Глава 1.
Дождь начался на закате, опять дискредитировав метеослужбу, обещавшую ливень к часу пополуночи. Первые тяжёлые капли рухнули на землю, словно крошечные водяные снаряды, распугивая скорбящих родственников и редких в этот час посетителей маленькой часовни при старом кладбище. Всего спустя несколько минут последние из прихожан — небольшая семья, одетая в траурные цвета — неохотно оставили свежую могилу и с почти неприличной торопливостью потянулись к воротам, за которыми ожидал пассажиров потрёпанный форд. Одна из них, средних лет женщина с заплаканными глазами, оглянулась на неподвижно стоящего в двух шагах от ворот хмурого долговязого парня — казалось, что-то привлекло её внимание. То ли напряжённое, застывшее болезненно-кривой гримасе, лицо с закушенной губой, то ли чёрные очки, непонятно зачем нужные в такую погоду, то ли странная, обтянутая чем-то вроде змеиной кожи большая корзина для пикника, даже на вид выглядящая вызывающе дорогой… Мгновение — и молодая вдова, забыв о случайной встрече, захлопнула за собой дверь авто. Форд, выплюнув облако едкого дыма, с кряхтением двинулся прочь.
Кроули проводил взглядом раздражающе медленно ползущий автомобиль. Скривился, подавляя приступ раздражения вкупе с острым желанием устроить маленькое демоническое чудо, которое заставило бы эту старую консервную банку хотя бы раз в своей жизни развить скорость, приближенную к нормальной. Глубоко, заставляя себя не срываться на судорожный всхлип, вздохнул. Рука, почти против воли, скользнула за пазуху, бережно погладила спрятанное под одежной мягкое перо — когда-то лебедино-белое, а сейчас густо залитое алым, успевшее уже задубеть. Пальцы вздрогнули, в который раз нащупывая обломанный край стержня. Кроули с трудом подавил бессознательное желание стиснуть кулак, вцепляясь в последнюю связь с ангелом. Пинком отбросил прочь мучительные, обжигающие не хуже святой воды воспоминания. Не сейчас. Если он даст волю своему отчаянию, то просто рухнет прямо здесь, рассыплется пеплом, погребённый под непосильным грузом горя и вины.
Демон почти сверхъестественным (или, скорее, снизъестественным) усилием воли убрал руку от измятого пера, почти с агрессией засовывая её в карман брюк, подальше от соблазна. Перевёл взгляд на гостеприимно распахнутые ворота церкви. В конце концов, это не так уж страшно, верно? Немного больно — хорошо, очень, очень больно, но не настолько, чтобы он не смог выдержать, верно? В конце концов, ему уже приходилось гулять по освящённой земле. В любом случае, где ещё можно найти святую воду, не обращаясь к чрезмерно щепетильному и слишком уж обеспокоенному его безопасностью ангелу?
Последняя мысль была излишней. Грудь опять рвануло тупой, обжигающей, словно адский огонь, болью, горло сдавило. Перед глазами вновь мелькнули изломанные, опалённые перья, безжалостно вырванные из белых крыльев. Он закусил губу, чувствуя, как бессильный жалкий скулёж рвётся из глотки. И, сглотнув, через силу сделал шаг вперёд.
***
Конечно, это была их ошибка. Они непозволительно, непростительно расслабились, за полгода не встретив ни малейшего намёка на то, что их бывшие стороны продолжают что-то планировать против них. Ни единого отблеска чужих белых крыльев, ни малейшего запаха серы…
О, нет, разумеется, они знали, что ничего еще не закончилось. Всегда знали. Ну… По крайней мере, с того дня, когда взялись за руки, возвращая друг другу «взятые взаймы» лица. Они были не настолько наивны, чтобы поверить, что их оставят в покое! Нет, это было бы слишком хорошо. Ни Ад, ни Рай не простят. Не после того, как они сорвали готовящийся тысячелетиями Армагеддон. И тем более, не после того, как они заставили высокое (или низкое, разумеется) начальство испугаться до икоты их неожиданной, такой невероятной и такой дерзкой неуязвимости. Это всего лишь передышка, а не конец войны. Они оба знали это. И оба, не сговариваясь, решили просто жить, пока есть такая возможность. Не терять бдительности, но и не оглядываться на каждом шагу, подозревая каждого встречного в работе на больше-не-их стороны. В конце концов, у них, возможно, было не так уж много времени, чтобы насладиться свободой и всеми прелестями нового существования, в котором им больше не нужно было скрывать свою дружбу.
Каждый из них, втайне от другого, боялся того, как именно закончится их новая жизнь (увы, надежды на то, что отвратительное слово «когда» можно без опаски заменить на «если», не было ни у одного из них). Каждый выглядел бы по-настоящему оскорблённым, заподозри другой, что его мысли не так безмятежны, как он старается показать. И каждый (разумеется, с полной уверенностью в том, что другой даже не догадывается о его тревогах) готовил собственный путь отступления, если Небеса или Ад, или оба сразу, вспомнят об отступниках и решат повторно призвать их к ответу. Проще говоря, у каждого был план на случай катастрофы, и запасной план, если первый не сработает, и запасной план на случай, если не сработает первый запасной план, и… Словом, оба были уверены, что готовы к любым неприятностям.
И оба ошиблись.
В тот день Кроули, как обычно, приехал к книжному магазинчику в Сохо ближе к вечеру, планируя чудесный неторопливый ужин в Ритц, а после, быть может, ещё более приятную ночь в компании ангела и двух… трёх… некоторого количества бутылок «Шато Лафит» 1865 года, добытых почти законным путём.
…Первым, что он почувствовал, был резкий, ужасающе свежий запах серы. (Потом, позже, когда невидимая рука отпустит колотящееся прямо в горле сердце, а слепое, раздирающее на части отчаяние сменится глухой тоской, он поймёт, что на самом деле запах серы был вторым, что он почувствовал. Первым было тягостное, сосущее чувство под рёбрами — словно внутри вдруг образовалась крошечная чёрная дыра, перемешивающая и затягивающая в себя внутренние органы, которым не посчастливилось оказаться поблизости. Чувство, которое он не хотел узнавать. Потому что это значило, что его мир снова рухнул намного глубже, чем самые нижние уровни Ада, и прятаться на Альфа Центавре больше не имеет никакого смысла.)
А потом он метался по опустевшему, разгромленному магазину, срывая голос в отчаянных мольбах, проклятьях и угрозах. Пытался отследить исчезающий буквально в воздухе (если бы в воздухе, Сат… Гос… кто-нибудь его побери!) след. Перерывал любовно собранные Азирафаэлем книги в попытке найти хоть что-то, что поможет ему найти способ вырвать ангела из лап своих бывших соратников. И снова звал, в каком-то слепом, исступлённом отчаянии пытаясь докричаться до Неё, понять, потребовать у Неё ответа — ведь не может быть в Её планах то, что случилось с его ангелом, не может же?..
Потом…
Потом была ночь, которая ни в какое сравнение не шла ни с попыткой сожжения на Небесах, ни с Потопом, ни даже с Падением, шесть тысяч лет занимавшем почётное место в его личном рейтинге очень плохих дней. Пожалуй, он начал думать, что то был вполне приятный опыт, в сравнении с этой чёр… адс… в сравнении с агонией этих бесконечных часов, которые ни на шаг не приблизили его к спасению Азирафаэля. Которые (время! Проклятое время! Он ненавидит время, теперь, с этой ночи — ненавидит!) с каждым движением стрелок уносят Азирафаэля всё дальше и дальше от него. Уносят его — их обоих — от жизни.
А потом было утро, и стук в дверь, и служащий почтовой службы с плоской картонной коробкой… Он не помнил, как расписывался за получение (расписывался ли вообще?). Не помнил, как дошёл до стола, как бездумно смахнул на пол бесполезные, бессильные найти Азирафаэля книги, как дрожащими руками сорвал скрепляющую ленту…
Ничего не помнил, кроме горсти изломанных длинных перьев, неопрятной грудой сваленных в коробке. Длинных, белых, слишком хорошо знакомых перьев, грубо смятых чьей-то жестокой рукой. Перьев, когда-то лебяжье-белых, а сейчас буро-алых, с редкими пятнами цвета грязного весеннего снега. В голове бездумным рефреном билось отчаянное, бессмысленное: «нет-нет-нет, только не это, только не так, нет-нет-нет…».
Потом был день, очень долгий, очень суматошный, очень тяжёлый день. И каждое движение секундной стрелки на старинных, нежно любимых Азирафаэлем часах пронзало, подобно освящённому оружию, по капле выжигая то, что осталось от души демона, не то чтобы особо павшего, но скатившегося по наклонной в самую глубокую пропасть отчаяния, какая только могла существовать. Он испытал настоящее, приправленное злобой облегчение, когда они наконец (ты же не думал, что я буду заводить твои чёртовы ходики, ангел?!) остановились.
Потом был вечер. И дождь, оправдывая дурную славу лондонских синоптиков, пролился на три часа раньше предсказанного.
Глава 2.
Если и было в христианских церквях что-то, что раздражало Кроули больше, чем навязчивый тошнотворный запах ладана и лицемерные прихожане, уверенные, что посещение мессы гарантировано спасёт их от Ада, так это отвратительная манера освящать всё, что под руку попадётся. Каждый чёртов сантиметр чёртовой земли, словно они каждый день ожидали массового нашествия демонов! Какими нужно быть параноиками, чтобы осенять благодатью даже могильные камни?!
Он сдавленно зашипел, отдёргивая руку от очередного памятника, о который (плохая, плохая, очень плохая идея!) попытался было опереться и, проклиная сквозь зубы чёртовых святош, заспешил дальше, стараясь как можно реже соприкасаться обожжёнными ногами с утоптанной кладбищенской землёй. Если только он не ошибся с картами…
Старинный склеп, фамилию владельцев которого он забыл чуть ли не раньше, чем прочитал, почти выпрыгнул из-за мутной стены дождя, и Кроули с облегчённым стоном ткнул пальцем в сторону запечатанных дверей, не заботясь уже о том, чтобы действовать тихо. Кто, в самом деле, может услышать что-нибудь в таком шуме? Грохот расколовшегося замка слился с громовым раскатом, и Кроули, зашипев, скользнул внутрь, изо всех сил стараясь даже сквозь одежду не касаться к тому, что осталось от каменных дверей склепа.
