Республика метеоров | |
| Автор: | bfcure |
| Бета: | нет |
| Рейтинг: | PG-13 |
| Пейринг: | Азирафаэль/Кроули, Гавриил/Вельзевул, Анафема/Ньют, Адам, Уорлок и остальные |
| Жанр: | AU, Angst, Crossover (x-over), Drama, Filk/Song, Fluff, General, Humor, Romance |
| Отказ: | Моя хата с краю =) |
| Аннотация: | Тексты по Good Omens, вдохновлённые альбомом французской группы Indochine «La République des Meteors» (2009). |
| Комментарии: | Каждая глава - отдельный фик, саммари и предупреждения в начале каждой главы. За психологические травмы читателей автор ответственности не несёт =) |
| Каталог: | нет |
| Предупреждения: | AU |
| Статус: | Закончен |
| Выложен: | 2023-12-24 15:45:58 (последнее обновление: 2024.10.25 13:17:28) |
| просмотреть/оставить комментарии | |
|
Глава 1. Go, Rimbaud, go! Пост!Good Omens: Lockdown. Кроули передумал ставить будильник на июль. Как король Как изгнанник я уезжаю Быть может, дорога ведёт к катастрофе Среди тумана королеву дождей повстречаю И светом в ночи её истории станут Indochine, «Go, Rimbaud, go!» — Только посмейте засохнуть! Это пустая угроза. Кроули произносит её для профилактики, чтобы зелёные засранцы не расслаблялись. Цветы, пальмы и невысокие деревца послушно дрожат, шурша лепестками и листьями, но ему кажется, что в глубине души (есть ли у растений душа?) они над ним насмехаются. Кроули показывает им кулак (жаль, под рукой нет пустого горшка) и возвращается в гостиную, где на полу лежит наполовину собранный чемодан. Смерть от жажды растениям не грозит, спасибо хитроумной системе полива. Кроули с радостью приписал бы её создание себе, но увы: это изобретение Леонардо да Винчи. Старина Лео всегда был слишком доверчив и щедр. Периодически Кроули добавляет в систему новые детали. Время не стоит на месте, и конструкторская мысль должна шагать с ним в ногу. Соблазн позвонить Азирафаэлю и позвать с собой есть. Вдруг он согласится? Кроули гонит опасную мысль прочь. Ему не хочется разочаровываться, да и не в его привычках строить замки на песке. Азирафаэль попросил его не приходить в магазин и соблюдать карантин. Хорошо, Кроули не придёт. И не станет жалеть себя и лелеять обиду. Он уже староват для роли юного Вертера. А вот со вторым пунктом возникнут сложности. Кроули честно собирался поставить будильник на июль. Но спать — скучно, к тому же существует риск проспать самое интересное. Пандемия закончится. Когда-нибудь. И пусть Мор отрицал, что имеет какое-либо отношение к вирусу, Кроули ему не очень-то верил. Потолковать бы со Смертью, но этот Всадник является сам, искать его бессмысленно. Кроули бросает в чемодан несколько аудиокниг, запасные наушники, футболку и шорты на случай жары. Щёлкает замком. Анафема и Адам не раз приглашали его погостить в Нижнем Тэдфилде. Пора принять приглашение. Заодно купить по дороге чайник (не электрический), набор Лего для Адама, гостинцев для Пса и не упустить шанс напомнить хозяевам Жасминового коттеджа, что он не демон на побегушках. Отличный план, думает Кроули и выходит из квартиры. Глава 2. Неуверенность Познакомиться с кем-нибудь симпатичным? Ха! Уорлок Даулинг хотел бы, чтобы у него появился хотя бы один настоящий друг. Ох, влюбиться Почему всё сложно так? Девушка или парень Когда сидишь за последней партой Никто с тобой не разговаривает Indochine, «Junior Song» Большую часть времени Уорлок ощущал себя нескладным существом со слишком длинными конечностями, состоящим из сплошных углов, которыми он натыкался на другие углы и из-за этого постоянно ходил в синяках. Познакомиться с кем-нибудь симпатичным? Ха! Уорлок хотел бы, чтобы у него появился хотя бы один настоящий друг. С ним или с ней он обсуждал бы фильмы ужасов и новые серии «Доктора Кто», давал бы списать домашку и ходил бы в кафе и кино. В детстве завести друзей помешало домашнее обучение и то, что дети сотрудников посольства не вызывали желания познакомиться с ними поближе. А сейчас Уорлок не представлял, как подойти к кому-то и предложить дружбу. Он боялся отказа, боялся, что собеседник его унизит. Уорлок сидел за последней партой, и если на него и обращали внимание, то лишь для того, чтобы подразнить за английский акцент. Он молча сносил насмешки. Избавиться от акцента можно было с помощью преподавателя, но Уорлок всеми силами цеплялся за последнюю частичку Англии, что у него осталась. Она не перестала быть его домом только потому, что отец и мама решили вернуться в Нью-Йорк. Уорлок скучал по Лондону, по поместью. Но больше всего ему не хватало няни Эш. В письмах и телефонных звонках он честно пытался звать её (или его — няня весьма вольно относилась к гендерным вопросам) настоящим именем: Кроули. Но снова и снова сбивался, произносил такое родное «няня Эш» и после просил прощения. — Зови меня, как тебе удобно, — отвечал на это Кроули. — Дьяволёнок. И объясни ещё раз, что за доклад по истории тебе задали. Мы с Азирафаэлем прожили всю историю человечества лично. Кроме того, Азирафаэль подберёт тебе книги — первоисточники, а не псевдонаучный шлак! — а я помогу отсканировать необходимые цитаты… Няне Эш было не всё равно, и, говоря с ней, Уорлок чувствовал себя счастливым. Тайком от родителей он отправил письма в Оксфорд и Кембридж. — Даже если не поступишь, приезжай, — настаивал Кроули. — Америка не для тебя, дорогой. Уорлок соглашался. Он подрабатывал в кафе, копил деньги на билет на самолёт и считал дни до своего восемнадцатилетия. Он верил: в Лондоне его ждут перемены к лучшему. Глава 3. Храбрые куклы AU на тему, как ангел и демон вернулись в Лондон. — Ангел? Водитель не будет ждать вечно. Азирафаэль откинулся на спинку скамейки и заявил: — Я никуда не поеду. Если мы уйдём в свет, что ждёт впереди Если есть шанс остаться в живых Мне следовать за тобою позволь Позволь мне убежать от боли Мы были сильны, мы были прекрасны Ты всё ещё любишь меня? И сохраним ль свою любовь Когда состаримся или умрём Я боюсь за тебя, я боюсь за себя Indochine, «Little Dolls» Пространство вокруг освещал единственный фонарь. Спешить Азирафаэлю и Кроули было некуда, поэтому они пили вино прямо из горлышка и молча ждали автобус. Усталость постепенно отпускала Азирафаэля. Казалось, он никогда столько не бегал и не волновался, как в этот поистине бесконечный день. Курьер забрал меч. Азирафаэль расписался на бланке и улыбнулся. Курьер очень сильно любил свою жену, и было радостно думать, что ей не придётся оплакивать мужа и дальше жить без него. Азирафаэль любил счастливые финалы и совершенно этого не стыдился. Жаль, что им с Кроули не видать счастливого финала, как своих ушей. Кроули отхлебнул из бутылки и передал её Азирафаэлю. — Похоже, автобус где-то заблудился, — сказал он скорее весело, чем с раздражением. Наверное, он немного сроднился со скамейкой (как и Азирафаэль) и не стремился покинуть её как можно скорее. В голову лезли всякие глупости. Видит ли Кроули хоть что-нибудь в тусклом свете фонаря, учитывая, что тёмные очки он не снял? Чем занят Смерть после того, как конец света отменили? А ещё Азирафаэль и Кроули невольно добавили головной боли начальству: Гавриил и Вельзевул будут вынуждены составлять новый график Армагеддона. Азирафаэль представил их лица и рассмеялся. Кроули выразительно изогнул бровь. — Гавриил и Вельзевул нас ненавидят смертельной ненавистью, да? — пробормотал Азирафаэль. — Мы разрушили их план. Точнее, один великий План. Хотя, справедливости ради, мир спасли дети. — Тогда хорошо, что накажут нас, — задумчиво произнёс Кроули. — Нельзя убивать детей. — Всё же это несправедливо, мой дорогой. Мы просто постояли рядом. Короткая беседа с Адамом не считается. Её даже напутственной речью не назовёшь! — Аду и Раю нужны козлы отпущения. Прости, ангел, но мы — идеальные кандидаты. — Мне не нравится выражение «козёл отпущения», — признался Азирафаэль. — Я отказываюсь им быть, и точка. — Это фраза ругательная, и прошу её ко мне не применять? — усмехнулся Кроули. — Вот именно. — Знаешь, а ты прав, ангел. Не стоит отпускать руки. К тому же у нас есть подсказка. — Какая? — Последнее пророчество Агнессы Псих. Ты поймал его. Азирафаэль нашарил в кармане обгоревший по краям листок и торопливо развернул его. — Ничего не понимаю. «Мудро выберите лица»? И что-то про игры с огнём. Что это значит? Кроули выбросил опустевшую бутылку в урну и мягко коснулся плеча Азирафаэля. — Ох уж эти пророки и пророчицы. Ни слова в простоте не скажут. О, наш автобус. Кроули сделал шаг. Обернулся. — Ангел? Водитель не будет ждать вечно. Азирафаэль откинулся на спинку скамейки и заявил: — Я никуда не поеду. Кроули махнул водителю, чтобы тот уезжал, и снова сел рядом с Азирафаэлем. — Что случилось? — Не хочу возвращаться в Лондон. Пока не хочу. И не хочу вспоминать, что мой магазин сгорел. Он ведь правда сгорел? — Я был там и видел, как огонь уничтожает книги и всё остальное. Мне жаль. Внезапная догадка заставила Азирафаэля вздрогнуть. Он взял Кроули за руку, погладил большим пальцем запястье. — Ты подумал, что я в магазине. И бросился внутрь, чтобы меня спасти. Поэтому ты весь в саже, верно? — Кроули кивнул. — О, мой дорогой, прости. Я заставил тебя волноваться. — Ты жив. И это главное. Улыбка Кроули больше походила на гримасу. Азирафаэль подумал: очевидно, Гавриил и Вельзевул давно что-то подозревали. И об их дружбе они узнали не вчера, просто ожидали подходящего момента, чтобы использовать эту информацию в своих целях. Интересно, чувствовали ли ангелы и демоны, насколько они на самом деле похожи? По крайней мере, цинично-деловым подходом к любой ситуации точно. — Ангел, — сказал Кроули, словно прочитав его мысли, — теперь мы на одной стороне, своей собственной. Гавриил, Вельзевул и даже сам Сатана нам ничего не сделают. А с пророчеством мы разберёмся. У нас ещё есть время. — Кто-то очень самоуверен, мой дорогой. — Я демон. Мне положено быть самоуверенным. Наглость — второе счастье или что-то в этом роде. Азирафаэль невольно воспрял духом. При виде уверенного в себе Кроули у него самого появлялась уверенность в завтрашнем дне. — Ты мне дороже больше всего на свете, — прошептал Кроули. — Но т-с-с! Это секрет. Азирафаэль ощутил ком в горле. И решил, что не одному Кроули быть храбрым. — Ты знаешь, что тогда, в беседке, я солгал? Я не имел в виду того, что сказал. — Конечно, знаю. Ты таким странным образом пытался меня защитить. — Я был неправ. — Предлагаю новое Соглашение. Решения, касающиеся нас обоих, отныне мы принимаем вместе. — Договорились. — Скрепим договорённость поцелуем? — Кроули! — Что? Во-первых, нас никто не видит. Все нормальные люди в это время спят. А во-вторых, так принято у людей. Или нет?.. Кроули потянулся. Позвонки, которых всегда было больше, чем у обычного человека, с хрустом встали на место. — Это замечательная скамейка, но у меня затекло всё, что могло затечь. Прогуляемся? Они пошли по дороге, без цели, наугад, не торопясь и держась за руки. Идея добираться до Лондона пешком отдавала безумием, но неделя в принципе выдалась безумная. Солнце вставало над спящей Землёй, золотило верхушки деревьев. Кроули застыл, как вкопанный, и Азирафаэль чуть не сбил его с ног. — Что?.. — Чудо. В нескольких метрах от них Бентли блестела полированными боками, целая и невредимая. В салоне негромко играли «Квин». — Кажется, я знаю, что означает пророчество Агнессы, — сказал Азирафаэль. — Едем. Меняться телами лучше в моём магазине. Глава 4. le grand soir «Я не пал, — говорил Кроули. — Я медленно скатился по наклонной». Здесь нами был обычный человек убит Он пал в бою, юный старик И мои двадцать лет там тоже мертвы И мои двадцать лет в одной могиле с ним С неба падаю вниз, несу новую жизнь С Рождеством тебя, мир, где притворство цветёт Ледяной крест, я больше ни во что не верю Зимний крест, чувств тоже больше нет Indochine, «Le grand soir» «Я не пал, — говорил Кроули. — Я медленно скатился по наклонной». В метафорическом смысле это было правдой. Он не вёл долгих бесед с Люцифером. Так, пересекались пару раз. И если тема революции (восстания, переворота — называйте, как хотите) и всплывала в разговоре, Кроули не заострял на ней внимания. Времени участвовать в заговорах у него не имелось. Он был занят. Звёзды сами себя не сотворят, знаете ли. Кроули создавал их из газа и пыли, и если он иногда отступал от Плана… Творчество не терпело рамок. И за ним никто не следил. Хотя Она, конечно, видела всё. Было ли это, выражаясь казённым языком, достаточным основанием для изгнания с Небес? Или причиной послужила привычка Кроули задавать неудобные вопросы? Озеро из серы пахло отвратительно. Кроули барахтался, пытаясь высмотреть берег, отплёвывался и стонал. Сияющие божественным белым светом крылья стремительно чернели. — Помогите! Ангел рядом с Кроули захлёбывался и периодически погружался в серу с головой. Кажется, до этого страшного часа он отвечал за создание ядовитых растений. Кроули подплыл ближе. — Перестань дёргаться. Я попробую тебя вытащить. Он тронул ангела за плечо, прикидывая, как им обоим добраться до суши, не наглотавшись ещё больше серы, как вдруг ангел извернулся, схватил его за шею и сдавил изо всех сил. В тысячах глаз Кроули заплясали цветные пятна. Однако он был уверен: торжествующая усмешка на ликах ангела ему не почудилась. Кроули лягнул его — руками, ногами и крыльями, заставив согнуться от боли и разжать пальцы, — и устремился вперёд. Больше он никому не пытался помочь. Ад преподал ему первый урок: здесь каждый был сам за себя. Сидя на каменистом берегу, Кроули думал, что многое бы отдал за возможность искупаться в мировом океане, смыть сажу и неприятный запах. Он вздрогнул, ощутив, как неведомая сила тянет его прочь от озера. — Внимание! Мы больше не ангелы. Теперь мы демоны, и имя нам легион. Я Лорд Вельзевул, ваш повелитель и посредник между вами и Люцифером. Слушайте и повинуйтесь, ублюдки. …Бомбы, со свистом несущиеся вниз, напоминали Кроули о падении. Тогда ему повезло: он всего лишь переродился, лишившись ангельской сути, а не умер. Здесь, на поле боя, люди умирали мучительно и страшно, совсем молодые мужчины, практически подростки. Кроули не мог остановить войну. И Азирафаэль тоже не мог. Как один ангел и один демон сумели бы противостоять человеческому желанию убивать друг друга? В конце концов, первая война случилась на Небесах. Люди лишь взяли с ангелов и демонов пример. Каин убил Авеля. С тех пор утекло много воды. Человечество становилось всё изобретательнее (ружья, пистолеты, пулемёты, бомбы…), кровь лилась не ради чести или славы, а для завоевания новых земель. Кроули не осуждал людей. Кем он был, чтобы их судить? Он терял в них веру, старался отключить эмоции и ждал, пока желание создавать красоту вновь проявит себя, и ужасы войны отступят на несколько десятилетий. Также Кроули знал: в книжном магазине для него всегда горит свет, и в какой бы час он ни постучал в дверь, Азирафаэль найдёт для него чашку горячего чая, бокал вина и доброе слово. А что ещё нужно для утешения? Глава 5. Как ты, друг мой, спишь без меня? Это наказание, думал Кроули. Пули на мне одежду порвали Но мои чувства целы остались Наши жизни зависят от металлических касок Среди царства удушья я засыпаю Я мечтаю, будто тысячу лет проживу Сегодня мне больно, завтра я лгу Скажи, как ты там спишь без меня? Скажи, каково засыпать без меня? Indochine, «Un ange à ma table» Это наказание, думал Кроули. Вероятно, Хастур или его ищейки видели, как Кроули передавал Азирафаэлю саквояж с книгами на развалинах церкви, и Хастур радостно унёсся ябедничать начальству. Он делал это при каждом удобном и даже неудобном случае и не уставал жаловаться на Кроули и остальных демонов по любому поводу. Иногда, как сейчас, Вельзевул принимала жалобы во внимание. Хорошо, что претензии вроде «Кроули отдал мне отчёт без должного уважения» чаще её веселили. Иначе многие демоны не вылезали бы из озёр с расплавленной лавой и были бы у других, менее провинившихся демонов, на побегушках. Потому что об уважении Хастур мог лишь мечтать. Никто не любит ябед. Увы, Кроули не удалось объяснить Вельзевул, что искушения на поле боя не имеют смысла. Смерть — великий уравнитель. И те, кто защищал свою страну, и те, кто выполнял приказ командира, помня о присяге и воинском долге, после пережитых мучений попадут в Рай. Кроули считал, это так себе утешение, но его мнения не спрашивали. Смерть в бою списывала все грехи, а Кроули ненавидел зря тратить силы. Артель «Напрасный труд», это было не про него. Вельзевул его доводы слушать не стала. — Выполняй приказ. И радуйся, что проведёшь на задании неделю, а не месяц, как предлагал Хастур. Неделя, слава французским блинчикам, подходила к концу. Кроули скучал по Лондону, по беседам с Азирафаэлем и хорошему вину и чаю. Ту бурду, что пили солдаты, чаем назвал бы совсем уж отчаявшийся. Ну, по крайней мере, он был горячим. К серьёзным проступкам Кроули никого не подталкивал. Бунт в виде пикника из сухпайков прямо в окопе и мелкие пакости в духе «насыпь землю вместо табака своему товарищу в кисет» его вполне устраивали. В отчётах он, разумеется, опишет иные события. В первый раз, что ли? …Бомбы врезались в землю, перепахивали её, смешивали с кровью и костями. А потом, будто этого было мало, раздался крик: — Химическая атака! Кроули так и не понял, какая из сторон решила пустить газ. Он отключил дыхание и сердцебиение. Если он развоплотится, вряд ли новое тело выдадут быстро. Спасибо, Хастур, удружил. Люди вокруг хрипели и задыхались. Противогазы не помогали. Кроули закусил губы. Он не мог никого спасти, не мог исцелить. Но его лучшим оружием было воображение. И у него хватит сил, чтобы в свои последние минуты солдаты мысленно прожили ту жизнь, которую у них отобрала война. Милосердие или жестокость? Он предпочитал думать, что милосердие. Кроули закрыл глаза и сосредоточился. Хрипеть и задыхаться солдаты не перестали. Они просто больше не чувствовали боли и умирали с улыбкой на губах. Сам Кроули представил книжный магазин, Азирафаэля в кресле с пледом на коленях и «Рождественской песнью» Чарльза Диккенса в руках, поднимающийся от чашек с чаем пар и хрустящую корочку чуть подгоревшего пирога. Скоро ему придётся вернуться в суровую реальность. Но пока у него был этот сон и всё время мира: целых пять минут. Глава 6. La lettre de métal 1914 год. Азирафаэль встречает в Лотарингии ангела из Отдела поиска и спасения. Кроссовер с сериалом \"Прикосновение ангела\". В Лотарингии металл Боль терзает тела Я бы ненависть тебе завещал Потому что не хочу умирать На бойню нас отправляют Но хочу, чтоб мной гордиться Ты не переставал… Indochine, «La lettre de métal» Кабинет Гавриила пугал безжизненной стерильностью. Стоило там оказаться, и возникало сильное желание сбежать, неважно куда. Азирафаэль выпрямил спину, сложил руки за спиной. — Франсуа Леконт должен написать письмо сыну, от этого зависит судьба его потомков. Он служит в одной из армий, что сейчас наступает на немцев в Лотарингии. Найдёшь его и проследишь, чтобы он это сделал. Вопросы есть? — Может, отправить туда кого-нибудь из Отдела поиска и спасения? — несмело предложил Азирафаэль. — Уверен, они справятся с этим лучше. — Ты — единственный ангел, который занимает постоянный пост на Земле. Для тебя не существует неважных или невыполнимых задач, — отчеканил Гавриил. — К выполнению приступишь немедленно. Всё понятно? — Да. Азирафаэль очень хотел бы вернуться в любимый магазин, но увы, из-за данного Гавриилом задания возвращение откладывалось. Если повезёт, то на несколько дней. Если не повезёт, то на пару недель. Азирафаэль даже не знал, в какой армии воюет Франсуа, в первой или второй. Положившись на удачу, он решил начать не с армии, а с города и таким образом утро 15 августа 1914 года застало его в Сарбуре. Он искал штаб, чтобы взглянуть на списки солдат, когда его внимание привлёк тихий всхлип. За деревом стояла темноволосая девушка в длинном белом платье и неловко вытирала ладонью слёзы. Азирафаэль присмотрелся. Она тоже была ангелом. — Эй! — шёпотом позвал он. — Всё в порядке? Я Азирафаэль. — Моника, — у неё были карие глаза, полные печали, и какая-то детская наивность во всём облике. — Я из Отдела поиска и спасения. — Новенькая? — сочувственно поинтересовался Азирафаэль. Моника кивнула. — Только меня, наверное, скоро оттуда переведут. — Почему? Изумление Азирафаэля было искренним. Из Отдела поиска и спасения не выгоняли никого и никогда. Туда изначально мало кто из ангелов мечтал попасть. Тяжёлая работа без отдыха и наград. Как-то, покидая кабинет Гавриила после очередного выговора, он нечаянно услышал, как Чамуил жаловался Сандальфону на текучку кадров. Моника всплеснула руками. — Потому что у меня ничего не получается! Я говорю: «Не испытывайте страха», — а люди меня пугаются и убегают. Я всего лишь пытаюсь им помочь! — Можно, я дам один совет? — Азирафаэль ободряюще (и неловко) похлопал Монику по руке. — Люди боятся всего необычного. И не все из них верят в ангелов. Чтобы они приняли помощь, тебе нужно выглядеть, как человек. — Он щёлкнул пальцами, и белое платье сменилось формой медсестры. — Теперь иное дело. Моника просияла. — Спасибо! Как мне тебя отблагодарить? — Не стоит благодарности. Но от твоей помощи я бы не отказался. Мне необходимо найти одного солдата. Его зовут Франсуа Леконт. — О, я его видела! — воскликнула Моника. — Он сидит вон под тем деревом и плачет. Скоро наступление, и он уверен, что сегодня погибнет в бою и больше не увидит свою семью. Я не осмелилась к нему подойти. Вдруг он тоже меня испугался бы? — Сейчас он не испугается, — заверил её Азирафаэль. И тут он сообразил, как быстро выполнить задание Гавриила без своего непосредственного участия. — Франсуа должен написать письмо сыну, чтобы у того осталось хоть что-то на память об отце. Меня он не послушает, по крайней мере, не сразу. А медсёстры вызывают доверие. Если бы ты согласилась с ним поговорить… — С радостью! Моника направилась к дереву, под которым сидел Франсуа, закрыв лицо ладонями. Азирафаэль подумал о Кроули. Демон был в Париже. Должен был кого-то искусить. Что-то мелкое и безобидное, поэтому Азирафаэль не запомнил детали. Он достал из сумки бумагу и карандаш. Письмо он, разумеется, не отправит. Слишком рискованно. Но написать откровенное послание никто ему не запретит. Азирафаэль положил лист на колени и вывел: «Мой дорогой Кроули…» Глава 7. Пруд Азирафаэль и Кроули в Дюнкерке. Кроссовер с фильмом «Искупление». Мы посредине озера Как хорошо, что ты со мной Сидишь на дне лодки И в жилах стынет кровь Мы будем в Раю этой ночью И мне там хорошо Я вспоминаю тебя Даже когда падают бомбы Indochine, «Le lac» Госпиталь переполнен. Азирафаэль знает, что Робби где-то здесь, и медленно идёт вдоль ряда коек, незаметно облегчая боль раненых солдат с помощью небольших чудес. Как бы ему хотелось сделать больше… Кровать Робби в самом углу. Она огорожена ширмой. Наверное для того, чтобы другие раненые не видели, как умирает их товарищ. Дюнкерк. Азирафаэль нескоро забудет этот город. Робби не один. Рядом на стуле сгорбился Кроули. Он — странное зрелище — держит умирающего за руку. Приблизившись, Азирафаэль понимает почему. Предсмертный сон-видение, в котором Робби и его возлюбленная Сесилия катаются на лодке. Озеро напоминает огромное зеркало, в него счастливо смотрятся облака. Сесилия смеётся. В реальности Робби и Сесилия виделись один раз после того, как Робби выпустили из тюрьмы. Он попал туда потому, что тринадцатилетняя сестра Сесилии подсматривала за ним и Сесилией и неправильно поняла увиденное, приняв страсть за насилие. И вот влюбленные встретились в Лондоне и, не зная того, расстались навсегда после неловкого разговора в кафе, робкого прикосновения рук и поцелуя. Трагическая история, почти Ромео и Джульетта. Азирафаэль должен был подарить Робби утешение, чтобы тот покинул земную обитель со спокойной душой. Кроули его опередил. — Ты… — Не сейчас, — шипит Кроули. Азирафаэль кивает. Некоторое время спустя Робби дёргается и застывает, на лице остаётся лёгкая улыбка. — Ты ведь не впервые… — начинает Азирафаэль. — Это не милосердие, — перебивает Кроули. — Я исследую свои способности и при этом не превращаюсь в законченного ублюдка. И вообще. Что «вообще» он не уточняет, но Азирафаэль его понимает. — Давай уйдём отсюда, — предлагает он. — И напьёмся? — Кроули вздыхает. — Такого желания надраться я не ощущал со времён инквизиции. — Вино за мой счёт. Азирафаэль не может его обнять, коснуться губами виска, просто взять за руку. Но он должен сделать для лучшего друга со слишком большим для демона сердцем хоть что-то. Глава 8. Республика метеоров Кроули появляется в магазине около полуночи. В стране, где стужа по утрам В стране безрадостных солдат Идёт холодная война – Забава детская и грязь Просто нечестная война Где время все теряют Indochine, «Republika» Кроули появляется в магазине около полуночи. На улице — туман и дождь. Идеальная маскировка. Азирафаэль запирает дверь, задёргивает шторы. Кроули устраивается в кресле с ногами (ботинки он, слава Небесам, снял) и смотрит на огонь в камине с мрачным видом. Азирафаэль ставит на столик поднос с чашками и заварочным чайником, разливает по бокалам сухое красное вино. — Есть новости? — спрашивает он. — Хастур и Лигур тренируют адского пса. На самом деле щенка, но адский щенок звучит не очень. У нас осталось две недели, ангел. — Кроули снимает очки и трёт переносицу. — Я помню, — мягко говорит Азирафаэль. Ему стыдно признаться, что у него в голове ни одной идеи, как остановить Армагеддон. — Всё это бессмысленно, — рычит Кроули. — Ты имеешь в виду, бессмысленно бороться? — удивляется Азирафаэль. Мысль, что нельзя допустить конец света, принадлежала Кроули. Видимо, он совсем пал духом. Азирафаэль не знает, как его взбодрить, да и себя, если честно, тоже. Как там сказал кто-то из туристов? Если ты в Англии, в любой непонятной ситуации пей чай? — Я имею в виду подготовку к финальной Битве, тренировки по расписанию, жадное ожидание конца… Это реальная жизнь, а не компьютерная игра! Мы, в смысле они, просто теряют время и заставляют нас тратить наше время зря. — Несправедливо, — соглашается Азирафаэль. — И очень обидно. — Мы могли бы заняться множеством других вещей, а не следить за Антихристом, — продолжает Кроули. Он не только зол, он ещё и устал, понимает Азирафаэль. — Знаешь, я бы хотел создать собственную республику, куда Раю и Аду не будет хода. Республику для нас. Я бы назвал её республикой метеоров. — Поэтичное название. — Падающие звёзды — это красиво. Как и метеоритный дождь, особенно в ясную ночь. Ты когда-нибудь загадывал желание, увидев, как падает звезда? — Несколько раз. Но желания никогда не сбывались. — Потому что их нельзя произносить вслух… «Я и не произносил», — хочет возразить Азирафаэль. Но Кроули, пробормотав «что они всё-таки кладут в бананы?», засыпает, откинув голову на спинку кресла. Азирафаэлю следует его разбудить, намекнуть, что уже поздно… Он забирает из расслабленных пальцев Кроули чашку, укрывает его пледом. — Пусть тебе приснится наша республика метеоров. Ты сказал, у нас есть две недели. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Азирафаэль садится в своё кресло, открывает книгу, но сосредоточиться на тексте трудно: он представляет метеоритный дождь, яркие россыпи звёзд, и от воображаемой красоты перехватывает дыхание. Глава 9. Цветок зла Уорлок возвращается в Англию. Но что я сделал плохого? И что я такое? Я зло, я порок Вне определений и рамок… Indochine, «Play Boy» К эксцентричному поведению мистера Кроули Адам привык. Он демон. Ему по статусу положено. Уорлок Даулинг — обычный человек. Одиннадцать лет его считали Антихристом. Досадная ошибка. Но теперь ему восемнадцать, как и Адаму. Пора оставить детские обиды позади. На следующее утро после своего дня рождения Уорлок покупает билет на самолёт, прилетает в Лондон и просит мистера Кроули отвезти его в Нижний Тэдфилд. Мистер Азирафаэль едет с ними. На всякий случай. Или его мучает любопытство. Уорлок стучит в дверь дома Янгов. Адам открывает, не потрудившись спросить, кто там. В Тэдфилде все друг друга знают, так что вопрос не имеет смысла. И получает кулаком в нос. — Это за то, что отправил меня в Америку, придурок, — шипит Уорлок. — Я думал, так будет лучше, — невнятно бормочет Адам. Нос не сломан, но крови очень, очень много. — Твои родители американцы. — Я англичанин, пусть и не по рождению, — заявляет Уорлок. — В Нью-Йорке меня дразнили за акцент. И, кстати, тебе нужно приложить к носу что-нибудь холодное. Мистер Азирафаэль вздыхает и мягко упрекает мистера Кроули: — Твоё воспитание, — а затем материализует из воздуха полотенце и пакет с замороженным горошком. — Надеюсь, футболка отстирается, — продолжает Уорлок. — Извиняться не планирую, потому что мне не стыдно. Адаму кажется: мистер Кроули никогда не гордился своим воспитанником больше, чем в этот момент. Мистер Азирафаэль смотрит на него выразительно, и мистер Кроули щёлкает пальцами. Кровь исчезает с футболки Адама, словно её там никогда и не было. На крыльцо выскакивает Пёс, обнюхивает Уорлока и, потеряв к нему всякий интерес, садится у ног Адама. — Анафема испекла яблочный пирог. Она обрадуется, если мы заглянем к ней в коттедж. — У неё проявился дар предвидения? — весело произносит мистер Кроули. — Любопытно. — В Тэдфилде нечасто встретишь винтажную Бентли, — Адам улыбается и спускается с крыльца. Анафема правда рада их видеть. Она засыпает мистера Азирафаэля и мистера Кроули вопросами, ерошит волосы Адама и спрашивает у Уорлока, пьёт он чай с молоком или без. Ньют явно не в восторге от гостей, и он в основном молчит, зато исправно подливает чай в их чашки. Из кастрюли, потому что очередной чайник он сжёг накануне. — Как можно сжечь электрический чайник, если в нём есть вода? — шёпотом удивляется Уорлок. — Не спрашивай, — морщится Адам. — Ньюта вообще нельзя подпускать к электротехнике. Хотя однажды его способность ломать всё хоть отдалённо электрическое семь лет назад спасла мир. Он вывел из строя компьютеры на авиабазе, и ракеты не взлетели. И не уничтожили города. — Круто, — Уорлок тихо смеётся. Возможно, это начало прекрасной дружбы. Новый друг Адаму не помешал бы. Пеппер, Брайан и Уэнсли в последнее время заняты, и он всё чаще сидит в их лесном убежище в одиночестве. Ну, если не считать Пса. Письма в университеты разосланы, остаётся лишь ждать ответа, и Адам не знает, чем себя занять. Не двигать же литосферные плиты, в самом деле. Поэтому, когда мистер Кроули предлагает ему провести несколько дней в Лондоне: — Твоё знакомство с Уорлоком началось не с той… руки. Думаю, вам стоит узнать друг друга получше, — Адам с восторгом соглашается. Мистер Азирафаэль качает головой. — Где наши юноши будут жить? В магазине мало места. Не везти же их Мэйфейр… Кроули приподнимает бровь. — Это ещё почему? — Тебе нравится минимализм, мой дорогой, однако он… не располагает к уюту. — Я ничего не имею против минимализма, — торопливо заверяет Адам. — В ваш дом пускают с собаками, мистер Кроули? — Разумеется. — Интонация мистера Кроули намекает, что Пса туда пустят в любом случае. — Лично мне всё равно, минимализм или бардак, — Уорлок обнимает мистера Кроули и довольно вздыхает. — Я безумно соскучился по Лондону и по тебе, няня Эш. — Слышал, ангел? А если нам что-то понадобится, мы это купим. Итак, вопрос решён. Поехали. — Пёс, ко мне, — зовёт Адам. …Погода в Лондоне меняется по сто раз на дню: солнце, дождь, снова солнце. Пока мистер Азирафаэль старается не продать покупателям ни одной книги (тогда почему это книжный магазин?), мистер Кроули, Уорлок, Адам и Пёс гуляют по городу. Дождь они пережидают в маленьких уютных кафе. Мистер Кроули не всегда мистер. Ему (ей) удивительно идут черные платья с красными акцентами на рукавах, вишнёвая помада и высокие причёски. Уорлок тоже не стесняется носить юбки поверх узких джинсов и сочетать футболки с коктейльными платьями. На ногах у него фиолетовые носки и неизменные берцы. — Мне так удобно, — объясняет он Адаму. — Хотя меня адски бесит, когда прохожие перешёптываются за спиной: «Глядите, парень нацепил женские шмотки». — Что взять с туристов, — сочувствующе хмыкает Адам. — Я вообще не делю одежду на мужскую и женскую. Почему я должен отказываться от чего-то красивого, прикольного и крутого только потому, что я парень, а не девушка? Терпеть не могу определения и рамки. — Логично, — смеётся Адам. Уорлок фыркает и ломает пополам песочное печенье. Свою порцию Адам уже съел. Но половина печенья Уорлока почему-то намного вкуснее. Наверное, дело в желании поделиться с другом и в том, что страх быть отвергнутым из-за предпочтений в одежде оказывается всего лишь страхом, не имеющим под собой оснований. Одно из любимейших развлечений Уорлока и мистера Кроули — кататься в метро. Естественно, всё не так просто. Они садятся напротив друг друга и начинают оживлённо жестикулировать. Иногда, как сейчас, у них в ушах маленькие чёрные беспроводные наушники, и на языке жестов они обсуждают песню, которую слушают одновременно. «Роллинг Стоунс старые. И музыка у них старьё». «Классика не устаревает. Искусство вечно, мой юный падаван». Адам держит Пса на руках и наблюдает за реакцией окружающих. Кто-то отворачивается, кто-то бурчит под нос, что место психов в психиатрической клинике, а инвалидам лучше не показываться на глаза нормальным людям. В последнем случае, Уорлок и мистер Кроули, не прекращая жестикулировать, объясняют грубияну всю глубину его заблуждений. — Люди почему-то думают, что если ты глухой или немой, то ты ещё и умственно отсталый, — после задумчиво говорит мистер Кроули. — Как будто между этими явлениями существует прямая связь. О, невежество, ты губишь всё, к чему прикасаешься. Человек может перестать говорить по разным причинам. Психологическая травма. Физические повреждения. Тогда язык жестов становится спасением. Как же раздражает ограниченность некоторых… представителей рода человеческого. — Поэтому вы с Уорлоком бесите таких людей в ответ? — Именно. Довольно невинное занятие, особенно для демона, верно? — Уорлок не демон, но ему это нравится не меньше. — Я — цветок зла! — кричит Уорлок, напрыгивая на Адама сзади. Оба заливаются смехом. — Я не зря был твоей няней, дьяволёнок, — мистер Кроули счастлив и горд. — Кто хочет приклеить к тротуару пару фунтов? Адам надеется, что они с Уорлоком будут учиться в одном университете и мелкие проделки и улыбки никогда не закончатся. Пёс лает, словно соглашаясь, и уносится вперёд. Адам нащупывает в кармане несколько монет и бежит следом за ним, чтобы догнать Уорлока и мистера Кроули. Глава 10. L World Армагеддон близко. Пора забыть о привязанности к врагу. От тебя до меня… Не позволяй мне жить без тебя Я, я ничто Даже если тебя разочарую, Останься со мной Ты будешь моей любовью У которой нет определения Indochine, «L World» С деловыми встречами пора завязывать. Никто ни о чём не догадывается (они предельно осторожны), но дело даже не в этом. Через две недели Антихристу исполняется одиннадцать. А после — Армагеддон. Финальная битва. Из союзницы Вельзевул превратится во врага. Гавриил намерен одержать победу и устроить Рай на Земле, как когда-то было написано. Вельзевул не сдастся. Он предпочтёт умереть стоя, но не жить на коленях. Гавриил должен забыть прогулки в парке, чаепития в «Мезон Берто», долгие разговоры по телефону. У него есть цель, у Небес — великий и непостижимый План. А на подчинённых он может жаловаться Михаил. Хотя нет. Это плохая идея. Михаил его поймёт, но имидж идеального, всегда собранного начальника пострадает, что абсолютно недопустимо. Немного жаль, конечно. У Михаил с Гавриилом намного больше общего, чем она думает. И, раз уж она так часто болтает по телефону с Лигуром, Гавриил поручит ей руководить вместе с Адом операцией «День рождения Антихриста», пока цели у ангелов и демонов всё ещё общие. Но… но… Вельзевул одевается броско, но стильно, у неё отличное чувство юмора (юмор, естественно, чёрный) и муха в качестве домашнего питомца, что совсем не раздражает: она жужжит очень трогательно, выпрашивая крошки от пирожного. И разочаровать Гавриил боится именно Вельзевул, а не ангельские войска. Неважно. Битва состоится. Небеса победят. И если самую чуточку он будет скучать по прежней жизни, никто и никогда об этом не узнает. Решимость Гавриила тает, как мороженое на солнце, когда звонит телефон. — Да, «Мезон Берто», через полчаса, — говорит он в трубку. На губах появляется невольная улыбка, и ему стоит немалых усилий стереть её с лица. — Я с проверкой к Азирафаэлю, — сурово произносит Гавриил, неспешно направляясь к эскалатору. И не видит, как Михаил понимающе ухмыляется ему вслед. Глава 11. Je t’aime tant Кроули плевать на человеческие ритуалы. Но она мечтает об одной его части, и Азирафаэлю предстоит разгадать, что за часть она имеет в виду. В прошлом остались наши ошибки Они списаны, вычеркнуты, забыты Я так тебя люблю, я так тебя люблю Нужно беречь то, что красиво И мы починим всё, что разбито Я так тебя люблю, я так тебя люблю Indochine, «Je t’aime tant» От Анафемы приходит телеграмма. «Приедем завтра девятичасовым поездом». Ни приветствия, ни подписи, ни «до скорой встречи». Лаконично и по сути. — Кто присылает телеграммы, когда есть вотсап, снэпчаты и СМС? — ворчит Кроули. — Я уж молчу про электронную почту. Азирафаэль знает: втайне она довольна. И немного скучает по тем временам, когда люди писали бумажные письма и пользовались телеграфом. Между страниц большой книги по астрономии Кроули хранит несколько телеграмм от Азирафаэля. Они тоже без обращения и подписи, а текст — поэтическое иносказание. «Сегодня на море штиль». Оба задания выполнены успешно. «Поспорил с начальством об одном месте из Блаженного Августина». Необходима помощь и как можно скорее. «Незабудки почти отцвели». Мне тебя не хватает. Сейчас они многое говорят прямо. Свобода — чудесная вещь, хотя пока несколько непривычная. Азирафаэль закрывает «Бесконечную историю» и улыбается. Коттедж в Саут-Даунс небольшой, но уютный. У них есть гостевая спальня, гостиная, где в камине весело потрескивают дрова, веранда и сад. Над крышей из красной черепицы каждую ночь сияют звёзды, а если прислушаться, то можно услышать, как шумит море. Кроули обожает море. Она с разбегу прыгает в волны и плывёт к вечно ускользающему горизонту. Азирафаэль плавает медленно и испытывает ностальгические чувства, вспоминая о кабинках для купания. Кроули вылезает из воды лишь тогда, когда от холода у неё начинают синеть губы. — Ты уверена, что на самом деле не морская змея? — ехидничает Азирафаэль. Он ангел, но никогда не притворялся святым. И Кроули нравится его «тёмная сторона», в смысле, сарказм, упражнения в остроумии и тысяча и один способ не продать ни одной книги. — Может, и морская, — лениво соглашается Кроули. За два месяца она загорела практически дочерна, и у неё облезает нос. Почему-то это кажется трогательным. Коттедж подкупил их обоих верандой и садом, поэтому они заплатили риэлтору, не торгуясь. В плетёных креслах-качалках утренний чай особенно вкусен, а среди груш, персиков и вишен дышится легко и привольно. То, что Кроули обожает чизкейки с грушей и вишнёвые пироги, — приятный бонус. У Азирафаэля они неплохо получаются безо всяких чудес. Первые два или три раза корочка подгорала, а начинка оставалась сырой. Азирафаэль не огорчался. Он не жаждал лавров Гордона Рамзи, да и спешить ему было некуда и незачем. Кроме того, тесто не терпит суеты. И не любит, когда его месят с раздражением. Наверное, переезд в Саут-Даунс — определённый этап отношений, желание жить вместе в пространстве, сочетающем творческий беспорядок и минимализм, обрести общий дом, потому что квартирка над книжным магазином тесна, а минимализм в Мэйфейре нежилой, стерильный. Коттедж в этом плане — само совершенство. Он стоит на отшибе, и соседи не заглядывают в окна, но до булочной легко дойти пешком, и по дороге Азирафаэль обязательно заходит в магазинчик Жана-Батиста и Терезы Бонэмов. Жан-Батист — ювелир, Тереза делает мыло и свечи, а также варенье из розовых лепестков. Она продаёт его в маленьких баночках, пахнущих летом. Азирафаэль каждый раз покупает несколько штук и нюхает, нюхает, наслаждаясь волшебным ароматом. Кроули прячет улыбку, зачёрпывает варенье маленькой серебряной ложечкой и говорит: — Неплохо. Это самая большая похвала. Утром Кроули едет на станцию — встречать Анафему и Ньюта. Азирафаэль печёт к завтраку шотландские сконы, заваривает чай. Кофемашину на кухонной стойке он не трогает. Кроули купила её в припадке хозяйственности и с тех пор ею не пользовалась. Кофе она предпочитает варить в старой медной турке на такой же древней газовой плите. Впрочем, духовка в ней работает безупречно, а большего Азирафаэлю не требуется. У Анафемы много новостей. Она выкупила Жасминовый коттедж у владельцев, а в августе у них с Ньютом свадьба. — Не в церкви, не беспокойтесь. Если бы я была верующей, то меня бы крестили как католичку, Ньют протестант, так что… всё сложно, — объясняет она. — Мы поженимся в нашем саду. — Поздравляю, — искренне произносит Азирафаэль. — А я прослежу, чтобы цветы не теряли превосходный внешний вид, — обещает Кроули. Азирафаэль угрозу не комментирует. Периодически Кроули шипит на груши и вишни. На вкус это не влияет, а вот на урожай — да. Азирафаэль со времён Эдема любит груши до безумия. И вишнёвые пироги он не только с удовольствием печёт, но и ест. Поток размышлений прерывает крик Анафемы: — Ньют, не трогай!.. Она опаздывает с предупреждением: кофемашина дымится и издаёт странные звуки. Кроули щёлкает пальцами и, когда дым рассеивается, достаёт из шкафчика турку. Пока она учит Ньюта варить «по-настоящему вкусный кофе, а не ту бурду, что подают в кофейнях», Анафема шепчет: — Я не понимаю. Как она могла загореться, если она ни к чему не была подключена? — Открою вам секрет, моя дорогая, — так же тихо отвечает Азирафаэль. — В этом доме ни один прибор не включён в розетку. — Но как?.. — Воображение и немного веры. Не напоминайте об этом Кроули, ладно? Мы хотим по-прежнему не платить за электричество. — Могила. Анафема смеётся. Азирафаэль подвигает к ней тарелку со сконами и наливает ещё чая. — Попробуйте варенье из роз. Оно восхитительное. — Оставьте чуть-чуть и нам с Ньютом, — Кроули выключает газ и достаёт кофейные чашки из тонкого фарфора. Анафема с тревогой наблюдает, как Ньют несёт чашку к столу. Кроули изгибает бровь. — Дома я грею воду для чая в кастрюле, — признаётся она. — Потому что я сжёг оба чайника, — вздыхает Ньют. — Ты ведь работаешь в библиотеке Тэдфилда? — спрашивает Азирафаэль. — Да. И они до сих пор заполняют карточки от руки. После завтрака Анафема отводит Азирафаэля в сторонку и вручает ему книгу пророчеств Агнессы Псих. — Моя дорогая, я не могу её взять. Она была в вашей семье триста лет. — Тогда считайте, что я отдала её вам на хранение. К тому же она обгорела. Полагаю, вы что-то сможете с этим сделать? — Я постараюсь. — Значит, одно дело улажено. В Саут-Даунс есть почта? — Разумеется. — Отлично. Очередь в почтовом отделении явление редкое. Ньют передаёт Анафеме коробку с карточками. Анафема упаковывает её в обёрточную бумагу и твёрдой рукой выводит адрес. — Америка? Радикальный способ от них избавиться, — говорит Кроули. — Я пытаюсь жить без подсказок моей много раз прабабушки. И всё же по утрам рука сама тянется к пророчествам. Я даже отнесла их на чердак. На следующий день они снова были в спальне. И я не помню, как забирала их с чердака. Отправив бандероль, они идут на пляж. Кроули и Ньют немедленно залезают в воду. Азирафаэль и Анафема сидят на лоскутном покрывале. Азирафаэль перенёс его на берег из коттеджа с помощью чуда, как и бокалы с холодным лимонадом. — Мои родители не приедут на свадьбу. Ньют им не нравится. Мама сказала, что он мне не пара, я вспылила… и проговорилась, что сожгла второй том пророчеств Агнессы. В итоге мы уже два месяца не разговариваем. — Был второй том?! — восклицает Азирафаэль. — Да. Один адвокат… по-моему, он адвокат, но я не уверена, принёс его в Жасминовый коттедж. Пророчества хранились в его семье с указанием, когда он должен передать их мне лично в руки. Вечером, готовясь ко сну, Азирафаэль возмущается: — Не могу поверить, что мисс Гаджет сожгла книгу! Это… кощунство! Вандализм! Да, я помню, что рукописи не горят и так далее, но тем не менее! Кроули успокаивающе кладёт руку ему на плечо: — Я понимаю, ты расстроен. Второй том был единственным в своём роде, причём в буквальном смысле. Но и Анафема сделала это не со зла. Ангел, шесть тысяч лет за нас с тобой решали, куда мы отправимся и какие задания обязаны выполнить. Она всю жизнь жила по указке Агнессы. Вероятно, она испугалась, что новые пророчества отнимут у неё недавно обретённую свободу. — А если там было что-то важное? — Ну, мы об этом уже не узнаем. И думаю, так будет лучше. Вспомни греческую мифологию, да и в принципе любую мифологию. Там полно самоисполняющихся пророчеств. Ты веришь в предопределение? — А ты нет? — Вроде «наша встреча была предопределена судьбой»? Нет. Тогда, на стене я заговорила с тобой по собственной воле. А ты не испепелил меня и заговорил в ответ, и это был твой выбор, ничей больше. Мы скорее вопреки, чем по предначертанию звёзд. Азирафаэль целует Кроули и думает: я тоже хочу верить, что было именно так. *** Он просыпается с рассветом. Удивительно: Кроули в кровати нет. Обычно она спит до обеда. Азирафаэль встаёт и спускается вниз. Кроули и Анафема на веранде, пьют чай и негромко беседуют. — Ситуация, конечно, неприятная. — Преуменьшение века. Мои родители не испытывают симпатии к Ньюту, миссис Пульцифер ненавидит меня. Я слишком эксцентричная для её сына или что-то вроде того. — Но на свадьбу она придёт. — Ага. — Прости за прямоту, любительница книг, но жить-то тебе с Ньютом, а не с ней. А он переживает насчёт колец. Не знает, хочешь ли ты вообще носить кольцо, а спросить стесняется. — Он его купил, — догадывается Анафема. — Я его видела, — невозмутимо сообщает Кроули. — Оно стильное. И не золотое, не бойся. — Как ты?.. — У тебя нет ни одного золотого украшения, я права? И золото с твоим образом не сочетается. Наверное, твои платья окружающим кажутся старомодными и неуместными, но у тебя есть вкус. Как и у молодого Пульцифера. — Ньют не такой, как все думают. Он не увалень, он умный, и он не виноват, что с техникой у него не ладится. И он принимает меня такой, какая я есть. — Ну, внешность обманчива, верно? — Кто бы говорил. Азирафаэль возвращается в гостиную, не желая мешать разговору по душам. И вновь берёт с полки «Бесконечную историю». *** Ещё до завтрака на пальцах Анафемы и Ньюта появляются старинные серебряные кольца. Азирафаэль знает, где Ньют их раздобыл. Тереза Бонэм рассказывала, что их принесла в магазин пожилая пара. Они собирались в кругосветное — последнее — путешествие, детей у них не было, и им хотелось, чтобы кольца принесли счастье каким-нибудь молодым влюблённым, чтобы «они жили в любви и согласии много лет, как мы с моей ненаглядной Элизабет». День они опять проводят на пляже. Азирафаэль берёт с собой корзину для пикников. Внутри вино, сыр, крошечные сэндвичи с пармской ветчиной, помидорами и моцареллой, пирожки с вишней, томлёная с мёдом груша и красное вино. Над волнами кружатся чайки. Сегодня море серое, беспокойное, но есть в нём какая-то строгая красота. Ньют накидывает Анафеме на плечи свою толстовку. Кроули вытягивает длинные ноги и обнимает Азирафаэля за плечи. Они молчат, дышат предгрозовым воздухом. Азирафаэль расправляет невидимые крылья, готовый укрыть их, если вдруг пойдёт дождь. Добежать до коттеджа и не вымокнуть они не успеют. Анафема и Ньют что-то шепчут друг другу; Ньют делает жест рукой: «Ну же, решайся», — и она, смущаясь, нарушает тишину: — Я слышала, вы в последнее время увлеклись выпечкой, Азирафаэль. — Я экспериментирую. Что-то удаётся, что-то не получается. Но торт «Чёрный лес» — моя гордость. — «И один из любимых тортов Кроули», — добавляет Азирафаэль про себя. — Она хочет, чтобы наш свадебный торт испекли вы, — вступает Ньют. — Мы заплатим, сколько скажете… — Нет-нет, денег я не возьму, — машет руками Азирафаэль. — Это подарок. Свадьба через три недели, верно? — Да, — Анафема сияет. — Я уже пообещала заняться цветами, — Кроули поднимает бокал. Хрусталь звенит, груша тает на языке, и жизнь почти невыносимо прекрасна. Вечером, проводив Анафему и Ньюта на станцию, Азирафаэль и Кроули танцуют в гостиной. Хотя… «танцуют» — громко сказано. Они топчутся на месте, иногда наступая друг другу на ноги, и Фредди Меркьюри поет про «Любовь всей жизни». *** — Осторожней, не гони, — просит Азирафаэль три недели спустя. — Анафема расстроится, если с тортом что-то случится. По его (весьма скромному) мнению, торт — шедевр кондитерского искусства. Он трехъярусный (в каждом ярусе своя начинка — вишня, смородина и персиковый мусс), украшен цветами из крема и маленькими безе, и Азирафаэлю не терпится его попробовать. В саду Жасминового коттеджа установлена арка, и белоснежный вьюнок льнёт к ней, как дитя к матери. На Анафеме самое нарядное платье в её гардеробе. Оно не белое, и лишь мелкие розы в волосах и букет из примул намекают, что она невеста, и сегодня у неё свадьба. Костюм Ньюта ему велик, он нервно переступает с ноги на ногу, но голос у него не дрожит, когда они обмениваются клятвами. Слова просты и, вероятно, мало понятны тем, кто не знает про Агнессу Псих и чудесную способность Ньюта выводить из строя любую технику. «В горе и радости, в болезни и здравии, с кастрюлей вместо чайника и без подсказок свыше». Коробочку с кольцами невесте и жениху подносит Пёс. «Он не подведёт, я его тренировал», — заверил их Адам накануне. После Пёс, Адам, Пеппер, Брайан и Уэнсли носятся между накрытыми столами, мистер Тайлер (неслыханное дело!) добродушно улыбается, и даже миссис Пульцифер пускает скупую слезу, когда Ньют и Анафема танцуют первый танец в качестве мужа и жены. Фамилию Анафема оставляет девичью. — Оружие Судного дня — это звучит стильно. Не обижайся, Пульцифер, — одобряет Кроули. За музыку отвечает тоже она. Гости изображают пого под рок восьмидесятых, что выглядит смешно (Азирафаэль полагает, что именно этого Кроули и добивалась), а для желающих потанцевать под романтическую песню она ставит «Do You Really Want to Hurt Me» Culture Club. — Джордж Майкл? Серьёзно? — Ни одна свадьба не проходит без участия старины Джорджа. И заметь, никаких певцов-самоучек, только оригинальные пластинки. — Надеюсь, драка не входит в программу? Я слышал, она тоже обязательный элемент настоящей свадьбы… — Обожаю твой сарказм, ангел. Принеси мне ещё шампанского, и следующим треком будут «Соловьи» Веры Линн. Азирафаэль с удовольствием съедает три куска торта и мысленно хлопает себя по плечу. Биф Веллингтон и утка по-пекински — следующий этап. Но пироги и торты он уже делает не хуже Кристины Този. И вполне может стать судьёй в «Мастер Шефе», как в британской, так и в американской версиях. Натанцевавшись, гости разбиваются на группы и оживлённо болтают. Кроули садится рядом с Азирафаэлем и крадёт кусочек торта с его тарелки. — Что думаешь о свадьбах? — нарочито равнодушно спрашивает она. — Они красивые. И трогательные. И еда вкусная, особенно мой торт, — Азирафаэль кладёт половину своей порции на отдельную тарелку и протягивает Кроули вилку. — Согласна, — Кроули задумчиво тыкает вилкой в бисквит. — А ты не задумывался, какой могла быть твоя свадьба? Азирафаэль пожимает плечами. — Человеческие ритуалы занятны. Но вряд ли имеют значение для ангелов и демонов. Я не слышал, чтобы кто-то наверху или внизу связывал себя узами брака. Мы же не люди. — Вот именно, мы не люди, — с нажимом произносит Кроули. Внешне она спокойна, но Азирафаэль чувствует, что настроение у неё испортилось, и гадает, что он такого сказал. *** На первый взгляд всё остаётся, как прежде. Кроули не играет в молчанку, с восторгом отзывается на объятия и поцелуи, по утрам возится в саду, пропалывая сорняки и подвязывая деревья, шипит на фиалки и анютины глазки и не отказывается от вишнёвого пирога. Вместе с тем что-то неуловимо меняется, и Азирафаэль не уверен, что перемены ему нравятся. По вечерам, вместо того, чтобы сидеть у камина, пить вино, слушать аудиокниги или играть в «Супер Марио» на телефоне, Кроули выуживает из вазочки в прихожей ключи от Бентли и выскальзывает на улицу. Возвращается она часа через три или вовсе под утро, смотрит на Азирафаэля с обманчивой безмятежностью. Азирафаэль не задаёт вопросов. Равновесие всегда было хрупким. Кроме того, Кроули засыпает у него под боком, доверчиво прижимается, дышит ровно и тихо. Сердце сжимается от горькой нежности (шесть тысяч лет им не было позволено даже такой малости, как сон в объятиях друг друга), и слова замирают на губах. А потом Азирафаэль находит кольцо. У него нет привычки рыться в вещах Кроули. В августе ночи холодные, а у него мёрзнут ноги. — Возьми мои носки, — предлагает Кроули. — Они неказистые, но тёплые. А потом я тебе свяжу свои, если ты, конечно, захочешь. Вязание — одно из её новых хобби. Кроули вяжет шарфы и носки, редко и большей частью для себя. Без чудес они выглядят кривовато, «а ты, ангел, заслуживаешь лучшего». Азирафаэль открывает комод Кроули и придирчиво выбирает пару. И вздрагивает, когда из фиолетового носка в сиреневую полоску выпадает кольцо. Оно из розового золота, в изящных переплетениях линий угадывается то ли змей, то птица — зависит от игры света. Азирафаэль с радостью его носил бы. Прежнее кольцо из жёлтого золота, символ Небес, он снял после ужина в «Ритце», засунул в дальний ящик и больше о нём не вспоминал. Так вот почему на свадьбе Анафемы и Ньюта Кроули спросила, что Азирафаэль думает о женитьбе. Это не простое кольцо. Оно обручальное. Азирафаэль торопливо убирает его обратно в носок и, не глядя, хватает другую пару, зелёную в синюю полоску. Вечером, когда Кроули укутывает шею шарфом и тянется за ключами от Бентли, Азирафаэль выходит на крыльцо следом за ней и молча забирается на пассажирское сиденье. Бентли разгоняется до ста двадцати миль, из колонок доносится песня на французском: — Только стоит мне уйти, «Она тебя не любит», говоришь. Отрой глаза и на меня взгляни. Мне без тебя и жизнь — не жизнь… Слишком быстро и слишком громко, по мнению Азирафаэля. Он ничего не говорит. Ведь Кроули его не приглашала. Фактически Азирафаэль напросился. Кроули останавливает машину на холме и спускается к воде. Долго стоит, глядя на волны и звёзды над головой. Затем они едут обратно в коттедж. Азирафаэль не в силах перестать думать о свадьбах и кольцах. *** Человеческие ритуалы Кроули не заботят. «Мы не люди», — повторила она фразу Азирафаэля, имея в виду что-то совсем иное. Что-то, смысл чего Азирафаэлю пока недоступен. Он поймёт, непременно разгадает загадку, но в любом случае ему необходимо кольцо. Оно символизирует для Кроули нечто важное, и Азирафаэль не имеет права ошибиться. В магазине Жана-Батиста и Терезы пахнет ванилью и лимоном, тёртым с сахаром и имбирём. Мягкий свет не режет глаза. Азирафаэль проходит мимо баночек с вожделенным вареньем из лепестков роз и замирает у витрины с кольцами. Золото он отметает сразу. Кроули предпочитает серебро и украшения без камней, что существенно сужает выбор. И бывают ли серебряные обручальные кольца? Ободок без резьбы и чеканки, не очень ли это банально? — Я могу вам помочь, мистер Фелл? — у Терезы мелодичный, доброжелательный голос. В него хочется завернуться, как в плед. И поведать обо всех проблемах. Азирафаэль кусает губы, мнётся… — Знаете что? — продолжает Тереза. — Покупателей сейчас нет, почему бы нам не выпить чаю? Миссис Смит угостила меня яблочным пирогом. — Спасибо, не откажусь, — говорит Азирафаэль. На кухоньке едва помещаются два кресла, стол и стойка с чайником и электроплиткой. Тереза наливает чай в большие кружки с изображением единорога. Обычно Азирафаэль не пьёт чай из пакетиков, но сегодня он сделает исключение. — Мне нужно кольцо, — выдыхает он. — Обручальное. Как правило, они золотые, но… Тереза улыбается. — Моё не из золота, — она протягивает Азирафаэлю левую руку. На безымянном пальце кольцо из мельхиора с изумрудом. — Одна из первых работ Жана-Батиста. Закончив его, он тут же встал на одно колено и… Я ответила: «Да, глупый, что за вопрос». Мы женаты уже тридцать лет. — Это прекрасно. — И вот что я скажу. Обручальным кольцо делает не материал, а намерение. Что нравится вашей… — Кроули? Она любит море и звёзды. — «И меня». — Тогда у меня есть для вас кое-что. — Тереза ныряет в подсобку и возвращается с коробочкой из чёрного бархата. — Откройте. На белой подушечке лежит крупное чёрное кольцо с вкраплениями серебра, которые напоминают звёзды в ясную ночь, когда нет тумана и облаков, и небо кажется бесконечным. «Это оно», — чувствует Азирафаэль. — Сколько оно стоит? — А сколько вы собираетесь предложить? — Разве у него нет определённой цены? — Возможно. Но в данном случае буде справедливо, если её установите вы. Из магазина Азирафаэль выходит с коробочкой в кармане, тремя свечами с ароматом бузины, десятью баночками варенья и лёгкостью в душе. *** Анафема присылает телеграмму из Лондона. «Ритц шикарен, еда потрясающая, кровать как облако». — Она в курсе, что в действительности облака твёрдые и холодные? — фыркает Кроули. — И трогать их руками не рекомендуется, иначе можно остаться без пальцев? С обморожением не шутят. — С Земли они кажутся мягкими как пух. Не всем дано побывать в космосе, — говорит Азирафаэль. — Слушай, может нам подарить им чайник? Не электрический, со свистком. Кастрюля — это романтично, не спорю, но наверняка неудобно. — Хорошая идея. Вафельница для бельгийских вафель у них долго не проживёт. А от себя я добавлю турку. Ньют любит кофе, но кофемашина ему противопоказана, увы. Слава Манчестеру, в Жасминовом коттедже плита газовая, а не электрическая… — Да уж. — Азирафаэль издаёт смешок. — Покажешь мне, как искать чайники в Интернете? Скоро чайник цвета черешни (со свистком и белым заварочным чайником в розовый цветочек в качестве подарка за покупку) и гейзерная кофеварка заказаны, оплачены и на следующий день отправятся по адресу. Азирафаэль довольно потирает руки. — Мой дорогая, помнится, в шестидесятые я обещал тебе пикник… — И мы их устраивали несколько раз. И мне понравилось. — И ты не станешь возражать против ещё одного? — Не стану. — Славно. Этот пикник особенный. — Ты заинтриговал меня, ангел. Азирафаэль расстилает одеяло под грушами. Расставляет на доске шахматные фигуры. Кроули привычно выбирает чёрные. Она помнит, что играть белыми Азирафаэлю комфортнее. Лимонно-имбирный лимонад слегка жжёт нёбо — похоже, он перестарался и имбирём. Фрукты на большом фаянсовом блюде компенсируют остроту своей сладостью. Кольца затаились в кармане пиджака. — Почему тебе так нравятся груши? — спрашивает Кроули, делая первый ход. Ей плевать, что игру начинают белые. Она любит нарушать правила. Против обыкновения Азирафаэль не возмущается. Он нервничает и боится, что