Данный материал может содержать сцены насилия, описание однополых связей и других НЕДЕТСКИХ отношений.
Я предупрежден(-а) и осознаю, что делаю, читая нижеизложенный текст/просматривая видео.

Фанат

Автор: Люка
Бета:Пухоспинка
Рейтинг:PG-13
Пейринг: Альбус Северус Поттер, портрет Северуса Снейпа, Гарри Поттер, Скорпиус Малфой.
Жанр:General
Отказ:Все не мое.
Вызов:Обед со снарри
Аннотация:Альбус Северус или Северус Альбус и прочие проблемы Северуса Снейпа.
Слэш второй линией.
Комментарии:Фик написан на фест «Обед со снарри» на Polyjuice Potion, 2010
Каталог:Пост-Хогвартс, Второе поколение
Предупреждения:нет
Статус:Закончен
Выложен:2010-03-22 17:35:36 (последнее обновление: 2010.03.22 17:33:42)
  просмотреть/оставить комментарии


Глава 1.

Портрет висел криво. Ореховый багет по углам пошел мелкими трещинками, лак кое-где облупился. Комната, изображенная на холсте, выглядела брошенной и необжитой, такой же неуютной, как и рама.

– Опять, – проворчал Скорпиус, поправляя картину. – Не помню, чтобы хоть раз было ровно.

– Чей портрет? – Альбус шагнул ближе. – Северус Снейп, – прочитал он надпись на позеленевшей табличке, привинченной к нижней рейке багета. – А где он сам?

– Не знаю. Его тут почти не бывает. У дедушки в кабинете еще один портрет есть, побольше. Там появляется, но тоже не часто.

– Я бы вообще тут не показывался, – буркнул Альбус, разглядывая картину.

В такой комнате наказание отбывать, а не жить. Из нарисованного окна, полускрытого тяжелой бархатной шторой, лился тусклый свет, на подлокотнике кресла пристроилась раскрытая книга. Название на обложке разобрать не удалось, но Альбус был уверен, что это какая-нибудь скукота, вроде учебника по Высшим Зельям.

– Картина как картина, – Скорпиус нетерпеливо качнулся с пятки на мысок. – Пойдем, что ли?

Альбус хмыкнул, но от портрета не отошел. Не обращая внимания на недовольство друга, он медленно провел рукой по дереву рамы, растер в пальцах невесомую пыль и снова уставился на холст.

Пустая комната и брошенная в кресле книга завораживали. Казалось, если подождать немного, помолчать, затаившись, то невидимый жилец, как осторожный зверь, выглянет из бархатного сумрака. Пройдется по дубовым половицам, займет свое место у окна, сбросит на пол книгу и будет смотреть на улицу. Интересно, как выглядит окружающий мир с другой стороны?

– Да не выйдет он. Ни разу даже к папе не выходил.

Скорпиус демонстративно посмотрел на часы, намекая, что хватит торчать в полутемной галерее. Альбус почесал зудящий нос, словно пыль из картины неведомым образом оказалась снаружи, и виновато посмотрел на друга.

– Интересно же.

– Ничего интересного. Просто носатый дядька с ужасным характером.

– Зато герой.

– Герой, но характер все равно мерзкий, – Скорпиус подтолкнул Альбуса в спину, разворачивая в сторону выхода из галереи. – Ты его не видел, а я – да. Мне лет пять было, я от родителей спрятался, а Снейп подкрался к самой раме и ка-а-ак рявкнет на меня! Ты, говорит, почему от папы убежал? Тебя по всему дому ищут. Таких непослушных детей, говорит, пороть надо.

– А ты?

– А что я? Испугался, разревелся, и бегом обратно. Дедушка потом с его портретом разговаривал и просил меня больше не воспитывать. Так Снейп ответил: бесполезно воспитывать, избаловали как папу. Не знаю, о чем он, но обидно было. Правда, дедушка сказал, что на самом деле он добрый, просто не показывает, но мне его доброты за глаза хватило. Я потом неделю за мамину юбку держался.

Альбус кивал и оглядывался на картину, оставшуюся в дальнем конце галереи. Про своего тезку, профессора Зельеварения, он, конечно же, слышал. И от отца, и от мамы, и от дяди Рона с тетей Гермионой. Про скверный нрав упоминали все, но каждый выделял что-то особенное. Мама пожимала плечами и старалась перевести разговор на другую тему. Тетка, припоминая случаи, когда вредный зельевар занижал ей оценки, обязательно добавляла пару слов про тяжелую шпионскую долю. Дядя Рон сыпал смешными историями о взорванных котлах и снятых баллах. И только отец начинал рассказ со слов «если бы не он…». Дальше шло перечисление заслуг и достоинств профессора, словно Альбусу зачитывали страницу из официальной биографии. К середине рассказа отец оставлял канцелярский тон, воодушевлялся, рубил ладонью воздух и сверкал глазами. Иногда Альбусу казалось, будто отец разговаривает не с ним, а с покойным профессором, пытаясь убедить его и себя, что тот действительно был хорошим. Несмотря на тяжелый характер.

– Так с тех пор и не появлялся? – спросил Альбус, спускаясь за школьным другом по лестнице. – Повесили в самый дальний угол, изверги.

– Ну, не я это решил. Наверное, он сам захотел. Дедушка со Снейпом дружил, раз повесил туда, значит не просто так. Место тихое, соседей нет, одни пейзажи.

– Со скуки помрешь.

– Может, ему нравится?

– А зачем вам два портрета?

– Слушай, чего ты все выспрашиваешь? – Скорпиус остановился столь внезапно, что Альбус, от неожиданности, чуть не столкнул его с последней ступеньки. – Дался тебе этот портрет! Хочешь, попрошу папу, и он тебе его подарит?

– Зачем? – спросил Альбус, чувствуя во рту металлический привкус, как всегда бывало в минуты волнения. Идея заполучить картину с загадочным зельеваром, не желающим никому показываться, внезапно показалась очень заманчивой.

– Символично. Тебя ведь в честь него назвали. Может, подружитесь, он подтянет тебя по Зельеварению, и мы, наконец-то, перестанем терять баллы.

– Да иди ты, – Альбус обиделся. – У меня просто способностей нет к Зельям.

Скорпиус вздохнул и пошел вперед, выразительным молчанием давая понять, что именно он думает о способностях друга. Альбус поплелся следом, в раздражении сунув кулаки в карманы брюк. Напоминание о плохих оценках испортило настроение. У него действительно не было никакой склонности к тонкой науке Зельеварения. Котлы, разделочные доски, копошащиеся отвратительные твари, приготовленные к умерщвлению в крутом кипятке, свежие и сушеные потроха, пахучие травы, неподъемные черпаки, пятнадцать раз по часовой стрелке, тридцать раз против – все это вызывало зевоту и казалось непосильной задачей. Альбуса начинало клонить в сон даже от запаха, которым пропах коридор возле кабинета Зельеварения. Правда, в отличие от отца и дяди, за шесть лет обучения ни одного котла он не взорвал. Но ни одного приличного зелья тоже не сварил.

– Это генетическое, – пробормотал он себе под нос.

– Ага, выучил новое слово и утешаешься. Маглы шарлатаны, а ты просто оправдание себе нашел.

– Это правда. Может, я необучаемый?

– Ты же собираешься стать аврором. Хочешь-не хочешь, а Зелья сдавать придется. Вот если бы учеников сейчас муштровали как наших родителей…

– Вот сам и муштруйся.

–Ладно, шучу, – Скорпиус примирительно хлопнул другу по плечу. – Хотя папа считает, что нынешние профессора слишком мало нас гоняют, а вот в его время… Погоди-ка, – он вдруг повернул назад и припустил вверх по лестнице. – Подожди у камина, я сейчас.

– Ты куда? – крикнул Альбус, но приятель уже пропал за колоннами.

Ждать пришлось долго. Походив по гостиной, попялившись в окно на усыпанные снегом дорожки, перетрогав все забавные безделушки на каминной полке, Альбус, в конце концов, задремал в глубоком кресле.

Снился ему пахнущий мышами и пергаментами библиотечный зал в Малфой-мэноре, огромная инкунабула, исписанная нечитаемым готическим шрифтом, большой котел с пузырящимся варевом и черная грифельная доска. Альбус помешивал зелье, а Скорпиус стоял у него за спиной с песочными часами в руках, сверкал значком старосты и говорил противным зудящим голосом о снятых баллах. Наверное, муштровал. Котел булькал, песок сыпался, кусок мела летал по доске, записывая состав зелья и порядок закладки ингредиентов. У Альбуса болела рука, нога, бок и почему-то шея. Потом ему в живот уперся разделочный нож, и кто-то крикнул прямо в ухо:

– Держи, отличник! Дедушка разрешил взять. Может, Снейп и правда тебя натаскает по зельям, а то мне уже стыдно за факультет.

Альбус непонимающе заморгал, рассматривая картину, которую ему протягивал сияющий Скорпиус.

– Осторожнее, – вдруг раздался раздраженный голос. – Я не мешок с капустой.

Взяв в руки нежданный подарок, Альбус вытаращил глаза – с холста на него смотрел высокий худой мужчина, бледный и очень недовольный. Сообразив, что оказался обладателем того самого портрета из галереи, Альбус вежливо промычал приветствие, держа картину на вытянутых руках.

Зельевар не ответил, но ожег таким взглядом, что по коже побежали мурашки.

– Бери, бери, – Скорпиус быстро отошел в сторону, выходя из-под «линии огня» черных глаз профессора Снейпа. – Дедушка и папа… они разрешили, – сказал он портрету, – а вы не возразили, между прочим.

Холст издал неразборчивое бормотание, не то сердитое, не то усталое. Альбус после неудачного приветствия понятия не имел, как поступить.

Снейп бродил по портрету, рассматривал вещи, трогал то подоконник, то штору, словно видел их впервые. Наконец он сел в кресло, достал откуда-то из складок шторы номер «Ежедневного пророка» и погрузился в чтение, больше не удостоив присутствующих взглядом.

– Что мне с ним делать? – в панике прошептал Альбус, чувствуя, как начинают дрожать руки. Картина, несмотря на небольшой размер, оказалась тяжелой.

Нарисованная газета насмешливо зашуршала. Снейп положил ногу на ногу, аккуратно расправил складки мантии и перевернул страницу.

– Под мышку суй, и пойдем, – так же шепотом ответил Скорпиус, отступая к камину.

Альбус вдруг подумал, что невежливо говорить о присутствующем, словно его нет, и удивился этой мысли. Это всего лишь ожившее изображение, а сам Снейп давно умер и, конечно, не может обижаться такую бестактность.

И все равно он чувствовал смущение. Ну как это – сунуть портрет под мышку или, что еще хуже, прижать к животу? Невежливо. А как тогда нести?

В конце концов, Альбус развернул картину подрамником к себе, прижал к груди и шагнул в камин, в котором уже неловко топтался Скорпиус. Дымолетный порошок посыпался под ноги, картина звонко чихнула, а Альбус почему-то подумал, что его родители не одобрят малфоевский подарок.



Глава 2.

Через пару недель Ал понял, что ощущает себя то ли заботливым родителем, то ли владельцем домашнего питомца.

Портрет поселился на крышке сундука в слизеринской спальне, и каждый вечер Альбус подробно рассказывал Снейпу, как провел день. Профессор молчал, отворачивался, делал вид, что дремлет или читает, а иногда вообще уходил. Такая демонстрация безразличия лишь подстегивала желание общаться.

