Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.

Лучшее - враг хорошего

Автор: Twilight_Face
Бета:alia
Рейтинг:PG-13
Пейринг:СС/ГП
Жанр:AU, Angst, Romance
Отказ:отрекаюсь от всего, кроме собственного бреда
Вызов:Фест в честь Дня Слешера 2011
Аннотация:Говорят, что лучшее – враг хорошего. Но как понять, что тебе посчастливилось вкусить лучшее, если не с чем сравнить? И стоит ли сравнивать…
Комментарии:
Каталог:Пост-Хогвартс
Предупреждения:AU, OOC, слэш
Статус:Закончен
Выложен:2011-11-15 15:58:50 (последнее обновление: 2011.11.15 15:57:10)
  просмотреть/оставить комментарии
Холодная осень окрасила стекла домов охрой. Фасад возвышающегося передо мной здания, сверкнув одновременно всеми окнами, будто обратил свой фасетчатый взгляд на темную воду Темзы, в которой солнечные лучи терялись, смешиваясь с бегущими волнами. Легкий блик, отразившись от моих очков, скользнул по проходящему мимо угрюмому прохожему и умер где-то между его отрешенностью и моей грустью.

Ненавижу осень: стылый, кристально чистый воздух, первый тонкий, едва различимый ледок, покрывающий вездесущие лондонские лужи, и пронизывающий ветер, треплющий волосы, кусающий беззащитные щеки.

Я достаю из внутреннего кармана строгого серого френча пачку сигарет и долго пытаюсь закурить. Одеревеневшие от холода пальцы не хотят сотворить бытовое волшебство и извлечь из зажигалки жалкий трепещущий язычок пламени. Блин, ну не использовать же ради этого палочку. Я признаю свое поражение в битве за огонь и убираю сигарету. Засунув руки в карманы брюк, устремляю взгляд в холодное голубое небо и продолжаю свою неспешную прогулку.

Ошибаются те, кто считает, что одиночество больнее всего ранит душу во время промозглой сырости и непогоды, когда вынужден сидеть дома, зябко кутаясь в тонкое стеганое одеяло. Нет. Вся тяжесть такой жизни осознается в редкие погожие дни лондонской осени. Дни, когда разделить последние, чуть теплые лучи ленивого осеннего солнца категорически не с кем. Вот тогда-то и понимаешь всю степень своей беспомощности.

Я медленно бреду по набережной Темзы в Баттерси-Парке. Ветер безнаказанно ерошит мои волосы, а мимо, словно специально, проходят сплошь влюбленные парочки. Некоторые сидят у воды, разместившись на небольших шотландских пледах, прислонясь друг к другу так, будто кроме них нет ни одной живой души в этом мире.

Как хочется мне вот так же согреть кого-то своей близостью. Объяснить без слов, лишь касанием ладони, что я люблю. Почувствовать рядом тепло и понять, наконец, что любим. Как тогда… Черт! Вот зачем я опять вгоняю себя в такое состояние? Или это все погода?

Сколько раз у меня возникало желание напиться до полусмерти? Только чтобы забыть... Забыть то, что я по глупости своей имел несчастье упустить. Забыть глупую мечту о недостижимом счастье. Сколько лет я вынужден ненавидеть осень? Семь? Или уже восемь? Сколько раз изо дня в день я буду искать то, что мне не удалось удержать. И, Мерлин, сколько еще я вынужден буду этого не находить? Год? Десять? Всю жизнь?

Мне двадцать пять. У меня хорошая работа и целый воз друзей. В моем жизненном багаже выигранная война, толпы поклонников и много, очень много одиночества.

Не то чтобы я не мог найти себе пару. Отчего же, совсем наоборот. Мне стоит лишь поманить приглянувшегося мне человека, чтобы этим же вечером, да что там вечером, чтобы он тут же оказался в моей постели. Вот только это спасало лишь в первый год. Пока я не понимал, не хотел понять, что именно привлекает во мне всех моих партнеров. Пока пытался еще найти альтернативу. Пока не разглядел укоряющие взгляды друзей, буравящие спину моего очередного фаворита. Пока не осознал, что секс – не панацея от одиночества.