Кроули это заметит. — Груши интересные. Они твёрдые и сочные, сладкие и терпкие, — произносит он. — Яблоки тоже. — После Эдема я их… долго не ел. — Они ассоциировались с запретом? — В точку, моя дорогая. День солнечный, но не слишком жаркий. Кроули выигрывает первую партию. Во второй, в виде исключения начатой по правилам, с хода белых, победа достаётся Азирафаэлю. Он не упоминает о свадьбах и кольцах. Подходящий момент так и не наступил. И Кроули вряд ли ждёт, что он встанет на одно колено. Интересно, почему люди так делают, когда задают вопрос: «Ты выйдешь за меня»? Ноги, должно быть, потом болят ужасно. Ночью Азирафаэлю снится беседка, Кроули, которая уходит, не оборачиваясь. «Ты мне даже не нравишься». Они оба знают, что Азирафаэль тогда солгал. Кроули не держит зла. И не хочет, чтобы Азирафаэль извинялся за неловкую попытку её защитить. Но у слов великая сила. Они оставляют следы. Ранят, и раны, затягиваясь, превращаются в шрамы. «Мы не люди». В этом плане Кроули с Азирафаэлем согласен. Фраза — как шкатулка с двойным дном. Азирафаэль просыпается. Кажется, он наконец понимает, о чём мечтает Кроули. *** Небо густо усыпано звёздами. Такое впечатление, что сегодня ночью их больше, чем было вчера. Бентли летит по дороге. Азирафаэль не удивится, если она вдруг оторвётся от земли и устремится в космос. Если Кроули поверит, что её машина — космический корабль, так и будет. Воображение — прекрасная вещь. Но кое-что и оно не может воплотить в реальность, обратить в правду. Для этого необходим другой человек. Или — не человек. Неважно. Чтобы монолог превратился в диалог и родилась новая истина, предназначенная только для них двоих. «Я так сильно тебя люблю, — думает Азирафаэль. — И любовь невыразима. Нет таких слов в человеческом языке. И в ангельском тоже нет. Но есть кое-что, что я могу тебе дать». Кроули нажимает на тормоз. Бентли послушно застывает на знакомом холме. — Вчера ты хотел что-то мне сказать, но передумал, — сухо произносит она. — Вчера время ещё не пришло, — мягко отвечает Азирафаэль. Прежде чем Кроули успевает выйти из машины, хлопнув дверцей, Азирафаэль кладёт на бардачок два кольца: золотое, найденное им в фиолетовом носке (странное место для тайника), и чёрное с серебряными искрами, которое ему подобрала Тереза, благослови Небеса её доброе сердце. Кроули замирает, словно ей в спину вогнали кол. — Что это? В смысле, где ты?.. Я имею в виду, что это значит? — шипит она. Азирафаэль берёт её за руку, крепко сжимает ладонь. — Ты ведь не хочешь сбежать в Лас-Вегас и чтобы нас поженил Элвис? Кроули вздрагивает. — Святой Манчестер, нет! — Или чтобы церемонию провела Анафема в нашем саду? Та арка с вьюнком выглядела мило. — Нет. Азирафаэль невинно хлопает ресницами. — Я просто уточнил. Кроули бросает на него нечитаемый взгляд. — Вся эта мишура — для людей. Они подчиняют свою жизнь ритуалам, потому что тогда жизнь кажется им более упорядоченной и не такой пугающей. — Но мы не люди. — И не стараемся быть ими, ангел. Азирафаэль подносит руку Кроули к губам, нежно целует костяшки. — Самое важное в свадьбе не дорогое платье или лимузин и даже арка с цветами, верно? Ценно лишь обещание, что невеста и жених дают друг другу при свидетелях. Кроули сглатывает. — Люди часто нарушают обещания. Азирафаэль улыбается ей, ласково и без намёка на грусть. В этот раз констатация факта не несёт с собой печали и горечи. Они вместе, Небеса и Ад, вероятно, продолжают за ними следить, но они не вмешиваются, поэтому пусть смотрят. Стыдиться им нечего. Хотя Азирафаэль надеется, что наблюдение не распространяется на спальню. Кроули очень гибкая, а вещи, которые она вытворяет своим языком… Составители Камасутры облились бы слезами зависти, если бы дожили до двадцать первого века. — Но как мы уже установили, мы не люди. И ты никогда не нарушала данного тобой слова, моя дорогая Кроули. — Боюсь, я не совсем понимаю… — Тебя не интересует свадьба сама по себе. Ты хочешь, чтобы я дал тебе обещание. — Ангел… Свободной рукой Азирафаэль касается губ Кроули, заставляя её замолчать. — Тише. Не перебивай меня, ладно? Я не могу обещать, что никогда не причиню тебе боли. Такого никто не сумеет пообещать, потому что иногда боль неизбежна. И у нас будут и недопонимания, и ссоры, и кто-то наверняка скажет что-нибудь, не подумав… Но мы вместе и в горе, и в радости, чтобы ни случилось потом. Это я обещаю. Кроули его целует. Страстно, глубоко, отчаянно. — Ну, мы обменяемся кольцами или нет? — смеётся Азирафаэль, когда поцелуй заканчивается. Они всё ещё держатся за руки. Кроули нехотя выпускает его ладонь, чтобы взять с бардачка золотое кольцо. Оно сидит как влитое. Кроули не просто угадала с размером. Азирафаэль растопыривает пальцы и любуется игрой света. В линиях скрывается всё-таки змей, а не птица. Он надеется, что тоже не ошибся, и кольцо не будет Кроули велико. Ведь Азирафаэль не знает её размера, и Тереза ничего не спросила. Кроули гладит поверхность кольца. — Кусочек звёздного неба. Спасибо. Оно тоже идеально подходит. Азирафаэлю хочется верить, что это знак. Кроули поворачивается к нему. Змеиные глаза горят расплавленным золотом. — Ты исполнил моё заветное желание. Как насчёт того, чтобы я исполнила твоё? Азирафаэль облизывает пересохшие губы. — Я хочу, чтобы мы занялись любовью на берегу. Под звёздами, под шум волн, — шепчет он внезапно осипшим голосом. Так они и поступают. Глава 12. Прощай, Валентин «Уорлок — не твой ребёнок», — мягко напоминает Азирафаэль. «Я знаю», — огрызается Кроули. Азирафаэль прав. Конечно, прав. Но это ничего не меняет. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: КРОУЛИ Ты вдруг решишь однажды Покинуть свою колыбель, И отец твой будет скучать По тебе, самой яркой звезде. Ты уйдёшь, да, ты уйдёшь, Ведь ты растёшь… Хочу сказать — я знаю, Ты оставишь меня, Но я не брошу тебя никогда. Никто больше не может Таких клятв давать Тебе, только я, только я. Indochine, «Bye-Bye Valentine» Кроули знает толк в мелких пакостях. Он приклеивает к тротуару шиллинги и пенсы, запугивает цветы, меняет чёрный кофе в картонных стаканах спешащих на работу людей на зелёный чай и получает от этого безмерное удовольствие. «Сотворил гадость — нечистому радость», безобидный вариант: никто не умирает, а если кто-то и расстраивается до слёз, то они быстро высыхают, стоит солнцу показаться из-за туч. Конечно, случаются и большие проекты, вроде М25, и начальство периодически подкидывает конкретные задания, но в основном Кроули тратит время на то, чтобы не работать, и занимается своими делами. Людям не требуется Змей-искуситель, чтобы поддаться соблазну. Им свойственно ошибаться и сбиваться с пути истинного по собственной инициативе. Несовершенство заложено в их природу, и Кроули беззастенчиво этим пользуется. Жить на Земле ему нравится. Шесть тысяч лет пролетают непозволительно быстро. Армагеддон не вписывается в его планы. Альфа Центавра прекрасна, спору нет, однако без вина, рок-музыки, ночных клубов и одного книжного магазина там скучновато, а Кроули не выносит скуки. Также он знает себе цену. И внутренне кипит от возмущения, когда Ад поручает ему доставить Антихриста Сатанински Болтливому Ордену Святой Бериллы. Для полного сходства с чайником ему не хватает подпрыгивающей крышки и хрипящего свистка. Первое: он не знаком ни с одной святой по имени Берилла. Второе: он свободный художник, а не курьер. Ну и третье… люди сами погубят Землю: со времён Всемирного потопа экология значительно ухудшилась, и ускорять процесс, скажем прямо, незачем. Столетия для бессмертных существ, коими являются ангелы и демоны, понятие относительное. Могли бы и подождать. Но, как и всегда, мнение Кроули дорогим коллегам, чтоб они в десятый круг Ада провалились, до лампочки. Он покорно принимает корзинку с ценным грузом (корзинка для пикников, серьёзно?), расписывается в шести ведомостях, радуясь, что их не шестьдесят шесть, и думает, что день — или ночь — явно не задались. «Бентли» заводится с третьего раза, в динамиках сухой треск, ребёнок в корзинке смотрит, не моргая, от чего становится жутко, и Кроули минут десять раздумывает, не пересмотреть ли ему постулат о том, что все дети рождаются невинными. Начавшийся ливень приводит его в себя. Дворники едва справляются с потоками воды. Кроули негромко ругается. На древнешумерском. Привычка, от которой он так и не сумел избавиться. И едет практически на ощупь, впервые за девяносто лет не нарушая скоростной режим. Врезаться в какой-нибудь столб совершенно не хочется, как и отвечать перед Вельзевул, если с Антихристом случится что-нибудь непоправимое. Кроули терпеть не может боль, а развоплощение — это очень больно. На крыльце «монастырской больницы» его чуть не сбивает с ног какой-то мужчина. В эту ночь рожает не только жена американского посла. У мужчины такой вид, словно его от души огрели по затылку тяжёлым мешком с мукой. Он явно плохо соображает, потому что говорит вместо извинений: — У вас фары не погашены, — и бормочет что-то про третью палату. Кроули раздражённо щёлкает пальцами и проходит внутрь — дверь услужливо распахивается, не желая превратиться в щепки. Сестра Мэри Таратора оправдывает данное ей имя: она тараторит, не останавливаясь даже для того, чтобы лишний раз вдохнуть. Кроули приказывает ей отнести ребёнка в третью палату просто для того, чтобы она заткнулась (или продолжила болтать как можно дальше от него), — голова от обилия слов начинает трещать, и это не иносказание. Неудивительно, что в этом дурдоме детей банально перепутали, убеждает он Азирафаэля много лет спустя. Ангел называет случившееся частью Непостижимого плана. Кроули презрительно фыркает. Он верит в свободу воли. Концепция «всё предопределено» бесит его до зубовного скрежета. Кроме того, была это судьба или случайность, значения не имеет — своей вины он в любом случае не чувствует. За всё отвечают организаторы действа, а в организации Армагеддона Кроули точно не принимал участия. Он выходит на крыльцо, вдыхает прохладный воздух и замирает, будто его превратили в соляной столп: пять минут назад Армагеддон сделался неизбежностью. Рассуждать о нём в теории, воображать тысячи демонов, празднующих победу, — это одно. Но осознать, что через каких-то одиннадцать лет не будет ни Лондона, ни посиделок в книжном магазине, ни любимого красного вина и прочих мелочей, по сути ненужных, но таких приятных… Все достижения людей, которыми Кроули так откровенно восхищался, все их чаяния и мечты канут в Лету, навсегда перейдут в категорию несбывшегося. Обидно, досадно и, что греха таить, страшно. Мобильный телефон Кроули находит в бардачке. Сигнала нет. Разумеется. Он выбрал именно этот день, чтобы лишить Лондон и его окрестности сотовой связи. Да уж. Похоже, его жизнь продолжает катиться по наклонной. В магазине Азирафаэля он появляется за полночь. — Почему ты так уверен, что победит твоя сторона? — возмущается ангел. — В Книге написано иное. — Да какая разница? — Кроули взмахивает руками и чуть не сшибает опустевшую бутылку на пол. — Вот лично ты готов остаться без книг, кинематографа и настоящей музыки? Без любимых суши, наконец? И ты подумал о детях? — К-каких детях? — Которые тоже родились сегодня, но до восемнадцати не доживут, если мы что-нибудь не предпримем! — И что ты предлагаешь? Отправиться к нашим начальникам и объяснить им, что они неправы? — скептически интересуется Азирафаэль. Кроули вздрагивает. — Это плохая идея, — признаёт он. — А хорошие идеи у тебя есть? — Нет. Надо думать. И они думают. Размышления подкрепляются новой порцией алкоголя. «Так и спиться недолго», — мысленно хмыкает Кроули. Кому первому приходит в голову мысль «зайти с другого бока», сказать сложно. Да и, по большому счёту, это абсолютно неважно. У них не соревнование. А вот то, что истинным врагом рода человеческого обе стороны считают Антихриста, важно, и даже очень. — Они слишком на него полагаются, — вздыхает Кроули. — И ни на секунду не задумываются над вероятностью, что в любую минуту что-то может пойти не так. — Если бы мы могли убедить Антихриста, что Армагеддон — не выход, а массовые разрушения никому пользы не принесут… — мечтательно произносит Азирафаэль. — Уговорить младенца? Насколько мне известно, они только спят, едят, плачут и пачкают пелёнки. Будь он постарше… — У нас есть одиннадцать лет, чтобы попробовать. Конечно, не помешает за ним присмотреть… Дети впечатлительны. И подвержены влиянию… * * * Идеальный вариант — устроиться на работу в поместье Даулингов. Кроули не горит желанием становиться няней. Роль садовника ему подошла бы больше, он уверен: — Это у меня самые зелёные растения во всём Лондоне! С ними я умею обращаться. Признайся честно, ты представляешь меня с ребёнком на руках? — А ты меня? Книги отвлекают. Что случится, если я забуду его покормить? Или он подавится? Спор разрешают старые добрые «камень, ножницы, бумага». Кроули проигрывает и дуется на Азирафаэля целых две минуты, а после с трудом удерживается от смеха и ехидных замечаний, увидев ангела в колоритном облике «брата Франциска». Особенно впечатляют зубы и красный цвет лица. Самому Кроули образцом служит Мэри Поппинс. И, как ему кажется, в образ он вжился. Более или менее. Если какие-то мелочи и выдают его, Харриет Даулинг не заостряет внимания на лёгких промашках. После короткого разговора с ней («собеседования» — людям нравится придумывать громкие названия для обыденных вещей) Кроули понимает: Харриет любит сына, но, во-первых, ей некогда им заниматься, а во-вторых, она имеет весьма отдалённое представление о том, как обращаться с детьми. У Кроули представлений об этом ещё меньше. Его выручает уверенный вид. И отсутствие других кандидатов. Здесь, несомненно, постарался Азирафаэль. Нет, он никого не запугивал, за кого вы его принимаете? Всего лишь сотворил маленькое чудо, и объявления «требуется няня» никто не заметил. Кроули уверен, что так оно и было. Харриет провожает «няню Эш» в детскую и оставляет с Уорлоком наедине: — Вечером приём в посольстве, а у меня раскалывается голова и нервы ни к чёрту. Уорлок встречает няню обиженным рёвом и мокрыми пелёнками. — Я тоже рад тебя видеть, дьяволёнок. Первая попытка поменять подгузник достойна главного приза в номинации «пять минут позора». Хорошо, что Кроули никто не видит. Заодно он выясняет, что ребёнка не стоит держать вниз головой, а холодная молочная смесь — гадость несусветная. И если ты не умеешь петь, текст колыбельной на способность младенца засыпать не влияет в принципе. Почти три месяца в поместье Даулингов проходят под лозунгом «как случайно не угробить Антихриста и выжить самому». Да, Кроули хочет предотвратить Армагеддон. Но детей убивать нельзя. Он говорил об этом ещё до Всемирного потопа и мнения своего не изменил. Хотя, положа руку на сердце, он завидует Азирафаэлю: с растениями в этом плане проще. Достаточно прошипеть «растите лучше» и пригрозить пустым горшком. Иногда он жалеет, что годы не перемотаешь вперёд. И не заляжешь в спячку, потому что жизнь крохотного беспомощного существа зависит от ежедневной заботы и неусыпного внимания взрослого человека. Ну, или демона. — Ты слишком остро на всё реагируешь. Ни один ребёнок не умер из-за того, что у него заболел животик. И, в конце концов, у юного Уорлока есть родители. Они несут за него ответственность. Ты просто им помогаешь. Азирафаэль не упрекает Кроули. Наоборот: пытается успокоить. Намерения у него благие, но Уорлока мучают колики, у него режется зуб, и Кроули, что называется, дошёл до ручки: — Сделай что-нибудь, чтобы он перестал плакать и немного поспал. Иначе я не ручаюсь за своё психическое здоровье и физическое здоровье всех окружающих! Азирафаэль ласково проводит ладонью по волосам мальчика. Кроули с благодарным выдохом опускается в кресло. Спящий Уорлок похож на ангелочка с рождественской открытки. Так и не скажешь, что он — будущий Враг рода человеческого, Разрушитель царств, Великий Зверь и так далее и тому подобное. — Чаю? — участливо предлагает Азирафаэль. Кроули предпочёл бы чего покрепче. Всё же… Пусть он и падший (ладно, не падший, а медленно скатившийся по наклонной), он пал не настолько низко, чтобы напиваться до положения риз, ухаживая за младенцем. — Чаю. С тремя ложками сахара. Молочные зубы — не самая большая проблема. Время неумолимо движется вперёд. Уорлок начинает ползать, а потом ходить. И вот уже Кроули бежит за ним с воплем: — Не суй пальцы в розетку! Не хватай мышь за хвост! Этот камень несъедобный! Святой Манчестер, я скоро поседею, клянусь! Азирафаэль, засранец, усмехается и продолжает подстригать кусты. Которые не нуждаются в стрижке: Кроули успел на них нашипеть, и розы смотрятся веточка к веточке, лепесток к лепестку. Плачьте кровавыми слезами от зависти, садовники Версаля! В три года Уорлок подхватывает воспаление лёгких. — Я так и знал. Так и знал, — причитает Кроули после панического звонка Харриет. Именно что причитает, хотя смельчак, посмевший указать на этот факт, рискует схлопотать как минимум три проклятия. Харриет, в очередной раз обидевшись, что муж с головой погрузился в дела карьерные, переключает внимание на Уорлока и отпускает большую часть прислуги в «небольшой отпуск», чтобы они её не отвлекали и не мешали заниматься сыном. У няни Эш статус несколько выше, чем у всех остальных, однако она ближе к обслуживающему персоналу, чем к члену семьи, а садовник и вовсе болтается внизу социальной лестницы. Азирафаэль, пользуясь случаем, тут же утаскивает Кроули в книжный магазин, по которому успел безумно соскучиться, как и по местным кафе и чайным лавочкам. Кроули тоже не хватало их посиделок, но беспокойство за Уорлока стало чем-то на уровне инстинкта: он дёргается, не в силах усидеть на месте и пяти минут, с трудом сосредотачивается на беседе о мозге дельфинов и первых изданиях Чарльза Диккенса и почти не притрагивается к красному вину. Азирафаэль красноречиво вздыхает. — Мой дорогой. Уорлок в безопасности. С ним его мама. Что может случиться? Кроули молчит. Он не в настроении для дискуссий о настоящей матери Антихриста. И, если честно, он предпочитает оставаться в неведении насчёт того, как именно сын Сатаны появился на свет. Это как раз тот случай, когда меньше знаешь — крепче спишь. И разве объяснишь в двух словах, что, когда Уорлок впервые заснул, доверчиво прижавшись к худому жёсткому телу, внутри что-то дрогнуло и переменилось. Кроули состоит из причудливых ломаных углов. Может, о них не порежешься, но шишки набить можно запросто. Уорлок же вцепляется в него маленькой обезьянкой, прислоняется к боку, забирается на колени, трогательно сопит в шею, и в сердце Кроули тают вечные льды. Он не рассказывает об этом Азирафаэлю: тот не поверит. Ведь демонам неведома безусловная любовь. Так что Кроули криво улыбается, задаёт малозначащие вопросы и старается не протаптывать в персидском ковре глубокие дыры. А затем звонит Харриет. После прогулки в парке в ветреную погоду Уорлок непривычно вялый и тихий. Ночью у него поднимается температура. Сбить её не удаётся, и утром Харриет вызывает скорую. — Мы возвращаемся. «Бентли» летит по улицам Лондона, нарушая правила дорожного движения и законы физики. Азирафаэлю хватает здравого смысла не комментировать манеру вождения: Кроули не оценит его критические замечания. Он одержим одной мыслью: доехать до больницы как можно скорее. Пока он устраивает докторам перекрёстный допрос, Азирафаэль утешает Харриет: — Малыш Уорлок в надёжных руках, моя дорогая миссис Даулинг, здесь лучшие врачи во всём Лондоне, — и уговаривает её поехать домой, поесть и немного отдохнуть. К сыну её всё равно не пустят. Кроули сжимает челюсти и устраивается под дверями детской реанимации. Армия демонов с самим Люцифером во главе не сдвинет его с места. Зверское выражение лица намекает, что не стоит и пытаться. Как только Уорлока переводят в обычную палату, Кроули перемещается туда. Докторам приходится с этим смириться. В конце концов, Кроули им не мешает, а Уорлок начинает паниковать, если «няня Эш» даже на мгновение исчезает из его поля зрения. Азирафаэль касается его плеча: — Мальчику ничего не угрожает. Кризис миновал. Он поправится. Кроули не поднимает головы. Уорлок хрипло дышит, и во сне не отпуская его ладонь. От монитора страшно отвести взгляд. — Позаботься о миссис Даулинг, ладно? Странно, но Азирафаэль его слушается. * * * Спит Уорлок чутко, то и дело вздрагивая и открывая глаза, красные от усталости и слёз. Петь колыбельные не получается: после нескольких часов у Кроули болит горло, а он не садист, чтобы пугать ребёнка загробными сипами. Поэтому он читает стихи — первые, которые приходят на память, «Бармаглота» Льюиса Кэрролла. Малыш всё равно не в состоянии осмысленно воспринимать текст, так что поэзия абсурда подходит идеально. — Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве, и хрюкотали зелюки, как мюмзики в мове, — нараспев декламирует Кроули, отчасти сам чувствуя себя мюмзиком, хотя он не имеет ни малейшего понятия, кто это такие. И не то чтобы он стремится выяснить их видовую принадлежность и чем они всё-таки отличаются от зелюков. Он поправляет одеяло. Кладёт руку Уорлоку на лоб. Жар спал, но он вливает в мальчика ещё немного своей энергии. На всякий случай. Прислушивается к ощущениям. Неожиданная мысль — впрочем, какая она неожиданная, если он задумался об этом ещё у дверей детской реанимации? — приобретает чёткие формы и неумолимость непреложного факта: Уорлок не должен был заболеть. Чары ненаходимости спасают Антихриста от потенциальных врагов, чтобы люди или ангелы не причинили ему вреда, предотвратив таким жестоким способом обещанный конец света. Наверняка Сатана позаботился, чтобы его отпрыска не угробила банальная простуда. Или что-то более серьёзное вроде менингита, дифтерии или воспаления лёгких. Да и от падений с высоты никто не застрахован. …В больницу Кроули ворвался вихрем. Азирафаэль едва поспевал за ним. — Сэр, вы куда? Туда нельзя, сэр! — кричали ему вслед. Кроули игнорировал окрики и попытки его задержать. Если бы на его пути оказалась стена, он бы прошёл сквозь неё и не заметил. Азирафаэль перехватил его у дверей реанимации. — Постой. Кроули! Кроули, послушай меня! — Уорлоку плохо. Мы должны ему помочь. И мы можем это сделать. Особенно ты, ангел. Исцелять прикосновением — небесная специализация, разве нет? Азирафаэль замялся. — Я не уверен, что справлюсь, — после паузы неохотно признался он. — Почему?! Уорлок — ребёнок, вряд ли ты потратишь много энергии. И тебя не станут ругать наверху за благое дело. К тому же прежде угроза выговора тебя не останавливала! — Да, юный Уорлок — ребёнок. Я тоже к нему привязался. Но ещё он — Антихрист. Я боюсь, наши с ним силы могут оказаться несовместимы. Кроули, я ни в коем случае не хочу ему навредить! — Тогда попробую я. Я демон, верно? Должно получиться. Может, исцелять у меня выходит не так хорошо, как у тебя, но навыка я не утратил. — Мой дорогой, я в этом не сомневаюсь. Но ты уверен, что сумеешь остановить передачу энергии, если она подойдёт идеально? Если малыш нечаянно выпьет тебя до дна, как ты объяснишь своё развоплощение начальству? Я уж не говорю о том количестве бумаг, которые придётся заполнить, чтобы получить новое тело! Это настоящий бюрократический кошмар! — Не напоминай. Но мы же не можем просто стоять и смотреть, как Уорлок, возможно, умирает на больничной койке! — Кроули, почему-то ты всё время забываешь, что он — не обычный ребёнок. Он не умрёт. А с лихорадкой справятся врачи. Думаю, сейчас нам лучше довериться специалистам и не мешать им выполнять свою работу, хорошо? — Я никуда не уйду. — Как пожелаешь. — Ангел, я не понимаю, как Уорлок вообще умудрился простыть? Если он не обычный ребёнок. — Ну… Если бы он никогда не болел, то привлёк бы много лишнего внимания. Тоже своего рода защитный механизм. Какая-то логика в словах Азирафаэля есть. Тем не менее по некотором размышлении Кроули видит лакуны в этой трактовке. Их сложно истолковать, не притягивая объяснения за уши. Понятно, почему Азирафаэль отстаивает свою теорию: он полагает, что Уорлок действительно Антихрист, и у него нет причин считать иначе. Ангел не присутствовал при передаче роковой корзинки сестре Мэри Тараторе и не в курсе, что в ту ночь жене американского посла могли подложить человеческого ребёнка, сына того мужчины, который чуть не сбил Кроули с ног и чьего имени он не вспомнит, даже если его будут пытать раскалённым железом. Вопрос в том, что делать дальше. Рассказывать о случившемся Азирафаэлю или нет? Кроули не собирается скрывать важную информацию намеренно. Азирафаэлю он доверяет. А вот его начальству, да и своему, не верит ни на грош. Если Вельзевул узнает, что Антихрист пропал, у Кроули останется единственный выход: написать завещание (интересно, как Азирафаэль отнесётся к тому, что Кроули оставит ему свои растения, эскиз Моны Лизы и книгу по астрономии?), завернуться в чёрную шёлковую простыню и заранее поползти в сторону ближайшего кладбища. Ад скор на расправу и не присылает ругательных писем. Зря. Идея вопиллера из «Гарри Поттера» здесь пригодилась бы. Так рассказать или промолчать? Азирафаэль не побежит докладывать Гавриилу (Кроули готов поспорить на первое издание «Гамлета», что тот исключительно из вредности донесёт Вельзевул, и тогда неприятностей не оберёшься, а устраивать друг другу проблемы ангел и демон не договаривались), но он будет волноваться и переживать. А когда Азирафаэль нервничал, Кроули чувствовал себя весьма неуютно. Найти Антихриста самостоятельно, без подсказок у них вряд ли выйдет. Чары ненаходимости, будь они прокляты. «Оставим всё как есть», — решает Кроули, представляя, как где-то там, далеко, Антихрист растёт с любящими родителями без постороннего влияния, и ангельского, и демонского, заводит друзей и учится любить весь мир. Ведь они с Азирафаэлем оба не блещут педагогическими талантами. Уорлок же не обладает сверхъестественными способностями и не причинит существенного вреда. Не самый худший сценарий. — Няня? Взгляд Уорлока прояснился. Он дышит ровно и — наконец-то! — без хрипов. — Я здесь, дьяволёнок. Спи. — Бармаглот. — Он не настоящий. А с монстрами из-под кровати у нас договор. Мы не трогаем их, они не трогают нас, и все довольны. Уорлок снова засыпает. Кроули бросает взгляд на потолок и одними губами шепчет: «Спасибо». И если неизвестно откуда взявшийся ветер нежно касается щеки, давая понять, что благодарность дошла до адресата, Кроули никому не обязан об этом докладывать. * * * Задание из Ада приходит, как всегда, не вовремя. — Кардифф, ангел! Они отправляют меня в Кардифф, и для чего? Чтобы я украл кошелёк у какой-то девчонки! Они там, внизу, окончательно с ума посходили? — Кроули с отвращением бросает на стол пергамент с подписью Хастура и печатью Адской канцелярии. — Ну не верю я, что пятьдесят фунтов существенно повлияют на судьбу мира. — Любая мелочь может изменить путь человека. А один человек, — произносит Азирафаэль, — способен привести своих собратьев к величию или к гибели. История знает множество примеров… — Пусть так. Но пятьдесят фунтов… Как-то мелко, на мой субъективный взгляд. Да я на бензин больше потрачу! — Ты не тратишь деньги на бензин, мой дорогой. И нет, один раз не считается! Да и то ты тогда хотел заполучить наклейку со следами пуль. Чтобы было как у Джеймса Бонда. — Ангел, суть не в бензине, а в том, что овчинка не стоит выделки! Мне обидно, понимаешь? — Что в Аду не ценят твои таланты? — Смейся-смейся. Думаешь, легко было уговорить Еву попробовать яблоко? И организовать всё таким образом, чтобы она считала, что это её собственное решение? Я — профессиональный искуситель. Специалист высшего класса! Мои проекты отличаются изяществом. Полётом мысли! Наличием воображения, наконец! А они… Укради пятьдесят фунтов. Тьфу! Слов нет. Цензурных. Я не могу больше ругаться на древнешумерском, мне соответствующей лексики не хватает! — Кроули, я не сомневаюсь в твоём профессионализме. Нет, я не издеваюсь. Честное слово! А отказаться никак? — Отказаться? От поручения начальства? Ты часто отказываешься от заданий Небес? — Хорошо, не отказаться, а уклониться. Ты мастерски пишешь отчёты. Особенно о событиях, в которых ты не участвовал. Сотвори маленькое чудо. Вряд ли на него обратят внимание. — Не в этот раз. На приказе есть замечательная приписка. Замечательная в кавычках, разумеется. — Я взгляну? — Осторожно, не обожгись. Азирафаэль с усмешкой надевает перчатки для садовых работ и только после этого дотрагивается до документа, противного ангельской природе. — Ничего себе! «Мы проследим, чтобы ты действительно отправился в Кардифф и исполнил требуемое». Ты явно разозлил своих. Когда ты успел? Мы почти безвылазно сидим в поместье. — Не поверишь, именно этим я их и разозлил. Помнишь, в прошлом месяце они хотели, чтобы я устроил разборку между футбольными фанатами в Лестере? — Ну да. — А я никуда не поехал. Потому что мистер и миссис Даулинг были в Шотландии по каким-то дипломатическим делам и я не мог бросить Уорлока без присмотра. Тогда дилемму решило демоническое чудо. И пара телефонных звонков. И если в драке никто всерьёз не пострадал, Кроули тут ни при чём. Драки в принципе штука непредсказуемая. Визит в Кардифф нанести придётся. И обойтись без чудес тоже. Чёртов Хастур. Зациклился, что Кроули будто бы относится к нему без уважения и имеет наглость разговаривать с ним без должного подобострастия, и нашёл способ отомстить. Ему прекрасно известно, что Кроули находится рядом с Антихристом. И его задача — следить, чтобы ангелы не перетянули «инструмент для разрушения вселенной» на свою сторону. Он присутствовал в кабинете Вельзевул, когда Кроули согласовывал с ней свою миссию. Ну и кто в итоге занимается саботажем планов Ада, спрашивается? Ирония мироздания уже достала Кроули до печёнок. — И надолго ты… вынужден отлучиться? — интересуется Азирафаэль. — Должен обернуться за сутки, — отвечает Кроули. — И у меня к тебе маленькая просьба… Таддеуша и Харриет в поместье нет. Опять. Они отправились в благотворительный мини-тур по городам Англии. Смысла этого мероприятия Кроули не понимает: к истинной благотворительности, то есть бескорыстной помощи ближнему своему, оно никакого отношения не имеет. С другой стороны, Ад поручил ему вытащить кошелёк у студентки, что тоже довольно бессмысленно, так что с логикой у власть имущих большие проблемы. Наверное, политику не зря называют порождением нечистого. Хотя Кроули поспорил бы. Гавриил и компания ни в чём не уступают Хастуру и Вельзевул. Азирафаэль с его мнением не согласится, естественно. Ангелы — хорошие парни по умолчанию, пусть иногда и ведут себя как настоящие сволочи. — Кроули, нет, — говорит Азирафаэль. Наличие нимба и белоснежных крыльев не мешает ему проявлять… Эгоизм — слишком сильное слово, но другое Кроули подобрать сложно. — Я не на неделю тебя с ним оставляю. Всего на двадцать четыре часа, даже меньше. Погуляешь с Уорлоком в саду. Потом вы порисуете в гостиной — я имею в виду, на бумаге, а не на стенах. Я закажу доставку твоих любимых булочек и джема. Если бы Кроули был высоконравственной девицей-гувернанткой из романа конца восемнадцатого века, он бы похлопал ресницами и умоляюще сложил руки. И то не факт, что подействовало бы. — Кроули, я сказал — нет. — Ангел, ты что, боишься не справиться с шестилетним ребёнком? — Я ничего не боюсь. — Тогда почему?.. — У меня тоже есть начальство. И не только тебе дают поручения. Гавриил требует копии отчётов за тысяча восемьсот двенадцатый год. — Ты же ему их отправлял! В том же тысяча восемьсот двенадцатом! — В архиве реорганизация. — М-да. Реорганизация и оптимизация — два самых страшных слова в любом языке. — Все материалы у меня в магазине. Для детей он небезопасен. Уорлок может покалечиться — у меня не будет времени приглядывать за ним каждую секунду. — А отложить поездку? Двадцать четыре часа роли не сыграют. — Скажи это Гавриилу. К тому же, мой дорогой, Уорлок — не сирота. Его родители… Кроули скрипит зубами. — В данный момент они отсутствуют. Как и во все другие важные моменты. Мистер Даулинг — проклятый карьерист. Ребёнок ему вообще не нужен. А миссис Даулинг настолько жаждет внимания мужа, любого внимания, что сын у неё не на втором, а на третьем плане. Родители года, мать их за ногу. — Кроули, не выражайся. Да, тут трудно спорить. Однако в доме полно прислуги. Ты уезжаешь на день. Что может случиться? — Азирафаэль успокаивающе кладёт руку ему на плечо. — Я им не доверяю, — после паузы признаётся Кроули. — Уорлок — не твой ребёнок, — мягко напоминает Азирафаэль. — Я знаю, — огрызается Кроули. Азирафаэль прав. Конечно, прав. Но это ничего не меняет. * * * Раз уж Кроули берёт Уорлока с собой, он решает не торопиться с возвращением в поместье. Залив в Кардиффе — мечта художника и в сиянии солнца, и в свете луны. Почему бы не задержаться там дня на три? Прогулки на свежем воздухе, пикник на пляже, новые впечатления… Беспроигрышный вариант. Уорлок капризничает. Он не желает выходить из дома без плюшевой змеи и синих резиновых сапог. Ливней в ближайшее время не обещали. Кроули, спиной чувствуя насмешливый взгляд Азирафаэля, вручает Уорлоку змею и разрешает не снимать сапоги. Если дьяволёнку станет жарко или неудобно, он трансформирует их в кеды. — Так. Воду взял, сэндвичи взял, альбом для рисования, маркеры… Что-то я упустил. Ладно. Если я что-то забыл, значит, нам оно не надо. Азирафаэль хихикает, зараза. Лучше бы помог. — Ангел, ещё один смешок, и до книжного магазина ты поедешь на такси. Они оба знают: это пустая угроза. Азирафаэль — редкий гость на пассажирском сиденье Бентли. Обычно они встречаются в автобусах. Или на крышах домов. Ну, или в парке возле пруда с утками — в излюбленном месте агентов всех мастей. Приближающийся Армагеддон висит над миром дамокловым мечом. Что несколько изменило устоявшийся порядок. По мнению Кроули, это один из немногих плюсов сложившейся ситуации. Чужого присутствия поблизости он не ощущает, поэтому в Лондон они едут, не соблюдая правила конспирации, на которых в большинстве случаев настаивает Азирафаэль. Стёкла «Бентли» опущены, в салоне, ради разнообразия, играют «Битлз». Азирафаэль предпочитает классическую музыку, но ливерпульская четвёрка ему нравится, и Кроули предполагает, что именно ангел переупрямил своенравную «Бентли» и её стремление воспроизводить исключительно песни «Квинов». Кроули не упрекает её за испорченные кассеты и диски — голос у Фредди Меркьюри потрясающий. В кои-то веки Кроули подъезжает прямо к дверям магазина, а не оставляет машину в соседнем квартале. — Чаю на дорожку? У меня ещё остались конфеты из Швейцарии. У Азирафаэля проснулась совесть? Что ж… Ангелу не повезло: у Кроули она только что заснула. И надо же как-то обозначить свою обиду, причём не в лоб, а деликатно. Ненавязчиво. Он же Змей. С заглавной буквы. — Не сегодня. Я спешу. — Позвони, когда выполнишь задание. — Ничего не обещаю. Au revoir! …Уорлок ведёт себя на удивление прилично. Заднее сиденье — неизведанная страна, и плюшевая змея помогает её исследовать. Кроули невольно улыбается. Дурного настроения как не бывало. Он снимает номер люкс в пятизвёздочной гостинице. Шиковать так шиковать. Деньги у него есть. Между прочим, честно заработанные. Относительно честно, с помощью инвестиций и карточных игр. Ад не оплачивает сотрудникам дорогу и проживание, и командировочные им не положены. Трудовой кодекс — чисто человеческое изобретение. В номере две спальни, гостиная с огромным ковром и хрустальной люстрой, эркерные окна и вид на хвойный лес. На самом деле это парковая часть кладбища. Главный вход находится с другой стороны. Подобное соседство Кроули не смущает. Он не суеверный. Его привлекают кровати с ортопедическим матрасом, горы одеял и подушек, двадцать полотенец в ванной, быстрый интернет и возможность заказать на ужин устриц, омаров и шампанское стоимостью десять тысяч за бутылку. Кроули ненавидит устриц и думает, что платить десять тысяч за игристое вино — верх глупости, но сам факт. К тому же в меню есть не только деликатесы. Поэтому пикник на пляже определённо состоится. Надо лишь забрать готовую корзинку со стойки администратора, и всё — можно ехать на Залив. Уорлок в восторге от одеял и подушек и немедленно требует построить из них форт. Пока он играет в неприступную крепость, которую защищает Великий Змей, Кроули выясняет, где бродит жертва будущего ограбления, студентка экономического факультета Анна Кэрринсфорд. Задачка простейшая, спасибо геолокации и социальным сетям. Вот говорят юношам и девушкам, что они слишком много времени проводят, уткнувшись в телефоны, а они не слушают… — Дьяволёнок, я отлучусь минут на сорок. Из комнаты ни шагу. Я скоро вернусь. Ты меня понял? — Да, няня Эш. — Вот горячий шоколад и печенье. — С орехами? — Да. Твоё любимое. — Я не хочу, чтобы ты уходила. — Открою тебе тайну: я тоже не хочу никуда уходить, но надо. Я быстро. Одна нога здесь, другая там. Сиди в форте под охраной Змея и жди меня. — Обещаю! — Умница! Кроули три раза проверяет, запер ли дверь номера, и сбегает по ступенькам к припаркованной у входа «Бентли». Анна Кэрринсфорд прогуливается у Миллениум-Центра: любуется водопадом и разглядывает витрины. Одета она скромно, на веснушчатом лице ни грамма косметики. Пятьдесят фунтов в кошельке — единственные деньги, пока не придёт перевод от родителей. Кроули досадливо морщится. Ограбить шейха, раджу, украсть колье у жены нефтяного магната — это одно. Отобрать последнее — высший уровень подлости. Он давно не ангел, но у него есть стандарты. Незаметным движением Кроули вытаскивает из дешёвой сумочки такой же дешёвый кошелек и одновременно подкладывает в открытое отделение пятьсот фунтов. Кошелёк он подбрасывает нищему на соседней улице. Ловкость рук и никакого мошенничества. Внизу о порыве Кроули восстановить справедливость ничего не узнают: присутствия посторонних он по-прежнему не чувствует. Он покупает ванильное мороженое и едет обратно в гостиницу. Дверь номера приоткрыта на миллиметр, и в желудке делается холодно. Кроули перекладывает пакет с мороженым в левую руку. Открывает дверь до конца и заходит внутрь. В его правой ладони горит адское пламя. В гостиной на ковре валяются одеяло и плюшевая змея. Проверять спальню нет необходимости: и глаза, и ощущения подсказывают, что Уорлок исчез. Запах горелого мяса и гниющих водорослей недвусмысленно дают понять, что исчез он не по собственной воле. Демоны похитили Антихриста. Они точно свихнулись. Может, по Аду распространился какой-то вирус, а Кроули не в курсе? И вирус этот называется «массовая тяга к самоубийству». Вельзевул за самоуправство их по голове не погладит. А если серьёзно: зачем выкрадывать сына Люцифера? Адский пёс ещё не появился на свет, до назначенной даты, когда Антихрист обретёт полную силу, пять лет… Логика в происходящем, похоже, не ночевала. Зато прояснился вопрос с кражей кошелька. В Аду не было секретом, какую миссию выполнял Кроули (и что он не отлучался далеко от Антихриста). И ненависть Хастура к Змею-искусителю тоже общеизвестна. Похитители с лёгкостью уговорили его сыграть с «мерзким выскочкой Кроули» шутку. Вельзевул подмахнула подсунутый Хастуром приказ не глядя: она каждый день подписывает миллион похожих бумажек. О том, что его используют, Хастур не подозревал: неприязнь неприязнью, но рисковать собственной шкурой он бы не стал. Похитители добились своего: выманили Кроули на нейтральную территорию. Однако выбивать из него информацию о местонахождении ребёнка не понадобилось. Он сам преподнёс им Уорлока на блюдечке с голубой каёмочкой, идиот. Они-то думали, что чары ненаходимости работают, а Кроули — та ниточка, что приведёт их к настоящей цели. Ведь он трус, как и большинство тварей в девяти кругах, и пытки развяжут ему язык. Чего они хотели от Антихриста? Чтобы он приблизил конец света или, наоборот, отсрочил его на неопределённое время и сохранил статус-кво? Демоны творят пакости и соблазняют человечество, ангелы стараются им помешать. Год за годом, столетие за столетием, пока не погаснет солнце. Демоны-ренегаты, надо же. Простейшее решение: полностью вычеркнуть Антихриста из уравнения. Хорошо, что его невозможно убить. Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт! Антихриста невозможно. В Уорлоке нет ни капли нечеловеческой крови. Если демоны примутся угрожать или напугают его, он отреагирует как насмерть перепуганный шестилетка. Присмотревшись поближе, они поймут то, о чём Кроули догадался три года назад. И тогда они порвут Уорлока на куски. Доложить Вельзевул Кроули не может. С демонами она разберётся, но и ему достанется по первое число. Объяснения и жалкие оправдания для неё синонимы, и они её не интересуют. Судьба ребёнка-человека её тем более волновать не будет. Азирафаэль не откажет ему в помощи. Но позвать его — то же самое, что окончательно и бесповоротно признать его правоту. «Я не доверяю чужим людям», — сказал Кроули, а сам не сумел защитить Уорлока. Даже один вечер не продержался. Антирекорд какой-то. И Кроули не знает, сколько демонов участвуют в заговоре и насколько они сильны. Если Азирафаэль пострадает, он никогда себе не простит. Уорлок попал в беду из-за него, ему и исправлять положение. Кроули поднимает с пола плюшевую змею. Он купил её в подарок на день рождения Уорлока, второй по счёту. И с помощью чуда сменил игрушке окрас: изначально она была коричневой с лимонными пятнами. — Кроули! — Азирафаэль едва удерживался от смеха. — Чёрный с красным — не чересчур мрачно? Это не автопортрет, а детская игрушка! — Мне сочетание нравится. Кстати, плюшевых ангелочков я тоже видел в продаже. — Мой дорогой, пожалуй, я ограничусь книгой с картинками. Ангелочек не выдержит конкуренции. — Э-э?.. Азирафаэль кивком указал на Уорлока. Тот с абсолютно счастливым видом крепко прижимал к себе змею и не обращал внимания на многочисленные коробки и свёртки с машинками, мягкими медведями, мини-синтезатором и ударной установкой. Последние два подарка, вероятно, прислали люди, очень недолюбливающие Даулинга-старшего. Кроули шесть тысяч лет наблюдал за человеческим взаимодействием и успел осознать, что музыкальные инструменты — не самая удачная идея, особенно если имениннику, образно выражаясь, медведь на ухо наступил. Уорлок всюду таскает змею с собой. Она хранит его невинные детские секреты и отпечаток его энергии. У забытых вещей, отброшенных в дальний угол шкафа, чердака или кладовки отпечатки слабые и нечёткие. Тут след свежий. Он как свет маяка в кромешной тьме. Кроули касается ладонями плюшевых боков и закрывает глаза. Жизненный след Уорлока представляет собой серебряную линию, и он мысленно хватается за неё, следует к её началу. Только бы не потерять эту нить Ариадны. Времени мало. Он не сможет обыскать весь город за полчаса. Линия приводит его в сияющий как звезда клубок. Мозг Уорлока. Манипуляция сознанием — не конёк Кроули. Он работает по старинке: уговаривает, подталкивает в нужную сторону, расписывая воображаемую выгоду того или иного решения, рисуя соблазнительные картины. Изменение воспоминаний, управление чужим физическим телом и прямое воздействие на разум — те границы, которые он не готов перейти. Не он дарил людям свободу воли, не ему и отнимать. Хоть что-то в жизни должно быть сделано честно. И в этом случае человеку уже не удастся оправдать свой выбор универсальной отговоркой «бес попутал». Теперь собственная принципиальность в некотором смысле работает против Кроули: он не учился незаметно проникать в человеческий мозг. А он весьма хрупок, в частности у детей. Кроули делает глубокий вдох. — Больно, больно, больно! — Прости, малыш. У меня не было другого выхода. — Няня Эш?! Мысленный крик Уорлока оглушает. В вихре эмоций Кроули различает неконтролируемый ужас, к которому примешиваются облегчение («няня Эш меня нашла») и надежда («меня спасут»). — Я тебя слышу, но… Тебя здесь нет? — Поправка, дьяволёнок: меня пока тут нет. Дыши. Позволь мне смотреть твоими глазами. Святой Манчестер и подвалы французского шато! Кроули угадал весь расклад. Вот же дерьмо. Уорлока похитили демоны. Кроули не всех знает в лицо, а кого знает, тех он с удовольствием придушил бы голыми руками, а останки спалил адским пламенем. Отбросы из отбросов. Вельзевул никогда не даёт им поручений за пределами Ада. Интересно, через какую дыру они пролезли на Землю? Вельзевул и Хастуру не мешает пересмотреть кадровую политику. Они умудрились прошляпить секту в своих рядах. Её участникам надоело ждать обещанной победы зла. Они не рассчитывали, что сын американского посла, в отличие от героя книги Дэвида Зельцера, — обыкновенный мальчишка, каких тысячи. Демоны всегда плохо справлялись с неудачами. — Это не наш Повелитель! — Он — не Великий Зверь! — Никто не смеет обманывать Рыцарей Ада! Мечтайте, твари. Даже Кроули, предложивший Еве запретный плод, не Рыцарь. Ему не очень-то и хотелось, но начальство и коллеги пусть остаются в неведении. Стоящим перед ним отморозкам высокий титул не светит вне зависимости от уровня силы и желания выслужиться. Собственное название для секты придумать не сподобились, к выбору помещения для тёмных делишек подошли без фантазии: заброшенное здание с дырявой крышей. Позорище. — Убить! — Разорвать обманщика! — Он заплатит! Демоны рычат. Сжимают и разжимают когти в предвкушении, не догадываясь, что заплатят они. По самому дорогому тарифу: Уорлок дрожит, на щеках Кроули чувствует слёзы. — Сейчас тут случится то, что тебе видеть ни в коем случае не надо. Не открывай глаза, пока я не скажу. Воображение — величайшая вещь, если уметь им правильно пользоваться. Кроули умеет. Сначала Уорлок. Ему в самом деле не нужно смотреть, как его похитители умываются кровью. И чтобы не было соблазна подглядывать… Кроули творит море. Насыщенно-синее, как в анимационных фильмах. Запускает в него рыб — разноцветных, ярких и заставляет их танцевать. Иллюзия продержится минут пять. Ему хватит. — Ну что, придурки, доигрались? Он взывает к адскому пламени, и оно охотно откликается. Загорается на кончиках пальцев и волос, отражается в зрачках. — Кто ты такой? Ты не Великий Зверь… — Я Великий Змей. И поверь мне, я гораздо страшнее… На этом героическую речь Кроули считает законченной. Многословие губит не только злодеев. Он вламывается в разумы демонов, не заботясь об их сохранности. Адское пламя для спецэффекта. Кроули в нём не нуждается, чтобы рвать нейронные связи и насылать самые жуткие видения, которые он способен вообразить. Ярость и страх дают ему силы. Он почти опоздал. Ещё минута… И спасать было бы некого. Демоны кричат и воют, пытаются отползти в напрасной попытке спастись. Кроули останавливается лишь тогда, когда они бесформенной грудой падают к его ногам. Ну, технически, к ногам Уорлока. Есть в этом какая-то высшая справедливость. Пожар заметёт все следы. Неловко выйдет, если в завтрашних газетах напишут, что в Кардиффе объявился маньяк. Контролировать тело Уорлока и одновременно вести машину трудно. Кроули надеется, что он не врежется в ограждение и не слетит в кювет. Он выскакивает из «Бентли», не заглушив двигатель, бежит к догорающему зданию и подхватывает Уорлока на руки. — Я здесь. Ты в безопасности, дьяволёнок. Ты в безопасности. Его колотит. Уорлок обнимает его за шею. — Уже можно открывать глаза? — Можно. Но не оглядывайся, хорошо? — Рыбки были красивые. И смешные. — Я рад, что тебе понравилось, малыш. Кроули выуживает из багажника плед в красную и чёрную клетку. — Моя змея! — восторженно восклицает Уорлок, оказавшись на заднем сиденье. Сам собой включается магнитофон. «Круги на воде» Генделя. Эта мелодия успокаивает Кроули. Молодец «Бентли». Он вспоминает про мороженое. Оно, без сомнения, растаяло. И дверь он оставил нараспашку. У персонала гостиницы возникнут вопросы. Думать об этом лень. Кроули устал. Уорлок сворачивается калачиком под пледом, плюшевая змея вместо подушки. — Если завтра будет солнце, мы с тобой пойдём на пляж, — напевает Кроули. — В песне не так говорится, — сонно бормочет Уорлок. — Мы всё равно пойдём на пляж, — обещает Кроули. * * * Утренний Кардифф окутан туманом. Небо серое, низкое, но гроза пройдёт стороной. — Мы останемся в комнате? — разочарованно тянет Уорлок. Он обожает поездки на пляж, они — лучшая награда, и угроза лишиться сладостей на неделю пугает его меньше, чем перспектива ту же неделю не собирать гальку и ракушки. — Почему? Купаться в любом случае холодно, а ветер прогулке не помеха. Не зря ты настаивал на резиновых сапогах, дружок. В дверь деликатно стучат. Принесли корзинку со снедью: сэндвичами с ветчиной и сыром, лимонадом в стеклянной бутылке и чаем в термосе. Залив впечатляет. Суровая красота, не терпящая панибратства. Уорлок бегает по берегу, бросает мелкие камешки в набегающие волны. — Не заходи далеко! Ноги промочишь! В местных новостях нет информации о пожаре на окраине Кардиффа. Это хорошо. Теперь только Хастур в курсе поездки Кроули в Уэльс, но он трепаться не станет, если не совсем дурак. А если всё-таки сболтнёт лишнее при Вельзевул, Кроули ничего не грозит. Антихриста он защитил, секту ликвидировал. Оправдал звание Великого Змея. Терять сон и покой из-за убитых им демонов Кроули не будет. Существа, готовившиеся разорвать ребёнка и сожрать его плоть, милосердия не заслуживали. Он переводит взгляд на Уорлока. Живой. Невредимый. Значит, всё замечательно. — Няня Эш! Смотри, краб! Некоторое время они наблюдают за попытками краба вернуться в море, а затем Уорлок подбирает палочку и подталкивает его ближе к воде. Уроки Азирафаэля не прошли даром. Мобильник в руке Кроули оживает. Ангел. Лёгок на помине. — Алло? Как дела в книжном магазине? Осаждают ли тебя толпы покупателей, которые соскучились по безумному графику работы лавки древностей и продавцу, не желающему расставаться хотя бы с одной книгой? — Кроули, ты всё ещё на меня сердишься? — печально вопрошает Азирафаэль. — Если бы извинительные танцы можно было танцевать по телефону… — Не парься, — искренность в голосе ангела греет сердце. — Да, я обиделся, но так, самую чуточку. И теперь заставляю тебя терзаться угрызениями совести в качестве компенсации. — Старый Змей! — Змей, но не старый. Я в самом расцвете сил! Азирафаэль смеётся. — Ты выполнил задание? — Практически. — Кроули! — Скажем так, я подошёл к задаче… творчески. А ты нашёл отчёт за тысяча восемьсот двенадцатый год? Азирафаэль подозрительно долго молчит. Но он не отключился — Кроули слышит его дыхание. — Ангел? Что-то случилось? — Нет-нет, — Азирафаэль отмирает и произносит виновато: — Я тебя подвёл. Ты попросил о такой малости, а я… — Ангел, ты чего? Что за сеанс самобичевания? Во-первых, если ты вдруг забыл, тебя наняли садовником. Это человек, который ухаживает за кустиками и цветочками. Присмотр за ребёнком в его должностные обязанности не входит. А во-вторых, обычно мои просьбы не столь невинны. Будем считать, сработал условный рефлекс. Досадно, но не более того. Что-то шуршит: Азирафаэль проводит рукой по лицу и задевает рукавом динамик телефона. — Вчера у меня целый день сердце было не на месте. Словно собиралось случиться что-то ужасное. Непоправимое. А потом это ощущение ушло. Пропало в один момент. У вас с Уорлоком всё в порядке? — Да. Мы сейчас на Заливе. Уорлок носится мини-ураганом, спасает крабов, делает круги на воде. Возможно, скоро мы построим крепость из песка. Потому что простой замок — это несерьёзно, размеры не такие масштабные, знаешь ли… — Я не искал отчёт за тысяча восемьсот двенадцатый год, — перебивает Азирафаэль. — Гавриил ничего не требовал. Я всё выдумал. — Зачем? — спокойно интересуется Кроули. Азирафаэль паникует за двоих в ожидании его реакции. Поступил он так явно не со зла, и Кроули в любом случае не собирается его осуждать. Но ему любопытно, этого не отнять. — Я соскучился по книжному магазину. По тишине. По книгам. Возможности посидеть в кресле у камина и ни о чём не думать. Брат Франциск меня немного утомил, понимаешь? Ты сам, наверное, устал изображать няню Эш… Здесь Азирафаэль ошибается. Причёска, платье, каблуки, бордовая помада — это образ, маска, но остальное Кроули не изображает. То, как он относится к Уорлоку, старается о нём заботиться и чему-то научить… Всё правда. Вслух он говорит: — Я тебя понимаю, ангел. — Мне просто захотелось ненадолго опять стать собой. Кроули, я… Я должен был… Я собирался позвонить тебе вчера. Но мне было стыдно. Я повёл себя эгоистично. Не по-ангельски. Кроули нравится поддразнивать Азирафаэля. Нравится его смущать. И редкие откровенные разговоры он хранит в памяти как величайшую драгоценность. Но самоуничижение ангелу не идёт. И вызывает у Кроули острое чувство дискомфорта. — Эй, не казни себя. Лучше скажи: ты занят или пара свободных дней у тебя найдётся? — Кроули, ты меня слушаешь? Я ничем не занят. Предаюсь греху безделья. — Ну, раз так, приезжай к нам с Уорлоком в Кардифф. На поезде. Ты же любишь поезда, если я ничего не путаю? — Люблю. — Мистер и миссис Даулинг приедут через десять дней. Почему бы нам не провести это время в Уэльсе? Кое-кто задолжал мне пикник. Ты мне обещал. Аж в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом. — Всё-то ты помнишь. — Я записываю. — Кроули… — Ни слова больше. Мы тебя ждём. — Что мне привезти? — Привези себя. Остальное у нас есть. — Я привезу дьявольский торт. Любимый торт Кроули. — Увидимся, ангел. Кроули убирает телефон в карман. — Дьяволёнок! Я сказал не заходить далеко в воду! — Тут маленькие рыбки! — Уорлок сияет от восторга. — Что они едят? — Мы можем бросить им немного хлеба. Крошки не принесут малькам особой пользы, но и не причинят чрезмерного вреда. Где-то в вышине кричат чайки. Сквозь низкие облака проглядывает синее небо. Кроули неторопливо подходит к кромке воды, Уорлок протягивает руку за хлебом. В этот раз гроза действительно их миновала. ЧАСТЬ ВТОРАЯ: УОРЛОК И вот пришёл момент, И вот тот день настал, Когда пора тебе Начинать жить вдали от меня. Ты уйдёшь, да, ты уйдёшь, Ведь ты растёшь… Но прошу, поведай мне, Куда ты пойдёшь. Я сказал бы тебе: не бойся уйти, Не хотел бы, чтоб ты испытывал страх, Что ты вырос давно, я просто забыл, Весь мир это знал, но не я, но не я. Я сказал бы тебе: когда ты уйдёшь, Не оставлю тебя никогда. Ты, конечно, однажды вернёшься, Весь мир это знал, но не я, но не я… Indochine, «Bye-Bye Valentine» Шататься в одиночестве по улицам Нью-Йорка — не самое безопасное занятие для старшеклассника. Для сына американского посла, пусть сейчас он не посол, а один из многочисленных политиков-республиканцев, — тем более. Главное — не соваться в районы, где худого и долговязого подростка с длинными волосами ждут неприятности. Аристократическая бледность и британский акцент также не способствуют установлению дружеских отношений с любителями рэпа и бейсбола. Бегает Уорлок быстро, но это не всегда спасает. С бледностью он ничего поделать не может. Короткая стрижка ему не идёт. И придаёт неправильным чертам ещё большую неправильность. Что касается акцента… Это единственное, что у него осталось лондонского, так что выкусите: Уорлок не станет избавляться от характерного выговора. Кому не нравится, могут не слушать. Охрана у него, конечно, есть. В данный момент крепкие ребята в чёрном усердно стерегут джип на школьной стоянке и главный вход в саму школу, не догадываясь, что Уорлок снова прогуливает геометрию и французский. С геометрией он откровенно не ладит. Задачи на построение фигур для него такой же тёмный лес, как устройство большого адронного коллайдера. Словно ему выдали уравнение с несколькими неизвестными, а важную часть данных предоставить забыли. Отец нанимает бесконечных репетиторов. Толку от них никакого. Они честно пытаются объяснить материал «на пальцах», но где-то на третьей фразе Уорлок отключается, и слова превращаются в фоновый шум. Он подозревает, что «удовлетворительно» школьные учителя ставят ему из жалости. Ну, и немного из страха перед гневом его отца. Экзамен по французскому он сдаст хоть завтра. Без подготовки. Просто он не в состоянии слышать французскую речь. По крайней мере, в исполнении мистера Крайслера. Какой он к чёрту «месье». Он даже во Франции никогда не бывал. И акцент у него неправильный. — Ты придираешься, — говорит Эмма. — У него идеальное произношение. Её мать француженка, так что ей лучше знать. А ещё Эмма — лучшая подруга Уорлока (и неважно, что она — единственная в классе, кто захотел с ним дружить) и не будет его обманывать. И всё же… То, как произносит слова мистер Крайслер, ему не нравится. Учитель делает это иначе, чем няня Эш. Стоит подставить солнцу лицо и закрыть глаза, как Уорлок переносится в сад в английском поместье Даулингов. Брат Франциск, садовник, подстригал кусты (или притворялся, что подстригает, давая им свободно расти), улыбался бабочкам и с теплотой смотрел на устроившихся под старой яблоней няню Эш и маленького Уорлока. Пахло мёдом и свежескошенной травой, гудел шмель, опустившийся в чашечку большого цветка. Уорлок послушно повторял за няней французские названия растений: — La marguerite (маргаритка), oreille-de-souris (незабудка), renoncule (лютик)… А потом требовал, чтобы она спела его любимую французскую песенку: — Если завтра будет солнце, Мы поедем в Фьезоле. Я — на маленькой лошадке, Ты — на маленьком осле… Годы спустя Уорлок попытался найти полный текст песни. Безуспешно. Возможно, он неверно запомнил куплет. Или такой песни никогда не существовало на свете, как и няни Эш, и Уорлок её выдумал. Фьезоле — итальянский город. Если верить картам, он недалеко от Флоренции. В каких-то трёх милях. …Яблоня дарила щедрый урожай, несмотря на почтенный возраст. По волшебному совпадению плоды часто падали в подставленную ладонь няни Эш. Красные, спелые, они источали умопомрачительный аромат. Рот Уорлока наполняется слюной при одном воспоминании. Таких яблок он больше не встречал. Няня Эш нарезала их на дольки. — Эй, ангел, хочешь кусочек? — спрашивала она у брата Франциска и хитро улыбалась. — Мой дорогой Кро… Ты искусительница, моя дорогая. — Люди давно покинули Сад. Яблоко сейчас обычный фрукт, а не плод познания добра и зла. — Оно — всё ещё символ запретного знания, — наставительно произносил брат Франциск. Няня Эш фыркала и морщила нос. — С другой стороны, ты считаешь венцом творенья каштан… — Каштаны красивые. А жареные каштаны ещё и вкусные. Непонятные взрослые разговоры утомляли Уорлока. Он тянул няню за юбку и хныкал: — Хочу каштанов. — Вот видишь, ангел, дьяволёнок со мной согласен. — В руке няни Эш появлялась горсть каштанов, на кончиках пальцев вспыхивал огонь, и через минуту Уорлок уплетал горячее лакомство, торопясь и обжигая нёбо, пока брат Франциск качал головой. — Ты его избалуешь, моя дорогая. — Смею напомнить, что я не педагог со стажем. И у нас с тобой несколько иная задача. Свободу воли никто не отменял. Уорлок знает: характер у него не подарок. Винить в этом только няню и её подход к воспитанию было бы несправедливо. У него есть глаза и уши, да и соображалка какая-никакая имеется, чтобы определить, откуда растут корни