Стонарики или же драбблы - минифики длинной 100 слов (для драбблов не так строго).
Обычно имеют двусмысленный поддтекст.
Тексты, не удовлетворяющие вышесказанному, а также формату сайта, будут удаляться.
В лесу запретном, дуб зелёный,
Полтонны мха на дубе
том,
И в полнолунье волк-профессор,
Гуляет по траве
кругом,
Идя направо, песни воет,
Налево ж, байки
травит он,
Там великан, кентавры бродят,
Дементор на
ветвях сидит.
Там на неведомых тропинках,
Следы
огромных пауков,
И с гиппогрифами воюя,
Фестралы
скачут без подков...
Избушка там средь тыкв
малая,
Стоит без окон, без
дверей,
И Хагрид виски хлещет в ней,
Над каждой
мелочью рыдая.
Там озеро видений полно,
Не раз на
брег нахлынут волны,
И сто русалок перепьются,
Чтоб
шум устроить под окном.
Инспектор школы в замке
тужит,
А сквиб-завхоз ей верно
служит,
Там мётлы по небу летают,
А ивы бошки
прошибают...
Там Гарри Поттер мимоходом,
Авадит
Волдика слегка,
И перед магглов глазами
Там над
озёрами с полями,
Дракон несёт детишек трио...
Там
гоблины над златом чахнут,
В сортирах призраки
ревут,
Там Дамблдор, там Хогом пахнет...
Я там
бывал, учился даже...
В Хогсмиде усладэль лакал...
И
молча слушал волчьи байки
Автор:J. R. Childgift; Переводчик: Русалка из запретного леса. Название:Визит в Азкабан...
Подводная лодка-малютка Министерства Магии выплыла из
пещеры, где когда-то лежал медальон Слизерина бывший
крестражем, через потайной подводный тоннель проложенный
Волан-де-Мортом для запуска охранявших островок инферналов.
Гарри и Гермиона сидели в трёхместной кают-компании тесно
прижавшись друг к другу поскольку иначе согреться в
пронизывающем до костей влажном подводном холоде было
невозможно.
«— Похоже, я смогу обрадовать Драко,
Визенгамот постановил досрочно освободить его родителей...»
— сказал Гарри.
«— А у меня плохие новости для
Беллатрисы и Амбридж» — ответила Гермиона.
«— Ну с
Беллой-то всё понятно её уже лет пять подряд предупреждали,
что пи таком количестве попыток побега Визенгамот накормит
ей дементоров», — спокойно отреагировал Гарри, — «а
Амбридж-то что в тюрьме натворила?!»
«— Как?! Ты разве
не слышал новость?! Визенгамот от охранницы женского
сектора, Мариэтты Эджком, получил десятка три колдофото, как
эта розовая любовница Беллы не только делит с ней постель,
но и помогает ей в попытках побега, и ей за это конечно же
удвоили срок...»
«— Странно, почему Шеклболт не
проговорился об этом, когда просил мою подпись на поцелуй
дементора для Беллы!»
«— Так ведь на удвоение срока
твоей подписи не надо, и к тому же решение о слушании дел
Беллы и Амбридж одним процессом было принято уже после
подписания тобой разрешения на исключительную меру для
Беллатрисы».
Вошёл Майкл Криви, отец Колина, первый
капитан этой только что купленной Министерством на
Портсмутских верфях подлодки, и инициатор подводного
сообщения с Азкабаном, добивавшийся этого долгих двадцать
пять лет, хотя Артур Уизли, Амос Дигори, Крауч-старший и
Фадж во всём поддерживали его идею, однако против были
старцы из всесильного финансового департамента, отказавшиеся
оплачивать авантюрную с их точки зрения идею...
«— Как
вы себя чувствуете, господа? Покушать не хотите, а то до
места ещё часа три ходу?»
«— Спасибо мистер Криви!» —
ответила за них обоих Гермиона, — «мы только слегка
замёрзли, поэтому более к месту был бы сладкий горячий кофе
с печеньм или кексами...»
Примерно через два с половиной
часа лодка вошла в такую же, как и отправная, пещеру под
Азкабаном. Поскольку нынешний начальник Азкабана Грегори
Гойл, и его старший помощник Филипп Мак-Нейр были во Франции
на переговорах во Франции, то на пирсе их встретила второй
заместитель Гойла, тюремный психолог Пэнси Паркинсон...
Вспоминая школьные годы они дошли до её кабинета, там она
вызвала из камер чету Малфоев, а следом Амбридж и Беллатрису
Лестрейндж которым зачитали их приговоры Лестрейндж узнав о
поцелуе дементора расхохоталась: — «Вы думаете меня
уничтожить таким способом! Знайте же, что скорей дементор
погибнет от ненависти к этим бестолковым рабам, без вошебной
силы скопившейся в моей душе, чем я от его поцелуя!!!»
Однако в процессе процедуры, когда она увидела, что
дементор откинул свой капюшон и надвигается на неё медленно,
как бы смакуя каждый шаг, у неё вырвались вопли страха, и
под ногами образовалась небольшая лужица, наконец всё
смолкло и безвольное бренное тело, бывшее когда-то ближайшей
сподвижницей Тёмного Лорда, двое здоровенных
охранников-авроров подхватив под руки увели в
камеру...
А тем временем Малфои суетились в своих
камерах собирая имевшиеся у них вещи, поскольку им было
объявлено, что если они не успеют к обратному рейсу подлодки
отходящему через четыре часа, им придётся полгода ждать
следующей оказии или заказывать мётлы для перелёта с этого
защищённого от трансгрессии острова.
Сова к Драко с
вестью о возвращении родителей, вылетела почти сразу после
прочтения им приговора о помиловании..
Автор:J. R. Childgift; Переводчик: Русалка из Запретного леса Название:Разговор с Шеклболтом.
На третий день после приёма дел, Шеклболт напомнил Гарри:
– «Мистер Поттер, вступив в должность начальника аврората,
Вы должны съездить в «Азкабан», чтобы выслушать жалобы
заключённых, министр прислал записку с напоминанием, что ему
ответить?»
«– Послезавтра миссис Грейнджер заканчивает
приёмку дел, вступив в должность начальника отдела
Магического Правопорядка, на следующей неделе мы поедем
выслушивать жалобы вместе...»
«– Да, кстати, когда
истекает срок заключения учеты старших Малфоев? Мне надо
знать, что делать с их прошением, о досрочном освобождении
за примерное поведение...»
«– Их прошение можно будет
передать в Визенгамот через две недели, когда истекут 20 лет
и один месяц с момента их ареста».
«– Спасибо Кингсли,
подготовьте пожалуйста в течение десяти дней, все данные,
которые положено приложить к прошению, а ещё лучше,
используя свои полномочия ментора, озадачьте этим заданием
кого-нибудь из стажёров. Пусть приучаются грамотно работать
с документами. Что-нибудь ещё?»
«– Да, нужна ваша
подпись на ходатайстве в Визенгамот, о применении к
Беллатрисе Лестрейндж поцелуя дементора, за многочисленные
попытки побега и неоднократное растление охраны».
«– А
Вы установили что-то новое по её жалобам на изнасилования в
камере?»
«– Да, её после каждого случая осматривал
эксперт из Св. Мунго, из всех тридцати её жалоб только в
одном случае им установлено 25% вероятности насилия,
остальные повреждения она нанесла себе сама».
