Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.

Путешествие в Гардарику

Автор: Remi Lark
Бета:Maravillosa
Рейтинг:R
Пейринг:Медуза Горгона/Афина Паллада, Чернобог/Афина Паллада
Жанр:AU, Drama, Romance
Отказ:Не претендую, не извлекаю
Аннотация:Каждый может ошибиться – и боги не исключение. Кто-то потом может исправить последствия, у кого-то не получается. Но бывает так, что неверно понятое ставится фатальной ошибкой…
Комментарии:Автор прекрасно знает происхождение названия "Гардарика", но счел возможным именно так именовать страну, которую населяют смертные, управляемые Перуном, Макошью и другими богами.
Изначально текст писался для команды fandom Antiquity 2016 на Фандомную Битву 2016
Каталог:нет
Предупреждения:фемслэш, смерть персонажа, нон-кон/изнасилование, OOC, флафф, AU
Статус:Не закончен
Выложен:2018-04-17 07:52:09 (последнее обновление: 2018.11.20 02:50:05)
  просмотреть/оставить комментарии


Глава 1. Ошибка

– Кому-то все равно придется туда отправиться, – нахмурился Зевс, многозначительно помахивая свитком.

Он поочередно посмотрел на присутствующих, но ни у кого на лицах не заметил готовности отправляться «туда, куда Геракла ни один придурок не гонял», по меткому выражению Гермеса. Сам Гермес появился ненадолго, внимательно выслушал отца, важно кивнул, заявил, что дело, безусловно, нужное, обязательно на такое приглашение стоит ответить и… тут же умчался по каким-то очень важным и очень срочным делам. Все подозревали, что он просто-напросто спрятался у Аида, но вслух говорить поостереглись: сам Аид, вопреки обыкновению, присутствовал на встрече, в основном молчал, но никто не сомневался, что племянника (любимого, надо сказать, племянника) в обиду никому не даст. Тем более, что спорить с Аидом остерегались не только сыновья и дочери Зевса, но и он сам. Даже Гера предпочитала либо промолчать, либо уступить.

– Я мог бы отправиться, – прогудел, наконец, Посейдон, – но сам понимаешь, толку от меня там будет мало. Случись что, я вполовину силы буду работать – до моря там далеко…

– Близко там море, – равнодушно произнес Аполлон. – И с запада есть море, и с севера, и не одно.

Посейдон недовольно покосился на племянника. Северные моря – и об этом всем присутствующим было хорошо известно – владыка вод откровенно недолюбливал, считал слишком холодными и непослушными, а мореходов из тех земель и вовсе норовил утопить или не пускать в свои владения – заявлял, что жертв правильных эти смертные не приносят, почитать правильно не умеют и вообще… Зато Аполлон, похоже, был в Гиперборее почти своим, недаром мать навещал часто и так охотно, что даже единоутробная сестра недовольно поджимала губы, хоть вслух ничего не говорила. Или говорила, но исключительно наедине, а потому Аполлон и Артемида все еще считались самыми дружными из многочисленного потомства Зевса.

– Я могу, – предложил Пан, и возлежащий неподалеку от него Дионис радостно расхохотался. – За стадами и лесами и без меня присмотреть есть кому, а я давно хотел побывать на севере.

– Отправь этого… достойного бога, Зевс, – скривила губы в недовольно-презрительной улыбке Афродита, – и уверяю тебя – никого из нас никуда более приглашать не станут. И такой проблемы – кому отправиться в гости – у нас более не будет.

– Так отправлялась бы сама, – негромко произнесла Афина, буквально на секунду опередив гневный ответ Пана. – После твоего визита приглашать будут так часто, что каждый из нас побывает где угодно. И не по одному разу.

Афродита одарила ее снисходительным, полным превосходства осознающей свои достоинства женщины взглядом, грациозно поднялась с ложа и пошла в сторону двери, но на пороге задержалась и, обернувшись, взглянула в глаза Зевса.

– Пусть едет самый рассудительный и справедливый, – посоветовала она. – Тот, чья репутация выдержит не только дальний путь, но и многодневные пирушки.

– Это она похвалила или обругала? – недоуменно спросил Дионис, когда Афродита удалилась.

– Это она намекнула, что стоит меня отправить, – Афина тоже поднялась со своего ложа. – И, пожалуй, я иду собираться.

– Ты же не хотела никуда ехать, – удивился Дионис.

– Никто не хочет, как я погляжу, но Афродита права – больше некому, – Афина едва заметно пожала плечами. – Дело даже не в том хочу или не хочу я отправляться по этому приглашению, – она искоса глянула на свиток в руке Зевса. – Дело в том, согласны ли остальные, чтобы отправилась именно я.

– Остальные согласны, – за всех ответил Зевс. – Афродита права – ты редко поддаешься чувствам. И почти всегда слышишь голос разума.

– И никогда не веришь сердцу, – хмыкнул Аполлон и встал. – Я рад, что ты увидишь Гиперборею, пусть даже всего лишь проездом – там очень красиво. Хорошей дороги.

– Я дам тебе с собой вина, – подскочил Дионис. – Самого лучшего!

– Ага, – кивнул Пан. – И побольше! Телегу или даже две!

– А я попрошу Гермеса проводить тебя, – дождавшись, пока присутствующие отсмеются, произнес Аид. – С ним ты точно прибудешь на место быстро и без проблем.

* * *
Афина с некоторых пор любила это место – уединенный островок вдали от торговых путей, практически на краю Ойкумены. Шелест волн, крики чаек и больше никаких звуков. Камни ведь молчат. И уже никому не важно, кем были при жизни изваяния, никому уже не интересно, зачем они прибыли на этот остров – в поисках славы или наживы, гонимые желанием избавить мир от чудовища или прославиться в веках. Они все остались здесь, на тихих берегах крошечного острова.

– Я ждала тебя.

Медуза, прекраснейшая из сестер Горгон, как обычно сама вышла навстречу. Плотная повязка скрывала глаза, накинутый на голову край плаща – волосы.

– Я знаю.

Афина не стала говорить то, о чем часто думала – Медуза ждет ее всегда. И никогда не спрашивала, что именно она испытывает, когда Афина приходит. Та, из-за которой Медуза теперь живет в уединении и прячет глаза и волосы ото всех. Зато ее сестры не скрывали своих чувств: Сфено пообещала разорвать на части, как только увидит Афину, а Эвриала – утопить. Как именно Медузе удалось утихомирить сестер, Афина не знала, но догадывалась. Единственная смертная среди бессмертных титанид…

– В дом не зову, – Медуза улыбнулась. – У меня гостят сестры.

– Вот уж с кем не желаю сейчас встречаться, – передернула плечами Афина.

Горгон она не боялась, но не хотела причинять Медузе еще больше горя. Достаточно и того, что уже произошло…

* * *
…Первым, что увидела Афина, войдя в храм, было распростертое на полу женское тело. Длинные темные волосы разметались вокруг головы, запрокинутое лицо с закрытыми глазами и закушенной губой было бледным, руки, прижатые ее любовником к полу, стиснуты в кулаки, а ноги, едва прикрытые одеждой, бесстыдно раскинуты. А единственными звуками, нарушавшими тишину, были тихие стоны, вырывающиеся у женщины всякий раз, когда нависающий над ней мужчина делал более резкое движение бедрами.