его проблем с социализацией. Некоторые одноклассники считают его «отмороженным». Мол, эмпатии у пацана ноль. И вообще, вероятно, он будущий пациент психушки или маньяк. Уорлок не согласен. Он же прошёл одуванчиковый тест. В то утро Уорлок и няня Эш отправились на прогулку в парк. Брата Франциска с ними не было: у Харриет Даулинг возникла идея устроить сад камней возле мелкого прудика, и ей срочно требовался «сторонний взгляд». А так как за ландшафт поместья отвечал брат Франциск, гуляли Уорлок и няня вдвоём. — Почему ты зовёшь нашего садовника ангелом? Няня Эш прищурилась. — А что, не похож? — Нет. — Цвет лица и большие зубы были здесь ни при чём. Тем более что иногда зубы брата Франциска казались идеально ровными, космы превращались в кудри, а кожа становилась бело-розовой, а не пугающе красной. — У ангелов на картинках крылья и нимб. — А у демонов рога и копыта? — Ну да. — Если ты не видишь нимба и крыльев, это не значит, что их нет. Ази… Брат Франциск — самый настоящий ангел. Но тс-с! Это секрет. — Он прячется? — Вроде того. — От злых людей? — Нет, нет. Мы играем в одну игру. Он прячется понарошку. И очень гордится своим образом. Поэтому не будем ему говорить, что знаем его тайну, договорились? Он расстроится. — Хорошо. Няня ласково взъерошила волосы Уорлока и перевела взгляд на газон, до которого пока не добрались косильщики. — Смотри, одуванчики! Жёлтые, жизнерадостные, они повсюду выглядывали из травы. Няня Эш щёлкнула пальцами. Уорлок обожал смотреть, как из воздуха возникали предметы, и с удовольствием растянулся на покрывале для пикников. — Жаль, брат Франциск не с нами. Он многое пропустил. Как думаешь, дьяволёнок, может, сплетём для него венок? — Венок — это глупо. — Брату Франциску будет приятно, что мы про него не забыли. — Одуванчики — не розы. Они везде растут. — Ты прав. Но они вовсе не бесполезные. — Потому что их едят? — И это тоже. И делают вино… Забудь, что я только что сказала. Салат, их кладут в салат. Но я имела в виду иное. Есть одна примета… Если сорвать одуванчик, провести им по подбородку и останется след, значит, у тебя есть кто-то, кто тебе очень дорог, кого ты любишь. Очень-очень сильно. Проверим? Домой они вернулись с жёлтыми подбородками, а брат Франциск обрадовался венку, словно они принесли ему огромный мешок шоколадных конфет. Он рассмеялся, когда Уорлок сказал: — А ты знал, что на французском одуванчик называется «львиный зуб» — le dent-de-lion? Так что да, французский он может прогулять с чистой совестью. Охранники не заметят его отсутствия. Взрослые, как правило, не замечают по-настоящему важных вещей. Няня Эш была исключением. Тёмные очки, которые она редко снимала, не мешали ей видеть Уорлока насквозь и считывать малейшие оттенки его настроения. Сейчас он понимает: няня ему досталась странная. В детстве всё казалось естественным: и янтарные глаза с вертикальным зрачком, и маленькие чудеса, нарушавшие большинство законов физики. И песни она ему пела не только про поездку в Фьезоле. Уорлок жадно слушал колыбельные про чудовищ и рассказы о конце света с землетрясениями, кровавыми дождями и финальной битвой добра и зла (побеждало зло). После этого ни одному фильму ужасов не удавалось его напугать. Он воспринимал их как комедию абсурда или как драму в сверхъестественном антураже. Что его ни капли не беспокоило. Ведь главным было не это. Няня Эш дула на разбитые коленки (ранки затягивались в мгновение ока), учила его считать и отличать ромашки от маргариток. Чтению его обучал брат Франциск. — Потому что у него ангельское терпение, — объяснила няня Эш. — А я расскажу тебе про звёзды и устройство вселенной… Наверное, Уорлок так и не простил ей того, что однажды ночью, вскоре после его девятого дня рождения, она и брат Франциск исчезли — без предупреждения, не оставив даже записки. Няня забрала с собой успокаивающий запах костра и ощущение, что Уорлок — центр чьего-то мира. Мама любит его, но глядит растерянно, будто не знает, что ей с ним делать, и нужно ли ему что-нибудь, кроме новой одежды или последней модели смартфона. У отца не находится на него времени. Разве что он хочет отругать сына за что-нибудь. Как, например, сегодня утром. В школе открылся танцевальный кружок. Уорлок неосмотрительно упоминает, что желает туда записаться. Занятия три раза в неделю, плата символическая (особенно для небедных людей, таких как Даулинги). Отец приходит в ярость. — Собираешься нацепить цветные тряпки и скакать на сцене, как баран, которого бьют током? — шипит он. — А потом начнёшь краситься, как извращенец? Что напишут в газетах? Мой сын — чёртов фрик? Ради всего святого. Уорлоку четырнадцать. Ему просто хочется танцевать. Двигаться под музыку, растворяясь в ней, становясь с ней единым целым. На сцену его не тянет. И для этого в любом случае поздновато: в балет детей отдают лет в пять, если не раньше. Кроме того, не все танцоры красятся и наряжаются как попугаи. Отцу он ничего из перечисленного не озвучивает. Бесполезно. Таддеуш Даулинг его не услышит. — Сын, пойми, если куда и стоит записаться, так это в спортивную команду. Нет желания играть в лакросс или футбол — есть бейсбол. В крайнем случае баскетбол. Уорлок молчит. Прошлым летом он вытянулся, но не прибавил в мышечной массе. У него тонкие руки и ноги, и он вечно путается в собственных конечностях. Мальчишки дразнят его Слендерменом. — Не обращай внимания, — говорит Эмма. — Покажешь реакцию — и тебя не оставят в покое. Ей тоже достаётся. Прозвище «подружка Слендермена» с подачи капитана команды по лакроссу прилипает намертво. Оно как жвачка в волосах — не отдерёшь. — По меньшей мере у Слендермена есть подружка, — скалится Эмма. Она будто нарывается. Провоцирует, готовясь разбить костяшки о чужие ненавистные лица. Никто не посмеет её ударить. Её отца-сенатора боятся и ученики, и учителя. Уорлок знает: дома у Эммы неладно. Она появляется в школе с синяками на запястьях, дерзит в ответ на расспросы штатного психолога: — Если я скажу, что это мой папаша постарался, вы мне не поверите. Напишете в отчёте, что я пытаюсь привлечь внимание «нездоровыми способами». Поэтому я упала с лестницы. Или ушиблась о дверь. Выбирайте, что вам больше нравится. Родители Эммы в разводе. Дело об опеке выиграл её отец. Он проверяет почту дочери, кому она звонит, её посты в социальных сетях. Эмма решает, что легче стереть все аккаунты. Электронной почтой она пользуется только для заказов с Амазона. — У тебя не будет неприятностей из-за того, что я часто тебе звоню? — тревожится Уорлок. — Ты сын Таддеуша Даулинга. Отец его уважает. Короче, ты признан «социально приемлемым контактом», — кавычки Эмма показывает пальцами, но это грустно, а не смешно. Социальными сетями Даулингов занимается команда профессионалов. Уорлок уже пару лет не заглядывал в фейсбук и инстаграм. Что ему там выкладывать? Всё равно у него нет друзей, кроме Эммы. Он пинает пустую консервную банку. Нью-Йорк — не его город. Враждебностью веет из каждого угла. «Мама, папа, что мы здесь делаем? Что я здесь делаю?» Чёртов Антихрист. Чёртов Адам Янг. Отправил их «обратно в Америку», не поинтересовавшись их мнением по этому вопросу. Янки, валите домой. Как выразились бы активисты — защитники всех прав подряд, нетолерантно вышло. Адам наверняка не хотел ничего плохого. Он всего лишь подумал, что так будет лучше. Как и Кроули с Азирафаэлем. А получилось… то, что получилось. Как всегда. Уорлок помнит разговор с Кроули. Азирафаэль мялся рядом, но не вмешивался, пока Кроули рассказывал про несостоявшийся Армагеддон, Непостижимый план (именно так, с большой буквы) и путаницу с Антихристами. Нет, Антихрист был один, слава высшим силам. А вот семей в монастырской больнице оказалось две. И, разумеется, сыграл роль человеческий фактор в лице сестры Мэри Тараторы. И вообще, в 99% случаев беды происходят исключительно по вине этого самого фактора. Уорлок слушал вполуха. Он пытался осознать, что няня Эш — вовсе не няня Эш. Её никогда не существовало в реальности. Её (его) на самом деле звали Кроули. Он был демоном, и он притворялся. Нацепил личину няни, как карнавальную маску. — Мы не могли допустить, чтобы наступил конец света, понимаешь? Уорлок не понимал. Внутри горело, словно он залпом выпил слишком горячий чай. В носу защипало. — Ты лгал мне! — выпалил он, и Кроули замолчал на полуслове. — Ты лгал, — повторил Уорлок, ненавидя себя за то, как тонко и жалко звучал его голос. Как у маленького ребёнка, готовящегося заплакать. — Дьяволёнок… — Заткнись. Я думал, хотя бы одному взрослому на меня не плевать. Я тебе верил. — Послушай… — Ничего не хочу знать. Уходи. Я не желаю тебя больше видеть. Кроули вздрогнул всем телом. Азирафаэль взял его под руку и потянул к выходу из школьного двора. — Я предупреждал, что это плохая идея, друг мой. Мы причинили юному Уорлоку достаточно вреда, ты не согласен? — мягко произнёс он и посуровел, повернувшись к Уорлоку: — А вам, молодой человек, я бы посоветовал поучиться вежливости, иначе в будущем вас ждут большие проблемы. Уорлок с трудом удержался, чтобы не показать средний палец. Кроули вытащил из кармана куртки белый прямоугольник: — Мой телефон и электронная почта. На случай, если ты передумаешь. Уорлок смял карточку в руке. Позже он порвал её на мелкие кусочки и выкинул обрывки в мусорное ведро. Но сначала тщательно переписал в блокнот все буквы и цифры. Мобильник в рюкзаке тихонько звенит. Эмма. — Я в нашем магазине пластинок! — сообщает она. — Ты где? — Уже бегу, — выдыхает Уорлок. — Хвост не приведёшь, агент Даулинг? — Я оставил охрану в дураках. Что говорит не в пользу их умственных способностей. — Поистине, сила есть — ума не надо. Я тебя жду! * * * Чужеродность Нью-Йорка не мешает Уорлоку в нём ориентироваться. Он размышляет об этом парадоксе, пока едет две остановки на автобусе. Пожалуй, дело в том, что в Нью-Йорке есть два места, которые не совсем чужие. Музыкальный магазин — одно из них. Пусть он занимает полуподвальный этаж, кривые подоконники упираются в асфальт, а на окнах ржавые решётки. Внутри уютно. Старые плакаты на стенах, проигрыватели разных лет на столиках в проходах, пластинки торчат из картонных коробок и нестройными рядами оккупируют бесконечные стеллажи. Днём народу немного. Кассир неторопливо пьёт кофе со своей напарницей, обсуждая татуировки или новый альбом группы, чьего названия Уорлок никогда не слышал. Он мог бы бродить между полок с утра до самого вечера, но они с Эммой не задерживаются там дольше сорока минут. Если охранники поймут, что Уорлок покидает школу без их ведома, когда захочет, они возьмутся за исполнение своих обязанностей с рвением, достойным иного применения, а он не готов лишиться пары часов истинной свободы из-за собственной неосторожности. Если о прогулах узнает отец Эммы, на её руках появятся новые синяки. Ловец ветра над дверью колышется. Приятный переливчатый звук ласкает слух. Должно быть, Эмма где-то в глубине магазина. Джинсы, ветровка, футболка с какой-нибудь французской группой — отличная маскировка для девочки-подростка, не желающей привлекать внимания. Эмма не красится, русые волосы обычно собраны в хвост. Самая заметная черта её внешности — глаза цвета неба перед штормом, но, вероятно, Уорлок необъективен. Сам он одет так же, разве что на его футболке написано «Лондон — столица Великобритании». Слава высшим силам, в старших классах форма не обязательна, единственное требование — чтобы ученики не надевали ничего слишком дорогого или вызывающего. Демократия, однако. Уорлок не ожидал от элитной школы настолько вольного отношения к традициям. Эмма предполагает, это социальный эксперимент или что-то типа того. Уорлок подходит к картонной коробке, осторожно перебирает пластинки. Blur, Radiohead. Не хватает только Oasis, если владелец магазина пытался разложить винил по годам и странам. «Будь сейчас здесь» вышел в 1997, как и «Окей, компьютер» и одноимённый альбом Blur. Музыкальный магазин чем-то напоминает книжный. Настроением, что ли? Спокойствием и умиротворением. Сколько тогда Уорлоку было лет — пять? Брат Франциск (чёрт, Уорлок никак не запомнит, что в действительности его зовут Азирафаэль) не хотел брать его в Лондон. Няня Эш настояла. В смысле, Кроули настоял. — Неужели за ним некому присмотреть несколько часов? — вздохнул Азирафаэль. — Старинные рукописи и маленькие дети плохо сочетаются, мне кажется. — Уорлок ничего не сделает твоим драгоценным книгам, ангел, я за этим прослежу, — успокоил его Кроули. — По-хорошему, мы вообще не должны покидать территорию поместья. Сегодня вторник, а выходной у нас в субботу. — С каких пор ты подчиняешься распорядку и чьим-то указаниям? — С тех пор как нашим основным поручением стал Антихрист. И начальство, что Даулинги, что Вельзевул с Гавриилом, не будут делать скидку на то, что тебе срочно приспичило проверить какое-то древнешумерское пророчество, в достоверности которого я сильно сомневаюсь… Уорлок тогда мало что понял из их разговора, но поездка на машине ему понравилась. И комната с камином и мягкими креслами тоже. Азирафаэль даже разрешил ему потрогать старинную книгу с картинками. Правда, сначала заставил Уорлока надеть перчатки. Они пахли чем-то химическим, и ему до невозможности хотелось чихать, но под выжидательным взглядом Кроули он чудом сдержался. А потом они пили чай из тонких фарфоровых чашек и ели вкуснейшее песочное печенье. Азирафаэль скривился при виде крошек. Кроули щёлкнул пальцами, и крошки исчезли. После чаепития Уорлок пригрелся у него под боком и задремал. Снились ему удивительные сны с летающими парусными кораблями, феями-пиратами и почему-то морскими свинками. — О, ты здесь! Я так и знала, что найду тебя в разделе с английским группами! Уорлок вздрагивает и едва не роняет самый известный альбом Radiohead. Эмма умудрилась неслышно подкрасться к нему сзади. — Извини, не хотела тебя пугать. — Я просто задумался. — О чём, о бренности бытия? — И о ней в том числе. Эмма смеётся. Смех звучит невесело. «Звонила матери», — догадывается Уорлок. Так как её главный опекун — отец, с матерью она видится один месяц в году во время летних каникул и очень по ней скучает. Родители Эммы развелись, когда ей было девять. «Из Франции в Америку не налетаешься — трансатлантические перелёты стоят дорого. Мама — довольно известный фотограф, но не миллионерша. И чёрт с ним, она готова была залезть в долги, чтобы видеть меня каждую неделю. Отец не позволил. Он не оставлял нас наедине, доводил её до трясучки своими замечаниями, а затем с мерзкой улыбочкой говорил, что ни один суд не присудит опеку ей, так как у неё нет постоянной работы и она психически нестабильна. Самое ужасное — я отцу не нужна. Он мстит маме за то, что она посмела от него уйти», — рассказывала Эмма тихим, прерывистым голосом, сжимая пальцы в кулак, и позже на ладонях краснели следы от ногтей. «А если нанять грамотного адвоката?» — спрашивал Уорлок. «На это требуются деньги, которых пока у мамы нет. И ещё надо отыскать адвоката, желающего взяться за практически проигрышное дело. Она над этим работает, хотя, я думаю, проще подождать четыре года. Мне исполнится восемнадцать, и я смогу жить, где пожелаю и с кем пожелаю». Матери Эмма звонит с международного телефона в почтовом отделении, чтобы отец не отследил звонки. «Я как шпионка в чёрно-белом фильме», — грустно шутит она. Поэтому Уорлок не задаёт глупых вопросов вроде «Как у тебя дела?» и комментирует в пространство, словно ни к кому не обращаясь: — До каникул осталось всего три недели. Эмма, правильно истолковав слова как жест поддержки, дарит ему благодарную улыбку и идёт к полкам с французской рок-музыкой. Сегодня на её футболке надпись «Indochine», а что это — название группы или уже несуществующей страны — решайте сами. — Вся надежда на мою будущую мачеху, — внезапно произносит она. — Какую будущую мачеху? — удивляется Уорлок. — Я не упоминала очередную подружку моего отца? — Которую из них? Его ассистентку или коллегу по Сенату? — В данный момент он встречается с ассистенткой. Похоже, у них всё серьёзно: она уже раз десять оставалась ночевать, и я уверена, она вознамерилась выйти за него замуж. Уж не знаю, предупреждать её, какое сокровище ей достанется, или нет. Она меня терпеть не может. — Она тебе грубит? Когда твоего папаши нет рядом. — Нет. Она со мной тошнотворно вежлива. И всё же… знаешь, есть такие моменты, когда ты заходишь в комнату, а человек ещё не контролирует выражение лица? Она меня ненавидит, отвечаю. — Хм. По твоему тону мне не до конца понятно, считаешь ты это минусом или плюсом. — В общем это минус, естественно. А лично для меня — скорее плюс. — Разъясни. — Представь, они поженятся, у них появятся дети, а часть наследства по-любому моя. Четвёртая часть, между прочим, ну, при условии, что ребёнок у них родится один, и она будет немаленькой. Какой облом для охотницы за богатством. Вот если ей удастся от меня избавиться… Например, рассорить с отцом до состояния «зубная щётка и тапочки по почте» и отправить жить к матери… — И ты рассчитываешь на подобный исход, да? — Я была бы рада. Придётся её немного подтолкнуть. Надо только придумать, как. Я же послушная девочка, неспособная на плохие поступки. — Когда не прогуливаешь математику и французский. — О чём взрослые не знают, то не считается. Правило вселенной номер три, помнишь? — Напомни: какое правило номер один? — Если у тебя интересуются, в чём смысл жизни, ты говоришь «сорок два». Другие ответы не принимаются. Среди новых поступлений нет редких или интересных пластинок, а предыдущий ассортимент Уорлок и Эмма выучили чуть ли не наизусть. — Давай в «Ретро-паб»? У нас есть полтора часа. — Давай. «Ретро-паб» — второе место в Нью-Йорке, откуда Уорлок не желает бежать сломя голову, пока в лёгких не закончится воздух. Помещение также полуподвальное. Два небольших зала, деревянные столы и лавки, старые музыкальные автоматы, автографы немногочисленных музыкантов, выступавших на микроскопической сцене в углу. По прикидкам Уорлока, на неё не влезет больше двух человек с гитарами. Вероятно, ещё поместится ударник. Да и то при условии, что он избавится от половины тарелок и барабанов. …В первый раз Эмма привела его туда в субботу три месяца назад. Почти весь день они занимались в библиотеке — готовились к докладу по истории древнего мира. Им достались ацтеки. Полистав справочники и пару энциклопедий, Уорлок испустил тяжёлый вздох и написал Кроули. Если кто и мог посоветовать что-то стоящее, так это очевидец событий. Сообщения бывшей няне он отправлял не сказать чтобы часто. Кроули отвечал всегда, в любое время дня и ночи. Уорлок старался не задумываться, что это значило. Верить во второй раз было страшно. «Я попрошу ангела переслать список литературы на твою электронную почту. Вряд ли преподаватели оценят наши личные рассказы. Современные люди воспримут их как неправдоподобные, увы». Список Уорлок получил пятнадцать минут спустя. Юный джентльмен сказал бы «спасибо». Тем более что список помог, и в понедельник им с Эммой поставили за доклад самую высокую оценку. К сожалению, Уорлок не чувствовал себя джентльменом. Кроме того, в их с Эммой дуэте образ «милой вежливой девочки» отыгрывала она. Уорлок был «негодником» и «грубияном». Сказывался факт, что его воспитанием занимался демон, не иначе. Уорлок и Эмма честно поделили книги, выданные изумлённым библиотекарем, на двоих, Эмма включила ноутбук, и работа закипела. Переговаривались шёпотом, чтобы строгая мисс Смит не выставила их из читального зала за «неподобающее поведение». Скачать необходимую литературу в интернете не вышло бы: библиотечный фонд оцифровали лишь частично, и статьи про быт и нравы ацтеков приоритетом не являлись. — У тебя крутые знакомые, — восхитилась Эмма. — Завидую памяти мистера Азирафаэля! У меня на составление списка ушла бы неделя как минимум! А тут вся информация, которая нам может понадобиться! — Угу. — Выразительно. Тебе лев язык откусил? — Я не планирую торчать в библиотеке до закрытия! — Не переживай. Ты быстро читаешь, я быстро печатаю, мы идеальный тандем. Потом предлагаю пойти в одно классное местечко. — Если там продают еду, я согласен. — Ну, там в основном торгуют напитками. Но еда тоже есть, честное слово! Съев по бургеру и выпив по стакану сока, они прилипли к музыкальным автоматам. Эмма разменяла двадцатку в баре (бармен покосился с сомнением, но ничего не сказал), и они слушали на повторе Beatles, Sparks и Арету Франклин, пока у Эммы не зазвонил телефон, и она мгновенно сжалась, погасла, только взглянув на экран. — Да, папа. Мы закончили с докладом. Еду домой, буду через полчаса. — Я попрошу охрану, чтобы они тебя подвезли, — предложил Уорлок. Эмма покачала головой. — Незачем твоим ребятам знать, что запасный выход в библиотеке никто не сторожит. Никогда не сдавай пути отступления. — Если я правильно помню, это второе правило из трёх? — Да. А что, логичный набор. Сорок два. Пути отхода. Блаженное неведение взрослых — отсутствие проблем у ребёнка. Последнее правило не всегда приносит благо. Зависит от обстоятельств. В случае Эммы и её отца неведение определённо было благом… «Ретро-паб» оживляется после пяти вечера. Сейчас полдень, и кроме бармена да забулдыги за угловым столиком никого нет. Уорлок знает: их с Эммой отсюда не прогонят. Они не выдают себя за совершеннолетних, не просят кого-то купить им пива или сигарет, не ведут себя развязно. Эмма направляется прямиком к музыкальному автомату. — Мелочь есть? — Вчера наменял. Эмма проталкивает монетку в прорезь и выбирает песню Франсуазы Арди. «Все мальчики и девочки». На очереди Джонни Холлидей. Видимо, это день французских исполнителей. Плохо дело. Музыкальный магазин с задачей повысить настроение не справился. Уорлок обнимает Эмму за плечи. Она его не отталкивает. — Некуда пойти, да? — сочувственно бормочет проходящий мимо бармен. — Эх, дети… Фраза ударяет наотмашь. Уорлок не задыхается — до панической атаки ему далеко, — но тело будто сдавливает жёсткий каркас, мешая вдохнуть полной грудью. Им некуда идти, это правда. Уорлок ждёт совершеннолетия, как манны небесной, чтобы купить билет на самолёт до Лондона, понемногу откладывая из денег, которые даёт отец «на мелкие расходы и удовольствия». Что делать дальше, он пока не загадывал. Мечтать о поступлении в Оксфорд или Кембридж слишком самонадеянно. Уорлок всё-таки реалист. Франсуаза Арди замолкает, бармен возвращается из подсобки. — Сэр, — окликает его Эмма, — можно нам два бургера, картошку фри и колу? Гулять так гулять. За их заказ расплачивается Уорлок. Карточкой, не наличными: его отец не проверяет, на что сын тратит карманные деньги. Картошка хрустящая и в меру солёная. Уорлок не подозревал, что настолько голоден. Утром он с трудом впихнул в себя половинку тоста и чай. Разговор с отцом отбил аппетит. — Каникулы ещё не начались, — замечает бармен, накладывая им вторую порцию картошки. — Вы не похожи на злостных прогульщиков. — Мы прогульщики, но не злостные, — сообщает Эмма. — Сейчас доедим и поедем в школу. В два часа у нас тест по английскому, мы не можем его пропустить. — Не можем, — подтверждает Уорлок. — Мы сознательные. — Кроме того, от теста зависит годовая оценка, — добавляет Эмма и фыркает. Она повеселела. Уорлоку вспоминаются слова няни Эш: «Горячая еда всё делает лучше. Хотя бы ненадолго». Он вытирает руки салфеткой и, пока Эмма болтает с барменом, вытаскивает телефон и набирает сообщение Кроули. «Ты когда-нибудь чувствовал, что всех твоих усилий мало? И как бы ты ни старался, даже если у тебя получается прыгнуть выше головы, этого всё равно недостаточно?» В ответ приходит всего одно слово. «Постоянно». Но жёсткий каркас вокруг грудной клетки немного разжимается. * * * Ночью ему снится давно забытое. Заброшенное здание с выбитыми стёклами и покосившимися дверями. Дощатый пол. Некоторые доски сгнили, некоторые стоят дыбом. Подозрительные бурые пятна вокруг. Тёмные брызги на осколках стекла. Меловой рисунок со странными символами внутри. Пентаграмма, это называется пентаграмма, подсказывает шестилетнему Уорлоку Уорлок-подросток. Пронзительно завывает ветер. Фигуры в чёрных балахонах монотонно и заунывно поют. Лица у них нечеловеческие. В буквальном смысле. Не потому что они уродливые и перекошенные. Они выглядят как плохо раскрашенные маски для Дня всех святых, когда дети стучат в соседские двери и выпрашивают конфеты. «Сладость или гадость». Здесь — определённо гадость. Уорлоку противно и страшно до тошноты. Он мечтает вновь оказаться под одеялом, уткнуться носом в любимую игрушку — большую плюшевую змею, и чтобы рядом была няня Эш. У неё тёплые руки, надёжные, сильные. Она может прогнать любое чудовище одним взглядом из-под тёмных очков. Но он неизвестно где, его бросает то в жар, то в холод, и одежда неприятно липнет к телу. Монстры прекращают петь. Ветер не утихает, начинает накрапывать дождь. Он проникает сквозь дыры в крыше, капли попадают на нос и затылок. Они ощущаются как пощёчины — обидно и больно. Уорлок дрожит. Монстры явно желают съесть его на ужин и даже косточек не оставить. В сказках они всегда так делают. — О Повелитель Тьмы, — рычит один из них. — Снизойди к нам, недостойным, услышь нашу смиренную просьбу: исполни предназначение и уничтожь проклятый мир! — Уничтожь! Мы долго жаждали этого и неустанно трудились, чтобы приблизить день разрушения, — вторят ему остальные. — Пролей на землю реки крови и ливни огненные, пусть везде слышатся плач и скрежет зубовный. Нашли мор и голод на континенты, чтобы никто не смел радоваться и славить силы небесные. Уорлок съёживается, обхватывает себя руками. Он не понимает, чего от него хотят, но это явно что-то нехорошее. Не стоило выходить из комнаты, услышав загадочный шёпот. Няня Эш сказала, чтобы он оставался внутри, тихонько смотрел телевизор и ждал её возвращения. Она приготовила горячий шоколад, вручила ему блюдце с печеньем: «Я быстро, дьяволёнок. Ты не успеешь соскучиться». Уорлок обещал, что не сдвинется с места, и нарушил слово. Теперь няня Эш рассердится. Он не любил, когда она злилась, особенно на него. Уорлок всхлипывает. Слёзы текут по щекам, смешиваясь с дождём. Монстры тянут к нему руки. Их лица искажаются в презрительных гримасах, когда в воздухе высвечиваются какие-то знаки и серебряные линии. — Он нас боится. У него нет силы. Он не тот, за кого себя выдаёт. Он — всего лишь мальчишка, а не Великий Зверь, Пожиратель миров! — Убить! — Разорвать! — Скормить адским гончим! Монстры приближаются, сужая круг, готовясь вонзить в него зубы и когти. «Няня Эш!!!» — кричит Уорлок. Мысленно, потому что у него пропал голос, и из горла рвётся невнятный хрип. Внутри словно вспыхивает фейерверк, и Уорлок скулит от боли. «Прости, прости, — шепчет няня Эш. — У меня не было другого выхода». «Помоги мне». «Ш-ш. Всё будет хорошо». «Где ты?» «Я не совсем здесь… Неважно. Закрой глаза, малыш. Тебе не нужно видеть того, что сейчас произойдёт. Поэтому не открывай глаза, пока я не скажу, что можно». Уорлок послушно зажмуривается. Становится тепло. Темнота рассеивается. Мультяшные разноцветные рыбки плещутся в синем море, собираются в стайки и разбегаются, будто танцуют. Уорлок наблюдает за ними, постепенно успокаиваясь. Одна рыбка отстаёт от других, двигается не в такт, смешно растопырив хвост. Уорлок дотрагивается до её бока. Он гладкий и прохладный. Рыбка никуда не уплывает, пока Уорлок её гладит. Она не плюшевая змея и не котёнок, но она забавно шевелит плавниками и разевает рот в широкой добродушной улыбке. «Открывай глаза, дьяволёнок». Он на руках у няни Эш. Она несёт его прочь из жуткого здания к припаркованной на дороге «Бентли». В салоне горит лампочка и негромко играет музыка. Во сне Уорлок опознаёт «Круги на воде» Генделя. Тогда, в силу возраста, он не мог этого знать. Двигатель заводится сам. Няня Эш укладывает Уорлока на заднее сиденье, укрывает пледом в чёрную и красную клетку. «Всё закончилось. Ты в безопасности», — говорит она, и Уорлок просыпается. Часы показывают три часа ночи. Дьявольское время, если верить приметам. Он нащупывает на тумбочке телефон. «Когда мне было шесть, меня похитила какая-то секта. Они хотели, чтобы я устроил конец света. Ты меня спас. Мне ведь не привиделось? Это было на самом деле?» Уорлок нажимает на «отправить» и с замиранием сердца ждёт ответа. «Было, — пишет Кроули. — Почему ты об этом вспомнил?» «Мне приснился кошмар». «Сожалею. Если что, кошмары изобрёл не я». «А после мы поехали на побережье. Ели сэндвичи с сыром и ветчиной, сидя у воды. И строили замок из песка. Его потом смыло волной». «Залив в Кардиффе. Красивое место. Ты не хотел уходить с пляжа, пришлось пообещать тебе три пакетика мармелада». Уорлок откладывает телефон. Это самый длинный его разговор с Кроули после встречи на школьном дворе. Он сворачивается калачиком, уверенный, что не сомкнёт глаз до рассвета, но отключается через несколько минут, и до звонка будильника в его сне царит блаженная пустота. Хотя это не совсем верное определение. Пустота пахнет морем, и в волнах мелькают разноцветные рыбки, машут ему плавниками и топорщат хвосты. Как тогда, когда няня Эш велела ему закрыть глаза. * * * Экзамены Уорлок сдаёт легко, в том числе математику. Он не зубрила, как считают некоторые. Ему нравится читать и узнавать новое, а если слушать преподавателей и выполнять задания, то проблем не будет. В конце концов, школа — не секретная научная лаборатория, там не синхрофазотрон собирают. Разобраться способен любой ученик, если он не страдал бездельем целый год. Нагнать за