«– Хорошо
я подумаю, соберите все данные к этому ходатайству, только
лично и без огласки, ни в «Пророк», ни в «Придиру» не должны
просочиться факты, что Министерство продолжает использовать
дементоров... У Вас всё»
«– Да, пока всё...»
«–
Тогда до завтра Вы свободны, а я дождусь обоих Уизли и
миссис Грейджер, и кстати, не забудьте поздравить
Уизли-старшего он в свои 75, как-никак стал старейшим
сотрудником...»
Автор: J. R. Childgift; Перевод: Русалка из Запретного леса. Название: Выпускной вечер Гарри.
Очередной учебный год подходил к концу, все курсы кроме
седьмого, уже отэкзаменовались, но и у семикурсников
оставался только последний экзамен ЖАБА по ЗОТИ, когда в
кабинет ставшей год назад директором школы влетела
небольшая, отчаянно ухающая сова, с привязанным к лапке
пергаментом. Когда освобождённая от ноши сова удалилась она
развернула послание в котором значилось:
«Седьмой курс, честь имеет пригласить на
следующий день после прощального пира, директора школы и
всех преподавателей, на вечер воспоминаний в трактир
«Кабанья голова»; Хогсмид, — начало вечера в 5 часов
пополудни.
Актив курса: Г. Поттер, Р. Уизли,
Г. Грейнджер, Н. Долгопупс». Она написала
ответ:
Уважаемые Г. Поттер и Co, если
преподаватели согласятся, то все мы с удовольствием, окажем
вам честь своим посещением, но сначала все сдайте последний
ЖАБА.
С уважением,
ваша М. Мак-Гоннагалл. Директорская сова
спикировала на её стол мягко шурша крыльями и не
задерживаясь ни минуты взлетела унося ответ.
« — Ну
что», — нетерпеливо спросил Рон увидев как Гермиона
отвязывает от лапки директорской совы пергамент, — «учителя
согласие на вечеринку дали»?
« — Мак-Гоннагалл пишет,
что это станет нам известно после завтрашнего
педсовета»...
Через два дня Кабанья Голова начала
с трёх часов наполняться посетителями...
« — А
всё-таки жаль, что профессор Люпин и профессор Снегг
погибли», — печально произнёс Невилл под конец вечеринки —
«они были преподавателями не зря получившими своё место,
ведь это именно они, сделали из меня уверенного в себе
человека».
« — Я надеюсь, что вскоре увижу мисс
Грейнджер, мистера Поттера и мистера Долгопупса в числе
преподавателей основных дисциплин, а Вас мисс Лавгуд я бы
попросила подумать, не согласитесь ли Вы издавать в пику
«Пророку», нашу новую газету «Вестник Хогвартса», — сказала
Мак-Гоннагалл выходя из трактира...
Автор:Турист Похмелыч Название: Перси снова ябедничает
« ― Уф-ф-ф», ― Перси тяжело опустился в узкое
кресло для посетителей, министерского кабинета Гарри...
« ― Здравствуй Перси! Как твои дети?! Наслышан, о
гибели твоей супруги Пенелопы», ― произнёс Гарри,
откладывая очередной отчёт о подготовке Амбридж, пятой
попытки его смещения с поста начальника аврората, ― «у
тебя что-нибудь серьёзное?»
« ― До некоторой
степени. Фадж вылетел в Индию, чтобы заручиться поддержкой
тамошних гуру, в вопросе о его возвращении на пост
министра...»
« ― Не вижу логики, Индия покинула
Британское содружество почти 70 лет назад, да и в
«Международной Конфедерации Магов» её влияние почти на
нуле...»
« ― Не скажи, это очень тонкий
политический ход, «Всеафриканская Ассоциация Колдунов Вуду»
точно пойдёт у Индии на поводу, а если им удастся склонить
на свою сторону «Австралийскую и «Западно-Тихоокеанскую»
Конфедерации они составят довольно мощный кулак на
«Всемирном Магическом Съезде...»
« ― Да, конечно,
только у Фаджа прибавилась ещё одна проблема, ― после
той неудачной операции по аресту повторно сбежавшей из
Азкабана, Лестрейндж, ему придётся очень постараться, чтобы
убедить в своей компетентности русских, а это как-никак
треть голосов Съезда...»
« ― Вот что, Перси,
подумай-ка на тему: как представить «Международной
Конфедерации» эту неудачу, в нужном нам ключе, ты знаешь,
что словоблудие не мой конёк, а твой...»
(Входит
Гермиона)
« ― Привет Перси, твоё появление как
нельзя кстати! Мальчики вы помните, что мы обещали миссис
Уизли навестить её в День Рождения, Флёр прислала сову с
напоминалкой!!»
« ― Послушайте, а ведь сегодня
ровно тридцать лет, с того памятного нарушения правил
Хогвартса, в результате которого я стал самым юным ловцом в
истории школы!!!»
« ― О да, твоя погоня за Драко
тогда была неописуемой!!!»
« ― Пошли!!! Не будем
заставлять ждать миссис Уизли!!!»
« ― И всё-таки у
меня предчувствие, что потом я сильно пожалею о сегодняшнем
разговоре», ― тихо пробормотал Перси выходя из
кабинета вслед за Гермионой...
(Поздний вечер накануне Рождества, в
подземелье Снейпа, входит Гарри Поттер):
« —
Здравствуйте, профессор! Вы не могли бы мне помочь,
сэр?!»
« — Если Вы по поводу заданного мной эссе, то
нет, я для того и и задаю их, чтобы такие неучи как Вы,
приучались работать своими бестолковыми головами!!!»
« —
Нет сэр, не по поводу эссе, нам кажется, что угодившая в
крысоловку м-ра Филча крыса, на самом деле анимаг, а
профессор Мак-Гоннагалл и профессор Люпин как Вы знаете в
отъезде по поручению директора!» (Входит
Филч):
« — Поттер! Зачем ты взял крысоловку с добычей
из вашей спальни?!?! Тебя следует за это примерно
наказать!!!»
« — Подождите Аргус! Если подозрения
Поттера обоснованы, а глядя на это животное я вижу, что они
по крайней мере не беспочвенны, то эта крыса не совсем
простая! И если это незаконный анимаг, то он должен понести
от Министерства заслуженное наказание!!»
« — Тогда
проверьте её, профессор! Поттер, ты свободен!!!»
« —
Спасибо мистер Филч, но раз я свободен, то с Вашего
позволения я поучусь у профессора выявлению анимагов, ведь я
прибыл в Хогвартс именно учиться!!»
« — Вот как!!!
Питтегрю!!! Ну что-ж дружочек, придётся нам снять подозрения
с Блэка, а ты будешь наказан за то, что имел неосторожность
ещё раз наступить на эти грабли!!!»
« — Филч! Закуйте
его в антимагические колодки, отправьте в 46-е подземелье и
оповестите об узнике директора... Фадж будет доволен, что
сможет показать себя верхом справеливости и бросить
дементорам кость!! А Вам Поттер урок на будущее, запомните,
какая судьба может ждать нарушителей, даже школьных
правил!!!» (Занавес...)
Уилсон спал, и ему
снился сон. Он точно знал, что это сон, потому что в этом
сне он был счастлив.
Достаточно сказать, что в этом сне
Эмбер была жива.
И они с ней спорили из-за вопроса,
связанного с их ребёнком. Довольно серьёзно спорили, на
повышенных тонах, практически ссорились, и ни один из них не
хотел уступить, но всё равно он был счастлив.