Между людьми должно быть нечто большее, чем просто желание. Любовь? Да, наверное. Но я не знаю, что это такое. Больше не знаю. Когда-то мне казалось, что еще чуть-чуть, и я пойму нечто жизненно важное, столь же необходимое, как воздух.

Я делаю вторую попытку, и на этот раз мне все-таки удается закурить. Вдыхая едкий дым, привычно прорывающийся в легкие, я стараюсь не думать о том, что еще один субботний день прошел в этом ледяном одиночестве. Одиночестве цвета холодного ясного неба. Я дохожу до Альберт-Бридж Роуд и привычным маршрутом иду в ресторан «Принц Альберт».

Мне нравится уютный интерьер этого места. Его бежево-коричневая гамма успокаивает. Я был в свое время изумлен обилием цветов в обычном мире. Пребывание в Хогвартсе приучило меня раскрашивать окружающее пространство в факультетские цвета, и поначалу я не мог понять, как можно любить что-то не гриффиндорской расцветки. Но это быстро прошло. Точнее, прошло тогда, когда я понял, что терпеть не могу красный цвет в любом его проявлении. Слишком много кровавых воспоминаний хранила память. Искрящаяся же аляповатость и искусственность золота вообще выводила меня из себя, словно в каждом отблеске я видел вспышки колдокамер, препарирующих мою и без того выставленную на всеобщее обозрение жизнь.

«Принц Альберт» купается в оттенках коричневого. От бледного «какао с молоком» на стенах, до «горького шоколада» оконных рам. Я зашел сюда случайно, в один из таких же дней, и понял, что влюбился в это место. Приглушенный вечерний свет от маленьких бра погружал помещение в приятный, какой-то интимный полумрак. Я заказал тогда пинту сидра и целый вечер просидел, бесцельно глядя в окно на проходящих мимо людей.

Моя жизнь могла бы показаться кому-то вполне заманчивой. Но я с удовольствием, не глядя, поменялся бы с этим кем-то местами. Порой так и одолевает желание подойти к первому попавшемуся, восхищенно глазеющему на меня волшебнику и сказать: «Хочешь побыть немного Гарри Поттером? Ну, хотя бы денек? Я даже заплачУ!»

Я делаю заказ и размещаюсь за любимым столиком возле окна. За стеклом течет жизнь: ездят машины и ходят люди. У них есть будущее. У меня уже нет. Я могу прожить еще сотню лет, но ничего не в силах изменить. Потому что я всего лишь влачу жалкое существование, как бы оно ни выглядело со стороны. Я – модель волшебника, манекен, бездушная кукла. Чувства, что я мог бы испытывать, истерлись, растворились. Я, как последний идиот, обменял бесценный неограненный алмаз на гору ничего не стоящих ярких фантиков. А самое отвратительное то, что ничьей вины, кроме моей, в этом нет. И осознание данного факта ничего не изменит. Но, черт! Как же больно…

На улице стремительно темнеет. Пора бы уже выдвигаться домой. Но я не хочу туда, где меня ждет остывший камин и тишина, разбиваемая только тиканьем огромных часов в гостиной. У меня так давно не звучал смех, что мне кажется порой, будто стены древнего особняка просто поглощают все хорошие эмоции. Гоню эту мысль. Дело не в доме, дело во мне.

Я залпом допиваю крепкий эспрессо и выхожу из ресторана. «Ты заслужил, Поттер», - говорю себе, поднимая воротник френча в попытке защититься от ледяного ветра. – «Ты получил то, что хотел. Ведь ты хотел свободы, Поттер, правда? Так наслаждайся. Что же ты не наслаждаешься?»

Я обхожу здание и аппарирую. Пустой холл Святого Мунго встречает меня тишиной. Не такой гнетущей, как дома. Здесь есть люди, которые действительно во мне нуждаются, без каких-либо намерений приобщиться к моей незаслуженной славе, без желания нажиться на полезном знакомстве. Они честны. Я знаю, что им нужно от меня, и они знают, что я знаю. И тут нет повода стесняться. Им нужны мои знания, а мне… я хочу ощутить, что, несмотря на все мои грехи, я способен принести пользу.