На то, чтобы вытащить из корзины джутовый коврик с нанесённым прямо на него символом адских врат, потребовалось всего несколько секунд. На то, чтобы нашарить глухо звякнувшую полупустую сумку и перекинуть ее ремень через плечо – ещё столько же. Полминуты спустя он уже бежал к темнеющей на краю кладбища церкви. Ступни жгло уже почти нестерпимо, каждый шаг, казалось, вгонял раскалённый гвоздь до самых колен, заставляя неловко поджимать ноги в невольной попытке убежать от боли и тихо шипеть сквозь зубы. Он очень надеялся, что в этой церкви (на поиск которой, возможно, не единственной, но первой полностью подошедшей для его цели, ушло почти пять часов бешеной гонки по городу) работают не совсем помешанные на своей вере фанатики, и хотя бы скамьи окажутся не освящёнными. Ведь это глупо – освящать скамейки, на которых будут сидеть немытые потные люди, а кто-то, возможно, даже портить воздух?
На то, чтобы добраться до дверей церкви, ушло немногим больше минуты. Кроули и вдвое меньше было бы достаточно, чтобы проклясть всё на свете и начать выть уже в голос. Он всерьёз начал задумываться, осталось ли на ногах хоть немного не кожи уже – хотя бы мышц, или освящённая земля уже прожгла его до самых костей? Поскуливая от боли, он почти ввалился в приоткрытую дверь, изо всех сил стараясь не споткнуться и не растянуться на обжигающем святостью полу. В два приплясывающих шага добрался до первого ряда скамей. И, не в силах больше терпеть, бездумно рухнул на ближайшую, судорожным жестом поджимая ноги к животу. И с запоздалым уколом ужаса представляя, что будет, если местный священник, все-таки, окажется помешанным фанатиком.
...Будь он ангелом (или просто человеком – словом, не кем-то вроде него, кому по определению не стоит верить в божественное милосердие), он бы наверняка вознёс благодарственную молитву и уверился, что Небеса сегодня на его стороне. Скамейка не была освящена. А запах ладана оказался не таким плотным, как он ожидал, вызывая лишь неприятную щекотку в горле, а не острый приступ удушающей тошноты. Он со стоном откинулся на спину, в изнеможении закрывая глаза. Минута отдыха. Для Азирифаэля, если он ещё жив, это уже ничего не изменит. Ему нужно перевести дыхание. Иначе не хватит сил. Ни на задуманное, ни на… да ни на что, в общем. Даже на то, чтобы выбраться отсюда раньше, чем пропитавшая сам воздух благодать превратит его в горстку пепла.
Спустя несколько минут он со стоном сел, цепляясь за спинку скамьи и с мрачным сарказмом размышляя о том, можно ли считать испачканное грязными ногами сиденье грехом, и что подумает о поздних прихожанах местный священник, когда придёт готовиться к утренней службе. Невольно потянулся было к туфлям, в последний миг сообразив, что рассматривать ожоги сейчас, когда до прощания со святой землей еще чертова прорва времени, не самая хорошая идея. Со стоном ткнулся лбом в колени, изо всех сил стараясь не представлять того, что ждало его дальше. Но секунды уходили, утекали в пустоту, почти ощутимо оседая на пальцах липкой тёплой кровью, и после мгновения слабости и жалости к себе демон зло скривился и неловко перекинул сумку на грудь. Расстегнув молнию, он с внутренним содроганием нащупал внутри полдюжины пустых стеклянных флаконов. Отпихнул в сторону небольшой носатый ковшик на длинной ручке. Вытащил высокую, до локтя, химическую перчатку из чёрной резины (одна? Почему одна?). Долго не мог найти вторую, успев оцепенеть от мысли, что в спешке забыл её дома и придётся… придётся... Наконец, пальцы наткнулись на плотный латекс, и Кроули, облегчённо всхлипнув, принялся натягивать перчатки на руки.
Какой-то частью сознания он боялся, что в любую минуту в церковь зайдёт поздний прихожанин или просто прохожий, решивший поискать здесь укрытия от непогоды. Или священник услышит подозрительные звуки и пойдёт проверить свои владения. Или случится ещё что-нибудь, абсолютно неожиданное и такое же неуместное. Что он будет делать в этом случае, демон пока не придумал, решив справляться с проблемами по мере их появления. Пока что всё шло по плану (он называл приличную цепь безумств, которые твёрдо решил совершить, «планом» с упрямством, достойным лучшего применения, несмотря на то, что с некоторых пор ненавидел это слово, тем более что память о том, как легко этот план может пойти ко всем чертям, была очень свежа).
…Опускать ноги вниз, на обжигающий пол, чудовищно не хотелось, и Кроули всерьёз задумался над возможностью добраться до чаши со святой водой прямо по скамейкам. Идея была заманчивая (и до чёртиков неправедная, а значит, по определению, чудесно подходящая ему), так что колебался Кроули недолго. Застегнув на всякий случай сумку, он с трудом, стараясь не обращать внимание на ощущение сползающей с костей плоти, встал на ноги и неловко переступил на стоящую впереди скамью. Полтора десятка шагов, и он почти напротив каменной чаши, до краёв наполненной святой водой. Он поколебался на мгновение. При одной мысли о раскалённом камне внизу к горлу подкатывала дурнота, а сердце начинало заполошно колотиться прямо в горле, словно тоже мечтало убраться подальше от чёрто… в смысле, освящённого пола. Кроули обречённо выругался. Прикусил дрожащую губу. И, усевшись на скамью напротив чащи, неохотно опустил ноги. Сдавленный крик вырвался против воли – от ступней буквально ударила вверх раскалённая волна. Он судорожно поджал ноги, всхлипывая от боли, с которой уже почти не было сил бороться. Вцепился обеими руками в спинку скамьи, с ужасом представляя, что с ним будет, если он ещё даже не встал, просто – прикоснулся к освящённому полу…
А миг спустя вдруг вспомнил: острый запах серы, рассыпанные по столу окровавленные перья, обломанное у самого опахала первостепенное кроющее, жестоко изломанное в нескольких местах… Ладонь, словно без приказа разума, судорожно прижалась к груди, словно пытаясь нащупать сквозь одежду спрятанную возле сердца частичку Азирафаэля.
…Как он оказался у чаши, Кроули не вспомнил. Только почувствовал солёный вкус во рту, машинально слизнув с губы тёплую струйку. И потянул молнию, нащупывая в сумке ковшик. Главное – не делать резких движений, чтобы вода не плеснула мимо…
Освящённый пол, судя по уровню боли, прожёг кожу на ногах вместе с мышцами, и теперь грыз голые кости. По крайней мере, ощущения были схожие. Демон тихо застонал, измученно прикрывая глаза. Нет, все-таки его идея в 70-х была куда умнее…
…Измятое перо за пазухой мягко щекотало кожу, и если немного напрячь воображение, можно было представить, что Азирафаэль стоит совсем рядом, обнимая и защищая его белым крылом…
- Ладно, - прошипел Кроули, сглатывая вместе с горькой густой слюной рвущийся из горла стон. Тряхнул головой и трясущейся от слабости рукой вытащил из сумки один из стеклянных флаконов. – Это не должно быть слишком сложно…
В самом деле, вряд ли это могло быть труднее, чем прокатиться на горящем бентли сквозь охваченную адским пламенем трассу. Ведь не могло?..
***
Азирафаэль не помнил, как долго уже находился здесь. Боль – оглушающая, лишающая сил, туманила разум, тянула его на некое метафорическое дно, мешая сконцентрироваться хоть на чём-нибудь, кроме ощущения горящих, словно огнём, крыльев, бессильно распластанных за спиной, и удушающего марева всепоглощающей ненависти, что смыкалась вокруг него плотным коконом, не оставляя сил даже дышать. Разумом он понимал, что, должно быть, прошли часы, быть может, несколько дней с тех пор, как несколько появившихся словно из неоткуда демонов навалились на него, заламывая за спину руки, а потом и неосознанно выпущенные в зримый план крылья. Но это понимание слабо помогало. Ему казалось, что он лежит здесь уже целую вечность, не имея сил подняться и пытаясь расправить хоть немного поудобнее то, что осталось от искалеченных крыльев. Целую вечность, в которой нет и никогда не будет ничего, кроме выматывающей, бесконечной агонии, вкуса собственной крови во рту и тяжёлого, придавливающего к холодному полу ощущения чуждой, медленно вымораживающей душу жестокой мощи. Где-то там, наверху, было (было ведь? Он помнит…) солнце, было ощущение чистых капель дождя на лице, ветер, пахнущий живой зеленью и спелыми фруктами… Здесь ветер был тоже – слабый, словно тоже задыхающийся в тяжёлом неживом коконе тысячелетиями копившейся ненависти. Он нёс с собой запах гниющей плоти, горькие частицы пепла и что-то ещё, от чего сама сущность ангела корчилась в агонии, беспомощным зверьком сжимаясь в глубине израненного тела.
Азирафаэль знал, что происходит. Адское проклятье медленно душит его, так же, как обжигала Кроули благодать освящённой земли. Они были слишком беспечны, не желая думать о том, что месть обманутых Ада и Рая может настигнуть их так скоро. Пришла пора расплаты. Азирафаэль хотел верить, что Кроули, предупреждённый его неожиданным исчезновением, примет все меры, чтобы защитить себя. На милосердие Ада (как и родных Небес, впрочем), надеяться было бы глупо. Но, быть может, им хватит его одного, чтобы утолить свою жажду мести? Азирафаэль боялся представлять, что будет с Кроули, если он не сделает нужных выводов и не скроется, хотя бы на время. Он надеялся, что Кроули поймёт, что произошло, и не будет предпринимать безнадёжных попыток спасти его.
…Он надеялся на это. Это было всё, что ему оставалось. Задыхаясь от текущих из глаз, против воли, слёз, вздрагивая от прокатывающейся по всему телу боли, он шептал и шептал одну-единственную молитву Той, в милосердие и мудрость которой он никогда не переставал верить: «пожалуйста, не дай ему умереть, пожалуйста, пусть он живет, не позволяй ему прийти сюда, прошу, прошу…»
Он надеялся, что Кроули будет достаточно демоном, чтобы не бросить свою жизнь на алтарь чужой ненависти ради попытки спасти его.