Перед сном Альбус задергивал полог, устанавливал картину на коленях и начинал говорить, сперва заикаясь от смущения, а потом все смелее и смелее. Распалившись, он по-отцовски рубил ладонью воздух, громко восклицал, жалуясь на трудную учебу, ругал отработки и придирающихся учителей. В такие моменты казалось, будто профессор внимательно прислушивается, хотя и выглядит отрешенным. Но вот брови, то иронично изогнутые, то недовольно нахмуренные, говорили, что на самом деле слова Альбуса не остаются без внимания.


Ал удобно устроился на своей кровати с портретом в обнимку и собирался задернуть полог, чтобы приступить к ежевечернему ритуалу «общения». Сегодня на занятиях по аппарирированию случился конфуз: во время пробного прыжка почти вся одежда Альбуса осталась на месте, а сам он переместился в другой конец комнаты. Скорпиусу пришлось успокаивать истерически ржущий класс, а Ал готов был провалиться сквозь землю, когда понял, что стоит посреди гогочущей толпы в одном нижнем белье. И сейчас предвкушал, как поведает Снейпу о своей беде во всех подробностях.

– Убрал бы ты его, – проворчал Скорпиус. – Неуютно как-то.

– Почему?

– Он смотрит, – раздраженно сказал друг. – Смотрит и молчит.

– И что? – Альбус любовно погладил ореховую раму. Лак совсем потрескался, может, подновить?

– Ничего. Просто неприятно – приходишь, думаешь отдохнуть, а в комнате посторонний.

– Какой посторонний? Это всего лишь портрет, и ты сам мне его дал.

– Дал, но не для того, чтобы он тут… – Скорпиус, потеряв нить рассуждений, сердито засопел и начал покрываться красными пятнами, как всегда бывало в минуты волнения. – В общем, мне не нравится.

– Он же никому не мешает.

– Никому? Ребята! – крикнул Скорпиус. – Вам мешает или нет?

С соседних кроватей раздалось нестройное гудение, негромкое, но угрожающее. Из-за зеленых пологов высовывались головы соседей по спальне, голоса становились громче. Альбус затравленно озирался, прижимая портрет к груди. Сдаваться он не собирался.

– Никуда убирать не буду, – упрямо проговорил он, с неприязнью глядя на одноклассников, обступивших кровать. – И вообще, могли бы проявить чуточку сочувствия, ему же там скучно.

– Альбус, это просто портрет! – рявкнул Скорпиус, вскакивая.

– Тогда тем более, как он может помешать? И кому?

– Всем!

– Да чем мешает-то?

Разговор зашел в тупик. Скорпиус, махнул рукой и с досады так сильно дернул полог, что вышитые серебром змейки в ужасе метнулись к краю и забились под бахрому. Соседи по комнате, вяло переговариваясь, разошлись по своим кроватям. Альбус дождался, когда в спальне установится сонная тишина, подоткнул края полога и зажег Люмос.

Картина была пуста. Бархатная штора повисла унылой тряпкой, оконные квадратики потускнели, газета валялась на полу – смятая и никому не нужная.

– Профессор? – позвал Альбус шепотом. – Вы где?

Никто ему не ответил. Портрет опустел, словно никакого Снейпа тут отродясь не было. Альбус зачем-то перевернул картину, осмотрел подрамник, ковырнул ногтем блестящую шляпку гвоздя. Потом, не веря, что его бросили, опять взглянул на холст и осторожно провел пальцем по шероховатым масляным мазкам. Словно погладил по щеке невидимого друга. Или хотел бы погладить, да некого.

– Ну вот… – прошептал он, чувствуя, как в носу щекотно покалывают слезы обиды. – Вспугнули.

***

Снейп не показывался пять дней.

Альбус переживал, злился, страдал от чувства вины. Он то выставлял портрет на самое видное место, то прятал под подушку, и смотрел на Скорпиуса зверем.

– Да не обижал я его! – в конце концов взорвался друг. – Он никогда подолгу в той картине не сидел.

– Ему здесь нравилось, – упрямо протянул Альбус, поглаживая ребро багета, словно кошачью спинку. – А тебе вдруг помешал. Я бы тоже ушел, если бы мне были не рады.

– Я ему рад! – защищался Скорпиус, правда, без прежней уверенности. – Хочешь, я вернусь домой и поговорю с дедушкой, может, он уговорит Снейпа вернуться.

– Не надо! – испугался Альбус и пояснил: – Он… он гордый. Сам вернется, если посчитает, что мы достойны.

Скорпиус не пожелал быть достойным и многозначительно покрутил пальцем у виска.

Альбус не обиделся на друга – откуда тому знать, что предсказать реакцию профессора на уговоры невозможно. Брошенный кабинет дышал гордой обидой, скомканная газета говорила о нежелании общаться, и Альбус терпеливо ждал, когда мрачный зельевар сменит гнев на милость. Рано или поздно он вернется, и, возможно, даже заговорит. Подойдет к краю рамы, сморщит длинный нос, как будто принюхиваясь, и произнесет глубоким, чуть надтреснутым голосом: «Как ваши дела, мистер Поттер?».

– Знал бы, что так все выйдет, не стал бы у дедушки портрет для тебя выпрашивать, – бормотал Скорпиус, наблюдая, как друг, установив картину на крышке сундука, листает учебник Зельеварения. – Хоть баллы больше не теряем, уже хорошо.

Да, на последнем занятии Альбус действительно умудрился не потерять ни одного балла. Желание заслужить прощение и похвалу заставило его открыть книги и углубиться в изучение неподдающегося предмета. Это ведь был предмет Снейпа. А что, если портрет действительно поможет ему в Зельеварении?

– Примани его, – посоветовал Скорпиус. – Если тебе так уж надо, чтобы он тут торчал…

– Тише, услышит! – зашипел на него Альбус, заслоняя спиной портрет.

– Если тебе очень хочется с ним подружиться, узнай, что ему нравится, – понизил голос друг. – Хотя понятия не имею, чем можно заинтересовать картину. А при жизни он вообще ничего и никого не любил.

– Так не бывает.

– Бывает. Дедушка ни разу не говорил, чтобы Снейпу кто-нибудь нравился, значит – не любил.

– А он откуда знал? – Альбус уже хотел добавить про профессорскую гордость, которая не позволила бы Снейпу распространяться о сердечных тайнах, но Скорпиус только махнул рукой.

– Они дружили. Я вот про тебя все знаю, значит, и дедушка знал про Снейпа. Говорят тебе – не любил он никого. За исключением зелий, наверное. Может, у него вообще сердца не было. Только ум, вот дедушка всегда повторял, что он очень умный.

Альбус с сомнением посмотрел на картину. Не может быть. А как же вечная любовь Снейпа к Лили Эванс – бабушке Альбуса? Эту историю знала вся семья, но обсуждать ее было не принято. Папа никогда не рассказывал, при каких обстоятельствах узнал об этом, но всякий раз повторял, что трагичная и романтичная любовь поддерживала Снейпа в час нелегких испытаний. От фразы веяло пафосом, но Альбус принимал красивую историю как данность и никогда в ней не сомневался.

А сейчас друг заявляет, что Снейп никогда никого не любил. И ведь не возразишь – не рассказывать же семейную тайну. Скорпиус может решить, что Альбус сочиняет.

– Ты про меня не все знаешь, – упрямо заявил он.

Скорпиус хмыкнул многозначительно и ничего не ответил, занятый важным делом – полировал мягкой тряпочкой значок старосты, наводя на него зеркальный блеск.

Альбус почувствовал себя уязвленным.

– Если мне понравится какая-нибудь девчонка, а я тебе не скажу, ты тоже будешь говорить, что я никого не люблю? – проворчал он, чувствуя потребность встать на защиту Снейпа.

– Сам проболтаешься, – невозмутимо отозвался Скорпиус.

Значок сверкнул эмблемой, тряпочка аккуратно сложилась вдвое и улетела в сторону сундука.

– Тебе нравится Хельга Боунс из Равенкло. А в прошлом году ты приглашал на Святочный бал Розу Уизли, да еще целовался под омелой, хотя она твоя кузина. А еще раньше…

– Откуда ты знаешь? – возмутился Альбус, но друг пожал плечами:

– Подумаешь, какая тайна. Это же видно.

– Может, по мне и видно, но он – не я, – пробормотал Альбус, отворачиваясь от друга и утыкаясь лицом в подушку. – Если мне будет очень надо, то никто ничего не узнает.

– Собираешься стать как он? – Скорпиус вытянулся на кровати и закинул руки за голову. – Ладно, извини, я не хотел никого обидеть, – примирительно сказал он пологу над головой. – Ты все же выясни, что ему нравится. Хочешь, я дедушку расспрошу? Наверняка у Снейпа были какие-нибудь особые кулинарные пристрастия.

– Не надо.

– Тогда спокойной ночи.

Альбус еще немного посопел в наволочку, изображая обиду, однако идея «приманить» портрет ему понравилась. Конечно, знание о любимых блюдах и напитках не пригодится, а вот узнать побольше про характер Снейпа, чтобы его изображению стало уютнее…

Альбус подтянулся на локтях, всматриваясь в картину, почти невидимую в темноте спальни.

Кабинет выглядел еще более пустым и печальным, окно подернулось дождливой пеленой. Там, в несуществующей реальности, наверное, было холодно и сыро. Неизвестный художник не нарисовал ни пледа, ни камина, ни чего-либо другого, привносящего в картину тепло и уют. Даже смотреть не очень приятно.

– Но ты же был… – прошептал Альбус, поглаживая пальцем краешек рамы. – Возвращайся, а?

Показалось, что картина ответила еле слышным покашливанием – насмешливым, но не обидным. А может просто скрипнула соседняя кровать, но Альбус посчитал этот звук хорошим знаком. Он прижал портрет к груди, устроился поудобнее, боясь во сне ненароком прорвать холст, и закрыл глаза.

Завтра он напишет домой и попросит отца рассказать о Снейпе. В подробностях.


Глава 3.

Письма все не было. Обычно вести из дома никогда не запаздывали, Альбус нервничал, не понимая причины задержки. Может, папа просто посчитал вопросы о Снейпе неважными? Забыл? Или что-нибудь случилось?

– Да ничего не случилось, – сказал Джеймс, когда Альбус поймал его после завтрака и поведал о своих опасениях. – Я как раз утром письмо получил. Живы, здоровы, передают привет тебе и Лили.

– А почему мне не пишут? – возмутился Альбус, чувствуя себя обделенным.

– Ну, мало ли, почему? – брат пожал плечами и небрежно перебросил школьную сумку в другую руку. – Ладно, некогда мне, на Трансфигурацию опаздываю.

– Подожди, а про меня больше ничего не написали? Только привет, и все? – крикнул Альбус, но Джеймс уже завернул за угол и пропал из виду. – Вот черт, забыли, что ли?

Он почувствовал обиду на родителей. И тревогу. Было в этом молчании что-то странное.