- Привет, Гарри? Зачем ты здесь? Не видела твоего имени в расписании, ты взял дежурство?

- Доброй ночи, Демельза, - здороваюсь я. – Нет, я просто так зашел. Чья сегодня смена?

- «Касторкина», - горько вздыхает девушка, облокачиваясь на стойку в приемном покое, а я улыбаюсь. – И стоило горбатиться в университете, чтобы быть у него на побегушках?

- Демельза, ты же прекрасно знаешь, что целитель Сепсис - один из выдающихся колдомедиков Британии. Поучись у него немного, помогай, а там, глядишь, и сама станешь достаточно квалифицированной медиведьмой. Не кисни, - говорю я скептически глядящей на меня девушке. – Я загляну к тебе через пару часов, договорились?

- А ты к «касторке» пойдешь? Он сегодня не в духе… - предостерегла она.

- Угу, загляну. А потом сделаю внеочередной обход. Ну, бывай, позже поболтаем.

Я прохожу по коридору к широкой лестнице и привычно взбегаю по ней на второй этаж, направляясь в комнату отдыха персонала. На маленьком уютном диванчике, свернувшись калачиком, спит молодой практикант. Загонял его Август. Я на цыпочках пробираюсь к своему шкафчику, накидываю желтую форменную мантию и, стараясь не издать ни одного звука, выхожу из комнаты. «Касторка». А ведь это на моем курсе Август Сепсис получил свое прозвище. Я никогда не забуду, как он поставил нас в тупик своим вопросом о свойствах касторового масла. Волшебники до смешного мало знают о магглах. А об их медицине знают еще меньше. В университете нас гоняли в основном по чарам и зельям, но никак не по маггловским народным препаратам. Ох и задал же он нам тогда жару своей касторкой. Когда мы отмучились, у Кэтрин даже возникла шальная мысль опробовать полученные знания на нашем учителе. Не помню, кому и как удалось ее отговорить, но с тех пор знаменитый медик широко известен в узких кругах персонала Святого Мунго под кодовым именем «Касторка». Август в курсе и, думаю, втайне гордится этим. Обижаться все равно бессмысленно, верно? Остается только гордиться.

Звук моих шагов гулом отдается в каменной пустоте холла. Дверь в кабинет дежурного врача приоткрыта, из щели в полутемный коридор льется яркий желтый свет. Я вхожу. Кто-нибудь из пациентов непременно постучался бы, но Август не любит, когда это делают его коллеги. Он никогда не занимается на работе тем, чему пришедший медик может помешать. Поэтому, обведя взглядом помещение и не найдя своего руководителя на месте, я удивляюсь.

- Я так и знал, что ты придешь сегодня, Гарри, - произносит мой наставник, отходя от картотечного шкафа за дверью. – Понял по тому, какой была сегодня погода. Решил помочь мне с дежурством?

Я улыбаюсь и говорю:

- Да, целитель Сепсис. Не помешаю, надеюсь?

- Нет, что ты. Я как раз собирался на вечерний обход. Присоединишься?

Я соглашаюсь, и мы отправляемся. Молча проходим коридор второго этажа, заглядывая в палаты. Каждый из нас накладывает на пациентов диагностические чары, и, удовлетворенные результатами, мы продолжаем свой путь. Спустя час мы снова стоим у дверей в кабинет дежурного врача.

- Возвращайся домой, Гарри. Спасибо за помощь, - говорит мой учитель, когда мы рассаживаемся на шатких стульях. – У тебя завтра смена, успеешь еще наработаться.

- Сэр, я хотел попросить. Поставьте мне еще две смены вслед за завтрашней.

Сепсис смотрит на меня осуждающе.

- Нет, Поттер. Не поставлю.

- Но, сэр…

- Нет, и не проси. Работа не поможет решению проблем, которые, очевидно, у тебя есть. Поверь мне, мальчик, нельзя бежать от себя. Нужно разобраться, раз и навсегда.