Надеялся. И ненавидел себя за то, что не мог заставить себя перестать прислушиваться, мечтая и боясь услышать за дверью звук знакомого голоса.
Глава 3.
Священные книги, утверждающие, что звуки молитв, особенно из уст служителя веры, губительны для нечистой силы, несколько лукавят. Нет, разумеется, в них нет ни капли лжи – скорее, предоставлена не полная информация. На самом деле, исход подобного поединка может быть самым разнообразным. Очень многое зависит от массы сопутствующих факторов – например, места, где происходит столкновение. На святой, веками намоленной и не осквернённой злодеяниями земле демон, даже не подвергнутый действию святой воды или освящённого оружия, уязвим, и искренняя молитва из уст обычного верующего прихожанина способна изгнать его с земли, а при очень благоприятных (или, наоборот, неблагоприятных) условиях полностью уничтожить саму его сущность. С другой стороны, вам вряд ли стоит сражаться с эмиссарами Ада святым словом, находясь на их территории. Конечно, и тут возможны варианты – но большинство из них будут достаточно печальны для вас (особенно печальны, если ваша душа недостаточно чиста, чтобы удостоиться Рая – демоны злопамятны, и этот факт не подлежит сомнению). Разумеется, не все так просто: если святая вода гибельна для любого демона сама по себе, то сила молитв напрямую зависит от глубины веры и чистоты души самого экзорциста. Из уст развращённого, порочного служителя веры даже самая могущественная молитва обеспечит демону, в лучшем случае, несварение желудка – а в худшем просто рассмешит его. На самом деле, именно по этой причине Кроули пришлось потратить почти целый день, чтобы найти в Лондоне церковь, максимально удалённую от цивилизации и, одновременно, наполненную настоящей благодатью, которую демону выдержать будет непросто. У него, как уже говорилось, был план – и этот план был в достаточной степени безумным, чтобы сработать. На беду Кроули, соответствие выбранной им церкви этим требованиям означало, что он сам становится уязвимым не только перед местным пастором, но и перед любым прихожанином, достаточно смелым, чтобы перекрестить неудачливого демона, прежде чем падать в спасительный обморок.
Он успел наполнить святой водой четыре из шести подготовленных флаконов и как раз пытался нашарить в сумке следующий (что было непросто, потому что руки тряслись всё сильнее по мере того, как оглушающая, пронизывающая до костей боль поднималась всё выше и выше по ногам). И именно в этот момент сзади раздался негромкий, звучащий очень доброжелательно и лишь самую малость удивлённо, старческий голос:
- Я могу чем-то помочь тебе, сын мой?
Только-только вытащенный флакон выскользнул из дрогнувших от неожиданности пальцев. Со звоном брызнули по каменному полу стеклянные осколки. Кроули, чувствуя, как слабеют колени, со сдавленным криком отшатнулся назад, непроизвольно закрываясь ладонью. Нечеловеческое, поглотившее весь разум без остатка сосредоточение сыграло злую шутку, которую в другое время он, возможно, даже смог бы оценить. На какой-то миг он забыл, что этот, так неудачно вырвавшийся из рук, флакон ещё пуст, что звон битого стекла означает, самое худшее, пару неприятных заусениц, а не страшную и мучительную смерть. Всего на миг. Но этого мига хватило, чтобы пульсирующие болью ноги подогнулись, не успевая удержать вес качнувшегося назад тела. Он почувствовал под спиной пустоту, взмахнул рукой в запоздалой попытке удержать равновесие, и рухнул на пол, зажмуриваясь и почти непроизвольно прижимая к груди сумку, в которой глухо стукнули друг от друга смертоносные стеклянные бомбы. Неожиданно холодная мысль – «стекло не разобьётся, если не будет резкого удара…» - мелькнула и исчезла, смытая штормовой волной слепящего ужаса. Он уже знал, что будет дальше.
Раскалённый пол ударил в спину, разом выбив из груди весь воздух. Кроули захлебнулся хриплым воплем, против воли выгибаясь дугой в рефлекторной попытке убежать от хлестнувшей по всему телу боли. Перед глазами вспыхнула пронизанная алым темнота, конечности вдруг перестали подчиняться, против воли расслабляясь и изгибаясь в слитном, одному бездумному желанию подчиняющемся движении. Так попавшая на крючок рыба бьётся, пытаясь избежать мучений и не понимая, что каждым движением всё глубже насаживает себя на стальное жало.
…Разница была лишь в одном: Кроули не был безмозглой рыбёшкой. У него имелось то, что недоступно было большинству демонов: воображение, воля, яростная готовность защищать своё вопреки всему, и то странное, теплом щекочущее сердце чувство, для которого у большинства обитателей Ада даже не было названия. В тот момент, когда обжигающая боль хлестнула его в спину, гася разум, он вспомнил другой огонь – не имеющий отношения к святости, но так же верно пожирающий всё, что было ему дорого.
«Азирафаэль, ради Бо… Ради Сат… ради кого-нибудь, где ты?!.»
Ударившее из глубин памяти отчаяние, такое свежее, особенно страшное сейчас, когда Азирафаэль снова умирал где-то далеко, хлестнуло в грудь, словно струя ледяной волны из невидимого пожарного шланга. Кроули захлебнулся криком, как захлёбываются штормовыми волнами. И диким, безумным рывком, свойственным скорее смертельно раненому животному, чем одному из высокопоставленных (когда-то) демонов Ада, перекатился на колени. Взвыл, ощущая, как появляется ещё один ожог, теперь уже на передней части голеней, и почти сверхъестественным усилием забросил себя на ближайшую скамью.
Туман в голове медленно рассеивался; потрясённый произошедшим пастор молчал, сквозь качающуюся перед глазами кровавую муть Кроули видел испуг и изумление на его изрезанном морщинами лице. В сознании шевельнулась робкая мысль попытаться выдать себя за эпилептика, и демон судорожно ухватил её за ускользающий хвост, отчётливо понимая: в этой церкви и этот священник не просто развоплотит его, а полностью уничтожит саму его сущность, даже не прибегая к помощи святой воды. Он жалко улыбнулся старичку, с трудом выдавливая из себя что-то вроде «простите-как-глупо-получилось-проклятая-эпилепсия…». Трясущейся рукой провёл по лицу, стирая всё ещё катящиеся из глаз слёзы…
…и только сейчас понял, что очков на нём больше нет.
Он замер за полувздохе, с рухнувшим куда-то в желудок сердцем осознавая, что пастор молчит вовсе не от удивления. А потом старичок-священник выпрямился, почти ощутимо становясь выше ростом, и поднял руку в крёстном знамении:
- Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas…
***
Азирафаэль никогда не считал себя смелым. О, нет, он, конечно, делал то, что должен был делать, и при необходимости вполне мог преодолеть свою робость и нежелание проблем, чтобы совершить что-то важное. Но нельзя сказать, что ему это нравилось. Если Кроули, казалось, наслаждался риском, буквально купаясь в адреналине и заставляя его хвататься за сердце, уже почти ощущая ожидающее их крайне неприятное развоплощение, то сам он предпочитал покой и комфорт. Он вполне мог месяцами без перерыва бродить по полю боя, исцеляя раненых и утешая умирающих. Мог терпеть отвратительную погоду, изображая из себя доблестного рыцаря, во славу Небес. Разумеется, он всё это делал. В конце концов, это была его работа. Если вдуматься, он начинал, как защитник, и не совсем его вина в том, что первая необходимость защищать потребовала от его совести отдать своё оружие тем, кому оно было нужнее.
И всё-таки, если была возможность, он предпочитал безопасность и комфорт приключениям и излишнему риску. Он любил книги, и запах свежих булочек, и уютный свет лампы в полутёмной комнате – всё то, чего не было и никогда не могло быть на холодных, стерильных, пронизанных слепящим светом Небесах. Он любил Рай (на самом деле, он не мог не любить его, он ведь был ангелом, любовь была его сущностью), но Землю, со стыдом признавался он себе, он любил куда больше. И страстно желал, чтобы неприятных недоразумений, способных его хотя бы на время разлучить его с привычным физическим телом, было как можно меньше. И он, на самом деле, очень боялся того, что могло отнять у него всё, что ассоциировалась у него с Землёй – не на время, а навсегда. Наверное, если бы его однажды спросили бы, на что, по его мнению, похожа смерть – настоящая смерть, которая крайне редко угрожала эфирным и эзотерическим созданиям – он сказал бы, что она похожа на «никогда больше». Никогда больше не кормить уток. Никогда больше не открыть старинную, пахнущую пылью и древним пергаментом, книгу. Никогда больше не попробовать устриц и кремовых пирожных.
Никогда больше не спорить с Кроули.
В последние годы (века? Тысячелетия?) это последнее «никогда больше» пугало его всё сильнее. Он знал, что Кроули есть. Даже если он обижен и не отвечает на звонки. Даже если он улетел на другой конец земного шара, не потрудившись предупредить о своей отлучке. Даже если он впал в спячку на добрую сотню лет. Он есть. И однажды он снова появится на пороге его книжного магазинчика, бодрый и отвратительно современный – появится и тут же сделает что-то, что заставит Азирафаэля пожалеть, что спячка не продлилась ещё пару десятилетий. Но даже если и нет – он всё равно будет. Будет гонять на своём безумном автомобиле, распугивая прохожих и изо всех сил делая вид, что без раздумий готов сбить парочку-другую пешеходов. Будет запугивать свои несчастные растения, которые, бедняги, так никогда и не узнают, как этот странный демон на самом деле любит их. Будет слушать отвратительно-громкие композиции авторства безумного, но гениального наркомана, которым он так восхищался при жизни и которого, знал ангел, втайне оплакивал после его ухода. Возможно, иногда рядом с ним будет он, Азирафаэль – и тогда музыка будет немного тише, а скорость чуть-чуть, самую малость, ниже. Но даже если и нет – он всё равно будет. Даже если не будет самого Азирафаэля. Кроули – будет. А значит, смерти – настоящей, пугающей ангела до дрожи в крыльях – смерти не будет. Ведь самого главного, самого дорогого, самого пугающего «никогда не» не случится. И это немного примиряло его с мыслью о том, что Небеса не простят и рано или поздно придут за предавшим Свет ангелом.