– Это не храм Афродиты, – брезгливо произнесла Афина, подбирая подол пеплоса, словно боялась замарать его.

Мужчина в ответ утробно взрыкнул, замирая, а потом скатился со своей любовницы и развалился рядом, довольно жмурясь.

– Посейдон! Совсем ума лишился? – возмутилась Афина, узнавая святотатца.

Посейдон открыл глаза, все еще затуманенные удовольствием от удовлетворения своей похоти, и коротко хохотнул.

– Нет, не совсем, – он сел, не обращая внимания на негодование Афины. – А мог бы – до того сочная рыбка попалась. Впрочем, тебе не понять.

Женщина слабо пошевелилась, и он собственнически похлопал ее по бедру.

– Убирайся прочь, – прошипела окончательно выведенная из себя Афина. – И шлюху свою забирай!

Посейдон расхохотался, встал и пошел к выходу.

– Оставляю ее тебе, вечная девственница – у вас будет о чем поговорить! – и скабрезно подмигнув, исчез.

Женщина между тем уже сидела, прикрывая обнаженную грудь обрывками хитона в пятнах крови и семени.

– Убирайся, – велела Афина, узнав, наконец, сегодняшнюю любовницу Посейдона и осквернительницу храма.

– Афина, пожалуйста, – прошептала Медуза, – не гони меня. Я…

– Убирайся сама – или я велю вышвырнуть тебя прочь.

Она раздраженно смотрела, как Медуза, не вытирая льющихся слез, пытается подняться, как потом, пошатываясь, бредет прочь.

– Я искала у тебя защиты от Посейдона, – обернувшись на пороге, произнесла Медуза. – Я всего лишь хотела укрыться от него.

– В следующий раз придумай что-нибудь другое, прежде чем удовлетворять свою похоть в моем храме, – посоветовала Афина.

– Следующего раза не будет, справедливейшая из богинь, – горько ответила Медуза.

Зевс не любил и побаивался титанов, а потому не стал перечить своей любимице Афине и исполнил ее просьбу: волосы титаниды – осквернительницы храма стали змеями, а ее глаза отныне несли смерть. И лишь потом Афина узнала, как все было на самом деле.

– Догнал я ее, – рассказывал изрядно захмелевший Посейдон на очередном пиру, – схватил за руку, а она вырывается, пищит что-то. Была всегда такая… ух! А тут гляжу на нее – какая там величавость: взгляд испуганный, хитон распахнулся, пока бежала, и грудь такая, сама в ладонь просится, – он отхлебнул вина из чаши и прижмурился. – Упругая, небольшая, как раз как мне нравится. Прижал я ее к себе, потискал, а она плачет, про храм что-то бормочет. И задом своим по мне так и елозит, так и елозит.

Афина прикрыла глаза, не желая смотреть на сальный взгляд раскрасневшегося от вина и воспоминаний Посейдона, и жалея, что не может заставить его замолчать.

– Не утерпел, повалил я ее, хитон разорвал.

Пряди темных волос струятся по вздрагивающей от подавляемых рыданий спине, словно весенние ручьи с гор, словно змеи в траве.

– Уж как она не пыталась зажиматься, а ноги все одно раскинул, палец внутрь сунул – тесно там, жарко.

Большие темно-серые глаза, блестящие, то ли от слез, то ли от обиды, и длинные темные ресницы – словно стрелы, что разят без промаха, сразу и насмерть.

– Она все равно вырваться пытается, да я уже пристроился и как засадил по самые яйца!

Афина вскочила, более не желая слушать звучный голос Посейдона и реплики его слушателей, и выбежала из залы. Свежий воздух отрезвил голову и немного остудил горящие щеки. Стыдно, Метида–мать, как стыдно-то! Перед собой, перед титанидой, которую изнасиловал бог в ее, Афины, храме. «Справедливейшая из богинь».

– С тобой все в порядке?

Афина вздрогнула и обернулась к неслышно подошедшему со спины Гермесу.

– Да, все хорошо.

Гермес внимательно посмотрел не нее и, внезапно улыбнувшись, но не озорно, совсем по-мальчишески, как, пожалуй, умел только он один, а немного печально и понимающе, – предложил:

– Давай немного погуляем. Давно не был на Олимпе…

Афина пожала плечами, дескать, почему бы не погулять, и пошла рядом с Гермесом. Наверняка у него разговор какой-то есть – из тех, которые не предназначены для чужих ушей. Однако Гермес шел молча, пиная изредка попадавшиеся на дороге камешки да наклоняясь для того, чтобы сорвать цветок. Афина тоже молчала, просто потому что не понимала, о чем стоит говорить. Она знала Гермеса-посланца Зевса: с ним нужно было разговаривать только о том, что касалось его очередного поручения. Она знала Гермеса-проказника: с ним вообще не хотелось иметь ничего общего. Она помнила Гермеса-душеводца: на поле боя он разговаривал только с душами, а не с теми, кто только что лишил жизни очередного смертного. Но этот Гермес, совсем незнакомый, а потому немного пугающий, был непонятен.

– Это тебе, – он внезапно остановился и протянул Афине перетянутый длинной травинкой букет.

Афина растерянно посмотрела на скромный дар. Ей никто и никогда не дарил цветов, и что полагается делать, Афина не знала. Гермес же просто ждал, держа в протянутой руке белые цветы, словно светящиеся в подступивших сумерках.

– Возьми, – произнес он наконец. – Это просто цветы для тебя, ты же видела, как я их собирал, – никакой опасности они не представляют.

Опасности Афина не боялась, но говорить о том, что просто растерялась, не стала.

– Благодарю.

Цветы пахли тонко, еле уловимо, и Афина поднесла их к лицу, желая запомнить этот миг и насладиться ароматом. Он успокаивал и умиротворял, как и голос Гермеса, правда в то, что именно говорит брат, Афина не вслушивалась – пока не услышала про Пелион.

– Там сейчас спокойно. – Гермес уже улыбался тепло, и взгляд тоже потеплел. – Сатиры угомонились, Хирон только-только нового ученика на подвиг отправил. Пойдешь?

– На Пелион? – уточнила Афина, но покачала головой в ответ на утвердительный кивок Гермеса. – Нет, на Пелион я сейчас не хочу. Но… ты же знаешь, куда отправилась Горгона?

– Знаю, – Гермес вновь улыбнулся. – Ты говоришь с повелителем путей – мне ли не знать.

– Сможешь отвести меня туда?

Чем дольше Гермес рассказывал про долгий и полный опасностей путь, тем более крепла уверенность Афины в том, что она хочет попасть туда, где нашла себе убежище Медуза. В конце концов, Гермес замолчал, выжидательно глядя на Афину, и она кивнула – дескать, все еще хочу попасть туда, и все опасности мне не помеха. Гермес едва заметно усмехнулся, очертил в воздухе искрящийся полукруг и приглашающее махнул рукой, произнеся:

– Когда решишь обратно, просто позови меня.