И это
было странно, но все равно замечательно, так что он был не
против.
И пока они так ссорились, их малыш, вполне
довольный жизнью, сидел в таком складном детском стульчике с
надувным сиденьем – Уилсон не знал, как они называются, хотя
и видел десятки детей, блаженствующих в них. Но ребёнку в
нём было хорошо, и Уилсон был рад. И Эмбер, несмотря на то,
что вид у нее был крайне решительный и даже свирепый, тоже
была счастлива – уж Уилсон-то это знал! – так что не было
ничего предосудительного в том, что он не мог сказать, как
называется этот милый детский предмет.
Зато он точно
знал, как зовут младенца: Иисус. Не "Джизус", как обычно
произносится имя исторического лица и предполагаемого Сына
Божия, а "Хесус" – имя, которое иногда встречалось у его
испаноговорящих пациентов. И да, он знал, что обычно имя
"Хесус" дается в честь Иисуса, но их ребенка так звали не
поэтому.
А потому…
Он не мог вспомнить, почему они
назвали своего малыша Иисусом (то есть Хесусом!). Можно было
спросить у Эмбер, она-то должна это знать, но она уже вошла
в раж, и он не мог прервать поток ее слов.
Предмет спора
состоял, конечно, в том, сколько их малыш пьет. Да, Уилсон
соглашался, что об этом давно пора было поговорить, но
волноваться рано. Все под контролем. И потом, это же просто
водка – бога ради! – это же не что-нибудь крепкое!
Эмбер
же ничуть не поколебали его разумные и здравомыслящие
доводы, и она продолжает стоять на своем, что Хесус должен
придерживаться рекомендованной санэпиднадзором нормы – не
более двух миллилитров в день.
– Миллилитров? –
удивляется Уилсон. – Да что мы, в Канаде?
Хесус на это
фыркает, и Уилсон горд – он смог рассмешить своего сына! Они
с сыном "дают друг другу пять" – ну, конечно, какое там
"дают пять", ребенку всего три месяца, и он не может
по-настоящему дотянуться. Ему три месяца, у него голубые,
как у Эмбер, глаза, и кудрявые волосы с рыжеватым отливом,
который он унаследовал неизвестно откуда. Ни от Уилсонов, ни
от Волакисов.
А просто – откуда-то.
В этом сне
Хауса не было в живых. Его, в парадной военной форме, с
торжественными рядами наград на груди, засунули в простой
сосновый ящик и зарыли в шестифутовой яме. Он был похоронен
на заднем дворе дома семьи Уилсонов-Волакисов (Уилсон хотел
совсем сменить фамилию после рождения ребенка, но Журнал
Клинической Онкологии и Журнал Клинической Практики ни за
что бы ему не позволили, слишком сложно вносить изменения в
архивы) под кизиловым деревом. Тем самым, что немедленно
засохло, когда Хауса похоронили под ним, три месяца назад,
за три дня до того, как у Эмбер начались схватки.
Еще в
этом сне были блохи, они всё время кусали Уилсона за лодыжки
– он был в шортах, и малыш тоже был в шортах – но это не
имело особого значения.
Эмбер набирает воздуха для
своего последнего аргумента (она и так выиграла спор, это
всем понятно, но это их привычный, излюбленный сценарий, и
они будут следовать ему до конца), но тут ребенок издает
странный звук, похожий на бульканье.
Обеспокоенные, они
бросаются к нему, позабыв о перепалке. Рука Эмбер в руке
Уилсона, и он обнимает ее другой рукой за плечи, а Хесус
смотрит на них своими прекрасными голубыми глазами и
произносит свое самое первое слово.
Эмбер вся сияет,
и глаза её блестят от счастливых слёз. Уилсон заключает её в
объятия, сам невероятно счастливый и гордый, а она
подхватывает на руки Хесуса и поднимает его высоко над
головой.
Столько любви, столько радостных обещаний, и
Уилсона переполняет ликование, потому что даже в своих снах
он – мастер отрицания очевидного и не позволяет себе ни
секунды думать, что на самом деле вряд ли при каких-либо
обстоятельствах первым словом ребенка может быть:
–
Простите…
Проснувшись, Уилсон недоумённо моргает в
темноте. Он не пытается вспомнить свой сон или забыть его –
он просто переворачивается на другой бок и снова засыпает, и
к утру в его памяти не остаётся ничего от этого сна, как
будто его никогда не было.
Автор:Nightdog_Barks Название:Если бы я знал заранее (я, наверное, придумал бы, что делать)
Если Хаус наклоняет
голову под особым углом, то отпечаток ладони на его щеке
кажется большим пятном от губной помады. Или это и есть
помада? Он не уверен, хотя и не помнит, чтобы его
целовали.
Щурясь, он склоняет голову в другую сторону.
Теперь ему мерещится, что длинная вьющаяся прядь тёмных
волос спадает через его плечо и сползает вниз по
рукаву.
С другой стороны, он и не помнит, как вызывал
её, но ведь должен был как-то вызвать. Как же ещё могла она
появиться у него дома? Он, конечно, хороший клиент, но лишь
по части платежа – вряд ли проститутка клюнет на его обаяние
или эффектный внешний вид.
– Душа компании… – бормочет
Хаус.
Итак, он, должно быть, позвонил ей, или, скорее,
позвонил в службу, хотя абсолютно не помнит, как делал
заказ.
– А что ты вообще помнишь?
Хаус не
оглядывается. Краем глаза он и так прекрасно видит
Эмбер.
Он сгибает пальцы правой руки: тупая боль в
мышцах, flexor pollicis brevis, сухожилия разгибателей.
Коллатеральные связки пульсируют в обеих руках. Он смотрит,
как сгибаются пальцы. Что он вообще помнит?
Он помнит
себя в кабинете Кадди. Она складывала вещи, собираясь домой,
засовывала бумаги в сумку. Торопилась к своему подкидышу,
что-то там насчёт нянек, завышенных цен и двойной оплаты,
чего ты хочешь, Хаус, мне надо идти. Периферическим зрением
он уловил видение блондинки, желтоватым отблеском
промелькнувшее в тусклом, как глаза волка, освещении.
–
Стерва, – пробормотала Эмбер. – Выкармливает чужого
сопляка...
И он вроде сказал что-то такое. Он вовсе не
хотел это говорить… а может, и хотел. Теперь всё так
смешалось в голове: сплошной низкий шум, звучащий отовсюду и
нигде.
Всё же он вернулся домой на автопилоте. И
позвонил в сервис, в который всегда обращался. И они
прислали ему кого-то, и он сказал ей что-то…
По крайней
мере, он так думает. А может, и нет…
Внезапный стук во
входную дверь застает его врасплох, и он отступает от
раковины.
Стук повторяется, и на этот раз вслед за ним
раздаётся знакомый голос.
– Хаус! Как ты там? Открой
дверь!
– Надо, чтобы он оставил тебя в покое… – мурлычет
Эмбер. – Но если ты не откроешь ему дверь, выйдет только
хуже.
– Что же мне делать? – шепчет Хаус.
С
врачебной отстраненностью он замечает дрожь у себя в
руках.
Эмбер встряхивает головой.
– Только то, что
нужно было сделать давным-давно.
Она улыбается, опираясь
подбородком на его плечо.
– Ну, давай же, – говорит она.
– Ты знаешь, чего хочешь…
Хаус кивает.
– Да… –
бормочет он. – Да…
Гул в его ушах стихает, сменяясь
звуком собственного дыхания и продолжающимся стуком в
дверь.