Альбус вдруг вспомнил, как проходили разговоры о Снейпе дома. После бурного рассказа о вкладе зельевара в дело победы над Вольдемортом отец всегда замолкал на полуслове и погружался в непонятную задумчивость. Остаток дня он проводил в кабинете, не спускался к ужину, игнорировал участливое внимание домашних, долго разговаривал с мамой за плотно прикрытыми дверями. Так было всегда, и потому никогда не казалось Альбусу чем-то странным

А вот сейчас он вспомнил и удивился. Действительно странно. Может, у отца со Снейпом связаны неприятные воспоминания, которыми он не хочет делиться? Но как тогда объяснить его же рассказы о доблестном шпионе, мастерски водящим за нос одного из самых страшных темных волшебников? По словам отца Снейп получался одной из важнейших фигур в прошедшей войне. Может, папе неприятно вспоминать бесконечные отработки и резкие слова, на которые Снейп, по рассказам дяди Рона, никогда не скупился? Или он чувствует вину за гибель своего учителя, как намекала тетя Гермиона?

Последнее предположение Альбус отмел, как вздорное. Отец до сих пор переживал о гибели своего крестного – это да. Но о Снейпе речь никогда не шла.

Размышляя над этими странностями, Альбус настолько погрузился в себя, что, входя в спальню, чуть не ударил дверью Скорпиуса.

– Осторожнее! – рявкнул тот, но, увидев мрачное лицо друга, сбавил тон. – Опять писем нет?

– Нет, – Альбус прошел в комнату, опустился перед кроватью на корточки и начал запихивать в сумку учебники. – Джеймсу прислали, а про меня забыли.

– Ничего, напишут, – Скорпиус вдруг хитро улыбнулся и добавил: – Зато кое-кто сам вернулся. Заскучал, наверное, без тебя.

Альбус поднял голову и, не дыша, обернулся к сундуку.

Картина ожила: теплые коричневые краски заиграли мягкой охрой и благородной бронзой, на бархатной шторе лежала тень головы сидящего в кресле человека. Альбус уронил на пол учебник Магловедения, опустился на четвереньки, быстро подполз к сундуку, положил на холодную крышку подбородок и, протянув руку, огладил ладонью шершавый холст.

– Привет… – выдохнул он, не обращая внимания на многозначительное хмыканье Скорпиуса.

Снейп не ответил. Он, как и раньше, прятался за развернутой газетой и только слегка дернул плечом в знак приветствия. Еле заметное движение, но Альбус расплылся в широкой улыбке, разом перестав чувствовать себя брошенным и одиноким.

***

Прошло две недели. Снейп больше не сбегал, но по вечерам деликатно покидал портрет, чтобы не травмировать нервных подростков, подверженных приступам стеснительности. Альбус постарался обустроить крышку сундука – рядом с картиной теперь лежал «Ежедневный пророк» и свежий выпуск «Вестника Алхимии», раскрытый на какой-нибудь статье. Альбус переворачивал страницу, укладывался на кровать и делал вид, будто спит.

Через некоторое время Снейп убирал нарисованную газету, подходил к краю рамы и внимательно смотрел на Альбуса. Убедившись, что он не подсматривает, Снейп углублялся в чтение.

Альбус лежал не дыша, боясь спугнуть момент. Он наловчился прикидываться спящим и наблюдал сквозь ресницы, как Снейп почесывает переносицу и щурится, вчитываясь в последние новости. Стоило пошевелиться, как зельевар тут же возвращался в свое кресло, натягивая скучающую мину. У Снейпа тоже были приступы стеснительности.

Когда в спальне гас свет, Альбус забирался с картиной на кровать, накладывал на задернутый полог заглушающее заклинание и традиционно отчитывался о прошедшем дне. Снейп принимал знакомую позу – вытягивался в кресле и скрещивал руки на груди. Он слушал, иногда хмурясь, а иногда одобрительно хмыкая. Последнее происходило все чаще и чаще, стоило Альбусу начать рассказ о своих успехах в зельеварении.

А они были грандиозными. Впервые за шесть лет обучения Ал заработал пять баллов за правильно сваренное зелье. Он бы получил больше, но преподаватель разделил вожделенную десятку на двоих, наградив и напарника Альбуса.

Победа над непокорным предметом воодушевляла. Нет, не просто воодушевляла – она требовала взятия новых вершин, и Альбус смотрел на котлы и разделочные доски с азартом.

Снейп, казалось, разделял радость своего юного поклонника. Во всяком случае, слушал внимательно, несмотря на привычную маску безразличия. Это Альбуса не останавливало – он по-прежнему рубил ладонью воздух, смеялся и шумел, пока сонный Скорпиус не отдергивал полог и не намекал на поздний час.

Все было хорошо, даже замечательно. Никогда еще учеба не доставляла Алу такого удовольствия.

* * *

– Ты бы постригся, Шахерезада.

– Зачем?

Альбус склонился над раковиной, сплевывая зубную пасту.

– Поедешь на Рождество домой – родители перепутают тебя с Лили.

Скорпиус стоял рядом, энергично работая щеткой. Его прическа была идеальной – никаких растрепанных вихров, волосок к волоску.

Альбус покосился на свое отражение. Собственная внешность ему нравилась, и он не собирался ничего менять. Ну, почти ничего. Подумалось, что к зеленым глазам больше подошли бы длинные прямые волосы, уложенные на пробор. Если не стричься, то к лету шевелюра отрастет до плеч, и это, несомненно, будет очень красиво. И традиционно. Впрочем, кое-что изменить он может уже сейчас.

После пары взмахов мокрой расческой Ал взглянул в зеркало и поморщился. Влажные пряди повисли неопрятными сосульками, отросшая челка прилипла ко лбу, словно голову Альбуса облизал гигантский коровий язык.

– Отвратительно, – с чувством сказал Скорпиус, наблюдая за приятелем. – Ты похож на утопленника.

Альбус вздохнул, соглашаясь. Прическа была ужасна, но сдаваться он не собирался. Вторая попытка оказалась еще хуже – с волос, прямо за шиворот, закапала вода. В промокшей майке стало холодно.

– Может, дать волшебный гель?

– А поможет?

– Должен. Только зачем тебе это?

– Затем.

– Все равно как у него не получится.

Щеки обожгло краской смущения. Альбус еще раз сердито взглянул в зеркало и в запале махнул палочкой. В душевой запахло озоном, пересушенные пряди встали дыбом и затрещали.

– Давай, спали себе голову.

– Так лучше?

– Придурок. На, держи, – в руку легла круглая банка с голубоватым желе, трясущимся, как медуза. – Через пять минут жду тебя на завтраке, умытого и причесанного.

– Напугал гриндилоу щекоткой....

– Я не шучу! – в голосе Скорпиуса зазвучала злость. – Опозоришь своим видом факультет – сниму баллы.

– Да иди ты… – вяло огрызнулся Альбус, принюхиваясь к содержимому банки.

Гель пах бергамотом и цитрусовыми. Зачерпнув дрожащую массу, Альбус шлепнул ее на макушку и неумело завозил по голове руками, а потом расческой.

Дело сразу пошло на лад. Через пару минут Ал стал обладателем ровного пробора и прямых блестящих волос, постриженных неровной лесенкой. Немного подумав, он заправил болтающиеся пряди за уши. Результат превосходил все ожидания.

Подмигнув красивому незнакомцу в зеркале, Альбус припустил на завтрак, твердо решив приобрести точно такой же гель.

За столом в Большом зале внезапную смену имиджа встретили изумленным молчанием. Ал задрал подбородок, мазнул по онемевшим слизеринцам надменным взглядом, и сел на свое место, неестественно выпрямив спину.

– Выдохни, псих, – тихонько буркнул Скорпиус, придвигая другу миску с овсянкой. – Пока ты красоту наводил, почта пришла.

Альбус уставился на маленький свиток, стянутый белой шелковой ленточкой. Развернул письмо, моргнул, узнав отцовский почерк.

А он уже и ждать перестал.

* * *

– Что пишут?

Альбус в раздражении стянул через голову форменный джемпер и засунул его под подушку. Тщательно уложенные волосы немедленно превратились в воронье гнездо. Ал не обратил на это никакого внимания, гораздо больше его интересовало содержимое гардероба. Выбрав единственную черную вещь – тонкий свитер с высоким горлом – он с сомнением повертел его в руках.

– Ничего нового.

– А почему долго не писали?

Альбус промолчал. Закатав рукава, он с размаху сел на кровать и нахохлился. Скорпиус еще немного подождал, понял, что ответа не будет, и вернулся к своему учебнику. Хороший, понимающий друг, не делающий трагедию из всяких мелочей, вроде плохого настроения ближнего.

Смятое в шарик письмо оттопыривало карман брюк. Альбус достал его, разгладил на колене и перечитал. Потом еще раз. И еще. Сообразив, что за сегодняшний день делает это уже раз в двадцатый, сунул пергамент под подушку к джемперу. Потом повернулся на бок, задернул полог и снова достал письмо.

В нем действительно не было ничего нового. Папа неловко извинялся за задержку, оправдываясь отсутствием свободного времени.

Дойдя до этого места, Альбус сердито запыхтел – а для привета, переданного через Джеймса, минутка нашлась. Справедливости ради, письмо для старшего брата было написано почерком мамы, но все равно обидно.

Далее шел стандартный набор ничего не значащих фраз и пожеланий отличной учебы. Эта белиберда «сьела» большую часть пергаментного листа, и на долю самого важного, ради чего и затевалась переписка, остался только постскриптум.

Рассказ о Снейпе уместился в восемь предложений, пять из которых были посвящены недоумению подобным интересом и напоминанием, что биографию героя войны с Вольдемортом можно взять в библиотеке Хогвартса. Строчки, убегая к левому полю, задирались вверх, как собачьи хвосты. В углу, рядом с размашистой отцовской подписью, притаилось чернильное пятнышко, словно перо дрожало в руке.

Отец ограничился коротким и сдержанным пересказом давно известных фактов, а окончание заставило задуматься.

«Ал, Снейп очень резкий человек, будь с ним осторожнее, – увещевали строчки-хвосты. – Если он оскорбит тебя или кого-то из нашей семьи, – в этом месту у Альбуса неизменно подскакивали брови, – не обращай внимания. Вежливость и тактичность никогда не были его сильной стороной».

Эта фраза показалась Альбусу обидной инсинуацией, а само письмо – не менее обидной отпиской. Он решил не отвечать. В конце концов, у него тоже нет времени, чтобы подробно пересказывать домашним как, когда и при каких обстоятельствах к нему попал портрет Снейпа. У отца работа, а у него… а у него Зельеварение!

Ал вздохнул и потянулся за учебником. Пересказывать Снейпу сегодняшний день расхотелось.



Глава 4.

Крышка сундука украсилась зеленой свечкой и красными ягодами остролиста. Передовица «Ежедневного пророка» сверкала блестками, возбужденные предпраздничной суетой покупатели на фотографии атаковали кондитерскую Фортескью. Подземелья, как и весь замок, пропахли ванилью и лимонной цедрой.

Альбус собирался домой. Он чувствовал себя не в своей тарелке, то и дело бросая виноватые взгляды на картину. Что-то подсказывало – родители не будут в восторге, если он появится на пороге дома с портретом Снейпа под мышкой.

– Это просто изображение, – тихо напоминал Скорпиус, аккуратно складывая парадную мантию.

Он старался не поворачиваться к сундуку спиной, хотя Снейп весь день прикидывался спящим.

– Да, это просто изображение.

– Портреты не празднуют Рождество.

– Я знаю.

– А если и празднуют, то он всегда может сходить к кому-нибудь в гости.

– Например, к кому?

– Ну, не знаю. К профессору Дамблдору. Или к дедушке, например. Он будет рад.