И Афина решительно шагнула в открывшиеся врата…

* * *
– Тебя долго не было, – сидя на прибрежном песке и повернув голову в сторону моря, тихо сказала Медуза.

Она медленно пересыпала собранный в горсть песок, иногда откладывала в сторону нащупанные мелкие ракушки. Афина присела рядом и, не отрываясь, смотрела на пальцы Медузы.

– И снова долго не будет, я права?

Афина сначала кивнула, а потом уже вспомнила, что собеседница не увидит ее жеста. Но та увидела, или, что вероятнее, услышала.

– Не хочешь увидеть мой остров целиком? – предложила Медуза. – Ты была только здесь, на берегу, и в доме.

– Хочу, – согласилась Афина.

Острова она действительно так и не видела. Тогда, в первый раз, врата Гермес открыл тоже на берег – только оттуда виден был дом Медузы. Он черным силуэтом был очерчен на фоне садящегося прямо в море солнца. Афина попыталась разглядеть что-либо еще, но свет слепил глаза, и пришлось зажмуриться, прогоняя выступившие слезы.

Нападение она сначала услышала. Резко развернулась и задрала голову, глядя на стремительно приближающиеся, скорее даже падающие сверху тела с кроваво блестящими в лучах солнца телами, с огромными когтями и широко распахнутыми крыльями. Афина отшатнулась, прикрывая лицо рукой, чтобы не ослепнуть от ярких бликов – перья на крыльях были из золота.

Шумно приземлившись, чудовища, выщерив длинные клыки, слаженно зашипели, как и хищно шевелящиеся змеи на головах, а в глазах пылала дикая ярость, смешанная с ненавистью.

– Паллада, – хрипло прокаркало одно чудовище, – убью!

«У нее теперь змеи на голове, – вспомнила Афина. – А еще у нее есть сестры, пожелавшие разделить судьбу с Медузой».

Защищаться она не собиралась – не за тем шла. Умиротворение, поселившееся после разговора с Гермесом, исчезло, уступив место апатии и равнодушию: если ей суждено погибнуть здесь, на безвестном берегу острова, на самом краю мира…

– Нет!

От резкого толчка Афина сделала еще шаг назад и, не удержавшись, села на влажный, еще хранящий прикосновение волн песок, и букет, который она все еще держала в руках, упал прямо под ноги словно из ниоткуда появившейся Медузе. Та стояла, загораживая собой Афину, и что-то тихо, но явно угрожающе выговаривала сестрам. В отличие от них, ни крыльев, ни когтей у Медузы видно не было, но когда она обернулась, чтобы коротко бросить в сторону Афины: «Потом приходи!», Афина невольно вздрогнула: часть лица Медузы с зажмуренными глазами покрывала металлически поблескивающая чешуя.

– Приду, – пообещала Афина и, быстро поднявшись, пошла прочь, за невысокую скалу, чтобы оттуда позвать Гермеса.

* * *
– Идем.

Медуза уже стояла, протягивая Афине руку. Ладонь у нее была маленькой, но хватка оказалась крепкой, как у самой Афины. Впрочем, у всех воинов такая – чтоб сподручнее было держать меч или копье. Оружия у Медузы Афина ни разу не видела, ни в руках, ни в доме, но хорошо помнила, что в гневе или ярости все сестры Горгоны способны принимать иной облик.

– Идем. – Афина улыбнулась и, не стремясь выдернуть руку из руки Медузы, пошла рядом с ней. Некоторое время они шли молча, но потом Афина в задумчивости произнесла: – Я не хотела никуда отправляться. Да и сейчас не уверена, что хочу, но…

– Но так сложилось, что принимать иное решение поздно?

С Медузой было легко разговаривать – и порой диалог казался монологом, настолько совпадали мысли и выражающие их слова у собеседниц. Вот и сейчас Медуза сказала именно то, что думала сама Афина – любое иное решение было бы не таким… правильным. И поздно его менять.

– Отец вызвал всех на совет, – начала рассказ Афина.

Зевс не говорил, что получение приглашения на свадьбу от далеких северных богов стоит хранить в тайне, а потому Афина рассказала все – и как Зевс оповестил о содержании письма, и как отреагировали боги, и как получилось так, что именно Афина поедет в далекую Гиперборею, а потом дальше – в загадочную Гардарику, лежащую на берегу холодного моря.

Под конец рассказа они уже снова сидели – Афина на большом плоском камне, приятно теплом, а не обжигающе-горячем, как обычно в Элладе летом, а Медуза на песке, у самых ног Афины, подставив лицо ласковому ветерку, несущему запах моря, и едва заметно улыбаясь. В какой-то момент Афина поймала себя на мысли, что ей хочется провести ладонью по гладкой шкуре одной из змей и ощутить под пальцами теплую чешую… Да что там! Хочется гладить и перебирать змей, словно они все еще обычные прядями волос.

– А тебе ведь на самом деле хочется поехать, – повернув к Афине лицо, заметила Медуза.

– Что?

– Ты под конец своего рассказа уже хотела, – поправилась Медуза. – А сначала сомневалась.

– Ты права, – после довольно продолжительного раздумья согласилась Афина. – Теперь я понимаю, что идея увидеть Гиперборею и загадочную Гардарику, пусть даже по такому… странному поводу меня увлекла.

– Ну почему же повод странный? – опершись подбородком на колени Афины, спросила Медуза. – Всем свойственно заводить семью.

– И тебе?

– Я чудовище, – не меняя позы, спокойно ответила Медуза. – И у меня есть семья – мои сестры, такие же чудовища, как и я.

Афина покачала головой и, наконец, решившись, провела рукой по змеям-волосам. Те зашипели, но не зло и гневно, а тихо и нежно, и, ластясь, обвили руку Афине. И они действительно были теплыми, слегка шершавыми на ощупь. Медуза прижалась щекой к бедру Афина, потом потерлась об него.

– Почему ты не выгоняешь Посейдона, когда он приходит к тебе? – тихо спросила Афина.

– Ревнуешь? – Медуза снова подняла голову и едва заметно скривила губы в недовольной гримасе, но почти сразу ее снова сменила улыбка, задумчивая и немного печальная.

Совсем не такая улыбка была на ее губах, когда Афина застала ее в объятиях Посейдона.

В тот день Медуза не встретила ее на берегу – Афина уже знала излюбленное место подруги, и старалась появиться именно там. Не было Медузы и в доме, и Афина решил немного прогуляться, сначала бесцельно, а потом, услышав непонятные звуки, пошла в ту сторону, выглянула из-за скалы и замерла.

На первый взгляд казалось, что Медуза просто распростерлась на берегу, нежась в теплых волнах. И лишь потом Афина поняла, что Медуза совсем не одна: ее ласкал полупрозрачный, сотканный из водяных струй Посейдон. Афина была не в силах отвести взгляд от представшей перед ней картины. Слаженно двигающиеся в одном ритме фигуры: женская, с широко расставленными ногами, с плотной повязкой на глазах и улыбкой на губах, обнимающая и поглаживающая по спине мужчину – широкоплечего, обнаженного, с пенной бородой и волосами, сквозь бликующий силуэт которого была видна грудь его любовницы и ее раскрытое лоно, принимающее в себя огромный водный фаллос. В нарастающий шум волн вплетались звуки тяжелого дыхания, прерываемого иногда тихими стонами и страстными вздохами, а потом и громкий вскрик Медузы, сменившийся довольным смешком – когда водяная фигура резко дернулась и опала волной, с рокотом и белоснежной пеной возвращаясь в море.