Я вздыхаю, осознавая его правоту. Говорю: «Спасибо», - и поднимаюсь, чтобы покинуть кабинет. Конечно же, он прав, но, черт, я не могу по-другому. Просто не могу…

- Гарри, - говорит мне вслед колдомедик. – Выспись сегодня. Завтра я не прощу тебе халатности.

- Слушаюсь, сэр.

Я многого добился в клинике. Звание самого молодого и перспективного врача, специализирующегося на лечении ран, полученных от заклятий, просто так не раздают. А ведь даже своей профессией я обязан Ему. Не только потому, что он с особым пристрастием гонял меня по своему сложнейшему предмету, но и потому, что он был первым, кто увидел во мне эту силу. Однажды мы готовили какой-то очередной состав для мадам Помфри. Я тогда следил за огнем, чтобы по его команде убавить пламя, но отвлекся всего на секунду. Зелье вспенилось и выплеснулось ему на руки. Он зашипел от боли, а я, не осознавая, что делаю, взял его ладони в свои, уговаривая простить мою глупость. Я так хотел, чтобы ему не было в тот момент больно, что впервые высвободил свои способности, направив их на излечение ожога. Спустя две минуты, когда я все еще продолжал извиняться, он с неприкрытым удивлением посмотрел на меня, а затем поднял абсолютно здоровую руку.

Так я узнал, что у меня, оказывается, есть редчайший дар – я могу излечивать болезнь силой воли. С этого момента стала очевидна и моя будущая профессия. Я был счастлив, осознав, что нашел свое место, ведь после войны я не мог понять, как именно мне дальше жить. Карьера аврора не казалась более привлекательной, а ничего кроме этого делать я не умел. Да и не знал, по большому счету, чем еще мог бы заняться. Эти воспоминания… они столь же радостны, сколь грустны.

Оглушающая тишина дома номер двенадцать на площади Гриммо разбивается о топот моих ног по ступеням лестницы, ведущей в спальню на втором этаже. Я врываюсь в комнату, на ходу сбрасывая с себя рубашку, и сажусь на постель, обхватив голову ладонями. Надо взять себя в руки. Чертова погода, чертова осень!

Раздеваюсь до конца и, забравшись под одеяло, смотрю в потолок. С силой смыкаю веки и пытаюсь уговорить себя заснуть. Не получается. Впрочем, я и не надеялся. Хорошо, что я целитель, у меня всегда под рукой есть множество лекарств и зелий. Протягиваю руку, нашаривая на прикроватной тумбе флакон со снотворным. Два глотка, и царство Морфея открывает мне свои объятия. Уже на грани реальности я понимаю, что совершил ошибку. Нужно было выпить зелье Сна Без Сновидений. Поздно. Буду надеяться, что сегодня Он не придет ко мне…

Холод подземелий уже давно должен пробрать меня до костей. Но моя кровь удивительно горяча. Сердце гулко стучит в груди, разгоняя по венам адреналин, а вместе с ним предвкушение. Я жду, наслаждаясь прохладой белоснежных хлопковых простыней. Моя фантазия рисует великолепные соблазнительные картины того, что случится здесь, в этой темной спальне совсем скоро. Я дергаюсь, будто испытываю ломку. Впрочем, я и испытываю. Этот человек для меня как наркотик. Его руки, способные прикосновениями довести меня до изнеможения... Его тело, лишь на первый взгляд нескладное… Катализатор, превращающий мою безобидную сущность во взрывоопасную субстанцию.

Он уверенно входит в спальню, принося запах травяного мыла и желания. Шелковый халат чуть распахнут, а его движения в этом одеянии не менее грациозны, чем в его обычной строгой мантии. Он смотрит на меня чуть надменно и ведь прекрасно знает, как мне нравится его внешняя холодность. А я знаю, что еще десять минут, и она сменится неистовым пламенем. И да, это заводит лучше любого афродизиака.

Он присаживается на свою сторону кровати, демонстративно не обращая на меня внимания, и я не выдерживаю, усаживаюсь рядом, обнимая его сзади. Поглаживаю, вдыхаю травяной запах, исходящий от его черных волос, и у меня вырывается стон.