Нет, Азирафаэль не считал, что достоит звания «Стража Восточных Врат Эдема». Не думал, что вообще достоин называться кем-нибудь вроде «стража» или «хранителя». Никогда. И сейчас ему даже не было стыдно за тот отчаянный, выкручивающий внутренности страх, который раздирал его на части, заглушая даже боль в искалеченных крыльях. Он боялся. Боялся смерти, боялся возвращения боли, боялся, что его палачи вернутся, чтобы закончить то, что начали с его крыльями. Боялся, что эта агония никогда не закончится; и ещё больше боялся, что она, наоборот, закончится.
Но больше всего он боялся, что в Кроули окажется слишком много добра, которое не позволит ему скрыться на край света, оставив своего больше-не-врага на произвол судьбы.
Азирафаэль боялся, что Кроули придёт за ним. Потому что тогда, неважно, сколько ещё будет книг, и булочек, и уток в Сент-Джеймском парке, и всего остального, для него всё закончится. Смерть – это «никогда не». Азирафаэлю хватит всего одного «никогда не», чтобы больше никогда, никогда, никогда не быть живым.
Он боялся, что Кроули попытается его спасти.
…И презирал себя за тоскливый, муторный страх того, что Кроули не попытается этого сделать.
Он никогда не считал себя смелым…
Глава 4.
Кроули кричал. Когда-то ему казалось, что он вполне неплохо умеет терпеть боль – в конце концов, он ухитрился прокатиться на бентли по М25, когда та была охвачена адским огнём, и это была совсем не увеселительная прогулка. Сейчас он понимал, что та боль была всего лишь лёгким дискомфортом по сравнению с агонией, которая сжигала его сейчас. Ему казалось, что каждая клетка его тела горит, плавится под огненным дыханием чёртового экзорцизма чёртова маразматика Льва XIII. Каждое слово ненавистной латыни вонзалось в него, подобно раскалённым иглам. Горело тело, горел разум, горела сама сущность демона, проклятая в момент Падения с Небес. Со слабым хлопком развернулись в физический план, судорожно забили, сшибая с мест соседние скамейки, чёрные крылья – он не хотел, нет, не хотел, в конце концов, он не безумец… Но он больше не мог контролировать себя. Молитва была призвана, чтобы уничтожать демонов. Целиком, без остатка. Не изгонять, не подчинять – убивать. Быстро и надёжно. Он не смог бы спрятать зримое выражение своей инфернальной сущности, даже если бы у него были для этого силы.
А их не было. Боль вгрызалась в плоть, раскалывала кости, плавила разум, не отпуская ни на мгновение. Она не давала поблажки ни на миг, не позволяя хотя бы набрать воздуха в грудь, и он не мог уже даже кричать, только скулил, корчась на всё ещё каким-то чудом стоящей скамье, как раздавленная колесом змея. Мышцы (у него ещё есть мышцы?! Ещё что-то осталось?..) сокращались, казалось, все одновременно, то выгибая его тело дугой, то заставляя скрючиваться в изломанный страданием комок. Голос священника слегка подрагивал, то ли от страха перед порождением ада, то ли от невольной жалости к мучениям умирающего демона. Но слова оставались чёткими, а между строками экзорцизма не появлялось ни единой паузы, которая могла бы дать ему шанс хотя бы молить о пощаде.
Не то, чтобы Кроули верил в милосердие Её слуг. Он просто не знал, никогда раньше не знал, что гореть в святом огне настолько больно.
Она тоже не слышала его мольбы, когда он Падал вниз, не понимая даже, за что был проклят. Никто из них не слышал. Только Азирафаэль…
Азирафаэль.
Сломанное у самого очина второстепенное кроющее, разрубленное, обожжённое на конце первостепенное кроющее, кровь, запёкшаяся на лебяжье-нежной белизне…
Чёрные крылья забились сильнее, словно отчаянный мысленный вопль, не сумевший прорваться сквозь сведённое спазмом горло, ушёл в эфирный план, словно даже он пытался вырваться из этой ловушки, улететь, успеть – к тому, к кому опоздать было нельзя, ни в коем случае нельзя…
- Нет… - прохрипел Кроули, каким-то чудом ухитряясь вздохнуть между двумя особенно жестокими судорогами. – Нет, ссстойте… Прекратите… Ради Бога, хватит!..
Он без сил откинулся на скамью, захлёбываясь мучительными сухими рыданиями, и не сразу понял, что обжигающие слова латыни перестали впиваться в его сущность. Он с трудом, преодолевая слабость, поднял голову. Священник стоял, подняв руку в незавершённом крестном знамении, и с опасливым удивлением смотрел на него. Рот его был приоткрыт – Кроули запоздало осознал, что старичок замолчал на полуслове, не завершив строфу одного из самых сильных экзорцизмов, гарантированно не оставивших бы от него даже пепла. Что его остановило? Имя Господа, прозвучавшее из уст порождения Преисподней? Выражение непритворного страдания на лице демона? Кроули не знал, и спрашивать не собирался. У него был всего один шанс, один-единственный шанс и для него, и для Азирафаэля, ждущего помощи где-то внизу, среди ужасов, от которых он сам всегда старался сбежать на Землю.
И Кроули не знал, хватит ли ему сил использовать его. Он не знал, как убедить христианского священника пощадить исчадие Ада, посмевшее войти в освящённые стены.
- П-прошшшу вассс… - измученно прошептал он, чувствуя, как предательское змеиное шипение против воли пробивается в срывающийся от боли и слабости голос. – Пожалуйссста… я не хочу никого искушать. Мне нужна сссвятая вода, только вода…
Священник всё ещё молчал, не наносил последнего удара. Слушал, с удивлённым вниманием глядя на него. Кроули прерывисто вздохнул, и следующие слова вырвались непроизвольным рыданием:
- Пожа… пожалуссста, я должен ссспасти друга…
Всё. Если ему не поверят…
Он с прерывистым стоном уронил голову на скамью, обессиленно опуская веки. У него уже не было сил бороться.
Спустя минуту он услышал, как стоящий в десятке шагов священник шевельнулся, делая несколько шагов вперёд. Он вздрогнул, в панике открывая глаза и пытаясь хоть немного приподняться, распластанные на соседних скамьях крылья слабо дёрнулись в непроизвольной попытке закрыться от удара.
Седой пастор замер, настороженно косясь на него.
Он всё ещё молчал. Всё ещё позволял ему жить. Возможно, у него ещё есть шанс спастись…
- Разве демоны знают, что такое дружба? – неожиданно мягко, с задумчивым удивлением, спросил старик, не спеша опускать поднятую для смертоносного благословения руку. Кроули почувствовал, как скручивается что-то в груди. Огонь, лижущий книжные полки, дым и гарь, забивающие горло, страшная, мёртвая тишина пустого магазина… Окровавленное бело перо, лежащее на дне картонной коробки…
Он судорожно вздохнул, содрогаясь от приступа неожиданно острой, на миг забившей даже агонию от покрывающих всё тело ожогов, боли. Нет! Он успеет, он должен успеть, должен найти своего ангела… Он ухватился за спинку скамью, с трудом заставляя своё тело двигаться. Сдержать сдавленный вскрик не получилось – но зато он смог сесть, судорожно хватая ртом воздух и вцепляясь, словно утопающий в кусок мачты, в лакированное дерево скамьи.
- Не имеют… права… - прохрипел он, с трудом фокусируя расплывающийся взгляд на отступившем назад бледном священнике. – Кому нужна в аду… добродетель?
Он перевёл дыхание, поморгал, пытаясь собрать двух призрачных старичков в сутане в одного материального. Добавил с тоскливой, его самого удивившей горечью:
- Я посссмел… подружитьссся ссс ангелом. И пр… проклят за это и Небессссами, и Преиссссподней.
Он чувствовал, что каждое слово отнимает намного больше сил, чем ему нужно, чтобы хотя бы выйти за пределы церкви. Даже если его отпустят живым… Ещё вопрос, сумеет ли он найти Азирафаэля. Боль немного притихла; кажется, у неё уже тоже не было сил, чтобы напоминать о себе. Кроули в изнеможении опустил голову на гладкое дерево спинки. Глаза закрылись сами собой.
- Пожалуйссста… - уже без голоса выдохнул он, на последних каплях воли борясь с подступающей темнотой. – Его забрал Ад… Я должен… с… спасссти…
Спустя, кажется, бесконечно долгое молчание священник тяжело вздохнул.
- Господи, помоги слуге своему избежать козней диавольских… - пробормотал он. Раздались негромкие шаги, а миг спустя – плеск воды. Кроули вздрогнул, непроизвольно оборачивая крылья вокруг себя и сжимаясь в комок. Наверное, будет не слишком долго? Лигур сгорел за пару секунд – правда, и воды было немало… А впрочем, какая разница… Когда-нибудь боль закончится – для них обоих. Быть может, и Азирафаэль уже мёртв, может, его не смогут больше мучить потому, что он так глупо погиб не там, где его ждали для казни...
- Этого количества хватит? – негромко прозвучал над самой его макушкой спокойный, лишь едва заметно напряжённый голос. Кроули, не веря себе, вскинул голову. Старый священник стоял рядом, насторожено глядя на скорчившегося на скамье демона; в его протянутой руке лежала небольшая металлическая фляжка. Кроули тупо моргнул, не в силах понять, что происходит.
- В-вы… отпуссстите меня? – запинаясь, беспомощно пробормотал он, чувствуя, что не имеет сил даже просто протянуть руку за подарком.
Священник помолчал.
- Бог есть любовь, - тихо проговорил он наконец. – Я верю, что для него есть прощение для каждого его создания. Возможно, даже для созданий Сатаны. Не думаю, что я вправе отказывать в искуплении кому-то лишь потому, что это кажется невероятным. Если ты солгал мне, чтобы спасти свою жизнь, Он будет тебе судьёй.
Кроули почувствовал, как чудовищное облегчение наваливается на плечи, лишая последних остатков сил. Со слабым всхлипом он уронил голову обратно на спинку скамьи.
- Я не создание Сссатаны… - пробормотал он трясущимися губами. – Я был с… создан Богом… Т…тогда, в сссамом начале… Пока не Упал. С… связался не ссс той компанией…
Священник помолчал. Потом шагнул вперёд, и почувствовал, как сухая старческая рука вкладывает что-то металлическое в его безвольную ладонь.
- Тогда, возможно, именно теперь пришло время подняться обратно?