несколько дней программу класса нереально чисто физически, даже если ты Эйнштейн. Табели раздадут завтра. Обычно их рассылают по электронной почте, но школа элитная, поэтому они печатают результаты каждого ученика на дорогой бумаге с красивой окантовкой и ставят печать. Выглядит солидно. Некоторые родители вставляют табели в рамки и вешают на стену. Уорлок перестал предвкушать сие волнующее событие ещё в шестом классе: дома он удостоится дежурной похвалы, отец в награду перечислит на карточку триста долларов. Деньги ему пригодятся, а без неискренних восторгов он бы с радостью обошёлся. Из аудитории Уорлок и Эмма выходят последними. — Лучшая ученица в этом году. Ты крута. Не ожидал. С нашими-то прогулами… Эмма кривится. — Как по мне, это лишний повод для остракизма среди ровесников. — Всё равно приятно. По мороженому? Я угощаю. — Не разоришься? Я в настроении для фисташек в карамельном сиропе. — На музыкальный автомат мы тратим больше. — Точняк. Если в будущем меня спросят, почему у меня нет ни цента, я знаю, что отвечать. Во всём виновата музыка шестидесятых. — И конкретно Битлз и Франсуаза Арди? Кстати, пойдёшь на вечеринку в пятницу? — Школьные вечеринки отстой. — Лично у меня нет выбора. Пиар-команда моего отца хочет сделать несколько тематических фотографий. — Сочувствую. — Тогда составь мне компанию. — Я подумаю. Не люблю вечеринки. Не только школьные. Мороженое они едят на лавочке в парке неподалёку. Охрана маячит рядом, но иллюзия, что они здесь одни, сохраняется. Уорлока устраивает. Вафельный рожок вкусно хрустит, карамельный сироп, против обыкновения, не приторный, Эмма болтает ногами, провожая взглядом пикирующих голубей, и, наверное, можно считать, что жизнь удалась. — Скоро я уезжаю, — говорит Эмма. — Ну да, каникулы же. Уорлоку будет её не хватать. Но месяц он как-нибудь проживёт. Мама — это святое. — Я не собираюсь возвращаться, — добавляет Эмма, по-прежнему не глядя на него. — Он не сможет меня заставить. — Твоя мама нашла денег на адвоката? — еле ворочая языком, спрашивает Уорлок. У него пересыхает во рту. — Нет. Моя будущая мачеха… — Которая ассистентка? — Ага, она самая. Иногда она берёт работу на дом. — Что? Я не совсем… — Я тебе потом расскажу. Боюсь сглазить. Скрести за меня пальцы, ладно? — И… когда ты улетаешь? Мороженое внезапно теряет вкус и начинает горчить на языке. — Пока не знаю. Эй, — Эмма легонько толкает его в бок, — ты чего загрустил? Я тебе позвоню. И когда прилечу в Лион, буду звонить каждый день, хочешь? — Просто… я никогда не дружил с кем-то на расстоянии. — Я тоже. Но у других людей как-то получается. Почему ты думаешь, что у нас не выйдет? Между прочим, у тебя мороженое тает. — Мне что-то расхотелось. Извини. — Тогда давай его сюда. Я доем. Вкусности не должны пропадать зря! — Экономна не по годам. — Практичность — не порок. — Покончив с остатками мороженого и отряхнув с джинсов крошки, Эмма вскакивает и закидывает рюкзак на плечо. — Не вешай нос, агент Даулинг. До завтра! — До завтра! Уорлок остается сидеть на скамейке. Он не сразу замечает, что Эмма забыла свой шарф — шёлковый, с силуэтами птиц на светлом фоне. Скорее всего, он выпал из кармана куртки. Шарф пахнет чем-то цветочным. Уорлок краснеет и торопливо убирает шарф в свой рюкзак. «Отдам ей завтра». На следующий день Эмма в школе не появляется. Уорлок раз за разом набирает её номер. Длинные гудки. «Абонент не отвечает. Попробуйте перезвонить позже». Отчаявшись, Уорлок пишет СМС: «Всё в порядке? Ты не заболела? Сегодня раздавали табели, я забрал твой». Ответа нет. Как и оповещения, что его послание прочитано. Уорлок идёт в секретариат. — Одна из учениц, Эмма Леконт-Дарлтон, сегодня не пришла. Она моя подруга. Я волнуюсь. Вдруг с ней что-нибудь случилось? — Она вам не сказала? Со следующего сентября она будет учиться за границей. Во Франции, если не ошибаюсь. Её отец забрал документы. Жаль, очень жаль. Мы рассчитывали довести её до выпуска. Талантливая девочка. — Ясно. Спасибо. Уорлок звонит снова и снова. Эмма не берёт трубку. Она обещала, что позвонит. Неужели она попала в беду? Это странное упоминание ассистентки отца… С другой стороны, Эмма мечтала уехать к матери, навсегда покинуть Америку и забыть о её существовании. Если отец её отпустил… Но как это проверить? Уорлок идёт на крайние меры. Заявляет отцу, что устроит какую-нибудь выходку, к примеру, на той же школьной вечеринке, которая непременно попадёт в газеты, если тот не поможет выяснить, нет ли его подруги в списках авиапассажиров, вылетевших во Францию за последние два дня. После щека горит огнём, но информацию отец (с помощью ассистентов) раздобыл. Девочка по имени Эмма Леконт-Дарлтон действительно покинула США в среду утром, рейс Нью-Йорк — Париж. Значит, Эмма уехала. Как и планировала. Но почему она не позвонила? Решила, что дружба на расстоянии — слишком сложно? А может, Уорлок никогда не был ей нужен, и она дружила с ним от безысходности? Как говорится, на безрыбье и рак — рыба. В пятницу на вечеринке Уорлок бродит по залу как робот, автоматически улыбается в камеру. Интересно, способен ли фотошоп превратить гримасу в голливудский мажорный оскал? Ночью он лежит, отвернувшись к стене, бездумно водит пальцами по обоям. Все его бросают. Няня Эш, брат Франциск, Эмма… «Няня тебя не бросила. Кроули всегда отвечает», — возражает внутренний голос. Уорлок понятия не имеет, что ему написать. Эмоции не помещаются в слова, предложения трещат по швам и становятся бессмыслицей. Он отправляет одну-единственную фразу: «Я хочу домой». Входящего сообщения он не дожидается. Однако рано утром Кроули объявляется в доме Даулингов. Уорлок не знает, каким образом он договаривается с Таддеушем и Харриет, но через час и пятнадцать минут они едут в аэропорт. А затем Кроули ему подмигивает, они сворачивают в какой-то неприметный угол в зале отлёта и перемещаются… на покрытую зеленью вершину. На Лондон это не похоже. — Мы где? — Добро пожаловать на гору Фьезоле. Даже солнце светит, как по заказу. Лошадку и ослика я не нашёл, но если они обязательны, я что-нибудь придумаю. Уорлок опускается на материализовавшееся перед ним одеяло. Он чувствует изумление, радость и самую малость — гнев. Ещё ему хочется плакать. И обнять Кроули до хруста в костях. Кажется, им есть о чём поговорить. * * * — Ты меня забрал, — выдыхает Уорлок полчаса спустя. Кроули выдал ему бутылку грушевого лимонада и булочку с корицей. Ведь Уорлок не успел позавтракать. Сам Кроули не ест. Лишь смотрит выжидательно. Будто Уорлок в любой момент потребует, чтобы его вернули обратно в Нью-Йорк. — Ты меня об этом попросил. — Просто появился и забрал… Уорлок растерян. В его жизни ничего не может быть просто. — Хорошие вещи случаются, дьяволёнок. — Но я не он. — В смысле? — Ты и брат Франциск… Вы считали, что Антихрист — это я. Но им оказался другой мальчишка. — Дьяволёнок — это прозвище. Ты прибавил мне седых волос, когда пытался подружиться с мышами, притащить в дом всех местных ежей и проверить провода на зуб. В горле Уорлока встаёт ком. — И ты… Тебе всё равно, что я не особенный? Кроули ерошит ему волосы и грустно улыбается. — Все дети особенные. Они забывают об этом, когда становятся взрослыми. Кроме того, я догадался, что ты не Антихрист, ещё в самом начале. — И брат Франциск тоже? — Нет, Азирафаэль ничего не знал. — Кстати, где он? Ко мне в школу вы приходили вместе. Кроули мрачнеет. — У нас возникло… недопонимание. Мы временно не общаемся. Уорлок понимающе вздыхает. — Вы поругались, да? — Не совсем. Как я уже говорил, мы не поняли друг друга. Пустяки, дело житейское. — Судя по выражению лица Кроули, это не пустяки, но Уорлок не собирается с ним спорить. — Он ангел. Ему предложили новую должность. Больше ответственности, но и больше возможностей. Азирафаэль согласился. — Брат Франциск — карьерист? Как-то не верится, — шепчет Уорлок. Кроули усмехается. — Нет, конечно. Он увидел шанс помочь человечеству. Всеобщее благо. Поэтому и ушёл. Потому что он всегда стремится поступить правильно. — Всеобщего блага не существует. — Азирафаэль думает иначе. Я же эгоист до мозга костей. Забочусь только о тех, кто мне близок, а на остальных мне плевать. Уорлок надеется, что он входит в круг близких. Будь по-другому, Кроули не пришёл бы за ним. И не стал бы отвечать на сообщения, Уорлок же его послал туда, куда Синдбад-мореход не ходил. — Вы тогда так внезапно исчезли. Ты даже не попрощался! Почему? — Потому что я дурак, который не разбирается в людях и человеческих отношениях. Я поверил, что для тебя так будет лучше. Я должен был оставить письмо. — Вас отозвали? Ваше начальство постаралось, да? — Нет. Ты уже ходил в школу. Второй или третий класс. — Да. Ты собирал мне ланч, помогал с домашними заданиями и каким-то образом уговорил родителей, чтобы мне разрешили добираться до школы самостоятельно. — Охрана следовала за тобой на расстоянии. — Но по тропинке я шёл сам и очень этим гордился. — Полагаю, твоя мама ревновала. Ты проводил со мной гораздо больше времени, чем с ней. Как-то она позвала меня к себе в кабинет. Сказала, что ты вырос и отныне не нуждаешься в няне. — И в ту же ночь вы с мистером Азирафаэлем ушли. — Миссис Даулинг попросила, чтобы я уехал, не дожидаясь утра. Чтобы избежать истерик и слёз, вызванных ненужным прощанием. — Я месяц с ней не разговаривал! — Но ты в самом деле вырос и перестал во мне нуждаться. — Неправда. Ты исчез! Пропал бесследно, и я забыл, забыл!.. Забыл, каково это — когда тебя любят не за что-то, а за один факт твоего существования. Уорлок утыкается лбом в плечо Кроули и всхлипывает, не стесняясь. Кроули обнимает его одной рукой, а когда слёз не остаётся, достаёт носовой платок. Уорлока не удивляет расцветка платка и монограмма в виде змеи. Он вытирает лицо, комкает ткань в ладони. Да уж. Не так в далёком детстве он представлял себе поездку в Фьезоле. — Насколько сильно ты хочешь отправиться в Лондон? «Бентли» ждёт нас внизу, — произносит Кроули нейтральным тоном. Уорлок чувствует: он не горит желанием туда ехать, но поедет, если Уорлок того потребует. — Мы можем выбрать самый длинный путь, — говорит он. — Я редко покидал пределы поместья, а после — Нью-Йорка. Я слышал, путешествовать на машине здорово. Мы же никуда не торопимся? Кроули выдыхает. Улыбается едва заметно, краешком губ, и замечает: — Нет. Спешить нам обоим некуда. Предлагаю начать с Флоренции, раз уж мы рядом. * * * Уорлок никогда не был в Италии. Он с интересом разглядывает старые здания на узких улочках, по которым они с Кроули бродят без цели и без карты, чтобы «проникнуться настоящей флорентийской атмосферой». Гуляют в тишине: самое важное было сказано на горе. В одной из лавочек Кроули покупает ему тёмные очки — слишком яркое солнце. То, что они похожи на очки самого Кроули, Уорлок не комментирует. Туристических мест они избегают. Разноязычная, разноголосая толпа мешает предаваться размышлениям или наоборот — не думать о чём-то конкретном, а просто дышать. Быть. Пока Кроули выбирает мороженое, Уорлок набирает номер Эммы. «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Равнодушный механический голос раздражает до зубовного скрежета. Кроули протягивает ему рожок с двумя шоколадными шариками, и они идут дальше. Площадь Синьории, площадь Республики, Соборная площадь. Они пересекают их, чтобы свернуть на очередную улочку, где мало прохожих. — Хочешь, сходим в галерею Уффици, — предлагает Кроули. Уорлок пожимает плечами. Он не разбирается в искусстве и не поклонник живописи, но должны же они увидеть хоть одну достопримечательность, иначе визит в город не засчитывается. У Кроули звонит телефон. — Да, это я. И тебе привет, Мюриэль. Живу помаленьку. Вот, решил повидать мир. Как у тебя дела? Ясно. Это хорошо, что пока всё тихо. Будет громко — звони. — Он замолкает. Уорлоку не нравится выражение его лица: оно становится замкнутым, строгим, будто высеченным из камня. — Да, я получил сообщения Азирафаэля. Нет, я их не читал. И не слушал. Да при чём здесь гордыня и упрямство?! Я физически не могу этого сделать, понимаешь? Между «не могу» и «не хочу» есть разница вообще-то. Нет, в ближайшее время я возвращаться не планирую. У меня путешествие. Послушай… Передай Азирафаэлю, что я не злюсь. И не обижаюсь. Я просто не могу его сейчас видеть. Спасибо. Если что-то произойдёт и буду нужен, я приеду. Учти, звонка я жду от тебя. Хорошо. Вы тоже берегите себя. Уорлок переминается с ноги на ногу. У него тысяча вопросов. Он прикусывает язык и кивает, когда Кроули спрашивает: — Идём в галерею? Через час от обилия картин у Уорлока начинает кружиться голова. Видно, ценителем живописи ему всё-таки не стать. — Проголодался? — Есть немного. — Пицца? — Пицца. В помещении сидеть нет желания, и они устраиваются за свободным столиком на веранде. После того как приносят заказ, между ними воцаряется неловкое молчание. Кроули гипнотизирует взглядом третью чашку кофе, Уорлок отковыривает корочку у пиццы классической, неаполитанской. Интересно, это грех — заказывать неаполитанскую пиццу во Флоренции? Уорлок с удовольствием нарушил бы тишину, но он не знает, как. Кроули его опережает. — Ты всё слышал, верно? Учитывая, что я орал на всю улицу. — Ага. — Прости. — За что? — Ты написал, что хочешь домой, а я… — Дом — необязательно Лондон. Я так думаю. — И давно? — Это недавнее открытие. Можно мне кофе? Кроули пододвигает к нему чашку: — Попробуй. — Горько. Ты рассердишься, если я добавлю сахар? Кроули фыркает. — Ты по-прежнему любишь сладкое. — И я помню кое-кого, кто тоже его любил. Кроули? — М-м? — Ты сказал, что мистер Азирафаэль ушёл на Небеса, потому что его повысили. — Ну да. — Раз он присылает тебе сообщения, значит, он вернулся? — Вероятно. — И хочет помириться. — Этого я не знаю, дьяволёнок. — А прочитать сообщение? Хотя бы одно? Кроули качает головой. — Я не могу. Только при мысли об этом в воздухе будто кислород заканчивается. Меня мутит. И руки трясутся. — Паническая атака. Добро пожаловать в клуб. — И часто они у тебя случаются? — Бывает. Я привык. Эй, ты тут ни при чём! Эмма говорит, виноват постоянный стресс. — А Эмма — это кто? — Моя подруга. Она уехала. — Так, дружок. С этого места поподробней. Что стряслось? — Всё нормально. — Если примешь менее похоронный вид, я тебе поверю. — Она тоже не попрощалась! Обещала позвонить, а сама не берёт трубку. — Тебе известно, куда она уехала? — Её мама — француженка. Живёт где-то в Лионе. Но точного адреса я не знаю. — А написать Эмме ты пытался? Твиттер, фейсбук, инстаграм? Ватсап, наконец. — У неё нет мессенджеров и соцсетей. Её отец постоянно проверял, что и кому она пишет. Поэтому мы только звонили друг другу. А теперь… Она была моей единственной подругой. — Если у тебя есть какая-то вещь, к которой она недавно прикасалась, мы сможем её найти. Уорлок сглатывает. — Наверное, не стоит. — Почему? — В Нью-Йорке мы оба ощущали себя чужаками. Я… Что, если она общалась со мной лишь потому, что не было других вариантов? И я для неё не друг, а так… непонятно кто. Рука Кроули непроизвольно дёргается. Он задевает чашку. По скатерти расползается кофейное пятно. Тем не менее голос у Кроули не дрожит, и в нём привычные тепло и мягкость, когда он разговаривает с Уорлоком: — Ты этого не узнаешь, пока не встретишься с ней и не задашь прямой вопрос. — Мне страшно. — Боишься услышать ответ, который причинит тебе боль? Незнание — вот самая изощрённая пытка. — Да? Что же ты отказываешься читать сообщения мистера Азирафаэля? Вдруг там что-то хорошее? — Сомневаюсь. Не в привычках мироздания меня баловать. — То есть ты предполагаешь худшее, но не знаешь наверняка. Как насчёт того, чтобы последовать собственному совету? — Я трус, Уорлок. Не бери с меня пример. — Ладно. Как вещь, принадлежащая Эмме, поможет её отыскать? — Точно так же, как я нашёл тебя в Кардиффе. Помнишь, у тебя была плюшевая змея? — Помню. Я очень расстроился, когда мама и папа выбросили мои детские игрушки. Мне было десять. — Когда человек часто берёт что-то в руки, он оставляет на этой вещи отпечаток своей жизненной силы. Я могу его отследить. Уорлок расстёгивает рюкзак. — Когда мы виделись в последний раз, Эмма забыла шарф. Сгодится? — Конечно. Шарф ещё слабо пахнет духами Эммы. Или Уорлоку только кажется. Кроули бережно дотрагивается до него кончиками пальцев, замирает на бесконечные две минуты. — Кхм. Говоришь, её мама живёт в Лионе? Странно. Твоя подруга Эмма в данный момент находится в немецком городе Вупперталь. Он известен подвесной дорогой, повторяющей русло местной реки, и тем, что городским балетным театром руководила знаменитая танцовщица и хореограф Пина Бауш. В путь? — Угу. — Не чувствую энтузиазма. — Какой уж тут энтузиазм… — Я демон, не забыл? Энергетический отпечаток несёт информацию о личности владельца, и считать её для меня не проблема. У твоей Эммы светлая душа. Не думаю, что она способна использовать кого-то в корыстных целях. — Это должно меня успокоить? — Да. Уорлок скептически хмыкает. — Я не умею общаться с людьми. Я их отпугиваю. Эмма мечтала уехать к матери. Она изолировала себя от всех не из любви к одиночеству. Теперь она заведёт новых друзей и не вспомнит об «американском периоде» своей жизни. — Не решай за неё. Ты не телепат. Чужие мысли — тайна, покрытая мраком. Возможно, она потеряла телефон. Или не отвечает по какой-то иной причине. Уверен, существует логичное объяснение. Почему человечество неизменно наступает на одни и те же грабли? — Какие грабли? — Люди вкладывают собственные мысли в чужие головы и принимают их за истину. Вместо того чтобы задать честный вопрос и получить честный ответ. «К тебе это тоже относится». Но Уорлок не произносит этого вслух. Двигатель «Бентли» урчит, словно ей не терпится пуститься в дорогу. Кроули засовывает в проигрыватель диск с неровной надписью чёрным маркером «Моцарт». Но из динамиков раздаётся низкий мужской голос, поющий что-то на французском. Кроули озадаченно приподнимает брови: — Хм. У кого-то сегодня день французских исполнителей. Не у меня: я в настроении для классики. И не у «Бентли»: она обожает старину Фредди. — У меня нет сверхспособностей. Так что у меня алиби. — Тогда как объяснить?.. — Это заговор. Твоя машина на что-то намекает. — Не мне. Со мной она разговаривает песнями Queen. Твоя Эмма случайно не фанатка французского рока? Уорлок испускает красноречивый вздох. «Бентли» неумолима. Звучит ещё одна песня Indochine. «До меня дошло, честно, — мысленно передаёт Уорлок. — Я больше не буду сомневаться». Музыка делается тише: у Кроули звонит телефон. Он долго смотрит на экран, а затем нажимает на «отклонить звонок». — Кто это был? Мистер Азирафаэль? — Да, он. — Разве Мюриэль не передала ему твои слова? Кстати, она-то кто? — Тоже ангел. Очень милая. Заведует сейчас книжным магазином вместо Азирафаэля. И слова она передала. Но Азирафаэль упрям. Если он поставил перед собой цель, его никто не остановит… — Телефон звонит снова. — Чёрт. — Если ты не можешь с ним разговаривать, напиши ему. Он должен понять. Кроули съезжает на обочину и заглушает мотор. Открывает чистое сообщение и начинает печатать. Уорлоку виден экран. Ему следует отвернуться. Читать письма, которые адресованы не тебе, заглядывая кому-то через плечо, — отвратительно. Но он не в силах отвести взгляд. «Дорогой Азирафаэль. Я прошу тебя: пока не звони мне и не оставляй посланий. К тому времени, как я наберусь смелости их прочитать, они утратят актуальность. Прости, я не готов встретиться с тобой лицом к лицу или услышать твой голос. Именно что не готов. Дело не в желании или отсутствии такового. Поверь, я не злюсь. И мной не владеет обида. Я просто не могу. Когда ситуация изменится, я позвоню, обещаю. А ты знаешь, что я никогда не нарушу данное тебе слово. Твой друг Кроули». — А если ему надоест ждать? И потом он не захочет с тобой разговаривать? — Не захочет — значит, не захочет. Его право. — Кроули отправляет сообщение. — Я понимаю: скорее всего, я совершаю ошибку. Нам действительно надо встретиться и всё обсудить, но… Я правда не готов. Святой Манчестер. Я взрослый. Я должен решать проблемы, а не взваливать их на подростка. Совсем расклеился. Извини. — Мне уже четырнадцать. И я хочу помочь. — Тебе всего четырнадцать. И ты молод для подобных драм. Поэтому повторяю: в будущем не бери с меня пример. * * * Когда Уорлок просыпается и выглядывает из окна «Бентли», везде указатели на немецком. — Мы гнали без остановки всю ночь? — И всё утро. Лично я убил бы за чашку кофе, тост и бифштекс. — Я не хочу есть. — Я тебя не заставляю. Есть буду я, а ты понаблюдаешь. — Это такой хитрый план? — Эмма не оценит, если ты свалишься в голодный обморок. Вместо кофе разрешаю выпить чай. — Голосую за молочный коктейль. — Тогда вылезай. В кафе через дорогу делают лучшие молочные коктейли в городе. — Откуда ты знаешь? — Интуиция. На самом деле нет. Я там был несколько лет назад. Кроули заказывает пять чашек эспрессо. Уорлок с суеверным ужасом смотрит, как он залпом выпивает их одну за другой. Сам он медленно цедит свой ванильный коктейль. Это единственное, что в него сейчас влезет. Кусочки тоста застревают в горле. — Что? — Кроули отставляет последнюю чашку. — Бодрит исключительно. — Рекомендуешь? — Нет. По крайней мере, пока тебе не исполнится двадцать пять. Кофеин коварен. — А тебе он не причинит вреда? — Нет. Я же не человек. Ладно, раз уж затея с завтраком позорно провалилась, пошли. — Куда? — Кататься на подвесном трамвайчике. — А как же Эмма? — Она недалеко от остановки «Старый рынок». Тоже городская достопримечательность, наряду с трамвайчиком и балетным театром. Твоя подруга любит винтажные вещи? — Её мама — фотограф. Снимает по всей Европе. В основном пейзажи, портреты и жанровые сценки. Эмма показывала пару её работ. Они классные. — Понятно. У трамвайчика живописный маршрут. Он скользит над рекой, пересекает улочки с аккуратными рядами домов, и Уорлок думает: позже они непременно проедут от первой остановки до конечной вместе с Эммой. Её он видит сразу. Эмма стоит чуть вдали от толпы, задумчиво глядит вдаль. — Осторожно, торопыга, — Кроули придерживает Уорлока за локоть, чтобы он не споткнулся, выскакивая на платформу. — Эмма! Она поворачивается и замечает его. Минуту спустя они бегут навстречу друг другу, лавируя между прохожими. Эмма повисает у Уорлока на шее с радостным воплем: — Ты тут! Поверить не могу! — Почему ты не отвечала на звонки? — Я осталась без телефона. Эмма наконец выпускает его из объятий. Она улыбается, но улыбка немного кривая: правая сторона лица распухла, цвет синяка варьируется от фиолетового до светло-жёлтого. — Очень больно? — Уорлок почти касается её щеки, но в последний момент отдёргивает руку. — Уже нет. — Кто тебя так? Эмма усмехается. — А ты как думаешь? — Твой отец. — Он сильно разозлился. Мобильнику досталось больше. Удара о стену он не пережил. — В школе сказали, он забрал твои документы. Я испугался, что… Но потом мне удалось выяснить, что ты вылетела в Париж. — Он меня отпустил. — С чего это? — Помнишь, я упоминала, что моя будущая мачеха таскает работу на дом? — Его ассистентка? — Да. Оказалось, что мой папаша замешан в кое-каких противозаконных делах. — И ты… — Пригрозила, что обо всём узнают СМИ и ФБР, если он не позволит мне уехать к маме. Старый добрый шантаж помог. И вот я здесь. — Он мог тебя убить! — кричит Уорлок. Эмма дёргает плечом. — Ну не убил же. Телефон только жалко. Мама мне новый купила. Я тебе звонила-звонила. Ни ответа, ни привета. — Не было никаких звонков. — Как это не было? У тебя не менялся номер? — Нет. — Он заканчивается на тридцать пять — сорок шесть? — Тридцать шесть — сорок пять. — Merde! Я была уверена, что помню его наизусть! Как ты очутился в Вуппертале? — Меня Кроули привёз. Он помог тебя найти. О, вспомнил! Твой шарф. Ты оставила его на скамейке. — Спасибо, — Эмма повязывает шарф на шею. — Его мне мама подарила. К ним подходит Кроули. — Я вижу, недоразумение прояснилось. Чудесно. Юная леди, не желаете ли избавиться от этого украшения? — он указывает на синяк. — Вам оно не к лицу, простите за каламбур. — Я бы хотела. Но проходить всё будет ещё пару недель как минимум, увы. — Могу ускорить процесс. Но мне нужно дотронуться до вашей щеки. Это чудо не сотворишь на расстоянии. — Давайте. Синяк исчезает. Щека принимает нормальный вид. — Ух ты! Даулинг, это же твоя волшебная няня? — Уорлок про меня рассказывал? Я польщён. — Признаться, я не поверила в большинство историй. — Зря, — флегматично замечает Уорлок. — Что ж, молодые люди, нас ждёт полноценный завтрак. Или уже обед. И прогулка по городу. Но для начала отпросим юную леди у её матери, чтобы после нас не обвинили в похищении мадемуазель Эммы. Согласны? — Да! — Да! — И, юная леди, ваш отец больше вас не потревожит. *** Кроули снимает комнаты в той же гостинице, где остановились Эмма и её мама. Уорлок записывает её телефон в трёх местах (в блокноте, собственном мобильнике и мобильнике Кроули: тот смеётся, но послушно даёт Уорлоку свой аппарат, который не заблокирован — поразительная беспечность). И проверяет, чтобы Эмма тоже записала его номер. Они договариваются встретиться утром, вновь покататься на подвесном трамвае, сходить в какой-нибудь музей и кино. Уорлок провожает Эмму до двери. Они держатся за руки. Хочется оторваться от земли и взлететь воздушным шариком. Наверное, так ощущается настоящее счастье. — С кино возникнут сложности. Я не говорю по-немецки. — Я тоже. Считаешь, нас это остановит? — Нет. Опыт будет интересный. — Тебе повезло с няней. Мистер Кроули крут. Передай ему спасибо от меня, — Эмма трогает щёку. — Он терпеть не может, когда его благодарят. И он говорит, нам нужно несколько способов связи. Чтобы мы опять не потерялись. «Скажи своей подруге, пусть заведёт хотя бы ватсап». — Это цитата? — Ага. — Хорошо. Заведу. До завтра, Даулинг! Ровно в девять, не опаздывай. — Не пропадай без предупреждения, ладно? — Как насчёт того, что я постараюсь вовсе не пропадать? Уорлок возвращается в их с Кроули комнаты. Тот на самом деле ненавидит благодарности. Но что-то для него сделать хочется. Уорлок и Эмма не обрели бы друг друга без его помощи. Они оба накрутили себя, убеждённые, что недостойны чьей-либо искренней дружбы и внимания и что им даже не стоит искать друг друга, потому что они были «промежуточным вариантом». Кроули убедил Уорлока не сдаваться. А до этого, когда Уорлок чувствовал себя лишним на «празднике жизни», приехал за ним по первому зову. Уорлок боялся разговора с Эммой. Кроули боится разговора с Азирафаэлем. Но недосказанность явно причиняет ему боль. В памяти его телефона сотни пропущенных звонков и неотвеченных сообщений. Уорлок не читал ни одно из них. Никакие благие намерения не оправдают нарушения чётко обозначенных границ. Но он может спросить у Азирафаэля. Нет, не про содержание сообщений. Они личные и Уорлока не касаются. Он спросит, по-прежнему ли Азирафаэль друг Кроули. И какие у него вести для друга — хорошие или плохие. Если хорошие, он расскажет об этом Кроули и убедит его, что говорить с Азирафаэлем безопасно. Уорлок скопировал себе номер ангела, когда вносил в список контактов Кроули телефон Эммы. Он выходит на балкон и прикрывает за собой дверь. Вытаскивает из кармана мобильник, набирает заветные цифры. Ему отвечают после третьего гудка. — Алло? Мистер Азирафаэль, это Уорлок Даулинг. У меня к вам важное дело… Глава 13. В моих рассветах жизни нет Ангелы таки устроили Апокалипсис. Дождь вверх идёт, вот чудеса И капли исчезают в небе В моих рассветах жизни нет В боку глубокая дыра А горло заливает кровь Она из-под ногтей течёт В моих рассветах жизни нет Судьбы на коже грубый след… Indochine, «Les aubes sont mortes» Снаружи дождь падает вверх. Азирафаэль не знает, настоящее ли окно или только проекция. (Когда-то Кроули рассказывал ему про 3D-анимацию, и у него горели глаза. Его всегда восхищал прогресс.) Подойти поближе и проверить Азирафаэль не может — он прикован к стулу. Наручники с енохианскими символами не впиваются в запястья и лодыжки, но спина затекла, а про шею и говорить нечего. Солнечный свет дробит капли на спектр. Они сверкают горным хрусталём — у каждой свои грани и градиенты, — а затем растворяются в синеве. Азирафаэль не сводит с них глаз. В комнате всё белое: пол, стены, потолок, и от этой крахмально-кипенной белизны больно, словно долго смотришь на снег. (Каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Кроули учил Уорлока различать цвета. Цвели вишни; мальчик, которого они принимали за Антихриста, смеялся, Кроули добродушно усмехался, а Азирафаэль наблюдал за ними, делая вид, что пропалывает клумбы.) — Азирафаэль. Он не вздрагивает. Метатрон всегда подходит сзади, кладёт руки на спинку стула. Азирафаэль терпеть не может, когда ему дышат в ухо, но его мнение не играет даже микроскопической роли. — Знаешь, мы почти закончили уборку, — произносит Метатрон. Его голос звучит ласково. Мечтательно. — Ты был прав. Проект «Второе пришествие» требовал слишком много усилий. «Страшный суд» — другое дело. Быстро и эффективно. Возвращение в райский сад, о котором мы все так мечтали. — Вы убили миллиарды людей. Сожгли… — Ком в горле мешает Азирафаэлю продолжить. («Я думаю, настоящая война начнётся, когда все наши выйдут против всех них», — сказал ему Кроули. Они сидели на скамейке после ванны из святой воды и парилки из адского огня, довольные тем, что разгадали пророчество Агнессы Псих насчёт «мудрого выбора» обличий и одурачили начальство. Какими наивными они были. Во всяком случае, Азирафаэль