Афина поспешила неслышно отступить дальше за скалу, надеясь, что Медуза не услышала, а Посейдон не увидел невольную зрительницу. Но еще долго перед глазами была улыбка Медузы – торжествующая, сытая, довольная…

– Не ревную, – мотнула головой Афина, радуясь, что Медуза не увидит ее вспыхнувших от этого воспоминания щек. – Просто не понимаю, почему не гонишь.

– Потому что хочу родить ребенка, пусть даже от того, кто приходит ко мне получить мимолетное удовольствие, – Медуза опустила голову, уткнувшись лбом в колени Афины. – Потому что тот, кого я люблю и от кого хочу этого ребенка, никогда не сможет стать его… родителем.

– Никогда?

– Никогда, – глухо отозвалась Медуза. – Даже если он снизойдет до меня. Она снизойдет. – Она с вызовом подняла голову. – Богиня-девственница, ты же никогда не думала о том, чтобы прикоснуться ко мне? Вот так, – ладонь Медузы скользнула по ноге Афины, заставляя ткань хитона сползти и обнажить не только лодыжку, но и бедро.

Афина едва уловимо вздрогнула – он ласки Медузы по телу пробежали мурашки, кожа стала тонкой и чувствительной, острее стали ощущаться прикосновения змей и дыхание Медузы.

– Тебе неприятно, – по-своему истолковала ее дрожь Медуза и, встав на колени, оперлась на камень рядом с бедром Афины, готовясь подняться.

– Ты права. И одновременно не права, – тихо произнесла Афина и коснулась руки Медузы. – Я не думала, что хочу касаться тебя. И мне приятно твое касание. Просто, – она хмыкнула, – мне привычнее держать в руке копье или щит, а не чью-то руку.

– Это просто, – отозвалась Медуза и погладила обнаженное бедро Афины.

* * *
Все оказалось действительно просто: и самой дотрагиваться до Медузы, сначала гладя ее сквозь одежду, а потом, когда они обе выпутались из хитонов, лаская обнаженную кожу, стряхивая с нее прилипшие песчинки, и растворяться в прикосновениях, ощущая тепло ладоней, горячие поцелуи и легкие укусы. Не противиться растущему возбуждению, легкой дрожи, повиноваться рукам Медузы и не сдерживать себя. Афина прикрыла глаза, наслаждаясь происходящим. Это так просто: поцеловать в ответ на поцелуй. Прикусить палец, которым Медуза водит по ее губам. Застонать в ответ на движение пальцев, задевших чувствительные соски. Перебирать нежно шипящих змей, вздрагивая от каждого движения влажного языка Медузы. И тихо вскрикнуть, когда Медуза одновременно скользнула языком вглубь лона Афины и сжала в пальцах сосок.

Афина приоткрыла глаза, глядя сквозь ресницы на Медузу, и закусила губу, в тщетной попытке сдержать новый стон. Тщетной, потому что еще одно движение языка Медузы, скользнувшее вглубь лона, и Афина застонала, одновременно жалобно и требовательно, желая повторения. Медуза повиновалась, а потом прошептала, обдавая влажную кожу теплым дыханием:

– Моя богиня…

Движения языка Медузы стали все настойчивее и сильнее, она ласкала грудь Афины, ее живот и бедра. Афина хаотично гладила плечи Медузы и беспорядочно перебирала змей на ее голове, тихо постанывала, когда змеи обвивали запястья и терлись об обнаженные руки, и когда ее затопила волна наслаждения, вскрикнула. В то же мгновение Медуза вздрогнула, громко застонав, и обессилено уткнулась лицом в бедро Афины.

* * *
Телом безраздельно владела приятная истома, двигаться не хотелось, было только одно желание – лежать на теплом камне, чувствовать словно истончившейся кожей его шероховатость, и млеть под ласковыми, едва ощутимыми касаниями-поглаживаниями полуприлегшей рядом Медузы. Сквозь ресницы Афина видела, что на губах Медузы играет нежная, теплая улыбка.

– Это просто? – прошептала она, коснувшись губами щеки Афины.

– Очень.

Действительно все было просто – до тех пор, пока не пришло осознание того, что же именно хотела сказать Медуза. «Тот, кого я люблю, никогда не сможет стать его родителем». «Даже если он снизойдет до меня. Она снизойдет».

– Ты говорила обо мне? – требовательно глядя на Медузу, спросила Афина. – До того, как… – она провела ладонью по сильной руке Медузы, потом коснулась груди.

– Да.

Медуза села, обхватив колени и подставляя лицо свежему ветру. Афина тоже села и обняла ее за плечи, прижавшись щекой к шее. Лгать Медузе не хотелось – Афина не думала, что ее чувства к ней можно назвать словом «любовь». Скорее, это была нежность. Тепло. Возможно, страсть, но никак не любовь – так, как понимала это Афина. «Пойти к Афродите и спросить, что это такое – любовь? – подумала она. – Хотя нет, до своего отправления в Гардарику не успею, мне еще Гермеса искать. Спрошу позже», – решила Афина и нежно поцеловала Медузу в плечо.

– Я вернусь к тебе, – пообещала она.

– Я знаю, – отозвалась Медуза. – А к Посейдону не ревнуй – я просто позволяю ему себя… любить. Так, как он представляет себе любовь.

– Не буду, – согласилась Афина, а потом не выдержала и добавила: – Постараюсь. Очень постараюсь не ревновать.

Медуза негромко рассмеялась и потянулась. Движение оказалось внезапно будоражащим – по телу Афины вновь пробежала сладкая волна томления, внизу живота потеплело, и Афина, не желая сдерживать себя, теснее прижалась к Медузе.

– Такая горячая, – прошептала та, погладив Афину по бедру и, немного помедлив, извернулась в объятьях, вновь оказываясь лицом к лицу.

Поцелуи Медузы сначала были нежными и едва ощутимыми, потом становились все горячее, все более будоражащими и страстными. Афина не желала в этот раз обуздывать обуревающую ее страсть и отвечала с не меньшим пылом, и потому не удивительно, что она вспомнила о том, что собиралась навестить Диониса перед своим отбытием, совсем не скоро.

– Тебе пора, – расслаблено раскинувшись на камне, произнесла Медуза. – И мне тоже – сестры будут волноваться. Они всегда беспокоятся, когда узнают о твоем очередном визите.

– Я обязательно вернусь.

Медуза была прекрасна: на слегка припухших после многочисленных поцелуев губах блуждала томная полуулыбка, сильные руки с крепкими мускулами закинуты за голову, упругая грудь едва заметно вздымалась от дыхания, тонкая талия переходила в плавный изгиб крепких бедер, стройные ноги заканчивались изящными ступнями. Афина долго смотрела на нее, стараясь запомнить подругу именно такой – утомленной страстью, очаровательной и великолепной. Казалось, даже змеи были переполнены этой негой – лениво пошевеливались, потираясь о камень и друг об друга мелкой блестящей чешуей.