Кроули прерывисто вздохнул, усилием воли душа очередной подкатывающий к горлу всхлип. Благодарно сжал ладонь, чувствуя в ней прохладной тяжесть наполненной до краёв фляги. Поднял голову. И улыбнулся – невесело, криво, чувствуя, как дрожат от слабости и прокатывающихся по телу раскалённых волн губы:
- Нельзя… Упасть обратно.
- Возможно… - задумчиво согласился священник. В его внимательных глазах больше не было страха – только задумчивое удивление. – А как насчёт искупления?
- Умереть на кресссте за грехи живущщщих? – с горечью усмехнулся Кроули. Прикусил язык, запоздало понимая, что богохульствовать - не лучшая сейчас идея.
- Не обязательно, - неожиданно мягко усмехнулся священник. – Быть может, достаточно будет за свои?
Кроули промолчал. Слабость, показалось ему, медленно отпускала; боль, правда, не утихала, но этого он и не ожидал. Возможно, ему действительно хватит сил найти Азирафаэля…
- Вряд ли они выберут крессст, - невесёлая кривая усмешка сорвалась с губ против его воли. Он смеялся – а что ему ещё оставалось? Ему было страшно, так страшно… Зачем этому пастору понадобилось заставлять его думать о казни, ему ведь и так непросто было решиться…
- Они?
- Мои… бывшие хозяева, - Кроули вздрогнул. Возможно, смерть будет не самым плохим исходом. К сожалению, у некоторых из его бывших коллег есть воображение, и оно очень… извращённое. Он вздрогнул, жалея, что заговорил об этом, сейчас, когда стонущее от боли тело умоляет только об одном: уйти прочь от обжигающей святости церковных стен, забиться в самую глубокую нору, спрятаться, скрыться от ищущих его палачей… Не думать об ангеле, который, наверное, и так давно уже мёртв и, в любом случае, он же благородный, свет и любовь, или как там говорится, он не потребовал бы от своего друга жертвовать жизнью, верно?
Кроули с тихим стоном закрыл глаза и уткнулся лбом в спинку скамьи.
- Ты сказал, что подружился с ангелом? – не дождавшись продолжения, полувопросительно проговорил пастор спустя полминуты. Кроули сглотнул. Пламя, лижущее обложки книг, забивающий горло дым… «Тебя нет! Кто-то убил моего лучшего друга!..»
Он мотнул головой, заставляя себя прогнать мысленный образ, не думать дальше, не вспоминать то, чего никак не получалось не вспомнить… Повинуясь какому-то неясному чувству, он сунул руку за пазуху. Трясущимися пальцами нащупал задубевшее от крови перо Азирафаэля.
Священник шагнул вперёд, осторожно, с благоговением провёл пальцем по тому, что, запоздало осознал Кроули, должно было быть для него чем-то сродни явления Святого Духа воплоти.
- Я не знаю, что ссс ним, - с трудом выдохнул он, поднимая на старика глаза. – Но есссли он ещё жив… Я должен уссспеть…
- Если на то Божья воля, ты успеешь.
Кроули вздрогнул. Чужие слова резанули неожиданно острой, не связанной с плавящими тело ожогами болью. Божья воля… Они уже встали против Её воли – и где они теперь, они оба? Впрочем, нет, об этом рассказывать определённо не стоит.
Он с тяжелым вздохом выпрямился. Ну… если считать за образец его состояние в последние полчаса Апокалипсиса, то он чувствует себя неплохо. Сколько прошло времени? Он не был уверен. Кажется, не меньше часа. Лишний час, целый чёртов час, который Азирафаэль провёл в руках его помешанных на мести бывших коллегах. Проклятье!
Кроули осторожно пошевелил ногой, пытаясь понять, есть ли ещё на костях плоть. Боль резанула до самых коленей, заставив непроизвольно вскрикнуть, но, кажется… Кажется, он сможет ходить. Кажется, там даже есть ещё что-то, кроме костей и сухожилий. Он болезненно скривился, пытаясь приглушить судорожные, рвущиеся из груди против воли всхлипы. Трясущимися губами улыбнулся священнику:
– Посслушайте… эээ… ссспасибо за флягу. Я… наверное, не верну, но могу заплатить сссейачссс. И как насссчёт ещё пары флаконов? Сссюда?
Он неловко нашарил в сумке горсть стеклянных пузырьков, пытаясь по весу найти пустой. Запоздало вздрогнул от озноба, представив, что было бы, если бы хотя бы один из них лопнул, когда он корчился под звуками экзорцизма, прижимая к груди сумку и колотясь, поистине как одержимый, о спинки скамей. Кстати… ох, нет, он определённо не хочет думать, что будет, если внизу его решат толкнуть…
Всхлипнув от жалости к себе, он выгреб из сумки сразу два флакона, нервно, стараясь не задумываться о том, что собирается нести так близко к телу, запихнул по одному в каждый из брючных карманов, к уже лежащим там компактным гаджетам. Бездумно посмотрел на следующую доставшуюся добычу. Протянул священнику, через силу заставляя себя улыбнуться и надеясь, что это выглядит не слишком жутко. Сколько там ещё осталось, два? Нет, три. Если его собьют с ног, он, по крайней мере, сгорит быстро.
Священник, кажется, решив ничему не удивляться, молча кивнул и взял из рук Кроули пустую склянку. Бросил через плечо, следя, как наполняется святой водой небольшой флакон.
- О, нет, плата не нужна, можешь считать это подарком. Я надеюсь, что не совершаю ошибку, отпуская тебя на свободу. Бог будет нам обоим судьёй. Я верю, он не осудит меня за милосердие. И, возможно, ты и впрямь получишь прощение.
Кроули поморщился, с трудом сдержавшись, чтобы не сказать колкость. Нет, боль действительно становилась вполне терпимой. Собственно, по сравнению с экзорцизмом несколько ожогов… словом, уже не так пугали. Он неохотно вытащил – осторожно, по одному, не доверяя трясущимся рукам – оставшиеся флаконы, почти бездумно распихал по карманам.
- Я обойдуссссь без Её прощения, - прошипел он, не в силах сдержать едкую горечь в душе, там, где всё ещё жило что-то, опасно похожее на любовь к Ней. Он с досадой слышал, что по-прежнему не в состоянии убрать из своего голоса змеиные нотки, и надеялся, что священник не задаст какого-нибудь напрашивающегося вопроса, на который не хотелось бы отвечать. – Мне хватит Асссирафаэля.
Священник вздохнул. Тщательно обтёр флакон краем рукава (серьёзно? Он действительно это сделал? Для демона?.. Нет, не то, чтобы это было нужно – зря он, что ли, надел перчатки? Но всё-таки…). И протянул его Кроули, неожиданно мягко улыбаясь.
- В таком случае, тебе, я думаю, нужно спешить? Ты серьёзно пострадал?
- Идти могу, - пробормотал Кроули, протягивая руку за склянкой. С тяжёлым вздохом затолкал его поглубже в карман, к уже лежащему там собрату (ну, не рассчитал, кто же знал, что у него не будет сил даже для экспериментов с собственной одеждой?.. Нервно прижал руку к груди, нащупывая возле сердца мягко щекочующее теплом перо и обжигающую холодом плоскую фляжку. Тяжело вздохнул, поправился:
– Наверное, могу.
И, не тратя больше времени, с болезненным стоном опустил ноги на пол. Пошатнулся, испуганно ухватился за спинку скамьи. Нет-нет-нет, только не на пол, пожалуйста, пусть будут только ступни, он уже привык… ну, почти привык. Крылья неловко дёрнулись в попытке сохранить равновесие, и Кроули увидел, как отшатнувшийся назад священник дернулся, подняв руку и, кажется, едва удержался от желания перекреститься. И не то чтобы он его не понимал…
Прикусив губу, Кроули со стоном втянул крылья в эфирный план и, свистяще выдохнув, согнулся, пытаясь отдышаться. Некогда отдыхать! Время-время-время-проклятое-время…
- Мне жаль, что я причинил тебе боль, - с неожиданным сочувствием проговорил пастор, когда Кроули наконец выпрямился и, стискивая зубы, поспешно зашагал к выходу, стараясь не приплясывать на раскалённом полу слишком уж заметно.
- Не могу сссссказать… чшшшто бы только вы… - болезненно прошипел демон, с отчаянием представляя, сколько ещё придётся идти до чёртова склепа. Почему он не выбрал усыпальницу поближе?!. – Сссвятая земля… Жжёт…
Священник с удивлением покосился на него.
- Звучит разумно… - пробормотал он себе под нос. Кроули только зло зашипел в ответ.
Спустя полсотни шагов, когда маленькая площадь при церкви осталась позади, а под обожжёнными ногами захрустел мелкий гравий кладбищенской дорожки, священник поколебался и, пробормотав себе что-то под нос (в принципе, это с равной степенью могла быть и молитва, и сквернословие, не слишком уж Кроули верил в абсолютную непогрешимость Её слуг), решительно взял его под локоть.
- Боюсь, так ты никуда не дойдёшь. Обопрись на меня, если нужно. Я помогу тебе идти немного быстрее.
Удивляться у Кроули сил уже не было. Так что он вместо возражений с облегчённым стоном опёрся на сухое плечо довольно крепкого, как выяснилось, старичка и попытался отвлечься от мысли о ногах, с которых, судя по ощущения, заживо сдирали кожу.
- Ссстойте, не туда, - досадливо скривился он спустя минуту, запоздало сообразив, что его поводырь настойчиво тянет его вправо, к воротам. – К усыпальнице сссэра… Как его… Неважно. Я уйду вниз оттуда.
Он запнулся. Поймал недоумевающий взгляд притормозившего пастора.
- Сссслушайте, я понимаю, как это звучит, но не восстанавливайте дверь, пока мы не вернёмся, хорошшшо?
- Ты вломился в чужой склеп? – изумлённо вскинул брови священник. На морщинистом лице отразилась укоризна. Кроули зябко передёрнул плечами. Он запоздало сообразил, что неожиданно проявивший милосердие старичок может и передумать, надо бы как-то… как-то… Так и не подобрав нужного эпитета, он обижено отвернулся и пробормотал, оправдываясь:
- Мне нужно место, где спрятать Азирафаэля. Куда не смогут прийти… такие, как я.
Он прикусил язык, запоздало сообразив, как звучит подобная фраза из уст того, кто уже битый час бродит по освящённой земле и всё ещё не превратился в живой факел. Но священник то ли не заметил ошибки, то ли просто понял всё правильно. Не стал возражать, только покачал головой.