точно был. «Что ты имеешь в виду? Рай и Ад против человечества?» Кроули одарил его выразительным взглядом «не задавай глупых вопросов, ангел» и сменил тему.) Метатрон смеётся. — Ты идеалист, мой дорогой. Я ошибся. Ты чересчур наивен для архангела, тебе не хватает силы воли. С другой стороны… Саду понадобится страж. Ты же был стражем Восточных врат, да? Азирафаэль молчит. Зажмуривается, когда ладонь «гласа божьего» камнем ложится на плечо. — Я бы не рассчитывал, что твой демон придёт за тобой, — неожиданно жёстко говорит Метатрон. — Он мёртв. Знаешь, он просил за тебя перед смертью. Умолял на коленях. (Кроули не мог умереть. И он не стал бы унижаться, только не перед Метатроном. Ведь не стал бы? «Я прощаю тебя», — последнее, что он услышал от Азирафаэля, и никакие извинительные танцы этого не исправят. Ирония заключается в том, что Кроули не за что было просить прощения, ни тогда, ни много раз до этого.) Метатрон уходит. Азирафаэль моргает. Он должен верить, что Метатрон солгал и Кроули жив, иначе какой во всём этом смысл? Скоро наступит ночь — полная тьма, ни одной звезды, а потом ей на смену придёт очередной рассвет. Третий после конца света. Азирафаэль вновь смотрит в окно. Дождь по-прежнему падает вверх. Глава 14. Островок надежды Кажется, сейчас все значимые события происходят в Тэдфилде по воскресеньям, начиная с Апокалипсиса и заканчивая появлением Вельзевул и Кроули. Я ухожу Цветок в стволе И я умру Но это не по мне Хочу оставить поцелуй у ног твоих Через ограду передать тысячи из них Я слишком жизнь люблю Чтоб умереть Что за война такая, куда нас посылают? Indochine, «Union War» Конец света настал без предупреждения. Не было никаких предзнаменований. Анафема и Ньют выпили чаю с яблочным пирогом, посмотрели новую серию «Доктора Кто» и улеглись спать. Их разбудил громкий монотонный гул. В небе виднелись яркие вспышки, похожие на фейерверки. Затем они погасли, и пошёл снег. Странно: он не долетал до земли — хлопья будто разбивались о невидимое препятствие. Анафема заставила Ньюта спуститься в подвал — на всякий случай — где они и просидели до рассвета. Она ощущала удивительное, неуместное спокойствие, когда обнаружила, что телефон, радио, телевидение и Интернет перестали работать. Где-то в глубине души Анафема знала, что случилось: пусть она и не обладала способностями Агнессы Псих в полной мере, всё же она была её потомком. Поэтому она мягко сказала: «Не надо, Ньют», — когда тот рванулся в гараж: — Мама. Я должен поехать и убедиться, что с ней всё в порядке! — Нам лучше не покидать Тэдфилд. Снаружи небезопасно. — Думаешь, меня испугает снег? — Это не снег, Ньют. Это пепел. По дорожке вихрем пронёсся Адам, взлетел на крыльцо. Анафема подхватила его, прижала к себе. У их ног заскулил Пёс. — Простите меня, — прорыдал мальчик. — За что, милый? — Мне приснился страшный сон. Ангелы и демоны, они… Я накрыл Тэдфилд щитом. Машинально. Простите, что не сообразил защитить всю Землю. — Не уверена, что у тебя хватило бы сил, малыш. Пойдём. У нас ещё остался яблочный пирог. Я заварю чай. Адам усмехнулся сквозь слёзы. — Чай всё делает лучше? — Конечно. Это правило номер один. В Тэдфилде почти в каждом дворе росли яблони, груши и вишни. Многие сажали картофель, морковь и капусту. У всех хозяек имелась хотя бы одна грядка с зеленью. «Проживём, — думала Анафема. — До зимы точно». У Ньюта появилась привычка подолгу сидеть на крыльце и смотреть вдаль. — Интересно, где сейчас мистер Азирафаэль и мистер Кроули? — в один из вечеров пробормотал он. — Если они участвовали в Апокалипсисе номер два… Анафема покачала головой. — Тогда они приехали на авиабазу, чтобы его остановить. — Именно. Где же они сейчас? — повторил Ньют и закрыл лицо ладонями. Последний раз, когда Анафема видела Кроули, тот был сильно пьян. До Тэдфилда он добрался чудом. Анафема подозревала, что Бентли — живая машина, и она привезла любимого хозяина в пункт назначения без его участия: Кроули непременно врезался бы в какой-нибудь столб. «Ангел вновь выбрал не меня, — горько рассмеялся он в ответ на немой вопрос. — Шесть тысяч лет, но я для него по-прежнему недостаточно хорош». Анафема не знала, как ему помочь, и позвонила Уорлоку Даулингу. Сын американского посла был избалованным маленьким засранцем, но «няню Эш» он обожал. После недо-Армагеддона они постоянно переписывались и перезванивались, и Уорлок уговорил родителей отпустить его в Англию погостить. На неопределённое время. Две недели он и Кроули провели в Тэдфилде, пропадая в лесу вместе с Адамом, Пеппер, Брайаном, Уэнсли и Псом, а потом Кроули увёз Уорлока в «небольшое путешествие» по Шотландии. Это было два месяца назад. С тех пор Кроули не подавал о себе вестей. — Боюсь, они попали в беду, дорогой. В воскресенье — по-видимому, все значимые события происходили в Тэдфилде по воскресеньям — на главной улице появился мотоцикл. Раз щит Адама пропустил байкера и его пассажира, опасности они не представляли, рассудила Анафема. Она, мать Адама Дейдре и несколько других женщин занимались распределением оставшейся муки, когда байкер направился к ней. — Ты Анафема Гаджет? — недружелюбно поинтересовался он. От него пахло сырой землёй и гниющими водорослями. Определённо, не петрикор. «Демон», — поняла Анафема. — Да, — недрогнувшим голосом произнесла она. — Тогда я по адресу. Пацан, — обратился он к пассажиру, в котором Анафема с изумлением узнала Уорлока, — чапай сюда. А ты передай Кроули, что я сдержал слово и доставил мальчишку в целости и сохранности. Больше я ему ничего не должен. Счастливо оставаться. — Мистер?.. — окликнула его Анафема. — Фурфур. — Мистер Фурфур, так что всё-таки произошло? — Война. — И демоны победили? — Нет, мисс Гаджет. Мы проиграли. Уорлок стоял, обхватив себя руками. Губы у него дрожали, под глазами чернели синяки. Анафема не стала его расспрашивать. Увела в Жасминовый коттедж и напоила отваром из мяты и ромашки. Уорлок заговорил лишь на следующий день. Он заикался и то и дело начинал плакать. Они с Кроули были в Эдинбурге, когда миру пришёл конец. Кроули спас Фурфуру жизнь и в уплату потребовал, чтобы тот отвёз Уорлока в Тэдфилд. — Откуда ему стало известно, что Тэдфилд ещё существует? — Ему н-написала М-мюриэль? Связь же не сразу о-отрубилась. — Ясно. Что ничего не ясно. Ладно. Будешь жить у меня и Ньюта. Это не обсуждается. Почему Кроули не привёз тебя сам? Бентли надежней мотоцикла. — Он от… отправился в Л-лондон. Искать А… Ази… — Азирафаэля. — Д-да. По крайней мере, Азирафаэль в войне, развязанной ангелами, не участвовал. Почему-то эта мысль утешала. Уорлок приспособился к новому укладу (раскладу? положению?) быстро. Он не капризничал и с удовольствием помогал Анафеме и Ньюту в саду. — М-меня няня Эш учила. Ж-жаль, м-меня р-ра... растения не слушаются. — А Кроули слушались? — Ещё к-как. У н-него н-не з-забалуешь. Любопытный факт. Вроде садовником в поместье Даулингов числился брат Франциск. То есть Азирафаэль. …Бентли въехала в город в воскресенье. «Этого следовало ожидать», — мысленно хмыкнула Анафема. Из машины медленно выбрался Кроули, покрытый копотью и кровью (своей? чужой?), и тут же попал в отчаянные объятия Уорлока. — Няня Эш! — Тише, дьяволёнок. Я же сказал, что не прощаюсь. Привет, любительница книг. Там, — Кроули кивнул на пассажирское сиденье, — Вельз. Ей бы отдохнуть чуток. Вельзевул уложили во второй гостевой спальне. Кажется, она даже не проснулась. — Мне бы кофе, — простонал Кроули. — Убил бы за чашечку эспрессо. — Я сварю, — вызвался Ньют. — У нас есть немного молотых зёрен. Но тебе не помешало бы умыться и переодеться. — Хорошо. Где у вас ванная? Анафема собралась возмутиться, что не намерена таскать воду из колодца, чтобы его величество Кроули изволил принять душ, когда в ванной зашумела вода. Анафема и Ньют переглянулись и синхронно пожали плечами. Десять минут спустя Кроули, одетый в пожертвованные Ньютом тренировочные штаны и футболку, с довольным видом осторожно опустился в кресло в гостиной. Он явно берёг правый бок. Уорлок пристроился рядом. В ближайшие несколько часов отлипать от обожаемой «няни» он не планировал. — Азирафаэля нет в Лондоне, — вопрос Анафемы был риторическим. Тем не менее, Кроули ответил: — Нет, его там нет. И на Небесах тоже. Сведения из достоверного источника. — На словах «достоверный источник» он выразительно поморщился. — На пути из Лондона встретил Вельз. В колоритной компании из парочки ангелов и демонов. Помог даме избавиться от нежелательного внимания. — И что теперь? — Продолжу искать. Вельз мне поможет. — Вельзевул. Поможет, — неверяще уточнила Анафема. — У нас сделка. — Вельзевул стояла в дверях, одной рукой держась за стену, а второй за грудь. — Я помогаю Змею найти Азирафаэля, а он вместе со мной ищет Гавриила. Всё честно. — Вода вскипела. Мята или листья малины? Анафема оценила попытку Ньюта разрядить атмосферу. Ночью она отблагодарит его, и если у демонов слишком тонкий слух — они сами виноваты. — Я бы не отказалась от мяты, — оскалилась Вельзевул. «Чай» пили молча, грея руки о кружки. — Кроули, — нарушила тишину Вельзевул, — допустим, Азирафаэль не такой, как другие ангелы. Кто сказал, что в этот раз он пойдёт с тобой? Кроули снял очки, протёр тёмные стёкла краем футболки, снова нацепил их на кончик носа. — Может, и не пойдёт. По меньшей мере, у него будет выбор. …Анафема встала до восхода солнца: нужно было успеть испечь яблочный пирог и заварить остатки дарджилинга. Они пригодятся Азирафаэлю, когда Кроули найдёт его. — Пахнет вкусно, — сказала Вельзевул. Заплывший левый глаз её не красил, но выглядела она лучше, чем вчера. — Я почти забыла, что такое приятный запах. Мы с Гавриилом часто ходили в «Мезон Берто». Мне нравился их фисташковый рулет. — Это я виновата! — внезапно выпалила Анафема и всхлипнула. — До этого момента я считала, что по части самомнения с Кроули никто не сравнится. Ты обошла его, любительница книг. — Я сожгла второй том пророчеств Агнессы Псих. — Никому не говори, но это к лучшему. Пророчества — как острый меч. Иногда они спасают. Чаще всего — ведут к гибели. Если же не повезёт наткнуться на самоисполняющееся пророчество, дело дрянь. — Что за секреты на кухне с утра пораньше? — Кроули! — Я за него. Не вешать нос. Прорвёмся. — С каких пор ты оптимист, Змей? — Я очень долго был фаталистом. Задолбало. Пирог получился с идеальной хрустящей корочкой. Сам Гордон Рамзи не сумел бы к нему придраться. Анафема завернула его в льняное полотенце, налила чай в весёлый термос с ромашками. Уорлок вцепился в футболку Кроули. — О... обещай, что в-вернёшься. Что о... останешься в ж-живых. — Дьяволёнок. Я не даю обещаний, которых не в силах исполнить. Я постараюсь, ладно? Любительница книг, передай Адаму, что он молодец. Берегите себя. Уорлок смотрел Бентли вслед, пока она не превратилась в точку на горизонте. Затем повернулся к Анафеме. В его глазах стояли слёзы. — М-мои м-мама и п-папа м-мертвы. Я знаю. И К-Кроули. Его у… убьют. Их слишком м-много. Он м-мог о… остаться, п-правда? В-ведь м-мог же? «Не мог, — хотела сказать Анафема. — И он сознаёт все риски». Она обняла Уорлока за плечи и, неожиданно для самой себя, прошептала: — Кроули вернётся. Обязательно. Я в него верю. Глава 15. le dernier jour Для наших душ во мраке Последний день настал Прежде чем мы в Лету канем Последний день как дар И слёзы молча льём в тумане Последний день настал Indochine, «Le dernier jour» Вельзевул зажмуривает правый глаз. Моргает левым, невольно сравнивая себя с мигающим светофором. Вряд ли на Земле сейчас остался хотя бы один из них. По крайней мере, в рабочем состоянии. Опухоль спала. То ли атмосфера Тэдфилда повлияла — всё-таки городок находится под защитой бывшего антихриста, то ли ей действительно помогла ночь отдыха. Вокруг простирается пустыня. Кактусы и чахлые кустики? Забудьте. Ровный слой песка до самого горизонта. Если верить Кроули, они всё ещё на территории Великобритании. — Не очень похоже на Райский сад. — Связки не восстановились до конца, и голос Вельзевул звучит как карканье вороны. Сильно простуженной вороны. — Сад — искусственный ландшафт, — наставительно произносит Кроули. — И занимает ограниченное пространство. Иначе его назвали бы лесом, рощей, джунглями и так далее. — Изображаешь умника? Ну-ну. Признайся, ты понятия не имеешь, куда мы едем. — Меня ведёт интуиция. Вельзевул скептически хмыкает. Ага. И зовут интуицию Бентли. Руки Кроули расслабленно лежат на руле, и она сомневается, что он вообще прикасался к педали газа. Бентли — особенная машина. Если в её баке и бывал бензин, случалось это знаменательное событие раз в столетие, не чаще. И она вполне способна обойтись без водителя. В салоне пахнет яблочным пирогом, который Анафема завернула для Азирафаэля, и корицей. Вельзевул смотрит на однообразный пейзаж за окном и старается не думать, что, помимо пирога и термоса с чаем, на заднем сиденье два автомата с пулями, скрывающими внутри адский огонь, и пластиковая бутылка со святой водой. — Где ты её раздобыл, самоубийца хренов? — Мюриэль — ангел. Я попросил её освятить для меня пару литров, она не отказала. Определённо, самоубийца. Хотя, учитывая их миссию, они оба грёбаные камикадзе. Миссия — подходящее слово для «спасти Азирафаэля и отыскать Гавриила». Это не математическая задачка и не банальное «пришёл, увидел, победил». Жаль, их единственное преимущество — эффект неожиданности. В стане врага уверены, что они давно мертвы. Кроме того, у Вельзевул достаточно запала, чтобы дорого продать свою жизнь, а Кроули может быть безжалостным, она знает. …После конца света в недрах старой каменоломни два ангела и два демона пререкались, какую пытку применить следующей — кипящую смолу или святую воду. — Голосуем за смолу, — настаивали демоны. — От воды она в момент окочурится, мы удовольствия получить не успеем. То, что демоны и ангелы спелись, Вельзевул не удивляло. После фиаско с Армагеддоном Рай и Ад независимо друг от друга пришли к выводу, что препятствием на пути ко всеобщему благу и справедливости является человечество. Высшая сила разбаловала их, подарив свободу воли. Для того, чтобы Страшный суд состоялся и наступило обещанное благоденствие, люди должны были умереть. Временно, конечно. В процессе ангелы решили, что большинству демонов не место на этом вечном празднике. Ожидаемо. Многие демоны считали Вельзевул предательницей: она посмела завести роман не с кем-нибудь, а с самим архангелом Гавриилом. Ей хотелось верить, что Дагон её не предавала, но… В Аду ни у кого не имелось настоящих друзей, ведь главная заповедь гласила: своя шкура ближе к телу. — Смола так смола, — лениво протянул один из пернатых. — Мы никуда не торопимся. Вельзевул непроизвольно дёрнулась в путах. Ждать спасения не приходилось. Наверное, стоило порадоваться, что голос она уже сорвала, и мучители не сумеют насладиться её криками. От запаха нагревающейся смолы её замутило. И тут Вельзевул услышала шаги. Почувствовала странную смесь ароматов: кофе, жжёную карамель и угольную пыль. — У меня к вам всего один вопрос, ребята. — Демон говорил с шотландским акцентом. Почему-то он казался знакомым. — Где мой ангел? Ответа садистской четвёрки она не разобрала. Раздался выстрел и поистине нечеловеческий вопль. — Повторяю вопрос. Где мой ангел? Второй выстрел и страшный вой. Вельзевул пожелала, чтобы все присутствующие заткнулись к чёртовой бабушке: в голове словно взрывались фейерверки. Или устроило дискотеку стадо пьяных слонов. Очевидно, она отключилась на мгновение, потому что путы исчезли. А демон, чьего имени она не вспомнила бы, даже если бы ей пообещали свободу и власть над миром, тормошил её как мешок с мукой и повторял с возрастающим отчаянием: — Вельз! Вельз, Сатана тебя дери! «Только Сатаны мне не хватает для полного счастья», — подумала Вельзевул и вновь отключилась. Сознание вернулось, когда машина подпрыгнула на ухабе. Постойте, машина? Вельзевул полулежала на пассажирском сиденье. Лицо демона за рулём покрывали копоть и кровь, пряди — тёмно-рыжие — слиплись. — Кроули? Что ты?.. — Что я здесь делаю? Ищу Азирафаэля, разумеется. — Гавриил?.. — Ничего про него не слышал, прости. — Дагон? — Не встречал. Но если бы встретил и она напала первой, я бы её убил, врать не стану. «Надо же. Самый честный демон в Аду. Ну, за исключением случаев, когда ты приписывал себе создание Инквизиции и прочие сомнительные человеческие достижения», — сказала бы Вельзевул. Но это слишком длинная фраза. — У меня к тебе деловое предложение, — продолжил Кроули. — Ты мне помогаешь с поисками Азирафаэля, а затем мы вместе выясним, что случилось с твоим крылатым засранцем. — Твой. Друг. Тебя. Кинул. — Оглянись вокруг. Считаешь, сейчас это важно? Что ж, молчание — знак согласия, я правильно понимаю? Вдвоём всяко веселее. И сподручнее, если на то уж пошло. Вельзевул фыркнула и закрыла глаза. …Они покинули Тэдфилд рано утром и теперь едут сквозь бесконечный песок и серый туман. — А быстрее нельзя? Нашёл время соблюдать правила дорожного движения. Тут и дороги-то нет, — ворчит Вельзевул. — Не сбивай мой внутренний радар. — Иначе что? — Я тебя покусаю. Горишь желанием узнать, опасен ли для демонов змеиный яд? — Спасибо, обойдусь. — Я так и думал. Бентли резко останавливается, будто налетев на невидимую преграду. — Ангел где-то здесь. — Уверен? — Нет, но… — Внутренний радар? Кроули кивает. Туман перед ними более густой, не полупрозрачный, а почти молочно-белый. Он излучает недружелюбие, и волоски на коже Вельзевул становятся дыбом. Кроули берёт с заднего сиденья автомат, второй передаёт ей. Дверь Бентли открывается бесшумно — всё-таки машина у них большая умница, и они выбираются наружу. Кроули двигается медленно, щупая воздух языком. Вельзевул держится на полшага позади, чтобы в случае необходимости прикрыть ему спину. В тумане кто-то шумно дышит. Стонет болезненно. Хлопает крыльями — Вельзевул ни с чем не перепутает движение гигантского пера между физическим и метафизическим миром. Кроули шипит сквозь зубы заковыристое ругательство на древнешумерском. Шёпотом поясняет: — Защитный контур. Вельзевул выдаёт ругательство на древнеегипетском. Кроули вскидывает автомат. Короткая очередь прорезает песок. Вельзевул не указывает, что зря тратить патроны — плохая идея. В багажник Бентли она не заглядывала. Вдруг у Кроули там стратегический запас. Вспыхивает пламя. Кроули делает замысловатый жест. Вельзевул его отзеркаливает. Мысленно считает до тринадцати. Адский огонь разгорается в полную силу. Вельзевул ощущает, как слабеет незримый барьер. Туман редеет. Они проходят через пламя. — Ангел, — выдыхает Кроули. Азирафаэль (если это на самом деле он) напоминает результат эксперимента безумного учёного по скрещиванию видов. Шесть белоснежных крыльев размером с одноэтажный дом каждое. Львиные лапы, тело рептилии. И огненное нечто с тысячью глаз вместо лица. Существо издаёт оглушительный рык и бросается вперёд, насколько позволяет цепь. — Прекрати орать, придурок! — не выдерживает Вельзевул. — Мы пришли тебя спасать. От твоих воплей у меня кровь из ушей льётся! Кроули подходит ближе. Кажется, он не испытывает страха. Самоубийца. У Вельзевул дрожат колени. — Ангел, это я. Энтони Джей Кроули. Ты всегда хотел знать, что значит «Джей», помнишь? Так вот. Ничего оно не значит! Просто я решил, что так моё имя выглядит солидней. Инициалы придают вес или типа того. — Он несёт чушь мягким, успокаивающим голосом. Азирафаэль не рычит, внимательно слушает. — Тебе больно, я вижу. Потерпи немного. Я здесь. И я помогу. Постарайся не испепелить меня, ладно? Вельз, неси святую воду, только осторожно. Вельзевул гипнотизирует несчастную бутылку взглядом, как будто та вот-вот взорвётся. Кроули заканчивает расплавлять цепь адским огнём и, не глядя, протягивает руку. Вельзевул известно о последнем пророчестве Агнессы Псих и обмене телами. Она до крови закусывает губы. Кроули щедро поливает рану на ноге (лапе?) Азирафаэля святой водой. Чудом не забрызгавшись, завинчивает крышку и ставит бутылку на песок. — Давай, ангел. Превращайся обратно. Ты можешь. Защиту мы сняли, цепи больше нет. Вельзевул поворачивается к Азирафаэлю спиной. Трансформация больше походит на пытку, а воспоминания о том, как пытали её, слишком свежи. — Кроули, можно глупый вопрос? — Валяй. — Почему ты разговариваешь с шотландским акцентом? — Он мне нравится. К тому же, по неизвестной причине шотландский выговор бесит и ангелов, и демонов. Я обожаю… Кроули замолкает. Вельзевул скашивает глаза. Азирафаэль принял человеческий облик. Он сидит на песке и затравленно оглядывается. Видит Кроули и издаёт задушенный всхлип. — Мой дорогой. — Да, это я. Встаём, вот так, потихоньку. Ты цел? Где болит? — Кроули. Кроули, Кроули, Кроули. — Азирафаэль цепляется за плечи демона. — Они сказали, ты умер. Я не поверил. Не хотел верить. Я пытался сбежать. Пытался… Ничего не вышло, ничего. Прости меня. Я… — Тише, тише. Всё хорошо. Внутри Вельзевул что-то закручивается в тугой узел. Горло сдавливает спазм. Если она отыщет Гавриила, будет ли архангел рад ей, будет ли хвататься за неё, как утопающий за соломинку? В этот момент она как никогда завидует Кроули. Ведь она одна. Теперь — точно одна. Вельзевул судорожно сглатывает и произносит нарочито равнодушно: — Вы отправитесь в Тэдфилд, я полагаю? — В Тэдфилд? — удивляется Азирафаэль. — Ну, это одно из немногих по-настоящему безопасных мест, если не единственное. Я это почувствовала, когда мы там были. Загадка. Ангелы не могут не знать: Страшный суд не состоится, пока жив хотя бы один человек. Умереть, чтобы воскреснуть, обязаны все. — Ангелы добились цели, — вздыхает Кроули. — Земля в их распоряжении. Страшный суд им без надобности, потому что он не только для людей и демонов, но и для них тоже. Поэтому закинем Азирафаэля в Тэдфилд и продолжим поиски. Тугой узел внутри ослабевает, становится легче дышать. — Ты мне поможешь? Но наша сделка… Мы наткнулись на твоего друга по чистой случайности. И не заливай мне про «внутренний радар». — Внутренний радар, непостижимый план, какая разница? И да, я тебе помогу. Я же обещал. Азирафаэль скрещивает руки на груди. — Я не стану отсиживаться в Тэдфилде. — Ангел… — Что? Я не оставлю тебя, Кроули. Вместе до конца. Другие варианты не обсуждаются. — Ладно. При одном условии. — Что за условие? — Ты никогда, ни при каких обстоятельствах не скажешь мне «я тебя прощаю». У меня аллергия на упомянутые три слова. — Даже если ты сотворишь пакость? — ехидно интересуется Вельзевул. — Не считается, — отмахивается Кроули. — Я демон. Мне пакости творить по статусу положено. Идём, ангел. У нас есть чай. Анафема испекла пирог специально для тебя. Из чувства противоречия Вельзевул занимает пассажирское сиденье. Азирафаэль устраивается на заднем, отпивает из термоса чай со счастливой улыбкой. Вельзевул рассчитывает, что он поделится пирогом. В конце концов, кто его спас? И не сожрал припасы по дороге. Бентли тихо урчит. — Куда сейчас, Змей? — В Лондон. Ну, или в то, что от него осталось. Гавриила, скорее всего, держат на Небесах. Не факт, но допросить Метатрона и компанию по-любому надо. — Меня наказали, но я всё ещё ангел. Я могу провести вас наверх, — невозмутимо перебивает Азирафаэль. — Это повышает наши шансы, — соглашается Кроули. — На что? — Что нас не нарежут на демонско-ангельский фарш в первые пятьдесят секунд. Азирафаэль закатывает глаза. — Это обнадёживает. — Очень смешно, — бурчит Вельзевул. Туман рассеивается. По лобовому стеклу Бентли скользит солнечный луч. Кроули ухмыляется. — Предлагаю считать это добрым предзнаменованием. Глава 16. Том и Джерри ОСТОРОЖНО: У ЭТОЙ ГЛАВЫ РЕЙТИНГ R (MATURE). Читать на свой страх и риск: ангелы, устроив апокалипсис, сожгли людей заживо, и Азирафаэль вспоминает об этом в подробностях. Повторяю: рейтинг за кровь и кишочки! И да, за полученные читателями психологические травмы автор по-прежнему ответственности не несёт Знаешь, такой пустяк: Я полмира прошагал, Чтобы увидеть тебя и обнять. К тебе ведут все города. Indochine, «Tom et Jerry» До Лондона они добираются, когда совсем темнеет. Ну, Кроули говорит, что это Лондон, и Азирафаэль ему верит. Трудно узнать знакомые улицы: от зданий остались руины, а тротуары засыпаны пеплом. Азирафаэль старается не думать: вот всё, что осталось от людей. Он никогда не расскажет Кроули, что Метатрон заставил его смотреть. Демону и так больно видеть, во что ангелы превратили Землю. Ему не нужно знать, как Азирафаэль метался в путах, сдирая запястья до крови, и крик царапал горло, застревая внутри. Как огненные, обжигающие цветы падали сверху, и от них не было спасения. Они буквально преследовали людей, управляемые непоколебимой ангельской волей. — Если ты когда-нибудь захочешь меня убить, — как-то прошептал Кроули, давно, ещё до Договорённости, — сделай это быстро. Не хочу мучиться. Мне хватило Падения. Ангелы, которые могли испепелить человечество за одно мгновение, определённо наслаждались муками своих жертв, медленно сгорающих заживо. Несчастные кричали, выли, скулили, пока их кожа вздувалась и лопалась с ненатуральным хлюпающим звуком (может, Азирафаэлю лишь чудилось, что он слышит этот звук) и сукровица пополам с непонятной белёсой жидкостью выступала из трещин, а плоть чернела, обугливаясь, и лохмотьями опадала с костей. Глаза вытекали из глазниц, напоминая переваренный белок. Возможно, Азирафаэля стошнило. Этого он не помнил. Но представлять, что Метатрон запачкал свои идеально отглаженные брюки, было, безусловно, приятно. …После скелеты, навеки замершие в неестественных позах, казалось, с непониманием и упрёком скалились в безжалостные небеса. Вскоре они осыпались пеплом. Мир, который Азирафаэль знал и любил, перестал существовать. Книжный магазин уцелел благодаря Мюриэль. Так странно. В окне горит свет, и даже можно разглядеть стопки книг и рукописей. Щит вокруг здания невидим, но Азирафаэль его чувствует, как и лёгкое сопротивление воздуха, когда они поднимаются на крыльцо и Кроули стучит в дверь условным стуком, как в фильмах про шпионов. У Мюриэль находится чай для Азирафаэля и кофе для Кроули и Вельзевул. Демон — его зовут Эрик, если Азирафаэль ничего не путает, — стоит в углу молчаливой тенью. — Сядь уже куда-нибудь, — не выдерживает Кроули. — Из-за тебя я не могу сосредоточиться. Эрик пристраивается на стул рядом с Мюриэль. — Штурмовать Небеса — это самоубийство, — озвучивает она очевидный факт. — Если Гавриил там, у нас нет другого выхода, — отвечает ей Кроули. — Но вы не уверены. Что он именно там. — Сейчас ни в чём нельзя быть уверенным. — Есть более простой способ это проверить. Вельзевул поджимает губы. — У меня не осталось вещей Гавриила. Придурки, от которых меня спас Кроули, отобрали мою сумку. И уничтожили содержимое, злорадно хохоча. — Он был в магазине незадолго до Апокалипсиса. Прикасался к книгам, — вмешивается Азирафаэль. Очевидно, Вельзевул на пределе, а драка ангела и демона в магазине на фоне окружающего запустения и ужаса — это слишком, по его мнению. — След старый, — с сомнением тянет Кроули. — Его отследить намного сложнее. — Пока не попробуем, не узнаем. — Азирафаэль прав, — улыбается Мюриэль. — Какую книгу Гавриил брал в руки последней? След и правда очень слабый — Мюриэль и Кроули проводят целый час, склонившись над картой Лондона и его окрестностей. Бессмысленное действие — учитывая, что от города и всего остального камня на камне не осталось. Однако Кроули выпрямляется с торжествующим вскриком: — Илинг! Да наши шансы растут на глазах! Мюриэль с явным сожалением остужает его пыл: — Гавриила наверняка охраняют. И не пара мелких сошек, а полноценный отряд. — Прорвёмся, — беспечно заявляет Кроули. — И вообще, я считаю, мы с Вельз вдвоём справимся. Тебе стоит остаться в магазине, ангел. На всякий случай. — На какой такой случай?! — вскипает Азирафаэль. — Я сказал — вместе до конца. Прежде, дорогой мой, ты на слух не жаловался! — Эй, — Вельзевул встаёт между ними, — все разборки на улице! Кроули, научим твоего ангела обращаться с нашими автоматами, и он задаст жару. В чём проблема? — Пули начинены адским огнём, — сквозь зубы напоминает Кроули. — Он не собирается их есть или трогать. У тебя в загашнике была бутылка со святой водой. Пластиковая. Так что кто бы говорил! Кроули взмахивает руками, сдаваясь, и опускается в кресло. Эрик понимающе ставит перед ним ещё одну кружку кофе. Операция «Спасение крылатого засранца» назначена на утро. Кроули сажей рисует на лице боевой раскрас («Так положено, ангел, я в кино видел»). Для этого он сжёг в камине пару выпусков журнала «Бурда Моден» (и откуда Мюриэль их взяла?!). — Хм, — Вельзевул задумчиво изучает «тигриные» тёмные полосы, — я тоже хочу. — Бери. Тут на всех хватит. Поиграем со сволочами в кошки-мышки. У Азирафаэля холодно в желудке, а от стука сердца звенит в ушах. Если их поймают… Его вернут в небесную тюрьму. Или в пустыню, чтобы он продолжал охранять несуществующий «Сад». Кроули убьют. Причём не сразу. Метатрон не откажет себе в удовольствии опутать его пропитанными разбавленной святой водой верёвками: кожа демона должна быть покрыта волдырями и язвами. Разрежет тело от ключиц до паха, чтобы наружу показались кишки, а кровь залила белоснежный чистейший пол — ведь красное так красиво смотрится на белом. Предложит Азирафаэлю отрезанную руку на память («У этого демона изящные пальцы, дорогуша, идеальный образец для скульптуры, ты не находишь?») или вырванное, ещё бьющееся сердце — военный трофей. Азирафаэля передёргивает. Его начинает мутить. «Не допущу», — клянётся