Моя несдержанность действует на него безотказно. Он развязывает пояс халата, и нежный шелк спадает с его плеч, а я не могу противиться и целую его в основание шеи. Он разворачивается, откидывая меня на нашу постель, пристально смотрит в мои затуманенные желанием глаза и проводит ладонями по рунам на моем правом предплечье. Я поддаюсь его ласке, изгибаясь в попытке прижаться к нему теснее. И, не контролируя себя, точно так же поглаживаю его руку. На его коже, как и у меня, красуется вязь из древних кельтских рун. Обряд, скрепивший наши узы, пусть и был произведен скорее от безысходности, но позволил мне разглядеть его лучше, чем кому-либо, и наградил нас особыми отметками. Я не знал тогда, что эти руны значат, не знаю и сейчас. Мне просто приятно понимать, что мы связаны.

Он прослеживает своими горячими ладонями мое тело: от шеи по груди и ниже, к паху. Я плавлюсь в его руках, словно воск. Мое возбуждение вполне осязаемо, и когда он проводит рукой по моему члену, тот дергается, будто признает в нем хозяина. Я улыбаюсь, а он говорит что-то о том, что таким плохим мальчикам, как я, нужен кто-то, такой как он, чтобы они не забывали о дисциплине, а затем склоняется надо мной и целует меня крепко-крепко. Мое горячее дыхание судорожно вырывается в стылый воздух спальни стоном желания…

Я просыпаюсь от звонка будильника, так и не досмотрев свой сон. Впрочем, это даже не сон. Воспоминание. И от осознания этого факта становится горько. Мое нереализованное возбуждение болезненно. Я признаю свою слабость и просовываю руку в трусы, чтобы обхватить жаждущий разрядки член ладонью. Я двигаю рукой ровно так, как это делал бы он. Размеренно, позволяя изведать желание до конца, выводя на новый уровень чувственности. Мне требуется совсем немного времени, чтобы излиться в собственный кулак. Никто и никогда не мог доставить мне столь острого наслаждения, как он когда-то. Я бессильно жмурюсь, признавая полную капитуляцию перед своей никчемностью.

Я идиот. Говорят, что лучшее – враг хорошего. Но кто же знал, что мой первый опыт и окажется лучшим? Кто мог подумать о том, что Судьба так жестоко обойдется со мной? Я ведь всего лишь хотел понять, как это - быть еще с кем-то. Не мог поверить в то, что с ним лучше всех, потому что не знал кого-то еще, кроме него. Теперь знаю, но это не делает меня счастливым. Совсем наоборот. Я предал человека, который был для меня жизнью. Который навеки связал свою жизнь с моей.

Я заставляю себя подняться и направляюсь в душ. Смываю с себя сонливость и свидетельства моего тихого помешательства. Мысли не хотят фокусироваться ни на чем, кроме прошедшей ночи. Теплая вода расслабляет. А в голове вновь быстрокрылым снитчем начинает биться мысль: «Найди его! Найди и попроси прощения! Найди, иначе может быть поздно!»

На кой черт я ему сдался, после всего, что сделал? Я помню его взгляд. И помню слова, что сказал ему тем утром. Мне так хотелось испытать больше, чем с ним. Я каждый день уходил, оправдываясь перед собой этим. Я жаждал экспериментировать и не позволял себе помнить о том, что именно он, а не мои случайные любовники, готовил мне теплый чай с малиной, когда мне случалось заболеть. Я не хотел принимать действительное за желаемое. Между нами было больше, чем просто влечение. Я осознал это. Слишком поздно.