Там, в спальне, на его кровати – неподвижно
лежащая проститутка, сломанная кукла со стеклянным взглядом,
устремлённым в потолок. Из-под ремня, затянутого на её шее,
видны багровые синяки в форме пальцев. Он, не удостоив её
взглядом, направляется к двери.
На пути он
останавливается на секунду и резко рассекает воздух тростью,
как будто кося под корень стебли озимой пшеницы.
Неудовлетворённый, взмахивает тростью снова и снова,
вкладывая во вращение больше силы, слегка покрякивая от
усилия. Орудие со свистом разрезает воздух.
– Ага, вот
так, – говорит Эмбер, и Хаус повторяет это вслух.
– Ага,
вот так, – говорит он и идёт открывать.
Она не могла этого
забыть - она приехала слишком поздно, церковь охвачена
огнём, "О нет, Мэлло!"
Ей так жаль, что она не сказала
ему: "Не будь дураком, не пытайся жертвовать собой". Как
будто он бы её послушал… И кто теперь вспомнит о нём, об
этом гениальном мальчике? О его пылающем честолюбии… Она,
Ниа, да ещё какие-нибудь старые товарищи из
приюта.
Память о Мэлло, спасшем мир, стёрта с лица
земли.
Прошло время, и мир вернулся к прежней подлости и
жадности, у Хэл вновь была надёжная постоянная работа, но
она так до сих пор и не была уверена, что они поступили
правильно.
Но, конечно, должна была убеждать себя в
этом.
Прошло столько лет, а она по-прежнему так мучилась
из-за него.
Автор:Турист Похмелыч Название:Новое назначение Гарри
Тихим июльским вечером, когда солнце едва коснулось своим
нижним краем горизонта, 50-летний Гарри, полчаса назад
сошедший с Хогвартс-экспресса, вошёл в кабинет директора
школы в новом статусе его хозяина и владыки.
-
"Здравствуйте господа!" - устало сказал он обращаясь к
портретам прежних директоров.
- "Здравствуй Гарри!!!" -
улыбнулся портрет Дамблдора, - "я вижу попечители назначили
тебя одним из моих последователей..."
- "Да, только
Драко и Амбридж были против..."
- "Удачи на новом
посту!" - строго произнёс портрет Мак-Гоннагалл, - "и судя
других учеников не забывайте как Вы сами относились к
дисциплине..."
- "А ведь учеником он был аховым... Всё
время на грани исключения..." - вымолвил портрет
Диппета.
- "Боже мой!!! Куда катится Хогвартс!!!" -
всплеснул руками только что пришедший в свой школьный
портрет Финеас Найджелус Блэк, - "Крестник моего беспутного
и непослушного правнука, - директор школы!!!!!"
- "С
назначением Вас Поттер на директорский пост, я Вас конечно
поздравляю..." - холодно произнёс портрет Снегга, - "но вот
удачи Вам желать пока не буду. Среди волшебников кто-то
пустил сплетни о том, что Вы мой внебрачный отпрыск,
разберитесь-ка откуда слушок если даже "Пророк" о нём в
разделе светских сплетен пишет, а с тех пор как Минерва
позволила этой магловской учительнице описать Ваше детское
здесь пребывание, языки начали чесать и магловские подростки
которым не лень... и они ведь именуют эти сплетни
фанфиками..."
- "Благодарите Северус, за эти слухи и
сплетни Вашу подругу, Долорес Амбридж" - ответил Гарри, -
"кстати Вы в курсе, что она целых три года пробыла министрой
магии, и её заменили на Людо Бэгмена, только неделю назад?!
А от поста директора я отказывался всеми силами, замечая
попечителям, что есть кандидатуры получше моей, ведь у меня
нет ни дня преподавательского опыта, ведь даже Отряд
Дамблдора, и то я не сам выучил, а каждый член вносил в
обучение что-то своё"
- "Представляем сколько Минерва
от неё натерпелась!!!" - возмущённо буркнули все портреты
хором.
- "К Вам просится старший домовый эльф Кикимер,
директор!!!" - доложила горгулья-привратница.
- "Пусть
зайдёт, я знаю с чем он!" - сказал Гарри спокойно, - "Ну
здравствуй Кикимер!!!"
Глаза Кикимера выпучились, как
два крупнющих русских "антоновских" яблока: - "Хозяин!!! Вы
стали теперь здесь директором?!?!"
- "Да Кикимер! Ты
жаловался директору Мак-Гоннагалл, что Винки от болезней
вызванных старостью и болезнями от черезмерного
употреблением усладэля совсем одряхлела, и не справляется с
обязанностями?! Переведи её на присмотр, сбор и резку
зелени, вместе с помидорами и огурцами, и скажи Хагриду, что
за ней нужен контроль, надеюсь свежий воздух его огорода и
трезвость, которую Хагрид теперь соблюдает воспитывая
Грохха, поможет ей восстановиться. Иди отдыхай
Кикимер!"
- Здравствуйте профессор Флитвик!!!! Рад, что
Вы и после смерти решили продолжать преподавание, пусть и в
бестелесном виде, не одному же профессору Биннсу быть
преподавателем-привидением. Надеюсь при работе с палочкой, у
Вас осложнений не возникло..."
Колокол в огромных
стенных часах отсчитал одиннадцать ударов: - "Наступило
время отдыха, директор Гарри!!!" - мягко произнесли часы
голосом Дамблдора - "сегодняшние дела все окончены по
расписанию и с теми результатами которые Вы планировали...
завтра Вам надо вставать в 5 утра..."
Даже после стольких лет Кадди поражало умение Хауса
причинять ей проблемы без особых усилий. Мало того, что он
то и дело доставлял неприятности больнице и вечно подвергал
свою жизнь опасности – а теперь вынуждал её брать на себя
роль судьи в этом странном любовном треугольнике.
Заходя
в туалет, она с такой силой толкнула дверь, что та с
грохотом ударилась о стену, но Кадди не особенно волновало,
есть ли там кто-нибудь, кому был бы слышен её порыв. Ей
нужно было хоть как-то дать волю чувствам, желательно до
того, как её голова взорвётся.
Наклонившись над
раковиной, Кадди поглядела в зеркало. Боже мой, она
выглядела именно так, как себя и ощущала. Иной раз она сама
задавалась вопросом, зачем ей такая, отнюдь не престижная,
должность.
При всех фокусах, которые откалывал Хаус, да
сейчас, когда ещё к этому добавилась забастовка медсестёр…
надо быть просто безумной, чтоб заставлять себя вставать по
утрам в ожидании очередной катастрофы, подумала Кадди.
В
одной из кабинок послышались звуки рвоты. В зеркальном
отражении Кадди видны были под дверцей лишь чьи-то
ноги.
Инстинкт доктора заставил ее спросить:
– Вы
там в порядке?
Никакого ответа, кроме еще более громких
рыгающих звуков.
Кадди подошла к кабинке и постучала в
дверцу.
– Послушайте, я – доктор. Вы не могли бы просто
ответить, чтобы я знала, что вы не умираете?
В ответ
раздался звук смываемой воды. Кто бы там ни был, она явно не
хотела вступать в разговор, но Кадди не могла просто так ее
бросить.
– Все нормально, – раздался наконец знакомый
голос.