- И всё-таки, тревожить покой ушедших… - он тяжело вздохнул и сам себя оборвал. – Впрочем, ты уже это сделал. Хорошо, я подумаю, что можно с этим сделать.
…На то, чтобы добраться до нужного склепа, им потребовалось всего несколько минут – хотя Кроули, тихо скулящему и шипящему себе под нос проклятья, показалось, что не меньше часа. Терпеть боль становилось всё труднее, он с ужасом гадал, как собирается искать Азирафаэля в Аду с ногами, обожжёнными, судя по ощущениям, до самых колен. Священник косился на него с тревогой и искренним сочувствием, и Кроули даже думать не хотел, насколько жалко он выглядит, если даже у служителя церкви вызывает тёплые чувства.
- Всссё… - измученно прошипел он, без сил падая на колени в центре расстеленного коврика с сигилом. Трясущимися руками выгреб из сумки заготовленные свечи, неловко, чуть не падая, расставил их на краях лучей. Снял и отбросил прочь не нужную больше сумку. – Я… эээ… Спасибо за помощь.
Священник промолчал, неодобрительно оглядывая его… нет, не его – с ознобом понял вдруг Кроули. Сигил. Древний символ, открывающий врата в саму Преисподнюю. Он сглотнул. Нет, определённо, сегодня день очень плохих идей…
- Я не знаю, почему позволяю тебе такую дерзость, - услышал он над собой тяжёлый вздох. Медленно подняв голову, он с трудом нашёл взглядом укоризненно качающего головой священника. Поймал себя на мысли, что даже не удивится, если старичок решит закончить начатый в церкви экзорцизм. И, вздрогнув, беспомощно обхватил плечи руками.
- Мне дейссствительно жаль… - пробормотал он. – Это не сссовсем то, что вы подумали… Портал не на земле… Надо будет проссссто сжечь циновку, и…
Он замолчал, смешавшись. Ему не нравилось рассчитывать на милосердие служителей Рая. Но что ещё он мог сделать – сейчас, когда у него нет сил даже на то, чтобы найти другое место для спуска в Ад?
Старик молчал, и Кроули, содрогнувшись, понял, что на самом деле, не так уж и устал. В конце концов, почему бы не прогуляться куда-нибудь?
- Я могу сссспуститься с улицы… - жалобно, презирая себя за умоляющий тон, пробормотал он, в отчаянии ловя мрачный взгляд старика. – Просссто здесссь безопасно для Азирафаэля, никто ссснизу не сссможетт открыть путь сссюда, когда мы закроем врата… Ссслушайте, я правда могу найти другое месссто!
Он резко умолк. Священник шевельнулся, задумчиво накрыл ладонью висящий на шее крест. На миг Кроули прошило иглой паники – но тот уже опустил руку. И тяжело, принимая какое-то решение, вздохнул.
- Прости меня, грешного, Господи…
Окинул взглядом склеп. И нехотя кивнул.
- Хорошо. Я присмотрю за… порталом, пока вы не вернётесь. Не думаю, что тебе нужно моё благословение…
Кроули передёрнуло. Старик, правильно расценив его гримасу, кивнул сам себе.
- Тогда просто – желаю удачи тебе, демон.
Облегчение было почти физическим. На ощупь оно напоминало стофунтовый мешок песка, сваленный на плечи. Или даже два мешка. Кроули не рискнул отвечать, боясь, что голос прозвучит совсем жалко. Вместо этого только нервно кивнул и, с трудом прищёлкнув пальцами, зажёг одновременно на каждой свече маленький, необычно слабый огонёк. Простенькое колдовство, даже на чудо не тянущее, казалось, отняло последние силы. Он измученно опёрся руками о жёсткую джутовую поверхность и закрыл глаза. В сознании мелькнула равнодушная мысль, что идея приехать в Ад, стоя на коленях, выглядит почти смешно – жаль, бывшие коллеги не оценят.
Кроули тяжело вздохнул и, встряхнув тяжёлой головой, начал вполголоса читать заклинание перехода.
Глава 5.
Азирафаэль устал. У него не было уже сил даже кричать. Они просто закончились, выгорели, вытекли до капли, как прежде выгорела гордость и готовность стойко терпеть боль, как можно дольше не позволяя демонам радоваться его стонам и воплям. Он больше не пытался бороться. Не старался отгородиться от медленно растворяющей его ненависти собственной, недоступной ему сейчас, благодатью. Не ждал спасения. Просто лежал, поджав колени к груди и уткнув в них лицо, бездумно слушая накатывающий со всех сторон многоголосый, пронизывающий до костей неумолчный стон проклятых душ. Он больше не пытался заслониться от него самыми лучшими своими воспоминаниями. Не было их больше. Ничего не осталось, кроме этой темноты, и холода, и бесконечного, милосердного в своем равнодушии одиночества. Даже боль – и та притихла, отползла прочь, сменившись тупой, вязкой, тягучей агонией, неумолимо пьющей из него жизнь, но слишком неторопливой, чтобы у него были силы хотя бы испугаться её. Азирафаэль не пытался сопротивляться ей. Из глаз неостановимо, беззвучно катились слёзы; у него больше не было стыда за них. Он сам был – расколотой клепсидрой, по каплям теряющей свою сущность, свою жизнь. Он больше не боялся этого. Спасения не будет – он знал это и был почти рад этому горькому осознанию. Он должен был просто дождаться, когда всё закончится.
У него, на самом деле, уже почти получалось. Теперь, когда вслед за надеждой ушла жалость к себе, а страх притих, сменившись смутным сожалением где-то глубоко внутри, это было почти легко.
Не так давно, когда ещё оставались силы размышлять, жалеть, надеяться на что-то, стыдиться чего-то – тогда, почти вечность назад, он решил для себя, что всё, на самом деле, не так уж плохо. Кроули не пришёл. Значит, всё-таки решил спасаться сам, осознав бессмысленность попыток вытащить из Ада самого Азирафаэля. Тогда, день-год-вечность назад, когда у него ещё были силы что-то чувствовать, он испытывал горечь. Совсем немного. Облегчения всё-таки было больше. Он не хотел, чтобы Кроули погиб. На самом деле, даже хорошо, что Кроули всё же остался демоном, не став таким, каким Азирафаэль порой, с надеждой и страхом, видел его. Это значит, что Ад не получит его. Азирафаэль мог бы сказать, что это его… радует. Если бы помнил ещё, что такое радость. Если бы оставались силы хоть на какую-то эмоцию, кроме усталого, уже почти равнодушного ожидания конца.
Когда с громким, нарочитым скрипом открылась запирающая его темницу дверь, он даже не открыл глаз. Ему было уже почти всё равно. Вряд ли может быть намного хуже. Даже если вернулся Хастур. Внутри вяло шевельнулся слабый отзвук страха: он помнил, какую боль мог причинять этот отвратительный, сам похожий на жабу демон. Шевельнулся – и притих, придавленный глухой, всеобъемлющей усталостью.
Кто-то вошёл в камеру. Или, вернее, кого-то с шумом втолкнули в неё. Азирафаэль не поднял головы. Это был его последний щит: безразличие, не спасающее от мучений, но с каждым часом всё лучше защищающее от ужаса скорой смерти. Он не будет сопротивляться. Даже если это Хастур. Даже если они пришли доломать то, что осталось от его крыльев. Даже если они придумали какую-то новую пытку. Он не будет бороться - и, возможно, они потеряют к нему интерес. Ему осталось недолго. Это просто нужно выдержать.
Тихий сдавленный стон от двери заставил его вздрогнуть и, сжавшись, крепче зажмурить глаза. По тусклому щиту спасительного равнодушия со звоном протянулась трещина. Резкая, неожиданно сильная боль толкнулась в сердце, с лёгкостью забивая своей остротой вязкую тупую агонию. Ангел плотнее сцепил руки, стараясь полностью свернуться в клубок. Не думать. Это всего лишь мираж. В конце концов, он в Аду, здесь для каждого найдётся его личный кошмар…
А спустя несколько секунд кто-то с шумом рухнул рядом с ним на колени, и знакомые, дрожащие руки неверяще обняли его за плечи.
- О, ангел… Что они с тобой сделали…
Щит хрустнул, раскалываясь целиком и сразу. Азирафаэль судорожно всхлипнул, потрясённо открывая глаза. Задрожал, не в силах поверить, не понимая, как это может быть, почему он здесь, если должен быть далеко, возможно, на Альфе Центавре, должен прятаться, пока есть время…
Кроули со сдавленным стоном, больше похожим на всхлип, рывком притянул его к себе, прижимая к своей груди. Трясущиеся руки бережно провели по спине, запнувшись там, где торчали под лопатками окровавленные обрубки крыльев. Азирафаэль услышал судорожный, прерывистый вздох, и сжался, боясь взглянуть своему демону в лицо.
- Ненавижу… - сдавленно прохрипел Кроули; Азирафаэлю сквозь прокатившийся по телу озноб вдруг показалось, что этой ненависти, одной её, хватило бы, чтобы дотла выжечь ад, весь, до дна. Она обжигала – но одновременно, странным образом, согревала, смывая склизкую плёнку окутывающей его Скверны.
- О, Господи, Кроули… - не веря себе, беспомощно пробормотал он, пряча мокрые глаза в воротнике щегольской чёрной рубашки. – Мой Бог, зачем, это ведь ловушка…
Кроули со свистом выдохнул.
- Тишшше, ангел, - хрипло попросил он. – Я знаю. У меня есть план. Я вытащу тебя отсюда.
- О, Господи…
Азирафаэля вдруг затрясло. Топкое безразличие исчезло, словно смытое штормовой волной. Сейчас он чувствовал себя почти так, как в самом начале, когда его только-только швырнули на каменный пол в этой тесной камере, а отвратительный демон с жабой на голове с жестокой ухмылкой наступил на панически дёргающееся крыло, материализуя в руке горящий тёмным пламенем меч. Он вдруг с отчётливостью понял, что всё кончено. Случилось то, чего он больше всего боялся, то, на что запрещал себе надеяться, молясь о том, чтобы у Кроули оказалось достаточно благоразумия, чтобы спасаться самому. Ему показалось, что под ногами раскрылась непроглядная пропасть, и он рушится вниз, увлекаемый всё глубже и глубже в беспросветное глухое отчаяние. Ему казалось, он кричит, кричит без звука, без голоса, захлёбываясь раскалённым воздухом и бессильно втягивая в сокращающиеся в агонии лёгкие смесь, которой по определению нельзя дышать.