Он пришел тогда в нашу студенческую раздевалку, где мы меняли обычную одежду на форменные мантии студентов-целителей, чтобы передать мне забытый в спальне учебник по анатомии. Он открыл дверь и с порога начал бурчать что-то о том, что я когда-нибудь забуду свою голову дома и не замечу. Как сквозь сон помню, что Майкл оторвался тогда от преинтереснейшего занятия – изучения моей шеи поцелуями - и оглянулся. Я открыл глаза и встретил разочарованный взгляд. Он молча смотрел на то, как я бесстыдно раскинулся в объятиях крепкого высокого блондина. Мне хватило тогда наглости улыбнуться и сказать, что в нашем с ним контракте, который меня обязал подписать директор, не было пункта о верности. Я все говорил, говорил и говорил. О том, что мне хочется узнать мир вне его подземелий, о том, как я устал от его вечного высокомерного тона, от его вечного сарказма. Я высказывал все свои существующие и придуманные обиды, а он молчал. И это выводило меня из себя. Майкл как-то незаметно испарился в тот момент, когда я принялся перечислять все недостатки моего супруга, живописуя их с беспощадностью хирурга, вскрывающего болезненный нарыв. Он выслушал все, а потом просто закрыл глаза и опустил голову. И сказал тихим, каким-то приглушенным голосом:

- Значит, ты хочешь свободы, Поттер. Что ж, я должен был догадаться… - потом поднял взгляд, и меня обдало ледяным холодом. Таких глаз я не видел у него ни разу. У меня сбилось дыхание, а он все смотрел, казалось, проникая мне прямо в душу, вычеркивая, вымарывая все, что я, наверное, хотел бы о нем помнить. Минута, и он резким движением головы прервал зрительный контакт, отвернулся и произнес, не глядя на меня:

- Я освобождаю тебя от обета, Гарри Поттер. Ты волен делать со своей жизнью то, что хочешь.

В этот самый миг мое правое предплечье обожгло болью. Я задрал рукав свитера, чтобы увидеть, как засветившиеся огненным светом руны истлевают на моей коже, и так увлекся рассматриванием этого действа, что не заметил, как он ушел. Надо ли говорить о том, что больше я его не встречал?

Он не появился ни тогда, когда я забирал свои вещи из его подземелий, ни тогда, когда, спустя месяц, на приеме в министерстве я был атакован журналистами, старающимися узнать подробности нашей с ним совместной жизни. И в каждый мой приезд в Хогвартс, чтобы навестить директора или задать пару интересующих меня вопросов мадам Помфри, его не оказывалось в замке. Дамблдор постоянно смотрел на меня с сожалением. Поначалу это бесило, а сейчас… Сейчас, я думаю, что и правда, не заслуживаю ничего, кроме жалости.

Мне понадобился целый год, чтобы понять, насколько мы были близки. И вот тогда мне захотелось изменить прошлое. Вернуться на год назад и съездить самому себе по морде, сказать, чтобы не был таким самовлюбленным идиотом, чтобы засунул свою гриффиндорскую гордость куда подальше и не смел портить отношения, которые потом не восстановить.

Но, как назло, все хроновороты были уничтожены мной самим еще на пятом курсе. А других способов повернуть время вспять волшебники не придумали.

Я выключаю душ и без сил присаживаюсь на край ванной, рассматривая свое правое предплечье. Мне до сих пор кажется, что я вижу на коже отсветы тех самых рун, скрепивших когда-то наш брак. И до сих пор чувствую ту боль, с которой они исчезали. Но это фантомная боль. Я сам разрушил нашу связь. Я и только я виноват в том, что мы не вместе. Отвратительно чувствовать себя ничтожеством, но мне теперь всю жизнь нести этот крест. Так что надо собраться, взять себя в руки и продолжать жить. Да, я потерял. Да, я - идиот. И да, я не заслуживаю ни его чувств, ни его презрения. Я не заслуживаю даже того, чтобы он просто обо мне вспоминал.

«Хватит скулить, Поттер!» - со злостью говорю я сам себе. – «Иди и принеси пользу людям. Должен же быть от тебя хоть какой-то толк?»

В приемном покое клиники Святого Мунго слишком шумно даже по меркам больницы. Мелькают лимонно-желтые халаты медиведьм, кто-то что-то кричит, немногие больные жмутся на скамьях по углам холла, а мне навстречу бежит всклокоченный Август Сепсис.