Дверца открылась, и появилась Эмбер. Вид у нее
был еще более измученный, чем у Кадди. Кадди сразу же
захотелось уйти: по какой-то безотчётной причине она с
трудом выносила присутствие этой женщины, хотя старалась об
этом не задумываться.
Протиснувшись мимо неё к раковине,
Эмбер принялась умываться. Заметив, что Кадди все еще здесь,
она сказала:
– Нет, правда, всё хорошо. Я не собираюсь
падать в обморок.
– Ну уж извините. Вы больны, а я,
видите ли, врач, – саркастически отозвалась Кадди.
– Я
не больна, – Эмбер вытерла руки, скомкала бумажное полотенце
и бросила его в мусорный бак.
– Звуки вашего расставания
с обедом говорят об обратном, – Своим упрямством эта девица
напоминает Хауса, когда дело касается признания своей
болезни. Ну, хоть это объясняет, почему Уилсон изменил
своему обычному типу женщин.
– Хорошо, объясню быстро,
для краткости: я не больна, – повторила Эмбер. – Я
беременна.
– А Уилсон знает?
Это вырвалось у Кадди
раньше, чем она осознала, что говорит вслух. Она давно
подозревала, что Уилсон не против стать отцом, но сейчас не
была уверена, стоит ли раздавать поздравления. Особенно,
если учесть мечты самой Кадди стать на несколько лет моложе
и плодовитее.
– Нет, конечно. И никогда об этом не
узнает!
Эмбер развернулась, чтоб уйти.
– Но ведь
он…
– Не должен знать об этом. Никогда, – резко заявила
Эмбер, развернувшись на каблуках. – Я не хочу, чтобы он
оставался со мной лишь из… ну, из чувства долга.
Кадди
понимала, что так бы и произошло: Уилсон немедленно сделал
бы предложение Эмбер, узнай он о её беременности. Однако ее
немного удивило, что Эмбер не захотела воспользоваться этим.
Она могла бы получить с Уилсона всё, что пожелает. Если
только она…
– Ты хочешь сказать, что беременность для
тебя – не более, чем использованный тест?
Эмбер
вздохнула, на секунду задумавшись над этими словами. Потом
шагнула ближе к Кадди.
– У меня ведь карьера.
–
Значит, ты думаешь только о себе…
– Разумеется, я в
первую очередь забочусь о себе, – ответила Эмбер. – И Джеймс
должен научиться тому же самому – заботиться о
себе.
Кадди не нашлась, что ответить.
Когда Эмбер
ушла, Кадди наконец поняла, что причиняет ей такой
дискомфорт рядом с этой женщиной: она сама не так давно была
такой Эмбер. И даже сейчас, после всего пережитого ею в
жизни, Кадди не могла с уверенностью сказать, было ли это
плохо.
Прошло уже 59 дней с
тех пор, как прозвучали слова "Это была Эмбер," и 58 дней с
тех пор, как он отключил её от аппаратов, с тех пор, как она
захотела упокоиться навсегда без тени гнева, и он
подсчитывал их все, все эти дни, все часы, потому что... что
ему ещё оставалось делать?
Он стоит один в пустом душе,
и жемчужины воды стекают по его розовой, зацелованной до
жара коже, и вокруг ничего нет, только пустота.
Водопроводные трубы рядом взвывают и гудят в странной,
внезапной тоске, словно оплакивая утрату, и ему хочется
причитать вместе с трубами, но в сердце его лишь
молчание.
Полотенце оборачивается вокруг тела, грубо
натирая саднящую кожу. Его бы не заботило, быть мокрым или
сухим, но сам по себе всплывает какой-то древний инстинкт из
детства: "Схватишь простуду", и разве это не здорово –
схватить простуду, схватить смерть, поймать её, когда она
проходит мимо, и сжать её, давить, пока она не завопит,
извиваясь, не забьётся в твоих ладонях. Убирайся, смерть,
уходи к черту, ты больше не застанешь меня врасплох.
О,
боже мой, он стоит здесь в одиночестве, в одном наброшенном
полотенце, и говорит сам с собой, в холодной ванной, где нет
ничего, кроме таблеток, которые она принимала, и больше не
будет принимать, и таблеток, которых он больше не будет
принимать, и ему лучше препроводить себя в постель, но там
еще холоднее, чем здесь. Он никогда не говорил так –
"препроводить", всегда "проводить", но ни того, ни другого
он не делает, а ведь принести ему облегчение может один лишь
сон.
Обновление, сначала он подумал "обновление", и это
было бы здорово, но нет, он сам не помнит, сколько времени
не спал, и, может быть, лучше бы ему лечь прямо здесь, на
пушистом коврике Эмбер, уткнувшись лицом в прохладную
плитку, и так хорошо, когда лицо заледенело, а телу тепло от
коврика, и как только он раньше до этого не
додумался?
До того, как.
До и после.
Сейчас –
это после, 59 дней с тех пор как "это была Эмбер", и 58 дней
с тех пор, как он разбудил её только для того, чтоб убить, и
58 дней, и 58 дней, и 58 дней, и, о Боже! – он всего лишь
хочет обнять её снова...
Её волосы, он любил прятаться
в её волосах, путаться в них и блуждать, в её волосах, в её
коже, её запахе, именно таком, как ему нужно, и ей было всё
равно, если иногда ему хотелось свернуться в ней калачиком и
остаться навсегда.
Это ей нравилось.
Он ей
нравился.
Он нравился ей (такая коротенькая фраза), но
се-ман-ти-чес-ки ударение здесь должно быть в не совсем
правильном, на-обо-рот-ном порядке: ей нравился он. Каким он
был, когда не пытался притворяться кем-то другим. Кем он был
в случайные минуты, когда его защита ослабевала, и он
забывал, что должен казаться лучше и сильнее.
Холодная
плитка, мокрые волосы; он схватит свою смерть и умрёт от
проклятой простуды, и ой, как это будет здорово...
После всего, что было – после того как они ссорились,
скандалили, и снова скандалили, и трахались потом – Хаус
чувствует себя измотанным до костей.
Ему хочется
увязнуть, просочиться сквозь землю – так ощутимо давление
гравитации на руки и ноги.
Он закрывает глаза, но
заснуть не может. Это не та усталость, при которой клонит ко
сну.
Эмбер расхаживает перед окнами, как возмущённая
кошка, которой наступили на хвост. Первое, что она сделала,
скатившись с кровати – после того, как кричала во всё горло,
кончая во второй раз – напялила пиджак и застегнула его на
все пуговицы, спрятав свои сокровища.
Как будто она не
собиралась никому их показывать, даже чуть-чуть, а тем более
выставлять напоказ, как рождественскую ёлку.
– Дай
закурить, – просит Хаус.
– Возьми сам.
Но она уже у
его комода.
Ему слышно, как полупустая пачка
переворачивается в воздухе перед тем, как удариться о его
голую грудь. Он слишком устал, чтобы высказывать
недовольство. Он просто достает сигарету и выжидающе смотрит
на Эмбер.
– А, блин! – она делает и это одолжение,
извлекая из того же ящика зажигалку. Забравшись обратно в
постель, она дает ему прикурить. – Отвратительная привычка –
курение…
Судя по её тону, всё, чего бы ни делал Хаус –
отвратительно.
Он молча, одним кивком, предлагает ей
сигарету.
– Я не курю, – говорит она, хотя её пальцы
уже шарят в пачке.
Скрестив ноги, она закуривает. Руки
у неё наконец перестают дрожать. Пепел сыплется на простыню
с обеих сигарет, образуя серые холмики. Ему всё равно
придется менять бельё.