* * *
Диониса не оказалось в его доме на Олимпе, и Афина вздохнула с облегчением – втайне она опасалась, что взбалмошный брат действительно одарит ее несметным количеством амфор с вином, причем все оно будет, несомненно, прекрасным, и визит Афины будет скорее напоминать торговый, а не гостевой – с целым караваном повозок или флотом, по численности сравнимым с тем, что пришел под стены Трои. Что именно скажет Гермес, с радостью пообещавший помочь с дорогой, и уж тем более сделает, узрев эдакое посольство, Афина представлять не хотела.

– Ну уж нет!

Афина помотала головой, отгоняя это дивное видение, и решительно направилась к дому Гермеса.

Там царило оживленное веселье. Из перистиля доносился громкий смех и струны кифары. «Интересно, он вообще помнит, о том, что именно сегодня нам в путь?» – с некоторым раздражением подумала Афина и решительно прошла внутрь.

От небольшого фонтана, весело журчащего посреди двора, опьяняюще пахло вином, и неудивительно – струя, бившая из чаши, напоминавшей нарцисс, переливалась на солнце всеми оттенками красного цвета – от светлого, коричневато-красного, до темного, почти пурпурного. Стол, вокруг которого расположились хозяин и его гости, был щедро накрыт для застолья.

– А вот и наша Афина, – радостно воскликнул Дионис и поднял в знак приветствия чашу с вином.

– Ты помнишь, что сегодня за день? – старательно не обращая на него внимания, обратилась Афина к Гермесу, оживленно разговаривавшему с Аполлоном.

– Конечно, – Гермес приветственно кивнул ей и встал. – Но я думал, что ты придешь немного позже. Раздели с нами трапезу. Точнее, с моими гостями, – он улыбнулся, – а я пока соберусь в дорогу.

– Я помогу, – Аполлон отложил кифару и тоже поднялся. – Думаю, сестра с удовольствием пока расскажет тебе о Гиперборее.

Афина проводила их удивленным взглядом и недоуменно пожала плечами.

– Я думала, Гермесу нет нужды принимать помощь в таком деле. Он вроде всегда был легок на подъем.

– Так таларии надеть надо, – серьезно произнес Дионис. – А они в последнее время такие шустрые – чуть не уследишь, тут же норовят улететь!

Артемида осуждающе взглянула на него, но ничего не сказала. Афина устроилась неподалеку и решила, что достаточно проголодалась, чтобы последовать совету Гермеса. Она выбрала кисть сочного виноград, сквозь полупрозрачную кожуру которого было видно, что он наполнен прозрачным янтарным соком.

– Что ты хочешь услышать о Гиперборее? – дождавшись, пока Афина утолит первый голод, спросила Артемида. – Я, правда, была там всего несколько раз, но прекрасно помню окрестности дома матери.

– Пожалуй, о Гиперборее ничего, – ответила Афина. – Я потом с удовольствием послушаю твой рассказ, но хочу составить впечатление об этой стране, основываясь на увиденном, а не услышанном.

Артемида кивнула и вновь принялась наблюдать за игрой света на винной струе.

– Ты не обидишься, если я вручу тебе всего одну амфору вина? – немного виновато спросил Дионис. – Зато оно будет самым лучшим, не сомневайся!

– Я только обрадуюсь, – с облегчением произнесла Афина.

– Особенно если она размером не с пифос, – негромко добавила Артемида.

Гермес вновь вышел к гостям довольно скоро – Афина, немного обсудив с Артемидой преимущества и недостатки различных копий и выслушав пару забавных историй Диониса, только-только стала снова раздражаться задержкой.

– Ну что, справедливейшая и неподкупнейшая из прекраснейших, – весело обратился к ней Гермес, – ты готова?

Вместо ответа Афина поднялась и подошла к нему.

– Тогда в путь! – Гермес обнял ее за талию. – Держись крепче – тебя ждут незабываемые ощущения!

И почему-то Афина ему сразу же поверила.

Вскоре Олимп остался где-то позади. Афина оглянулась, но кроме густых облаков ничего не увидела. Движение совершенно не ощущалось – если бы не мелькавшие далеко внизу реки и горы, она решила бы, что они с Гермесом просто висят на одном месте, между небом и землей. Не было ни бьющего в лицо ветра – Афина прекрасно помнила, каково это, нестись на стремительно мчащейся колеснице, – ни холода. Воздух был чист и прозрачен, и в так же прозрачны становились мысли.

Афина не знала, что ждет ее в предстоящем путешествии, но почему-то твердо была уверена – оно ей очень понравится.



Глава 2. Свадебный пир


Первое впечатление о Гардарике было не самым приятным. Рыхлое серое небо низко нависало над мрачными лесами с зеркалами озер и венами рек. Временами острые пики деревьев прорывали его, и тогда с занудным хлюпаньем на землю изливался дождь, а тучи облегченно вздыхали и ненадолго рассеивались, давая тусклым солнечным лучам возможность обласкать Гардарику.

Именно так, Страной городов, именовали боги эту землю и разделяли ее на три мира: Правь, Явь и Навь. Сами они предпочитали селиться в Прави, иногда появляясь в Яви, и лишь некоторые жили в Нави. Правь отдаленно напоминала Олимп и Афине понравилась, а про Навь вскользь упомянула Макошь, когда рассказывала о тех, кто явился на свадебный пир.

– Чернобог, – Макошь указала на черноволосого мужчину с проседью в висках и седыми же усами. – Редкий гость, предпочитает не покидать подземный мир.

Афина слегка вздрогнула под пронзительным взглядом черных глаз – словно кто-то ледяной ладонью вдоль спины провел. Потом Афина еще несколько раз украдкой поглядывала на него и решила, что он чем-то похож на Аида – такой же неулыбчивый, немного мрачный и… да, завораживающий. Именно так.

Афина помнила, как впервые осознала, что видит в Аиде мужчину, за которым могла бы пойти и с которым могла бы быть счастлива. В тот день Зевс недовольно рокотал, поглядывая то на брата, то на сестру, Деметра же кричала, и, пожалуй, не удерживай ее Гефест, вцепилась бы в волосы Аида. Тот стоял, спокойно глядя куда-то поверх плеча Зевса, словно не замечая родственников.

– Прокляну, – наконец выкрикнула Деметра, но Аид коротко на нее взглянул, заставив подавиться словами.

– Твоя дочь выросла, – веско уронил он.

– Не для тебя растила!

– Попробуй уведи, – криво улыбнулся Аид и разжал кулак.

Гранатовые семена посыпались на мраморный пол, раскатились по нему, словно горсть драгоценных камней, и Деметра, разом обмякнув, безутешно и тихо заплакала. А юная Афина во все глаза смотрела на Аида – посмевшего поступить так, как велело ему сердце, не испросившего совета брата и не получившего дозволения у сестры. И поняла, что немного завидует Персефоне…

«Интересно, есть ли жена у Чернобога?» – мелькнула шальная мысль.