- Как хорошо, что ты не опоздал, мальчик! – говорит он, быстро увлекая меня за собой на пятый этаж. – Нам срочно нужен твой дар. Сегодня ближе к утру поступил очень сложный пациент, я не могу определить, что с ним произошло. Осмотри его, Гарри. Это срочно. Не подведи меня, он тяжелый, но хороший человек, герой…

Где-то в глубине души у меня возникает неприятное, пугающее предчувствие. Я всячески гоню от себя эту мысль, взывая к рассудку. С чего бы это быть ему? Работа в Хогвартсе не предполагает возможности получения сложного проклятья, с которым можно загреметь к нам в отделение. Чушь! Бред!!! Это не он!

Но против всех доводов разума я вынужден признать, что не прав. Стоит только увидеть его строгий профиль, обрамленный черными, как смоль, волосами. Он бледен больше обычного и лежит на больничной койке непривычно тихо, а вокруг него суетятся две медиведьмы, накладывая все новые и новые диагностические чары. Я уверенно вхожу, сбрасываю кожаную куртку куда-то в угол палаты, в которой непривычно холодно, так холодно, что я жалею об утреннем выборе рубашки с коротким рукавом.

Приближаюсь и вытягиваю руки над его телом.

- Анамнез, - коротко командую я, и молоденькая сестричка начинает пересказывать обстоятельства его попадания в клинику.

Черт! Да как такое может быть?! Как могло получиться так, что именно сегодня ночью небезызвестный Пожиратель смерти Теодор Нотт, вот уже восемь лет считающийся без вести пропавшим, встретил его в баре в Косой Аллее? Как могло получиться так, что он не успел вынуть свою палочку, и, Мерлин всемогущий, почему? Почему именно на его долю пришлось неизвестное проклятье?! Мысли судорожно мечутся в моей голове. Я сделаю все, чтобы помочь ему, не потому, что я врач, а потому, что люблю. Люблю, и не сказал об этом. Люблю так, что, случись мне быть там с ним, я бы, не раздумывая, закрыл его собой!

- Проекция! – выкрикиваю я, и стоящий у входа в палату целитель Сепсис вызывает над телом требуемое.

Если после рассказа о ночном происшествии у меня еще оставалась надежда на то, что я быстро справлюсь с ситуацией, то сейчас, когда я вижу ярко алые разводы его ауры, у меня почти опускаются руки. С такими магическими повреждениями не живут. Август бессильно закрывает глаза ладонью, так же как и я осознавая безнадежность ситуации. Но я не сказал Ему самого главного, не сказал, как он мне нужен, как мне его не хватает и как сильно я его люблю. Я не дам ему умереть! Проклятье убивает в нем магию, оно уже впиталось в его ауру, поэтому мне остается только одно…

Я некстати вспоминаю, как мы стояли вдвоем перед улыбающимся Дамблдором, который певуче произносил слова брачного обета, как я, не понимая этих слов, ощущал, что наши магии отныне связаны… что отныне моя душа неотделима от его души. А потом я почувствовал, как на моей руке проявляются руны, как каждое слово директора вплетается в причудливый узор символов, и понял, Он чувствует то же самое.

Может быть… Я пристально смотрю на него: на горбинку носа, которая всегда умиляла меня; на разметавшиеся по подушке темные волосы; на тонкие губы, которые было так сладко целовать и которые умели в ответ сказать больше, чем любые слова; на руки, в которых я был защищен от всего мира и от себя самого, на правое предплечье, где все еще видна вязь из рун… Он освободил меня от обета, но только меня… Не себя. Какой я глупец!!!

Я призываю свою силу, вкладывая в желание излечить лежащего передо мной мужчину всю свою к нему любовь, все то, что я так и не смог ему сказать и вижу, как зеленое свечение собирается у моих раскрытых ладоней. Загораясь изумрудным пламенем, сила проникает в его тело. Я ощущаю, как моя магия признает в нем моего супруга, как теплый поток моих сил вливается в него, принося с собой жизнь и исцеление. Краем сознания я понимаю, как громко вскрикивают за моей спиной сестрички, как что-то встревожено говорит Август, но мне нет до этого дела. Потому что я вдруг осознал, насколько глупо вел себя все эти годы. Я упивался жалостью к себе, не удосуживаясь спросить, а как ему живется без меня? Я не думал, что, даже после моего предательства, он будет способен чувствовать ко мне что-то кроме отвращения. Но брачная печать на его правой руке доказывает обратное. Я не позволю ему умереть сейчас, даже если мне придется отдать за это свою собственную жизнь. Мне хватило времени понять, что без него она не имеет смысла.

