Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.

Пламя дракона

Автор: Yulita_Ran
Бета:Artaletta
Рейтинг:R
Пейринг:Драко Малфой/Гарри Поттер
Жанр:AU, Romance
Отказ:да
Вызов:Фандомная Битва 2013
Аннотация:Драко Малфой варит идеальный кофе со специями. Именно такой, какой нравится Гарри Поттеру
Комментарии:
Каталог:Пост-Хогвартс, AU
Предупреждения:AU
Статус:Закончен
Выложен:2013-11-13 18:44:01 (последнее обновление: 2013.11.13 18:43:07)
  просмотреть/оставить комментарии
В маггловскую кофейню «Золотая чашка» Гарри приходит каждую пятницу и всегда под обороткой. Пожилым лысеющим банкиром в очках-хамелеонах, гибким балетным мальчиком, обаятельным студентом, разбитным хлыщом с телевидения, татуированным байкером, боксером со сломанным носом, утомленным интеллектуалом в твидовом пиджаке и с седеющими висками. Смуглым невысоким брюнетом с зелеными глазами, которые не нуждаются больше в очках после коррекции, — никогда. 

За долгое время Гарри стал настоящим охотником за чужими волосами, и он довольно придирчив к внешности тех, чьи тела потом натягивает на себя, как маскарадные костюмы. Он избегает женских тел и откровенного уродства, не слишком жалует цветных и предпочитает не перешагивать сорокапятилетний рубеж. Хотя и сознает, что его уловки смешны и нелепы — он пьет оборотку для того, чтобы замаскироваться, и при этом стремится выглядеть привлекательным. 

Оборотное зелье действует не больше часа, но у Гарри всегда при себе фиал с дополнительной порцией, ее можно принять в туалете так, что никто ничего не заподозрит. В каком бы виде он ни пришел в «Золотую чашку», Гарри занимает столик возле углового окна, откуда плохо виден зал и хорошо — барная стойка, ни с кем не заводит знакомств и выбирает в меню один и тот же напиток под завораживающим названием «Пламя дракона». 

Вопреки названию, это не алкогольный коктейль, а всего лишь кофе. Правда, щедро сдобренный пряностями: мускатный орех, корица, кардамон, перец чили. У кофе пряный и острый вкус, аромат возбуждающе щекочет ноздри, и Гарри на собственном опыте может подтвердить все то, что сказано о «Пламени дракона» в кофейной карте. «Этот напиток дарит ощущение бодрости на целый день — если выпить чашку с утра, и лишает сна до рассвета — если совершить ошибку и употребить его во второй половине дня». 

С некоторых пор Гарри совершает ошибку за ошибкой, словно всерьез вознамерился лишить себя сна не только до рассвета, но и на весь остаток жизни — так часто он бывает в «Золотой чашке». Сделав заказ, он обычно усаживается удобнее и наблюдает за маленьким шоу, которое представляет бариста, в лихом танцевальном ритме двигающийся за барной стойкой. «Пламя дракона» варится только в джезве, на горячем песке, количество специй строго высчитано и отмерено, — и бариста презрительно фыркает в строну кофейной машины, улыбается семенам кардамона, измельчая их в электромельнице, забавно поводит носом над жестяной банкой с мускатным орехом, закатывает глаза при виде чересчур сухого алого стручка чили, энергично катает в ладонях палочку корицы, прежде чем опустить ее целиком в джезву. 

Бариста в «Золотой чашке» тонкий и гибкий, рукава его белой сорочки всегда закатаны выше локтя, — прищурившись, Гарри может разглядеть зыбкое дрожание Иллюзионных чар над левым предплечьем, — длинные светлые волосы собраны в аккуратный хвост, и в правом ухе покачивается, дразня, крохотный коралловый перчик чили с золотым хвостиком. Пальцы у баристы изящные, а движения их — уверенные и точные. С молниеносной скоростью он выполняет несколько действий одновременно: открывает, смешивает, встряхивает, включает, подставляет, вливает, взбивает, присыпает и взбалтывает. Когда Гарри впервые видит это, он поражен, и прилагает все усилия воли, чтобы не слишком откровенно пялиться на светловолосого бога кофейной машины и тертого шоколада. 