Они курят в тишине. Хаус большую
часть времени позволяет сигарете гореть самой, лишь время от
времени делая долгие затяжки. Эмбер доканчивает свою
быстрее, вдыхая так, как будто ей нужно успеть на поезд, где
нельзя курить в купе. Она выкуривает вторую, потом третью.
Воздух густеет до превращения в серую дымку.
– Ты
всегда похваляешься своей правдой-маткой. Правда то, правда
сё, – говорит она. – А сам никогда не говоришь, что
думаешь.
О боже, он слишком устал, чтобы заново начинать
этот спор, с которого все началось. Он гасит сигарету и
щелчком швыряет её через плечо. Кто знает, где она
приземлится.
– Я никогда не говорил, что не лгу.
–
Дело не в этом. – Она пускает в него дым. – Ты никогда не
делаешь, что думаешь.
Хаус переводит про себя: ты
трахаешь меня, хотя ненавидишь до глубины души. Ты
обращаешься с Джеймсом как с дерьмом, хотя ближе него у тебя
никого нет. Ты продолжаешь оставаться в той колее, которую
так презираешь.
Старается свалить всю вину на него, как
будто сама не имеет никакого отношения к случившемуся. И
ведь она тоже искренна.
– И ты не думаешь о своих
поступках.
Стены в палате
реанимации белы до боли. Если Уилсон сильнее прижмёт пальцы
к глазам, поток его тихих, отчаянных слёз должен
остановиться.
– Как ты можешь предполагать, что всё дело
в передозе?
– Это обоснованное предположение, – Форман
пристально разглядывает мониторы, делая вид, что там можно
прочитать нечто очень информативное.
Встречаться
взглядом с Уилсоном он избегает.
Хаус лежит на койке
без сознания. Аппарат "сердце-лёгкие" совершает свою работу,
и лёгкие Уилсона сжимаются, то выталкивая, то всасывая
воздух.
– Обоснованное предположение… – Словно
мучительная насмешка. – И это всё, до чего ты
додумался?
Прорвавшееся раздражение вызывает
соответствующую реакцию у Формана.
– Доктор Уилсон, при
всём уважении, вы не можете сейчас выполнять обязанности
врача.
– Официально – я его лечащий врач…
– Вы его
друг, – Форман вздыхает, как будто говорить с Уилсоном очень
трудно. – В другой ситуации я бы вас поддержал. Но не
сейчас. Что вы вообще здесь делаете?
С момента
катастрофы прошло шестнадцать часов. Уилсон измучен, весь в
поту, волосы у него взъерошены.
– Эмбер пришла в себя.
Сознание ясное…
– Трещина кости черепа…
– Я что, не
могу одновременно заботиться о своей девушке и друге?!
–
Сейчас вы не можете ничего. Я же просто делаю свою работу.
Уилсон смеётся горьким смехом:
– Ты просто не
знаешь, что делать. Не знаешь... А он бы знал!
Это уже
переходит всякие границы. Гордость Формана слишком задета.
Его взгляд открыто обвиняет Уилсона.
– Что ж, поберечь
свою жизнь у него гениальности не достало…
Грёбаный
бессердечный придурок. Уилсон выходит из реанимации. Живым
он Хауса больше не увидит.
Уилсон долго смотрел в пылающий костёр, поджаривая на огне
кусок зефира. Потом он поднял взгляд на Хауса и Эмбер, что
сидели напротив и молча смотрели на него.
– Я не могу
поверить, что прошёл уже целый год с крушения автобуса. Было
много работы. Каждый был занят своими делами. Кадди вышла
замуж, усыновила ребёнка.
Он перевернул зефир,
наблюдая, как языки пламени лижут его поверхность, и та
постепенно становится коричневой.
– Я так скучаю по вам
обоим… Я всё время жду твоего появления в больнице, Хаус.
Там теперь всё по-другому. Слишком тихо.
Он повернулся к
Эмбер и, пристально глядя на неё, вновь подумал, как же она
прекрасна.
– Квартира стала такой пустой, Эмбер… Я… Я
оставил всё так, как было при тебе. Я не трогал твои вещи. Я
знаю, тебе бы это не понравилось.
Он наблюдал, как
зефир горит, чернеет и съёживается, пока, наконец, от него
ничего не осталось. Тогда он бросил в огонь и палочку, и
стал смотреть, как она тоже сгорает.
– Кадди сказала,
что мне лучше сделать перерыв, уйти из больницы на время.
Постараться обрести покой. Вот я и приехал сюда.
Он
засмеялся, хотя ничего весёлого тут не было.
– Это
забавно, потому что вы оба не любили ходить в походы. Вам бы
это ужасно не понравилось. Я ясно слышу, как вы оба
недовольно ворчите по этому поводу.
Пошевеливая палкой
в огне, он смотрел, как пляшут языки пламени.
– Я не
рассказывал никому, что вижу вас обоих. Это только наш
маленький секрет. Если я скажу кому-нибудь, меня начнут
"лечить" и сделают так, что я больше вас не увижу. Я не могу
потерять вас снова…
Он вновь взглянул на них, сидящих с
другой стороны костра.
– Я просто… Я просто хочу,
чтобы вы поговорили со мной… хоть раз.
Замолчав, он с
тяжелым вздохом вытер слёзы и опять уставился в огонь.
– Жаль, что меня тогда не было с вами в автобусе…
– Значит, ты решил, что я должен рискнуть своей жизнью… ради
спасения Эмбер?
Хаусу хочется сказать сейчас так много
вещей, задать Уилсону так много вопросов… Ему так много
нужно понять для разгадки этого сценария, что
разворачивается между ними. Ему хочется произнести так много
слов – таких, как "боль", "предательство" и "ты мой лучший
друг, ты же знаешь это!"
Но всё, что он может выговорить
– этот вопрос, который и не такой уж вопрос на самом деле.
Этот вопрос – скорее констатация факта.
Слишком ясно
слышны ему слова, что пульсируют под неловкой просьбой
Уилсона, призрачные, невысказанные, но неопровержимо
присутствующие.
Хаус мог бы сказать сейчас очень многое,
и эти слова были бы мучительно правдивы.
"Твоя девушка
значит для тебя больше, чем наша дружба".
"Ты предпочёл
бы видеть умершим меня".
"Несколько месяцев, проведённые
с ней, затмили годы дружбы со мной".
"Ты выбираешь её
жизнь, а не мою".
Вместо этого он молчит, и молчание
затягивается.
Похоже, Уилсон не может ответить на
заданный вопрос, но ему удается кивнуть, обходя эмоции,
комом застрявшие у него в горле.
"Да, она нужна мне, –
говорят его глаза, тёмные и влажные, в которых так легко всё
читается. – Я люблю её. А тебе придётся стать расходным
материалом".
Он не произносит этого вслух, но его слова
эхом отражаются от стен, вдребезги разбивая всё, к чему
прикасаются.
Хаус молча созерцает пространство между
ними, длину своего кабинета и внезапно образовавшуюся
пустоту на месте его единственного друга. Ответ прост:
решение принято. Если Уилсону всё равно, то терять больше
нечего.
Хаус кивает – один лишь короткий, отрывистый
рывок головой, – и, тяжело хромая, выходит из комнаты.
Уилсон появился в
дверях кабинета Хауса.
- Хаус, ты готов?
Неохотно
кивнув, Хаус стал надевать пальто. Через холл к выходу из
больницы они проследовали в молчании.