Хозяин дома, Купала, с радостью принял дар Афины, велел «приготовить как должно» и поставить на пиршественный стол.

– Идем, я провожу тебя, – проговорила Макошь, с такой гордостью поглядывая на Купалу, словно он был ее сыном. – Скоро уже всех гостей дождемся, тогда и за свадебный стол сядем.

Афина поблагодарила женщину за заботу и вошла в отведенную ей комнату.

Все вокруг было чужое. Дома, одежда, запахи – все напоминало о том, что дом далеко. Сердце на пару мгновений сжала ладонь тоски – когда Афина вспомнила про Медузу.

Афина подошла к окну. Прозрачное светлое озеро отражало голубое небо, пускало ласковые солнечные зайчики и шло едва заметной рябью. Даже не верилось, что совсем рядом есть темный лес с колючими высоченными деревьями и вечным сумраком под раскидистыми ветвями. Именно туда опустился Гермес, когда принес ее в Гардарику. Принес, дождался, когда подойдет встречающий, попрощался и ушел дромосом. И только тогда Афина задумалась о том, почему он сразу не открыл сюда дромос, зачем ему нужен был этот полет?

В дверь постучали, и Афина отвернулась от окна.

– Не хочешь прогуляться? – спросила стоящая на пороге Кострома.

Она чем-то неуловимо напоминала Артемиду. Или это Афине только показалось? Артемида, например, предпочитала простые прически, а на голове Костромы коса была так затейливо уложена, что напоминала диадему.

– Хочу, – согласилась Афина. – Если это не отвлечет тебя…

Кострома качнула головой и пояснила:

– Мать не даст мне сейчас работать по дому, да и Макошь здесь – она поможет.

Некоторое время они шли молча, потом Кострома спросила:

– На что похожа твоя родина?

Афина улыбнулась и ответила:

– Она разная…

И стала рассказывать – про Элладу, ту, которую она знала и любила, стараясь вспоминать самое светлое. И молчала про кровь на мраморе храмов и скорбные тени смертных, идущих в Аид, про титаномахию и Тартар, ожоги на руках отца и тяжкую поступь гекатонхейров.

– А у нас тебе нравится?

– Сначала не понравилось, – честно ответила Афина. – Меня Гермес принес в чащу, она мрачная, холодная…

– А кто такой Гермес? – заинтересованно уставилась Кострома на Афину.

– Мой брат. Один из братьев…

Кострома слушала рассказ Афины об олимпийцах с еще большим интересом, чем раньше, по окончании печально вздохнула и произнесла:

– А у меня нет ни братьев, ни сестер.

– Порой я так этого хочу, – честно призналась Афина. – Но… сейчас я понимаю, что каждый из них мне по-своему дорог.

В следующий раз Кострому она увидела уже перед свадебным пиром, когда вместе с другими девушками и женщинами участвовала в облачении невесты. На Кострому надели белое, покрытое серебряной вышивкой свадебное платье. Плат же, которым покрыли ее голову, был темно-красным и навевал на Афину не очень приятные воспоминания. Именно такого цвета была кровь, уже вытекшая из тела, но еще не успевшая свернуться…

Сам пир был похож на те, на которых довелось побывать Афине. Гости вовсю веселились, одаривая молодых советами и поздравлениями, молодые улыбались им, иногда смущаясь, отвечали на шутки: Купала с озорным огоньком во взгляде, а Кострома с достоинством и осознанием своей красоты. Впрочем, когда ближе к концу пира с невесты сняли плат и стали расплетать одну косу и заплетать две, все притихли и молча наблюдали за действом. Афине это было внове, и она внимательно следила за происходящим, решив, что еще будет время поговорить с Макошью и расспросить о том, что да как. Но Макошь словно почувствовала интерес Афины и сама подошла – когда молодые в сопровождении нескольких мужчин с обнаженными мечами пошли к небольшому домику.

– Это специально для них построили, – тихо пояснила она. – И тот дом, где пир был тоже. Чистое все должно быть, новое. А дружки охраняют, зло отгоняют…

Купала у самых дверей дома подхватил на руки Кострому и шагнул за порог, сопровождающие тут же прикрыли за ними дверь и встали по обе стороны от нее.

– Утром будет величальный пир, – продолжила объяснения Макошь. – После него молодые уже в свой дом пойдут, а эти дружки сожгут. А как у вас происходит?

Ответить Афина не успела – из дома раздался громкий пронзительный крик Костромы, а вслед за ним – голос Купалы…

Когда Афина, сердясь на себя за то, что надела здешний женский наряд, вбежала в дом, там уже были и дружки, чьи мечи не смогли отвести беду, и хозяева – боги Гардарики, и часть гостей.

Собственно, дом состоял из одной комнаты, обставленной по-спартански – лавка, на которой лежала одежда молодых, да кровать с темно-красной лентой.

– Кострома! – заламывая руки, закричала Купальница. – Доченька!

Макошь тут же поспешила увести ее, тревожно оглядываясь и хмурясь.

Вскоре весть о случившемся несчастье облетела не только присутствовавших на пире, но и округу. К домику молодых подходили все новые и новые обитатели Прави, мрачно переговариваясь и на все лады обсуждая произошедшее, и через некоторое время на поляне собралась довольно большая толпа. Афина, стоящая у самого порога, поглядывала то на нее, то на тех, кто был в доме. Перун, повелитель Прави, старший из богов Гардарики, еще несколько местных и присоединившиеся к ним гости (чьих имена Афина не запомнила, разве что огненно-рыжего Локи из Асгарда – из-за улыбки, делавшей его похожим на Гермеса) внимательно осматривали дом изнутри и снаружи.

– Нездешнее колдовство чую, – пробормотал Дажьбог, стоя у кровати и поглядывая на нее. – Не пойму, злое или нет, но не наше.

– И не наше, – тут же произнес Локи, подходя к нему и почти касаясь ленты Костромы. – Хотя и похоже… – Он нахмурился, поводил ладонью туда-сюда и добавил: – Старое оно очень.

– Давнее? – удивился кто-то. – Но ведь все сделано недавно, к этой свадьбе.

– Нет, – мотнул головой Локи. – Так колдовали когда-то давно… Но чары наложены недавно, свежие они.

– Как и руны, – воскликнула одна из женщин. – Вот, как ворон скакал. И здесь тоже, – она поочередно указала на ножки кровати.

Кто-то из толпы услышал ее, крикнул в ответ:

– Поди Чернобога руна?

– Без него не могло обойтись, – раздался еще один голос.

Афина отыскала глазами Чернобога. Тот спокойно стоял неподалеку, опираясь на резной посох, с которым не расставался. Когда на пороге показался Перун и мрачно уставился на Чернобога, он покачал головой и нахмурился.

– Да разве он сознается, – снова закричали из толпы. – Сам, небось, на девку глаз положил…

Чернобог не отводил взгляда от все более мрачнеющего повелителя Прави. Афина вновь подумала о том, что он похож на Аида. На того, кто не способен на подлость…

…– Не тебе, злоязыкий, трепать имя моего супруга! – презрительно бросила в лицо Мому Персефона.