Скоро он выясняет, что его опасения излишни. На здешнего баристу пялятся все: мужчины, что невежливо отводят глаза от своих дам, и женщины, шикающие на кавалеров, чтоб не мешали им наблюдать; старушки, заказывающие горячий шоколад с мятой, и дети, пускающие пузыри в высокие стаканы с молочными коктейлями; завсегдатаи кофейни, любящие провести тут целый вечер, и жители соседних домов, которые забегают выпить чашечку кофе по-неаполитански, не присаживаясь за столик. Даже официантки в перерывах между заказами торчат у барной стойки и строят баристе глазки.

Гарри становится свидетелем робких попыток познакомиться и отчаянного флирта, наблюдает за бурным кокетством и сдержанным, но явным интересом, читает во взглядах, обращенных на баристу, восхищение его работой и жгучее любопытство. До всего этого баристе, как правило, нет никакого дела — всем видом он демонстрирует лишь вежливо-равнодушное расположение к окружающим, полную сосредоточенность на пятидесяти видах кофе и кофейных напитков, что предлагаются в меню, и глубокое погружение в мир сверкающих белых чашек и тугих струй горячего пара из кофе-машины. 

Гарри знавал баристу в другие времена — и ему нелегко убедить себя, что парень из его воспоминаний и нынешний великолепный профи — один и тот же человек. Еще сложнее ему признать природу своего интереса, быстро превратившегося в настоящую одержимость. Но каждую пятницу — это сильнее его — он растворяет заранее приготовленный волос в Оборотном, в несколько глотков выпивает мерзкую жидкость и аппарирует на задний двор кофейни «Золотая чашка». Сюда выходят только глухие стены домов, не позволяющие увидеть, как рвется тонкая ткань привычной магглам реальности, и человек шагает на тротуар прямо из воздуха. Переведя дыхание и убедившись, что остался незамеченным, Гарри выходит из арки, заворачивает за угол и спустя минуту уже открывает парадную дверь, над которой золотистые неоновые трубки складываются в силуэт гигантской кофейной чашки. 

Внутри разлито тепло, клетчатые абажуры на светильниках словно пледы, ароматы кофе и сладостей кружат голову, и светловолосый бариста взбивает сливки в шейкере с таким видом, будто смешивает ингредиенты для зелья Живой Смерти.

— Это настоящая магия! А вы — просто волшебник! — темпераментно восклицает однажды краснолицый толстяк, отведав латте, именуемое «Лунной дорожкой». «Глоток забвения», «Слеза русалки», «Ангельский снег», «Поцелуй мавра» — книжечка меню изобилует названиями поэтическими и волшебными, и Гарри давно уже выучил их наизусть. 

— Вы — волшебник! — не унимается толстяк.

«Да, — думает Гарри. — Да, мой толстожопый друг, ты и сам не подозреваешь, насколько прав. Этот парень за стойкой вовсе не безобидный мастер, умеющий из горького порошка и горячей воды сварганить вкусный напиток. Он действительно волшебник, и не самый добрый притом. Если бы ты видел, на что способна его волшебная палочка — настоящая волшебная палочка, не те пластмассовые трубочки для коктейлей, которые он рассовывает по стаканам. Одним взмахом этой самой палочки он мог бы превратить кофейню в руины, а посетителей — в кроликов или змей, но самое удивительное, что все свои кофейные штучки он вытворяет голыми руками. Ни единой капли магии, только арабика средней прожарки, корица и взбитое паром молоко».

В какой-то момент Гарри начинает казаться, что бариста узнает его в любом обличье. Слишком часто задерживает на нем взгляд. Слишком пристально смотрит. Поворачивается в его сторону, занимаясь своим обычным барным волшебством без малейшей примеси магии. Иногда ухмыляется, иногда с серьезным видом хмурит брови, иногда смотрит задумчиво, неторопливо протирая бокалы белоснежным полотенцем. Гарри нервничает, украдкой ощупывает лицо, досадливо морщится, вытирая салфетками моментально влажнеющие ладони — и не может не думать, что случится, когда бариста узнает его окончательно. 