На душе у Ала скребли кошки. Если бы Снейпу было куда пойти, разве бы он оставался днем за днем в слизеринской спальне? Уехать домой на две недели, оставив зельевара одного, казалось предательством.

– Хочешь, я его на время каникул домой верну? – предложил Скорпиус. – Повисит на привычном месте. Там рядом пейзажи, лето, солнце…

– Не надо.

– Ну и иди к черту.

В итоге у Альбуса разболелась голова, и окончательно испортилось настроение.

***

Он вышел из камина в холле родительского дома, зацепив макушкой разноцветную гирлянду из носков.

– Да ты скоро Джеймса перегонишь! – потрепал его по голове отец.

Альбус фыркнул. Он еще немного сердился на ту историю с письмом, но искренняя радость родителей, огромная пушистая ель, подпирающая потолок, и знакомый домашний запах его растрогали. Он даже пожалел, что не взял с собой портрет. Снейпа можно было бы поставить на каминную полку, как почетного гостя. Герой он или нет?


– Нет, это был невозможный человек! – подвыпивший дядя Рон поставил на стол локти. – Гермиона, а помнишь, как он отозвался о твоих зубах?

Тетка сверкнула идеальной улыбкой и махнула в стону мужа салфеткой.

Праздничный ужин подходил к концу. Елка мягко мигала гирляндой, индейку на столе сменил высокий сливовый пудинг, объятый язычками синего пламени. Под радостные вопли семьи Лили, привстав на стуле, дула на огонь и никак не могла его затушить.

– А почему невозможный-то? – Альбус попытался перекричать многоголосый ор.

Перед ним появилась горящая тарелочка с куском пудинга. Он рассеянно дунул, и пламя исчезло.

– Сволочь он первостатейная! – крикнул в ответ дядя, подливая себе шерри. – Я вот до сих пор не очень верю, что он герой.

Альбус нахмурился и рассеянно воткнул ложечку в пудинг.

– Но ведь папа говорит… – неуверенно начал он, придвигаясь к родственнику вместе со стулом, – он говорит, если бы не Снейп, то победить Вольдеморта было бы намного труднее. Что он был одним из членов Ордена Феникса, шпионом Дамблдора…

– …И сам же его убил, – дядя вдруг оставил шутливый тон и залпом опрокинул в себя рюмку.

Тетя Гермиона с другого конца стола погрозила ему пальцем, он ответил ей пожатием плеч. Альбус придвинулся еще ближе, наконец-то найдя человека, готового поделиться неофициальной информацией.

– Но ведь Дамблдор сам попросил его убить, – вкрадчиво проговорил он, наблюдая, как дядя тянется за графином с рубиновым напитком. – Попросил, так как страдал от тяжелого проклятья, и жить ему оставалось…

– Да-да, я все это слышал еще тогда. Гарри все ходил, доказывал, мол, Снейп не убийца. Только этот «не убийца» отхватил ухо моему родному брату и глазом не моргнул!

– Ну, он же это сделал, чтобы его не заподозрили.

– Слишком много он делал, «чтобы не заподозрили», – дядя Рон хлопнул еще одну рюмку и отодвинул графин. – А ты почему интересуешься? – вдруг спросил он. – Или это тебе для школы нужно?

– Для школы, – тут же схватился за идею Альбус. – Нам это… по Истории магии… ну… про самых знаменитых волшебников. Типа Мерлина и… эээ… Дамблдора тоже…

Он испугался, что дядя сейчас устроит ему допрос, и придется на ходу придумывать подробности несуществующего задания. Но тот лишь кивнул, вполне удовлетворенный объяснением.

Застолье плавно подходило к концу. Мама, тетя Гермиона, бабушка, Лили и Роза образовали тесный кружок на противоположной стороне стола и интимно перешептывались, передавая друг другу чайные чашки. Отец разговаривал с Джеймсом. Дедушка Артур дремал в кресле у камина – его очки съехали на кончик носа.

– А как же воспоминания Снейпа? – осторожно спросил Альбус, дождавшись, когда дядя перестанет играть в недовольные гляделки с тетей Гермионой.

– А? Воспоминания? – дядя откинулся на спинку стула. – Да помилуй Мерлин, воспоминания тоже подделать можно. Нет, не верю я в этого «героя», слишком он хитрый был. Ну, и подлый тоже.

Смиренно проглотив слово «подлый», Альбус постучал ложечкой по губам, раздумывая над последней фразой. Он верил отцу и не верил дяде Рону. Нет, ему он тоже верил, просто не собирался брать его мнение в расчет. Если бы Джеймсу отсекли ухо, Альбус тоже возненавидел бы виновного и никаких оправданий бы не принял.

– А какой он вообще был?

– Кто, Снейп? Противный сальноволосый ублюдок. Злобный и мстительный. Я же сто раз рассказывал.

Альбус глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, готовясь к главной теме разговора.

– А можно на него посмотреть?

– Как посмотреть? – дядя даже протрезвел и удивленно заморгал. – В Хогвартсе должен быть его портрет. Сходи да посмотри.

– Нет, – Альбус почувствовал, что краснеет. – Можно мне… ну… воспоминания посмотреть? Когда вы все в школе учились?

Дядя Рон чуть отодвинулся и внимательно взглянул на племянника совершенно трезвыми глазами. Альбус невольно втянул голову в плечи, вспомнив, что перед ним не просто знакомый с детства человек, а еще один герой. Который далеко не простофиля, и обвести его вокруг пальца не так просто.

– Тебе задание дали о Дамблдоре написать или о Снейпе? – хмыкнул дядя Рон и добавил, заметив смятение Альбуса, – Любопытство – это в тебе от Гарри. Так и быть, покажу.

– Прямо сейчас?

– А чего тянуть? – он засмеялся и заговорщицки кивнул в сторону двери. – Ну что, пошли, посмотришь на нашего Мистера Кошмара.



Глава 5.

За двадцать лет кабинет Зельеварения почти не изменился. Все та же серая кладка стен, все те же столы и стулья. Все те же ученики, корпящие над зельями.

Альбус смотрел на детские макушки, склонившиеся над котлами и разделочными досками, пытаясь опознать отца.

Три головы – черную, рыжую и каштановую – он увидел в правом ряду. Маленький мальчик в очках, очень похожий на самого Альбуса в детстве, кусал губу, глядя в учебник. Дядя Рон, солнечно-веснушчатый как одуванчик, рассеянно помешивал зелье, думая о чем-то своем. Тетя Гермиона быстро и аккуратно нарезала валериановый корень. Каштановые локоны падали ей на лицо, и она убирала их, встряхивая головой.

Снейп медленно ходил вдоль рядов, посматривая на учеников. Увидев старого знакомого, Альбус заулыбался и шагнул вперед.

Зельевар выглядел моложе, чем на портрете. Он как цапля нырял длинным носом в каждый котел, что-то буркал недовольно, хмурил брови и поджимал губы. При его приближении даже самые нерасторопные начинали быстрее шевелить черпаками и орудовать ножами, а когда высокий черный силуэт двигался дальше, раздавался еле слышный вздох облегчения. Снейпа боялись.

– Мистер Поттер, отвлекитесь от высоких дум о своей всемирной славе, – вдруг ядовито проворчал зельевар. – Тритоньи желудки нужно класть до закипания, а не после, иначе зелье свернется. Это элементарное правило, его может запомнить даже трехлетний ребенок. Или ваш умственный уровень еще ниже?

Мальчик в очках вскинул голову и поджал губы, с ненавистью глядя на черную тень, нависшую над его котлом.

– Молчите, мистер Поттер? – Снейп наклонялся все ниже и ниже. – Подтверждаете, что вы глупее ребенка?

– Нет, – тихо, но твердо ответил мальчик, и Альбусу захотелось встать на его защиту.

Видимо, это желание возникло не только у него: юный дядя Рон и тетя Гермиона переглянулись и еле заметно качнулись вперед, словно пытаясь заслонить собой друга от гнева Снейпа.

– Говорите громче, Поттер. Во время квиддичных тренировок ваши вопли слышны даже в Подземельях, а сейчас язык проглотили?

– Нет, сэр.

– Что – нет?

– Не проглотил!

И в подтверждении своих слов Гарри Поттер высунул язык и сказал: «Ээээ…»

Ученики захихикали. На впалых щеках Снейпа вспыхнули неровные пятна. Рон и Гермиона как по команде опустили головы, пряча улыбку. Белобрысый мальчуган с первой парты, как две капли похожий на Скорпиуса, зашикал на смеющихся соседей и незаметно погрозил гриффиндорцам кулаком.

– Десять баллов с Гриффиндора за испорченное зелье, – проскрежетал Снейп и добавил с оттенком явного удовольствия. – И неделя отработок, мистер Поттер. Может, хоть это научит вас дисциплине.

– Может. А может, и нет, – в тон ему ответил наказанный, на что получил моментальный ответ:

– Еще десять баллов с Гриффиндора и две недели отработок.

Альбус растерянно переводил взгляд с возмущенно пыхтящего мальчика, в котором так странно было узнавать собственного отца, на его учителя. С одной стороны ,тон Снейпа был неоправданно резким. Но с другой… Про тритоньи желудки он помнил с первого курса, даже несмотря на неприязнь к Зельеварению. Это же элементарно – дождаться, когда на поверхности зелья появился первый крупный пузырь, предвещающий закипание, и по очереди опустить в котел нужные ингредиенты. Действие не требовало особого умения, и невозможно поверить, чтобы кто-то мог ошибиться. Если только не сделал это нарочно.

Взглянув на доску, Альбус сразу опознал рецепт – эликсир против бородавок. Представив, что могло произойти, если бы Снейп не остановил варку зелья, Альбус поежился. Через несколько минут тритоньи желудки, вываленные в крутой кипяток, спровоцировали бы мощный и красивый взрыв, забрызгивая горячим варевом стены и учеников. Папа, тетя Гермиона и дядя Рон получили бы ожоги, а потом и огромные гнойные фурункулы по всему телу. Класс пришлось бы отчищать с пола до потолка. Самому Снейпу наверняка пришлось бы давать директору отчет о происшествии.

Ничего удивительного, что он вспылил.

Задумавшись, Альбус не заметил, как Снейп поднял голову, и, словно гончая собака, повел носом. Вдруг сорвался с места и бросился к последней парте. Альбус завертел головой, высматривая новое происшествие.

Из котла в самом дальнем углу класса валил жирный черный дым. Испуганный ученик в гриффиндорской мантии уронил черпак и резво отскочил в сторону, спасаясь от густой кипящей жижи, хлынувшей на парту.

– Лонгботтом! – страшно заорал Снейп, наставляя палочку на бурлящие потоки, заливающие пол. – Как вы умудрились это сделать? На каждом занятии одно и тоже, вы полагаете, это забавно?!

– Я ничего не делал! – пискнул бледный виновник происшествия, по-женски подбирая подол мантии.

Исходящее дымом месиво расползалось во все стороны, ученики подхватывали с пола сумки и вскакивали на стулья. Слизеринцы, на чем свет стоит, ругали безруких гриффиндорцев, те азартно отвечали. Ор поднялся такой, что у Альбуса заболела голова.

– Тихо! – гаркнул Снейп, призывая к тишине. – Лонгботтом, двадцать баллов с Гриффиндора!