– Я хоть и злоязык, но не опускаюсь до кражи, – ухмыльнулся он. – Небось, любимый племянничек подсказал, как дотянуться до чужого.

Персефона отвернулась и пошла к выходу, на пороге обернулась и негромко произнесла:

– Вы вправе думать что угодно, но Аид брал меня не против моей воли. Да и гранат из его рук я взяла сама. И о выборе своем не жалею…

Афина сделала несколько шагов в сторону Чернобога. Толпа между тем все более распалялась, недобро поглядывая на него, и Афина поняла, что еще немного – и жаждущие покарать виновного в несчастье боги и смертные обратятся против Чернобога. Она крепко сжала в ладони врученный Гермесом кулон, надеясь, что сумеет быстро докричаться до брата, и когда стоящие в первых рядах, потрясая кулаками, бросились на Чернобога, пробежала разделяющие их два шага, хватаясь за него свободной рукой и выкрикивая:

– Гермес! Трикефал!

Брат не подвел. Афина почувствовала, что ее затягивает в открытый дромос, и покрепче вцепилась в Чернобога уже двумя руками.


Глава 3. Гиперборейские сны


Афина очень не любила пользоваться дромосом, открытым не ею, а потому Гермеса она сначала услышала.

– Ох уж эти женщины! – его голос нельзя было не узнать, хотя бы по насмешливо-язвительным интонациям. – Уже домой… Афина?

Афина открыла глаза и повернулась к брату.

– Хайрэ.

Гермес был не один. Он сидел в кресле – или, точнее, полулежал, закинув ноги на один подлокотник и опираясь спиной на второй, а в руке держал чашу с каким-то горячим напитком. Аполлон сидел напротив него, рядом с женщиной, которую Афина никогда ранее не видела, но узнала бы ее сразу – именно так должна была выглядеть и выглядела мать Аполлона и Артемиды. Прекрасная, величественная и спокойная.

– Да, действительно Афина, – хмыкнул Гермес, с интересом разглядывая уже не сестру, а ее невольного спутника, которого Афина все еще крепко держала за плечо. – А то уж подумал – надо же, вместо себя жениха с невестой отправила. В путешествие, так сказать.

– Их без меня отправили, – разжимая руки, ответила Афина.

Она представила своего спутника, затем Аполлон представил свою мать и, как оказалось, хозяйку дома.

– Я велю приготовить вам комнаты, – негромко сказала Лето и вышла.

Рассказ Афины о произошедшем после пира слушали внимательно, не перебивая, хоть и видно было, что вопросы есть у всех.

– Странная история, – задумчиво произнес Аполлон по окончании. – И пока совершенно мне не понятная – отчасти от того, что я не знаю обычаев Гардарики.

– Мне тоже многое не понятно, – откликнулся Чернобог. – Хоть все эти обычаи мне ведомы.

Афина впервые слышала его голос, звучный и глубокий. «Таким на поле боя воинами командовать можно – точно все услышат!»

– А мне многое понятно, – Гермес улыбался, но Афина заметила, что глаза при этом у него были серьезные. – Например, что сестре очень уж ваши одежды нравятся, я ее даже не сразу узнал. Да и вообще сперва подумал, что это Афродита.

Афина метнула на него негодующий взгляд, но Гермес словно не заметил этого, продолжая разглядывать Чернобога.

– Афродита бы держала не за руку, – несколько снисходительно ответил ему Аполлон. – Ты что, Афродиту не знаешь?

Афродиту Афина знала, более того – прекрасно знала мнение о ней братьев, а потому рассердилась, решив наедине высказать свое неудовольствие подобным сравнением. Она осуждающе поглядела на Аполлона, затем бросила быстрый взгляд на Чернобога и заметила, что он едва заметно улыбается. «Он знает, кто такая Афродита, – догадалась Афина. – Знает и понимает, на что намекает Аполлон!» Она почувствовала, как ее щеки начинают краснеть, но, к счастью, этого никто не заметил – в комнату вернулась Лето и предложила гостям показать их комнаты.

– Какая у тебя хорошая мать, – негромко обратилась Афина к Аполлону и, не удержавшись, пояснила: – Такая тактичная.

Выходя вслед за Лето, она услышала насмешливое фырканье Гермеса, но не стала задерживаться – хотелось переодеться и хотя бы немного отдохнуть.

Комната была небольшой и очень уютной, и Афина с удовольствием присела в удобное кресло у окна – идеальное место для размышлений. А мыслей было множество. Например, кто и зачем так поступил с молодыми? И как именно? Афина прикрыла глаза, вспоминая, что именно она увидела в домике. Лавка с одеждой, причем нательного на ней не было, только платье, штаны с рубахой да пояса. На полу обувь, полуприкрытая упавшим платом. И огромная кровать, едва примятая, а на белом покрывале словно рана на теле – красная лента, та самая, что была в косе Костромы. Или… Или все же другая? Афина нахмурилась, стараясь поточнее припомнить цвет ленты Костромы, но поняла, что ей нужна помощь.

Чернобог отдыхать не пошел. Он беседовал с Аполлоном, а Гермес, казалось, дремал в своем кресле. Однако едва только Афина вошла, тут же встрепенулся и открыл глаза.

– Что-то не так? – спросила Лето, оглядываясь и откладывая в сторону шитье.

– Не совсем, – улыбнулась ей Афина. – Комната прекрасна, но не хочется загромождать ее мрачными размышлениями.

– Это правильно, – ухмыльнулся Гермес. – С размышлениями надо к нам.

– Не к вам. – Афина повернулась к Чернобогу: – Какого цвета была лента Костромы?

Тот удивленно взглянул на нее, порылся в своем кошеле, и, достав кроваво-красный камень, протянул его Афине.

– Точно?

– Да, – уверенно ответил он. – Плат было немного темнее. Коса у Костромы длинная, кончик косы и лента были хорошо видны.

Афина покрутила в руках камешек, снова прикрывая глаза. Платье на лавке, пояс – и лента. Ее положили на лавку, когда зашел разговор о колдовстве, но она соскользнула, упала на так никем не поднятый плат. Они были одного цвета.

– Лента в комнате была не ее, – произнесла Афина, глядя на Чернобога. – Случайно она там оказалась или ее подкинули специально – но это не ее.

* * *

Афина проворочалась в кровати почти половину ночи. Сон никак не шел, перед глазами возникала то улыбка Чернобога, то соскальзывающая на пол лента, то руны – похожие на отпечатки птичьих следов… Постепенно эта полуявь сменилась сновидениями, в которых она то ли убегала от кого-то, то ли догоняла, но никак не могла догнать кого-то ускользающего. Вьющегося, словно змея…

Змеи Медузы нежно шипели, шелестя чешуей, терлись о плотную повязку на ее глазах, и Афина тихо смеялась, отводя шаловниц от лица подруги, склонялась и целовала, чувствуя, как губы Медузы подрагивают, отвечая.

– Я вернусь к тебе, – прошептала Афина, но ее голос заглушил громкий хохот.