У Гарри накопилось слишком много вопросов и никак не меньше горячих фантазий, пропитанных ароматами кофе и шоколада. Он ерзает на мягком стуле, опускает глаза в чашку с остатками «Пламени дракона» и глядит на баристу из-под ресниц. Бариста протирает стойку, почти укладываясь на нее, и внезапно подмигивает Гарри так, словно говорит: «Уж я-то знаю, кто ты такой».

В этот день Гарри выглядит как ничем не примечательный мелкий клерк с явными шотландскими корнями, и он едва не падает со стула от удивления. После чего уходит в туалет, где долго разглядывает в зеркале веснушчатую физиономию шотландца, уговаривая себя не дрочить прямо сейчас. Дотрагиваться до чужих гениталий почему-то противно, и он предпочитает дождаться окончания действия зелья. 

Подмигивание баристы выбивает Гарри из колеи, и в следующий раз он решается прийти в «Золотую чашку» только через две недели. Две недели он мается и мучается, считает дни и собирает коллекцию разнообразных волос для оборотки. Он говорит себе: «Пора все это прекратить» и «Надо оставить его в покое», и «Игры с Оборотным не доведут до добра». Он говорит себе еще много чего и предпринимает как минимум пять попыток сварить на собственной кухне «Пламя дракона». Слова оказываются бесполезными, идеальное сочетание специй никак не находится, и на исходе второй недели Гермиона — единственная, кто знает о его маленькой постыдной тайне — мужественно проглатывает глоток очередной адской смеси, приготовленной Гарри, подпирает щеку ладонью и произносит невыносимо ласковым голосом: «Гарри, сходи уже к нему, что ли».

И он идет. Порог «Золотой чашки» переступает в обличье юного африканца, с разболтанной походкой и в дурацких широких штанах. Его пухлые губы улыбаются помимо воли, но улыбка тут же исчезает, когда за барной стойкой обнаруживается рыжая пышногрудая девушка. Рыжая выставляет на поднос чашки с эспрессо, и Гарри не сразу соображает, что попросту ошибся сменой — сегодня не пятница, а четверг, его бариста работает только по нечетным дням недели, и очередная порция Оборотного потрачена напрасно. 

Коренастая официантка в черной форменной юбке, обтягивающей тяжелые бедра, отходит от стойки, неся перед собой поднос, уставленный белоснежными чашками. От чашек поднимается густой сладковатый пар, Гарри чувствует себя хуже некуда, и зелье встает в горле тошнотворным комком. Он отворачивается к окну. За ним летний закат красит небо в нежнейшие оттенки какао, розовые и коричневатые. Облака плавают в какао пышными клочками взбитых сливок, и несколько секунд Гарри бездумно пялится на заоконную красоту, пока звяканье колокольчика над дверью не возвещает о приходе нового посетителя. 

Африканский паренек, внутри которого прячется Гарри Поттер, отступает в сторону, чтобы дать место вошедшему, и мимо него быстрым шагом проходит светловолосый бариста, бросая на ходу «Спасибо». По случаю выходного дня он не в черно-белой форменной одежде, а в какой-то линялой и рваной джинсе совершенно блядского вида, и Гарри пялится ему в джинсовую спину с блаженной улыбкой идиота.

Спустя полчаса он сидит над остывшим «Пламенем дракона», — рыжая девушка явно переборщила с кардамоном, — и наблюдает за тем, как бариста обсуждает что-то с двумя официантками и своей сменщицей, мелкими глотками отпивая капуччино и слизывая молочную пену с верхней губы. Гарри вытягивает шею, шум кофейной машины заглушает голоса, он не может разобрать ни слова, но это «что-то» — явно не заговор против человечества, слишком уж веселый и легкомысленный вид у всех четверых. Гарри содрогается от зависти и сильнейшего желания быть сейчас там, около стойки, самому ощущать себя частью этого веселого заговора. Он потрясен силой своего чувства и всерьез опасается вспышки стихийной магии, поэтому молниеносно выскакивает из-за стола, едва не опрокидывая чашку себе на штаны. Не сбавляя скорости, проходит через зал и скрывается за дверью туалета — холодная вода представляется сейчас лучшим средством успокоиться.