он. Пока Кроули показывает Вельзевул, как правильно рисовать полосы, Азирафаэль шепчет древние слова, не произносившиеся несколько тысяч лет: молитва о спасении, заклинание на удачу. Щит. Чем бы ни закончилась их авантюра, Кроули выживет. И спасёт любимый им мир. Глава 17. Мексиканский синдикат ОСТОРОЖНО: РЕЙТИНГ ЭТОЙ ГЛАВЫ R (MATURE). Читать на свой страх и риск. Гавриила пытали в плену у ангелов, плюс он вспоминает свои отношения с Вельз с элементами БДСМ. Повторяю: рейтинг за кровь и кишочки, а также не очень графичную эротику. За психологические травмы, полученные при чтении данного текста, автор всё ещё ответственности не несёт! Но я действительно был честный гражданин И делал только то, что должен был. Сегодня у меня проблем полно, Никто мне не поможет, не спасёт. Система эта прогнила до дна, Но новый день наступит всё равно. Indochine, «Mexicane Syndicate» От постоянного лежания на металлическом столе затекла спина, а от холода он почти не чувствовал ни рук, ни ног. Хоть бы одеяло какое подстелили, суки. Ах да. Он же теперь подопытный кролик, а кроликам одежда и прочие удобства не положены. Зато на несколько комплектов суперпрочных наручников, из которых не вырваться ни одному ангелу, мучители не поскупились. Приоритеты, мать их. Быстро же дорвавшиеся до власти ублюдки забыли о его статусе и силе. Хотя Гавриил был вынужден признать: они и до Армагеддона с ним особо не церемонились. Стёрли память и выперли в мир людей. Выживай как хочешь, архангел с приставкой «экс». Тогда он выжил. И даже сейчас для жертвы всевозможных экспериментов держался неплохо. Вопросов оставалось два: долго ли это продлится и — самый важный — зачем цепляться за жизнь? Чудесное спасение ему не светило. По той банальной причине, что его некому было спасать. Вельз точно не придёт. Не самоубийца же, в самом деле. При условии, что она ещё жива, разумеется. Азирафаэль, придурок чокнутый, мог кинуться к нему на помощь. Вместе со своим таким же невменяемым дружком Кроули. С них сталось бы. Борцы за добро и справедливость, сожги их божественный огонь. Но Азирафаэля отправили сторожить границы будущего Сада и позаботились о том, чтобы он не сумел сбежать от новых обязанностей. А Кроули убили. Не то чтобы Гавриил расстроился по этому поводу: пижон со змеиными глазами никогда ему не нравился. «Жил как трус и помер как трус», — сказал Метатрон. Или не Метатрон. Вряд ли самопровозглашённый лидер нового мира снизошёл бы до беседы с беспомощным пленником. Возможно, с ним говорил Сандальфон. Или Уриил. Гавриил не был уверен. Проблемы с памятью — это не шутка. Не все ангелы пришли в восторг от нового порядка. Им требовалось «перевоспитание». То есть, если по-простому, из них хотели сделать послушных кукол. Способы решили проверить (и отработать) на Гаврииле. Но вот незадача: Гавриил в куклу всё не превращался и не превращался и раз за разом вспоминал собственное имя. К имени прилагались твёрдая архангельская позиция и мнение, куда следовало отправиться Метатрону и компании. Мнение, если что, было исключительно нецензурным. Гавриил попробовал изменить позу. Ну, насколько позволяли наручники. «Да чтоб у вас всех так же копчик болел, пока последняя звезда не погаснет!» Раны на ногах и груди практически затянулись, на их присутствие намекала лишь корка засохшей крови. Гавриил не отказался бы от горячего душа. Или чтобы по его телу хотя бы прошлись смоченной в воде губкой. …В те редкие моменты, когда в их распоряжении была по крайней мере пара часов, они с Вельз забирались в огромную ванну в каком-нибудь номере люкс, намыливали друг друга с ног до головы медленными ласкающими движениями… Как же приятно пахли мыло и шампунь! Вода расслабляла, Гавриил начинал дремать, но Вельз касалась губами собственноручно оставленных порезов, и сон слетал с него в мгновение ока, сменяясь возбуждением. С ножом Вельз обращалась очень осторожно: внимательно следила, чтобы лезвие не задело ничего жизненно важного — какую-нибудь артерию, например, — и резала неглубоко. Болезненное удовольствие и никакой опасности. А в ванной они проживали удовольствие совсем иного рода: Вельз двигалась неторопливо, держась за плечи Гавриила, искала идеальный угол проникновения — чтобы глубже, сильнее и ярче, — а он жадно смотрел, как в глазах появляется отблеск внутреннего пожара и как она кусает губы, чтобы удержаться от стонов. Одновременный оргазм становился тем ещё испытанием: ощущения закольцовывались, невыносимое наслаждение превращалось в бесконечную спираль. Обессиленная, Вельз падала ему на грудь, пытаясь отдышаться, вода выплёскивалась на пол, а пять минут спустя они принимались целоваться, как сумасшедшие. Гавриил хотел бы затеряться в одном-единственном воспоминании, ничего не осознавать и не чувствовать, но, увы, эта роскошь была ему недоступна. Он услышал тяжёлые шаги: по лестнице спускался ангел, чьего имени Гавриил не знал, поэтому про себя прозвал его Доктором. Гавриил не имел понятия, где он находится и как здание раньше использовали люди. Лаборатория, где его держали, располагалась в подвале. Ничего удивительного: в истории с Антихристом обе конторы ориентировались на «Омена», а сейчас ангелы явно взяли в качестве образца логова маньяков и безумных учёных из многочисленных фильмов категории «Б». При виде мерзкой улыбочки Доктора Гавриил вспомнил, почему стремился выжить вопреки всему. Это был не только инстинкт, но и отчаянно-злое: «Не дождётесь, твари». Доктор держал шприц и пробирки для забора крови, что означало — сегодня его кромсать живьём не будут. Уже облегчение. Доктор обожал скальпель. Он любовно проводил им по коже Гавриила, вспарывал её с каким-то хмельным вдохновением, затем разводил края раны в стороны и любовался получившейся картиной, как художник. Гавриил же справедливо полагал, что кишки в вертикальном разрезе — зрелище не для слабонервных, особенно когда они пытаются выскользнуть на пол вместе с печенью и селезёнкой. До сих пор ему везло: представления ангелов об анатомии человеческого тела обретались где-то в разделе «ненаучная фантастика», и если бы органы действительно с неприятным хлюпаньем вывалились наружу, собрать «пазл» обратно никто бы не сумел. Однако больше всего Гавриил боялся прибора для стирания памяти — обруча с острыми болтами, которые, легко просверлив череп, ввинчивались прямо в мозг. Обезболивающего, понятное дело, ему никто не предлагал. Он срывал голос, потом часами (сутками?) кашлял при каждом вдохе и выдохе и молился, прося ниспослать ему быструю смерть. Его мольбы не слышали. Или слышали и считали, что он в состоянии ещё немного потерпеть. Гавриил никогда не стремился узнать предел собственной прочности, но, видимо, придётся. Он не отводил взгляда от самодовольного лица ангела-садиста. Пусть нервничает, скотина. Говорить с ним и остальными Гавриил перестал ещё в самом начале. Смысла это не имело — лучше сэкономить силы. Он непроизвольно вздрогнул, когда предплечье обхватили грубые пальцы. И не поверил глазам, когда позади Доктора материализовалась Вельз. Молниеносным движением она перерезала ему горло, и Доктор захлебнулся собственным криком и кровью. Дёргаясь, как лишившаяся верёвочек марионетка, он рухнул на кафельный пол, разбрызгивая во все стороны неправдоподобно алые капли. Они попали на тренч Вельз и её подбородок. Будет забавно, подумал Гавриил, если нож окажется тем же самым, который она использовала для их эротических игр. Вельз вытерла лицо тыльной стороной ладони. Её щёки покрывали тёмные полосы. Сажа, что ли? В дверном проёме возник силуэт с автоматом наперевес. — Вельз, порядок? — голос был странно знакомым. Она кивнула. Силуэт исчез. Вскоре зазвучали выстрелы. Кто-то закричал; затем крик резко оборвался. — Кроули, мать твою! — рявкнула Вельз. — Чисто! — откликнулся тот. — Снимай с него эту гадость, и валим отсюда. — Почему у тебя лицо в полосочку? — прохрипел Гавриил и мысленно дал себе пинка. Да уж, это был самый важный на свете вопрос. Гораздо важнее того, как Вельз и Кроули его нашли и как она собралась освобождать его от наручников. — Положено, — отрезала Вельз. На кончиках её пальцев вспыхнуло адское пламя. — Не дёргайся. Она наклонилась, впилась в губы Гавриила и не отпускала, пока пламя расплавляло его оковы. Гавриил вскрикнул, когда раскалённый металл обжёг кожу, но через мгновение ощутил долгожданную свободу. — Встать сможешь? — Есть другие варианты? Вельз хмыкнула. Закинула его руку себе на плечо. Гавриил кое-как сполз со стола, и они поковыляли к лестнице. — Народ, поторопитесь! У нас мало времени, — Кроули ждал их наверху. Его лицо украшали такие же полосы, как у Вельз. Впрочем, звания пижона он и без них лишился: на нём была футболка с надписью «Дик Турпин», когда-то белая, а теперь вся в бурых пятнах, и пижамные штаны, всё явно с чужого плеча. — Ты же умер, — выдавил Гавриил. — Слухи о моей смерти сильно преувеличены, — пожал плечами Кроули. Чего и следовало ожидать. Метатрон сладострастно смаковал подробности казни демона («Мы ломали ему пальцы по одному за то, что он смел считать себя другом ангела и думал, что он лучше нас. Треск костей врага — прекрасный звук. Он рыдал и молил о пощаде. А как он дымился и кричал, пока его кожа краснела, покрываясь язвами и волдырями, когда на него вылили ведро святой воды! Она не убила его сразу. Он до последнего момента оставался в сознании. Неудачник. Потом в луже плавал только клок рыжих волос…»). Неудивительно, что они оказались его влажной фантазией. — Где Азирафаэль? — спросила Вельз. — Прикрывает нас снаружи. В коридорах Гавриил увидел тела. Наполовину обугленные в тех местах, куда угодили пули. Некоторые охранники сгорели дотла, и то, что это когда-то были живые существа, угадывалось лишь по очертаниям пепла. — Да что у вас внутри патронов?! — не выдержал Гавриил. — Адский огонь, естественно, — последовал спокойный ответ. — Они не озаботились надлежащей охраной, — заметила Вельз, когда они вышли на улицу. — Я не понял, тебя это расстраивает? Если бы их было больше, они бы нас на фарш пустили, и автоматы нам бы не помогли, — Кроули не убирал пальца со спускового крючка упомянутого автомата и не забывал крутить головой, высматривая потенциального противника. — Я всего лишь удивилась. Остынь. — Ну, они ведь не ждали нападения. Мы числились мёртвыми, а другие «участники» Сопротивления… — Не настолько отмороженные, чтобы рискнуть? Кроули ухмыльнулся. — Именно. Вокруг здания, напоминавшего заброшенную фабрику, гулял ветер. Гавриил поёжился, впервые за много дней ощутив свою наготу. Одеяло, фиговый лист, что угодно. Неужели он просит невыполнимого? Кроули аккуратно обогнул кучки пепла и завернул за угол. Азирафаэль, стоя спиной к «Бентли», целился в ангела, по виду совсем юношу. Тот трясся, как в лихорадке, и повторял: — Я не вооружён! Не вооружён! — Кроули! — воскликнул Азирафаэль с нескрываемым облегчением. Интересно, за благополучие Вельз и своего бывшего начальника он хоть немного беспокоился? — Я знаю, мне следует… Но я не могу. Не могу!.. Гавриил инстинктивно отметил: хотя голос Азирафаэля дрожал, руки, наоборот, держали автомат твёрдо, да и глаз он от молодого ангела не отводил — мало ли что выкинет «безоружный» противник. Щёки Азирафаэля были разрисованы сажей, как у Вельз и Кроули. Да уж. Он до последнего старался не проводить черту между собой и остальными ангелами, на что-то надеясь. В данный момент черта представляла собой высокий монолитный забор. Метафорический, что на результат, тем не менее, не влияло. — Всё в порядке, — успокаивающе сказал Кроули и направился к ангелу под прицелом, при этом не загораживая линию огня, чтобы не лишать Азирафаэля возможности выстрелить, если понадобится. — Не убивайте меня! — закричал ангел. — Снимай ботинки, штаны и куртку, — приказал Кроули тоном, не терпящим возражений. — А ещё мне нужен твой мотоцикл, — пробормотала Вельз. Голым ангел не остался: под штанами у него обнаружились кальсоны. У Гавриила вырвался нервный смешок. — Вельз, — позвал Кроули. Она приблизилась и подобрала одежду. Ботинки, слава Небесам, пришлись впору. В штаны Гавриил втиснулся с трудом, куртка жала в плечах и под мышками. Сойдёт. Вельз и Кроули переглянулись. Вельз улыбнулась и взмахнула рукой. С каких пор они стали понимать друг друга с полувзгляда? Пламя взметнулось вверх, скрывая бывшую фабрику за стеной огня. — Пощадите, — ангел в кальсонах чуть не плакал. — Без глупостей, и ты останешься в живых, — Кроули открыл дверь «Бентли», поставил автомат в угол и скользнул за руль. Взревел мотор. Азирафаэль уселся в машину последним: прикрывал Гавриила и Вельз, пока они устраивались на заднем сиденье. «Бентли» рванула вперёд. Полыхающее здание отражалось в боковых зеркалах. Гавриил давно не видел более чудесного зрелища. * * * Должно быть, он задремал. Во всяком случае, он закрыл глаза на минутку, а когда открыл, Вельз тихонько посапывала, уткнувшись носом ему в ключицу и крепко обнимая за талию. Кроули сидел, будто кол проглотил, сжимая руль так, что побелели костяшки. Скорее всего, контролировал «Бентли» демонической силой, чтобы она не застряла в песке или какой-нибудь яме: о дорогах из асфальта, да что там, просто дорогах приходилось только мечтать. — Прости меня, — вдруг сказал Азирафаэль. — За что, ангел? — Кроули не повернул головы, но голос его звучал мягко. — Без тебя мы бы не справились. Если бы ты остался в магазине, как я тебя просил… Страшно подумать. Азирафаэль сложил руки на коленях. Сгорбился, словно его придавила каменная плита. — Враг за спиной. Такого нельзя допускать, — прошептал он. — Но он кричал, что сдаётся, и бросил оружие. Я должен, должен был выстрелить, но… я не смог. — Эй! Ты поступил по-человечески. Я сделал тебе комплимент, если что. В наши дни человеческих поступков ни от кого не дождёшься. Кроме того, если бы ты выстрелил, это тебя сломало бы. Недопустимый вариант, ясно? Как ты выражаешься, «не обсуждается». — Ангелы будут нас преследовать. Из-за меня. Я проявил слабость, и нас убьют, потому что враг, которого я пощадил, всё им расскажет. — Мы сожгли их базу. Пожар такого масштаба сложно не заметить. Увели у них из-под носа не лабораторную мышку, а целого архангела. И да, мы ликвидировали защитный контур, но какая-то сигнализация там наверняка имелась. Я уверен, Метатрон уже в курсе. Поэтому мчим в магазин и нигде не останавливаемся. Небольшая фора у нас есть, но я бы на неё особо не рассчитывал. Ночь постепенно уступала место утру. Солнце показалось из-за горизонта. В небе неожиданно расцвёл «цветок» и устремился к ним. Машина вильнула. — Чёрт! — Кроули? — Забудь, что я говорил про фору! — Кроули вдавил педаль газа до упора. Смысла в этом действии Гавриил не усмотрел: бензина в баке всё равно не было, машина ездила на силе воли хозяина. Однако «Бентли» ускорилась, практически поднялась над землёй. «Цветок» впечатался в песок позади них. Стёкла опалило жаром. — Давай, родная, вывези, ну! Азирафаэль вцепился в сиденье. Вельз взяла Гавриила за руку. — Один раз я уже горела. Когда падала, — преувеличенно весело произнесла она. — В этот раз всё случится гораздо быстрее, правда? Не хотелось бы долго мучиться. — Отставить пораженческие настроения! — Второй «цветок» приземлился где-то сбоку, и Кроули вывернул руль. — До магазина пять километров! — Какого хрена вы продолжаете звать свою базу магазином? — Гавриилу действительно было интересно. — Вы ничего не продаёте! И покупателей там нет… — Умеешь ты выбрать момент! — упрекнул его Азирафаэль. Но, так или иначе, от него перестала исходить волна ужаса, которая нестерпимой болью отдавалась у Гавриила в зубах. — Отвлекать водителя, когда он за рулём, — плохая идея! — Мне не нравится слово «база», — вмешался Кроули. — Держитесь крепче! — Очередной «цветок» вспорол пространство перед ними. — Ха! Я проехал на горящей машине по М25! Меня не запугать каким-то небесным огнём! Выкусите, сволочи! «Бентли» на полной скорости подлетела к крыльцу магазина. Новый «цветок» разбился о невидимый щит. Тот вспыхнул серебряными линиями, дрогнул, но выдержал. Дверь магазина распахнулась. — Заходите, скорее! — крикнула Мюриэль. Вельз и Азирафаэль затащили Гавриила внутрь. Кроули задержался, чтобы прихватить автоматы. И ласково провести ладонью по капоту их спасительницы: — Спасибо! Демон — вроде его звали Эрик — окинул их понимающим взглядом и отправился на кухню ставить чайник. Вельз, Гавриил и Азирафаэль синхронно выдохнули. После выброса адреналина наступал упадок сил. Азирафаэль опустился в кресло, вытянул ноги, откинул голову на спинку. Вельз подвела Гавриила к дивану. Вернувшийся из кухни Эрик протянул ей одеяло. Кроули сложил автоматы на пол. Выпрямился, хрустнул пальцами. — Готовы обсудить наши дальнейшие планы? — спросила Мюриэль. — Э-э, нет. Так дело не пойдёт, — возмутился Кроули. — Сначала кофе, потом ванна. В смысле, сначала ванна, потом кофе, и лишь после того, как я восполню запасы кофеина в своём организме, можно подумать о спасении мира. Я наверх, не теряйте. — Канализация не работает, — пробурчал Гавриил, закутываясь в одеяло. Вообще-то о ванне он мечтал дольше, чем Змей-искуситель. — Только Кроули не говори, — прошипела Вельз. — Я тоже хочу в душ. Слава… кому-нибудь, вода в кране не закончилась, когда Кроули вылез из ванной комнаты и благосклонно принял из рук Эрика кружку с растворимым кофе. Гавриил и Вельз встали под душ вдвоём — как она объяснила, в целях экономии времени. Гавриил сделал вид, что поверил. В ванной имелось мыло — большой кусок, горячая вода смывала грязь и усталость, физическую и душевную, Вельз обнимала его, прижималась близко-близко, словно хотела в нём раствориться. «Мы живы», — стучало в висках. А потом Вельз поцеловала его, непривычно нежно, и он ни о чём больше не думал. Когда они наконец сумели преодолеть искушение поселиться в ванной навечно и со вздохом оделись в не очень чистую одежду, хотя Гавриил и попытался очистить её с помощью чуда, молчаливый Эрик выдал им кружки с крепко заваренным чаем и по паре печений. Печенье было чёрствым: срок годности у него, похоже, истёк. Гавриила это не волновало. На вкусе не сказалось, и ладно. Азирафаэль дремал в кресле. Мюриэль и Кроули переговаривались о чём-то у стеллажей. Лица обоих хранили мрачное выражение. Мюриэль положила руку Кроули на предплечье, посмотрела сочувственно и печально. Гавриилу показалось, она спросила: «Ты уверен?» Кроули коротко что-то ответил, а потом подошёл к креслу Азирафаэля: — Просыпайся, ангел. Совещаться будем. Замашки командира в его исполнении выводили Гавриила из себя. Кто его назначил главным? Он даже Князем Ада не был никогда. Озвучивать своё недовольство Гавриил не стал. Потому что все остальные Кроули слушались беспрекословно. Азирафаэль открыл глаза. Подвинулся, чтобы Кроули мог устроиться на подлокотнике. Вельз и Гавриил сели на диван; Гавриил немедленно подтянул к себе одеяло и накинул на них обоих. Мюриэль уселась на пол. Эрик встал у неё за спиной. Кроули поморщился: — Молчаливая тень, чёрт тебя дери. Хватит изображать призрака, бесишь. Хоть бы слово вымолвил. — Он не может говорить, — произнесла Мюриэль, не повышая голоса, но Гавриила почему-то пробрала дрожь. — Ему вырвали язык. Кроули не извинился. Однако снял тёмные очки — и, очевидно, что-то было в его взгляде, потому что Эрик искренне ему улыбнулся. — Ладно. Заседание мексиканского синдиката объявляю открытым. — Ну, с синдикатом всё понятно, — хмыкнула Вельз. — В глазах ангелов мы преступники хуже наркокартеля. Но почему мексиканский-то? — Какое первое прилагательное всплывает, когда ты говоришь «картель»? — Картели есть, в смысле, были не только в Мексике, — не сдалась Вельз. — Стереотипы. От них никуда не денешься. — Кроули сделал драматическую паузу. — Что ж, queridos amigos, насчёт нашего будущего… У нас есть несколько вариантов. — Почему у меня ощущение, что они мне не понравятся? — проворчал Гавриил. Вельз на него шикнула. — Вариант первый: мы сидим в магазине и сходим с ума от безнадёги и замкнутого пространства, — невозмутимо продолжил Кроули. — Не годится, унесите, — подыграл ему Азирафаэль. — Вариант два: мы пытаемся добраться до Тэдфилда, в случае успеха тусим там и приглядываем за остатками человечества. Вариант три: мы штурмуем Небеса и героически сдыхаем в первые три минуты. — Я так и знал, что мне не понравится, — Гавриил притиснул Вельз ближе к себе. Умирать не хотелось. Совсем. — Есть и четвёртый вариант, верно? — Мюриэль гипнотизировала Кроули взглядом, и от этого становилось не по себе. — Верно, — согласился Кроули. — Мы отправляемся в прошлое и останавливаем Метатрона до того, как он сотрёт людей и города с лица Земли. Вельз покачала головой. — Для этого нужна машина времени, умник, а её у нас нет. — На самом деле есть, — и Кроули помахал рукой. — Привет, приятно познакомиться. Азирафаэль с изумлением повернулся к нему: — Мой дорогой, я помню, что ты умеешь останавливать время. Но я не подозревал… — Я не афиширую свои способности, связанные с путешествиями во времени. Во-первых, они требуют колоссальных затрат энергии. Во-вторых, это похоже на забивание гвоздей микроскопом или стрельбу из пушки по воробьям: существует огромное количество фиксированных точек, которые ты всё равно не сумеешь изменить, потому что если попытаешься, случится не просто конец света. Возникнут трещины во времени и пространстве. Они будут разрастаться и поглощать Вселенную, пока не останется пустота. — Откуда ты знаешь, что Армагеддон — не фиксированная точка? — не удержался от логичного вопроса Гавриил. — Я — знаю, поверь мне. — Хорошо. Ты можешь отправиться в прошлое, я понял. — И отправить туда всех нас, да. Точнее, наше сознание. Время не терпит парадоксов, а два варианта одной личности в одной точке времени и пространства — это аномалия, которую время всеми силами пытается уничтожить. — Как ты это сделаешь? Потребуется нереальное количество энергии, ты сам сказал. — Для этого есть специальный ритуал, — вступила Мюриэль. Азирафаэль напрягся. — Это рискованно, да? Для любого ритуала необходима жертва. Кроули, ты — единственный из нас, у кого… особенные отношения со временем. Тебе придётся быть и тем, кто проводит ритуал, и тем, кто жертвует собой. — Я всегда говорил, что ты умный, ангел. Иногда даже чересчур, — Кроули откровенно гордился… и при этом испытывал грусть? — Ритуал не просто рискованный, — подтвердила Мюриэль. — Он смертельно опасен. Если что-то пойдёт не так, Кроули, ты умрёшь. А если ритуал пройдёт правильно, твоего выживания также никто не гарантирует… И если ты погибнешь здесь… — То мы всё расскажем Кроули-из-прошлого и попросим помощи. Никаких проблем. — Вельз с надеждой взглянула на Кроули. Тот сглотнул. — Не выйдет, — после долгой паузы сказал он. — Это практически невозможно объяснить тем, кто не видит картину целиком, но прошлого, настоящего и будущего как таковых не существует. Время — единое целое. И если я умру здесь, в условном «настоящем», то в прошлом я умру тоже. — Кроули… — на Азирафаэля больно было смотреть. — Эй! Не вешать нос! Я уверен, всё обойдётся. Мюриэль, книга с описанием ритуала у тебя под рукой? — Разумеется. * * * Прочитав описание ритуала, Азирафаэль потащил Кроули за стеллажи. — Чтобы обеспечить энергию для передачи сознания в прошлое, в процессе пентаграмму напитывают кровью жертвы, — тихо прорычал он. — В человеческом теле всего пять или шесть литров. Даже если нам будет сопутствовать удача, ты истечёшь кровью! — Тогда попытайтесь проговаривать заклинания быстрее, чтобы этого не случилось, — отмахнулся Кроули. — Я тебя прошу, не надо. Риск неоправданно велик. Поедем в Тэдфилд. Не самый плохой вариант. — А как же люди? Те, что сгорели заживо? Они не заслужили того, что с ними сотворили. Их были не миллионы, ангел. Миллиарды. У тебя будет шанс их спасти. — Я помню. Просто… я не могу тебя потерять! Ты мой друг, ты понимаешь меня лучше всех на свете. Ты дорог мне, Кроули. — Взаимно, ангел. — Я чувствую себя таким беспомощным. Если бы я мог сделать хоть что-нибудь… — Ты можешь меня обнять. — Э-э?.. — Небольшое дружеское объятие для поддержания морального духа у одного демона. — Кроули… — Тут я. Я знаю, я многого требую. Там, в прошлом, командовать парадом придётся тебе. Нет, я не прощаюсь. Но и при самом благоприятном сценарии я потеряю почти все силы. На восстановление уйдёт как минимум несколько месяцев, которые мы не можем себе позволить. Из выжатой тряпочки плохой руководитель спасательной операцией. — Думаешь, я справлюсь? — У тебя другого выхода нет. Потому что ты — тот, кому я верю. И главное, я верю в тебя. Слышать, что Кроули не доверяет ему и Вельз, было обидно. Но, учитывая способности Кроули и его слова о цельности времени… Змей определённо что-то знал. Поэтому Гавриил решил, что не полезет на рожон. Это потом, если у них всё получится, можно и о собственной выгоде подумать. Вельз ущипнула его за бок. — Строим коварные планы? На твоём месте я бы не увлекалась. — А если мои планы включают тебя? — Тем более если они касаются меня. Кроули выглянул из-за стеллажей. Усмехнулся. — Так, народ, пора приступать к арт-терапии. — То есть рисовать пентаграмму? — Ага. Эй, Тень отца Гамлета, шестым будешь? Эрик с достоинством кивнул. Следующие полтора часа они портили старинный паркет: тщательно прорисовывали углы пентаграммы и выписывали мелкие символы и закорючки. О значении некоторых из них Гавриил даже не догадывался. Кроули отложил мел. — Внимание, инструктаж на дорожку. Когда мы переместимся, мы окажемся в разных местах. Необходимо договориться, где встретимся. — Не в магазине, — скривился Азирафаэль. — Там Метатрон. И его верные сторонники. — Кафе Нины? — А мы не привлечём внимания? — Ты прав. С тем же успехом можно назначить встречу на Трафальгарской площади. — Ист-Энд, — сказала Вельз. — Бар «У Эди». Там колоритная публика, они ничему не удивятся. — Замётано. Пентаграмма готова. Заклинания все помнят? — Обижаешь. Но есть вопрос: как Эрик будет проговаривать их? Он же немой. — Их необязательно читать вслух. Приступим? Нечего тянуть кота за хвост. Кроули вытянул руки. Они едва заметно подрагивали. Азирафаэль сделался бледнее стандартной ангельской униформы. — Кроули, нет. Прости, я не смогу. Лицо Кроули смягчилось. — Ангел, я бы никогда не стал просить об этом тебя. Я демон, конечно, но не изверг. Вельз? Она достала нож. Тот самый, для эротических игр. Тот, которым она убила ангела-садиста. И провела лезвием по запястьям Кроули. На них выступила кровь, закапала на пол. Вельз и Мюриэль уложили Кроули в центр пентаграммы, Эрик занял её верхний угол, а остальные встали по сторонам света. Азирафаэлю, как бывшему стражу Восточных врат, выпал восток. Вельз оказалась на стороне запада, Гавриил на юге, а Мюриэль достался север. Кроули шевелил губами, беззвучно повторяя за Мюриэль древние могущественные слова. Гавриил ощутил, как воздух вокруг сгустился, завибрировал, начал давить на плечи. Стоять становилось труднее. Вельз пошатнулась, сжала кулаки. «Не останавливаться, только не останавливаться, иначе всё будет зря». В ушах зазвенело. Гавриил упрямо читал заклинание, стараясь не сбиться с ритма. Красный ручеёк заструился по линиям пентаграммы, и символы вспыхнули серебром. Кроули перевёл взгляд на Азирафаэля. Тот тоже смотрел на него, с ужасом наблюдая, как кровь всё быстрее покидает худое тело. …Они не могли торопиться: рифмованные строки диктовали скорость. Одна ошибка — и ритуал не сработает. А сначала не начнёшь: пролитую кровь не залить обратно. «Мы не успеваем», — отчётливо понял Гавриил: губы у Кроули начинали синеть. Медленно текли минуты. Наконец был произнесён последний катрен. Теперь вся комната светилась серебряным светом. В воздухе появились фигуры, похожие на шестерёнки. Они бешено вращались. — У нас получилось, — выдохнула Мюриэль. По-прежнему не отрывая взгляда от Азирафаэля, Кроули продолжал шептать. Уже не заклинание. Молитву. Он просил для ангела благословения у Создателя. На арамейском. Напрасно тратил оставшиеся силы, лишая себя шанса на выживание, пусть и мизерного. Идиот. Молитва оборвалась на выдохе. Гавриил заскрипел зубами. Кроули же демон. Демонам не должно быть свойственно благородство. Они обязаны думать только о себе, это в их природе! На его месте Гавриил точно думал бы только о себе. Он бы ни за что не принёс себя в жертву ни ради Небес, ни ради Вельз, хотя, если быть честным, он любил её, по-своему, как умел. Азирафаэль рухнул рядом с Кроули на колени. Провел трясущейся рукой по его волосам — единственному яркому пятну в его облике. Попытка исцеления не имела смысла: кожа у Кроули была абсолютно серая. — Мне жаль, — негромко сказала Мюриэль. — Он знал, да? — зло выкрикнула Вельз. — Знал, что всё так закончится. Ублюдок! Ненавижу! Она всхлипнула. Азирафаэль баюкал Кроули в объятиях, как если бы тот просто спал. По его щекам текли слёзы. Гавриил ждал, когда ветер времени отнесёт их в пункт назначения. Сердце сжималось от неведомых ранее эмоций. Он мысленно застонал. Лишь сентиментальности ему и не хватало. Он обнял Вельз, коснулся губами её шеи. Внезапно ему почудилось, что ласковая рука погладила его самого по волосам. По засыхающей крови Кроули на пентаграмме пробежали золотые искры, и Гавриил был готов поклясться: за мгновение до того, как безжалостное время подхватило их и поволокло назад, туда, где Лондон ещё напоминал человеческий муравейник, Кроули сделал первый вдох. |
| "Сказки, рассказанные перед сном профессором Зельеварения Северусом Снейпом" |