, как знаешь, а сама послала за Сарой. Она превратилась в настоящего командира. «Не забудьте о пеньюаре, миссис Дарси». «Не пропустите чай, миссис Дарси». «Как вы пожелаете, миссис Дарси», и все с самым дерзким видом. Но это только потому, что бедняжка до смерти напугана. Думаю, она так же боится совершить промах, как Джорджиана.

– Я попрошу миссис Рейнольдс обращаться с ней поласковее, – сказал Дарси.

– Я отлично могла бы обойтись и без нее, я не привыкла иметь собственную горничную. Мы с Джейн всегда делили ее между собой, – призналась Элизабет. – Готово. – Она подколола последний локон и повернулась к нему лицом. – Ну что, достаточно ли я хороша, чтобы очаровать тебя?

Он молча смотрел на нее с выражением спокойного удовольствия на лице. Потом выпрямился и протянул руку:

– Милая моя Элизабет, надеюсь, теперь ты знаешь, что я считаю тебя бесконечно очаровательной.

– Очень дурно с твоей стороны говорить мне такое, – сказала она со смехом, – так я совсем потеряю голову.

Он пристально посмотрел на нее. Это выражение было ей незнакомо… то есть… она опознала озорной блеск в его глазах, с которым как-то уже сталкивалась, слишком поздно. При открытой двери, так что их мог увидеть любой случайно проходящий мимо слуга, и при том, что она уже приготовила выражение лица, подобающее миссис Дарси из Пемберли, он взял ее лицо в свои ладони и скользнул по губам легким мгновенным поцелуем, скорее даже намеком на поцелуй, явно предназначенным для того, чтобы ее подразнить.

Она вскинула брови, поражаясь, что губы могут загореться от такого незначительного прикосновения.

– У вас очень довольный вид, мистер Дарси.

– Это потому, что я собой доволен, миссис Дарси, – откровенно заявил он. – Сегодня я доволен всем на свете.

– Это я могу понять. – Она улыбнулась ему и добавила, когда они уже спускались по лестнице: – Будем надеяться, что твое заявление относится и к моей матушке. Боюсь, что моего спокойствия на нее недостанет.


***


Войдя в гостиную, Элизабет залилась румянцем. Там оказались не только матушка, но сестры и батюшка. Первой ее мыслью было желание сделать выговор Саре, но потом она сильнее сжала руку Дарси и стала рядом с ним, гордо выпрямившись. Может, она не слишком изменилась внешне, хотя, судя по восклицаниям, с которыми миссис Беннет и Китти разглядывали ее платье, они так не думали, но она знала, где теперь ее место.

Все-таки ей стало грустно, особенно когда визит подошел к концу и пришла пора прощальных поцелуев. Она любила своего отца, но появление Дарси, не говоря уже о любви к нему, породило между ними отчуждение. Теперь она знала, каким может быть умный, образованный и здравомыслящий человек, и это заставляло ее испытывать горькое разочарование от того, каким был ее отец. Она и раньше сознавала его недостатки, но никогда – с такой остротой.

Для нее стало открытием, что она успела полюбить в своем муже не только Фицуильяма, страстного и нежного любовника, шепчущего ее имя в ее объятиях, но и мистера Дарси, серьезного и непроницаемого мужчину, молча стоящего с ней рядом. Она не могла удержаться от того, чтобы украдкой бросать на него взгляды – пусть на краткий миг, но этого было достаточно.

– До свидания, папенька, – сказала она, с радостью ощущая на талии теплую тяжесть руки Дарси. – Китти, Мэри…

К ее удивлению, глаза ее младших сестер были полны слез; она никогда не уделяла им особого внимания.

– Я буду писать, обещаю, – сказала она.

Китти всхлипнула.

– Лидия тоже обещала писать…

– Ох, Китти! Я не дала бы слово, если бы не собиралась его сдержать.

Китти кивнула и снова обняла ее.

– Мне будет тебя недоставать, Лиззи.

Она боязливо посмотрела на Дарси, который разговаривал с Бингли с выражением обеспокоенной наседки, чей цыпленок только что выпрыгнул из гнезда.

Элизабет нежно улыбнулась мужу. Их глаза встретились, и его суровое лицо смягчилось. Китти перевела взгляд с нее на Дарси, порозовела, закусила губку и, когда тот подошел, протянула ему руку.

– Мистер Дарси, – храбро сказала она. – Желаю вам счастья!

Он был крайне удивлен, но руку ей пожал. Не поцеловал, как сделал бы Уикхем, чему Элизабет была скорее рада, – а то Китти могла бы упасть в обморок.

– Спасибо, Кэтрин.