Холодная вода и вправду успокаивает, глубокое дыхание помогает купировать стихийную вспышку, но пальцы Гарри подрагивают, а темная кожа на лице явственно сереет. Гарри хочет разбить зеркальное стекло, кулаком или с помощью волшебной палочки — без разницы. И совсем не хочет думать о причинах внезапного гнева или других своих чувств.

— Это все оборотка, — шепчет Гарри, глядя в зеркало, и морщится от вида коричневых африканских губ, слишком полных, слишком сексуальных, слишком не его. — Гермиона предупреждала, что на оборотку бывает такая реакция, особенно если принимать слишком часто. Сейчас пройдет, все пройдет.

Гарри закрывает глаза, не в силах больше смотреть на свое-не свое отражение, и продолжает успокаивать себя безостановочным: 
— Все пройдет, сейчас все пройдет...

Дверь открывается почти бесшумно, и тихие шаги по кафельным плиткам заставляют Гарри замереть. Он не слышит произносимых заклинаний — но воздух вокруг густеет и начинает едва уловимо пахнуть озоном, а это верные признаки творимой рядом магии. Гарри опускает правую руку в карман спортивной толстовки, где лежит волшебная палочка, и открывает глаза, еще договаривая очередное: «Все пройдет».

— Что ты там бормочешь, Поттер? — бариста стоит за спиной и с интересом рассматривает отражение Гарри в зеркале. Воспоминания оживают мгновенно, словно чья-то неведомая рука выдергивает обоих из облицованного кафельной плиткой туалета маггловской кофейни и перемещает во времени и пространстве. Вокруг вырастают стены Хогвартса, прозрачная Плакса Миртл болтается в углу над полом, лишь экспозиция немного поменялась — тогда именно Гарри стоял позади. 

Гарри прогоняет наваждение и превозмогает искушение сдаться немедленно. В притворном удивлении он расширяет глаза:

— Как ты меня назвал, чувак? Какой еще такой горшок? Да ты нарываешься, что ли, белый!

Бариста криво усмехается и придвигается вплотную — Гарри различает тонкий запах кофе и специй, которыми он, видимо, пропитан насквозь. В горле мгновенно пересыхает, пульс учащается, Гарри пытается найти на теле баристы место, на которое можно смотреть спокойно — и не находит. Джинсы слишком рваные, руки слишком красивые, жилетка надета прямо на голое тело, на груди совсем нет волос, и на шее болтается черный шнурок с золотым амулетом в виде листочка марихуаны. Гарри решает, что самое нейтральное место — именно этот листочек, и не отрывает от него взгляда, пока бариста говорит.

— У тебя отличная маскировка. Внешность, жаргон, одежда, все очень, очень хорошо придумано. Но это же ты, верно? Это все равно ты, Поттер. Я распознаю тебя под тысячей личин, с любым цветом кожи, в любом возрасте и весе. В прошлый, нет, в позапрошлый раз ты был университетским профессором, даже толстенную книжищу с собой приволок, делал вид, что читаешь. А перед тем приходил в теле худого задрота, а до этого — накачанного здоровяка. Давно хочу у тебя спросить, Поттер... 

«Еще не все потеряно, — думает Гарри. — Если я сейчас дерну плечом, отодвину его в сторону, закачу истерику, дам ему в челюсть, в конце концов — все еще можно будет переиграть. Я просто уйду и... И что?»

— Зачем ты таскаешься сюда как на службу? — спрашивает бариста, придвинувшись вплотную, так, что между их телами не остается ни малейшего зазора. В бок Гарри упирается нечто, больше всего напоминающее кончик волшебной палочки, а его собственная непостижимым образом исчезает из кармана. Момент, когда все еще можно было переиграть, безнадежно упущен.