Свечение в моих ладонях усиливается, струйки силы, вливаясь в его тело, создают удивительный водоворот странного теплого воздуха. Я смотрю на проекцию, на которой новая, неиспорченная проклятьем магическая сила вытесняет алые разводы. А потом я чувствую, как на моей руке знакомым огнем вспыхивают кельтские руны. Моя магия все поняла. Я смутно вижу, что вязь на его руке тоже начинает переливаться. В глазах темнеет, но я продолжаю подпитывать его своей силой. «Я отдам тебе то, что должен. Должен уже потому, что сделал тебе больно…»

Слабость накатывает волнами, и я уже едва соображаю, что делаю, но не прекращаю отдавать ему самого себя. Где-то за моей спиной кричит Август, и я даже понимаю, что он приказывает мне прекратить, но не могу остановиться. Я хочу ответить ему: «Смотри, Август, видишь, там, в районе груди все еще пылает алым светом проклятье. Если его оставить, то он умрет, а я не хочу, чтобы он умер. У меня еще есть силы, чтобы спасти его. Знаю, ты думаешь, что их нет, но ты ошибаешься. Я потерял Его однажды, второго раза не будет».

Я сознаю, что, против воли, говорю все это вслух, чувствую, как Август пытается добраться до меня, но магия неосознанно воздвигла вокруг барьер, снять который под силу лишь мне.

- Потерпи еще чуть-чуть, прошу. Осталось отдать тебе самую малость – всего лишь самого себя. Я люблю тебя, и поэтому ты будешь жить… - шепчу я, пытаясь сохранить сознание и не свалиться в беспамятстве. Но когда я вижу, что последний алый развод в его груди гаснет, заменяясь моей зеленой аурой, я еще могу улыбнуться, прежде чем мое сознание отключается. «Ты будешь жить, - думаю я. – Живи за меня… Северус…»

Ощущения возвращаются толчками. Я словно качаюсь на странных качелях, то почти пробуждаясь, то вновь погружаясь в забытье. Мне не дает покоя странно знакомый, низкий голос. Он зовет меня, и я вынужден каждый раз возвращаться из небытия, повинуясь ему. Не потому ли, что когда-то давно я мечтал о том, кому этот голос принадлежит? Я был готов вернуться хоть из самого Ада, позови он меня. И он зовет…

- Гарри… Гарри, очнись, пожалуйста! Поттер, не зли меня, приди в сознание… Поттер… Гарри… Очнись.

Я делаю глубокий вдох и, кажется, чувствую знакомый запах травяного мыла… А потом понимаю, что меня обнимают, прижимая к себе. Крепко-крепко, как будто я могу куда-то исчезнуть. И я боюсь открыть глаза, потому что придуманная мной реальность слишком хороша, чтобы быть правдой.

- Посмотри на меня.

Я лежу у него на руках, он поглаживает мое правое предплечье, где причудливой вязью выписаны все мои чувства к нему. Он смотрит мне в глаза. Так близко. Барьер не пропустил никого, кроме него. Он баюкает меня в своих объятьях, а я впервые за долгое время абсолютно, непередаваемо счастлив. Мы могли бы просто сидеть так, в тишине, и мне было бы достаточно, но он начинает говорить:

- Какой ты идиот, Поттер. Глупый, любимый гриффиндорец…

А я улыбаюсь, пытаясь задушить вырывающиеся невесть откуда слёзы. Я подарил ему свою жизнь. Потому что лучшее – враг хорошего, а он – лучшее, что со мной когда-либо случалось.

"Сказки, рассказанные перед сном профессором Зельеварения Северусом Снейпом"