Торжествующий и ехидный, и тело Медузы, все еще обнимающей Афину, стало меняться. Контуры словно сминались под гигантской рукой, вылепливающей нечто новое – появляющаяся чешуя царапала кожу, стремительно выросшие когти вонзились в спину. Афина вскрикнула, стала вырываться, все еще боясь причинить боль бьющейся в судорогах изменений Медузе, но силы словно утекали в песок. Афина рванулась сильнее, оттолкнула, и ей удалось разорвать объятья, откатиться в сторону, и в этот момент повязка на глазах Медузы стала истончаться и таять.

– Не смотри! – хрипло закричала Медуза.

Афина отвернулась, плотно зажмурившись, и разом все стихло. Тишина была глухой, вязкой словно мед, и Афина стала задыхаться, погружаясь все глубже и глубже. Она рванулась вверх, к угасающему свету, протянула руку…

И схватилась за протянутый посох, рванувший ее так резко, что ладонь едва не соскользнула. Чужая ладонь, приятно горячая, сильная и уверенная обхватила запястье – и вот уже Афина стоит, дрожа на холодном ветру, а Чернобог кутает ее в тяжелый кроваво-красный плащ. Пряди его волос полощутся на ветру, иногда хлещут по лицу Афину.

– Навь, – глухо произносит Чернобог. – Ваша Навь, не наша.

Тартар, понимает Афина. Они стоят у распахнутых врат Тартара, а за спиной лежат мертвые Бриарей, Котт и умирающий Гиес. Силящийся что-то произнести и царапающий землю одной из многочисленных рук.

– Не смотри туда, – говорит Чернобог, зная, что Афина собирается обернуться. – Не надо. Я сам.

Афина зажмуривается и молчит, хотя хочет кричать во все горло. Холод. Мрак. Тишина. Она вздрагивает, когда ее плеча касается рука Чернобога…

И просыпается.

*
* *

Сначала Афине показалось, что она все еще спит – такое все вокруг чужое, но потом вспомнила, куда ее занесло. И дрожит она потому что шерстяное одеяло сползло на пол. Соскользнуло, когда она ворочалась и металась на кровати.

– Тартар, – вспомнила Афина. – Гекатонхейры.

Она быстро привела себя в порядок – какой бы тяжелой ни была ночь, какой бы сон не снился Афине, но она не могла позволить другим увидеть себя растрепанной, словно последняя рабыня. «И то, что Чернобог может тебя увидеть, не при чем», – ехидно шепнул внутренний голос.

– Не при чем, – вслух произнесла Афина. – Совершенно!

Она поспешила в общую комнату, но застала там одного Аполлона.

– Мать спит, твой гость еще не выходил, а Гермес вообще сбежал. Его Аид зачем-то позвал, – ответил Аполлон на вопрос Афины. – Ничего особенного не сказал, но выглядел встревоженным. Как ты сейчас, – добавил он, внимательно глядя на Афину.

– Давно ушел? – Пожалуй, впервые Афина поняла, как это бывает, когда предчувствия стискивают сердце.

– Ночью. – Он качнул килик, вглядываясь в глубины плещущегося вина, и велел: – Рассказывай.

– Я вчера уже все рассказала, – резко ответила Афина.

– Вчера вечером тебе не нужен был Гермес. Сегодня ты первым делом спросила про него, – он взглянул на Афину, и она увидела, что в глубине его зрачков зарождается… гнев? буря? тьма? – Рассказывай!

– Это всего лишь сон.

– Кто как не я может растолковать смысл видений?

И Афина сдалась, рассказала, правда не полностью. Упомянула лишь, что сначала ей снилась Медуза – такая, какой она стала. Зачем кому-либо знать о том, что они встречались, и не раз? Зато с того момента, когда Афина услышала смех… Она словно погрузилась в транс, широко раскрытыми глазами смотрела в точку поверх плеча Аполлона и говорила тихо, ломким безжизненным голосом. И вспоминала все новые подробности. Каменеющее тело Медузы. Бриарей со вспоротой грудной клеткой. Рассеченный надвое Котт. Гиес с серпом, застрявшим в животе…

Она рассказывала и погружалась в темноту. Несмотря на бьющие в окно солнечные лучи в комнате становилось все сумрачнее, воздух густел, его уже можно было вдохнуть с трудом…

Хлесткая пощечина привела Афину в себя. Она вскинулась и негодующе уставилась в серые глаза Аполлона. «Оказывается, он тоже умеет беспокоиться, – подумала она, сглатывая. – Интересно только, за кого именно?»

– Думаю, нам самое время отправиться в гости к Аиду.

Голос Чернобога заставил Афину слегка вздрогнуть – она не заметила, когда он появился в комнате.

– Позавтракать успеете, – Аполлон, помедлив, отвел глаза от Афины. – Я попрошу мать собрать вам в дорогу необходимого, – и вышел.

– Мне тоже снилось странное, – тихо произнес Чернобог. – Странное и… пожалуй, страшное. Ты умеешь бояться, воительница?

– Не боятся только безумцы, – ответила Афина словами, которые когда-то, чуть ли не в прошлой жизни слышала от Гермеса. Тогда она только посмеялась, но позже, глядя на кровавую бойню у стен Иллиона, на озверелые лица героев и полубогов, поняла весь их смысл. – Я научилась этому.

– Я тоже.

Чернобог стоял за спиной у Афины, и ей казалось, что его дыхание заставляет пряди волос вздрагивать и шевелиться…

…как змеи на голове Медузы. Когда она запрокидывала голову, смеясь или поставляя лицо солнечным лучам, змеи скользили по плечам и спине, недовольно шипели, свиваясь и распутываясь. А когда она грустила, змеи словно засыпали…

По телу пробежала едва уловимая дрожь, но Чернобог заметил ее и молча набросил на плечи Афины плащ.

– Благодарю.

«Богиня-девственница, – подумала она, радуясь, что Чернобог не может заглянуть в ее мысли, распознать причину. – Дрожу от любовного томления, словно молоденькая жрица в храме Афродиты! Впрочем, любовного ли?»

– А любить? – спросила она, одновременно снедаемая любопытством и сердясь на запропавшего куда-то Аполлона. – Любить ты умеешь?

– Когда-то думал, что разучился, – тяжело уронил Чернобог, и Афина рассердилась на брата еще сильнее. – Меня очень старательно учили ненавидеть, а я был хорошим учеником.

Больнее всего способен ударить тот, кто ближе. Чем ближе – тем больнее. Эту истину молодой Чернобог забыл совершенно, потеряв голову от красавицы Марены, подпустил ее так близко, как никого до той поры не пускал. Ввел в свой дом законной хозяйкой – владей всем, на что упадет взор твой, жена любимая…

– И чем все закончилось? – с интересом спросил Аполлон, входя в комнату. – Извини, что прервал. Сейчас слуги принесут завтрак.

– Она предала, и мы расстались, – коротко ответил Чернобог. – Пожалуй, если бы она предала только меня, я бы со временем простил ее. Наверное. Но она подвела на грань безумия и к краю пропасти не только меня. А такого не прощают никому.

– Я запомню твои слова, – задумчиво произнес Аполлон.

"Сказки, рассказанные перед сном профессором Зельеварения Северусом Снейпом"