– Сэр, я ничего… оно само… – мямлил несчастный Лонгботтом. Он продолжал терзать край мантии, не замечая, что пролитое зелье подбирается к его сумке. – Простите, я не хотел, сэр.

Снейп, бормоча витиеватые проклятия, быстро размахивал палочкой, убирая беспорядок. Запачканный котел вернулся на свое место, дым рассеялся, и о неудачном эксперименте напоминали только прожженные дырки на мантии печального Лонгоботтома.

Альбус вдруг испытал приступ неуместной жалости. Два взрыва за один урок, один вовремя предотвращенный, второй – состоявшийся – это слишком. Только сейчас он почувствовал, как болят стиснутые в кулаки пальцы, так переволновался. А каково Снейпу? На мгновение ему показалось, что студенты Гриффиндора сознательно саботировали предмет нелюбимого педагога. Еще раз взглянув на доску, Альбус покачал головой – каким идиотом надо быть, чтобы умудриться превратить Чистокожник в опасный для окружающих гейзер?

Ученики потихоньку рассаживались по местам, шепотом обсуждая случившееся. Гриффиндорская половина класса, за один урок потеряв сразу сорок баллов, выглядела сконфуженной, слизеринская, напротив, воспряла духом.

Глухо прозвучал удар колокола, возвещая об окончании урока.

– Все свободны, – Снейп быстро прошел между рядами парт к преподавательскому столу. – Пусть сегодняшнее происшествие послужит урокам невежам, не способным отличить котел от собственной головы. В следующий раз я не буду столь снисходителен к ученикам, наплевательски относящиеся к моему предмету, – он вдруг метнул сердитый взгляд в сторону гриффиндорцев. – И, уверяю, недельной отработкой дело не ограничится.

Снейп сел за стол и углубился в изучение каких-то пергаментов. Он не поднял голову, пока ученики собирали сумки и почти бегом покидали кабинет Зельеварения. Он выглядел очень усталым и как-то сразу постаревшим. Он дернулся только один раз (и Альбус вместе с ним) – когда проходящий мимо Гарри Поттер прошептал одними губами:

– Сальноволосый ублюдок…

***

Остальные воспоминания оказались похожи друг на друга, с небольшими различиями. Профессор Снейп внезапно появлялся из темных коридоров, заглядывал через плечо на уроках, сверлил взглядом гриффиндорский стол во время завтраков и обедов. Он был вездесущ и всеведущ, появлялся в самый неподходящий момент и снимал баллы десятками.

Гарри Поттер, Рон Уизли и Гермиона Грейнджер его не любили. Нет, скорее ненавидели, и в этой ненависти с ними, похоже, был солидарен весь факультет. Котлы взрывались с завидным постоянством, баллы уменьшались, злые и обидные слова лились потоком с обеих сторон. К чести Снейпа, он ни разу не повторился, каждый раз придумывая все новые и новые оскорбления. А вот ученики явно проигрывали состязание в злословии, большей частью потешаясь над внешностью учителя. Выглядело это ужасно глупо и недостойно, противники Снейпа отдавались этой борьбе с азартом, достойным лучшего применения. Непонятно, как и где они находили время, чтобы вершить свои героические дела.

После девятого воспоминания Альбус сдался.

– Одно и то же, – выдохнул он, тяжело опускаясь на стул. – Зачем вы его так изводили?

– Мы? – дядя Рон распахнул глаза, став до ужаса похожим на свою юную копию. – Хм… Странно, не могло же шерри… я и выпил всего ничего… Ты что-то не так понял, Альбус, – улыбнулся он, убирая в карман палочку. – Это он нас изводил. К Гарри вообще прицепился с первого урока, очень хотел его выставить охочим до славы маленьким засранцем.

Альбус устало поморгал, спорить не было желания. Об увиденном у него уже сложилось собственное мнение, и вряд ли оно понравится дяде. И папе тоже. Поэтому лучше держать его при себе. Настроение, которое и так было на грани между «не очень» и «плохо», плавно поползло вниз.

– А можно я это… – он кивнул на дрожащее озерцо в старом думосборе, – ну, можно я с собой… еще хочу посмотреть.

– Бери, мне не жалко, – дядя пожал плечами. – И все же, чего это тебя Снейп заинтересовал?

– Просто так.

– Лучше бы ты отца расспросил. Он про него знает больше всех.

– Я спрашивал.

– И?..

Альбус не ответил, переживая приступ полузабытой обиды на отца за неотвеченное письмо. Он понял, что больше не хочет ни разговоров о Снейпе, ни Рождества, ни пудинга, ни общения с семьей. Слизеринская спальня сейчас казалась самым прекрасным и спокойным местом на земле, ему хотелось еще раз посмотреть воспоминания, но уже без свидетелей. А в доме, полном родственников, вряд ли это получится.

– Дядя Рон, – он постарался придать голосу просительные нотки. – Мне надо завтра быть в Хогвартсе…

– Зачем это? – рыжие брови взметнулись вверх. – У тебя же каникулы.

– Мне надо, – Альбус на секунду споткнулся перед явной ложью, но быстро поправился, – у меня задание. По Зельеварению. То есть, по Истории магии тоже, – быстро добавил он, заметив подозрительный взгляд дяди, – но вот с Зельями совсем плохо. И я договорился, что пока лаборатория пуста, то мог бы…

– Не проще сказать, что к девчонке торопишься? – вдруг лукаво подмигнул дядя Рон. – Она не поехала домой и осталась на Рождество в замке?

Альбус поперхнулся воздухом, покраснел и энергично закивал. Дядя предложил наилучший вариант для оправдания. И как Ал сам не догадался придумать историю про несуществующий роман? Нет, не быть ему великим шпионом.

– Так вы поможете? – быстро спросил он, пока дядя не ударился в сладкие воспоминания о своих любовных победах. – Мне правда очень надо.

– Тролль с тобой, – тяжелая рука добродушно хлопнула его по спине. – Поговорю с Гарри, постараюсь ему объяснить. Только ты смотри, не натвори дел, – еще раз подмигнул дядя. – Она магглорожденная или чистокровная?

– Полукровка.

– Отличный выбор.

***

Послания из родительского дома летели одно за другим. Письма от отца, полные недоумения, Альбус складывал в сундук, едва пробежав глазами. Многочисленные вопиллеры вопрошали маминым голосом, с каких пор Альбус завел привычку исчезать из дома без объяснений. Ехидные записки от Джеймса пестрели сальными намеками и именами предполагаемых пассий. Альбус хихикал и отказывался играть с братом в игру «угадай кто?». Даже Лили черканула пару строк, из которых стало понятно, что папа несколько озабочен пропажей думосбора. Она спрашивала, не завалилась ли старая чашка в вещи брата, когда он поспешно сбегал из дома. Альбус, не моргнув глазом, ответил, что никаких думосборов в глаза не видел и намеков не понимает.

Врать становилось все проще.

Эпистолярный бум иссяк на третий день, и Альбус, наконец-то, вздохнул с облегчением.

Снейп сидел в кресле и, судя по всему, отлучаться не собирался. Более того – каждый раз, увидев сияющего Альбуса, входящего в дверь, он выглядывал из-за своей книги и даже позволял себе легкую улыбку.

И от этого Альбус чувствовал себя по-настоящему счастливым. Он раскрывал свежий номер «Пророка», придвигал его ближе к картине. Снейп одобрительно хмыкал и, уже не скрываясь, подходил к краю рамы, с интересом просматривая новости.

Каникулы в замке шли своим чередом.

– На улице идет снег, – бодро рапортовал Ал. – Утром было солнце и легкий мороз, настоящее Рождество.

Снейп внимал, удобно устроившись в своем кресле.

– Сегодня в Большом зале с потолка вместо снега сыпалось взрывающееся конфетти, шутника так и не нашли. Это не я, честное слово.

Снейп усмехнулся, не слишком убедительно изображая равнодушие.

– А хочешь, я тебя на улицу вынесу? – как-то предложил Альбус, вдохновленный внезапной идеей. – Ну, правда, посмотришь на снег, воздухом подышишь…

Снейп громко фыркнул и закатил глаза. Если бы Алу сейчас напомнили, что человек в портрете не живой, то он просто рассмеялся бы наглецу в лицо. Или сразу проклял.

Каждый день он продолжал обустраивать «уголок Снейпа» на крышке сундука, принося свежие газеты и журналы. Покойный профессор принимал его действия благосклонно и с достоинством, давая понять, что ценит усилия.

В один из погожих дней Альбус сходил в Хогсмид и вернулся, нагруженный цветастыми пакетами. Предложив своему нарисованному другу на выбор несколько журналов, он скрылся в ванной. Когда он вышел, красиво взмахнув полой длинной черной мантии, Снейп несколько секунд смотрел непонимающе, а потом затрясся от беззвучного смеха.

– Что? – не понял Альбус, поправляя гладкие волосы, пахнущие бергамотом и лимоном. – Непривычно? А мне нравится.

Ему действительно нравилось. Летний загар за несколько месяцев совсем сошел, и лицо казалось бледнее, чем обычно, зато глаза стали намного ярче. Альбус на минуту пожалел, что не знает необходимых заклинаний для превращения зеленых глаз в черные, но потом махнул рукой. И без того в новом облике он выглядел впечатляюще.

Поэтому, когда дверь в спальню открылась, и на пороге появился Скорпиус Малфой, Ал заявил, уверенно глядя в лицо онемевшего приятеля:

– Зови меня теперь Северусом.


Глава 6.

– Ужасно выглядишь.

Альбус пропустил утверждение мимо ушей. Гораздо больше его занимала упрямая прядь, лезущая в глаза и никак не желающая лежать ровно.

– И почему ты уже второй день не ужинаешь? Если заболел, давай сходим в больничное крыло.

– Я не заболел.

Наконец волосы покорились, и Альбус удовлетворенно взглянул в зеркало.

В черном свитере под горло и черной же мантии Ал казался выше, чем был на самом деле. Два пропущенных ужина и недоеденный обед придали лицу интересную бледность. Слизеринский форменный галстук приятно оттенял цвет глаз, отросшие волосы висели тяжелыми гладкими прядями, еще больше подчеркивая впалые щеки.

Он расправил плечи и изогнул бровь. Потом повернулся в профиль и надавил указательным пальцем на нос.

– Тебе не кажется, что я слишком курносый? – спросил он, рассматривая в зеркале получившийся пятачок. – Может, мне после школы сделать операцию? Маглы умеют. Пусть без магии, зато навсегда.

– Совсем мозги набекрень? – зло зашипел Скорпиус. – Чем тебе не нравится твой нос?

– Он дурацкий.

– Это вид у тебя дурацкий, а нос нормальный.

– Не элегантно как-то.

Скорпиус запыхтел, но Альбус опять не обратил внимания. Недовольство друга в какой-то момент перестало задевать, так же как и недоумевающие взгляды остальных студентов. Теперь он чувствовал себя гораздо увереннее, а заработанные баллы по Зельеварению, посыпавшиеся на факультет как из рога изобилия, затыкали даже самые болтливые рты. Да, Зелья оказались интереснейшим предметом, стоило проявить чуточку больше внимания и аккуратности.

– За завтраком ты тоже ничего не ел. Свалишься в голодный обморок – напишу твоим родителям.

– Собираешься стать доносчиком?

Если бы отец в свое время проявил большее почтение к предмету, то тоже мог бы достичь успехов. Нежелание идти на компромисс и глупое упрямство – вот настоящая причина его противостояния со Снейпом.