– Я рада, что теперь вы наш брат, вы сумеете о нас позаботиться, – выпалила та. Элизабет не знала, радоваться ли ей за мужа, или стыдиться за отца; она решила выбрать первое, поблагодарила Мэри за торжественные пожелания благополучия и повернулась к своей последней, но первой по значению сестре.

– Ох, Джейн! Когда мы с тобой снова увидимся?

Они крепко обнялись и обменялись горячими обещаниями писать письма.

– И не забывай, что хозяйка в Незерфилде – ты, – шепнула Элизабет.

Джейн рассмеялась.

– Не забуду. Лиззи… остерегайся.

– Мне будет тебя не хватать, я знаю. Как я обойдусь без тебя?

– Я не больше тебя знаю, что делать, – серьезно ответила Джейн.

– Нет, зато ты убедила бы меня, что то, что я делаю, – правильно. – Она крепко сжала руки сестры. – До свидания, Джейн.

– До свидания, Лиззи. – Джейн не скрывала слез. Элизабет поцеловала всех родных в последний раз и подошла к мужу.

– Фицуильям, – сказала она, и этого было достаточно. Они попрощались, Дарси пожал руки мистеру Беннету и Бингли, помог ей сесть в карету, и кони тронулись.

Они отправились в Пемберли.


Глава 15. Эпилог

Дорогая Джейн,


Я пишу это письмо, с трудом подбирая слова, но написать я должна, потому что все изменилось и навсегда. Скажу прямо – у меня сын, и его зовут Фицуильям Эдвард Дарси. Это имя привело в восторг всех, потому что оба его дядюшки – Эдварды, и так мы его и зовем. Я так счастлива, что родился сын! Ф. всегда настаивал, что его устроит и дочь, и, вне всякого сомнения, совершенно искренне (иначе он не умеет), и, конечно, мы любили бы его не меньше, окажись он девочкой. Но родился наследник, а знатным семействам необходимы наследники. И не слишком знатным тоже, чему мы с тобой свидетели!

Сара рассказала, что слуги поговаривают – мистер Дарси привез меня в поместье, а не в Лондон, чтобы, как выражается наш месье Рено, «pour faire un enfant»*. Хотя это и не так, я рада, что Эдвард родился в Пемберли и в такое удачное время. Урожай отличный, лорд А. сумел провести свой билль, а полковник Ф. нашел невесту с приданым. Один из арендаторов Ф., и притом весьма зажиточный, согласился взять на воспитание Марианну. Признаюсь, я была в удивлении, Ф. всегда так решительно отказывался вмешиваться в «это дело», но она – такое очаровательное создание! Я спросила его, и он ответил только, что она – «mes petites entrailles»**. Он всегда переходит на цитаты или на иностранные языки и всячески избегает прямой речи, если чувствует себя неловко, но думаю, то, что он сказал, верно. Похоже, все обернулось благополучно. Я понимаю, что это долго не продлится, такого просто не бывает, но как радостно сознавать, что мой ребенок родился в том месте и в ту пору, когда вокруг царила гармония и все были довольны всеми, и особенно – его родители друг другом. Это так правильно, так, как и должно быть.

Прости меня за этот приступ сентиментальности. Тебе придется быть особенно строгой и суровой. Из Дж. получилась самая снисходительная тетушка (она и Ф. замучили меня своей заботой – они ничего не могут с собой поделать, хотя доктор и утверждает, что роды были легкие), и я не могу не думать, что раз уж в Эдв. сочетаются мои с Ф. лучшие черты, у него есть все шансы избаловаться до безобразия. Хотя поверить в это трудно – он такой необыкновенный ребенок! Никогда больше не буду смеяться над глупыми маменьками, я сама теперь ничем от них не отличаюсь. Ф. проявляет гораздо большее здравомыслие, кроме тех случаев, когда считает, что его никто не видит. Так что ты – единственная надежда нашего бедняжки Эдв.! Джейн, вы должны к нам приехать: Бэйлдон вам отлично подойдет, даже твоя обворожительная золовка с этим согласится. Ф. снизошел до признания, что это – «неплохое поместьице», а в его устах это – настоящая похвала. И нас будет разделять каких-то тридцать миль. Не хочу сказать ничего дурного о Н., но иной раз соседство с родным домом может оказаться слишком близким. И Б. родом из Йоркшира, ты же знаешь.

Я знаю, что тебе пока нельзя путешествовать, поэтому напиши мне как можно скорее. Я жажду вас всех увидеть, и прежде всех – моего племянника. Передай всем мои наилучшие пожелания и успокой матушку: я родила своему мужу сына, и он – вылитый отец.


С любовью, твоя сестра

Элизабет Дарси

-------------------

*pour faire un enfant – «сделать ребенка»

**mes petites entrailles – «моя плоть и кровь»


Finis


"Сказки, рассказанные перед сном профессором Зельеварения Северусом Снейпом"