— Зачем? — давление усиливается, Гарри шипит от боли, дергается, и тут же оказывается наклонен вперед, прижат к мраморной столешнице раковины, его голову запрокидывают рывком, палочка упирается в шею сбоку, он злится и пытается вырваться, наблюдая в зеркале великолепную сцену — блондин в джинсовой жилетке удерживает темнокожего подростка в жестком захвате, собираясь проткнуть его деревяшкой. Картина кажется Гарри очень возбуждающей и ничуть не страшной. 

— Мне нравится здешний кофе, — говорит Гарри Поттер высоким и ломким голосом. — Особенно «Пламя дракона». Классный рецепт, ты сам его, что ли, сочинил? 

— Что... Что ты несешь, Поттер? Озвучь мне настоящую причину, ну! 

У Гарри кружится голова. Все это кажется совершенно нереальным: их соприкасающиеся тела, ни одного человека вокруг, пальцы скользят по краю влажной столешницы, и движением резким и неожиданным для самого себя Гарри выворачивается в руках баристы и оказывается к нему лицом. 

— Почему ты не возвращаешься, Малфой? — спрашивает Гарри. — Ссылка кончилась шесть месяцев назад, твои бывшие одноклассники, ну и вообще все, кому Азкабан заменили годом жизни в маггловском мире, все вернулись уже давно. Родители твои опять приемы закатывают, на них половина Министерства ходит, Паркинсон, я слышал, замуж собирается за Нотта. Короче, все возвратились к нормальной волшебной жизни, а ты почему-то остался здесь. Почему?

Малфой сверкает глазами, закусывает губу, но палочку опускает. Гарри наслаждается выражением смятения на его лице и упрямо повторяет: 

— Почему ты остался?

— Это для аврората? Ты на них работаешь?

— Не работаю я на аврорат, на хрен ты им нужен, — пожимает плечами Гарри и вдруг понимает, что выдал себя с головой. Он впервые радуется своей сегодняшней внешности — на темной коже не видно румянца.

— Знаешь, что тебя выдает в любом обличье, Поттер? — спрашивает Малфой и отступает назад. — То, как ты смотришь на меня. Ты можешь быть старым или молодым, толстым или худышкой, белым или черным — как сейчас. А смотришь на меня всегда одинаково. Словно я большой шоколадный торт, до которого ты никак не можешь дотянуться. И знаешь что, Поттер? Ты просто жалок, правда, жалок, с этой своей обороткой, вечным выслеживанием, играми в прятки и «поймай меня, если сможешь». Никак не оставишь в покое прошлое, да? Подозреваешь, что я решил здесь остаться, чтобы что? Устроить тут массовые убийства путем подмешивания ядовитых зелий магглам в кофе? Предположить — просто на миг предположить, что мне, может, нравится мое дело, что мне здесь интересно — на это ты не способен, разумеется. То есть хрен знает сколько месяцев приходить пялиться на меня под обороткой ты можешь, а поверить в то, что люди меняются...

Малфой обрывает себя, опускает руки — в каждой по волшебной палочке, — стоит с выражением досады на лице, будто обдумывая, что теперь делать, не сказал ли он лишнего, не наложить ли на Поттера Обливиэйт, не заехать ли ему каблуком в нос по старой памяти.

Воображение подводит Гарри вместе с выдержкой, он забывает, как дышать, несправедливость горьких малфоевских слов выбивает у него всякую опору из-под ног. Захлебываясь эмоциями, он кидается на Малфоя, толкает его к противоположной стене, цепляется руками за плечи, силится раздвинуть коленом ноги, вдавливает в стену так, чтобы не мог пошевелиться. Он мучительно подбирает слова, могущие объяснить, зачем второй год таскается сюда — и ничего отыскать не может.

Гарри закипает от ярости и ненависти к чужому телу, собственной глупости, ненормальной своей одержимости и идиотской страсти. Слова булькают в горле, но не выходят наружу, от кофейного запаха Малфоя сносит крышу, и Гарри делает то, что всегда удавалось ему лучше всего — бросается с размаха в омут.