– Нет! Но твое поведение в последнее время…

– Ну-ну, договаривай.

– Оно… странное. Ты даже разговариваешь теперь по-другому, словно это не ты. Я вообще не понимаю, какого черта ты вдруг принялся изображать Снейпа. Хоть понимаешь, как это выглядит со стороны? Как же я жалею, что отдал тебе портрет.

Альбус опять не ответил, завернувшись в тогу оскорбленного молчания. Ему очень нравилось это выражение, вычитанное в каком-то романе. Снейп тоже умел заворачиваться в тогу молчания. Во время каждого просмотра воспоминаний Альбус приходил в восторг от умения зельевара, не произнеся ни слова, облить презрением окружающих.

– Может, все же снизойдешь до ответа? Альбус, я с тобой разговариваю!

– Мгхм… – Альбус намекающе нахмурил брови.

Скорпиус закатил глаза. Он явно не понимал, что друг не нуждается в няньке.

– Хорошо, Северус, – он до сих пор спотыкался на непривычном имени. – Так и будешь меня игнорировать?

– Нет.

– Что нет?

– Не буду.

– Не передать, как я рад, твою мать!

– Надеюсь, я сделал тебя счастливым.

Если бы взгляд мог убить, то Альбус был бы уже мертв. Скорпиус возмущенно всплеснул руками и ушел, напоследок грохнув дверью.

– Ничего не понимает, – сказал Альбус черному силуэту в зеркале. – Ничего.

***

Альбусу казалось, что воспоминания дяди Рона он выучил наизусть. Раз в неделю, после того, как в спальне устанавливалась сонная тишина, он обязательно запирался в ванной с чашей думосбора. Он давно уже не обращал внимания на ссоры между Снейпом и его учениками. Гораздо интереснее было наблюдать за самим зельеваром.

Снейп ему нравился.

Альбус внимательно изучал, как тот ходит, разговаривает, вздергивает бровь. Высокая черная фигура своим видом словно протестовала против глупости и невежества окружающих. Снейп был строг, но справедлив; мрачен, но не лишен изящества, а пресловутые сальные волосы не вызывали никакого отвращения. Ну, а какие они еще могут быть у шпиона, должного успеть и там, и тут? Именно такими, ведь у Снейпа просто не было времени, чтобы часами вертеться перед зеркалом. Да и не стал бы он заниматься такой ерундой.

Альбус предпочитал не задумываться о том, что сам он каждое утро занимается «ерундой».

Руки.

У Снейпа были необыкновенные руки – с длинными пальцами, чуть желтоватыми лунками ногтей и выпуклыми венами на запястье. Очень мужественно и красиво. Некстати вспоминались уроки Прорицания, посвященные хиромантии – длинные кисти выдавали в Снейпе натуру страстную, нервную и артистичную. Прирожденный ученый, ревностно отдающийся своему призванию, даже если оно приносит больше разочарования, чем радости – именно так Альбус трактовал руки Снейпа. Он рассматривал свою ладонь – крепкую и короткопалую – и вздыхал.

Теперь Альбус не ходил по коридорам, а почти летал, взмахивая полами мантии. Он даже умудрился напугать парочку первокурсниц. Эффект был потрясающий – Альбус неслышно появился за их спинами, мрачно нахмурившись и скрестив на груди руки, а глупые девчонки с криком помчались от него со всех ног.

Сокурсники его уважали, во всяком случае, не пытались комментировать смену имени и внешнего вида. Альбус элегантно приподнимал бровь, и шепоток за спиной моментально стихал. А главное – больше никто не смел оспаривать место портрета на крышке сундука.

– Алтарь завел, – на правах друга сокрушался Скорпиус.

Ему пришлось переложить стопки учебников на свой сундук, освобождая место для все новых и новых газет и журналов. Альбус сдержанно кивал, благодаря приятеля за понимание.

– Пафосный придурок, – добавлял Скорпиус шепотом, но новоявленный Северус делал вид, что не слышит.

Его больше волновала статья в последнем выпуске «Алхимии» – он крутил журнал так и сяк, стараясь положить его максимально близко к раме, негодовал на безымянного наборщика – учителю и талисману будет трудно читать мелкий шрифт.

– И погибнет профессор, похороненный под грудой макулатуры…

Альбус бросил на друга уничтожающий взгляд. Скорпиус уже забрался на свою кровать и готовился задернуть полог.

– Лучше бы отцу на письмо ответил. Правда, Ал, ведь каждый день пишет.

– Потом, – Альбус сердито дунул, убирая с глаз черную прядь.

– А когда нормально есть начнешь? Ты опять пропустил ужин.

– Я не голоден.

– На тебя тут жаловались, – Скорпиус нервно потеребил пальцами зеленую бахрому. – Говорят, ты первокурсников пугаешь.

– Глупости какие.

– Ты стал грубым. Зачем ты Роули обозвал «хаффлапафским тупицей»? Ну, не знает он Зелья как ты, это же не повод его оскорблять.

– Если бы он думал головой, а не жопой, то наша пара получила бы десять баллов! – возмутился Альбус, задетый за живое. – А так только пять. И все потому, что у этого хаффлапафского идиота не хватает мозгов правильно отмерить ингредиенты.

– Ты сам был таким!

– Отвали, а? Если ничего не понимаешь, то хоть других недоумков не защищай.

Скорпиус резво спрыгнул с кровати и, не успел Альбус опомниться, как его уже трясли за грудки.

– Слушай, ты, Снейп недоделанный! – шипел друг прямо в лицо. – Если бы я не знал тебя с первого курса – по стенке бы размазал! Чтобы я больше никаких жалоб не слышал. И никаких оскорблений! Еще не хватало из-за твоей дурости испортить отношения с другими факультетами. Понял?

– Понял, – прохрипел Альбус, пытаясь вырваться. Он с удивлением понял, что друг действительно в ярости – настоящей, а не наигранной. К такому Скорпиусу он не привык.

– Вот и отлично, – горячие пальцы, стискивающие отвороты мантии, наконец-то разжались, и Скорпиус вернулся на свою кровать. – И на письма ответь. Это не мое дело, конечно, но нельзя так с родителями. Совсем в бирюка превратился.

Полог с шуршанием задернулся.

Альбус от обвинения в грубости отмахнулся, как от несущественного, но вспышка друга его поразила и заставила задуматься. Отец действительно писал почти каждый день, словно извиняясь за ту давнюю задержку. Спрашивал об успехах, интересовался продвижением несуществующего романа сына. Передавал приветы от мамы и семьи дяди Рона. И всегда, в самом конце, ненавязчиво интересовался, не рассказывал ли чего-нибудь нарисованный Снейп.

Эти приписки страшно раздражали. Альбус злился на внезапный интерес отца к портрету, и каждый раз заводился, растравливая себя словами из того, давнего письма.

«Вежливость и тактичность никогда не была его сильной стороной». Кто бы говорил! Да Снейп был сама галантность по сравнению с бестолковыми подростками, которых он не только пытался хоть чему-то обучить, но еще и спасал день и ночь.

В итоге Альбус швырял очередное письмо под кровать и отвечал не чаще раза в две недели. Ответы больше походили на короткие записки в стиле «жив, здоров, все хорошо», чем на пространные письма, вроде тех, что Скорпиус отправлял в Малфой-мэнор. Но друга и не доставали каждый день. И не выспрашивали о Снейпе, маскируя интерес мнимой заботой.

Выбросив из головы неприятные мысли, Альбус сел на пол перед сундуком и положил подбородок на крышку, рассматривая картину.

Снейп спал. Или делал вид, что спит. Черная худая фигура вытянулась в кресле, голова откинута на подголовник, глаза закрыты. За нарисованными окнами моросил мелкий сонный дождик, еще больше подчеркивая атмосферу погружения в царство сна.

Альбус обиженно вытянул губы.

В последнее время Снейп все время спал или читал. Или уходил за раму, не обращая внимания на предложенную прессу – совсем как в начале знакомства. Как будто снова обиделся на что-то, или просто заскучал.

Такое поведение тревожило и раздражало. Альбус уже не знал, чем угодить своенравному зельевару. Даже во время ежевечерней ритуальной беседы Снейп оставался вежливо-безразличным – не вздергивал бровь, не фыркал насмешливо, просто слушал, погрузившись в свои мысли. Или не слушал.

Вот и сейчас стало понятно, что никакого «Как я провел день» не будет. А ведь Альбусу так хотелось пожаловаться на несправедливые обвинения! Он разочарованно отодвинулся от сундука, решив завтра же поискать для своего учителя новые книги и газеты. И лег спать с ощущением, что весь мир ополчился против него.

А на утро Альбуса вызвали к декану и передали послание из дома. Отец требовал немедленного возвращения для какой-то важной беседы.


Глава 7.

Появление Ала по своему эффекту переплюнуло даже визги глупышек-первокурсниц. Взглянув на выходящего из камина сына, родители разом открыли рты и побледнели, словно увидели призрака.

Альбус стряхнул с плеч хлопья сажи и сморщил нос.

– Гмхм… – проворчал он, изображая приветствие.

– Альбус… – мертвым голосом спросила мама. – Что за маскарад?

– Северус, – поправил ее элегантный незнакомец, встряхивая гладкими волосами. – Я хочу, чтобы меня звали Северусом.

Пауза, возникшая после этого заявления, была оглушительной.

Альбус слегка заволновался – родители вели себя странно. Ни приветственных объятий, ни поцелуев мамы, ни похлопываний по спине от отца. И никаких расспросов.

– Ну…Привет, – наконец произнес отец, откашлявшись.

Альбус кивнул в ответ. Родители переглянулись, явно не зная, что сказать, и вели себя так, словно к ним в дом заглянул абсолютно незнакомый человек. Да что это с ними? Не так уж он изменился, чтобы дар речи пропадал.

– Странно выглядишь. Не ожидал… не ожидали, – видимо отец был поражен даже больше матери.

Он все смотрел и смотрел. Альбусу показалось, что по лицу, волосам и одежде бродят невидимые руки – трогают, оценивают, сравнивают. Только – с чем? Или с кем?

– Есть хочу, – буркнул Альбус, смутившись окончательно. К такому приему он был не готов.

– Да, конечно, сейчас-сейчас… – заторопилась мама. – Обедать будешь?

– Буду.

– Вот и хорошо, – с облегчением вздохнула она.

За обедом все немного расслабились. Альбус ковырял печеные овощи, вежливо отвечая на вопросы, вертящиеся вокруг школы и учебы. Мама сдержанно расспрашивала о Джеймсе и Лили; отец нервно поправлял очки на носу, молчал и смотрел во все глаза. О пропавшем на Рождество думосборе и поспешном бегстве из дома никто не вспомнил.

– У тебя по Зельям прекрасные оценки, – сказала мама, забирая у Альбуса тарелку. – Честно говоря, мы удивлены… ты никогда раньше не интересовался зельеварением. Я понимаю, ты готовишься к экзаменам, но…

– Вы что, не рады? – вскинулся Альбус, и добавил, даже не пытаясь смягчить обиженный тон. – На вас не угодишь: так себе учусь – плохо, хорошо учусь – опять плохо. Вы бы сошлись на чем-то одном.

Он посмотрел на родителей пронзительным «снейповским» взглядом и поднял бровь. Отец опять побледнел, а мама взмахнула руками.