По дороге Уилсон
говорил мало, словно погрузился в свой собственный мир, и
Хаус, стараясь ни о чем не думать, всё время глядел в
окно.
Когда прибыли на кладбище, Уилсон направился сразу
к могиле Эмбер, оставив Хауса топтаться позади. Его сюда
совсем не тянуло. Желание вспоминать обо всем этом
находилось в его сознании где-то между желанием вспоминать о
смерти Катнера и о моменте, когда он осознал, что сходит с
ума.
По крайней мере, сейчас у него не было
галлюцинаций. И тут же всплыло в памяти, как ровно год назад
он очнулся от комы и в дверях своей палаты увидел Уилсона.
Уилсон тогда лишь поглядел на него, покачал головой и
ушёл.
Хотя с тех пор отношения между ними несколько
улучшились, Хаус по-прежнему чувствовал, что земля у них под
ногами превратилась в зыбучий песок, и в любой момент они
могут потерять равновесие и расползтись в стороны. Когда
Уилсон попросил его поехать с ним сюда на годовщину смерти
Эмбер, ему стоило больших усилий не сказать "нет", чтобы не
спровоцировать начало обвала.
- Хаус... - Уилсон снова
подошел к нему, глаза его покраснели, на щеках блестели
полосы от слёз. - Спасибо, что поехал со мной.
- Ты же
просил, - ответил Хаус.
- Я никогда её не забуду, -
Уилсон вздохнул и, сгорбившись, пошёл по дорожке к
автомобилю.
А Хаус обернулся к могиле, где, улыбаясь ему
и болтая ногами, на надгробии восседала Эмбер.
- И он
никогда не даст тебе всё это забыть!
Он сходил с ума. Он
был в этом уверен. Ведь только безумные могут видеть
умерших. Ну, кроме тех, что находятся в морге, разумеется.
Но он был не в морге, а у себя в гостиной.
И кроме
того, почему вообще он её видел? Она ведь была не его
девушкой, а девушкой Уилсона. Уилсон занял это место задолго
до того, как у него появился шанс... Появился шанс?
Теперь он точно знал, что теряет разум.
А
почему, в самом деле, она выбрала Уилсона? Ведь Уилсон
всегда был такой... Уилсон. Он не был особенно смел, или
умён, или даже привлекателен. Ну хорошо, пускай Хаус не мог
судить о мужской привлекательности своего друга. И, конечно,
Уилсон должен быть умным, иначе бы ему никогда не стать
онкологом. Но смелым он не был. Это было единственное, чего
недоставало Уилсону по сравнению с Хаусом. Смелость.
Так почему же она выбрала Уилсона?
И что более
важно: почему она не выбрала его?
Ведь они с ней
были бы идеальной парой. Вдвоём они были бы - просто огонь.
В своих спорах они доводили бы друг друга до изнеможения,
но, в конце концов, в этом есть своё волшебство...
Волшебство? В самом деле?
Вот и ещё один знак
надвигающегося безумия.
Почему он вообще об этом
думает? Разве у него нет других дел в течение дня? Какая
связь может быть у него с ней? Она ведь мертва. Эмоционально
он во всю эту историю никак не вовлечён. Правильно?
Правильно.
Продолжай повторять себе это.
Сентябрь перевалил на вторую свою половину, и разноцветные
листья на опушке Запретного леса, мягко шуршали под ногами
во время уроков по Уходу за Магическими Животными. Лекции
чередовались с практикой, дементоры непрерывно рыскали
вокруг школьной ограды, ища только легального повода
пробраться внутрь, а про Сириуса Блэка не было слышно ничего
внятного. И тут на факультетских досках появилось
объявление, что всякий ученик второго курса и старше может
принять участие в общешкольном конкурсе магического
мастерства. Проходить конкурс должен будет в «Большом зале»,
в течение 12 недель по воскресеньям, каждое из которых
посвящалось одному из обязательных магических предметов и
только ему, по условиям конкурса, к участию в финальных
«Днях Предметов», по результатам отборочных дней будут
допущены только по восемь лучших знатоков этого предмета, от
каждого факультета. Заявки принимали деканы факультетов, но
отказались от участия только двое или трое самых отпетых
двоечников, шансы которых были вовсе уж ниже нуля, даже
Невилла, Гермиона и Рон с близнецами уговорили подать
заявку, обещая за оставшиеся две недели подтянуть его, хотя
бы до уровня зачётного минимума в десять баллов.
В
финальный «День Зелий» за два часа до ужина, из тридцати
двух финалистов остались только четверо, пуффендуец Джошуа
Локсберри, когтевранец Янин Энди, Гермиона и Драко Малфой,
им досталось представлять не только свои личные «домашние
заготовки», но и командные зелья своих факультетов. Первым
по жребию должен был выступать Джошуа, а Гермионе достался
последний, четвёртый номер, «Зелье Храбрости» пуффендуйцев,
и «Крапивная настойка» которую Джошуа сварил в личном
зачёте, изучаемые ещё на первом курсе, было настолько
банальными, что уже через пять минут Джошуа пополнил ряды
болельщиков, с честно заслуженными 45 баллами. Когтевранцы
приготовили «Напиток премудрости», достаточно заковыристое
по части приготовления зелье, но в последний момент описания
процесса варки, что-то смутило Янина, и он, сбившись,
пропустил целых две ключевых фразы, однако с учётом
приготовленного им для личного зачёта «Веритасерума»
всё-таки получил 80 баллов. Теперь перед Гермионой оставался
только Драко, он легко описал действие и процесс варки
приготовленного их командой весьма трудного в приготовлении
жаропонижающего зелья, но сделал две крайне серьёзных
ошибки, перечисляя его состав, и несмотря на
благожелательный к участникам настрой жюри, получил всего на
5 баллов больше Янина, хотя для личного зачёта приготовил
сложнейший противоожоговый «Огнезащитный коктейль». Гермиона
же, в свою очередь, безошибочно и на одном дыхании, выдала
состав, процесс варки и действие оборотного зелья, которое
они с ребятами варили в прошлом году. А затем, вынув из-под
мантии крошечную склянку с приготовленным буквально накануне
зельем, вырвала у Малфоя волос, и, опустив в склянку,
выпила, обратившись в точную копию Драко, а в качестве
личного зачёта у неё было приготовлено не менее сложное, чем
у Драко, «Противоядие Цезарей». Общее ликование было
наградой победительнице, и даже кривившийся до этого, в
презрительной усмешке Снегг, не смог при виде такого
искусства, удержаться от радостного возгласа и бурных
аплодисментов.
— «Ваши познания мисс Грейнджер,
позволяют мне теперь, спрашивать с Вас на уроках втрое!» — с
радостной улыбкой произнёс он, передавая «Кубок Дня»
вернувшейся в свой прежний облик Гермионе, — «Я горд, что в
Хогвартсе есть студенты, которые способны на такую
самостоятельную работу, считайте Ваш годовой экзамен сданным
на «П», и очень серьёзно подумайте о переводе на мой
факультет».
Во время торжества в большом зале за
ужином, Гермиона спросила у ребят, не сбил ли кто-то Янина и
Драко «Конфундусом»?
— «Никто из нас не смог бы этого
сделать», — сказал Джордж, — «ведь перед началом финала
Дамблдор раздал вам всем по ложке «Фелис Фелицис» и чтобы
преодолеть его действие нужна тёмная магия огромной силы...»