Он накрывает губы Малфоя своими, шарит руками по его груди, дурея от невозможной близости полуобнаженного тела, напирает и наглеет, гладит, прикусывает и почти стонет от избытка ощущений, что обрушиваются на него. Легкий привкус корицы на теплых малфоевских губах, прерывистое дыхание, стук двух сердец, горячая гладкость кожи, мягкая шершавость джинсовой ткани, прохлада кораллового перчика чили, — чтобы дотянуться до малфоевского уха, Гарри приходится приподниматься на цыпочки. Всего этого слишком много, и он не сразу понимает, что некоторой малости все-таки не хватает — ответной реакции Малфоя. 

Гарри отступает сразу же, ошеломленный, не поднимая глаз, и тянет руку за своей палочкой. Пауза кажется невыносимо долгой, собственное дыхание — чересчур шумным, а выпуклость на штанах — абсолютно неуместной. 

«Заберу палочку, аппарирую прямо отсюда и зааважусь в своей гостиной», — решает Гарри и смотрит наконец на Малфоя. 

— Верни мне мою, — начинает он, но продолжить не успевает. Малфой встряхивает головой, как будто отгоняет от себя морок, отбрасывает в сторону обе палочки и налетает на Гарри. От одних только поцелуев у Гарри дрожат колени, а когда он ощущает пальцы Малфоя на пряжке своего ремня, сил держать себя в руках больше не остается. Он трясется как в лихорадке, пытается одновременно остаться лицом к лицу с Малфоем и повернуться к нему спиной, расстегивает малфоевские джинсы и кладет его руки на свои ягодицы. Их тела сотрясает крупная дрожь, и все попытки произнести хоть слово заканчиваются стонами и поскуливанием.

Потом наступает момент, когда оба — уже до предела возбужденные и почти раздетые, неловко путаясь ногами в спущенных штанинах, все-таки останавливаются. 

— Чего ты хочешь? — хрипло спрашивает Малфой. — Чтобы я взял в рот? Или ты сам? Или просто подрочим? Или... Только скажи, скажи, я...

— Ты что? Что ты? — спрашивает Гарри, задыхаясь, и трется всем телом о тело Малфоя. — Что ты сделаешь? Ты все сделаешь? Я не знаю, я... Нам надо поговорить! 

Малфоя вдруг перестает трясти, он обеими руками обхватывает кудрявую африканскую голову и говорит прямо в распухшие от поцелуев губы:
— Я тебя трахну, Поттер, прямо сейчас. А потом поговорим.

И Гарри обмирает в объятиях Малфоя, послушно поворачивается к нему спиной, опирается ладонями о мраморную столешницу, прогибается в пояснице, млеет и тает от поцелуев и ласк, подчиняется уверенным сильным рукам — и очень хочет верить в их опытность. Мир Гарри Поттера сужается до размеров этого туалета, нет, еще меньше, до зеркала, в котором отражается Драко Малфой с искаженным лицом и каплями пота на лбу, трахающий юного темнокожего паренька. Гарри видит, как Малфой изо всех сил пытается быть нежным и осторожным — и ему хочется заорать: «Нет, не надо! Не жалей его! Это ведь не я, он — не я!» 

Он даже почти формулирует фразу, которую мог бы членораздельно произнести, но в этот момент действие оборотки заканчивается, трансформация гнет и ломает тело Гарри, возвращая его в нормальное состояние, он орет от боли и облегчения, и одновременно с ним орет Малфой, выплескиваясь в бурном оргазме.

— А меня ты тоже? — спрашивает Гарри и морщится — язык не слушается его, а горло царапает. Ноги подламываются от слабости, возбуждение спало, голова идет кругом, идея заавадиться вновь представляется не такой уж плохой.

— Что тоже? — глухо спрашивает Малфой откуда-то снизу. 

Гарри опускает голову — Малфой сидит прямо на разбросанной одежде и смотрит расфокусированным взглядом в пространство. 