– Рады, конечно рады! Просто ты никогда… Вот Магловедение – это понятно. Или Чары, или Защита от темных сил. Тем более папа с вами летом занимался, да, Гарри? Но зелья…

– И что?

Альбус почувствовал, как у него неприятно засосало под ложечкой. Ему вдруг показалось, что все вопросы про Зельеварение задаются с какой-то целью, ему непонятной. Да и сам вызов домой... Он уже полчаса сидит за столом, а никто так и не объяснил, зачем его сорвали с уроков.

– Да ничего. Ну, а… как со своими слизеринцами уживаешься? Не обижают?

Этот вопрос заставил Альбуса отложить вилку и удивленно воззриться на родителей.

– Вообще-то я с ними уже шесть лет уживаюсь. Вы только заметили?

– Видишь ли… – наконец-то вступил в разговор отец. – Нам тут стало известно, что… как бы так сказать… – он опять затеребил несчастные очки. – В общем, если у тебя какие-то проблемы, если тебе стало трудно общаться с друзьями, то ты всегда можешь об этом рассказать нам.

– Нет у меня никаких проблем! – рявкнул Альбус.

Он еще не совсем понял, к чему весь этот разговор, но уже чувствовал глухую злость на родителей, пытающихся заставить его оправдываться.

– Послушай, я хочу сказать, что с такими проблемами сталкиваются почти все подростки, – отец слегка приподнялся на стуле. – Вот я, например – у меня тоже были времена, когда я не мог найти общий язык с друзьями, а кое-кто даже считал меня странным и ненормальным…

– Я нормальный!

– Мы не говорим, что ты ненормальный, – мама попыталась успокаивающе погладить руку Альбуса, но тот резко ее отдернул. – Папа хочет сказать…

– Да не надо ничего говорить! С чего вы вообще решили, что у меня какие-то проблемы?

– Ну… – вдруг замялся отец. – Скажем так, мы получили одно письмо…

– От кого? – Альбус вздрогнул от истеричных ноток в собственном голосе. Сглотнув, он спросил уже спокойнее. – От кого письмо?

Родители опять переглянулись и замолчали. Альбус чуть не взвыл, так его разозлили эти переглядывания. Словно матери и отцу известно что-то такое, о чем ему самому знать не положено. Словно он ребенок или тяжело больной, которого надо подготовить к неприятным новостям. Черт побери, почему не сказать все как есть, без этих «подготавливающих» заходов?

– Думаю, это не важно.

– Кто? Папа, кто тебе написал? – Альбус вмиг растерял элегантные «снейповские» манеры, по старой привычке схватился за голову и тут же отдернул руку, почувствовав на пальцах скользкий гель. – Это Малфой, так?

Отец только вздохнул:

– Мы все хотим тебе добра.

– Да к черту такое добро!

Ал забегал из угла в угол, потрясенный предательством друга. Вот и верь после этого людям! Это же надо – нажаловаться родителям, как будто Альбус маленький мальчик и нуждается во внушении и нотации. Друг… Скотина, белобрысый двурушник! Лишь бы побольше баллов заработать!

– Мы действительно переживем! – отец чуть повысил голос. – И хотим помочь справиться с ситуацией, в которой ты запутался.

– Нет никакой ситуации!

– Ты перестал общаться с друзьями, стал замкнутым, грубишь студентам и преподавателям. Альбус, ты очень изменился, и мы хотели…

– Северус!

– Прекрати! – взорвался отец, тоже вскакивая со стула. Фарфоровая солонка подпрыгнула и покатилась по скатерти, оставляя за собой белую дорожку. – Скорпиус абсолютно прав – ты действительно стал странным. Я не про внешний вид, – добавил он, – а про твое поведение. Ты никогда не был таким… таким…

– Ну, каким, каким? – Альбус чувствовал, что еще немного, и он наговорит родителям грубостей. Например, посоветует не совать нос не в свое дело или еще чего-нибудь в таком же духе.

В комнате повисла плотная горячая тишина. Даже часы над камином притихли.

– Какой портрет подарил тебе Малфой? – уже спокойнее спросил отец. Он глубоко вздохнул и опять сел за стол. – Что вы там со Снейпом затеяли?

– Это он тебя научил… этому всему? – внезапно спросила мама.

Альбус, словно споткнувшись, остановился и, непонимающе уставился на мать.

– Что? – пискнул он.

– Это он тебе голову дурит, да? О, прошу, Гарри, – она нетерпеливо махнула рукой в сторону отца, порывающегося что-то сказать, – ты прекрасно понимаешь – я права. Сам видишь, откуда ветер дует. Достаточно взглянуть на эти жуткие мантии…

– Причем тут Снейп? – беспомощно пробормотал Альбус, затравленно глядя на родителей.

Он вдруг страшно перепугался, что они сейчас потребуют избавиться от портрета. Точно как у ребенка отбирают игрушку, которую он уже полюбил, даже если всего час назад нашел ее на грязной мостовой.

– Альбус, ты только не волнуйся, но Снейп… Гарри, дай я сама скажу! – воскликнула она, отмахиваясь от отца. – Так вот, я понимаю, что вы с портретом профессора нашли общий язык, хотя не представляю, как такое возможно. Но от этого человека можно ждать чего угодно…

– Он мой друг, – тихо пробормотал Альбус.

Злость ушла, оставив после себя усталость и легкий звон в голове, словно над ухом лопнула натянутая струна.

– Твой «друг» делает из тебя… Я не знаю, как это назвать… свое подобие. Ты хочешь быть таким же? А ты хоть немного представляешь, какой он? Это злой и коварный человек, убийца и предатель. Посмотри на себя – эти кошмарные волосы, эти мантии, эта угрюмость и грубость! Ты же совершенно не такой, ты добрый мальчик, а не мерзавец!

– Джинни! – отец поднял голову и хлопнул ладонью по столу. – Перестань говорить ерунду.

– Неправда, он не такой! – опять заорал Альбус. – Он мой друг! Он герой, вы мне сами это с детства твердили!

– Тогда может твой отец расскажет, как этот герой…

– Джинни, замолчи!

– А что, я говорю неправду?

Дальше Альбус не стал слушать. Оттолкнув от себя стул, он вывалился из столовой, громко хлопнув дверью. Голоса родителей, занятых выяснением отношений, зазвучали глуше. Мама вскрикивала, что-то доказывая отцу, тот отвечал с не меньшей горячностью.

Альбус плюнул с досады и быстро пошел в свою комнату, упал на кровать, лицом в подушку, но быстро понял, что страдать в такой позе слишком душно. Перевернулся на спину и закрыл глаза ладонями.

– Сволочь, – с чувством сказал он. – Все сволочи.

Он лежал, растравливая обиду и на друга, и на родителей. Через несколько минут Альбус понял, что слишком взбудоражен, и не может дольше валяться на кровати. Впереди много дел: надо вернуться в школу и вдрызг разругаться с подлым предателем Скорпиусом. Может, даже подраться – и к черту возможные последствия. Потом заставить заговорить Снейпа. Должен же он поддержать Альбуса, когда собственная семья пытается навязать ему свое мнение.

Ал вскочил с кровати, покружил по комнате и толкнул дверь в ванную.

Человек в зеркале показался ему жалким и забитым – длинные волосы всклокочены, глаза и нос покраснели.

Какой позор.

Без волшебного геля вернуть прическе прежний вид не удалось. Поплевав на ладони, Альбус кое-как пригладил торчащие пряди, сердито посмотрел на свое отражение и твердым шагом покинул комнату.

Он возвращается в Хогвартс. Родители могут протестовать, но ему все равно. Он скажет, что у него слишком много дел, и не станет слушать никаких уговоров. Главное – держаться уверенно, не позволять давить на себя. Он только заглянет в столовую, поблагодарит маму за обед, а папу – за воспитательский раж, и отправится к камину. Никто его не удержит!

– Это ты виноват. Сколько раз я просила не вспоминать о Снейпе. Превратил ублюдка в какого-то Санту-Клауса.

Альбус отдернул руку от двери в столовую и прислушался.

– Джин, успокойся, – голос отца звучал устало.

– Надо было сразу забрать у него этот портрет. Мерлин знает, до чего они там договорились. А если Снейп заморочил ему голову – как тебе?

– Никто мне голову не морочил, ты отлично знаешь, чья это была инициатива. К тому же это всего лишь портрет.

– Предпочитаешь, чтобы он был жив и мог безнаказанно распускать лапы?

В желудке стало холодно. Альбус пригнулся к замочной скважине и перестал дышать, но последнюю фразу отца не разобрал.

– Это ненормально, – голос мамы то становился громче, то совсем стихал, словно она ходила по комнате от двери к окну. – Ты видел, во что он превратился? Надо было поговорить с ним еще на Рождество.

Альбус затаился, вслушиваясь изо всех сил. Кажется, именно сейчас он услышит настоящую историю отношений родителей и Снейпа. Но следующая фраза заставила его замереть.

– Он заставит его влюбиться, – говорила мама, понизив голос, – заставит потерять голову. Уже сейчас видно, что дело нечисто.

– Не городи чепухи, – вспылил отец. – Ты в своем уме? Сотни парней в магическом мире носят круглые очки, рисуют на лбу шрам и едят лимонные дольки. Это нормально – подражать кумиру. Ничего по-настоящему страшного не случилось.

– А надо подождать, когда случится? – вдруг крикнула мама. – Снейп – кумир? Ты даже его изображение выгораживаешь!

– Джинни, – в голосе отца появились опасные нотки, и Альбус вздрогнул – он никогда не слышал таких интонаций. Но мама, похоже, ничего не замечала.

– Сейчас Альбус сходит с ума, а ты сидишь сложа руки! Тебе наплевать на нас, ты все еще не можешь его забыть! Я прикрывала тебя перед ребятами, когда ты подставлял задницу этой сволочи, ты носился с его воспоминаниями, чтобы Снейпа посмертно признали героем, ты три года звал его во сне!

Что-то врезалось в стену, послышался звон разлетевшегося стекла. Задребезжала посуда, воздух заискрился от плотного магического вихря, с потолка посыпалась белая пыль. Альбус скорчился под дверью, в ужасе закрыв голову руками. Ураган пронесся по дому, расшвыривая мебель, вздымая занавески, раскачивая люстры.

Через мгновение все стихло. Ал отнял ладони от ушей и подумал, что оглох – такой страшной и звонкой показалась тишина в доме. И еще более страшно прозвучали слова отца:

– Никогда больше об этом не говори.

– Гарри…

Альбус на четвереньках попятился от опасной двери. Завернув за угол, он встал и пошел в гостиную, постепенно убыстряя шаг. В камин он влетел почти бегом, все еще слыша за спиной грозный треск магии и тихий мамин плач.



Глава 8.

Ворвавшись в спальню, Ал вихрем промчался мимо бледного Скорпиуса, схватил портрет и вылетел за дверь. Он несся по коридору, подгоняемый постыдной правдой. Выбежав из замка, припустил по тропинке, оскальзываясь на тонком ледке, и остановился, только когда уперся в берег озера.

Альбус перевел дыхание и осмотрелся, выискивая подходящий камень. Выбрав острую глыбу, присыпанную снежной крошкой, размахнулся, и, что есть мочи, ударил по ней картиной.

Багет звонко хрустнул, лаковую поверхность разорвала длинная трещина. Ал размахнулся еще раз – нижняя рейка переломилась, медная табличка с именем улетела в снег.