А потом знакомые пальцы почти до боли впились ему в плечи, и он почувствовал, как его с силой встряхнули. Зубы громко клацнули друг он друга. Он подавился судорожным, вырвавшимся из груди против воли всхлипом... и понял, что снова может дышать.
- Тишшше, ангел, - твёрдо прошипел Кроули, вновь прижимая его к груди. – Не надо так. Просто доверьссся мне на этот раз, я обещаю, что большшше не отдам тебя им.
Азирафаэль с трудом поднял голову и беспомощно взглянул на друга. Демон выглядел бледным и измученным, жёлтая радужка занимала полностью весь глаз, не оставляя ни малейшего белого пятна, а бескровные до серого губы были разодраны, словно он не раз и не два вцеплялся в них зубами, глуша крик. Азирафаэль хотел сказать, что всё не так, что это несправедливо – подозревать его в страхе за себя, когда Кроули ждёт неизбежная ужасная смерть в руках мстительных владык Ада…
Но отступившая было выматывающая слабость вновь навалилась на плечи, и ему больше нечего было ей противопоставить. Азирафаэль ощутил, как тёмная волна всепоглощающей злобы вновь начинает струиться в его душу – сперва тонкими ручейками, а потом всё мощнее, мощнее, и вот уже последняя хрупкая плотина в сознании скрипит, с трудом выдерживая этот страшный напор. Он с отчаянием осознал, что яростная лавина гнева и яростной жажды защитить, обрушившаяся на него от Кроули, на несколько минут отшвырнула прочь этот тёмный вал. Но теперь, казалось, стало ещё хуже. После этого сладостного глотка чистого воздуха выдерживать липкий ненавидящий шёпот проклятых душ стало не просто сложнее – невозможно. Словно вместе со вспыхнувшей и умершей надеждой в нём лопнула какая-то струна, до сих пор, незаметно для него самого, державшая его над самой кромкой трясины. А теперь отравляющая волна скверны навалилась на него с новой силой, отнимая жизнь и волю.
Азирафаэль с почти беззвучным стоном вновь уткнулся в грудь Кроули, оседая в его руках. Демон тихо выругался. Осторожно, стараясь не задевать кровоточащие обломки крыльев, перехватил его под спину, укладывая на свои руки, словно в колыбели. Азирафаэль услышал тихий долгий шелест. А миг спустя отравляющее душу давление Скверны вдруг резко исчезло – разом, словно кто-то повернул вентиль. И измученного ангела начало мягко окутывать тёплая, мягкая сила, которой не могло, не должно было быть в этом царстве отчаяния и злобы.
Азирафаэль судорожно вздохнул, чувствуя, как почти болезненно поднялась его грудь, до отказа заполняя лёгкие спасительной энергией любви и заботы. Он потрясённо вцепился руками в рубашку Кроули, на миг испугавшись, что его забрали наверх, в Рай, а Кроули оставили одного внизу. Но почти тут же с беспомощным изумлением понял, что они всё ещё там, где и были. Что эта тёплая, живая, целительная сила принадлежит не Небесам – нет, они давно уже утратили эту чудесную, всеобъемлющую энергию, растратили её по капле на следование замшелым заветам и равнодушную «любовь ко всему человечеству». Эта сила не могла быть подарком Небес. Она не принадлежала Аду, отрёкшемуся от Любви во имя Свободы. Она…
И Азирафаэль вдруг потрясённо понял, что это – Кроули. Это его сила, его душа. Его отчаянное стремление защитить и щемящая, вскипающая на глазах нежность. Это он заслоняет его от смертоносного дыхания Преисподней, не позволяя чужой глухой ненависти пить его силы. Он, тот, кого его бывшие братья с презрением называли демоном и исчадием бездны, сейчас без раздумий отдавал ему свет и тепло, которые давно были утрачены Небесами, проповедующими служение добру. И всегда это делал. Но лишь сейчас, почти досуха высосанный Адом, отсечённый от ангельской благодати демоническим ошейником, не способный больше держать щиты, призванные оберегать эфирных существ от «грязного», «тварного» мира – лишь сейчас он смог ощутить и принять этот согревающий поток.
Он медленно поднял голову – и со стыдом взглянул в тревожные, яростные глаза своего друга.
- О, Кроули… - беспомощно прошептал он, чувствуя, как чуть смещаются руки под его спиной, помогая ему держать голову. – Дорогой мой, как же ты смог…
Ответом ему была кривая, отчаянно-шальная улыбка на бледных губах.
- Не ссспрашивай, ангел… - устало прошептал он. – Поверь, ты не хочешшшь это знать.
Азирафаэль моргнул. Он хотел ответить… Но слабость – не та, выматыващая, высасывающая жизнь, а мягкая, почти приятная слабость властно охватила его за плечи, океаном зашумела в голове. Он почувствовал, как наливаются тяжестью веки, и, проваливаясь в спокойный сон, услышал тихое, измученное:
- Ссспи, ангел. Просссто ссспи сейчас… Я посссторожу.
Глава 6.
Азирафаэль открыл глаза. И несколько секунд недоумённо моргал, пытаясь понять, где он и что происходит. Было… тепло. Тепло, достаточно удобно… и даже, как ни странно, почти не больно. Искалеченные крылья тупо ныли, но прежней, выламывающей спину агонии больше не было – и это само по себе было странно. Он лежал, точнее, скорее сидел, опираясь плечами и головой на что-то плотное, но довольно мягкое (и тёплое, что важно). Главное же, что смущало ангела – это то, что он ничего не видел. Хотя, помнил он, в его каземате было достаточно светло для того, чтобы разглядеть все омерзительные подробности вроде обшарпанных стен и покрытого грязью пополам с жирной копотью пола. Казалось, его окутывает плотный чёрный шатёр, надёжно отсекая его не только от неприглядного вида его темницы, то и от удушающих эманаций адской Скверны.
Шатёр?..
И всё встало на свои места. Азирафаэль вздрогнул, разом вспоминая всё, что предшествовало его – обмороку? Или всё-таки сну? Ахнул, поднимая руку, почти в панике пытаясь нащупать хоть что-то, что подтвердило бы его бредовый сон… или, наоборот, развеяло бы его окончательно.
Пальцы упёрлись в гладкую прохладную ткань. Азирафаэль судорожно сжал их, узнавая на ощупь знакомую шёлковую рубашку Кроули. Задержал дыхание, боясь поверить в происходящее.
- С добрым утром, ангел, - с понимающим смешком откликнулся Кроули. Он был реален. Всё было на самом деле. Он пришёл. Должен был спасаться, должен был бежать на Альфа Центавру – но вместо этого пришёл сюда. За ним.
Азирафаэль со стоном уронил руку.
- О мой Бог… - слабо пробормотал он, не в силах решить, ужасает ли его поступок Кроули или радует. – Кроули, ты и впрямь сделал это…
Демон хмыкнул. В темноте ангел не мог увидеть его улыбку, но представил её так отчётливо – немного кривую, ехидную, ужасно самодовольную – так чудесно скрывающую страх, который демон должен был чувствовать, явившись прямо в руки владыкам Ада, мечтающим уничтожить его…
Азирафаэль ощутил, как по спине прокатывается озноб. Кроули сделал это для него. Пожертвовал своей безопасностью, возможно, даже жизнью… Он растроганно вздохнул.
- Ох, дорогой мой, я не могу поверить… Я…
- Да, да, я уже понял, ты ужасно благодарен и всё такое, - с лёгким нетерпением перебил его Кроули. – Давай на этом закончим, ангел, если ты не против. Ты проспал всего пару часов, так что у нас ещё есть немного времени, пока они сообразят, что я их одурачил. До того времени нам лучше разобраться с твоими крыльями. В смысле…
Кроули замолчал, как-то прерывисто вздохнув. Азирафаэль почувствовал, как рвано поднялась его грудь, к которой он прижимался виском. И мысленно сжался. Крылья…
- Я… Не думаю, что ты сможешь сейчас что-нибудь сделать… - тихо произнёс он, стараясь, чтобы голос прозвучал ровно.
Кроули в темноте тихо, бессильно зашипел. А Азирафаэль наконец вспомнил, почему ему так удобно – и главное, насколько не удобно, должно быть, от этого его другу, и виновато зашевелился в его объятиях.
- Ты… держал меня всё время, пока я спал? – смущённо пробормотал он, неуверенно пытаясь опереться рукой о пол, чтобы немного снизить давление на вытянутые ноги демона.
- Ну разуме-е-ется! - раздражённо фыркнул тот. Волосы взъерошила тёплая волна воздуха. – О, ради… ради себя самого, ангел, не делай глупостей! Конечно, я тебя держал. Так гораздо удобнее закрывать тебя от Ада. Как, по-твоему, я должен был бы изогнуть крылья, если бы ты продолжал валяться на полу?
Азирафаэль потрясённо промолчал. Он помнил ту очищающую волну тепла, что буквально омыла его растворяющуюся в Скверне душу. Он и сейчас её ощущал, хотя теперь, когда он не задыхался в разлитой вокруг ненависти и злобе, она воспринималась, скорее, как фон, неотъемлемая часть его собственного мира. Он почувствовал, как сжимается от стыда и острого чувства вины его сердце. Сколько раз он купался в этом целительном потоке заботы? Ни разу, ни разу за долгие века (или тысячелетия?) даже не заметив этого, принимая то, как удивительно спокойно он чувствовал себя рядом с Кроули, за данность.
А Кроули продолжал – торопливо, немного раздражённо, и в нарочито-бодром голосе Азирафаэль с острым уколом жалости услышал тяжёлую, глухую усталость и тщательно скрываемую боль:
- Кстати, это вторая наша проблема. Или уже третья? Считать твоё похищение отдельной проблемой, или нет? А, неважно! В общем, ангел, это твоё украшение, - он ткнул свободной рукой в охватывающий горло ошейник, - Словом, как бы помягче сказать… Я не могу его снять. Похоже, здесь нужно освящённое оружие. У меня есть святая вода, но не думаю, что это хорошая идея – тем более, пока ты сидишь на мне. Вообще-то, я планировал напоить водой тебя. Как думаешь, это поможет тебе справляться с дыханием Ада?