Продолжившийся в Гриффиндорской гостиной пир, по случаю
разгрома Слизеринцев в сегодняшнем конкурсе «Юный зельевар»,
был совершенно внезапно прерван следующим образом... В
гостиную влетел Перси с перекошенным от ужаса лицом, его
волосы обычно завитые аккуратными локонами, на сей раз были
растрёпаны, и то поднимались, то опускались. Мантия его,
обычно тщательно выглаженная и всегда выглядевшая вполне
щегольской, на сей раз была изжёвана и лишена половины
пуговиц, по случаю чего Перси пришлось застегнуть её
наперекосяк, значок факультетского старосты, то и дело
выпадал из его трясущихся рук.
— «Какой идиот додумался
уговорить Снегга аннулировать результат моего С. О.
В.»?!?!?! — истерически заверещал он.
— «А чем ты лучше
других»? — удивлённо спросил его Когтевранец Эндрюс, — «весь
наш курс тоже получил аннулирование результата».
—
«Как ты не понимаешь»?!?!?! — взвизгнул Перси, - «это
аннулирование ставит крест на всей моей будущей
карьере»!!!!!
— «Не гоношись»! — хладнокровно ответил
ему Эндрюс, — «ты же не знал, что министерский экзаменатор
находился в момент экзамена под «Империусом»?, перед
Рождеством пришлют другого экзаменатора, сдашь
переэкзаменовку и дело с концом».
Перси сник и со
слезами на глазах произнёс: — «Снегг угрожает мне, что
добьётся лишения меня звания старосты, якобы я должен был
заметить признаки заклинания и донести»!
— «А почему
именно ты»?! — возмущённо спросили все, — «Малфой ведь
доносчик похлеще твоего»!!!
Ответить Перси уже не
успел, потому-что появившаяся в портретном проёме профессор
Мак-Гонагалл, отправила ребят по спальням и взяла клятвенное
обещание отложить обсуждение до следующего вечера и её
присутствия, когда она сможет по её словам сообщить всем
после педсовета, добрые вести.
За ужином следующего дня
было объявлено, что в ближайшую субботу приедет комиссия во
главе с начальником аврората Руфусом Скримджером для
проведения переэкзаменовки пятикурсников. Перси, услышав о
том, кто возглавляет комиссию, побледнел сильнее вчерашнего:
— «Это страшный человек», — прошептал он, — «строже его
экзамены принимает только Грюм»…, однако в субботу, к
неожиданной радости всех пострадавших, переэкзаменовка
ограничилась лишь повторной проверкой письменных работ и
выборочным опросом тех, чьи экзаменационные оценки не
соответствовали успехам в течение года. После этого
остальным были подтверждены ранее выставленные баллы, и
результаты были отправлены экстренной совой в министерство.
Комиссия осталась в школе, чтобы назавтра, посмотреть
финальный «День ЗОТИ» в соревнованиях которого, неожиданную
для всех победу уверенно одержал Невилл. К удовольствию всех
присутствующих Скримджер объявил, что Министерство
постановило, считать результаты, полученные на конкурсе
оценкой за рождественские экзамены и неделю, положенную для
сессии добавить к каникулам учащихся, в связи с чем, разъезд
учеников на Рождество по домам, назначен на понедельник.
Весело галдящая толпа учеников начала расходиться по
спальням, чтобы успеть собрать вещи к завтрашнему
отъезду…
Автор:Ranrata Название:Идеальное завершение для идеального дня
Перед тем как покинуть
палату больного, ты старательно проверяешь свою собранность.
Ты уже выставила себя полной дурой перед Хаусом, когда он
тебя уволил, и не факт, что сможешь держать себя в руках в
следующий раз.
Ты представляешь себя со стороны: глаза
наверняка красны и опухли, но никто не должен это заметить.
Ни один человек не подойдет к тебе настолько близко, чтобы
разглядеть это.
Путь через всю больницу к выходу
подобен долгой дороге позора – ты уверена, что здесь уже
каждому известно: Эмбер провалилась. Взгляды со всех сторон,
кажется, прожигают кожу насквозь. Единственное, что может
хоть как-то ободрять тебя – это мысль, что Тринадцатая тоже
проиграла. Если посмотреть на ситуацию в таком ключе, то это
почти может сойти за победу. Почти. Хотя, конечно, ты
никогда не признавала никаких "почти".
У самого выхода
ты сталкиваешься с Таубом. Ты удивлена, что он здесь,
поскольку ожидала, что вся команда уже разошлась, но, с
другой стороны, ты знаешь, что нравишься ему.
– Ты
уходишь? – спрашивает он.
– Как видишь, – отвечаешь ты.
Он открывает перед тобой дверь и выходит за тобой. Ты
уже говорила ему, что не находишь его особенно
привлекательным. Тогда ты не шутила, но сейчас даже самая
пустая попытка утешиться – лучше, чем ничего.
Он
говорил, что любит свою жену. Интересно, сколько времени
уйдет на совращение его с пути истинного? Это может быть
забавно. В конце концов, тебе нужна хоть какая-то победа.
– Завтра я возвращаюсь в Массачусетс, – говоришь ты
ему, когда вы с ним подходите к твоей машине. У тебя ведь,
по крайней мере, есть работа, куда можно вернуться.
Ты
выжидающе смотришь на Тауба, пытаясь понять, можно ли
ограничением во времени подтолкнуть его к действию.
Рот
его приоткрывается в форме буквы "О", как будто он очень
удивлен, и в холодном воздухе видно его дыхание. Затем он
кивает:
– Понимаю.
Он протягивает тебе руку,
которую ты неохотно берешь. Рукопожатие.
– Было
приятно познакомиться.
Вот и все.
Ты и сама не
знаешь, почему не удивлена этим. Но ведь он сугубо
практичен, так же как и ты: он не стал бы подвергать риску
свой брак ради одной ночи. Однако какой-то частью сознания
ты не можешь не думать, что будь у тебя, скажем, внешность
Тринадцатой, то он бы не задумался ни на секунду.
Все,
что ты делаешь – это киваешь в ответ, даже не утруждая себя
улыбкой, и садишься в свою машину.
Единственное, чем ты
можешь сейчас поддержать свои силы – это фастфуд, поэтому ты
останавливаешься у ближайшей точки. Очередь, к счастью,
небольшая. Хоть что-то хорошее за сегодня.
Ты изучаешь
скудное меню.
И именно в этот момент – из всех людей на
свете! – входит она. И ты снова напоминаешь себе, что она
тоже уволена, и стараешься не замечать её присутствия, пока
оформляешь свой заказ.
Но она сама подходит к тебе,
пока ты ждешь. Вид у нее самодовольный, как всегда. Это
неприятно задевает тебя за живое.
– Чему это ты
улыбаешься?
– А мне только что звонил Хаус, – говорит
она.
– Да ну? Он что, и тебя приглашал на
свидание?
Тринадцатая отрицательно качает головой.
– Нет, лучше.
Черт, ты заинтригована – что могло
от нее понадобиться Хаусу? Она наклоняется вперед, по своей
обычной манере вторгаясь в твое личное пространство, и
шепчет, как будто сообщая секрет:
– Я получила эту
работу.
Ты ненавидишь ее. Зато, по крайней мере, ты
можешь признаться себе, что ты – настоящая стерва.
–
Мэм, – говорит кассирша, прерывая вашу беседу. – Вот ваш
заказ. И хорошего вам дня!