– Предатель, – прохрипел Альбус, замахиваясь еще раз. – Предатель, ненавижу!

После следующего удара рама раскололась надвое, холст вывалился из подрамника и упал в снег. Альбус отшвырнул обломки в сторону, поднял ногу, собираясь втоптать ненавистный портрет в белое крошево, но промазал, поскользнувшись. Упав рядом с тропинкой, он перевернулся на бок, дотянулся до холста и сильно дернул обтрепанные края, собираясь разорвать картину надвое.

Старая ткань затрещала, но не поддалась, масляный слой пошел трещинками. Поняв, что руками расправиться не получится, Альбус швырнул измятую тряпку за плечо и вдруг, неожиданно для себя, громко и по-детски заревел.

Он плакал минут десять, икая и захлебываясь, выплескивая со слезами обиду и злость. Отревевшись, вытер глаза и лег на спину. В промокшей мантии становилось холодно, но Альбус не обращал внимания. Он лежал, разглядывая серые облачные животы, затянувшие мартовское небо, и даже не вздрогнул, услышав недовольное:

– Долго я буду валяться?

– Скажи спасибо, что еще говорить можешь, – отозвался Альбус.

То, что портрет, наконец-то, снизошел до общения, его не удивило. Его больше ничего не удивляло. Орган, ответственный за эмоции, похоже, дал сбой.

Снейп ответил негромким покашливанием.

– Здесь сыро, – проворчал он. – Если истерика закончилась, может, соизволите объясниться, мистер Поттер?

Альбус со вздохом сел, подтягивая под себя ноги. Брюки тоже промокли, в ботинках хлюпала вода. Он поморщился, но не стал доставать палочку, чтобы высушиться и согреться. Он заболеет, сляжет с температурой, будет отказываться от лечения и, наконец, умрет. Его похоронят, поставят небольшой памятник из черного гранита, на который весной будут слетаться птицы. Так трогательно и печально.

И всем будет стыдно.

– Очень глупо, – сказал Снейп. – Глупо пытаться порвать руками волшебный холст.

– Да, – согласился Альбус.

Он старательно разгладил портрет на колене.

– Если приспичило уничтожить портрет, то проще применить Инсендио, – продолжал поучать Снейп. – В крайнем случае – вернуть туда, откуда взял.

Он стоял у кромки холста и сердито смотрел на Альбуса. В кабинете за его спиной царил разгром: кресло было перевернуто вверх ножками, бархатная штора повисла на оторванном карнизе.

– Это ведь только кажется? – спросил Альбус. – Иллюзия, не по правде?

Он не должен был испытывать чувство вины за чужой разрушенный мир, но все равно испытывал.

Снейп оглянулся через плечо.

– Кому как. Если это иллюзия, то не слишком уютная. Теперь мне не на чем сидеть и нечего читать, – он кивнул в сторону разорванной книги на полу.

– Ты и этого не заслужил.

– Назначаем себя высшим судией, Поттер?

– Язык не жжет? – парировал Альбус, опять начиная злиться. – Как ты вообще можешь произносить это имя!

– Привычка, – отрезал Снейп.

Он вернулся в комнату и начал приводить ее в порядок: с оханьем переворачивал кресло, поднимал с пола обрывки бумаг, поправлял штору и круглый валик сидения.

– Ни в одном портрете покоя нет, – бормотал он, разглаживая кружевную накидку подголовника. – Новая рама, тихая стена без соседей, и никаких взбалмошных детей поблизости.

– Ты мне условия ставишь? – изумился Альбус.

– Подсчитываю ущерб и предаюсь ностальгии, – желчно отозвался Снейп. – Ты слишком похож на своего отца. Такой же нервный и непредсказуемый. Впрочем, я знал, на что шел. Я тебя прощаю.

– Прощаешь? Ты меня – прощаешь?! – заорал Альбус. – Да кто ты такой, меня – прощать? Я все про тебя знаю, ты… ты…

– Ну? – Снейп сел в кресло и уставился на Альбуса. – И кто я?

– Старый педрила!

Снейп пожал плечами и не ответил, словно оскорбление его не тронуло.

От его спокойствия Альбус как с цепи сорвался. Задыхаясь от неизвестно откуда взявшейся смелости, он зачастил, будто опасаясь, что его заставят замолчать. Он говорил и говорил, срываясь в крик и глотая соленые слезы. Про подслушанный разговор родителей. Про отвратительную тайну отца, о которой он узнал. Про свою обиду. Про то, как он боготворил Снейпа, и какой тот оказался сволочью. Про предателя Скорпиуса, про чертово Зельеварение, ненавидимое сейчас всей душой. Про растоптанную дружбу. Про свой прекрасный и чистый мир, разорванный в клочья.

Когда он выдохся и отвернулся, Снейп оставался таким же спокойным. Похоже, тирада не произвела на него никакого впечатления.

– И поэтому ты решил уничтожить меня, – наконец проговорил он. – Логично, ничего не скажешь.

– Ты меня предал, – угрюмо буркнул Альбус, шмыгая носом.

– Не сотвори себе кумира, слышал о таком?

– Иди в жопу.

– Если надеешься поразить грубостью, то напрасно стараешься. Твой отец был не в пример изобретательнее. А уж дед…

Складки мантии пришли в движение. Снейп принял одну из своих излюбленных поз – скрещенные на груди руки и вытянутые ноги. И ни капли раскаяния.

– Как ты мог, а? – тоскливо спросил Альбус. – Это же… Это же мой папа. А ты… вы… как ты вообще это допустил?

– Прости, но исповедоваться у меня нет никакого желания, – тихо ответил Снейп. – В чужие отношения посторонним лучше не лезть. По-простому – не твое дело.

– Я не посторонний, я его сын!

– Вот именно.

– Аааа, так вот в чем дело – я не он, да? Вот почему ты опять начал сбегать, когда я… – Альбус махнул рукой, пытаясь жестом изобразить изменение во внешности. – Пока я был похож на него, ты все время был на месте, а стоило мне начать подражать тебе…

– Мне не интересно смотреть на собственное отражение. Кстати, не так уж ты похож на Гарри.

– Гарри, значит.

– Ты не так сильно на него похож, – повторил Снейп, и его голос чуть дрогнул. – Ты похож на самого себя, маленький идиот.

– Значит, если я надену очки и нарисую шрам на лбу…

– ... то будешь похож на Альбуса Поттера в очках и со шрамом на лбу. Но Гарри ты не станешь.

Они опять замолчали.

Пошел снег. Ал нервно вздрогнул, почувствовав ледяной укол в щеку – мелкие снежинки кружились над головой, оседая на плечах белой пылью. Несколько ледяных кристалликов упали на холст, Снейп зябко передернул плечами.

– Между прочим, тебя ждут, – буркнул он.

Альбус поднял голову и обернулся. Под стеной замка прохаживалась маленькая темная фигурка – поднявшийся ветер трепал светлые волосы. Скорпиус ждал у входа, но не подходил, давая другу возможность закончить важный разговор.

– Еще один предатель.

– Не бросайся такими словами.

– Сдал меня родителям.

– Потому что ты никого не слушал. Он поступил так, как считал нужным. Ты тоже думал, что поступаешь правильно, разбивая мою раму. И твой отец всю жизнь поступал так, как считал правильным, даже если его безрассудство грозило бедой.

– А ты?

Снейп промолчал. Альбус вздохнул, изо рта вырвалось облачко пара.

– Почему ты согласился, чтобы Малфои тебя мне отдали?

– Интересно было познакомиться с человеком, названным в мою честь.

– А почему раньше со мной не заговаривал?

Снейп пожал плечами.

– Ты не просил, – просто сказал он. – Ты нуждался в слушателе, а не в собеседнике.

– Неправда, – ответил Альбус, хотя сам уже понял, что Снейп прав.

Новая пауза была еще тяжелее. Спорить было не о чем.

– А Скорпиуса прости, – вдруг твердо сказал Снейп. – Если ты такой взрослый и считаешь, что никто не вправе управлять твоей жизнью, то другим оставь право поступать так, как они считают нужным.

– Ты сам никогда не умел прощать, я помню, папа рассказывал.

– У меня было время, чтобы научиться.

Снег пошел сильнее, ветер неприятно задувал под мокрую мантию. Альбус тяжело поднялся на ноги и осмотрелся. Примятый сугроб протаял почти до земли, под прозрачным льдом у берега шевелилась озерная вода. Пнув носком ботинка обломки багета, Альбус вздохнул – глубоко и спокойно.

– Ну, что стоишь? Иди, тебе пора возвращаться.

Альбус невольно улыбнулся, чувствуя, как медленно истаивает в сердце обида-заноза. Осторожно прижав к груди холст, он медленно пошел по тропинке к замку. Весь обратный путь Снейп что-то бормотал, то недовольным тоном, то озабоченным. От его голоса, отдающегося куда-то в диафрагму, было щекотно, и Альбус улыбался все шире и свободнее.

Он шел, отворачивая лицо от поднимающейся метели, пряча от нее теплый холст. Нитки, вылезшие из основы, болтались на ветру как рваная паутина.

Скорпиус топтался у входа – красные уши, поднятый воротник, и настороженность, прыгающая в глазах. Он кутался в школьную мантию, прятал покрасневшие ладони под мышками, перетаптывался с ноги на ногу. Подняв на него взгляд, Альбус вздохнул, поняв, что злость на друга осталась там, на берегу озера. Да и вообще он, оказывается, ужасно соскучился. Пришло вдруг в голову, что они кучу времени не разговаривали, как это бывало раньше. А еще подумалось, что Скорпиус проявил гораздо больше терпения и выдержки – и оставался верным их дружбе до конца. На сердце потеплело.

Он молча подошел и сказал:

– Хоть бы чары наложил – простынешь же.

– Забыл, – виновато улыбнулся друг.

– Забыл он, – проворчал Ал, – тащи потом тебя в больничное крыло. Пошли уже, а то застыл, как горгоний камень. Дел по горло.

– Альбус…

– Ну чего?..

– Прости меня.

– Идиот. Простил, конечно.

Скорпиус вздохнул с таким облегчением, что Альбусу показалось, будто он услышал грохот того самого груза, который обычно падает с плеч. И Ал вдруг понял – а ведь действительно простил.

Друг зашагал рядом, загребая ботинками снег, но стараясь идти в ногу.

– А какие дела-то? Которых по горло? – спросил Скорпиус, когда они, наконец-то, очутились под крышей.

Альбус мотнул головой, вытряхивая из волос снежные хлопья. Он хотел ответить, но Снейп вдруг его перебил:

– Будем учиться быть собой.

Друг удивленно открыл рот, пытаясь понять, откуда раздался голос. Глядя на его лицо, Альбус не выдержал и рассмеялся, удивляясь, что настроение сегодня прыгает, как чокнутый пикси.

– А это так трудно, быть собой? – Скорпиус отогнул краешек холста и заглянул внутрь картины.

– Очень, – сказал Снейп. – Самое трудное, что может быть.

– А еще надо смотаться домой, – добавил Альбус. – Поговорить с родителями, они, наверное, волнуются. Ты ведь пойдешь со мной?

– Конечно, – Скорпиус вздрогнул, но тут же улыбнулся, а Альбус решил, что, возможно, с такими друзьями учиться быть собой не так уж сложно.


Конец


"Сказки, рассказанные перед сном профессором Зельеварения Северусом Снейпом"