Азирафаэль тяжело вздохнул. И сглотнул, пытаясь подавить шевельнувшуюся внутри волну горького разочарования. Он и не надеялся, что Кроули – не последний, (когда-то, по крайней мере), демон в Аду, но все-таки не один из герцогов – сможет снять этот проклятый ошейник, превращающий его почти в обычного человека. И всё-таки…
Потом он осмыслил сказанное.
- У тебя есть святая вода?!
- Ну да. А как бы, по-твоему, я убедил их отвести меня к тебе, а не сунуть куда-нибудь в карцер? Как думаешь, если здесь взорвётся бомба со святой водой, будет очень шумно? Я тоже не знаю. Хотя нет, знаю, и надеюсь, не увижу этого!
- Ты – что?.. – потрясённо переспросил Азирафаэль, в изумлении вскидывая голову, пытаясь разглядеть в создаваемой крыльями темноте глаза друга.
- Ну да, а что такого? – самодовольно хмыкнул тот. – Мы заключили сделку. Я говорю, где бомбы, они отводят меня к тебе и оставляют нас в покое до суда. У нас ещё с полчаса до того, как они сообразят, что четвёртой бомбы не существует. Знаешь, эта забавная игра, когда на первой пасхалке путь ко второй, на второй – к третьей, и так далее? Мне даже интересно, сколько ещё они будут обыскивать Второй круг, пока не сообразят, что флаконов было всего три?
Азирафаэль всегда знал, что Кроули способен на совершенно нестандартные решения. Но такое…
Он растерянно покачал головой, не в силах понять, пугает ли его фантазия Кроули или восхищает.
- Кроули, они тебе этого не простят… - со страхом выдохнул он, представляя, в какой ярости будут демоны после всех этих поисков.
- А-а-ангел, они в лю-бом случае мне не простят! – пренебрежительно протянул тот, по-прежнему не убирая поддерживающей его за плечи руки. – Ты что, думал, они мне медаль дадут, после всего, что мы с тобой устроили в прошлый раз?
Азирафаэль только покачал головой. И, спросил о другом:
- Где ты взял святую воду?
- Договорился с одним священником. Потом как-нибудь расскажу.
Ангел тяжело вздохнул. Прикусил язык, вовремя сообразив, что нотации, как и лишние расспросы, в такой ситуации неуместны. О, Господи, они вообще неуместны! Какая разница, как Кроули добыл святую воду, кого он соблазнил ради этого, какое преступление совершил, если сделал это с самой благородной целью? Как он мог осуждать друга, совершившего грех ради чужого спасения? Тем более _сейчас_ осуждение было бы с его стороны верхом неблагодарности.
И он, проглотив уже готовые сорваться с губ слова, осторожно спросил совсем о другом:
- Ты… у тебя ещё осталась вода – я имею в виду, после того, как ты спрятал бомбы? Я думаю, это действительно могло бы мне помочь.
- Целая фляжка, ангел, и она вся твоя, - непривычно мягким голосом откликнулся демон. Раздался шорох одежды, и в ладонь Азирафаэля с глухим бульканьем лег прохладный металлический предмет. – Давай сделаем это сейчас, пока нас не начали отвлекать.
- Да-да, конечно, дорогой… Ты уже можешь убрать крылья, нам действительно стоит поторопиться.
Кроули как-то странно хмыкнул. Поёжился, неожиданно зябким жестом передёргивая плечами. С тихим шелестом качнулся плотнее смыкающийся вокруг них двоих полог из чёрных перьев.
- Ты не понял, ангел, - негромко, преувеличенно спокойно, проговорил он. – Сначала ты пьёшь. Потом я убираю крылья. Именно в таком порядке. Я не хочу снова видеть, что делает с тобой дыхание Ада.
Азирафаэлю показалось, что он ослышался. Он замер, буквально оцепенев и пытаясь понять, не бредит ли он. Потом внутри что-то болезненно скрутилось, и он ощутил, как по спине пробирается целая армия ледяных мурашек.
- Господи, Кроули, ты… - потрясённо выдохнул он, - Ты же не можешь говорить это всерьёз! Ты понимаешь, чем рискуешь? Если я пролью хотя бы каплю…
- Тебе сейчас не больно, ангел, - резко перебил его Кроули. – Я залечил, как мог, твои крылья и убрал дурноту. У тебя не дрожат руки, не кружится голова, и если ты будешь осторожен, то я не вижу причин, по которым ты должен проливать на меня эту прокля… сссвятую воду!
Он перевёл дыхание и закончил – тихо, с яростной убеждённостью:
- Но я не желаю видеть, как ты ссснова корчишшшься на полу, и если ты думаешшшь, что после всего, что мне пришлось сделать, чтобы просссто добраться до тебя, я не решусь напоить тебя этой чёрт… прок… этой водой сам, то ты просссто кретин, Азирафаэль!
И ангел невольно вздрогнул от боли, которая плеснула на него из глухого, неожиданно сбившегося на шипение голоса друга. Он сглотнул, чувствуя, как в горле образуется плотный, не дающий дышать комок, а глаза вновь начинает предательски жечь. Когда-то он отказал Кроули в просьбе добыть ему святую воду, боясь в равной мере и наказания за дружбу с противником, и того, какой опасности может подвергнуться Кроули, просто находясь рядом с исполненной благодати жидкостью. Теперь же Кроули делает для него то, что может безвозвратно погубить его. После всех тех раз, когда он отталкивал его прочь от себя, страшась осуждения Небес…
- О, мой дорогой…
- Заткнись, ангел, и проссссто ссссделай это… - устало прошипел Кроули, на миг крепче прижимая его к себе, а потом отстраняясь как можно дальше.
Азирафаэль наконец смог сглотнуть горький комок в горле. Он никогда не сможет расплатиться с Кроули за всё, что тот сейчас делает ради него, - отчётливо понял он. Просто не существует на свете того, чем можно оплатить такую самоотверженность. Но теперь он просто обязан выжить. И если они сумеют спастись, он сделает всё возможное, чтобы добиться справедливости от Рая и вернуть Кроули то, чего он заслуживал больше, чем кто-либо на Небесах. Больше, чем он сам.
Его белые крылья.
Он задержал дыхание. И осторожно, боясь сделать малейшее неосторожное дыхание, взялся за закручивающуюся крышку фляги.
Глава 7.
- Хорошо… - пробормотал себе под нос Кроули, разглядывая лопатки лежащего на животе ангела.– Не думаю, что мы можем сейчас сделать что-то большее.
Обожжённые обрубки белых крыльев всё ещё повергали в ужас, но больше не кровоточили и, в целом, выглядели намного лучше, чем когда демон только вошёл в темницу. Азирафаэль тихо вздохнул, понимая, что ответа от него не ждут. Сам он старался не вспоминать, что сделали с его крыльями, и не задумываться о том, сможет ли он когда-нибудь восстановиться полностью.
- Было бы неплохо, если бы ты смог спрятать их, - сообщил ему Кроули, сочувственно хмурясь. – Я имею в виду – тебе определённо не стоит разгуливать с ними здесь: адское пламя, узкие коридоры, и всё такое… Ты сможешь втянуть их?
Азирафаэль тяжело вздохнул. На самом деле, он сомневался, что это вообще возможно – сейчас, с адским ошейником, который полностью перекрывал доступ ко всем его ангельским силам… И потом, крылья всё ещё чудовищно ныли – даже сейчас, когда Кроули почти полностью залечил нанесённые огненным мечом ожоги и что-то сделал с обрубленными краями, так, что он почти не чувствовал саднящей боли в раздробленных костях. Вряд ли он сможет протащить их в эфирный план, не потревожив вновь.
Но…
Азирафаэль скосил глаза на сидящего рядом с ним на корточках демона. И тяжело вздохнул. Кроули выглядел ужасно. Бледный, с потускневшими, словно припорошенными пеплом волосами, губы непрерывно кривятся в неловком, даже на вид болезненном оскале… Ангел так и не получил ответа о том, не ранен ли демон, но, глядя на его измученный вид, почти не сомневался в ответе.
- Я попробую, - улыбнулся он дрожащими губами. – Не волнуйся за меня, дорогой мой. В конце концов, я вполне могу просто спрятать их под одеждой…
Он вздрогнул, представив, как это будет. О, нет, он не хотел получить такой опыт! Кроули, судя по всему, представил это тоже. Плечи его передёрнулись, как в ознобе, он сильно побледнел (на самом деле, особо бледнеть было уже некуда, но у Кроули было хорошее воображение, так что он вполне успешно посерел).
Если бы Кроули был в настроении, он бы, возможно, вспомнил слово «мотивация», введением которого в деловой сленг очень гордился. И наверняка признал бы, что эта самая мотивация на этот раз была вполне успешной. Ангел, нервно поёжившись, напрягся, зажмурился, закусывая в сверхъестественном (в буквальном смысле сверхъестественном, можно даже сказать, мистическом) усилии губы. Остатки крыльев судорожно дёрнулись, словно пытаясь врасти обратно в выступающие лопатки, с губ сорвался сдавленный стон, почти тут же перешедший в мучительный крик. А миг спустя пространство вокруг него исказилось – и искалеченная часть ангельской сущности скрылась в эфирной части мироздания, где больше никто не мог причинить ей вреда – разумеется, до тех пор, пока кто-нибудь вновь не заставит материализовать её вновь.
Кроули облегчённо вздохнул, дрожащей рукой украдкой стирая струйку крови с собственной губы. Демоны, в принципе, не особенно боятся боли, и уж тем более не боятся той, которую причиняют не им. Кроули был редким (если не сказать, позорным) исключением из абсолютного большинства инфернальных существ, и если с неприятными ощущениями собственного физического тела он, волей-неволей, научился за шесть тысячелетий справляться, то вид чужих мучений вызывал у него дискомфорт сродни дурноте, который приходилось скрывать любыми доступными способами.
- Ладно… - слегка дрогнувшим голосом проговорил он. – Тогда сейчас план такой. Ждём, пока за нами придут. И…
Он замолчал, хмурясь.
- И, в общем, по ситуации. Если я всё рассчитал правильно, они будут очень недовольны… и, наверное, не слишком внимательны. Гасим их, как получится, и поднимаемся на третий Круг, к порталу. |