— Ничего, — пожимает Гарри плечами. — Ничего.

Они одеваются, не глядя друг на друга, шепотом произносят Очищающие заклинания, потом умываются, наклонившись над соседними раковинами. Малфой долго трет руки бумажным полотенцем, Гарри сушит под струей горячего воздуха. На глаза наворачиваются слезы, в груди разрастается пустота, что со всем этим делать, совершенно неясно. Много раз Гарри фантазировал, как случится их встреча, как он сможет все объяснить Малфою, а тот сумеет правильно его понять. И никогда в воображении Поттера это не выглядело быстрым сортирным трахом в последние минуты действия Оборотного зелья. 

Малфой выбрасывает скомканное полотенце в мусорную корзину, а потом поворачивается к двери и взмахивает палочкой, снимая Заглушающие. Гарри понимает — больше ничего не будет. Ему кажется, что нужное слово найдено.

— Извини, — говорит он просто, прямо в малфоевскую спину, проходит мимо застывшего Драко, чуть не отодвигая его плечом, и мягко прикрывает за собой дверь туалета. 

В зале официантки смотрят на него с изумлением, Гарри улыбается им и ускоряет шаг. На улице уже почти стемнело, витрины и вывески сверкают всеми цветами радуги и сливаются для Гарри в одно размазанное слепящее пятно. Он заворачивает за угол, почти вбегает под кирпичную арку, на ходу доставая палочку, чтобы аппарировать со своего привычного места — между двумя рядами мусорных баков. Разномастные кошки спрыгивают с баков во все стороны, и худым рассерженным котом слетает ему навстречу Малфой с заднего крыльца кофейни.

— Ты псих, Поттер! — говорит он с отчаянием. — Ты полный псих. Сначала месяцами ходишь смотреть на меня. Потом трахаешься со мной в чужом теле и сбегаешь. Да, и при этом еще просишь прощения. Ты. У меня. Хотя вообще-то ты даже не кончил, так что прощения просить, наверное, должен я. 

— Это все оборотка, — пожимает плечами Гарри. — Когда тело трансформируется, как-то не до оргазмов, знаешь ли.

— Нет, не знаю, — с обезоруживающей откровенностью произносит Малфой и подступает совсем близко к Гарри. — Мне никогда не приходилось трахаться под Оборотным зельем. 

— Я верю, — выпаливает вдруг Гарри. — Верю в то, что люди меняются, и ты можешь...

— Я могу и лучше, Поттер, серьезно, — прерывает Малфой. — И я, кажется, знаю ответ на твой вопрос.

У Гарри по-прежнему сто вопросов к Малфою, но теперь он предпочел бы подумать, прежде чем задавать их. Он закрывает глаза, но поцелуй заставляет его снова открыть их. Малфой хорошо целуется — ничуть не хуже, чем варит кофе. Впервые за все годы их знакомства Гарри всерьез задумывается: что он знает о настоящем Драко Малфое, и почему тот кажется Гарри настолько притягательным? 

— Вот тебе первый ответ, — говорит Малфой.— Я трахал тебя, Поттер. Тебя, а не черного паренька, как бы сексуально он ни выглядел. И мы, кажется, собирались поговорить. Сварить тебе «Пламя дракона», настоящее, а не ту жалкую пародию, которую готовит Дэзи на этой смене?

— Я не... Ты ведь... Тебе необязательно, — пытается выдавить из себя Гарри. Малфой крепко сжимает его руку и тут же отпускает, но Гарри тянется за ней и возвращает на место. 

— Если ты не возражаешь, Поттер, я предпочел бы заниматься сексом не в туалете «Золотой чашки», — задумчиво произносит Малфой. — Не люблю, знаешь ли, смешивать работу и личную жизнь.

Гарри Поттер делает вдох-выдох, и внутри у него разливается тепло — словно только что выпил большую порцию крепкого кофе с кардамоном, корицей, мускатным орехом и перцем чили...

"Сказки, рассказанные перед сном профессором Зельеварения Северусом Снейпом"